Эл Миллер издал звук, который нельзя было истолковать ни как «да», ни как «нет». Теперь он полностью пробудился. Значит, миссис Лейн знает Хармана; это его оживило и заинтересовало. Не забывал он и об осторожности.
– Из вашего тона я заключаю, – сказала она, – что вы разговаривали с мистером Харманом и именно его имели в виду, когда сказали, что вам представилась новая деловая возможность после того, как вы виделись со мной в моем офисе. Что ж, хочу вам кое-что сказать. – Теперь, показалось ему, она выглядела по-настоящему немного испуганной. Она облизнула губы, помедлила, стиснула свою сумку обеими руками и поерзала на стуле. – Стул у вас какой-то маленький, – сказала она.
– Так и есть, – согласился он.
– Я знаю его, – сказала она, – где-то около пяти лет. Естественно, я много чего слышу. Это мой бизнес. Он все время обращается к моему бизнесу, бизнесу с недвижимостью. Купля-продажа, как говорится. Занимается многими вещами. Мастер на все руки, что называется.
– Понимаю, – сказал Эл.
– У него много… – Она остановилась. Потом, с неожиданной широкой улыбкой, показывающей ее украшенные золотом передние зубы, продолжила: – В общем, он не такой, как вы, мистер Миллер; я хочу сказать, его не тревожит, причиняет ли он миру зло.
Эл кивнул. Ее тон перестал быть мягким; в него проникли прямота и удивительная резкость. Харман ей и впрямь не по душе, осознал он. Ее чувства вышли наружу, потому что она не была лицемеркой. Она не могла притворяться, что ей кто-то нравится, если он ей не нравился.
– Вы считаете, – сказал он, – что мне следует держаться подальше от этого Хармана?
Теперь ее улыбка смягчилась, стала более задумчивой.
– Ну, – медленно проговорила она, – это, конечно, ваше дело. Может быть, вы знаете его лучше, чем я.
– Нет, – сказал он.
– Я думаю, что вы честный человек, а он нет.
Она смотрела на него со спокойствием во взгляде. И все же за этим спокойствием скрывалось волнение. Это ведь так трудно, подумал он, для негритянки. Сидеть здесь с белым мужчиной и в нелестных выражениях обсуждать другого белого мужчину; того и гляди, на нее ополчатся. Я могу оборвать ее, могу ее выставить. Но боится она не совсем этого; больше похоже на то, что она боится, как бы я не перестал обращать внимание на ее слова. Как бы не закоснел в своих расовых предрассудках и не проигнорировал все, что она сказала.
– Я знаю, что вы близко к сердцу принимаете мои интересы, – сказал он, но, хотя именно это он и имел в виду, слова прозвучали фальшиво. Просто фраза.
Она подняла и опустила голову: поделенный на части кивок.
– Я буду действовать осторожно, – сказал он.
5
– Из вашего тона я заключаю, – сказала она, – что вы разговаривали с мистером Харманом и именно его имели в виду, когда сказали, что вам представилась новая деловая возможность после того, как вы виделись со мной в моем офисе. Что ж, хочу вам кое-что сказать. – Теперь, показалось ему, она выглядела по-настоящему немного испуганной. Она облизнула губы, помедлила, стиснула свою сумку обеими руками и поерзала на стуле. – Стул у вас какой-то маленький, – сказала она.
– Так и есть, – согласился он.
– Я знаю его, – сказала она, – где-то около пяти лет. Естественно, я много чего слышу. Это мой бизнес. Он все время обращается к моему бизнесу, бизнесу с недвижимостью. Купля-продажа, как говорится. Занимается многими вещами. Мастер на все руки, что называется.
– Понимаю, – сказал Эл.
– У него много… – Она остановилась. Потом, с неожиданной широкой улыбкой, показывающей ее украшенные золотом передние зубы, продолжила: – В общем, он не такой, как вы, мистер Миллер; я хочу сказать, его не тревожит, причиняет ли он миру зло.
Эл кивнул. Ее тон перестал быть мягким; в него проникли прямота и удивительная резкость. Харман ей и впрямь не по душе, осознал он. Ее чувства вышли наружу, потому что она не была лицемеркой. Она не могла притворяться, что ей кто-то нравится, если он ей не нравился.
– Вы считаете, – сказал он, – что мне следует держаться подальше от этого Хармана?
Теперь ее улыбка смягчилась, стала более задумчивой.
– Ну, – медленно проговорила она, – это, конечно, ваше дело. Может быть, вы знаете его лучше, чем я.
– Нет, – сказал он.
– Я думаю, что вы честный человек, а он нет.
Она смотрела на него со спокойствием во взгляде. И все же за этим спокойствием скрывалось волнение. Это ведь так трудно, подумал он, для негритянки. Сидеть здесь с белым мужчиной и в нелестных выражениях обсуждать другого белого мужчину; того и гляди, на нее ополчатся. Я могу оборвать ее, могу ее выставить. Но боится она не совсем этого; больше похоже на то, что она боится, как бы я не перестал обращать внимание на ее слова. Как бы не закоснел в своих расовых предрассудках и не проигнорировал все, что она сказала.
– Я знаю, что вы близко к сердцу принимаете мои интересы, – сказал он, но, хотя именно это он и имел в виду, слова прозвучали фальшиво. Просто фраза.
Она подняла и опустила голову: поделенный на части кивок.
– Я буду действовать осторожно, – сказал он.
5
Спустя недолгое время Джим Фергессон, лежавший на полу своей мастерской под «Бьюиком», услышал, как неподалеку остановилась, подъехав, какая-то машина. Судя по звуку, машина была новой. Он выкатился и увидел перед собой радиаторную решетку почти нового «Кадиллака». Дверца уже была открыта, и наружу выбирался мужчина в деловом костюме и сияющих туфлях.
– Приветствую вас, мистер Харман, – сказал старик, садясь на своей тележке. – Вижу, вы вернулись. Я отлучался, когда вы приезжали в прошлый раз. С вашим автомобилем ничего серьезного, не так ли? Этот же «Кадиллак» ваш почти новый?
Он нервно рассмеялся, потому что ему ни в коей мере не хотелось иметь дело с машиной Хармана; у него не было ни инструментов для машины такого рода, ни опыта работы с нею, этой новой дорогой машиной, с ее неисчислимыми вспомогательными механизмами и аксессуарами.
Харман, улыбаясь, сказал:
– У каждой машины есть свои тараканы, Джим. Как вы мне всегда говорите.
– Это, конечно, правда, – сказал Фергессон.
– Ничего серьезного, – сказал Харман. – Ее надо только смазать.
– Хорошо, – с облегчением сказал Фергессон.
– Джим, вы, говорят, закрываете свое дело, – сказал Харман.
– Пора отдохнуть, – сказал старик.
– Навсегда?
– Мастерская продана.
– Понимаю, – сказал Харман.
– Слушайте, – сказал старик, порываясь было положить руку Харману на плечо, но затем быстро одумался и начал вытирать тряпкой свои замасленные руки. – В городе есть пара приличных мастерских; вам не стоит беспокоиться. Я знаю пару хороших механиков, которым можно доверять. В наши дни, с этими чертовыми профсоюзами…
– Да, – перебил его Харман. – Предпринимателям приходится нанимать людей, которых присылают профсоюзы. Независимо от того, компетентны они или нет.
– Мы оба занимаемся бизнесом, – сказал Фергессон. – Вы знаете, что к чему.
– Получаешь работничков, – сказал Харман, – которые только слоняются вокруг и совершенно ничего не делают. А когда пытаешься их уволить… – Он закончил свою фразу выразительным жестом.
– Это оказывается невозможным, – сказал Фергессон.
– Противозаконным.
– И потому невозможно получить никого, кроме дворников, как в дни рузвельтовского Управления общественных работ[10]. Социализм, да и только.
Старик чувствовал возбуждение, нечто вроде неистовства. До чего же приятно стоять вот так с этим своим хорошо одетым клиентом, мистером Харманом, который ездит на «Кадиллаке» 1958 года выпуска, и разговаривать с ним на равных, как бизнесмен с бизнесменом. Вот в этом и было дело: они были на равных. Его руки бешено заметались, тряпка выскользнула, и он взбрыкнул ногой, стряхивая ее с обшлага брючины.
– Я долгое время занимаюсь бизнесом, – сказал он. – И посмотрите, что сотворили со мной налоги. Это часть их системы – отвратить человека от того, чтобы всю свою жизнь посвящать работе, потому как что он получает, когда все сделает? Подоходный налог. – Он сплюнул на пол.
– Да, – сказал Харман своим хорошо поставленным спокойным голосом. – Подоходный налог определенно входит в их схему дележки благосостояния.
– Они навязали ее Америке, – сказал старик. – Во времена правления Франклина Рузвельта. Всякий раз я думаю об этом Рузвельте – и о его сыне, полковнике.
С мягкой, добродушной улыбкой Харман сказал:
– Это меня просто поражает. Думать об Элиоте как о полковнике[11].
– Я вас задерживаю, – сказал старик.
– Нисколько, – возразил Харман.
– У вас много дел, да и у меня тоже. Говорю вам, Харман, нам обоим слишком много надо сделать. Единственное различие между вами и мной – это то, что у вас есть жизненные силы и молодость, чтобы со всем управиться, а у меня их нет. Я изнурен. Правду вам говорю: мне крышка.
– Черт, да нет же, – сказал Харман.
– Это факт.
– Почему? Боже, когда я вошел…
– Ну конечно, я лежал под тем «Бьюиком». Но послушайте. – Старик придвинулся к Харману так близко, как только было возможно, чтобы не испачкать того маслом, и тихо проговорил: – Однажды, когда я буду под ним лежать, знаете что произойдет? У меня случится сердечный приступ, и я умру. – Он отступил. – Вот почему мне надо выбраться отсюда.
– Вместе со всей вашей сноровкой, – сказал Харман.
– Печально, конечно, – согласился старик. – Но я должен слушаться Фратта; это его дело. Я обращаюсь к специалистам. Я не доктор. Мне известно только одно – уже много лет я страдал диспепсией, а когда я отправился к Фратту, он сначала ничего у меня не нашел, но потом измерил мне кровяное давление.
Он сказал Харману, какое у него было давление. Цифры были ужасны, и он увидел, как это отразилось на лице у Хармана.
– Досадно, Джим, – сказал Харман.
– Но если спокойней отнестись к этому – а мне не очень-то улыбается торчать без дела дома – и найти себе какую-нибудь работу, не требующую такого напряжения… Поднятия всех этих тяжестей… – Он умолк.
– Вы никогда не думали кого-нибудь нанять? – спросил Харман. – Кто бы делал тяжелую работу?
– Никогда не находил никого, на кого можно было бы положиться.
– Вы обсуждали это со своим брокером?
– С Мэттом Пестевридсом?
– Со своим адвокатом, – сказал Харман. – Или риелтором. С кем вы говорили о проблемах своего бизнеса? С кем консультировалась, прежде чем продать помещение?
Старик молчал.
– Вы что, не обсуждали этого с кем-нибудь, кто имеет опыт в таких делах? Вы могли бы заполучить кое-кого, чтобы он управлялся здесь, в мастерской, в ваших интересах, мастера. Так всегда делают. Любой хороший деловой консультант мог бы навести справки и найти для вас надежного человека; это вопрос тщательности и умения искать, вопрос методики.
– Приветствую вас, мистер Харман, – сказал старик, садясь на своей тележке. – Вижу, вы вернулись. Я отлучался, когда вы приезжали в прошлый раз. С вашим автомобилем ничего серьезного, не так ли? Этот же «Кадиллак» ваш почти новый?
Он нервно рассмеялся, потому что ему ни в коей мере не хотелось иметь дело с машиной Хармана; у него не было ни инструментов для машины такого рода, ни опыта работы с нею, этой новой дорогой машиной, с ее неисчислимыми вспомогательными механизмами и аксессуарами.
Харман, улыбаясь, сказал:
– У каждой машины есть свои тараканы, Джим. Как вы мне всегда говорите.
– Это, конечно, правда, – сказал Фергессон.
– Ничего серьезного, – сказал Харман. – Ее надо только смазать.
– Хорошо, – с облегчением сказал Фергессон.
– Джим, вы, говорят, закрываете свое дело, – сказал Харман.
– Пора отдохнуть, – сказал старик.
– Навсегда?
– Мастерская продана.
– Понимаю, – сказал Харман.
– Слушайте, – сказал старик, порываясь было положить руку Харману на плечо, но затем быстро одумался и начал вытирать тряпкой свои замасленные руки. – В городе есть пара приличных мастерских; вам не стоит беспокоиться. Я знаю пару хороших механиков, которым можно доверять. В наши дни, с этими чертовыми профсоюзами…
– Да, – перебил его Харман. – Предпринимателям приходится нанимать людей, которых присылают профсоюзы. Независимо от того, компетентны они или нет.
– Мы оба занимаемся бизнесом, – сказал Фергессон. – Вы знаете, что к чему.
– Получаешь работничков, – сказал Харман, – которые только слоняются вокруг и совершенно ничего не делают. А когда пытаешься их уволить… – Он закончил свою фразу выразительным жестом.
– Это оказывается невозможным, – сказал Фергессон.
– Противозаконным.
– И потому невозможно получить никого, кроме дворников, как в дни рузвельтовского Управления общественных работ[10]. Социализм, да и только.
Старик чувствовал возбуждение, нечто вроде неистовства. До чего же приятно стоять вот так с этим своим хорошо одетым клиентом, мистером Харманом, который ездит на «Кадиллаке» 1958 года выпуска, и разговаривать с ним на равных, как бизнесмен с бизнесменом. Вот в этом и было дело: они были на равных. Его руки бешено заметались, тряпка выскользнула, и он взбрыкнул ногой, стряхивая ее с обшлага брючины.
– Я долгое время занимаюсь бизнесом, – сказал он. – И посмотрите, что сотворили со мной налоги. Это часть их системы – отвратить человека от того, чтобы всю свою жизнь посвящать работе, потому как что он получает, когда все сделает? Подоходный налог. – Он сплюнул на пол.
– Да, – сказал Харман своим хорошо поставленным спокойным голосом. – Подоходный налог определенно входит в их схему дележки благосостояния.
– Они навязали ее Америке, – сказал старик. – Во времена правления Франклина Рузвельта. Всякий раз я думаю об этом Рузвельте – и о его сыне, полковнике.
С мягкой, добродушной улыбкой Харман сказал:
– Это меня просто поражает. Думать об Элиоте как о полковнике[11].
– Я вас задерживаю, – сказал старик.
– Нисколько, – возразил Харман.
– У вас много дел, да и у меня тоже. Говорю вам, Харман, нам обоим слишком много надо сделать. Единственное различие между вами и мной – это то, что у вас есть жизненные силы и молодость, чтобы со всем управиться, а у меня их нет. Я изнурен. Правду вам говорю: мне крышка.
– Черт, да нет же, – сказал Харман.
– Это факт.
– Почему? Боже, когда я вошел…
– Ну конечно, я лежал под тем «Бьюиком». Но послушайте. – Старик придвинулся к Харману так близко, как только было возможно, чтобы не испачкать того маслом, и тихо проговорил: – Однажды, когда я буду под ним лежать, знаете что произойдет? У меня случится сердечный приступ, и я умру. – Он отступил. – Вот почему мне надо выбраться отсюда.
– Вместе со всей вашей сноровкой, – сказал Харман.
– Печально, конечно, – согласился старик. – Но я должен слушаться Фратта; это его дело. Я обращаюсь к специалистам. Я не доктор. Мне известно только одно – уже много лет я страдал диспепсией, а когда я отправился к Фратту, он сначала ничего у меня не нашел, но потом измерил мне кровяное давление.
Он сказал Харману, какое у него было давление. Цифры были ужасны, и он увидел, как это отразилось на лице у Хармана.
– Досадно, Джим, – сказал Харман.
– Но если спокойней отнестись к этому – а мне не очень-то улыбается торчать без дела дома – и найти себе какую-нибудь работу, не требующую такого напряжения… Поднятия всех этих тяжестей… – Он умолк.
– Вы никогда не думали кого-нибудь нанять? – спросил Харман. – Кто бы делал тяжелую работу?
– Никогда не находил никого, на кого можно было бы положиться.
– Вы обсуждали это со своим брокером?
– С Мэттом Пестевридсом?
– Со своим адвокатом, – сказал Харман. – Или риелтором. С кем вы говорили о проблемах своего бизнеса? С кем консультировалась, прежде чем продать помещение?
Старик молчал.
– Вы что, не обсуждали этого с кем-нибудь, кто имеет опыт в таких делах? Вы могли бы заполучить кое-кого, чтобы он управлялся здесь, в мастерской, в ваших интересах, мастера. Так всегда делают. Любой хороший деловой консультант мог бы навести справки и найти для вас надежного человека; это вопрос тщательности и умения искать, вопрос методики.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента