Другим не менее серьезным вопросом было отношение к империи. Когда в 800 г. папа Лев III короновал Карла Великого императором Запада, Византия сначала отказалась признать этот акт, рассматривая его как узурпацию, и хотя по истечении двенадцати лет она, наконец, согласилась оставить за каролингским государем императорский титул, это признание было вынужденным и носило временный характер. За преемниками Карла Великого Византия не признавала права на императорский титул. Доказательством этого служит письмо Василия I Людовику II, королю Италии. Еще более резкое столкновение произошло в X в., когда короновался императором германский король Оттон I. Из рассказа Лиутпранда Кремонского можно видеть, какие суровые истины пришлось выслушать посланнику германского императора из уст византийских сановников, с которыми он вел переговоры, и как решительно отказали его повелителю в титуле, на который тот претендовал. В XII в. подобную же политику проводил Мануил Комнин по отношению к Фридриху Барбароссе. Византийский император не жалел ни усилий, ни денег, чтобы создавать трудности для своего германского соперника и содействовать его поражению в Италии. Но на этот раз ответ Запада был еще более решительным, чем обычно. Барбаросса не только без всяких колебаний продолжал носить титул императора, но и отказывал в праве на этот титул Мануилу Комнину. В дерзком письме, адресованном византийскому императору, он называет его "королем греков". Вопрос об императорском титуле со временем как будто был предан забвению. Правители Никейской империи не оспаривали права Фридриха II на императорский титул, а императоры Константино-{144}поля проводили такую же политику по отношению к преемникам Гогенштауфенов. Впрочем, несмотря на трудности, которые создавал титул императора, византийская дипломатия не порывала связей с Германией. Византийская царевна Феофано была выдана замуж за сына Оттона Великого. Вместе с большой греческой свитой, сопровождавшей ее, она способствовала до некоторой степени насаждению византийского влияния, особенно в области искусства.
Опираясь, с одной стороны, на Венецию, где византийская дипломатия встречала хороший прием, а с другой стороны - на южную Италию, принадлежавшую до конца XI в. империи и насквозь проникнутую византийским влиянием, императоры устремляли свои взоры на Италию, куда их влекло воспоминание о Риме. Византийская дипломатия стремилась создать трудности Роберту Гюискару внутри его королевства. В конце XIII в. она подготовила "сицилийскую вечерню" против Карла Анжуйского. Она имела тесные отношения с большими морскими республиками Генуей и Венецией, заключала с ними договоры, определявшие положение этих республик на Востоке, и старалась извлечь политические выгоды из этих экономических связей. Так было в правление Алексея Комнина, когда дипломатия империи добилась военной помощи венецианцев против Роберта Гюискара, и в правление Мануила Комнина, стремившегося вовлечь Геную и Венецию в борьбу против Барбароссы. Византия содействовала образованию ломбардской лиги и поддерживала ее большими субсидиями. Подкуп всегда оставался одним из главных способов воздействия византийской дипломатии, и современники были ослеплены потоком золота, которое Мануил Комнин направлял в Италию. Наконец, были осторожно начаты переговоры с Римом в надежде превратить вечный город в столицу империи. Из {145} всего этого византийская дипломатия извлекла мало серьезных преимуществ, и империализм Мануила Комнина в конечном счете лишь вызвал на Западе тревогу и подготовил почву для коалиций против Византии. Но активная дипломатия помогла империи сохранять свой авторитет во всем мире, и в XII в. Константинополь все еще оставался одним из центров европейской политики.
В эпоху Палеологов перед византийской дипломатией встала последняя проблема: как защитить и спасти то, что осталось от империи. На Балканском полуострове возникли большие славянские государства: второе Болгарское царство, восстановленное в конце XII в., и Сербское государство, добившееся независимости в это же время. Дипломатия империи льстила себя надеждой закрепить суверенитет Византии над Сербским государством. Она стремилась выбирать для него правителей, и пока был жив Мануил Комнин, Стефан Неманя, несмотря на отдельные выпады против Византии, оставался верным и покорным вассалом империи. Но когда Мануил Комнин умер, Стефан Неманя, воспользовавшись этим обстоятельством, объявил себя независимым и объединил под своей властью большую часть мелких сербских государств. Действия против рождавшейся большой Сербии требовали возврата к обычным способам, то есть денежным субсидиям, брачным связям, раздаче титулов. Стефан Милутин женился на дочери Андроника II Палеолога, и византийское влияние глубоко проникло в Сербию, отразившись и на организации двора, и на системе управления, и на развитии искусства. Но это не мешало сербским государям, как некогда болгарскому царю Симеону, бороться с императором за гегемонию на Балканском полуострове. Сначала Милутин, затем Стефан Душан значительно расширили территорию своего государства за счет Византии. Они неоднократно вмешивались во внут-{146}ренние дела империи. В 1346 г. Стефан Душан короновался в Скопле "императором и самодержцем Сербии и Романии". Может быть, лишь внезапная смерть сербского царя в 1355 г., когда он находился почти у ворот Константинополя, предотвратила падение столицы и гибель Византийской империи за столетие до катастрофы 1453 г.
Против турецкой опасности Византия искала помощи у Запада. Мы уже видели, что византийская дипломатия стремилась заручиться поддержкой папства. Чтобы обеспечить себе военную помощь, византийские императоры неоднократно совершали поездки к западным государям. Иоанн V Палеолог в 1369 г. ездил в Рим, где принял римско-католическую веру, и в Венецию. В 1399 г. Мануил II был в Париже и Лондоне. В 1438 г. Иоанн VIII присутствовал на Флорентийском соборе. Переговоры велись я с Венгрией, близкой соседкой империи, на которую возлагались большие надежды. Но несмотря на все усилия византийской дипломатии, Запад или вовсе не интересовался Византией, или рассчитывал извлечь выгоды из ее упадка. Отдельные попытки, наподобие крестовых походов, закончились тяжелыми поражениями при Никополе и Варне. Это были последние усилия искусной и гибкой византийской дипломатии, которая так долго оставалась мощной силой империи н не раз блестяще разрешала во времена Юстиниана, в IX и X вв. и в эпоху Комнинов проблемы, стоявшие перед византийским правительством в области внешней политики. {147}
ГЛАВА XII
ВИЗАНТИЙСКАЯ КУЛЬТУРА.
ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Картина византийской жизни была бы неполной, если бы мы, рассмотрев основные проблемы, стоявшие перед правительством империи, не определили сущности византийской культуры, влияние которой Византия стремилась утвердить во всем мире. Мы уже показали материальную сторону этой культуры процветание византийской промышленности, активность ее торговли, блеск Константинополя и глубокое впечатление, производимое этой столицей на всех, кто ее посещал. Остается показать, чем была эта культура в области идей и искусства и каково ее историческое значение.
I. Духовная жизнь Византии
Здесь не место детально излагать историю византийской литературы. Тем не менее весьма важно показать ее истоки и характер, который она приобрела.
Сохранение близкой связи с греческой античностью составляет особенность византийской литературы, которой она отличается от всей остальной литературы средневековья. Греческий язык был национальным языком Византийской империи. Поэтому произведения великих писателей Греции были доступны и понятны всем и вызывали всеобщее восхищение. Они хранились в больших библиотеках столицы в многочисленных списках; мы {148} можем получить представление о богатстве этих собраний по дошедшим до нас сведениям о некоторых частных библиотеках. Так, патриарх Фотий в своем Myriobiblion подверг анализу 280 рукописей классических авторов, что составляет лишь часть его библиотеки. В библиотеке кардинала Виссариона из 500 рукописей было не менее 300 греческих. Монастырские библиотеки, как например в монастыре Патмоса или в греко-итальянском монастыре св. Николая в Казоле, наряду с религиозными трудами располагали также и произведениями классической Греции. Насколько все эти писатели были знакомы византийцам, можно судить по дошедшим до нас данным об их популярности в византийском обществе. Свида в X в., Пселл в XI, Тцецес в XII, Феодор Метохит в XIV в. читали всю греческую литературу, ораторов и поэтов, историков и философов, Гомера и Пиндара, трагиков и Аристофана, Демосфена и Исократа, Фукидида и Полибия, Аристотеля и Платона, Плутарха и Лукиана, Аполлония Родосского и Ликофрона. Женщины были не менее образованы. Анна Комнин читала всех великих классических писателей Греции, она знала историю Греции и мифологию и гордилась тем, что проникла "в самую глубину эллинизма". Немедленно по прибытии в Византию первой заботой жены Мануила Комнина, происходившей из Германии, было попросить Тцецеса комментировать для нее Илиаду и Одиссею; она заслужила похвалу этого великого грамматика, который назвал ее "женщиной, влюбленной в Гомера". В византийских школах в основу системы образования наряду с сочинениями отцов церкви были положены произведения классических писателей Греции. Гомер был настольной книгой, любимым чтением всех учеников. Достаточно посмотреть, что читал Пселл на протяжении двадцати лет, чтобы составить себе представление о духовных интересах той {149} эпохи. Наконец, константинопольский университет, основанный Феодосием II и восстановленный в IX в. кесарем Вардой, тщательно охранявшийся Константином Багрянородным и процветавший еще в эпоху Палеологов, был замечательным рассадником античной культуры. Профессора этого университета, "консулы философов" и "главы риторов", как их называли, преподавали философию, особенно платоновскую, грамматику, под которой понимали все то, что мы теперь называем филологией, то есть не только грамматику, метрику, лексикографию, но и комментирование, а зачастую и критику античных текстов. Некоторые из этих преподавателей оставили по себе славную и долговечную память. В XI в. Пселл, безгранично преклонявшийся перед Афинами, снова поднял на высоту изучение философии Платона и с большим энтузиазмом толковал классических авторов. В XII в. Евстафий Фессалоникийский комментировал Гомера и Пиндара, а преподаватели XIV и XV вв., великие ученые, образованные критики, большие знатоки греческой литературы, были подлинными предшественниками гуманистов эпохи Возрождения.
Поэтому, естественно, византийская литература должна была испытать на себе мощное влияние античности. Византийские писатели часто брали за образец классических авторов и стремились подражать им: Прокопий подражает Геродоту и Фукидиду, Агафий, более склонный к реторике,- поэтам. Утонченный Феофилакт ищет свои образцы в александрийской литературе. Позднее для Никифора Вриенния образцом служит Ксенофонт, Анна Комнин соперничает с Фукидидом и Полибием. Еще в XV в. в трудах Халкокондила и Критовула проявляется сродство с Геродотом и Фукидидом. В соприкосновении с классиками они создают ученый язык, несколько искусственный, иногда вы-{150}чурный, сильно отличающийся от обиходной речи того времени; они гордились сознанием, что воспроизводят строгую грацию аттицизма. Подобно тому как в своем стиле они подражают античной форме, так и в мышлении они подражают классическим идеям. Они находятся под впечатлением греческой истории и мифологии; упоминая о варварских народах- болгарах, русских, венграх, - они называют их античными именами. Это почти суеверное преклонение перед греческой классической традицией привело к весьма важным для развития литературы последствиям.
С другой стороны, сильный отпечаток на литературу наложило христианство. Известно, какое большое место занимала религия в Византии, как торжественны были церковные церемонии, какое влияние оказала церковь на умы византийцев. Известно, какой интерес вызывали богословские дискуссии, какую страсть возбуждали догматические споры, каким уважением были окружены монахи, как щедро сыпались приношения в пользу церквей и монастырей. Писания отцов церкви - Василия Великого, Григория Назианзского, Григория Нисского, Иоанна Хрисостома (Златоуста) вызывали всеобщее восхищение. Их изучали в византийских школах, и писатели охотно брали их за образец. Богословие составляет половину всего того, что произвела византийская литература, и в Византии встречается мало писателей, даже оветских, которые так или иначе не соприкасались бы с богословием. Это уважение к христианской традиции и авторитет отцов церкви тоже имели важное значение для литературы.
Под этим двойным влиянием и развилась византийская литература, что придало ей характер разнообразия. Византийцы всегда очень любили историю, и с VI до XV в., начиная от Прокопия, Агафия и Менандра до Франдзи, Дуки и Критовула, литера-{151}тура Византии богата именами выдающихся историков. По своему умственному развитию и нередко по своему таланту они значительно превосходили современных им западных авторов; некоторые из них могли бы занять почетное место в любой литературе. Например, Пселл по своему таланту, наблюдательности, живописной точности изображаемых им картин быта, тонкой психологии портретов, остроумию и юмору может быть поставлен в один ряд с самыми великими историками, и далеко не он один заслуживает подобной оценки.
Этот вкус к истории проявляется и в исторических хрониках монастырского или народного происхождения, менее значительных по своему уровню, за исключением таких авторов, как, например, Скилица или Зонара. Эти хроники часто отличаются недостаточно критическим отношением к материалу, но и они оказали большое влияние на современников. Любовь к историческому рассказу в Византии была так велика, что многие охотно составляли письменные повествования о крупных событиях, свидетелями которых они были. Так, Камениат писал о взятии Фессалоники арабами в 904 г., Евстафий - о захвате этого же города норманнами в 1185 г. Нет ничего более живого и привлекательного, чем эпизоды, которыми Кекавмен заполнил свою маленькую красочную книгу воспоминаний.
Наряду с историей, наукой, глубоко интересовавшей византийскую мысль, было богословие. Замечательно, что до XII в. византийская богословская литература была гораздо выше всего того, что производил в этой области Запад. От Леонтия Византийца, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина и Феодора Студита между VI и VIII вв. до Паламы в XIV в., Георгия Схолария и Виссариона в ХV в. православная религия и любовь к религиозным спорам вдохновляли многих авторов. Сюда {152} относятся обширные комментарии к священному писанию, мистическая литература, создававшаяся в монастырях, особенно на Афоне, произведения религиозного красноречия, агиографическая литература, лучшие образцы которой охарактеризовал в X в. Симеон Метафраст в своем обширном труде.
Но и помимо истории и богословия развитие византийской идеологии отличалось удивительным разнообразием. Философия, особенно платоновская, выдвинутая на почетное место Пселлом и его последователями, занимает значительное место в византийской литературе. Большую роль играют также самые разнообразные формы ораторского искусства, как-то: хвалебные и надгробные речи, торжественные речи, произносимые в праздничные дни в императорском дворце и в патриархии, небольшие отрывки, посвященные описанию пейзажа или произведений искусства. Среди ораторов, воодушевлявшихся античной традицией, некоторые, как, например, Фотий, Евстафий, Михаил Акоминат, занимают важное место в литературе. В Византии встречаются и поэты. Мы находим здесь небольшие произведения: "Филопатрис" в X в., "Тимарион" в XII в., "Мазарис" в XIV в.,- причем два последних являются подражаниями Лукиану,- талантливые этюды Феодора Метохита и Мануила Палеолога. Но в византийской литературе особенно выдаются два явления оригинального, творческого характера. Это, прежде всего, религиозная поэзия, в которой на заре VI в. прославился Роман Сладкопевец, "царь мелодий". Религиозные гимны с их страстным вдохновением, искренним чувством, глубокой драматической мощью представляют одно из самых выдающихся явлений византийской литературы. Далее, это византийский эпос, напоминающий во многих отношениях французские героические поэмы (chansons de geste) и создавший в XI в. великую поэму о национальном {153} герое Дигенисе Акрите. В этом эпосе, как и в религиозной поэзии, уже нет следов античного влияния. Как справедливо отмечалось, в них чувствуется плоть и кровь христианской Византии; это именно та часть византийской литературы, в которой нашли свое выражение глубины народного духа.
Но обратимся к другим видам литературы. В богословии после периода творческой активности очень рано, уже с IX в., начинает исчезать всякое оригинальное творчество, и оно живет лишь традицией и авторитетом отцов церкви. Дискуссии обычно строятся на цитатах, выдвигаемые положения опираются на известные тексты, и уже Иоанн Дамаскин писал: "Я не скажу ничего, что исходило бы от меня самого". Таким образом, богословие утрачивает всякую оригинальность; то же явление в несколько смягченной форме наблюдается и в светской литературе. Византийцы питают безграничный интерес к прошлому. Они ревниво охраняют предания и традиции старины. X век - век исторических, военных, сельскохозяйственных, медицинских, агиографических энциклопедий, составленных по распоряжению Константина Багрянородного. В этих энциклопедиях собрано из прошлого все, что могло служить целям преподавания или практическим задачам. Византийцы - образованные компиляторы и ученые; характерный пример - Константин Багрянородный; его "Книга церемоний" и трактат "Об управлении империей" построены на богатой документации и носят печать неутомимой любознательности. Вслед за императором многие писатели составляют трактаты по самым разнообразным предметам - по тактике, государственному праву, дипломатии, сельскому хозяйству, воспитанию. В этих трактатах писатели стремятся путем тщательного изучения старых авторов разрешить многие трудные вопросы. Практический, утилитарный характер многих дошедших до нас произведений является характерной {154} чертой византийской литературы. Конечно, в Византии есть и подлинно оригинальные мыслители, такие, как Фотий, Пселл, и мы уже видели, что в двух своих разделах, в религиозной и эпической поэзии, византийская литература носит подлинно оригинальный и творческий характер. Но надо сказать, что в целом византийской литературе, какой бы интерес она ни представляла для изучения и понимания византийской общественной мысли, каких бы выдающихся писателей она ни выдвинула, часто не хватало самобытности, новизны и свежести.
Эта литература имеет и другие недостатки. К ним относятся вычурность и манерность, любовь к звонкой, пустой фразе, поиски замысловатой формы, заменяющие оригинальную мысль и избавляющие от необходимости думать. Но особенно значительные затруднения создавал для литературы язык, которым пользовалось большинство византийских писателей. Это - ученый, искусственный, условный язык, который многие понимали с трудом, и поэтому произведений, на нем написанных, не читали, так что эта литература предназначалась для избранного круга людей большой культуры. Наряду с этим языком существовал язык разговорный, народный, на котором говорили, но не писали. Начиная с VI в. делались, разумеется, попытки применять его в литературе, но произведения на этом языке появляются только в XI и XII вв. Это поэмы Глики и Феодора Продрома, из которых последний отличается несколько вульгарным, хотя и забавным, остроумием, исторические произведения, например, хроника Мореи и романы, особенно эпос Дигениса Акрита, дошедший до нас только на этом языке. Отсюда в византийской литературе возникает вредный дуализм, разрыв между чисто литературными произведениями и произведениями, написанными на народном языке, который не стал языком литературы. Последние, однако, представляют большой интерес; они показы-{155}вают, что духовная жизнь Византии не чужда была вдохновения, свежести мысли и чувства.
Несмотря на указанные выше недостатки, византийская литература оказала большое влияние на литературу других народов. В то время как Византия вместе с религией несла народам восточной Европы принципы новой общественной организации, ее литература несла им элементы новой духовной культуры. Многие произведения, особенно исторические хроники и труды отцов церкви, переводились на болгарский, сербский, русский, грузинский, армянский языки: хроники Малалы, Георгия Амартола, Константина Манассии, Зонары. Слава этих хронистов была так велика, что Феофан был переведен на латинский язык. В Болгарии царь Симеон, создавая двор по образцу императорского, приказал перевести на болгарский язык хронику Малалы и произведения отцов церкви Василия, Афанасия, Иоанна Дамаскина. Сам он показал пример, составив сборник извлечений из Иоанна Хрисостома (Златоуста), и придворные льстецы сравнивали его с "трудолюбивой пчелой, которая собирает с цветов мед". В России, в школах Киева, совершалась подобная же работа; таким образом, во всей восточной Европе национальные литературы возникали под влиянием Византии.
Византийская литература во второй половине XIV в. и в течение всего XV в. накладывала свой отпечаток и на Запад. Гемист Плифон и Виссарион воспитывали там вкус к греческой античности и воскрешали славу философии Платона. По примеру Константинопольского университета, в Венеции и Флоренции преподавали античную литературу, и гуманисты Возрождения знакомились со знаменитыми писателями Греции. Таким образом византийская литература способствовала распространению влияния Византии во всем мире. {156}
II. Византийское искусство
Кто посещал храмы св. Софии в Константинополе и св. Димитрия в Салониках, до того как последний был разрушен пожаром в 1917 г., кто видел мозаики церкви св. Виталия в Равенне, церквей Дафни и св. Луки в Фокиде, великолепие храма св. Марка в Венеции и палатинской часовни в Палермо, памятники Мистры, мозаики Кахриэ-Джами в Константинополе, живопись монастырей Афона, кто рассматривал в Парижской Национальной или Ватиканской библиотеке рукописи, иллюстрированные прекрасными миниатюрами, те знают красоту и разнообразие византийского искусства; те, кто имел возможность обозревать, хотя бы на выставке византийского искусства, организованной несколько лет тому назад в павильоне Марсан, образцы второстепенных видов искусств: эмали с блестящими красками, резные изделия из слоновой кости, из посеребренной бронзы, драгоценные ювелирные изделия, прекрасные, переливающиеся золотом и пурпуром ткани, - те поймут, что в течение многих веков византийское искусство производило все предметы изящной и утонченной роскоши, какие только знало средневековье. Это показывает, что искусство занимало важное место в византийской жизни и культуре.
В течение долгого времени утверждали, будто это искусство было однообразным, застывшим, не способным к обновлению, будто оно в течение многих веков ограничивалось тем, что бесконечно повторяло творения нескольких гениальных художников. То же самое твердят порой и сейчас. Но это грубая ошибка. Византийское искусство было живым, и, как все живые явления, оно знало эпохи величия и упадка, развивалось и преображалось. VI столетие было его первым золотым веком. После кризиса иконоборческого движения оно снова {157} расцвело в X и XI вв. под влиянием античности; это был его второй золотой век, не менее блестящий, чем первый, хотя и другого характера. Наконец, XIV и XV вв. ознаменовались его последним блестящим возрождением, когда оно полностью обновилось и преобразилось.
Говорили, что византийское искусство было по преимуществу искусством религиозным; бесспорно, церковь оказывала на него большое влияние. Она вызвала к жизни иконографию, предназначенную для иллюстрации тем ветхого завета и евангелия. Некоторые церковные произведения, например "Сошествие Христа в ад" или "Успение", являются настоящими шедеврами. Церковь взяла под контроль и опеку искусство украшения храмов. Но наряду с религиозным существовало и светское искусство: писались портреты государей, изображались великие исторические события, трактовались мифологические сюжеты. Между X и XII вв. велась большая работа по украшению императорских дворцов. До нас дошло немного памятников этого искусства, и мы знаем их только по некоторым знаменитым мозаикам, например в церкви св. Виталия, а также по миниатюрам рукописей. Тем не менее важно отметить наличие наряду с религиозным искусством и светского. Его влияние было менее продолжительным, и оно мало-помалу уступало место религиозному творчеству; но оно в не меньшей степени, чем последнее, свидетельствует о разнообразии мотивов византийского искусства.
Опираясь, с одной стороны, на Венецию, где византийская дипломатия встречала хороший прием, а с другой стороны - на южную Италию, принадлежавшую до конца XI в. империи и насквозь проникнутую византийским влиянием, императоры устремляли свои взоры на Италию, куда их влекло воспоминание о Риме. Византийская дипломатия стремилась создать трудности Роберту Гюискару внутри его королевства. В конце XIII в. она подготовила "сицилийскую вечерню" против Карла Анжуйского. Она имела тесные отношения с большими морскими республиками Генуей и Венецией, заключала с ними договоры, определявшие положение этих республик на Востоке, и старалась извлечь политические выгоды из этих экономических связей. Так было в правление Алексея Комнина, когда дипломатия империи добилась военной помощи венецианцев против Роберта Гюискара, и в правление Мануила Комнина, стремившегося вовлечь Геную и Венецию в борьбу против Барбароссы. Византия содействовала образованию ломбардской лиги и поддерживала ее большими субсидиями. Подкуп всегда оставался одним из главных способов воздействия византийской дипломатии, и современники были ослеплены потоком золота, которое Мануил Комнин направлял в Италию. Наконец, были осторожно начаты переговоры с Римом в надежде превратить вечный город в столицу империи. Из {145} всего этого византийская дипломатия извлекла мало серьезных преимуществ, и империализм Мануила Комнина в конечном счете лишь вызвал на Западе тревогу и подготовил почву для коалиций против Византии. Но активная дипломатия помогла империи сохранять свой авторитет во всем мире, и в XII в. Константинополь все еще оставался одним из центров европейской политики.
В эпоху Палеологов перед византийской дипломатией встала последняя проблема: как защитить и спасти то, что осталось от империи. На Балканском полуострове возникли большие славянские государства: второе Болгарское царство, восстановленное в конце XII в., и Сербское государство, добившееся независимости в это же время. Дипломатия империи льстила себя надеждой закрепить суверенитет Византии над Сербским государством. Она стремилась выбирать для него правителей, и пока был жив Мануил Комнин, Стефан Неманя, несмотря на отдельные выпады против Византии, оставался верным и покорным вассалом империи. Но когда Мануил Комнин умер, Стефан Неманя, воспользовавшись этим обстоятельством, объявил себя независимым и объединил под своей властью большую часть мелких сербских государств. Действия против рождавшейся большой Сербии требовали возврата к обычным способам, то есть денежным субсидиям, брачным связям, раздаче титулов. Стефан Милутин женился на дочери Андроника II Палеолога, и византийское влияние глубоко проникло в Сербию, отразившись и на организации двора, и на системе управления, и на развитии искусства. Но это не мешало сербским государям, как некогда болгарскому царю Симеону, бороться с императором за гегемонию на Балканском полуострове. Сначала Милутин, затем Стефан Душан значительно расширили территорию своего государства за счет Византии. Они неоднократно вмешивались во внут-{146}ренние дела империи. В 1346 г. Стефан Душан короновался в Скопле "императором и самодержцем Сербии и Романии". Может быть, лишь внезапная смерть сербского царя в 1355 г., когда он находился почти у ворот Константинополя, предотвратила падение столицы и гибель Византийской империи за столетие до катастрофы 1453 г.
Против турецкой опасности Византия искала помощи у Запада. Мы уже видели, что византийская дипломатия стремилась заручиться поддержкой папства. Чтобы обеспечить себе военную помощь, византийские императоры неоднократно совершали поездки к западным государям. Иоанн V Палеолог в 1369 г. ездил в Рим, где принял римско-католическую веру, и в Венецию. В 1399 г. Мануил II был в Париже и Лондоне. В 1438 г. Иоанн VIII присутствовал на Флорентийском соборе. Переговоры велись я с Венгрией, близкой соседкой империи, на которую возлагались большие надежды. Но несмотря на все усилия византийской дипломатии, Запад или вовсе не интересовался Византией, или рассчитывал извлечь выгоды из ее упадка. Отдельные попытки, наподобие крестовых походов, закончились тяжелыми поражениями при Никополе и Варне. Это были последние усилия искусной и гибкой византийской дипломатии, которая так долго оставалась мощной силой империи н не раз блестяще разрешала во времена Юстиниана, в IX и X вв. и в эпоху Комнинов проблемы, стоявшие перед византийским правительством в области внешней политики. {147}
ГЛАВА XII
ВИЗАНТИЙСКАЯ КУЛЬТУРА.
ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО
Картина византийской жизни была бы неполной, если бы мы, рассмотрев основные проблемы, стоявшие перед правительством империи, не определили сущности византийской культуры, влияние которой Византия стремилась утвердить во всем мире. Мы уже показали материальную сторону этой культуры процветание византийской промышленности, активность ее торговли, блеск Константинополя и глубокое впечатление, производимое этой столицей на всех, кто ее посещал. Остается показать, чем была эта культура в области идей и искусства и каково ее историческое значение.
I. Духовная жизнь Византии
Здесь не место детально излагать историю византийской литературы. Тем не менее весьма важно показать ее истоки и характер, который она приобрела.
Сохранение близкой связи с греческой античностью составляет особенность византийской литературы, которой она отличается от всей остальной литературы средневековья. Греческий язык был национальным языком Византийской империи. Поэтому произведения великих писателей Греции были доступны и понятны всем и вызывали всеобщее восхищение. Они хранились в больших библиотеках столицы в многочисленных списках; мы {148} можем получить представление о богатстве этих собраний по дошедшим до нас сведениям о некоторых частных библиотеках. Так, патриарх Фотий в своем Myriobiblion подверг анализу 280 рукописей классических авторов, что составляет лишь часть его библиотеки. В библиотеке кардинала Виссариона из 500 рукописей было не менее 300 греческих. Монастырские библиотеки, как например в монастыре Патмоса или в греко-итальянском монастыре св. Николая в Казоле, наряду с религиозными трудами располагали также и произведениями классической Греции. Насколько все эти писатели были знакомы византийцам, можно судить по дошедшим до нас данным об их популярности в византийском обществе. Свида в X в., Пселл в XI, Тцецес в XII, Феодор Метохит в XIV в. читали всю греческую литературу, ораторов и поэтов, историков и философов, Гомера и Пиндара, трагиков и Аристофана, Демосфена и Исократа, Фукидида и Полибия, Аристотеля и Платона, Плутарха и Лукиана, Аполлония Родосского и Ликофрона. Женщины были не менее образованы. Анна Комнин читала всех великих классических писателей Греции, она знала историю Греции и мифологию и гордилась тем, что проникла "в самую глубину эллинизма". Немедленно по прибытии в Византию первой заботой жены Мануила Комнина, происходившей из Германии, было попросить Тцецеса комментировать для нее Илиаду и Одиссею; она заслужила похвалу этого великого грамматика, который назвал ее "женщиной, влюбленной в Гомера". В византийских школах в основу системы образования наряду с сочинениями отцов церкви были положены произведения классических писателей Греции. Гомер был настольной книгой, любимым чтением всех учеников. Достаточно посмотреть, что читал Пселл на протяжении двадцати лет, чтобы составить себе представление о духовных интересах той {149} эпохи. Наконец, константинопольский университет, основанный Феодосием II и восстановленный в IX в. кесарем Вардой, тщательно охранявшийся Константином Багрянородным и процветавший еще в эпоху Палеологов, был замечательным рассадником античной культуры. Профессора этого университета, "консулы философов" и "главы риторов", как их называли, преподавали философию, особенно платоновскую, грамматику, под которой понимали все то, что мы теперь называем филологией, то есть не только грамматику, метрику, лексикографию, но и комментирование, а зачастую и критику античных текстов. Некоторые из этих преподавателей оставили по себе славную и долговечную память. В XI в. Пселл, безгранично преклонявшийся перед Афинами, снова поднял на высоту изучение философии Платона и с большим энтузиазмом толковал классических авторов. В XII в. Евстафий Фессалоникийский комментировал Гомера и Пиндара, а преподаватели XIV и XV вв., великие ученые, образованные критики, большие знатоки греческой литературы, были подлинными предшественниками гуманистов эпохи Возрождения.
Поэтому, естественно, византийская литература должна была испытать на себе мощное влияние античности. Византийские писатели часто брали за образец классических авторов и стремились подражать им: Прокопий подражает Геродоту и Фукидиду, Агафий, более склонный к реторике,- поэтам. Утонченный Феофилакт ищет свои образцы в александрийской литературе. Позднее для Никифора Вриенния образцом служит Ксенофонт, Анна Комнин соперничает с Фукидидом и Полибием. Еще в XV в. в трудах Халкокондила и Критовула проявляется сродство с Геродотом и Фукидидом. В соприкосновении с классиками они создают ученый язык, несколько искусственный, иногда вы-{150}чурный, сильно отличающийся от обиходной речи того времени; они гордились сознанием, что воспроизводят строгую грацию аттицизма. Подобно тому как в своем стиле они подражают античной форме, так и в мышлении они подражают классическим идеям. Они находятся под впечатлением греческой истории и мифологии; упоминая о варварских народах- болгарах, русских, венграх, - они называют их античными именами. Это почти суеверное преклонение перед греческой классической традицией привело к весьма важным для развития литературы последствиям.
С другой стороны, сильный отпечаток на литературу наложило христианство. Известно, какое большое место занимала религия в Византии, как торжественны были церковные церемонии, какое влияние оказала церковь на умы византийцев. Известно, какой интерес вызывали богословские дискуссии, какую страсть возбуждали догматические споры, каким уважением были окружены монахи, как щедро сыпались приношения в пользу церквей и монастырей. Писания отцов церкви - Василия Великого, Григория Назианзского, Григория Нисского, Иоанна Хрисостома (Златоуста) вызывали всеобщее восхищение. Их изучали в византийских школах, и писатели охотно брали их за образец. Богословие составляет половину всего того, что произвела византийская литература, и в Византии встречается мало писателей, даже оветских, которые так или иначе не соприкасались бы с богословием. Это уважение к христианской традиции и авторитет отцов церкви тоже имели важное значение для литературы.
Под этим двойным влиянием и развилась византийская литература, что придало ей характер разнообразия. Византийцы всегда очень любили историю, и с VI до XV в., начиная от Прокопия, Агафия и Менандра до Франдзи, Дуки и Критовула, литера-{151}тура Византии богата именами выдающихся историков. По своему умственному развитию и нередко по своему таланту они значительно превосходили современных им западных авторов; некоторые из них могли бы занять почетное место в любой литературе. Например, Пселл по своему таланту, наблюдательности, живописной точности изображаемых им картин быта, тонкой психологии портретов, остроумию и юмору может быть поставлен в один ряд с самыми великими историками, и далеко не он один заслуживает подобной оценки.
Этот вкус к истории проявляется и в исторических хрониках монастырского или народного происхождения, менее значительных по своему уровню, за исключением таких авторов, как, например, Скилица или Зонара. Эти хроники часто отличаются недостаточно критическим отношением к материалу, но и они оказали большое влияние на современников. Любовь к историческому рассказу в Византии была так велика, что многие охотно составляли письменные повествования о крупных событиях, свидетелями которых они были. Так, Камениат писал о взятии Фессалоники арабами в 904 г., Евстафий - о захвате этого же города норманнами в 1185 г. Нет ничего более живого и привлекательного, чем эпизоды, которыми Кекавмен заполнил свою маленькую красочную книгу воспоминаний.
Наряду с историей, наукой, глубоко интересовавшей византийскую мысль, было богословие. Замечательно, что до XII в. византийская богословская литература была гораздо выше всего того, что производил в этой области Запад. От Леонтия Византийца, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина и Феодора Студита между VI и VIII вв. до Паламы в XIV в., Георгия Схолария и Виссариона в ХV в. православная религия и любовь к религиозным спорам вдохновляли многих авторов. Сюда {152} относятся обширные комментарии к священному писанию, мистическая литература, создававшаяся в монастырях, особенно на Афоне, произведения религиозного красноречия, агиографическая литература, лучшие образцы которой охарактеризовал в X в. Симеон Метафраст в своем обширном труде.
Но и помимо истории и богословия развитие византийской идеологии отличалось удивительным разнообразием. Философия, особенно платоновская, выдвинутая на почетное место Пселлом и его последователями, занимает значительное место в византийской литературе. Большую роль играют также самые разнообразные формы ораторского искусства, как-то: хвалебные и надгробные речи, торжественные речи, произносимые в праздничные дни в императорском дворце и в патриархии, небольшие отрывки, посвященные описанию пейзажа или произведений искусства. Среди ораторов, воодушевлявшихся античной традицией, некоторые, как, например, Фотий, Евстафий, Михаил Акоминат, занимают важное место в литературе. В Византии встречаются и поэты. Мы находим здесь небольшие произведения: "Филопатрис" в X в., "Тимарион" в XII в., "Мазарис" в XIV в.,- причем два последних являются подражаниями Лукиану,- талантливые этюды Феодора Метохита и Мануила Палеолога. Но в византийской литературе особенно выдаются два явления оригинального, творческого характера. Это, прежде всего, религиозная поэзия, в которой на заре VI в. прославился Роман Сладкопевец, "царь мелодий". Религиозные гимны с их страстным вдохновением, искренним чувством, глубокой драматической мощью представляют одно из самых выдающихся явлений византийской литературы. Далее, это византийский эпос, напоминающий во многих отношениях французские героические поэмы (chansons de geste) и создавший в XI в. великую поэму о национальном {153} герое Дигенисе Акрите. В этом эпосе, как и в религиозной поэзии, уже нет следов античного влияния. Как справедливо отмечалось, в них чувствуется плоть и кровь христианской Византии; это именно та часть византийской литературы, в которой нашли свое выражение глубины народного духа.
Но обратимся к другим видам литературы. В богословии после периода творческой активности очень рано, уже с IX в., начинает исчезать всякое оригинальное творчество, и оно живет лишь традицией и авторитетом отцов церкви. Дискуссии обычно строятся на цитатах, выдвигаемые положения опираются на известные тексты, и уже Иоанн Дамаскин писал: "Я не скажу ничего, что исходило бы от меня самого". Таким образом, богословие утрачивает всякую оригинальность; то же явление в несколько смягченной форме наблюдается и в светской литературе. Византийцы питают безграничный интерес к прошлому. Они ревниво охраняют предания и традиции старины. X век - век исторических, военных, сельскохозяйственных, медицинских, агиографических энциклопедий, составленных по распоряжению Константина Багрянородного. В этих энциклопедиях собрано из прошлого все, что могло служить целям преподавания или практическим задачам. Византийцы - образованные компиляторы и ученые; характерный пример - Константин Багрянородный; его "Книга церемоний" и трактат "Об управлении империей" построены на богатой документации и носят печать неутомимой любознательности. Вслед за императором многие писатели составляют трактаты по самым разнообразным предметам - по тактике, государственному праву, дипломатии, сельскому хозяйству, воспитанию. В этих трактатах писатели стремятся путем тщательного изучения старых авторов разрешить многие трудные вопросы. Практический, утилитарный характер многих дошедших до нас произведений является характерной {154} чертой византийской литературы. Конечно, в Византии есть и подлинно оригинальные мыслители, такие, как Фотий, Пселл, и мы уже видели, что в двух своих разделах, в религиозной и эпической поэзии, византийская литература носит подлинно оригинальный и творческий характер. Но надо сказать, что в целом византийской литературе, какой бы интерес она ни представляла для изучения и понимания византийской общественной мысли, каких бы выдающихся писателей она ни выдвинула, часто не хватало самобытности, новизны и свежести.
Эта литература имеет и другие недостатки. К ним относятся вычурность и манерность, любовь к звонкой, пустой фразе, поиски замысловатой формы, заменяющие оригинальную мысль и избавляющие от необходимости думать. Но особенно значительные затруднения создавал для литературы язык, которым пользовалось большинство византийских писателей. Это - ученый, искусственный, условный язык, который многие понимали с трудом, и поэтому произведений, на нем написанных, не читали, так что эта литература предназначалась для избранного круга людей большой культуры. Наряду с этим языком существовал язык разговорный, народный, на котором говорили, но не писали. Начиная с VI в. делались, разумеется, попытки применять его в литературе, но произведения на этом языке появляются только в XI и XII вв. Это поэмы Глики и Феодора Продрома, из которых последний отличается несколько вульгарным, хотя и забавным, остроумием, исторические произведения, например, хроника Мореи и романы, особенно эпос Дигениса Акрита, дошедший до нас только на этом языке. Отсюда в византийской литературе возникает вредный дуализм, разрыв между чисто литературными произведениями и произведениями, написанными на народном языке, который не стал языком литературы. Последние, однако, представляют большой интерес; они показы-{155}вают, что духовная жизнь Византии не чужда была вдохновения, свежести мысли и чувства.
Несмотря на указанные выше недостатки, византийская литература оказала большое влияние на литературу других народов. В то время как Византия вместе с религией несла народам восточной Европы принципы новой общественной организации, ее литература несла им элементы новой духовной культуры. Многие произведения, особенно исторические хроники и труды отцов церкви, переводились на болгарский, сербский, русский, грузинский, армянский языки: хроники Малалы, Георгия Амартола, Константина Манассии, Зонары. Слава этих хронистов была так велика, что Феофан был переведен на латинский язык. В Болгарии царь Симеон, создавая двор по образцу императорского, приказал перевести на болгарский язык хронику Малалы и произведения отцов церкви Василия, Афанасия, Иоанна Дамаскина. Сам он показал пример, составив сборник извлечений из Иоанна Хрисостома (Златоуста), и придворные льстецы сравнивали его с "трудолюбивой пчелой, которая собирает с цветов мед". В России, в школах Киева, совершалась подобная же работа; таким образом, во всей восточной Европе национальные литературы возникали под влиянием Византии.
Византийская литература во второй половине XIV в. и в течение всего XV в. накладывала свой отпечаток и на Запад. Гемист Плифон и Виссарион воспитывали там вкус к греческой античности и воскрешали славу философии Платона. По примеру Константинопольского университета, в Венеции и Флоренции преподавали античную литературу, и гуманисты Возрождения знакомились со знаменитыми писателями Греции. Таким образом византийская литература способствовала распространению влияния Византии во всем мире. {156}
II. Византийское искусство
Кто посещал храмы св. Софии в Константинополе и св. Димитрия в Салониках, до того как последний был разрушен пожаром в 1917 г., кто видел мозаики церкви св. Виталия в Равенне, церквей Дафни и св. Луки в Фокиде, великолепие храма св. Марка в Венеции и палатинской часовни в Палермо, памятники Мистры, мозаики Кахриэ-Джами в Константинополе, живопись монастырей Афона, кто рассматривал в Парижской Национальной или Ватиканской библиотеке рукописи, иллюстрированные прекрасными миниатюрами, те знают красоту и разнообразие византийского искусства; те, кто имел возможность обозревать, хотя бы на выставке византийского искусства, организованной несколько лет тому назад в павильоне Марсан, образцы второстепенных видов искусств: эмали с блестящими красками, резные изделия из слоновой кости, из посеребренной бронзы, драгоценные ювелирные изделия, прекрасные, переливающиеся золотом и пурпуром ткани, - те поймут, что в течение многих веков византийское искусство производило все предметы изящной и утонченной роскоши, какие только знало средневековье. Это показывает, что искусство занимало важное место в византийской жизни и культуре.
В течение долгого времени утверждали, будто это искусство было однообразным, застывшим, не способным к обновлению, будто оно в течение многих веков ограничивалось тем, что бесконечно повторяло творения нескольких гениальных художников. То же самое твердят порой и сейчас. Но это грубая ошибка. Византийское искусство было живым, и, как все живые явления, оно знало эпохи величия и упадка, развивалось и преображалось. VI столетие было его первым золотым веком. После кризиса иконоборческого движения оно снова {157} расцвело в X и XI вв. под влиянием античности; это был его второй золотой век, не менее блестящий, чем первый, хотя и другого характера. Наконец, XIV и XV вв. ознаменовались его последним блестящим возрождением, когда оно полностью обновилось и преобразилось.
Говорили, что византийское искусство было по преимуществу искусством религиозным; бесспорно, церковь оказывала на него большое влияние. Она вызвала к жизни иконографию, предназначенную для иллюстрации тем ветхого завета и евангелия. Некоторые церковные произведения, например "Сошествие Христа в ад" или "Успение", являются настоящими шедеврами. Церковь взяла под контроль и опеку искусство украшения храмов. Но наряду с религиозным существовало и светское искусство: писались портреты государей, изображались великие исторические события, трактовались мифологические сюжеты. Между X и XII вв. велась большая работа по украшению императорских дворцов. До нас дошло немного памятников этого искусства, и мы знаем их только по некоторым знаменитым мозаикам, например в церкви св. Виталия, а также по миниатюрам рукописей. Тем не менее важно отметить наличие наряду с религиозным искусством и светского. Его влияние было менее продолжительным, и оно мало-помалу уступало место религиозному творчеству; но оно в не меньшей степени, чем последнее, свидетельствует о разнообразии мотивов византийского искусства.