Страница:
— И ты?
— Еще чего! — Она вскинула головку. — Я сама себе хозяйка. А тебе, может, и придется. Тогда осторожнее — в самом деле можешь и умереть, если часто использовать это зелье.
Как-то раз шли мимо моста. Ялен смешно и злобно зашипела.
— Ты что?
— А ты разве не с гор? Или у меня плохо получилось?
— Рысь? — неуверенно спросил он.
— Ээ… нет. Хасса. Они охраняют сокровищницы Островка. Ты видел этих тварей?
— Ни разу.
— Я видела одну, в клетке. Длинная, серая… Бывают еще и золотые. Лапы страшные, когти — во… — она широко развела руками. — Говорят, эти звери чуют вора аж за четверть ани. Лишь те, кто их кормит, могут их гладить, и то не все.
— Я знаю, какие шрамы оставляет рысь.
— Эти больше… Рррр! С ними тяжело справиться. У Солнечного их шесть, — прибавила она с видом всезнайки.
— Вряд ли он сам касается их, — Йири взглянул поверх головы Ялен, словно надеялся увидеть подтверждение своим словам.
В этот раз она прибежала возбужденная.
— Там… одна женщина убила другую.
Отдышавшись, она рассказала. Голос журчал.
— Сумела найти, хотя та и пряталась, — медленно и с видимым наслаждением говорила Ялен. — Она встретила ее утром, когда в переулке у пристани никого не было. Сходи, посмотри — там и сейчас кровь.
— Что у них произошло? — нехотя спросил он. Знал: не спросишь — надуется.
— Подруги… Потом одна оставила другую нищей и без покровителя, а сама сбежала с кем-то из его слуг.
— А тот, с кем она убежала?
— Не знаю, — дернула плечиком Ялен. — Если господин не пожелал его искать, значит, это был никчемный человек, не стоящий даже гнева.
Они укрывались от света в естественном шалашике из ветвей жимолости, и руки их тоже сплетались.
— Ты еще не знаешь, куда тебя отдадут?
— Нет. Может, оставят здесь?
— Ооо… Глупо. Даже если не выгонят, будешь всю жизнь под началом старухи. А умрет она — кто-нибудь ее заменит. Разве что свой Сад откроешь… но ты вряд ли способен на это.
Она призадумалась.
— Я могу кое-что сделать для тебя. Я знаю разных людей. И… они ценят меня. Может быть, уйдешь отсюда в хорошее место. И даже больше, если тебе повезет.
— Мне все равно.
— Дурачок, — она рассмеялась. — Никогда не надо отказываться от того, что само идет в руки. Иначе упустишь многое…
— Может быть.
— И все же я сделаю это для тебя… хоть ты и странный. Другой бы упрашивал… ты будешь никем, если не научишься жизни.
— Жизнь разная.
— Нет, она одинакова, — Ялен качнула головой. — Поверь мне, я знаю. Я выросла в Алом квартале. И моя мать…
Ялен высоко ценили даже знатные господа, чем она пользовалась с естественностью котенка. Но она вовсе не была безобидным зверьком — хитрая и во многом жестокая для своих пятнадцати лет. Она получала богатые подарки, одни тут же продавала, а другие копила с упорством и жадностью горной острозубки. Однако она всегда возвращалась к Йири и многие драгоценные вещицы щедро дарила ему. Ему они были глубоко безразличны, однако спорить с Ялен стал бы не каждый. Йири не спорил. Он вообще никогда никому не перечил. Если Ялен нравилось вытаскивать его то на одно, то на другое зрелище, когда это позволяла Нэннэ, — он просто принимал все как должное. Многих удивляло упрямое желание Ялен держать при себе мальчишку, который не мог дать ей ничего и, по совести, хоть и подчинялся ее прихотям, вовсе не был так уж восхищен ею.
А лето в Алом квартале казалось особенно жарким. От зноя немного спасал холодный кисловатый сок, разбавленный водой, и ледяные отвары трав с мятным привкусом. На всех углах продавались сладкие стручки, облитые чем-то розовым и тягучим, спелые плоды и леденцы со вкусом плодов — желтые и зеленые.
Йири привык к постоянному шуму, к разноцветным фонарикам, которые переполняли сады и улочки по ночам, к музыке и улыбкам, за которыми часто пряталась страсть — ненависть или любовь, без разницы, тем более что часто одно переходило в другое.
Нэннэ и не подозревала, что больше полугода назад, когда Отори хотел оставить Йири в гостинице, он видел мальчишку таким. Но обо всем остальном она знала — уж она-то умела выведывать все о человеке, в том числе и у него самого. И поняла, что Йири не видит ее сейчас, что он снова там, в прошлом. И нужно быть осторожной, если она хочет не дать ему умереть.
Пришлось приказать отнести Йири в комнату, говорить с ним не переставая, лишь бы он слышал доброжелательный голос, и отпаивать горячими настоями, — а он, когда немного пришел в себя, был совершенно растерян, и не мог объяснить, что произошло.
— Он так пугает тебя? или ты чувствуешь отвращение? — допытывалась Нэннэ.
— Нет…
— Тогда в чем дело? Тебе неслыханно повезло.
— Да…
— Тогда почему ты чуть не грохнулся в обморок?
— Не знаю…
В какой-то миг женщине показалось, что Йири сейчас уткнется лицом в ее широкий рукав и сам наконец заговорит о больном, а то и заплачет. Ее воспитанники ничего в душе не держали.
Нет.
Он готов был исполнить распоряжение Нэннэ и покинуть Сад, — но, глядя на лицо Йири, она поняла, что это будет не самым разумным. Не в себе тот будет еще долго… Нэннэ не оставалось ничего другого, как сказать высокородному гостю, что Йири поранился и в ближайшее время ни к чему пригоден, даже не сможет выйти из дома.
— Неумное ты существо, упустил такую… — больше она ничего не сказала. Она была сильно раздражена. Однако ей и в голову не пришло вышвырнуть Йири прочь. Несмотря на замкнутость, он был в Алом квартале достаточно заметной штучкой — милая птаха, не умеющая наживать врагов; многие отзывались о нем одобрительно. Так что спешить было некуда — а если хлопот с ним будет больше, чем пользы — что ж… пусть отправляется хоть в Нижний дом, ей все равно. Со своими подопечными Нэннэ обращалась хорошо, однако случалось и наказывать, в чем Йири уже успел убедиться, выпустив птиц. Однако в этот раз она Йири не тронула.
В молодости она многое повидала, была даже любимицей знатного человека — благодаря ему сумела подняться до нынешнего положения. Ей в общем везло, однако она прекрасно знала, какой след в душе оставляют страх и боль. Хоть она и не выделяла Йири, относилась к нему внешне прохладнее, чем ко многим, ему было позволено едва ли не больше, чем всем остальным, вместе взятым. Нэннэ хотела побыстрее вылечить мальчишку. И ее не раз ставило в тупик, что он думает иначе, нежели обитатели Алых кварталов. Тут она была бессильна.
А ему было все равно.
Тонкий, длинноногий, гибкий; еле заметная ломкость движений — единственный недостаток подростка — не столько недостаток, сколько интересное отличие от привычного канона сэ-эттэн, холодноватое, словно запах полынного стебля.
«Может быть».
Нэннэ даже рта не посмела раскрыть, когда ей приказали отдать именно этого. В маленькой комнатке, склонившись к нему, она шептала последние наставления, умоляла не беспокоиться, держаться, как подобает, — с нее же голову снимут, если мальчишка вновь выкинет фокус вроде недавнего.
«Я не могу отказаться отдать тебя и на сей раз — моя репутация безупречна, и я хочу, чтобы так и оставалось. Я никогда не просила своих воспитанников — я была в них уверена. Но ты… может быть, ты — мое наказание…»
Йири слушал, прижав пальцы к губам. Одежда Нэннэ шелестела, и шелестел голос, все еще доброжелательно-властный, но вместе с тем испуганный — страх пронизывал речь, как прожилки камень. Это было неправильно, тяжело, и он только согласно кивал, желая, чтобы кончилось все поскорее — и знал, что все только начинается.
Ялен ошиблась. Теперь он не смог бы с ней расплатиться…
Его «метку» вновь сочли счастливым знаком. Привезли в окрестности Островка — через мост, в ивовою рощу, где располагалось несколько небольших павильонов. Там он провел три дня. Он не способен был думать ни о чем, чувствовать что-то, — все словно плавал в тумане. Может быть, поэтому не совершил ни единой ошибки.
Было страшно. Не меньше, чем два предыдущих раза, — но он понимал, как высоко его поставили, и, вероятно, поэтому мог справляться с собой. Но от этого было не легче — он знал, что не должен ни одним взмахом ресниц выдать свое состояние. Это был беспричинный страх, острый, как боль от резаной раны — но все уже было решено. Конечно, если бы он сейчас сказал «нет», его бы не взяли ТУДА… вероятно, и наказание было бы серьезным. Но он уже не умел противоречить.
А потом он, одетый в светло-лиловое, ехал в закрытых носилках с темно-синими и золотыми птицами на занавеске. Ехал, крепко сжав пальцы — они дрожали. Йири казалось, что его дрожь чувствуют и носильщики. Хуже этого беспричинного страха была мысль о том, что он не сдержится, не сумеет скрыть то, что с ним происходит. Он беззвучно шептал забавные песенки, слышанные в Алом Квартале, и прекращал лишь тогда, когда понимал — еще миг, и звук вырвется криком. Он не мог прикусить губу — остался бы след. Нельзя.
Он вышел из носилок в маленьком дворике, обнесенном высокой белой стеной с каменными узорами. Было начало осени, но пышные кусты с острыми серовато-зелеными листьями казались по-весеннему свежими. Цветы по сторонам дорожки походили на бледно-лиловые астры, небольшие, с холодным и сильным ароматом.
Со стороны его движения казались безупречными. Спутники Йири не говорили с ним — он понимал все по направлению взглядов и кивкам головы.
Вошли в павильон, отделанный белым и полосато-коричневым камнем — сардониксом, и направились дальше по галерее, в которой не было нижних окон — стена не доходила до потолка, и свет лился сверху. Йири видел только небо и иногда ветви. Но он не смог бы глазеть по сторонам, даже если бы его окружали невероятные чудеса. Смотрел прямо перед собой.
Потом они оказались в овальном зале, созданном словно из молока — и опала. В зале было две двери, одинаковых, только знаки на них разные. Йири не знал этих знаков.
Там его оставили одного — сопровождающие сразу же скрылись за дверью.
Почти сразу вошел человек в черном — тонкая золотая вышивка украшала его одежду. Йири вздрогнул, увидев его, — лицо было неприветливым, и черный подчеркивал это.
Йири опустился перед ним на колено, коснувшись рукой пола, склонив голову — человек с минуту пронзал его взглядом, потом приподнял пальцем его подбородок, долго вглядывался в глаза. Его словно не интересовало больше ничего, только то, что прячется в глубине глаз. Взгляд человека стал почти злым. Внезапно он приказал «Встань!». Повернулся и бросил через плечо: «Следуй за мной!» — и направился к другой двери.
За ней начинался еще один коридор — бесконечный.
После была еще комната и еще люди. Потом ему велели раздеться и тщательно осмотрели — хоть уже делали это в павильоне, где Йири был перед этим. Тело обтерли ароматными настоями. На волосы тоже брызнули ароматной водой. Дали другую одежду, похожую на ту, в которой он сюда пришел. В конце концов он почувствовал, что ноги его не держат, и едва не упал. Его подхватили, но не остановили свой ритуал. Потом снова повели куда-то…
В маленькой комнатке, где все было цвета темного и светлого меда с вкраплениями бледно-лилового, он остался один. Здесь пахло цветами — но не садовыми, а теми, что растут на горных лугах, — легкий и солнечный запах. Темный полог заменял дверь; что было за ним, он не помнил, хотя только что прошел там. Он вообще ничего не помнил. На низком столике поблескивала какая-то жидкость в темной чашке. Рядом стоял изящный узкогорлый кувшин. На нем не было узора, но те же оттенки меда перетекали друг в друга на его боках. Убрана комната была очень просто, но он уже научился понимать, как дорого стоит подобная простота. Он взял чашку и замер. Потом медленно выпил. Это было что-то прохладное и свежее, как ветерок. Йири осторожно поставил чашку на столик. Он принял то, что предложила судьба. Присел у столика — почувствовал, как закружилась голова. Понял, что очень устал. Слишком многое изменилось за последнее время. Он больше не мог видеть, слышать, чувствовать новое. Тем более что с этого момента он не принадлежал себе даже в малой мере. Он заснул на мягкой кушетке, не раздеваясь, но думая уже ни о чем.
— А мы думали, ты так и не выйдешь, — весело сказал мальчишка, с виду ровесник Йири, с насмешливыми черными глазами, продолговатыми, влажными, словно вишня без кожицы. Он лежал на кушетке, опираясь локтем на плотную маленькую подушку. У него был удивительно мелодичный голос, больше напоминающий музыку, а не речь.
— Тебя все-таки послали сюда, не в Западное крыло? И где ты был раньше?
Йири назвал имя.
— Ах, это… Знаю. Тебе повезло. Ее Сад не слишком хорош, хотя и не плох.
— Сад?
— Ты не в себе, да? — он усмехнулся. — Тот, где розочки цветут! Ну, не стой как котенок на задних лапках, садись, — он небрежно повел рукой. — Ты словно не рад.
— Я не знаю. Что мне нужно делать сейчас?
В ответ раздался дружный смех — в комнате были еще две юные девушки и подросток.
— Какое чудо, — протянула одна. — Хиани, нам будет весело.
Она змейкой скользнула к Йири и прошептала, глядя снизу вверх:
— Ты поймешь все. Здесь самое лучшее место.
Глава 6. ОСТРОВОК
— Еще чего! — Она вскинула головку. — Я сама себе хозяйка. А тебе, может, и придется. Тогда осторожнее — в самом деле можешь и умереть, если часто использовать это зелье.
Как-то раз шли мимо моста. Ялен смешно и злобно зашипела.
— Ты что?
— А ты разве не с гор? Или у меня плохо получилось?
— Рысь? — неуверенно спросил он.
— Ээ… нет. Хасса. Они охраняют сокровищницы Островка. Ты видел этих тварей?
— Ни разу.
— Я видела одну, в клетке. Длинная, серая… Бывают еще и золотые. Лапы страшные, когти — во… — она широко развела руками. — Говорят, эти звери чуют вора аж за четверть ани. Лишь те, кто их кормит, могут их гладить, и то не все.
— Я знаю, какие шрамы оставляет рысь.
— Эти больше… Рррр! С ними тяжело справиться. У Солнечного их шесть, — прибавила она с видом всезнайки.
— Вряд ли он сам касается их, — Йири взглянул поверх головы Ялен, словно надеялся увидеть подтверждение своим словам.
В этот раз она прибежала возбужденная.
— Там… одна женщина убила другую.
Отдышавшись, она рассказала. Голос журчал.
— Сумела найти, хотя та и пряталась, — медленно и с видимым наслаждением говорила Ялен. — Она встретила ее утром, когда в переулке у пристани никого не было. Сходи, посмотри — там и сейчас кровь.
— Что у них произошло? — нехотя спросил он. Знал: не спросишь — надуется.
— Подруги… Потом одна оставила другую нищей и без покровителя, а сама сбежала с кем-то из его слуг.
— А тот, с кем она убежала?
— Не знаю, — дернула плечиком Ялен. — Если господин не пожелал его искать, значит, это был никчемный человек, не стоящий даже гнева.
Они укрывались от света в естественном шалашике из ветвей жимолости, и руки их тоже сплетались.
— Ты еще не знаешь, куда тебя отдадут?
— Нет. Может, оставят здесь?
— Ооо… Глупо. Даже если не выгонят, будешь всю жизнь под началом старухи. А умрет она — кто-нибудь ее заменит. Разве что свой Сад откроешь… но ты вряд ли способен на это.
Она призадумалась.
— Я могу кое-что сделать для тебя. Я знаю разных людей. И… они ценят меня. Может быть, уйдешь отсюда в хорошее место. И даже больше, если тебе повезет.
— Мне все равно.
— Дурачок, — она рассмеялась. — Никогда не надо отказываться от того, что само идет в руки. Иначе упустишь многое…
— Может быть.
— И все же я сделаю это для тебя… хоть ты и странный. Другой бы упрашивал… ты будешь никем, если не научишься жизни.
— Жизнь разная.
— Нет, она одинакова, — Ялен качнула головой. — Поверь мне, я знаю. Я выросла в Алом квартале. И моя мать…
Ялен высоко ценили даже знатные господа, чем она пользовалась с естественностью котенка. Но она вовсе не была безобидным зверьком — хитрая и во многом жестокая для своих пятнадцати лет. Она получала богатые подарки, одни тут же продавала, а другие копила с упорством и жадностью горной острозубки. Однако она всегда возвращалась к Йири и многие драгоценные вещицы щедро дарила ему. Ему они были глубоко безразличны, однако спорить с Ялен стал бы не каждый. Йири не спорил. Он вообще никогда никому не перечил. Если Ялен нравилось вытаскивать его то на одно, то на другое зрелище, когда это позволяла Нэннэ, — он просто принимал все как должное. Многих удивляло упрямое желание Ялен держать при себе мальчишку, который не мог дать ей ничего и, по совести, хоть и подчинялся ее прихотям, вовсе не был так уж восхищен ею.
А лето в Алом квартале казалось особенно жарким. От зноя немного спасал холодный кисловатый сок, разбавленный водой, и ледяные отвары трав с мятным привкусом. На всех углах продавались сладкие стручки, облитые чем-то розовым и тягучим, спелые плоды и леденцы со вкусом плодов — желтые и зеленые.
Йири привык к постоянному шуму, к разноцветным фонарикам, которые переполняли сады и улочки по ночам, к музыке и улыбкам, за которыми часто пряталась страсть — ненависть или любовь, без разницы, тем более что часто одно переходило в другое.
* * *
Тот человек был весьма высокого рода, причем отличался отменно вежливым обращением даже с ничтожнейшими из слуг. Когда он изъявил желание забрать Йири в свой дом, Нэннэ ощутила радость и облегчение. Ее ученик получил должную огранку, и пора было ему начать новую жизнь. Бывшая красавица по-своему привязалась к мальчишке и была рада пристроить его в хорошее место. Когда Нэннэ сказала, что он должен оставить Сад, он принял это без возражений — как должно, и без улыбки. Не обрадовался, но вроде и не огорчился. На колено опустился, голову послушно склонил — а лицо медленно теряло краски. Нэннэ что-то заметила — но ей было не до того. Отпустила мальчишку. Йири вышел в коридор — и там остался, не двигаясь больше. Прислонился к стене и замер, глядя в одну точку. Казалось, что он рассматривает узор над аркой, ведущей в крытую галерею. Нэннэ вышла следом за ним и увидела на его лице маску неживого спокойствия — того безумного ужаса, который превращает человека в лед — и бесполезно пытаться добиться чего-то. Человек будет не в силах сдвинуться с места — и скоро умрет, сердце не выдержит. Или, напротив, помчится, сломя голову, пытаясь спастись от стоящих перед глазами картин — и может свернуть себе шею или разбить голову, не способный понять, куда он бежит.Нэннэ и не подозревала, что больше полугода назад, когда Отори хотел оставить Йири в гостинице, он видел мальчишку таким. Но обо всем остальном она знала — уж она-то умела выведывать все о человеке, в том числе и у него самого. И поняла, что Йири не видит ее сейчас, что он снова там, в прошлом. И нужно быть осторожной, если она хочет не дать ему умереть.
Пришлось приказать отнести Йири в комнату, говорить с ним не переставая, лишь бы он слышал доброжелательный голос, и отпаивать горячими настоями, — а он, когда немного пришел в себя, был совершенно растерян, и не мог объяснить, что произошло.
— Он так пугает тебя? или ты чувствуешь отвращение? — допытывалась Нэннэ.
— Нет…
— Тогда в чем дело? Тебе неслыханно повезло.
— Да…
— Тогда почему ты чуть не грохнулся в обморок?
— Не знаю…
В какой-то миг женщине показалось, что Йири сейчас уткнется лицом в ее широкий рукав и сам наконец заговорит о больном, а то и заплачет. Ее воспитанники ничего в душе не держали.
Нет.
Он готов был исполнить распоряжение Нэннэ и покинуть Сад, — но, глядя на лицо Йири, она поняла, что это будет не самым разумным. Не в себе тот будет еще долго… Нэннэ не оставалось ничего другого, как сказать высокородному гостю, что Йири поранился и в ближайшее время ни к чему пригоден, даже не сможет выйти из дома.
— Неумное ты существо, упустил такую… — больше она ничего не сказала. Она была сильно раздражена. Однако ей и в голову не пришло вышвырнуть Йири прочь. Несмотря на замкнутость, он был в Алом квартале достаточно заметной штучкой — милая птаха, не умеющая наживать врагов; многие отзывались о нем одобрительно. Так что спешить было некуда — а если хлопот с ним будет больше, чем пользы — что ж… пусть отправляется хоть в Нижний дом, ей все равно. Со своими подопечными Нэннэ обращалась хорошо, однако случалось и наказывать, в чем Йири уже успел убедиться, выпустив птиц. Однако в этот раз она Йири не тронула.
В молодости она многое повидала, была даже любимицей знатного человека — благодаря ему сумела подняться до нынешнего положения. Ей в общем везло, однако она прекрасно знала, какой след в душе оставляют страх и боль. Хоть она и не выделяла Йири, относилась к нему внешне прохладнее, чем ко многим, ему было позволено едва ли не больше, чем всем остальным, вместе взятым. Нэннэ хотела побыстрее вылечить мальчишку. И ее не раз ставило в тупик, что он думает иначе, нежели обитатели Алых кварталов. Тут она была бессильна.
* * *
На него указала Ялен. Уж какими хитростями эта ящерица добилась своего, Йири было неведомо. Не по его просьбе она делала это, и даже не по его желанию. Просто рассчитывала на будущую оплату долга маленькая грациозная хищница.А ему было все равно.
Тонкий, длинноногий, гибкий; еле заметная ломкость движений — единственный недостаток подростка — не столько недостаток, сколько интересное отличие от привычного канона сэ-эттэн, холодноватое, словно запах полынного стебля.
«Может быть».
Нэннэ даже рта не посмела раскрыть, когда ей приказали отдать именно этого. В маленькой комнатке, склонившись к нему, она шептала последние наставления, умоляла не беспокоиться, держаться, как подобает, — с нее же голову снимут, если мальчишка вновь выкинет фокус вроде недавнего.
«Я не могу отказаться отдать тебя и на сей раз — моя репутация безупречна, и я хочу, чтобы так и оставалось. Я никогда не просила своих воспитанников — я была в них уверена. Но ты… может быть, ты — мое наказание…»
Йири слушал, прижав пальцы к губам. Одежда Нэннэ шелестела, и шелестел голос, все еще доброжелательно-властный, но вместе с тем испуганный — страх пронизывал речь, как прожилки камень. Это было неправильно, тяжело, и он только согласно кивал, желая, чтобы кончилось все поскорее — и знал, что все только начинается.
Ялен ошиблась. Теперь он не смог бы с ней расплатиться…
Его «метку» вновь сочли счастливым знаком. Привезли в окрестности Островка — через мост, в ивовою рощу, где располагалось несколько небольших павильонов. Там он провел три дня. Он не способен был думать ни о чем, чувствовать что-то, — все словно плавал в тумане. Может быть, поэтому не совершил ни единой ошибки.
Было страшно. Не меньше, чем два предыдущих раза, — но он понимал, как высоко его поставили, и, вероятно, поэтому мог справляться с собой. Но от этого было не легче — он знал, что не должен ни одним взмахом ресниц выдать свое состояние. Это был беспричинный страх, острый, как боль от резаной раны — но все уже было решено. Конечно, если бы он сейчас сказал «нет», его бы не взяли ТУДА… вероятно, и наказание было бы серьезным. Но он уже не умел противоречить.
А потом он, одетый в светло-лиловое, ехал в закрытых носилках с темно-синими и золотыми птицами на занавеске. Ехал, крепко сжав пальцы — они дрожали. Йири казалось, что его дрожь чувствуют и носильщики. Хуже этого беспричинного страха была мысль о том, что он не сдержится, не сумеет скрыть то, что с ним происходит. Он беззвучно шептал забавные песенки, слышанные в Алом Квартале, и прекращал лишь тогда, когда понимал — еще миг, и звук вырвется криком. Он не мог прикусить губу — остался бы след. Нельзя.
Он вышел из носилок в маленьком дворике, обнесенном высокой белой стеной с каменными узорами. Было начало осени, но пышные кусты с острыми серовато-зелеными листьями казались по-весеннему свежими. Цветы по сторонам дорожки походили на бледно-лиловые астры, небольшие, с холодным и сильным ароматом.
Со стороны его движения казались безупречными. Спутники Йири не говорили с ним — он понимал все по направлению взглядов и кивкам головы.
Вошли в павильон, отделанный белым и полосато-коричневым камнем — сардониксом, и направились дальше по галерее, в которой не было нижних окон — стена не доходила до потолка, и свет лился сверху. Йири видел только небо и иногда ветви. Но он не смог бы глазеть по сторонам, даже если бы его окружали невероятные чудеса. Смотрел прямо перед собой.
Потом они оказались в овальном зале, созданном словно из молока — и опала. В зале было две двери, одинаковых, только знаки на них разные. Йири не знал этих знаков.
Там его оставили одного — сопровождающие сразу же скрылись за дверью.
Почти сразу вошел человек в черном — тонкая золотая вышивка украшала его одежду. Йири вздрогнул, увидев его, — лицо было неприветливым, и черный подчеркивал это.
Йири опустился перед ним на колено, коснувшись рукой пола, склонив голову — человек с минуту пронзал его взглядом, потом приподнял пальцем его подбородок, долго вглядывался в глаза. Его словно не интересовало больше ничего, только то, что прячется в глубине глаз. Взгляд человека стал почти злым. Внезапно он приказал «Встань!». Повернулся и бросил через плечо: «Следуй за мной!» — и направился к другой двери.
За ней начинался еще один коридор — бесконечный.
После была еще комната и еще люди. Потом ему велели раздеться и тщательно осмотрели — хоть уже делали это в павильоне, где Йири был перед этим. Тело обтерли ароматными настоями. На волосы тоже брызнули ароматной водой. Дали другую одежду, похожую на ту, в которой он сюда пришел. В конце концов он почувствовал, что ноги его не держат, и едва не упал. Его подхватили, но не остановили свой ритуал. Потом снова повели куда-то…
В маленькой комнатке, где все было цвета темного и светлого меда с вкраплениями бледно-лилового, он остался один. Здесь пахло цветами — но не садовыми, а теми, что растут на горных лугах, — легкий и солнечный запах. Темный полог заменял дверь; что было за ним, он не помнил, хотя только что прошел там. Он вообще ничего не помнил. На низком столике поблескивала какая-то жидкость в темной чашке. Рядом стоял изящный узкогорлый кувшин. На нем не было узора, но те же оттенки меда перетекали друг в друга на его боках. Убрана комната была очень просто, но он уже научился понимать, как дорого стоит подобная простота. Он взял чашку и замер. Потом медленно выпил. Это было что-то прохладное и свежее, как ветерок. Йири осторожно поставил чашку на столик. Он принял то, что предложила судьба. Присел у столика — почувствовал, как закружилась голова. Понял, что очень устал. Слишком многое изменилось за последнее время. Он больше не мог видеть, слышать, чувствовать новое. Тем более что с этого момента он не принадлежал себе даже в малой мере. Он заснул на мягкой кушетке, не раздеваясь, но думая уже ни о чем.
— А мы думали, ты так и не выйдешь, — весело сказал мальчишка, с виду ровесник Йири, с насмешливыми черными глазами, продолговатыми, влажными, словно вишня без кожицы. Он лежал на кушетке, опираясь локтем на плотную маленькую подушку. У него был удивительно мелодичный голос, больше напоминающий музыку, а не речь.
— Тебя все-таки послали сюда, не в Западное крыло? И где ты был раньше?
Йири назвал имя.
— Ах, это… Знаю. Тебе повезло. Ее Сад не слишком хорош, хотя и не плох.
— Сад?
— Ты не в себе, да? — он усмехнулся. — Тот, где розочки цветут! Ну, не стой как котенок на задних лапках, садись, — он небрежно повел рукой. — Ты словно не рад.
— Я не знаю. Что мне нужно делать сейчас?
В ответ раздался дружный смех — в комнате были еще две юные девушки и подросток.
— Какое чудо, — протянула одна. — Хиани, нам будет весело.
Она змейкой скользнула к Йири и прошептала, глядя снизу вверх:
— Ты поймешь все. Здесь самое лучшее место.
Глава 6. ОСТРОВОК
Ни одного доброго слова не сказано о них. Только одна история есть — и мало кто ее знает. О человеке, который поздней осенью пришел к ночному костру. Там был другой, похожий на стебель черной осоки. Он позволил путнику согреться и указал дорогу. Полночи они беседовали, а утром уйти вместе. И когда четверо лихих людей преградили им путь, тот, безоружный, легко справился с ними. Глаза его были зелеными.
«Ты и меня убьешь?» — спросил человек, поняв, кто шел с ним.
«Нет», — ответил тот — и незаметно отстал в дороге. И больше тот путник о нем не слышал.
…Говорят, ииширо сами не разжигают огня. Но их привлекает огонь.
Кто подарил жизнь тому костру, неизвестно.
— Знаешь, тут мало кто остается надолго. Тот, кто правит страной, не хочет видеть одни и те же лица. А иначе никак; слуги — пыль, да и те, кто намного выше…
— А самые высшие — для дел государственных, — тихо откликнулся Йири.
— Да, — усмехнулся Хиани. — Даже не для Малых покоев… Остались только мы с Ланью. Заслужили, значит… Еще одну подарили кому-то — кажется, ее увезли сууру. Совсем небывалое дело… А ты, да и эти двое — новенькие.
— Что нас ждет после? — спросил он, помедлив.
— Остров такой есть — называется Белый. Туда отвезут, а обратно — никак.
— Солнечный милосерден, — добавила вторая девушка. — Сто лет назад нас бы просто убили…
Хиани усмехнулся краешком рта.
— Молчи лучше… Сто лет назад тебя бы сюда не взяли. Тех, кого сюда готовили, выращивали как орхидею из семечка — с колыбели. А теперь — с нас прошлое снято… Мы — лучшие.
Жизнь в Алом квартале бурлила фонтаном — смех, ссоры, постоянные перемены. Яркая, стремительная и жестокая. А тут жизнь словно текла внутри дымчатого опала — ленивая, тягучая, неизменная. Важен был только сегодняшний день, как и для большинства юных, все знали, что недолгое суждено счастье, но не думали о конце, как не верят в будущую смерть в юные годы.
Каждый шаг был предписан; любое действие, любой жест. Даже наедине друг с другом они вели себя согласно канону, который скрадывал их различия.
Сиин из Восточного крыла запрещалось общаться с другими Несущими тень, и слуги у них были свои. Но сплетни и новости все равно доходили.
Одной из двух старожилов была девушка с удивительными сизо-каштановыми волосами — Йири никогда раньше не видел такого холодного цвета: ее пряди, казалось, подернуты инеем. У нее были невероятно большие глаза, влажные, как у лани. Ее и прозвали — Лань. Девушка умела тенью скользить по комнате, шелком переливалась, не поднимала ресниц — но глаза улыбались. Ее руки были гибкими, как трава, шаги невесомее тени. Она выглядела тихой и незаметной, словно шелковая нить, однако была совсем не проста. И остальные в этом походили на нее — кроме Хиани. Все относились друг к другу ласково, каждый прятал свою сущность глубоко внутри. Каждый хотел продержаться подольше. Хотя бы за счет других. Безупречные; не люди — произведения искусства. Тот, кто дольше всех пробыл в восточном крыле, посматривал на Йири с едва заметной усмешкой. Он ни разу не сказал обидного слова — все было ясно и так. Он ждал, когда же Йири споткнется на ровной дороге. Если ему повезет, его пинком вышвырнут прочь. Если не повезет…
Да, канон пронизывал все. И центром, откуда расходились лучи, был человек с мелкими чертами лица и сухим печальным ртом.
В присутствии этого человека было страшно дышать. Если уж высокие советники старались лишний раз не поднимать взгляд, стоя подле него, что говорить о низших?
Так и повелось.
Дни были совсем одинаковы.
Благословенный разве что Хиани с Ланью различал, не других.
Лань и Хиани стояли ближе к лучам светила — остальным перепадали крохи в виде позволения видеть повелителя и прислуживать ему. Другие завидовали этим двоим, но не Йири.
И неудивительно. Другие хоть как-то старались обратить на себя внимание, этот же хотел стать меньше, чем тенью — считал себя недостойным даже просто быть здесь. Его и не замечали.
Хиани смеялся над ним.
Те, что носили черное с золотом и походили на хищных охотничьих птиц, распоряжались, куда идти и что делать. Лиц Йири не разбирал — словно их прикрывала маска, одна на всех.
Стоило бы каждую минуту брать в ладонь, наслаждаться ею — ведь такое не повторяется, а длится недолго. Но ему, напротив, казалось, время стоит на месте.
Постепенно привык.
Скоро он узнал их истории. Хиани еще ребенком отдали за немалую плату родители — он был из Эйя, и скоро попал в столицу. Мать Лани, «подопечная» некоего высокопоставленного лица, ни в чем не нуждалась, но сама избрала для дочери такую судьбу. Девочке и впрямь повезло. Только у одного судьба сложилась иначе — его отец был из доверенных слуг другой важной персоны. Отец серьезно провинился — и поплатился жизнью. Мальчишку пристроили, по мнению господина, неплохо. Что ж… и ему в конце концов повезло.
А жизнь в Восточном крыле была особенная. Им многое позволялось — и много было запретного. Йири никак не мог привыкнуть к новым возможностям и запретам.
Они были игривы, словно котята, и столь же ласковы и бессердечны. Они могли потребовать любую еду, дорогую утварь — менять ее хоть каждый день. Но, как и многие другие сословия, не могли носить другой одежды, кроме установленной традициями. Они не умели говорить «нет» вышестоящим, были счастливы, когда касались их тени — и ни во что не ставили слуг. А слуги их боялись.
Йири плыл по течению — просто делал, что говорят. Для мальчишки из далекой провинции вознесение на вершину оказалось слишком щедрым подарком судьбы — сил не хватало принять этот подарок. Йири не искал друзей, но и в стороне от всех оставаться не мог.
Ему снилась дымка, висящая над Восточным крылом — едва уловимая, нежная — как улыбка оборотня из страшных рассказов.
Порою к ним заходил кот. Белоснежный, с длинной блестящей шерстью. Кошек было мало на Островке. Их любили, но предпочитали рассматривать как произведения искусства. Котята были редкостью. Кот разгуливал по всему крылу. У него был надменный взгляд и привычка избегать слишком назойливых рук. Больше всего он благоволил к Хиани. Мог часами сидеть у него на коленях. Пронзительно-зеленые глаза кота порою становились непереносимо умны. С котом разговаривали, шутя называли его высокими званиями и расспрашивали о жизни на Островке. Кот важно щурил глаза.
И другие забавы придумывали….
— Расскажи о себе!
Молодым зверькам было скучно. Малейшая новость становилась событием. Нарушать запреты, покидая отведенные им места, сиин Восточного крыла даже не приходило в голову. Они рассказывали о своей прежней жизни столь откровенно, что это удивляло Йири даже после Алого квартала. Но сам он молчал. И сейчас они нацелились на него, полные стремления выведать все. Их напору трудно было противостоять.
— Расскажи!
— Ну, чего ты молчишь?
— А может, мы недостойны?
Смеющиеся глаза — и руки, тянущиеся к нему, словно к раненой птице, подпрыгивающей на дорожке. Он почувствовал, как перехватило горло — незримой петлей. С самого приезда сюда мягкое, ненавязчивое чувство страха не оставляло — и Йири перестал его замечать. А теперь снова почувствовал знакомый холод — но уже знал, что это такое.
— Нет! — его крик неуместным был. Неправильным. Йири сорвался с места и скрылся за пологом в своей комнатке.
Подростки переглянулись. Они не поняли. Одна девушка встала и направилась следом. Вошла — он не услышал. Села на циновку возле него, неподвижно лежащего на постели лицом вниз.
— С тобой в прошлом случилось что-то страшное?
Тонкая рука нежно погладила черные волосы.
— Но ведь это уже позади, правда? Неужели ты не счастлив?
Он не отвечал.
— Ну, мы же не причиним тебе зла?
Молчание. Девушка не могла знать, что он едва ее слышит. Но мало-помалу ласковые касания вернули его к реальности.
— Спасибо.
Зашелестел занавес. Девушка подняла глаза.
— Теперь моя очередь. Ты уже час тут с ним, пора дать возможность другим развлечься.
Девушка бросила сердитый взгляд на Хиани и вышла, демонстративно не отвечая. Хиани уютно устроился на лежанке Йири.
— Давай рассуждать. Ты говорил, что ты северянин. К нам ты попал через Сад старухи Нэннэ. Ты точно родился не в Алом квартале на севере, даже не пытайся врать. Тебя туда привезли, и не младенцем — маленьких обучают движениям; ты двигаешься хорошо, но не так. Думаю, не меньше десяти лет тебе было… а то и двенадцати… Интересно, из какой ты семьи?
— Не надо.
— Счастливым ты не выглядишь даже тут, не знаю, чего уж тебе не хватает. Значит, ты попал в Сад против воли. Такое, наверное, бывает — хотя с какой радости ты там оставался тогда? Или так стерегли, что не сбежать даже?
— Зачем тебе это? — голос Йири стал уже умоляющим, но определенно живым.
— Ты тут уже две недели, а мы ничего про тебя не знаем. Непорядок. От нас-то чего скрывать? Здесь ты никого ничем не удивишь, даже если достанешь и покажешь собственное сердце, а вот молчание тебе друзей не прибавит. Ты уже связан с нами, не так ли? А расплачиваться не желаешь?
Йири вскочил, словно Хиани внезапно стал ядовитой ящерицей. А тот невозмутимо продолжал.
— Какое ты нежное существо! Мы тоже не всегда грелись на солнце… теперь — да, Теперь мы выше всех, себе подобных. А ты хочешь стоять выше нас? — он усмехнулся краешком рта. — Не выйдет. Ты — совершенно такой же.
— Мне… Я не могу об этом. Просто… я не могу дышать тогда…
Хиани потянул его за руку, усадил рядом с собой. Всмотрелся, словно в диковинную гусеницу, прикидывая, что за бабочку она породит со временем и стоит ли брать ее в руки.
— Хочешь, спроси меня о чем угодно. Только не о повелителе. О чем угодно — даже о том, о чем я никогда не рассказывал.
Йири недоверчиво покачал головой.
— Тебе будет приятно отвечать? Я не понимаю.
— Значит, душу ты раскрывать не хочешь?
— Но искренность… бывает при любви.
— Или при ненависти.
— А здесь что? Одно или другое?
— Здесь просто иначе нельзя. Странно, что ты не понял.
— Но при этом — каждый сам за себя?
— Тоже иначе нельзя, — у Хиани вновь дрогнул уголок рта. — Те, за дверью, уже готовы от тебя отступиться. Я — нет. Я всегда получаю ответы.
Ему казалось, что время стоит на месте, но, когда это произошло, жизнь словно понеслась галопом — и снова застыла. Тот мальчишка был новичком и поначалу ничем не отличался от остальных. Но оказался не в меру болтливым. Когда он вернулся, после того, как впервые покинув Крыло, наговорил много лишнего — взахлеб, радостно. Хиани тогда необычно для себя резко поднялся и от души съездил ему по уху. Потом без слов вернулся на место.
«Ты и меня убьешь?» — спросил человек, поняв, кто шел с ним.
«Нет», — ответил тот — и незаметно отстал в дороге. И больше тот путник о нем не слышал.
…Говорят, ииширо сами не разжигают огня. Но их привлекает огонь.
Кто подарил жизнь тому костру, неизвестно.
— Знаешь, тут мало кто остается надолго. Тот, кто правит страной, не хочет видеть одни и те же лица. А иначе никак; слуги — пыль, да и те, кто намного выше…
— А самые высшие — для дел государственных, — тихо откликнулся Йири.
— Да, — усмехнулся Хиани. — Даже не для Малых покоев… Остались только мы с Ланью. Заслужили, значит… Еще одну подарили кому-то — кажется, ее увезли сууру. Совсем небывалое дело… А ты, да и эти двое — новенькие.
— Что нас ждет после? — спросил он, помедлив.
— Остров такой есть — называется Белый. Туда отвезут, а обратно — никак.
— Солнечный милосерден, — добавила вторая девушка. — Сто лет назад нас бы просто убили…
Хиани усмехнулся краешком рта.
— Молчи лучше… Сто лет назад тебя бы сюда не взяли. Тех, кого сюда готовили, выращивали как орхидею из семечка — с колыбели. А теперь — с нас прошлое снято… Мы — лучшие.
Жизнь в Алом квартале бурлила фонтаном — смех, ссоры, постоянные перемены. Яркая, стремительная и жестокая. А тут жизнь словно текла внутри дымчатого опала — ленивая, тягучая, неизменная. Важен был только сегодняшний день, как и для большинства юных, все знали, что недолгое суждено счастье, но не думали о конце, как не верят в будущую смерть в юные годы.
Каждый шаг был предписан; любое действие, любой жест. Даже наедине друг с другом они вели себя согласно канону, который скрадывал их различия.
Сиин из Восточного крыла запрещалось общаться с другими Несущими тень, и слуги у них были свои. Но сплетни и новости все равно доходили.
Одной из двух старожилов была девушка с удивительными сизо-каштановыми волосами — Йири никогда раньше не видел такого холодного цвета: ее пряди, казалось, подернуты инеем. У нее были невероятно большие глаза, влажные, как у лани. Ее и прозвали — Лань. Девушка умела тенью скользить по комнате, шелком переливалась, не поднимала ресниц — но глаза улыбались. Ее руки были гибкими, как трава, шаги невесомее тени. Она выглядела тихой и незаметной, словно шелковая нить, однако была совсем не проста. И остальные в этом походили на нее — кроме Хиани. Все относились друг к другу ласково, каждый прятал свою сущность глубоко внутри. Каждый хотел продержаться подольше. Хотя бы за счет других. Безупречные; не люди — произведения искусства. Тот, кто дольше всех пробыл в восточном крыле, посматривал на Йири с едва заметной усмешкой. Он ни разу не сказал обидного слова — все было ясно и так. Он ждал, когда же Йири споткнется на ровной дороге. Если ему повезет, его пинком вышвырнут прочь. Если не повезет…
Да, канон пронизывал все. И центром, откуда расходились лучи, был человек с мелкими чертами лица и сухим печальным ртом.
В присутствии этого человека было страшно дышать. Если уж высокие советники старались лишний раз не поднимать взгляд, стоя подле него, что говорить о низших?
Так и повелось.
Дни были совсем одинаковы.
Благословенный разве что Хиани с Ланью различал, не других.
Лань и Хиани стояли ближе к лучам светила — остальным перепадали крохи в виде позволения видеть повелителя и прислуживать ему. Другие завидовали этим двоим, но не Йири.
И неудивительно. Другие хоть как-то старались обратить на себя внимание, этот же хотел стать меньше, чем тенью — считал себя недостойным даже просто быть здесь. Его и не замечали.
Хиани смеялся над ним.
Те, что носили черное с золотом и походили на хищных охотничьих птиц, распоряжались, куда идти и что делать. Лиц Йири не разбирал — словно их прикрывала маска, одна на всех.
Стоило бы каждую минуту брать в ладонь, наслаждаться ею — ведь такое не повторяется, а длится недолго. Но ему, напротив, казалось, время стоит на месте.
Постепенно привык.
Скоро он узнал их истории. Хиани еще ребенком отдали за немалую плату родители — он был из Эйя, и скоро попал в столицу. Мать Лани, «подопечная» некоего высокопоставленного лица, ни в чем не нуждалась, но сама избрала для дочери такую судьбу. Девочке и впрямь повезло. Только у одного судьба сложилась иначе — его отец был из доверенных слуг другой важной персоны. Отец серьезно провинился — и поплатился жизнью. Мальчишку пристроили, по мнению господина, неплохо. Что ж… и ему в конце концов повезло.
А жизнь в Восточном крыле была особенная. Им многое позволялось — и много было запретного. Йири никак не мог привыкнуть к новым возможностям и запретам.
Они были игривы, словно котята, и столь же ласковы и бессердечны. Они могли потребовать любую еду, дорогую утварь — менять ее хоть каждый день. Но, как и многие другие сословия, не могли носить другой одежды, кроме установленной традициями. Они не умели говорить «нет» вышестоящим, были счастливы, когда касались их тени — и ни во что не ставили слуг. А слуги их боялись.
Йири плыл по течению — просто делал, что говорят. Для мальчишки из далекой провинции вознесение на вершину оказалось слишком щедрым подарком судьбы — сил не хватало принять этот подарок. Йири не искал друзей, но и в стороне от всех оставаться не мог.
Ему снилась дымка, висящая над Восточным крылом — едва уловимая, нежная — как улыбка оборотня из страшных рассказов.
Порою к ним заходил кот. Белоснежный, с длинной блестящей шерстью. Кошек было мало на Островке. Их любили, но предпочитали рассматривать как произведения искусства. Котята были редкостью. Кот разгуливал по всему крылу. У него был надменный взгляд и привычка избегать слишком назойливых рук. Больше всего он благоволил к Хиани. Мог часами сидеть у него на коленях. Пронзительно-зеленые глаза кота порою становились непереносимо умны. С котом разговаривали, шутя называли его высокими званиями и расспрашивали о жизни на Островке. Кот важно щурил глаза.
И другие забавы придумывали….
— Расскажи о себе!
Молодым зверькам было скучно. Малейшая новость становилась событием. Нарушать запреты, покидая отведенные им места, сиин Восточного крыла даже не приходило в голову. Они рассказывали о своей прежней жизни столь откровенно, что это удивляло Йири даже после Алого квартала. Но сам он молчал. И сейчас они нацелились на него, полные стремления выведать все. Их напору трудно было противостоять.
— Расскажи!
— Ну, чего ты молчишь?
— А может, мы недостойны?
Смеющиеся глаза — и руки, тянущиеся к нему, словно к раненой птице, подпрыгивающей на дорожке. Он почувствовал, как перехватило горло — незримой петлей. С самого приезда сюда мягкое, ненавязчивое чувство страха не оставляло — и Йири перестал его замечать. А теперь снова почувствовал знакомый холод — но уже знал, что это такое.
— Нет! — его крик неуместным был. Неправильным. Йири сорвался с места и скрылся за пологом в своей комнатке.
Подростки переглянулись. Они не поняли. Одна девушка встала и направилась следом. Вошла — он не услышал. Села на циновку возле него, неподвижно лежащего на постели лицом вниз.
— С тобой в прошлом случилось что-то страшное?
Тонкая рука нежно погладила черные волосы.
— Но ведь это уже позади, правда? Неужели ты не счастлив?
Он не отвечал.
— Ну, мы же не причиним тебе зла?
Молчание. Девушка не могла знать, что он едва ее слышит. Но мало-помалу ласковые касания вернули его к реальности.
— Спасибо.
Зашелестел занавес. Девушка подняла глаза.
— Теперь моя очередь. Ты уже час тут с ним, пора дать возможность другим развлечься.
Девушка бросила сердитый взгляд на Хиани и вышла, демонстративно не отвечая. Хиани уютно устроился на лежанке Йири.
— Давай рассуждать. Ты говорил, что ты северянин. К нам ты попал через Сад старухи Нэннэ. Ты точно родился не в Алом квартале на севере, даже не пытайся врать. Тебя туда привезли, и не младенцем — маленьких обучают движениям; ты двигаешься хорошо, но не так. Думаю, не меньше десяти лет тебе было… а то и двенадцати… Интересно, из какой ты семьи?
— Не надо.
— Счастливым ты не выглядишь даже тут, не знаю, чего уж тебе не хватает. Значит, ты попал в Сад против воли. Такое, наверное, бывает — хотя с какой радости ты там оставался тогда? Или так стерегли, что не сбежать даже?
— Зачем тебе это? — голос Йири стал уже умоляющим, но определенно живым.
— Ты тут уже две недели, а мы ничего про тебя не знаем. Непорядок. От нас-то чего скрывать? Здесь ты никого ничем не удивишь, даже если достанешь и покажешь собственное сердце, а вот молчание тебе друзей не прибавит. Ты уже связан с нами, не так ли? А расплачиваться не желаешь?
Йири вскочил, словно Хиани внезапно стал ядовитой ящерицей. А тот невозмутимо продолжал.
— Какое ты нежное существо! Мы тоже не всегда грелись на солнце… теперь — да, Теперь мы выше всех, себе подобных. А ты хочешь стоять выше нас? — он усмехнулся краешком рта. — Не выйдет. Ты — совершенно такой же.
— Мне… Я не могу об этом. Просто… я не могу дышать тогда…
Хиани потянул его за руку, усадил рядом с собой. Всмотрелся, словно в диковинную гусеницу, прикидывая, что за бабочку она породит со временем и стоит ли брать ее в руки.
— Хочешь, спроси меня о чем угодно. Только не о повелителе. О чем угодно — даже о том, о чем я никогда не рассказывал.
Йири недоверчиво покачал головой.
— Тебе будет приятно отвечать? Я не понимаю.
— Значит, душу ты раскрывать не хочешь?
— Но искренность… бывает при любви.
— Или при ненависти.
— А здесь что? Одно или другое?
— Здесь просто иначе нельзя. Странно, что ты не понял.
— Но при этом — каждый сам за себя?
— Тоже иначе нельзя, — у Хиани вновь дрогнул уголок рта. — Те, за дверью, уже готовы от тебя отступиться. Я — нет. Я всегда получаю ответы.
Ему казалось, что время стоит на месте, но, когда это произошло, жизнь словно понеслась галопом — и снова застыла. Тот мальчишка был новичком и поначалу ничем не отличался от остальных. Но оказался не в меру болтливым. Когда он вернулся, после того, как впервые покинув Крыло, наговорил много лишнего — взахлеб, радостно. Хиани тогда необычно для себя резко поднялся и от души съездил ему по уху. Потом без слов вернулся на место.