МЫ — НЕ ОНИ! ОНИ — НЕ МЫ!
Люди amp; нелюди
Почему же хищных гоминид меньше в численном выражении? Ведь они уже могут распрекрасно жить, питаться и размножаться сколько им будет угодно. Где же все эти «победители»? Почему они не заполнили Земной шар полностью? Ведь всё в их руках в этом мире, они же его князья. Что им мешает? Что за такие ещё социальные механизмы не дают установиться на Земле этакой хищной «поголовности»? Жили бы себе как хотели — убивали, грабили, ни перед кем оправдываться не надо, строить из себя честных людей незачем! Все вокруг — такие же как они! Чем для них не «благодать»?!
Первый фактор это — их постоянное взаимоуничтожение. Они же все — «крутые», все как на подбор — герои, бандиты, в «худшем» случае — трусливые, но зато страшно коварные, приспособившиеся наносить смертельные удары неожиданно, исподтишка, руками наёмников. Подобное перенасыщенное хищностью состояние долго не продержится. Как только им становится тесно, следует «передел зон влияния».
Понятно также, что им жизненно необходимы нехищные люди, «стадо» в качестве субстрата, на котором они паразитируют. Иначе им бы пришлось работать, вкалывать и, не приведи господь, — честно, что равносильно для них психической пытке. Самим возделывать землю, самим стоять у станка, самим «рубать уголёк» в шахтах, — такого ужаса им не пережить, — это как волка пытаться содержать в конуре на цепи. Если они где и работают, то только там, где можно украсть, как-то неправедно обогатиться, сделать быструю карьеру.
Их предельный эгоизм (опять же производная хищности) отвлекает их от задач продолжения рода, заботы о потомстве. Такие настроения передаются их детям, что и приводит к процессам вырождения, во всяком случае — к сокращению численности хищного поголовья. Даже тот факт, что они частенько оставляют своим детям значительное наследство, богатство (обычно неправедно нажитое или добытое откровенно преступным путём), не приводит к буйному росту генеалогических древ хищных гоминид. Наследственный эгоизм потомков, их свары между собой, привычка к роскоши и возможность сразу же удариться в разгул, окунуться в омут гедонистических утех, — всё это губит хищную поросль на корню..Это не обездоленный диффузный человек, у которого ничего нет, «кроме» галдящего выводка замурзанных детишек, в которых он души не чает. И пока хищные гоминиды всех подряд, в том числе, и друг друга насилуют, режут и «мочат», диффузные люди размножились до предела, планета уже стала тесной.
И ещё один фактор — сексуальная извращённость. Инцест, педофилия, бисексуальность (часто в латентных, скрытых формах, но не менее значимых для почти нулевого репродуктивного итога), — тоже, как следствие, приводят к вырождению, во всяком случае, весьма способствуют ограниченной рождаемости хищных гоминид. У нехищных людей нет влечения к сестрам, детям, матерям, они «не отвлекаются» на такие занятия. А у хищных гоминид оно есть и было всегда.
Учёные объясняют запрет на инцест у древних людей, якобы, пониманием теми опасности появления уродств у детей при близкородственных половых связях. Это явная чепуха. Древние не смогли бы проследить имеющуюся здесь причинно-следственную связь. Тем более, при существующем промискуитете, неразборчивости связей, не говоря уже о свойственном им пралогическом мышлении. Дело в том, что у нехищных людей попросту не было влечения к СВОИМ. Сексуальное влечение к детям (педофилия) у нехищньк людей надёжно блокировано этологическим комплексом защиты инфантильностью. Он присущ всем нормальным (не патологическим) особям любого вида высших животных — детёнышей обычно не трогают, даже свирепые хищники «не обижают детей», К детям не было влечения, ибо срабатывала именно эта «защита инфантильностью». У нехищных людей поэтому напрочь отсутствует сексуальное влечение к детям (лёгкая сексуальная окраска отношений отца и дочери, матери и сына в счёт не идёт — это просто некий непроизвольный «шлейф» отношений мужчины и женщины вообще). Точно так же у них нет подобных «позывов похоти» в отношении родственников, т.е. инцест им чужд как таковой. Нет влечения к сестрам. Пусть даже красавица-раскрасавица, а вот нет «страстного желания обладать ею». Нет, и всё тут! Она всегда была рядом, была своей, и незачем добиваться её — таков, видимо, этот интроспективный психологический механизм. Именно по этой причине, и ни по какой иной, в древности не было кровосмешения у людей. Наши предки ещё не смогли бы в те дремучие времена провести столь сложный, лонгитюдный (длительный) «селекционный» причинно-следственный анализ, выявить, что инцест тоже приводит к рождению уродов. Ведь уроды рождаются не только от инцеста, и не всегда от него именно, и даже при кровосмешении не обязательно появление дегенеративного потомства. Можно вспомнить браки фараонов со своими сестрами. Это — очевидно. Для подобного анализа нужно не только знать, кто с кем и когда имел связь, и выявить кто в результате именно оной родился, этого мало, ведь нужно было бы ещё и запретит ь подобные связи другим.
Это всё нереально, требует целого законотворческого процесса, да и ещё основанного на научном исследовании. Не тот был тогда уровень, ибо не только понимания процессов размножения не было, но и сам сексуальный быт представлял собой такое неопределённое «тасующееся» действо, что мать и та не всегда бы могла указать подлинного отца её ребенка.
Да и поныне в той же Африке или ещё где, можно наблюдать полную свободу взаимоотношений полов, иллюстрирующую сказанное. Женщину берут замуж лишь только после того, как она докажет свою полноценность, «стельность» — родит от кого-нибудь здорового ребенка. (Замечательный французский фильм «И стал свет», одна из сцен: трое молодых парней приходят к роженице с подарками, каждый из них просит — и не без оснований! — считать отцом её ребенка и, соответственно, мужем именно его. Она, правда, отказывает всем троим.)
А у хищных гоминид все эти психологические структуры нарушены исходно, априорно. Точнее, их мозг именно таким образом оформлен морфологически. Поэтому они и испытывают сексуальное влечение не только к НЕ СВОИМ (не родным женщинам), но ко всем подряд, они «малоразборчивы». Они способны изнасиловать и собственных детей — достаточно вспомнить многочисленные газетные публикации о подобных проявлениях чудовищного «отцовского чувства», и для хищных гоминид этакая «любовь» в порядке вещей. Когда-то их предки обратили свою агрессию на сородичей, что и закрепилось генетически, стало видовым признаком, определило их «стиль жизни» на многие-многие сотни лет вперёд.
Все указанные факторы отвлекают хищных гоминид от репродуктивного поведения уже тысячи лет, сотни поколений. «И чадолюбивый крестьянин оставлял обычно больше детей, чем ловеласы, донжуаны, мессалины и клеопатры всех социальных уровней, времён и народов» [31]. Как малочисленные народности в своё время не успели, не смогли размножиться, а сейчас — уже поздно: не дают соседи, тесно, некуда. В итоге, этот своеобразный «стиль» хищных гоминид пагубно (для человечества — благотворно!) сказывается на их численности. Т.е, всё обстоит так же, как в животном мире: совокупная численность хищных видов на порядок (в 10 раз) меньше в сравнении с нехищной фауной. Человечество в этом плане выглядит, как страшная карикатура на весь остальной животный мир. Отношения, подобные межчеловеческим: войны, предельно безжалостная эксплуатация, паразитизм — существуют лишь у существ, весьма далёких от высокого интеллекта — у рыб, пресмыкающихся, насекомых.
Таким образом, представители хищных видов, в обязательном порядке — потенциально или реально — всегда и бисексуальны, и педофильны, и инцестуозны! И само собой, «в идеале», — некрофильны! Хищность, им присущая, носит направленность на людей, на всех людей — они не различают! В том числе — и на детей, и на родственников. Вот и происходит сублимация гипертрофированной агрессивности в «любовь» к ним: воспламенение чудовищной похотливой страсти к детям (как собственным, так и чужим), к сестрам, братьям, матерям и отцам. Вспомним императоров эпохи эллинизма — с именами-прозвищами и звучными, и созвучными в нашем контексте: Филоматор (любящий мать), Филопатор (любящий отца), здесь «любовь» понимается именно в современном хищном смысле — «заниматься ею». Все те многочисленные случаи изнасилования родителями-отцами собственных детей (как и склонение к сожительству матерями собственных сыновей) — всё это «арии из той же оперы», яркие образчики проявления хищности.
Или же, наоборот, среди родственников, бывает, вспыхивает столь же яростная ненависть — спутница той же — и такой же страстной! — «любви». Сюда настоятельно просятся случаи подобной «контрастной, инверсной любви» — садистское обращение с собственными детьми и другими родственниками, вплоть до убийства. Тщательно скрывается, замалчивается пропагандой необычайно широко распространившаяся практика избиения детей в семьях (особенно это касается внешне столь благополучных стран «золотого миллиарда»). С детьми эксцессы садизма более распространены, те более беззащитны, нежели взрослые. Понятно, что вслед за детьми, согласно «шкале беззащитности», в очередь жертв насилия попадают женщины. Часть таких садистских и сексуальных эксцессов имеет место и среди нехищных людей, что является либо проявлением психопатологии, либо обусловлено уродливыми, травмирующими психику социальными факторами, — беспросветной нищетой, алкоголизмом, наркоманией и т.п.
Страшный пример нарушения «защиты инфантильностью» являют миру цыгане. Это — ярко выраженный суггесторный этнос. Жулики, перекупщики, артисты, воры — заставить их честно работать невозможно. Лишь доли процента таборных цыган переходят к оседлой жизни, честному труду. Как, например, «классические» кузнецы-цыгане в недавнем прошлом; это, по-видимому, диффузный, нехищный и достаточно немногочисленный компонент цыганского этноса. Правда, среди «рромале», вероятно, есть и суперанималы. Это — т.н. «цыганские бароны» и «начальники» таборов. По крайней мере, если не все, то часть из них, отличающихся необыкновенной жестокостью. По наблюдениям чешских педиатров [36]. цыганки-матери ни за что не хотят отдавать своих заболевших детей в государственные больницы. Голосят, скандалят, грозят покончить с собой, а если и отдают, то делают это с крайней неохотой, их стенания продолжаются чуть ли не по часу — для них это страшное горе, до того сильна у них эмоциональная связь с детьми. Но если всё же отдадут, то через пару недель, когда приходит время забирать вылеченных ребятишек из больницы, цыганки-матери совершенно охладевают к своим — ещё так недавно горячо любимым — чадам. И даже не узнают их. Часто приходится отдавать этих детей в приюты, «горячо любящие» матери отказываются от них совсем.
Вероятно, по точно такой же «психологической схеме» хищные мужчины легко и навсегда расстаются со своими, буквально накануне «горячо любимыми», пассиями. Да ещё и прихватывают что-нибудь из дорогих безделушек и мелких вещиц «на добрую память». Имеется даже такой критерий: мужчина проявляет себя не в том, как он покоряет женщин, а в том, как он расстаётся с ними.
В общем случае, можно утверждать, что среди достаточно развитых нехищных людей — в нормальных условиях, в здравом уме и в трезвом виде — неприемлемы и никак невозможны ни гомосексуализм (здесь, понятно, не учитываются упомянутые ранее «безобидные, простительные» формы гомосексуализма, напрямую связанные с патогенными гормональными факторами, равно как и с нарушениями психофизиологии), ни инцест, ни педофилия. Всё это множество проявлений перверсий связано с превышением нормального уровня человеческой агрессивности и с нарушением её характера и выраженности, при этом она и приобретает свой патологический (с точки зрения нормальных людей) характер. Агрессивность следует считать «нормальной и оправданной», если она имеет в своих общих чертах оборонительный характер, или же она направлена и проявляется в отношении к другим существам, как-либо отличающимся от людей, и к тому же, несущим явный вред. Поэтому такая же самооборонительная практика насилия совершенно оправдана и в отношении к нелюдям. Они — это не мы! Мы — не они!
Точно такое же «самоопределение» существует и в сексуальной сфере. Женщины для мужчины — не свои, они — не мы! Они разительно отличны от мужчин и необычайно притягательны. Но уже сестра — своя по семье. Как агрессивность оправдана лишь оборонительная, так и сексуальность имеет право «на жизнь» лишь в случаях естественной её направленности. У хищных же гоминид эти оба эти «чувства» направлены на всех, в том числе и на индивидов, никоим образом не желающих того: жертвы насилия, принуждения, издевательства, совращения и т.д.
По отношению к детям срабатывает отмеченный механизм «защиты инфантильностью», общий для всех высших животных. За печальным исключением, как это должно уже стать понятным, хищных гоминид, которые и начали-то некогда свою адельфофагическую практику именно с поедания приплода, детей суггерендного (диффузного) вида. Хотя есть и в животном мире такие же мерзкие, другого слова не подберёшь. «единомышленники» хищных гоминид. Например, львы — «цари зверей» (тоже «элита»!) — в голодное время способны пожирать львят собственного прайда. Но главным образом, столь жестокое поведение свойственно самым низшим представителям животного царства: рыбам, птицам, рептилиям, насекомым и вот ещё — в дополнение к пираньям и крокодилам — иным «человекам разумным».
На этом принципе дихотомического разделения «своих» и «чужих» зиждилось оправдание (исторически ошибочное, но психофизиологически — совершенно естественное) древними людьми тогдашних межплеменных войн: каждая популяция считала людьми исключительно только лишь себя, а окружающих — нелюдями; точно так же в свою очередь рассуждали и остальные. Знания и понимания того, кто и как начал всё это смертоубийство, у людей не было, они все были в угаре кровавого тумана «импринтинга человекоубийства», жуткого последствия «адельфофагии». Всё катилось по инерции аж до «осевого времени» (800-200 гг. до новой эры), когда разум одержал свою первую победу в истории, когда духовно передовая часть людей осознала себя в качестве разумных личностей, выделились «стадные» лидеры (Будда, Конфуций. Моисей) и в мире обрела своё существование доктрина гуманности [48]. Хотя, судя по дальнейшей истории и современности, нехищность лидеров остаётся под большим вопросом, во всяком случае это большая редкость, обычно осёдлывают народный гнев, недовольство простых людей именно хищные гоминиды. Они чувствуют тенденции («чуют носом, куда дует ветер») и быстро, хищно этим пользуются, из их-то среды и выходят «народные вожди и пастыри» (демагоги и шарлатаны, соответственно), сводящие обычно к нулю все позитивные результаты народных движений.
Так что несмотря на осознание людьми всей пагубности этой смертельной взаимной розни, движение страшного кровавого колеса «человекоубийства» не прекратилось и посейчас, а лишь стало сопровождаться «подпрыгиванием» — военными конфликтами глобального накала. Англосаксы уничтожали индейцев, тасманийцев и другие народы именно под этим «флагом»: якобы, присущей этим экзотическим — на взгляд европейцев — существам недочеловечности. Появление, самое-самое начало этого смертоубийства ещё можно как-то понять, хотя и не оправдать: ну, где-то в чём-то ошиблись люди, с кем не бывает! Но даже потом, когда уже стала всем ясна бесчеловечность геноцида, наука «выяснила». а «просвещённая, цивилизованная» — западноевропейская и североамериканская — часть человечества с неохотой, но признала, что и индейцы, и негры — тоже люди, тем не менее жуткая практика истребления народов продолжилась. Это нельзя объяснить ничем, как только охищненностью этих самых «цивилизаторских» народов.
И здесь — разница очевидна. Наиболее охищненные — англосаксонские нации — продолжали, как ни в чём ни бывало, своё чёрное, нелюдское дело истребления «мешавших» их бизнес-гешефту «отсталых, примитивных» народов. В то время как испанцы, и особенно португальцы начали более-менее мирно ассимилироваться с колонизируемыми нациями. Так, например, возникла этнически пёстрая, но лишённая расово-националистических конфликтов, Бразилия. Примечательно, что в Латинской Америке возник культ «настоящего мужчины», т.н. «мачадизм», частично впитавший в себя избыточную хищность. Он характеризуется, в частности, пренебрежительным отношением к женщине.
Проявили свою хищную красу и религиозные конфессии. Американские протестанты — «покорители дикого Запада» — уничтожали индейцев без малейшего колебания и самыми бесчеловечными способами: травили, охотились на них как на зверей, продавали им заражённые оспой одеяла. Именно они внедрили, во всяком случае, сделали обыденной жуткую практику снимания скальпов — для облегчения расчётов с «охотниками-промысловиками» («учёт трупов — азбука капитализма»). Первопроходцы же католики (в частности, в Канаде) к индейцам относились достаточно терпимо, сносно, во всяком случае не убивали их, как койотов, по обычаю злобных и корыстных протестантов. Неким «заповедником» этой протестантской охищненности является ныне Северная Ирландия (Ольстер) — с постоянными спектаклями бессмысленной агрессивности «оранжистов».
Первый фактор это — их постоянное взаимоуничтожение. Они же все — «крутые», все как на подбор — герои, бандиты, в «худшем» случае — трусливые, но зато страшно коварные, приспособившиеся наносить смертельные удары неожиданно, исподтишка, руками наёмников. Подобное перенасыщенное хищностью состояние долго не продержится. Как только им становится тесно, следует «передел зон влияния».
Понятно также, что им жизненно необходимы нехищные люди, «стадо» в качестве субстрата, на котором они паразитируют. Иначе им бы пришлось работать, вкалывать и, не приведи господь, — честно, что равносильно для них психической пытке. Самим возделывать землю, самим стоять у станка, самим «рубать уголёк» в шахтах, — такого ужаса им не пережить, — это как волка пытаться содержать в конуре на цепи. Если они где и работают, то только там, где можно украсть, как-то неправедно обогатиться, сделать быструю карьеру.
Их предельный эгоизм (опять же производная хищности) отвлекает их от задач продолжения рода, заботы о потомстве. Такие настроения передаются их детям, что и приводит к процессам вырождения, во всяком случае — к сокращению численности хищного поголовья. Даже тот факт, что они частенько оставляют своим детям значительное наследство, богатство (обычно неправедно нажитое или добытое откровенно преступным путём), не приводит к буйному росту генеалогических древ хищных гоминид. Наследственный эгоизм потомков, их свары между собой, привычка к роскоши и возможность сразу же удариться в разгул, окунуться в омут гедонистических утех, — всё это губит хищную поросль на корню..Это не обездоленный диффузный человек, у которого ничего нет, «кроме» галдящего выводка замурзанных детишек, в которых он души не чает. И пока хищные гоминиды всех подряд, в том числе, и друг друга насилуют, режут и «мочат», диффузные люди размножились до предела, планета уже стала тесной.
И ещё один фактор — сексуальная извращённость. Инцест, педофилия, бисексуальность (часто в латентных, скрытых формах, но не менее значимых для почти нулевого репродуктивного итога), — тоже, как следствие, приводят к вырождению, во всяком случае, весьма способствуют ограниченной рождаемости хищных гоминид. У нехищных людей нет влечения к сестрам, детям, матерям, они «не отвлекаются» на такие занятия. А у хищных гоминид оно есть и было всегда.
Учёные объясняют запрет на инцест у древних людей, якобы, пониманием теми опасности появления уродств у детей при близкородственных половых связях. Это явная чепуха. Древние не смогли бы проследить имеющуюся здесь причинно-следственную связь. Тем более, при существующем промискуитете, неразборчивости связей, не говоря уже о свойственном им пралогическом мышлении. Дело в том, что у нехищных людей попросту не было влечения к СВОИМ. Сексуальное влечение к детям (педофилия) у нехищньк людей надёжно блокировано этологическим комплексом защиты инфантильностью. Он присущ всем нормальным (не патологическим) особям любого вида высших животных — детёнышей обычно не трогают, даже свирепые хищники «не обижают детей», К детям не было влечения, ибо срабатывала именно эта «защита инфантильностью». У нехищных людей поэтому напрочь отсутствует сексуальное влечение к детям (лёгкая сексуальная окраска отношений отца и дочери, матери и сына в счёт не идёт — это просто некий непроизвольный «шлейф» отношений мужчины и женщины вообще). Точно так же у них нет подобных «позывов похоти» в отношении родственников, т.е. инцест им чужд как таковой. Нет влечения к сестрам. Пусть даже красавица-раскрасавица, а вот нет «страстного желания обладать ею». Нет, и всё тут! Она всегда была рядом, была своей, и незачем добиваться её — таков, видимо, этот интроспективный психологический механизм. Именно по этой причине, и ни по какой иной, в древности не было кровосмешения у людей. Наши предки ещё не смогли бы в те дремучие времена провести столь сложный, лонгитюдный (длительный) «селекционный» причинно-следственный анализ, выявить, что инцест тоже приводит к рождению уродов. Ведь уроды рождаются не только от инцеста, и не всегда от него именно, и даже при кровосмешении не обязательно появление дегенеративного потомства. Можно вспомнить браки фараонов со своими сестрами. Это — очевидно. Для подобного анализа нужно не только знать, кто с кем и когда имел связь, и выявить кто в результате именно оной родился, этого мало, ведь нужно было бы ещё и запретит ь подобные связи другим.
Это всё нереально, требует целого законотворческого процесса, да и ещё основанного на научном исследовании. Не тот был тогда уровень, ибо не только понимания процессов размножения не было, но и сам сексуальный быт представлял собой такое неопределённое «тасующееся» действо, что мать и та не всегда бы могла указать подлинного отца её ребенка.
Да и поныне в той же Африке или ещё где, можно наблюдать полную свободу взаимоотношений полов, иллюстрирующую сказанное. Женщину берут замуж лишь только после того, как она докажет свою полноценность, «стельность» — родит от кого-нибудь здорового ребенка. (Замечательный французский фильм «И стал свет», одна из сцен: трое молодых парней приходят к роженице с подарками, каждый из них просит — и не без оснований! — считать отцом её ребенка и, соответственно, мужем именно его. Она, правда, отказывает всем троим.)
А у хищных гоминид все эти психологические структуры нарушены исходно, априорно. Точнее, их мозг именно таким образом оформлен морфологически. Поэтому они и испытывают сексуальное влечение не только к НЕ СВОИМ (не родным женщинам), но ко всем подряд, они «малоразборчивы». Они способны изнасиловать и собственных детей — достаточно вспомнить многочисленные газетные публикации о подобных проявлениях чудовищного «отцовского чувства», и для хищных гоминид этакая «любовь» в порядке вещей. Когда-то их предки обратили свою агрессию на сородичей, что и закрепилось генетически, стало видовым признаком, определило их «стиль жизни» на многие-многие сотни лет вперёд.
Все указанные факторы отвлекают хищных гоминид от репродуктивного поведения уже тысячи лет, сотни поколений. «И чадолюбивый крестьянин оставлял обычно больше детей, чем ловеласы, донжуаны, мессалины и клеопатры всех социальных уровней, времён и народов» [31]. Как малочисленные народности в своё время не успели, не смогли размножиться, а сейчас — уже поздно: не дают соседи, тесно, некуда. В итоге, этот своеобразный «стиль» хищных гоминид пагубно (для человечества — благотворно!) сказывается на их численности. Т.е, всё обстоит так же, как в животном мире: совокупная численность хищных видов на порядок (в 10 раз) меньше в сравнении с нехищной фауной. Человечество в этом плане выглядит, как страшная карикатура на весь остальной животный мир. Отношения, подобные межчеловеческим: войны, предельно безжалостная эксплуатация, паразитизм — существуют лишь у существ, весьма далёких от высокого интеллекта — у рыб, пресмыкающихся, насекомых.
Таким образом, представители хищных видов, в обязательном порядке — потенциально или реально — всегда и бисексуальны, и педофильны, и инцестуозны! И само собой, «в идеале», — некрофильны! Хищность, им присущая, носит направленность на людей, на всех людей — они не различают! В том числе — и на детей, и на родственников. Вот и происходит сублимация гипертрофированной агрессивности в «любовь» к ним: воспламенение чудовищной похотливой страсти к детям (как собственным, так и чужим), к сестрам, братьям, матерям и отцам. Вспомним императоров эпохи эллинизма — с именами-прозвищами и звучными, и созвучными в нашем контексте: Филоматор (любящий мать), Филопатор (любящий отца), здесь «любовь» понимается именно в современном хищном смысле — «заниматься ею». Все те многочисленные случаи изнасилования родителями-отцами собственных детей (как и склонение к сожительству матерями собственных сыновей) — всё это «арии из той же оперы», яркие образчики проявления хищности.
Или же, наоборот, среди родственников, бывает, вспыхивает столь же яростная ненависть — спутница той же — и такой же страстной! — «любви». Сюда настоятельно просятся случаи подобной «контрастной, инверсной любви» — садистское обращение с собственными детьми и другими родственниками, вплоть до убийства. Тщательно скрывается, замалчивается пропагандой необычайно широко распространившаяся практика избиения детей в семьях (особенно это касается внешне столь благополучных стран «золотого миллиарда»). С детьми эксцессы садизма более распространены, те более беззащитны, нежели взрослые. Понятно, что вслед за детьми, согласно «шкале беззащитности», в очередь жертв насилия попадают женщины. Часть таких садистских и сексуальных эксцессов имеет место и среди нехищных людей, что является либо проявлением психопатологии, либо обусловлено уродливыми, травмирующими психику социальными факторами, — беспросветной нищетой, алкоголизмом, наркоманией и т.п.
Страшный пример нарушения «защиты инфантильностью» являют миру цыгане. Это — ярко выраженный суггесторный этнос. Жулики, перекупщики, артисты, воры — заставить их честно работать невозможно. Лишь доли процента таборных цыган переходят к оседлой жизни, честному труду. Как, например, «классические» кузнецы-цыгане в недавнем прошлом; это, по-видимому, диффузный, нехищный и достаточно немногочисленный компонент цыганского этноса. Правда, среди «рромале», вероятно, есть и суперанималы. Это — т.н. «цыганские бароны» и «начальники» таборов. По крайней мере, если не все, то часть из них, отличающихся необыкновенной жестокостью. По наблюдениям чешских педиатров [36]. цыганки-матери ни за что не хотят отдавать своих заболевших детей в государственные больницы. Голосят, скандалят, грозят покончить с собой, а если и отдают, то делают это с крайней неохотой, их стенания продолжаются чуть ли не по часу — для них это страшное горе, до того сильна у них эмоциональная связь с детьми. Но если всё же отдадут, то через пару недель, когда приходит время забирать вылеченных ребятишек из больницы, цыганки-матери совершенно охладевают к своим — ещё так недавно горячо любимым — чадам. И даже не узнают их. Часто приходится отдавать этих детей в приюты, «горячо любящие» матери отказываются от них совсем.
Вероятно, по точно такой же «психологической схеме» хищные мужчины легко и навсегда расстаются со своими, буквально накануне «горячо любимыми», пассиями. Да ещё и прихватывают что-нибудь из дорогих безделушек и мелких вещиц «на добрую память». Имеется даже такой критерий: мужчина проявляет себя не в том, как он покоряет женщин, а в том, как он расстаётся с ними.
В общем случае, можно утверждать, что среди достаточно развитых нехищных людей — в нормальных условиях, в здравом уме и в трезвом виде — неприемлемы и никак невозможны ни гомосексуализм (здесь, понятно, не учитываются упомянутые ранее «безобидные, простительные» формы гомосексуализма, напрямую связанные с патогенными гормональными факторами, равно как и с нарушениями психофизиологии), ни инцест, ни педофилия. Всё это множество проявлений перверсий связано с превышением нормального уровня человеческой агрессивности и с нарушением её характера и выраженности, при этом она и приобретает свой патологический (с точки зрения нормальных людей) характер. Агрессивность следует считать «нормальной и оправданной», если она имеет в своих общих чертах оборонительный характер, или же она направлена и проявляется в отношении к другим существам, как-либо отличающимся от людей, и к тому же, несущим явный вред. Поэтому такая же самооборонительная практика насилия совершенно оправдана и в отношении к нелюдям. Они — это не мы! Мы — не они!
Точно такое же «самоопределение» существует и в сексуальной сфере. Женщины для мужчины — не свои, они — не мы! Они разительно отличны от мужчин и необычайно притягательны. Но уже сестра — своя по семье. Как агрессивность оправдана лишь оборонительная, так и сексуальность имеет право «на жизнь» лишь в случаях естественной её направленности. У хищных же гоминид эти оба эти «чувства» направлены на всех, в том числе и на индивидов, никоим образом не желающих того: жертвы насилия, принуждения, издевательства, совращения и т.д.
По отношению к детям срабатывает отмеченный механизм «защиты инфантильностью», общий для всех высших животных. За печальным исключением, как это должно уже стать понятным, хищных гоминид, которые и начали-то некогда свою адельфофагическую практику именно с поедания приплода, детей суггерендного (диффузного) вида. Хотя есть и в животном мире такие же мерзкие, другого слова не подберёшь. «единомышленники» хищных гоминид. Например, львы — «цари зверей» (тоже «элита»!) — в голодное время способны пожирать львят собственного прайда. Но главным образом, столь жестокое поведение свойственно самым низшим представителям животного царства: рыбам, птицам, рептилиям, насекомым и вот ещё — в дополнение к пираньям и крокодилам — иным «человекам разумным».
На этом принципе дихотомического разделения «своих» и «чужих» зиждилось оправдание (исторически ошибочное, но психофизиологически — совершенно естественное) древними людьми тогдашних межплеменных войн: каждая популяция считала людьми исключительно только лишь себя, а окружающих — нелюдями; точно так же в свою очередь рассуждали и остальные. Знания и понимания того, кто и как начал всё это смертоубийство, у людей не было, они все были в угаре кровавого тумана «импринтинга человекоубийства», жуткого последствия «адельфофагии». Всё катилось по инерции аж до «осевого времени» (800-200 гг. до новой эры), когда разум одержал свою первую победу в истории, когда духовно передовая часть людей осознала себя в качестве разумных личностей, выделились «стадные» лидеры (Будда, Конфуций. Моисей) и в мире обрела своё существование доктрина гуманности [48]. Хотя, судя по дальнейшей истории и современности, нехищность лидеров остаётся под большим вопросом, во всяком случае это большая редкость, обычно осёдлывают народный гнев, недовольство простых людей именно хищные гоминиды. Они чувствуют тенденции («чуют носом, куда дует ветер») и быстро, хищно этим пользуются, из их-то среды и выходят «народные вожди и пастыри» (демагоги и шарлатаны, соответственно), сводящие обычно к нулю все позитивные результаты народных движений.
Так что несмотря на осознание людьми всей пагубности этой смертельной взаимной розни, движение страшного кровавого колеса «человекоубийства» не прекратилось и посейчас, а лишь стало сопровождаться «подпрыгиванием» — военными конфликтами глобального накала. Англосаксы уничтожали индейцев, тасманийцев и другие народы именно под этим «флагом»: якобы, присущей этим экзотическим — на взгляд европейцев — существам недочеловечности. Появление, самое-самое начало этого смертоубийства ещё можно как-то понять, хотя и не оправдать: ну, где-то в чём-то ошиблись люди, с кем не бывает! Но даже потом, когда уже стала всем ясна бесчеловечность геноцида, наука «выяснила». а «просвещённая, цивилизованная» — западноевропейская и североамериканская — часть человечества с неохотой, но признала, что и индейцы, и негры — тоже люди, тем не менее жуткая практика истребления народов продолжилась. Это нельзя объяснить ничем, как только охищненностью этих самых «цивилизаторских» народов.
И здесь — разница очевидна. Наиболее охищненные — англосаксонские нации — продолжали, как ни в чём ни бывало, своё чёрное, нелюдское дело истребления «мешавших» их бизнес-гешефту «отсталых, примитивных» народов. В то время как испанцы, и особенно португальцы начали более-менее мирно ассимилироваться с колонизируемыми нациями. Так, например, возникла этнически пёстрая, но лишённая расово-националистических конфликтов, Бразилия. Примечательно, что в Латинской Америке возник культ «настоящего мужчины», т.н. «мачадизм», частично впитавший в себя избыточную хищность. Он характеризуется, в частности, пренебрежительным отношением к женщине.
Проявили свою хищную красу и религиозные конфессии. Американские протестанты — «покорители дикого Запада» — уничтожали индейцев без малейшего колебания и самыми бесчеловечными способами: травили, охотились на них как на зверей, продавали им заражённые оспой одеяла. Именно они внедрили, во всяком случае, сделали обыденной жуткую практику снимания скальпов — для облегчения расчётов с «охотниками-промысловиками» («учёт трупов — азбука капитализма»). Первопроходцы же католики (в частности, в Канаде) к индейцам относились достаточно терпимо, сносно, во всяком случае не убивали их, как койотов, по обычаю злобных и корыстных протестантов. Неким «заповедником» этой протестантской охищненности является ныне Северная Ирландия (Ольстер) — с постоянными спектаклями бессмысленной агрессивности «оранжистов».
Бремя страстей нечеловеческих
Past coitus omne animal triste — «все животные после совокупления грустны». После оргазма наступает знаменитая на весь (животный) мир апатия. Это один из краеугольных «сексуальных» принципов. На этот период у мужчины угасает, притихает сексуальное влечение к женщине. Это явление может быть одним из важнейших видовых идентификаторов. У разных мужчин послеоргазменный период проявляется по-разному, имеет свои особенности. У нехищных видов отсутствие влечения говорит о том, что женщина-партнёрша на это — относительно короткое — время становится для него как бы родной. То есть — как бы сестрой, матерью, дочерью. Именно поэтому возможен уход от любимой матери к новой женщине (жене, любовнице), эта лёгкая, безнадрывная «первая смена женщины» есть, в принципе, предательство, и именно так и интерпретируется иными матерями. В материнской любви к сыну есть некий сексуальный аспект, в сыновней — лишь незначительно, или он даже вовсе отсутствует, но зато всегда есть чувство родственности, психологической близости, защищенности, симпатии, ощущение чего-то неуничтожимо «своего».
У хищных же человеческих видов всё обстоит не так. Иные хищные мужчины, в частности, способны на несколько оргазмов подряд, что называется. «не вынимая» или с непродолжительными паузами, половой инстинкт у них тоже более «злобен». По статистике сексопатологов, гомосексуалисты и значительная часть бисексуалов совершают коитусы в среднем в 5-6 раз чаще (полпорядка!), чем обычные люди.
Точно так же, и сексуальное поведение хищных женщин более яркое: они кричат, царапаются, бьются в конвульсиях в припадках своей бешеной страсти, чисто животной похоти. Эти особы очень требовательны к своим любовникам, чуть что — сменят не задумываясь. Они, кстати, ненавидят в мужчинах отмеченную — вполне естественную — послекоитусную апатию, требуют продолжения ласк. Есть, понятно, и «артистки своего дела», в особенности среди продажных особ, но многие хищные женщины действительно часто совершенно не владеют собой в такие моменты. Во всём этом присутствует полная аналогия с гипертрофированной «любовью» у хищных животных! Так, например, «влюблённые» львиные парочки проводят по три-четыре дня в «наслаждении друг другом», сопровождая свою «любовь» страшными драками, к концу «брачного общения» и лев и львица бывают основательно поцарапаны и покусаны.
У хищных женщин чувство «любви», «влюблённости» возникает очень часто, если даже не периодически, что-то на манер овуляционного цикла или запоя у дипсоманов (т.н. эпсилон-алкоголиков, у которых время от времени возникает неодолимая тяга к спиртному). Кроме того, они предпочитают разнообразные способы сексуального удовлетворения — как «примитивные», традиционные, так и зачастую весьма экзотические, и при этом проявляют ещё и неумеренность, сравнимую лишь разве что с бешенством матки. Вот, например, что пишет в своих воспоминаниях о Марлен Дитрих её дочь Мария Рива. «Я не перестаю удивляться, как удавалось моей маме все эти годы не беременеть. Правда, это обеспечивал ей ритуал спринцевания ледяной водой с уксусом. Из всех сокровищ моей мамы пуще всех оберегались корсаж и резиновая груша для спринцевания. У неё помимо основной всегда были четыре запасных, на случай, если прохудится та, которой она пользуется. Белый уксус от Гейнца покупался ящиками» [II]. В народе существует, наиболее удачный термин, характеризующий таких женщин — «злоебучие».
У нехищных людей нечто подобное возможно разве лишь после весьма длительного периода вынужденного воздержания («сексуального голода»). да и то всё обстоит у них не столь бурно, во всяком случае — не так злобно и остервенело. Впрочем, и здесь «возможны варианты», и нередки бурные страсти, но они больше касаются нехищных мужчин, а не женщин, — в большинстве своём «отвлекающихся» на повседневность, как в известном анекдоте, напряжённо вглядывающихся в потолок: «белить или не белить?» И это не фригидность, это — свойственное именно нехищным людям высвобождение от гнёта сексуального инстинкта, из-под которого не могут ни в малейшей степени вырваться хищные гоминиды — они заложники собственной сексуальности, «фрейдовы рабы» либидо.
Именно это обстоятельство, но в более широком контексте, отмечено И.Кантом. «То, что возвышает человека над самим собой (как известной частью чувственного мира), что приковывает его к тому порядку вещей, который в состоянии постигнуть один только разум, для которого весь чувственный мир — предмет подчинённый. Это — не что иное, как личность» [47]. Иными словами, получается, что у хищных гоминид, не обладающих разумом, соответственно нет и личности. У них есть индивидуальность, как и у животных, но вот личности (по Канту) у них нет, и они навсегда и полностью подчинены чувственному (животному) миру. Их давит всё — власть, тщеславие, корыстолюбие… Здесь всё во многом зависит и от физиологии, от темперамента, от жизненного настроя, а не только от видовых признаков. Всё же тенденция более мощного проявления либидо у хищных гоминид присутствует, хотя «раздавлены» они могут быть совершенно различным образом, в зависимости от доминирующей страсти. Шейлок, сидя на своём сундуке с золотом, мог и не мечтать о женщинах, быть импотентом и нисколько не печалится по этому поводу.
Феномен же «любви», особенно первой, бывает достаточно ярок и у нехищных людей, хотя степень и «накал» чувств разнятся от индивида к индивиду. Наверняка диффузная негритянка более эмоциональна, нежели русская нехищная женщина, так же как и негр или араб более темпераментен, чем немец или швед. Конечно же, и нехищные женщины стремятся к сексуальным утехам, поэтому они легко поддаются напористому ухаживанию со стороны хищных гоминид, полагают, что бурная страстность тех — «всерьёз и надолго», за что и расплачиваются — бывают быстро брошены, да ещё и унижены.
После оргазма (или их серии) у хищных мужчин наступает пресыщение, сопряжённое с неприязнью, а часто и ненавистью к партнёрше — объекту своей недавней «дивной страсти», «высокой любви». Периоды маниакального накала влюблённости сменяются полным презрением. Т.е., у хищных гоминид отмеченная фаза «родственной апатии» полностью отсутствует. Упомянутые смежные, множественные оргазмы в этом плане не характерны, но показательны. Хотя, в самом общем случае, сексопатологи признают нормой необычайно широкий диапазон проявлений мужской «силы»: от необходимости для индивида нескольких оргазмов ежедневно до одного-единственного оргазма за тридцать лет [6]. Аскеты, члены средневековых монашеских орденов, например, в целях «умерщвления плоти» мастурбировали до 30-40 раз в сутки.
У нехищных мужчин тоже может возникнуть неприязнь к партнёрше, но лишь в случаях «легкомысленного» контакта (чаще всего спровоцированного алкоголем или же «сексуальным голодом»), оказавшегося тягостным по множеству причин чисто физиологического свойства, когда партнёрша оказалась на «утреннюю поверку» уж очень неподходящей, что-то из ряда вон: «страхолюдность», подозрение на нездоровье. Но и то: больше в таких случаях нехищный человек ругает лишь себя за собственную непростительную сексуальную «оплошность», несдержанность.
Кстати, именно этот аспект взаимоотношений полов — «послекоитусное успокоение» — используется «в разведывательных целях» — в шпионских кругах. Нехищные мужчины в такие моменты по-родственному откровенны: разговорчивы, болтливы. И очень часто они выдают «случайным» (а в действительности к ним подложенным) партнёршам те или иные важные сведения из своей профессиональной деятельности. Хищный же индивид, даже и придя в некое благожелательное настроение (всё у него хорошо, ещё и будучи в предвкушении других «радостей жизни»), при общении с партнёршей всё равно будет или врать или бахвалиться. На откровенный, доверительный разговор он не пойдёт. Поэтому выуживать у них «разведывательную информацию» гораздо труднее.
У хищных же человеческих видов всё обстоит не так. Иные хищные мужчины, в частности, способны на несколько оргазмов подряд, что называется. «не вынимая» или с непродолжительными паузами, половой инстинкт у них тоже более «злобен». По статистике сексопатологов, гомосексуалисты и значительная часть бисексуалов совершают коитусы в среднем в 5-6 раз чаще (полпорядка!), чем обычные люди.
Точно так же, и сексуальное поведение хищных женщин более яркое: они кричат, царапаются, бьются в конвульсиях в припадках своей бешеной страсти, чисто животной похоти. Эти особы очень требовательны к своим любовникам, чуть что — сменят не задумываясь. Они, кстати, ненавидят в мужчинах отмеченную — вполне естественную — послекоитусную апатию, требуют продолжения ласк. Есть, понятно, и «артистки своего дела», в особенности среди продажных особ, но многие хищные женщины действительно часто совершенно не владеют собой в такие моменты. Во всём этом присутствует полная аналогия с гипертрофированной «любовью» у хищных животных! Так, например, «влюблённые» львиные парочки проводят по три-четыре дня в «наслаждении друг другом», сопровождая свою «любовь» страшными драками, к концу «брачного общения» и лев и львица бывают основательно поцарапаны и покусаны.
У хищных женщин чувство «любви», «влюблённости» возникает очень часто, если даже не периодически, что-то на манер овуляционного цикла или запоя у дипсоманов (т.н. эпсилон-алкоголиков, у которых время от времени возникает неодолимая тяга к спиртному). Кроме того, они предпочитают разнообразные способы сексуального удовлетворения — как «примитивные», традиционные, так и зачастую весьма экзотические, и при этом проявляют ещё и неумеренность, сравнимую лишь разве что с бешенством матки. Вот, например, что пишет в своих воспоминаниях о Марлен Дитрих её дочь Мария Рива. «Я не перестаю удивляться, как удавалось моей маме все эти годы не беременеть. Правда, это обеспечивал ей ритуал спринцевания ледяной водой с уксусом. Из всех сокровищ моей мамы пуще всех оберегались корсаж и резиновая груша для спринцевания. У неё помимо основной всегда были четыре запасных, на случай, если прохудится та, которой она пользуется. Белый уксус от Гейнца покупался ящиками» [II]. В народе существует, наиболее удачный термин, характеризующий таких женщин — «злоебучие».
У нехищных людей нечто подобное возможно разве лишь после весьма длительного периода вынужденного воздержания («сексуального голода»). да и то всё обстоит у них не столь бурно, во всяком случае — не так злобно и остервенело. Впрочем, и здесь «возможны варианты», и нередки бурные страсти, но они больше касаются нехищных мужчин, а не женщин, — в большинстве своём «отвлекающихся» на повседневность, как в известном анекдоте, напряжённо вглядывающихся в потолок: «белить или не белить?» И это не фригидность, это — свойственное именно нехищным людям высвобождение от гнёта сексуального инстинкта, из-под которого не могут ни в малейшей степени вырваться хищные гоминиды — они заложники собственной сексуальности, «фрейдовы рабы» либидо.
Именно это обстоятельство, но в более широком контексте, отмечено И.Кантом. «То, что возвышает человека над самим собой (как известной частью чувственного мира), что приковывает его к тому порядку вещей, который в состоянии постигнуть один только разум, для которого весь чувственный мир — предмет подчинённый. Это — не что иное, как личность» [47]. Иными словами, получается, что у хищных гоминид, не обладающих разумом, соответственно нет и личности. У них есть индивидуальность, как и у животных, но вот личности (по Канту) у них нет, и они навсегда и полностью подчинены чувственному (животному) миру. Их давит всё — власть, тщеславие, корыстолюбие… Здесь всё во многом зависит и от физиологии, от темперамента, от жизненного настроя, а не только от видовых признаков. Всё же тенденция более мощного проявления либидо у хищных гоминид присутствует, хотя «раздавлены» они могут быть совершенно различным образом, в зависимости от доминирующей страсти. Шейлок, сидя на своём сундуке с золотом, мог и не мечтать о женщинах, быть импотентом и нисколько не печалится по этому поводу.
Феномен же «любви», особенно первой, бывает достаточно ярок и у нехищных людей, хотя степень и «накал» чувств разнятся от индивида к индивиду. Наверняка диффузная негритянка более эмоциональна, нежели русская нехищная женщина, так же как и негр или араб более темпераментен, чем немец или швед. Конечно же, и нехищные женщины стремятся к сексуальным утехам, поэтому они легко поддаются напористому ухаживанию со стороны хищных гоминид, полагают, что бурная страстность тех — «всерьёз и надолго», за что и расплачиваются — бывают быстро брошены, да ещё и унижены.
После оргазма (или их серии) у хищных мужчин наступает пресыщение, сопряжённое с неприязнью, а часто и ненавистью к партнёрше — объекту своей недавней «дивной страсти», «высокой любви». Периоды маниакального накала влюблённости сменяются полным презрением. Т.е., у хищных гоминид отмеченная фаза «родственной апатии» полностью отсутствует. Упомянутые смежные, множественные оргазмы в этом плане не характерны, но показательны. Хотя, в самом общем случае, сексопатологи признают нормой необычайно широкий диапазон проявлений мужской «силы»: от необходимости для индивида нескольких оргазмов ежедневно до одного-единственного оргазма за тридцать лет [6]. Аскеты, члены средневековых монашеских орденов, например, в целях «умерщвления плоти» мастурбировали до 30-40 раз в сутки.
У нехищных мужчин тоже может возникнуть неприязнь к партнёрше, но лишь в случаях «легкомысленного» контакта (чаще всего спровоцированного алкоголем или же «сексуальным голодом»), оказавшегося тягостным по множеству причин чисто физиологического свойства, когда партнёрша оказалась на «утреннюю поверку» уж очень неподходящей, что-то из ряда вон: «страхолюдность», подозрение на нездоровье. Но и то: больше в таких случаях нехищный человек ругает лишь себя за собственную непростительную сексуальную «оплошность», несдержанность.
Кстати, именно этот аспект взаимоотношений полов — «послекоитусное успокоение» — используется «в разведывательных целях» — в шпионских кругах. Нехищные мужчины в такие моменты по-родственному откровенны: разговорчивы, болтливы. И очень часто они выдают «случайным» (а в действительности к ним подложенным) партнёршам те или иные важные сведения из своей профессиональной деятельности. Хищный же индивид, даже и придя в некое благожелательное настроение (всё у него хорошо, ещё и будучи в предвкушении других «радостей жизни»), при общении с партнёршей всё равно будет или врать или бахвалиться. На откровенный, доверительный разговор он не пойдёт. Поэтому выуживать у них «разведывательную информацию» гораздо труднее.