Страница:
Казалось, лето загублено окончательно. Спас меня интересный человек по имени Миша, с которым я случайно познакомился за год до того в поезде Комсомольск-Совгавань. Миша работал в ЖЭКе, а в свободное время занимался водным туризмом, но необычным. Один из его родственников был большой шишкой в пограничном округе и за бесценок продавал Мише быстроходные катера, конфискованные у японских рыбаков за нарушение границы. Мой знакомый затем перепродавал их за большие деньги разным людям в Сибири и на Дальнем Востоке, причем катер доставлял своим ходом. Так он прошел на моторках всю Лену, Обь, Колыму, Амур и один раз добрался из Совгавани в Южно-Сахалинск. Благодаря столь уникальному блату он даже имел возможность выходить в нейтральные воды. Мы тогда договорились, что Миша сообщит мне, если соберется что-нибудь куда-нибудь перегонять. Теперь он позвонил и предложил принять участие в доставке катера в Игарку. Я занял денег и через несколько дней встретился с ним в Красноярске. Лодка в этот раз была совсем маленькая и, на мой взгляд, ничем не примечательная. Кроме нее, у нас были три японских мотора. В Совгавани Миша засунул «товар» в порожний вагон, а сам поставил деревянную будку на соседней платформе и так за неделю добрался в Красноярск. Какой-то из его бесчисленных знакомых устроил нас бесплатно на военный самолет до Байкита в Эвенкии. Уже в полете выяснилось, что самолет делает промежуточную посадку в Ванаваре, выше по реке, и мы воспользовались ею, чтобы сделать интересную вылазку. В то время цены на местные авиарейсы уже стали совершенно безумными: самолет Ванавара-Тура (час лету) стоил больше, чем Красноярск-Москва. Вертолет был еще дороже, но мы договорились с летчиками, что продадим им мотор со скидкой, а они свозят нас к месту падения Тунгусского метеорита. Затем мы нашли нескольких туристов и продали им свободные места в вертолете. В результате для нас и этот рейс получился бесплатным. Со дня падения прошло уже много десятилетий, так что сам кратер не особенно впечатляет: просто яма в получасе лета от Ванавары. Но на десятки километров вокруг сквозь разреженный полог тайги заметны параллельно уложенные древесные стволы — результат произошедшего при взрыве вывала леса. Ближе к эпицентру они обуглены — тепловое излучение при ударе ледяного ядра кометы о землю вызвало чудовищный лесной пожар. Другая местная достопримечательность не столь известна. К северу от Ванавары в тайге лежат несколько круглых озер с крутыми скальными берегами. Это древние взрывные воронки-маары, своего рода кратеры без вулканов. Из-за большого количества вулканических пород в районе мааров наблюдаются аномалии силы тяжести и магнитного поля. Лет десять назад, во время моды на НЛО, один питерский фанатик-«тарелочник» прослышал про странные озера и аномалии. Естественно, он решил, что речь идет о посадочных площадках пришельцев. Набрав целую команду таких же идиотов, он повел их из Ванавары к «тарелкодрому». Экспедиция была блестяще подготовлена: даже путь в 95 километров по уютной летней тайге оказался непосильным испытанием. Два обглоданных росомахами трупа пастухи-эвенки нашли осенью, про остальных участников никто больше никогда не слышал. Наконец мы спустили лодку на воду и помчались вниз по течению. Подкаменная Тунгуска — очень красивая река, хотя и несколько однообразная. Несмотря на пороги, по ней ходит много всяких плавсредств, поэтому ничего живого, кроме кедровок, на берегах не увидишь. Зато рыбы полно, все больше деликатесы из сиговых: омуль, валек, муксун, нельма и так далее. На следующий день начался Центрально-Сибирский заповедник. Поднявшись на полкилометра в маленький приток, мы пару дней отдыхали среди цветущих полян и мрачных ельников, а потом двинулись дальше и вышли в Енисей. Река неторопливо шествовала к морю среди лесистых холмов. Нам то и дело приходилось обгонять баржи или уворачиваться от «Ракет», а в остальном ничего интересного не происходило. Небольшой участок Среднего Енисея населен кетами — последним уцелевшим народом енисейской языковой группы. Когда-то эти племена — котты, юги, ассаны и прочие — населяли многие районы Южной Сибири, но от них остались только географические названия — такие, как, например, «Тайшет». Их язык вызывает большие споры у лингвистов; по последней из слышанных мною версий, он тибето-бирманского происхождения. К сожалению, даже в Ырваре, наиболее колоритной из виденных нами кетских деревень, они (кеты, а не лингвисты) в большинстве говорят только по-русски и пьянствуют вчерную. За Туруханском началась северная тайга, более разреженная. Как раз в это время комар стал сменяться мошкой, и нам случилось увидеть редкое явление природы — «гнусовый смерч». Роящаяся мошка движется над лесом гудящим черным столбом, на пути которого лучше не оказываться — заедят насмерть в пять минут. Если рой учует человека, он бросается в погоню, словно жуткий кровожадный призрак — хорошо, что мы в этот момент были рядом с лодкой, а мотор сразу завелся. Из Игарки мы прокатились по системе озер в поселок Верхний у подножия одного из отрогов Путораны, после чего вручили лодку и мотор «клиенту». Свою старую «казанку» мужик отдал нам, а мы погрузили ее на «Ракету» и вернулись вверх по течению до Лесосибирска. Оттуда на оставшемся моторе поднялись по небольшой речке до узкого канала под названием Александровский шлюз, который связывает бассейны Енисея и Оби. Им не пользуются со времени постройки Транссиба, так что он совсем зарос. Несколько раз нам, к радости гнуса, приходилось идти волоком. Наконец мы вышли на чистую воду, спустились по Чулыму до села Михайловка, продали лодку и мотор, на «Заре» доплыли до Белого Яра, а оттуда рукой подать до Томска. На Чулыме сохранились последние деревни чулымцев и южных селькупов — еще двух исчезающих народов. Ущерб, нанесенный культурному богатству Сибири русской колонизацией, просто катастрофический, особенно в более благоприятной для жизни южной части. По моим подсчетам, за последние полтора столетия из 62 сибирских языков 27 исчезли полностью, а 23 неизбежно исчезнут в ближайшие годы. Прежде, чем разъехаться по домам, подвели итоги. Миша едва окупил затраты на транспорт и бензин, а моей доли как раз хватило на покрытие дорожных расходов. Но для нас обоих такой «бизнес» был не средством заработать, а просто способом путешествовать. Наш следующий «перегон» состоялся в августе. На этот раз маршрут был куда интереснее. Мише обломился большой двухмоторный глиссер, и решено было доставить его в Магадан. Бригадир артели золотоискателей готов был отвалить за чудо японской техники действительно солидную сумму. Я вылетел в Совгавань и долго в немом восторге ходил вокруг роскошной черной «торпеды» с мощными моторами, сложными навигационными приборами и изящным силуэтом. Чтобы сэкономить время и бензин, мы доставили ее попутной баржей на северный Сахалин, а оттуда своим ходом вернулись к материку, сразу же выйдя в Охотское море. Катер оказался необыкновенно скоростным, устойчивым к качке и легким в управлении. Сменяя друг друга у штурвала, мы стремительно мчались по глади моря, стараясь по возможности не терять из виду берег, вспугивая любопытных тюленей и огромные стаи птиц. Без особых приключений мы добрались до замечательно красивых Шантарских островов, погуляли по ним и за несколько часов дошли до Аянского побережья. Были времена, когда единственной дорогой из Петербурга на Тихий океан был зимник, связывавший Якутск с Охотском. Отсюда расходились корабли на Камчатку, Аляску и Чукотку. Но потом главными портами стали Владивосток, Совгавань и Магадан, а все побережье близ Охотска и Аяна пришло в запустение. Вдоль этого чудесного «Лукоморья» мы шли почти неделю. Поросшие аянской елью и лиственницей холмы вокруг бухт и пляжей сменялись высокими скалами в тех местах, где отроги хребта Джугджур спускались к самому морю. В устьях нерестовых рек нас встречали пришедшие за кетой медведи и лисы. Заходя дальше в тайгу, мы видели соболей и крадущихся сквозь бурелом кабарог, а выше, у края леса — диких северных оленей. Нам удивительно повезло с погодой: ни разу не было густых туманов, из-за которых в этих краях погибло столько кораблей. Избежали мы и другой опасности — зыбучих илов, которые тянутся на многие километры по дну мелких бухт. В отлив илистые отмели обнажаются, и лодка может оказаться очень далеко от моря. Ведь прилив достигает здесь семи метров (а на Шантарах — десяти). Плавание проходило настолько гладко, что мы решили позволить себе небольшую авантюру и сгонять на расположенный в двухстах пятидесяти километрах от берега остров Ионы. Найти затерянный в открытом море клочок суши довольно трудно, но нам очень хотелось проверить навигационное оборудование, да и погода была отличная. Удачно загрузив катер канистрами с бензином в небольшой деревушке, мы вышли на рассвете в залитое солнцем море и взяли курс на юго-восток. Когда мы прошли примерно две трети пути, барометр начал падать, а небо затянули облака. Но до острова теперь было ближе, чем до материка, и мы прикинули, что должны увидеть его прежде, чем погода испортится по-настоящему. Так и получилось. К тому времени, как видимость начала ухудшаться всерьез, остров уже был отчетливо виден на горизонте. Пошел проливной дождь, здорово заштормило, поднялся ветер и стало очень холодно. Скорость сразу упала, и к острову мы подошли, когда высаживаться было уже поздно. Иона напоминает полуразрушенную крепостную башню: со всех сторон — отвесные скалы до трехсот метров высотой, только в одном месте есть маленькая выемка, пригодная для подхода на шлюпке. Но сейчас там бесновался прибой, а мы не могли рисковать катером, поскольку должны были сохранить его в «товарном виде». Островок необитаем, лишь раз в год на него заглядывают с корабля или вертолета люди, чтоб сменить батареи на автоматической метеостанции. Зато весь он представляет собой один колоссальный птичий базар. Несмотря на все больше расходившийся шторм, тысячи птиц каждую секунду срывались со скал, улетая в море за кормом, или возвращались к гнездам. А на скальных обломках, торчащих из воды, расположилось гигантское лежбище сивучей, оглушительный рев которых заглушал и грохот прибоя, и хор птиц. Бесстрашно кувыркаясь в волнах, могучие звери с разгона выпрыгивали на камни и так же лихо кидались вниз головой в пенный котел бурунов. Зачарованные этим сказочным зрелищем, мы обошли вокруг всего острова и успели засветло найти укромное место с подветренной стороны. К этому времени море сплошь покрылось белой пеной, а катер прыгал вверх-вниз, как поплавок, за который дергает окунь. При закрытой кабине он превращался в непотопляемый «пузырь», а закрепленные на дне канистры с бензином служили отличным балластом, не позволяя опрокинуться. Поэтому мы могли штормовать сколько угодно, если бы не близость бесчисленных рифов. Из-за туч и дождя стемнело на два часа раньше, и нам пришлось всю ночь кувыркаться в открытом море, отойдя от острова на безопасное расстояние. Но каждые полчаса приходилось высовываться наружу и вглядываться в темноту: не прибило ли нас опять к скалам? При этом какая-нибудь волна обязательно успевала дать по морде или влить ведро воды внутрь катера. Едва начало светать, мы пошли по компасу на северо-запад. Шторм достиг такой силы, что мы едва ползли, и до материка добрались глубокой ночью. Когда впереди проступила сквозь мрак белая полоса прибоя, мы заглушили было мотор, чтобы не высаживаться в темноте: разбивать лодку о камни ужасно не хотелось. Но было поздно: ветер и волны тащили нас к берегу. Единственное, что мы успели предпринять, это пройти немного в сторону, высматривая просвет в прибое. Нам здорово повезло: там была песчаная коса, за которой в море впадала речушка. Войдя в устье реки, мы остановились на спокойном месте, я спрыгнул в воду с канатом и привязал его к валявшемуся на гальке здоровенному бревну. К утру ветер стих, но раскачавшееся море успокоилось только на второй день. Дожидаясь, когда отгуляет зыбь, мы сидели в устье реки, питаясь икрой и малиной. Бензина как раз хватило, чтобы дойти до следующего села. Остальной путь мы прошли без приключений, если не считать наматывания на винт обрывка сети при посещении тюленьих залежек на островах Магаданского заповедника. Вручение лодки покупателю сопровождалось грандиозной пьянкой, после которой мы снова отправились по домам. Моя доля прибыли и в этот раз едва покрыла расходы на самолет, но Мишка заработал неплохо. Больше мы, к сожалению, никогда не встречались. Насколько я знаю, на следующее лето Миша перегнал целую рыболовную шхуну-кавасаки из Южно-Курильска во Владивосток. В это время я был в Китае и не смог принять участия в предприятии, а он заработал столько, что собирался перегнать еще одну шхуну в Таллинн через Индийский и Атлантический океаны. Но тут его замечательного родственника перевели на другую работу, и грандиозный проект не удалось реализовать. Впрочем, Миша — парень непростой, и я уверен, что он не успокоится. Надеюсь, мы еще когда-нибудь выйдем с ним в море, неважно, в какое — ведь неинтересных морей не бывает.
Березина, история двенадцатая, в которой автор заглядывает в собственную молодость.
С каждым месяцем путешествовать за границу становилось все проще, а по бывшему Союзу — все сложнее. Самые интересные места теперь настолько труднодоступны, что как бы вообще не существуют. Про них помнят лишь специалисты и местные жители (там, где есть хоть какое-нибудь население). А через несколько десяков лет о многих из них не будет знать никто. Уже сейчас немного найдется людей, которые смогут сказать, что такое хребет ТорреПорреИз, вулкан-остров Ширинки, эксплозивное поле Хыйхойхэйхай, котловина иройландуз или Ороктуктукский Трещинный Лабиринт. Я тоже махнул рукой на развалившийся СССР и переключился на «забугорье». К тому времени мое издательство потихоньку перестало существовать, так и не выпустив в свет перевод «Книги Джунглей» Киплинга, над которым я работал полгода. Гонорар, однако, мне выплатили, что позволило покататься автостопом по Европе и Израилю. Там я немного подработал и стал готовиться к экспедиции в Китай. Выяснилось, что даже с пользующимся всеобщим презрением и ненавистью российским паспортом путешествовать по другим странам дешевле, легче и безопасней, чем по нашей (а в тропики, как я теперь знаю, еще и интереснее). И все же я часто скучаю по утраченной империи, особенно по самым диким уголкам. Ведь ни в одной другой стране мира не осталось таких огромных безлюдных территорий, которые не были бы опошлены и испорчены индустрией массового туризма. Как здорово было бродить по нетронутым горам, лесам и тундрам, каким я тогда был молодым и как ярко воспринимал все новое! Но в мае 1992 года мне удалось ненадолго вернуться в прошлое, навестив одно из самых сказочных мест Союза. Газеты сообщили об извержении вулкана Шивелуч на Камчатке. Конечно, извержения — самое эффектное, что можно увидеть на нашей планете, но истратить триста долларов, отложенных на Китай, я не мог и с отчаянием думал, что редкий шанс упущен. И тут мне снова явилась моя ангелица-хранительница по имени Халявушка. Подруге одной знакомой удалось выйти замуж за француза Николя. Прежде, чем увезти жену в Париж, Коля хотел посмотреть Россию, однако боялся отправиться в неизведанные просторы без надежного проводника из местных. Я предложил ему слетать на Камчатку при условии, что он оплатит мне дорогу. Коля согласился, но меня смущали два обстоятельства. Во-первых, он был слишком «городским» человеком, совершенно не подготовленным к приключениям, без которых поездка на Дальний Восток не обходится никогда. Во-вторых, для иностранцев билеты на самолет стоили втрое дороже — таких денег у парижского студента просто не было. Пришлось пойти на авантюру. Один мой друг чуть-чуть напоминал Колю внешне, и я, взяв его паспорт, по нему провел француза в самолет. Это было довольно рискованно — парень знал по-русски всего несколько слов, так что при паспортном контроле его легко могли отловить. Но не отловили. Еще в Домодедово я высмотрел в толпе пассажиров мужика достаточно «полевого» вида (хотя и в пиджаке) и не ошибся — он оказался бывшим сотрудником Института Вулканологии, геологом-любителем и вообще «нашим» человеком. Так что проблема жилья в Петропавловске тоже отпала. Мы благополучно долетели до Камчатки, полюбовавшись в пути на заснеженную Путорану, знакомый до боли поселок Хандыга и Колымский тракт, а дальше начались трудности. За два года ситуация на полуострове снова резко изменилась. По Институту ходили с потерянным видом сотрудники: об извержении стало известно неделю назад, но никому из них так и не удалось добраться даже в Ключи, не говоря уже про Шивелуч. Вертолет теперь стоил так дорого, что им никто не мог пользоваться, и в Халактырском аэропорту царило запустение. Билеты на самолет до Ключей оказались раскуплены на месяц вперед, теплоход «Петропавловск» больше не курсировал по причине нерентабельности. Есть автомобильная дорога, но на ней в одном месте отсутствовал мост, а в каком состоянии лед на реке, никто не знал. Из-за дороговизны бензина попуток на трассе почти не было, автобус же ходил только до Мильково — это примерно треть пути. Нам ничего не оставалось, как доехать туда и пытаться поймать что-нибудь дальше. В долине Камчатки еще лежали пятна талого снега, на лиственницах только-только набухали почки. В первый день мы напрасно простояли на обочине до вечера, и только утром смогли голоснуть грузовик. Но он довез нас лишь до развилки на Атласово. Мы надрали бересты, развели костерок и стали ждать, собирая с мохового ковра перезимовавшую клюкву. Грустная ястребиная сова глядела на нас с верхушки ели (это как раз самый центр полуострова, и здесь, в более теплом микроклимате, на небольшой территории растет ель). Наконец на дороге появился «газик». Внутри сидело пять человек, все абсолютно пьяные. Рядом с дедком-водилой стояла канистра самогона, к которой он то и дело прикладывался. Но пришлось втиснуться внутрь — другого шанса могло не быть. Вскоре мы встретили грузовик из Козыревска. Шофер сообщил, что извержение давно кончилось — оно свелось к паре пепловых взрывов. Ледоход на Камчатке еще не начался, но лед был в таком состоянии, что переезд закрыли, а паром начнет ходить только летом. «Газик» шел в Эссо, и мы решили отправиться туда: во-первых, красивое место, во-вторых, есть горячие источники, а в-третьих, оно населено в основном коренными жителями — ительменами (камчадалами) и эвенками. К тому же ребята из краеведческого музея недавно восстановили башню старого русского острога. Машина свернула с трассы и пошла к перевалу через Срединный хребет. Но тут дед, окончательно напившись, не удержал руль, и мы оказались в кювете. Нам снова повезло: никто всерьез не пострадал, а всего через час проходивший грузовик вытащил нас на дорогу. Сын старика не пустил его больше за руль и попытался вести «газик» сам. Но он привык к «Жигулям» и вскоре перепутал скорости. Не успели мы проехать и двадцати километров от места первой аварии, как машина оказалась сломанной окончательно. Ребята были в отчаянии: «газик» был основой их благосостояния, поскольку они зарабатывали на жизнь торговлей, доставляя на нем в Эссо разные товары из города. Но делать нечего: пришлось нам всем идти последние 15 километров пешком. В Эссо мы отдохнули пару дней и решили вернуться в Петропавловск. Уже установилась довольно теплая погода, так что мы пошли по дороге, дожидаясь, когда нас кто-нибудь подберет. Ущелье Эссо окружено высокими, покрытыми густой лиственничной тайгой горами и очень красиво. Случайный трактор подбросил нас почти до развилки и высадил на вершине холма, с которого открылся вид на долину Камчатки, заснеженные вершины Восточно-Камчатского хребта, гигантский белый купол Толбачика и на Ключевские вулканы далеко к северу. Даже отсюда они казались чем-то неестественно громадным, особенно идеально правильный конус Ключевской, словно отлитый из льда, с дымящейся верхушкой. На развилке нас подобрал грузовик и в несколько часов довез до города. Пару дней мы слонялись по Петрику, пытаясь взять обратные билеты на самолет, но сумели пробиться только на подозрительный рейс с пятью посадками. До вылета оставалось три дня, и мы решили попробовать съездить на Мутновский — все равно никуда больше из Петропавловска выбраться было невозможно из-за тотального транспортного паралича. От последнего поселка, куда ходит автобус, до Мутновки примерно 60 километров. Мы пошли пешком, надеясь в случае отсутствия попутки переночевать в какой-нибудь из стоящих поблизости охотничьих избушек. Дорога шла вдоль узкой долины, покрытой самым красивым из камчатских лесов
— парковым редколесьем из «танцующей» каменной березы. С погодой повезло необыкновенно: за всю поездку мы ни разу не видели даже маленького облачка. Слева сиял красавчик Вилючик — симметричная двуглавая пирамида, которая летом окрашена в великолепное сочетание угольно-черного, белого и малахитово-зеленого, а сейчас была розовато-золотистой в ярких солнечных лучах. Точно по оси симметрии вулкана проходил вертикальный каньон с большим замерзшим водопадом. На юго-востоке Камчатки выпадает очень много снега, до 20 метров, поэтому весна здесь только начиналась. К полудню мы дошли до засыпанной снегом избушки, рядом с которой дымился обложенный плоскими камнями бассейн — горячий источник. Ниже по склону в зарослях тальника журчала шустрая речка. Я стал растапливать печку, чтобы к моменту, когда мы закончим принимать ванну, вскипятить чайку, а Коля, взяв чайник, пошел за водой. Когда он спустился к ручью, в кустах поднялась мрачная фигура только что вышедшего из берлоги медведя. Тощий облезлый зверь выглядел жутковато, но Николя, к счастью, совсем плохо видел без очков. Он поставил на снег чайник и вежливо сказал:
— Извините, мы заняли ваша избушка… Медведь наклонил голову и поднял одно ухо.
— Ничего, что мы занимали ваша избушка? — еще вежливей спросил Коля. Тут медведь рявкнул и бросился бежать. Николя одел очки, вскрикнул «О, медведь!» и побежал в другую сторону. Я так смеялся, что бедный парень, кажется, здорово на меня обиделся. Но купание в окруженном сугробами горячем бассейне среди залитых солнцем гор и чудесных «танцующих» лесов кому угодно вернуло бы хорошее настроение. Мы весело стрескали обед, не ведая, какие приключения ждут нас впереди. Вечером мы взобрались на «Плато стихийных бедствий». До Мутновки оставалось километров двадцать, и мы уже примирились с тем, что придется идти часть ночи. Но тут внизу появилась ползущая по дороге точка, и вскоре мы голоснули грузовик. Лучше бы мы пошли пешком. В кабине сидели четверо пьяных мужиков, и пришлось ехать в кузове в компании прыгающих бочек. У нас еще была свежа в памяти недавняя авария, а машина выписывала по сугробам такие зигзаги, что только глубина колеи не позволяла ей опрокинуться. Если бы это случилось, достать нас из-под провалившегося в глубокий снег грузовика все равно бы не успели. Бедный Коля, для которого эта поездка вообще была суровым испытанием, просто позеленел, да и мне было здорово не по себе. Стало темнеть, и нам казалось, что мы едем по какой-то другой планете — таким холодным и диким выглядел под звездным небом пейзаж из утонувших в снегу вулканов. К тому же резко похолодало. Наконец из-за поворота показались огни и белые струи пара. Мы приехали. За те пять лет, что я не был в Мутновке, строительство не продвинулось ни на шаг. Все те же обогреваемые горячей водой из-под земли балки, ревущие столбы пара над разведочными скважинами. Вот только входить в домики приходилось через третий этаж — столько навалило за зиму снега. Туристов еще не было, и встретили нас более дружески. Утром мы пошли к кратеру Мутновки. Поначалу идти было просто здорово — снег покрывал такой прочный наст, что по нему можно было шагать, как по асфальту, и даже скользить на подошвах ботинок, будто на лыжах. Но незадолго до перевала на другой склон вулкана поднимающееся солнце стало растапливать наст, и вскоре мы начали увязать в снегу. Тут бедный Николя совсем сник. Его трудно винить — внезапный перелет из относительно цивилизованной и уже зеленеющей Москвы в дикую горную лесотундру, заваленную снегом, кого угодно привел бы в шоковое состояние. Естественно, он успел натереть ноги и слегка простудиться, а шестичасовой подъем на перевал окончательно его доконал. С большим трудом мне удалось дотащить его до начала узкого каньона, ведущего к кратеру. Оставалось пройти всего метров двести, хотя и по очень глубокому снегу. Но тут, как нарочно, с одной из стен сорвалась маленькая лавинка и шлепнулась на дно в облаке снеговой пыли. Николя посмотрел на узкую дымящуюся теснину, казавшуюся воротами в ад, и решительно сказал:
— Березина! Дальше я не пойду. Я уже знал, что часто употребляемое Колей слово «Березина» соответствует нашему «хуже некуда» или, более точно, «полный п…ц». Имя белорусской реки, на которой были безжалостно перебиты 30000 больных тифом солдат из отступавшей армии Наполеона, прочно засело в исторической памяти французского народа. Забавно, что лично у меня оно ассоциировалось прежде всего с Березинским заповедником. В конце концов я оставил его отдыхать и любоваться видами, а сам быстренько сбегал до выхода в кратер. Он и летом-то выглядит совершенно фантастически, а зимой и вовсе не поддается описанию, хотя зайти дальше не удалось: времени не было, да и в горячий источник можно провалиться сквозь снеговую крышу. Обратный путь прошел легче — почти все время вниз. Чтобы Коле не было обидно, я повел его через фумарольное поле — выставку разноцветных грязевых ванн, свистящих сольфатар и булькающих луж. В итоге он снова воспрял духом, но заявил, что весь следующий день намерен провести в койке. Это оказалось очень кстати. Из очередной вылазки вернулся мой старый знакомый, технолог Никита, большой любитель природы, знаток Камчатки вообще и района Мутновки в частности. Он предложил мне такой маршрутик, что я оставил Николя восстанавливать силы в койке и горячей речке, а сам еще до полуночи укатил с Никитой на юг. Пластиковые лыжи позволяли буквально лететь по насту, так что рассвет застал нас очень далеко от Мутновки. Отсюда до самых Курил нет ни одного постоянного населенного пункта, кроме трех поселков и биостанции в долине Озерной да заставы на мысе Лопатка. Мы шли по бескрайнему гористому плато, за которым на западе и юге виднелись залитые лунным светом вулканы. К востоку долины ручьев обрывались в бездонные ущелья, по каждому из которых можно спуститься к вершине фьорда. Наконец перед нами открылась небольшая округлая котловина с березовой рощей, в центре которой дымилось горячее озеро. Из озера вытекала речка, через глубокий овраг уходившая в один из каньонов. Метрах в двухстах ниже по течению стояла маленькая избушка — приют егерей, которые раз в год летом обходят территорию заказника. Раздевшись в избушке, мы пошли вверх по руслу реки. Узкий овраг, окруженный вертикальными снеговыми стенами, был весь заполнен паром, и мороз сюда не проникал. Наконец мы плюхнулись в озеро и блаженно разлеглись на мягком дне. И через полчаса начался спектакль. В котловину собирались на ток каменные глухари. Когда совсем рассвело, вокруг нас ходили по снегу не менее сорока угольно-черных в белых пятнах птиц с алыми бровями. Серые глухарки расселись на березах, делая вид, что не интересуются происходящим. Самцы вышагивали взад-вперед, опустив крылья, распустив веером хвост, запрокинув голову и громко щелкая. За год до этого Никита приводил на озеро своего приятеля. Когда они вернулись к избушке, то увидели рядом медведя. Естественно, у них не было ни оружия, ни даже одежды. Ребята не растерялись: один сел другому на спину, и в таком «более высоком» виде они побежали на зверя. Увидев жуткое восьмилапое чудище, орущее в два голоса, мишка тут же испарился. Вообще камчатский бурый медведь считается наименее опасным подвидом, но бывает всякое. В 1990 году вышедший из берлоги медведь, вломившись в теплицу на окраине поселка Большерецк, убил и слегка обглодал работавшего там человека. Когда медведя застрелили, оказалось, что он не был ни ранен, ни особо истощен зимовкой. Все же такие случаи крайне редки. Вот кунаширский медведь человека ест тоже редко, но нападает почему-то довольно часто. Мы в тот день медведей не видели, хотя следов было полно. Обратно в Мутновку по размякшему снегу добежали к ночи, по пути встретив только лису. Камчатская лисица-огневка такая яркая, что кажется стелющимся по снегу языком красного пламени. Пришли мы вовремя: был банный день. Николя, напарившись в бане и наевшись блинов, мирно спал. Утром он снова был в прекрасном настроении. Погода по-прежнему стояла солнечная, и казалось, ничего вокруг не изменилось, вот только выходить надо было уже со второго этажа — так сильно осел снег за пару дней. Обратно мы ехали на гусеничном вездеходе — очень удобно, потому что можно спускаться со склонов поперек серпантина. Еще день в Петропавловске — и мы улетели домой. Этот перелет стоил нам немало нервных клеток: ведь в каждом из пяти пунктов посадки надо было снова проходить паспортный контроль. Денег у нас практически не осталось, так что если бы нас поймали с чужим паспортом, дело было бы плохо. Бедный Коля под конец совершенно обалдел и запутался в географии: все пять аэропортов были построены по одному проекту, так что казалось, что мы часами летаем по кругу. Но всему на свете приходит конец. Я был уверен, что Николя никогда больше не пересечет нашу границу, и вообще у него навсегда останется устойчивый страх перед путешествиями. Но задатки у парня были неплохие, и, как выяснилось, эта короткая вылазка все же сделала из него человека: на следующее лето он повез на Камчатку целую съемочную группу. Правда, когда они должны были проезжать Москву на обратном пути, меня в городе не было, и я не знаю, остался ли кто-нибудь в живых.
Березина, история двенадцатая, в которой автор заглядывает в собственную молодость.
Мы давно назывемся взрослыми И не платим мальчишеству дань, И за кладом на сказочном острове Не стремимся мы в дальнюю даль. Ни в пустыню, ни к полюсу холода, Ни на катере, к этакой матери…
А. Галич. Старательский вальсок
С каждым месяцем путешествовать за границу становилось все проще, а по бывшему Союзу — все сложнее. Самые интересные места теперь настолько труднодоступны, что как бы вообще не существуют. Про них помнят лишь специалисты и местные жители (там, где есть хоть какое-нибудь население). А через несколько десяков лет о многих из них не будет знать никто. Уже сейчас немного найдется людей, которые смогут сказать, что такое хребет ТорреПорреИз, вулкан-остров Ширинки, эксплозивное поле Хыйхойхэйхай, котловина иройландуз или Ороктуктукский Трещинный Лабиринт. Я тоже махнул рукой на развалившийся СССР и переключился на «забугорье». К тому времени мое издательство потихоньку перестало существовать, так и не выпустив в свет перевод «Книги Джунглей» Киплинга, над которым я работал полгода. Гонорар, однако, мне выплатили, что позволило покататься автостопом по Европе и Израилю. Там я немного подработал и стал готовиться к экспедиции в Китай. Выяснилось, что даже с пользующимся всеобщим презрением и ненавистью российским паспортом путешествовать по другим странам дешевле, легче и безопасней, чем по нашей (а в тропики, как я теперь знаю, еще и интереснее). И все же я часто скучаю по утраченной империи, особенно по самым диким уголкам. Ведь ни в одной другой стране мира не осталось таких огромных безлюдных территорий, которые не были бы опошлены и испорчены индустрией массового туризма. Как здорово было бродить по нетронутым горам, лесам и тундрам, каким я тогда был молодым и как ярко воспринимал все новое! Но в мае 1992 года мне удалось ненадолго вернуться в прошлое, навестив одно из самых сказочных мест Союза. Газеты сообщили об извержении вулкана Шивелуч на Камчатке. Конечно, извержения — самое эффектное, что можно увидеть на нашей планете, но истратить триста долларов, отложенных на Китай, я не мог и с отчаянием думал, что редкий шанс упущен. И тут мне снова явилась моя ангелица-хранительница по имени Халявушка. Подруге одной знакомой удалось выйти замуж за француза Николя. Прежде, чем увезти жену в Париж, Коля хотел посмотреть Россию, однако боялся отправиться в неизведанные просторы без надежного проводника из местных. Я предложил ему слетать на Камчатку при условии, что он оплатит мне дорогу. Коля согласился, но меня смущали два обстоятельства. Во-первых, он был слишком «городским» человеком, совершенно не подготовленным к приключениям, без которых поездка на Дальний Восток не обходится никогда. Во-вторых, для иностранцев билеты на самолет стоили втрое дороже — таких денег у парижского студента просто не было. Пришлось пойти на авантюру. Один мой друг чуть-чуть напоминал Колю внешне, и я, взяв его паспорт, по нему провел француза в самолет. Это было довольно рискованно — парень знал по-русски всего несколько слов, так что при паспортном контроле его легко могли отловить. Но не отловили. Еще в Домодедово я высмотрел в толпе пассажиров мужика достаточно «полевого» вида (хотя и в пиджаке) и не ошибся — он оказался бывшим сотрудником Института Вулканологии, геологом-любителем и вообще «нашим» человеком. Так что проблема жилья в Петропавловске тоже отпала. Мы благополучно долетели до Камчатки, полюбовавшись в пути на заснеженную Путорану, знакомый до боли поселок Хандыга и Колымский тракт, а дальше начались трудности. За два года ситуация на полуострове снова резко изменилась. По Институту ходили с потерянным видом сотрудники: об извержении стало известно неделю назад, но никому из них так и не удалось добраться даже в Ключи, не говоря уже про Шивелуч. Вертолет теперь стоил так дорого, что им никто не мог пользоваться, и в Халактырском аэропорту царило запустение. Билеты на самолет до Ключей оказались раскуплены на месяц вперед, теплоход «Петропавловск» больше не курсировал по причине нерентабельности. Есть автомобильная дорога, но на ней в одном месте отсутствовал мост, а в каком состоянии лед на реке, никто не знал. Из-за дороговизны бензина попуток на трассе почти не было, автобус же ходил только до Мильково — это примерно треть пути. Нам ничего не оставалось, как доехать туда и пытаться поймать что-нибудь дальше. В долине Камчатки еще лежали пятна талого снега, на лиственницах только-только набухали почки. В первый день мы напрасно простояли на обочине до вечера, и только утром смогли голоснуть грузовик. Но он довез нас лишь до развилки на Атласово. Мы надрали бересты, развели костерок и стали ждать, собирая с мохового ковра перезимовавшую клюкву. Грустная ястребиная сова глядела на нас с верхушки ели (это как раз самый центр полуострова, и здесь, в более теплом микроклимате, на небольшой территории растет ель). Наконец на дороге появился «газик». Внутри сидело пять человек, все абсолютно пьяные. Рядом с дедком-водилой стояла канистра самогона, к которой он то и дело прикладывался. Но пришлось втиснуться внутрь — другого шанса могло не быть. Вскоре мы встретили грузовик из Козыревска. Шофер сообщил, что извержение давно кончилось — оно свелось к паре пепловых взрывов. Ледоход на Камчатке еще не начался, но лед был в таком состоянии, что переезд закрыли, а паром начнет ходить только летом. «Газик» шел в Эссо, и мы решили отправиться туда: во-первых, красивое место, во-вторых, есть горячие источники, а в-третьих, оно населено в основном коренными жителями — ительменами (камчадалами) и эвенками. К тому же ребята из краеведческого музея недавно восстановили башню старого русского острога. Машина свернула с трассы и пошла к перевалу через Срединный хребет. Но тут дед, окончательно напившись, не удержал руль, и мы оказались в кювете. Нам снова повезло: никто всерьез не пострадал, а всего через час проходивший грузовик вытащил нас на дорогу. Сын старика не пустил его больше за руль и попытался вести «газик» сам. Но он привык к «Жигулям» и вскоре перепутал скорости. Не успели мы проехать и двадцати километров от места первой аварии, как машина оказалась сломанной окончательно. Ребята были в отчаянии: «газик» был основой их благосостояния, поскольку они зарабатывали на жизнь торговлей, доставляя на нем в Эссо разные товары из города. Но делать нечего: пришлось нам всем идти последние 15 километров пешком. В Эссо мы отдохнули пару дней и решили вернуться в Петропавловск. Уже установилась довольно теплая погода, так что мы пошли по дороге, дожидаясь, когда нас кто-нибудь подберет. Ущелье Эссо окружено высокими, покрытыми густой лиственничной тайгой горами и очень красиво. Случайный трактор подбросил нас почти до развилки и высадил на вершине холма, с которого открылся вид на долину Камчатки, заснеженные вершины Восточно-Камчатского хребта, гигантский белый купол Толбачика и на Ключевские вулканы далеко к северу. Даже отсюда они казались чем-то неестественно громадным, особенно идеально правильный конус Ключевской, словно отлитый из льда, с дымящейся верхушкой. На развилке нас подобрал грузовик и в несколько часов довез до города. Пару дней мы слонялись по Петрику, пытаясь взять обратные билеты на самолет, но сумели пробиться только на подозрительный рейс с пятью посадками. До вылета оставалось три дня, и мы решили попробовать съездить на Мутновский — все равно никуда больше из Петропавловска выбраться было невозможно из-за тотального транспортного паралича. От последнего поселка, куда ходит автобус, до Мутновки примерно 60 километров. Мы пошли пешком, надеясь в случае отсутствия попутки переночевать в какой-нибудь из стоящих поблизости охотничьих избушек. Дорога шла вдоль узкой долины, покрытой самым красивым из камчатских лесов
— парковым редколесьем из «танцующей» каменной березы. С погодой повезло необыкновенно: за всю поездку мы ни разу не видели даже маленького облачка. Слева сиял красавчик Вилючик — симметричная двуглавая пирамида, которая летом окрашена в великолепное сочетание угольно-черного, белого и малахитово-зеленого, а сейчас была розовато-золотистой в ярких солнечных лучах. Точно по оси симметрии вулкана проходил вертикальный каньон с большим замерзшим водопадом. На юго-востоке Камчатки выпадает очень много снега, до 20 метров, поэтому весна здесь только начиналась. К полудню мы дошли до засыпанной снегом избушки, рядом с которой дымился обложенный плоскими камнями бассейн — горячий источник. Ниже по склону в зарослях тальника журчала шустрая речка. Я стал растапливать печку, чтобы к моменту, когда мы закончим принимать ванну, вскипятить чайку, а Коля, взяв чайник, пошел за водой. Когда он спустился к ручью, в кустах поднялась мрачная фигура только что вышедшего из берлоги медведя. Тощий облезлый зверь выглядел жутковато, но Николя, к счастью, совсем плохо видел без очков. Он поставил на снег чайник и вежливо сказал:
— Извините, мы заняли ваша избушка… Медведь наклонил голову и поднял одно ухо.
— Ничего, что мы занимали ваша избушка? — еще вежливей спросил Коля. Тут медведь рявкнул и бросился бежать. Николя одел очки, вскрикнул «О, медведь!» и побежал в другую сторону. Я так смеялся, что бедный парень, кажется, здорово на меня обиделся. Но купание в окруженном сугробами горячем бассейне среди залитых солнцем гор и чудесных «танцующих» лесов кому угодно вернуло бы хорошее настроение. Мы весело стрескали обед, не ведая, какие приключения ждут нас впереди. Вечером мы взобрались на «Плато стихийных бедствий». До Мутновки оставалось километров двадцать, и мы уже примирились с тем, что придется идти часть ночи. Но тут внизу появилась ползущая по дороге точка, и вскоре мы голоснули грузовик. Лучше бы мы пошли пешком. В кабине сидели четверо пьяных мужиков, и пришлось ехать в кузове в компании прыгающих бочек. У нас еще была свежа в памяти недавняя авария, а машина выписывала по сугробам такие зигзаги, что только глубина колеи не позволяла ей опрокинуться. Если бы это случилось, достать нас из-под провалившегося в глубокий снег грузовика все равно бы не успели. Бедный Коля, для которого эта поездка вообще была суровым испытанием, просто позеленел, да и мне было здорово не по себе. Стало темнеть, и нам казалось, что мы едем по какой-то другой планете — таким холодным и диким выглядел под звездным небом пейзаж из утонувших в снегу вулканов. К тому же резко похолодало. Наконец из-за поворота показались огни и белые струи пара. Мы приехали. За те пять лет, что я не был в Мутновке, строительство не продвинулось ни на шаг. Все те же обогреваемые горячей водой из-под земли балки, ревущие столбы пара над разведочными скважинами. Вот только входить в домики приходилось через третий этаж — столько навалило за зиму снега. Туристов еще не было, и встретили нас более дружески. Утром мы пошли к кратеру Мутновки. Поначалу идти было просто здорово — снег покрывал такой прочный наст, что по нему можно было шагать, как по асфальту, и даже скользить на подошвах ботинок, будто на лыжах. Но незадолго до перевала на другой склон вулкана поднимающееся солнце стало растапливать наст, и вскоре мы начали увязать в снегу. Тут бедный Николя совсем сник. Его трудно винить — внезапный перелет из относительно цивилизованной и уже зеленеющей Москвы в дикую горную лесотундру, заваленную снегом, кого угодно привел бы в шоковое состояние. Естественно, он успел натереть ноги и слегка простудиться, а шестичасовой подъем на перевал окончательно его доконал. С большим трудом мне удалось дотащить его до начала узкого каньона, ведущего к кратеру. Оставалось пройти всего метров двести, хотя и по очень глубокому снегу. Но тут, как нарочно, с одной из стен сорвалась маленькая лавинка и шлепнулась на дно в облаке снеговой пыли. Николя посмотрел на узкую дымящуюся теснину, казавшуюся воротами в ад, и решительно сказал:
— Березина! Дальше я не пойду. Я уже знал, что часто употребляемое Колей слово «Березина» соответствует нашему «хуже некуда» или, более точно, «полный п…ц». Имя белорусской реки, на которой были безжалостно перебиты 30000 больных тифом солдат из отступавшей армии Наполеона, прочно засело в исторической памяти французского народа. Забавно, что лично у меня оно ассоциировалось прежде всего с Березинским заповедником. В конце концов я оставил его отдыхать и любоваться видами, а сам быстренько сбегал до выхода в кратер. Он и летом-то выглядит совершенно фантастически, а зимой и вовсе не поддается описанию, хотя зайти дальше не удалось: времени не было, да и в горячий источник можно провалиться сквозь снеговую крышу. Обратный путь прошел легче — почти все время вниз. Чтобы Коле не было обидно, я повел его через фумарольное поле — выставку разноцветных грязевых ванн, свистящих сольфатар и булькающих луж. В итоге он снова воспрял духом, но заявил, что весь следующий день намерен провести в койке. Это оказалось очень кстати. Из очередной вылазки вернулся мой старый знакомый, технолог Никита, большой любитель природы, знаток Камчатки вообще и района Мутновки в частности. Он предложил мне такой маршрутик, что я оставил Николя восстанавливать силы в койке и горячей речке, а сам еще до полуночи укатил с Никитой на юг. Пластиковые лыжи позволяли буквально лететь по насту, так что рассвет застал нас очень далеко от Мутновки. Отсюда до самых Курил нет ни одного постоянного населенного пункта, кроме трех поселков и биостанции в долине Озерной да заставы на мысе Лопатка. Мы шли по бескрайнему гористому плато, за которым на западе и юге виднелись залитые лунным светом вулканы. К востоку долины ручьев обрывались в бездонные ущелья, по каждому из которых можно спуститься к вершине фьорда. Наконец перед нами открылась небольшая округлая котловина с березовой рощей, в центре которой дымилось горячее озеро. Из озера вытекала речка, через глубокий овраг уходившая в один из каньонов. Метрах в двухстах ниже по течению стояла маленькая избушка — приют егерей, которые раз в год летом обходят территорию заказника. Раздевшись в избушке, мы пошли вверх по руслу реки. Узкий овраг, окруженный вертикальными снеговыми стенами, был весь заполнен паром, и мороз сюда не проникал. Наконец мы плюхнулись в озеро и блаженно разлеглись на мягком дне. И через полчаса начался спектакль. В котловину собирались на ток каменные глухари. Когда совсем рассвело, вокруг нас ходили по снегу не менее сорока угольно-черных в белых пятнах птиц с алыми бровями. Серые глухарки расселись на березах, делая вид, что не интересуются происходящим. Самцы вышагивали взад-вперед, опустив крылья, распустив веером хвост, запрокинув голову и громко щелкая. За год до этого Никита приводил на озеро своего приятеля. Когда они вернулись к избушке, то увидели рядом медведя. Естественно, у них не было ни оружия, ни даже одежды. Ребята не растерялись: один сел другому на спину, и в таком «более высоком» виде они побежали на зверя. Увидев жуткое восьмилапое чудище, орущее в два голоса, мишка тут же испарился. Вообще камчатский бурый медведь считается наименее опасным подвидом, но бывает всякое. В 1990 году вышедший из берлоги медведь, вломившись в теплицу на окраине поселка Большерецк, убил и слегка обглодал работавшего там человека. Когда медведя застрелили, оказалось, что он не был ни ранен, ни особо истощен зимовкой. Все же такие случаи крайне редки. Вот кунаширский медведь человека ест тоже редко, но нападает почему-то довольно часто. Мы в тот день медведей не видели, хотя следов было полно. Обратно в Мутновку по размякшему снегу добежали к ночи, по пути встретив только лису. Камчатская лисица-огневка такая яркая, что кажется стелющимся по снегу языком красного пламени. Пришли мы вовремя: был банный день. Николя, напарившись в бане и наевшись блинов, мирно спал. Утром он снова был в прекрасном настроении. Погода по-прежнему стояла солнечная, и казалось, ничего вокруг не изменилось, вот только выходить надо было уже со второго этажа — так сильно осел снег за пару дней. Обратно мы ехали на гусеничном вездеходе — очень удобно, потому что можно спускаться со склонов поперек серпантина. Еще день в Петропавловске — и мы улетели домой. Этот перелет стоил нам немало нервных клеток: ведь в каждом из пяти пунктов посадки надо было снова проходить паспортный контроль. Денег у нас практически не осталось, так что если бы нас поймали с чужим паспортом, дело было бы плохо. Бедный Коля под конец совершенно обалдел и запутался в географии: все пять аэропортов были построены по одному проекту, так что казалось, что мы часами летаем по кругу. Но всему на свете приходит конец. Я был уверен, что Николя никогда больше не пересечет нашу границу, и вообще у него навсегда останется устойчивый страх перед путешествиями. Но задатки у парня были неплохие, и, как выяснилось, эта короткая вылазка все же сделала из него человека: на следующее лето он повез на Камчатку целую съемочную группу. Правда, когда они должны были проезжать Москву на обратном пути, меня в городе не было, и я не знаю, остался ли кто-нибудь в живых.