Диксон Гордон. Потерянный

   — Это ранчеры и Уильям?
   Падма кивнул, соглашаясь.
   — Но на первое место как основную, движущую силу я бы поставил Уильяма. Чтобы добиться желаемого результата, или он, или кто-то другой, управляя действиями отдельных индивидуумов, должны создать соответствующую их целям причинно-следственную структуру. В нашем случае, чтобы добиться обратного результата и взять под собственный контроль уже приведенные в действие силы, необходимо найти уязвимое звено этой структуры и путем воздействия на тех же индивидуумов приложить в эти точки силы противодействия.
   — И Аманда пока не в состоянии найти эти точки?
   — Уже нашла, причем не одну. — Падма нахмурился, но в глазах его запрыгали веселые искорки. — Я готов рассказать все добровольно, так что не стоит терзать меня как бы случайными вопросами.
   — Извините, — смутился я.
   — Ничего, ничего. Итак, я остановился на том, что Аманда нашла несколько уязвимых точек. Но если Гебель-Нахар будет атакован завтра, за оставшееся время воздействие ни на одну из них не даст желаемого результата.
   У меня возникло странное ощущение: как будто перед самым носом медленно захлопнулись тяжелые ворота, навсегда лишив возможности проникнуть за них.
   — Мне кажется, — заявил я, — что самое простое решение — оказать давление на Конде. Если бы он вступил в переговоры с мятежниками, ситуация могла бы развалиться, как карточный домик.
   — Очевидные решения зачастую не бывают самыми простыми, — возразил Падма. — А ведь и ты считаешь, что Конде никогда не изменит своего решения... Ответь мне — почему, только не торопись, подумай.
   — Он нахарец. Причем в нем очень сильны испанские корни. El honor — честь запрещает ему даже самую малость уступить тем, кто изменил присяге, тем, кто был лоялен по отношению к нему, а теперь готов уничтожить и его самого, и все, что он олицетворяет.
   — А скажи мне, — внимательно глядя мне в глаза, спросил Падма, — даже если честь его будет удовлетворена, захочет ли он иметь дело с мятежниками?
   — Нет, — твердо сказал я, потому что уже думал над этим и где-то подсознательно чувствовал верный ответ. И сейчас, в беседе с Падмой, все начало постепенно становиться на свои места, выходить из ночных сумерек неведения на ясный солнечный свет знания. — Это «звездный час» Конде. Единственная возможность избавиться от своего унизительного положения, сделать свой титул настоящим. Только так можно доказать себе и окружающим, что в твоих жилах течет голубая кровь испанского гранда. И ради этого старик готов отдать свою жизнь.
   Некоторое время никто из нас не проронил ни слова.
   — Значит, это ты понимаешь, — наконец произнес Падма. — Ну что же, продолжай дальше. Какие еще ты видишь пути к решению?
   — Ян и Кейси могут расторгнуть контракт и выплатить неустойку. Но не хотят. Причем знают, что ни один из дорсайских военных, прекрасно понимающих безвыходность ситуации, не рискнет оскорбить их. Братья не оставят Конде, пока тот настаивает на продолжении борьбы. Если для Конде естественно играть в игры со своей el honor, то для Гримов даже мысль о нарушении данного слова кажется кощунственной. Правила их жизни противны нарушению законов чести.
   — Есть ли еще пути?
   — Не вижу других, — коротко ответил я. — Из меня никудышный аналитик, наверное, потому никто и никогда не предлагал мне заняться тем, чему посвятила свою жизнь Аманда.
   — На мой взгляд, существует еще ряд возможных решений, — начал Падма — спокойно и рассудительно, словно школьный учитель в классе. — Можно оказать на Уильяма экономическое давление; ослабить политическую и экономическую власть ранчеров; подорвать авторитет и влияние революционных смутьянов... но, к сожалению, все это требует времени.
   — Если я правильно понял, решений, на которые есть время, просто не существует? — наверное, излишне резко спросил я.
   — Нет, это неверно. Полностью неверно. Если бы мы могли в эту самую секунду остановить бег времени и в продолжение нескольких гипотетических месяцев спокойно исследовать ситуацию, то, без сомнения, нашли бы не одно, а несколько решений и предотвратили бы штурм мятежных полков за те часы, что нам остались в реальности. Мы лишены не времени, за которое нужно ввести в действие наши контрмеры, хотя, конечно, и оно накладывает на них определенный отпечаток. У нас нет времени, чтобы найти правильное решение.
   — Значит, всем нам и еще сорока музыкантам Мигеля осталось дожидаться штурма почти шести тысяч солдат регулярной армии — хотя это нахарская армия — и успокаиваться мыслью, что где-то там существует замечательное, правильное решение, и если бы у нас хватило интуиции его найти, то никакой атаки никогда бы не случилось?
   — Интуиция и время, — произнес Падма. — Да, пожалуй, ты прав. Это грустная проза жизни — реальность, с которой мы все время сталкиваемся в истории с тех пор, как история начала свой отсчет времени.
   — Реальность... но, по правде говоря, не хочу я смиряться с такой реальностью.
   — Да. — Спокойный, безучастный взгляд Падмы скользнул по моему лицу. — И Аманда не хочет. И Кейси с Яном. Подозреваю, что и Мигель не хочет. На то вы и дорсайцы.
   Я промолчал. Немного теряешься, когда твои аргументы бьют твоим же козырным тузом.
   — В любом случае, — продолжил Падма, — никто не призывает вас к смирению. Аманда все еще работает. И Ян, и все вы не оставили надежду. Прости, я не собирался насмехаться над вашими чувствами. Я завидую вам — целые миры завидуют вам. Завидуют вашему мужеству и способности не сдаваться в самой безнадежной ситуации. Мы знаем о существовании решения, но это ничего не изменит. Вы ведь все равно будете делать то, что считаете нужным. Ведь правда?
   — Истинная правда, — начал я... и в этот момент нашу беседу прервали.
   — Падма? — из встроенных в стены динамиков раздался голос Аманды. — Мне очень нужна ваша помощь.
   Падма поднялся.
   — Нужно идти, — сказал он.
   А я остался сидеть, не двигаясь, охваченный легкой грустью — непременной спутницей всех прожитых мною лет. Это чувство, по моему глубокому убеждению, вдали от дома преследует всех дорсайцез. Просто понимаешь порой, что одинок и жизнь не бесконечна, а еще так много нужно успеть сделать.
   Из меланхолического состояния вывели меня звуки стремительных шагов Яна.
   Я встал.
   — Корунна! — воскликнул он, жестом приглашал меня в свой кабинет. — Как идут дела с подготовкой «войск»?
   — Как ты и ожидал... Мигель попросил оставить его одного. Считает, что мое присутствие отвлекает солдат, а у него одного дела пойдут веселее.
   — Может быть, наш юный друг прав, — не стал возражать Ян.
   Он подошел к окну и стал сосредоточенно разглядывать склон. Моего роста оказалось явно недостаточно, чтобы поверх высокого парапета увидеть происходящее на нижней террасе, и оставалось лишь догадываться, что Ян смотрит именно туда.
   — Впрочем, дела у них идут совсем не плохо, — не отрывая взгляда от окна, наконец произнес он.
   Чтобы чем-то себя занять, я стал разглядывать его рабочий стол и обнаружил объемную фотографию, о которой говорила Аманда. Женщина была явно не дорсайкой, но стоило вглядеться внимательней, и в ней угадывались черты, так присущие нашим женщинам. Стройное, сильное тело, темные, спускающиеся до плеч волосы — немного длиннее, чем носят дорсайки.
   Я снова взглянул на Яна. Он уже отвернулся от окна и стоял ко мне вполоборота, смотря на стену, за которой сейчас должны были работать Аманда и экзот. Нахарское солнце, проводя четкую грань света и тени, освещало половину его лица, и от этого оно казалось немного усталым. Слегка опущенные плечи тоже говорили об усталости — скорее духа, чем тела.
   — Я только здесь узнал про Лию, — с одной целью вернуть его из мира мыслей к реальности произнес я.
   Медленно, словно просыпаясь после тяжелого сна, он повернулся ко мне.
   — Лия? О да. — Взгляд его равнодушно скользнул по фотографии. — Да, она землянка. Когда все это закончится, я заберу ее, а через два месяца мы поженимся.
   — Так скоро? — удивился я. — По правде говоря, даже не слышал, что Ян Грим влюбился.
   — Влюбился? — Он по-прежнему смотрел на меня, но я чувствовал, что мысли его далеко. — Нет, влюбился я много лет тому назад.
   И вдруг разительная перемена — он снова здесь, со мной, полон энергии и жажды деятельности.
   — Не стой, садись, — бросил Ян, усаживаясь в свое кресло. — После завтрака ты говорил с Кейси?
   — Да, мы немного поговорили.
   — Когда стемнеет, будут две вылазки. Ему понадобится твоя помощь.
   — Я уже знаю. Проверка склона перед минированием и разведка неприятельского лагеря: как готовятся к завтрашнему утру и прочее.
   — Все правильно, — подтвердил Ян.
   — У тебя есть хотя бы приблизительные данные — сколько их может быть там?
   — По штату, включая офицеров, получается где-то немногим более пяти тысяч — точнее пять тысяч двести и еще чуть-чуть. Добавь всякий сброд, искателей приключений и тех, кто примкнул к революции из корыстных побуждений, а также тех, кого манит запах славы... призрачный запах личной славы. Еще найдется семь-восемь сотен пламенных революционеров. Эти цифры я получил от Падмы. Экзоты, оказывается, «вели учет» тех, кто действительно боролся, пытаясь ослабить железную хватку ранчеров. И плюс сотня-другая агентов-провокаторов из-за границы.
   — Пожалуй, всех необученных можно не брать в расчет, как ты считаешь?
   Ян молча кивнул.
   — А сколько солдат регулярной армии имеют настоящий боевой опыт?
   — Под боевым опытом в этой части Сеты, — усмехнулся он, — подразумевается участие в одной, от силы в двух пограничных стычках с отрядами соседей. В лучшем случае один солдат из десяти имеет такой опыт. С другой стороны, каждый мужчина — а особенно если этот мужчина — нахарец — мечтает стать участником столь драматических событий.
   — Значит, первая атака будет самой яростной.
   — И я, и Кейси — мы оба тоже так думаем. Рад слышать, что ты разделяешь наше мнение. Все пойдут в первую атаку — не только следуя долгу солдата, а желая превзойти в геройстве своих товарищей. Если удастся справиться с первой, очень вероятно, что во второй отважатся участвовать уже далеко не все. Главная задача — отбиться от первой волны. Когда их много — все они храбрецы. Но с каждой новой захлебнувшейся атакой доблесть начнет покидать их сердца. А мы будем убивать их, и тогда пусть думают — так ли они хотят подохнуть здесь, за этой стеной, когда сойдутся с нами лицом к лицу.
   — Хорошо. Как ты думаешь, сколько выступит против нас?
   — По меньшей мере, одного из пятидесяти остановит только смерть, — спокойно ответил Ян. — Если половину мы выбьем еще на подходе, считай, останется человек шестьдесят. При этом процентов тридцать потеряем сами. Это самая оптимистическая цифра, не надо забывать, что наши воины, может быть, и отличные трубачи, но солдаты из них никакие. Если банда мятежников все-таки доберется до стен, наши музыканты, в лучшем случае, смогут драться один на один. Падму из нашего списка я естественно исключаю, значит, на тебя, Кейси, Мигеля и Аманду придется порядка тридцати человек. Как у тебя со здоровьем, форму еще не растерял?
   Я усмехнулся.
   — Вот и прекрасно, — сказал Ян. — Прошу, улыбайся вот так, когда они приблизятся. Пару секунд передышки, пока они будут приходить в себя, нам гарантировано.
   Я рассмеялся.
   — Если Мигелю ты больше не нужен, зайди к Кейси.
   Кейси я застал все в той же позе за столом, на котором, кроме карт, появились фотографии и распечатки.
   — Встретил его? — спросил он, поднимая на меня глаза.
   — Да, и Ян сказал, что ты горишь желанием занять меня делом.
   — Могу, присаживайся.
   Мы работали вместе всю вторую половину дня. Так называемые крупномасштабные топографические карты из военной библиотеки, на наш взгляд, могли служить лишь путеводителями для туристов. А Кейси должен был знать, как выглядит каждый участок земли, метр за метром, начиная от крепостной стены и далее вниз по склону, включая пару сотен метров равнины. Имея такую информацию, вполне можно представить, по какому сценарию будет развиваться атака, сколько солдат окажется в первых рядах, какие естественные преграды могут приостановить штурмующих, где возможна свалка, если на бегу, в суматошной давке, кто-нибудь поскользнется, оступится, упадет.
   Трудно было ожидать от нахарских карт подобной точности, вот почему все утро Кейси провел за встроенными в крепостные стены видеокамерами, снимая на пленку участки площадью три на три метра. Используя полученные фотографии, мы теперь исправляли и дополняли никчемные карты.
   Работали до самого вечера, а когда закончили, то без ложной скромности могли считать, что досконально изучили окрестности Гебель-Нахара и не только с точки зрения нападающих, но и как защитники, которым сегодня ночью собственными животами придется проверять практическую ценность приобретенных знаний. А пока ночь не наступила, мы, сложив карты, отправились ужинать.
   Время ужина уже подходило к концу, а кроме нас и Яна, в зале никого не было. Мигель все еще пытался превратить своих солдат в боевую группу, а наши ученые одиннадцать часов без перерыва продолжали искать ускользающее решение.
   — Пойдите поспите немного, — предложил Ян. — Если все сложится удачно, до рассвета можно будет прихватить еще пару часов, но я бы не советовал сильно на них рассчитывать.
   — Хорошо, — кивнул Кейси. — Думаю, и тебе отдых не повредит...
   Брат смотрел на брата. Они знали друг друга до последней черточки, понимали с полуслова. Все решили мимолетным обменом взглядами; и теперь их мысли были уже далеко.
   Проспал я целых три часа, а в десять по местному времени мы с Кейси уже покидали Гебель-Нахар.
   Я думал, что придется спускаться по веревке со стены Гебель-Нахара. А вышло все гораздо проще, но зато таинственней.
   В полной экипировке, с лицами и руками, намазанными черной краской мы шли за Мигелем по мрачным подземным казематам, а потом по туннелю, который, если верить словам нашего провожатого, должен был вывести нас метров на пятьдесят от крепостной стены прямо на равнину.
   — Как ты узнал об этом ходе? А если здесь еще есть подобные туннели? Знают об этом ли мятежники? — забросал я его вопросами.
   — Других нет, а об этом не узнают, — объяснил мне Мигель, пока, держась за стены, двигаясь друг за другом, мы все ниже и ниже опускались в недра Гебель-Нахара. — О туннеле знает один Конде, еще его отец соорудил этот туннель тридцать восемь местных лет назад. А наш Конде, когда узнал, что армия его предала, открыл семейную тайну мне...
   Чувствовалось по всему, что между стариком и Мигелем установились полные взаимной симпатии, доверительные отношения, о причинах возникновения которых все не хватало времени спросить. Может быть, так непохожие на всех остальных в Гебель-Нахаре, они больше других страдали от одиночества?
   Наконец туннель закончился у короткой деревянной лестницы, что вела к круглому металлическому люку. Мигель выключил свет, и неожиданная, непроглядная тьма окутала нас. Я ничего не видел, а мог только догадываться, что наш провожатый включил поворотный механизм, по всей видимости хорошо смазанный, так как до наших ушей доносилось только легкое, едва различимое пощелкивание. Крышка медленно отодвинулась, открывая круг ночного неба, усеянного звездами.
   — Можно выходить, — прозвучал свистящий шепот Мигеля. — Осторожней головы, наверху кусты с острыми колючками.
   И мы с Кейси пошли. Я, как персона менее значительная, впереди, а он чуть сзади. Колючки не поранили меня, хотя не один раз, продираясь ползком сквозь стену густой растительности, слышал я их противный скрежет о плотную материю моего боевого комбинезона. Позади нас с мягким стуком захлопнулась крышка люка. Мигель снова откроет ее через два часа четырнадцать минут.
   Я почувствовал осторожное прикосновение — это Кейси догнал меня и дотронулся до плеча. Повернув голову, увидел я на фоне звездного неба очертания его поднятой руки. Жестом показав, что пора расходиться, он еще раз прикоснулся к моему плечу и растворился в ночном мраке. А я развернулся и, еще теснее прижимаясь к земле, пополз в противоположном направлении.
   Признаться откровенно, я уже забыл, что значит ночная вылазка. «Быть всегда в отличной физической форме» — вот девиз, с которым воспитывалось не одно поколение дорсайцев. Это образ жизни, начинающийся с колыбели и становящийся таким же естественным, как мытье рук или чистка зубов.
   Может быть, поэтому в нашем мире так много людей доживает до глубокой старости, не говоря о тех, кто, как в семействе Аманды, еще и выглядит гораздо моложе своих лет. Но даже самые интенсивные занятия не дают блестящих результатов, если ты не проверяешь свои возможности практикой.
   Ян был прав, когда — нужно отдать ему должное — достаточно мягко подтрунивал над моими физическими возможностями. Самые лучшие спортивные тренажеры на борту самого большого из линейных галактических крейсеров не сравнятся с тем, что может ждать воина в полевых условиях. Моя служба — просторы Вселенной, и все прекрасно понимают, что годы, проведенные в полетах к звездам, сказываются на возможностях человеческого тела, которое, хотел бы ты того или нет, «ржавеет», становится менее гибким и послушным. И сейчас — один в ночи, лежа на земле, я ощущал свой вес, чувствовал, как тяжело дается каждое мускульное усилие.
   Кейси досталась левая часть склона, а я полз по правой половине, метр за метром исследуя его, сравнивая участки ландшафта с тем, что запечатлелось в памяти по фотографическим снимкам. Ночной ветер холодил кожу, и потому казалось, что ты плывешь в невидимом океане, под бездонным, без единого облака небом. Наверное, нам не помешал бы свет луны, но, к сожалению, Сета вполне обходилась без нее.
   Минут через пятнадцать я достиг первой из девяти предполагаемых позиций, которые могли занять лазутчики-наблюдатели из неприятельского лагеря. Выбирали мы эти позиции исходя из опыта, знания психологии и здравого смысла. Пожалуй, даже самые опытные дозорные, получив задание следить за объектом, подобным Гебель-Нахару, от которого вряд ли можно ждать активных действий, почувствовали бы, как бесконечно долго тянется время. Особенно если эти долгие часы нужно провести на голой равнине холодной темной ночью. В таких условиях даже у самого бдительного возникает предательская мысль, что ничего не случится, и тогда он инстинктивно ищет самое удобное, закрытое со всех сторон место и с этой позиции продолжает вести свое томительное наблюдение. Но в укрытии, что в памяти моей значилось под номером один, было пусто, и пришлось отправляться еще дальше.
   Вот тут я и ощутил первые признаки наступающих перемен. Тело мое, постепенно привыкая к физическим усилиям, темноте и ночной прохладе, перестало быть упрямым. Наоборот, я начал испытывать радость движения. Старые навыки проснулись во мне. Глаза мои привыкли к блеклому мерцанию звезд, и теперь мне казалось, что я вижу так же хорошо, как и при ярком дневном свете.
   Со слухом происходило то же самое. То, что раньше казалось невообразимой какофонией непонятных и тайных звуков, распалось на отдельные мелодии, легко различимые, ясные и четкие в главенствующей тишине ночи. Я слышал шорох ветвей кустарника, движение ветра в его листьях и отличал эти звуки от шороха скрывающихся в корках степного суслика или мыши. Более того, я не только все это чувствовал, я как бы стал с ними одним целым — полноправным обитателем сетанской ночи.
   Как было восхитительно ощущать близость и единство с природой, в этом тихом блуждании по земле, освещенной спокойным мерцанием звезд. Ветер, ароматы, звуки — все это переполняло меня, и неожиданно в сознании своем перестал я представлять себя, как физическое тело. Я забыл Гебель-Нахар, я забыл, что я человек... Кажется, я даже забыл Элизу.
   А потом чувство долга вернуло меня к действительности. Ни в одном из укрытий, так же как и на всем правом склоне, лазутчиков не было. Совершенно необъяснимо, но мятежники не потрудились выставить своих дозорных. Может быть, Ян и все остальные, считающие утреннюю атаку неизбежной, ошибаются и у нахарцев нет намерения наступать?
   Я вернулся к замаскированному входу в туннель, где меня уже дожидался Кейси. Молча, знаками рук он показал, что и в его части склона не встретилось ни одной живой души. Таким образом, мы спокойно могли вывести в поле наших музыкантов и приступить к минированию.
   Вход туннеля открылся в точно условленное время. Мы спускались в кромешной темноте, осторожно нащупывая деревянные ступени, но стоило люку над нашими головами захлопнуться, как зажегся свет.
   — Что нашли? — поинтересовался Мигель, пока мы приводили в порядок свое снаряжение.
   — Ничего, — ответил Кейси. — Они нас за людей не считают и ничего от нас не ждут. Мины успели приготовить?
   — Так точно, — по-военному четко доложил Мигель. — Если за стенами все спокойно, может быть, выпустим людей через основные ворота? Я обещал Конде никому не рассказывать про туннель.
   — Ты прав, — кивнул Кейси. — Чем меньше народа будет знать об этом пути в крепость, тем для нас будет спокойней. Давайте трогаться — слишком много дел впереди.
   Мы собрались в рабочем кабинете Кейси; к нам присоединилась Аманда, позволившая себе короткий перерыв в тщетных попытках найти правильное решение в водовороте социальных конфликтов под названием нахарская революция. Все внимательно слушали Кейси и меня о результатах ночной охоты.
   И снова странные мысли возникли в моем сознании.
   — Что-то произошло в лагере, — решил я вслух высказать мучившие меня сомнения. — Могло что-то случиться, и они отказались от атаки.
   Кейси и Ян настолько дружно замотали головами, словно и не думали, а лишь бессознательно подчинились только им одним известному инстинкту. По своему опыту я уже знал, что, если эти двое выказывают такую уверенность, значит, всем остальным можно не сомневаться — все будет так, как считают Гримы.
   — Я своих еще не поднимал, — сообщил Мигель и, встретившись глазами со взглядом Яна, быстро добавил:
   — После напряженных занятий им нужно хорошо отдохнуть. Сейчас дневальный объявит подъем, и через полчаса они будут на склоне. Если работать поочередно с короткими сменами на еду и отдых, то к рассвету все мины окажутся на своих местах.
   — Хорошо, — кивнул Ян.
   А я сидел и молча переводил взгляд с него на остальных дорсайцев. Ощущение единства с ночью не оставило меня, обнажив каждый нерв моего тела, выше пределов возможного обострив чувственное восприятие. Я был словно дикий зверь, попавший в мир глухих стен. Лампы под потолком неестественно ярким светом слепили и раздражали глаза. Казавшийся некогда таким свежим воздух комнат отравляли чужие, враждебные моему звериному чутью запахи пыли и машинного масла из труб вентиляции... а над всем этим царил запах множества собранных вместе человеческих тел.
   И с такой же остротой я понимал, что чувствуют эти люди.
   Все они смертельно устали — все и каждый по-своему. Физическая усталость обнажила то, что скрывалось в их истомленных душах... и там тоже почти ничего не осталось, кроме нечеловеческой усталости и напряжения последних дней...
   — ...тогда, пожалуй, не будем терять дорогого времени, — донеслись до меня слова Яна. — Аманда, нам с тобой пора переодеваться. Из оружия — только нож и пистолет.
   Слова Яна вернули меня к восприятию действительности.
   — Ты и Аманда? — удивленно переспросил я. — Мне казалось, что к лагерю пойдут Кейси, я, Мигель и Аманда.
   — Так было запланировано, — ответил Ян. — Но только что один из губернаторов вылетел к нам на аэролете. Он уже сообщил, что желает говорить с Кейси и более ни с кем.
   — У него есть реальные предложения?
   — Может быть. — На лице Кейси не дрогнул ни один мускул. — Я не питаю особых иллюзий на этот счет, но, с другой стороны, пренебрегать такими контактами мы не имеем права. Я остаюсь, а с вами пойдет Ян.
   — Мы вполне можем отправиться втроем, — сказал я.
   — Вы, конечно, справитесь, но поверьте, что хуже, чем вчетвером, — возразил Ян. — Лагерь большой, а делать все придется крайне быстро. Если, кроме нас, найдутся еще такие, кто бы смог незамеченным войти, а также выйти оттуда, я бы взял и полдюжины. Это ведь не обычный лагерь, где существует лишь одна штабная зона. Нам придется проверить штабы всех полков, а их ровно шесть. Пойди лучше что-нибудь поешь, Корунна. Мы можем не вернуться до самого рассвета.
   Я не преминул последовать доброму совету, а когда вернулся, все трое разведчиков ждали меня в кабинете Яна, уже полностью экипированные и готовые к походу. С правого бедра Мигеля свисал длинный нож, но для нас это скорее был рабочий инструмент. Другого оружия я у него не заметил, Ян, кажется, и не думал возражать. В тяжелых сапогах, в боевом комбинезоне, с раскрашенным черным лицом и руками и в плотно натянутой на лоб, закрывающей волосы шапочке Аманда показалась мне гораздо выше и мощнее, чем в своей повседневной одежде.
   — Все в порядке, — произнес Ян. Перед ним лежала карта, составленная на основании съемки наших видеокамер и рассказов Мигеля о порядках построения нахарской армии.
   — Давайте руководствоваться боевым опытом, — обратился к нам Ян. — Я возьму на себя два полка — вот этот и этот, оба в центре. Мигель, поскольку еще не должен был забыть, чему учат в Академии, а также потому, что знает этих людей, возьмет тоже два полка, но на левом фланге. Один из них, как я понимаю, его родной, Третий полк. Ты, Корунна, определишь обстановку во Втором полку, а Аманде останется Четвертый. Я говорю об этом сейчас — вдруг мы не сможем обсудить детали на месте.