Страница:
Вызов – интеграция этих групп в модернизационный процесс и, одновременно, адаптация институтов модернизации к запросам «авангарда» – «институциональный ремонт».Важный индикатор дисфункций системы государственного управления – смена реакции властей на масштабные сбои системы, в первую очередь на преступления, получившие широкий общественный резонанс, на масштабные техногенные катастрофы и чрезвычайные происшествия. Раньше преобладало высокомерное игнорирование случившегося. Теперь – нервозное наказание «стрелочников», редко поднимающееся до уровня «начальников станции». Разбор причин не поднимается до анализа функционирования институтов, тем более – до сбоев политической системы. В результате теряется шанс на позитивные изменения в институтах, необходимые для успеха модернизации.
В активных слоях и группах, знакомых на деле лишь со своим непосредственным окружением, погруженных в критичную атмосферу популярных порталов и блогов, лишенных убедительной общей картины, разрастается ощущение развала. К этому добавились пессимистические заявления руководителей экономического блока правительства. Сложился парадокс: оценки правительства и оппозиции были и продолжают оставаться гораздо пессимистичнее, чем реальная ситуация. Яркий пример – дискуссия вокруг оценок темпов посткризисного восстановления экономики. Несмотря на почти консенсус по поводу роста в 2010 году, нам твердят, что экономика вернется к докризисному уровню лишь к концу 2012 года. Для этого в 2011-м мы должны просто подпрыгивать на месте. Только в последнее время наметилось признание, что кризис будет преодолен к концу 2011 года.
Такая атмосфера парализует инициативу и предприимчивость. Она уже углубила кризис. Падение реальных доходов было небольшим, а спрос на автомобили снизился более чем вдвое. Это добавило к падению ВВП еще 1–1,5 процента.
Налицо социально-политическая шизофрения: активные люди видят, что успешно работать можно, а информационная среда, и прежде всего блогосфера, убеждает, что Россия – страна идиотской власти.Эксперты, непосредственно знакомые с практикой власти в регионах и на местах, существенно выше, чем население, оценивают ее качество[13]. Хотя здесь сказывается и включенность многих из них в неформальные связи с властью.
Складывается «слоеный пирог» доверия: высокий уровень доверия к непосредственному окружению (семья, друзья, партнеры по бизнесу и контакты во власти); недоверие к безличным институтам власти; высокий уровень доверия к «дуумвирам». Это создает серьезные трудности, так как модель демократической модернизации успешна лишь при адекватном функционировании институтов, основанных на универсалистских ценностях. «Ручное управление», всегда присущее модернизационным проектам, лишь дополняет и корректирует действие таких институтов.
Во влиятельных и национально ответственных группах растет осознание насущной необходимости модернизации, способное преодолеть инерцию, связанную с лавинообразным ростом экономических, социальных и, соответственно, политических рисков.При наличии в России многих предпосылок модернизации дефекты системы управления, недостаток доверия к институтам государства – еще один очень серьезный вызов.
У модернизации нет шансов, если она не ответит на эти вызовы. Но для оптимизма есть шанс: Россия сделала рывок, преодолев олигархический капитализм 90-х.
Новая политико-экономическая и социальная диспозиция создала предпосылки для новой системы, адекватной новым запросам и вызовам, способной модернизировать Россию.Но ко всем этим вызовам добавляется еще один, способный подорвать наши шансы. Нежелание наших властей решать политические проблемы единственно адекватными идейно-политическими методами. Если из социальной теории и есть хоть один надежный вывод, то это то, что политические проблемы невозможно решить бюрократическими средствами. Они достаточны для внешнего контроля, для того, чтобы изгнать их с поверхности, но совсем не годны для решения проблем по существу: двинуть на реализацию масштабного политического проекта крупные социальные группы, если не классы. Необходимое условие успеха модернизации – ответ на вызов: политическое руководство проектом российской модернизации.
При обобщении всех этих вызовов возникает серьезный вопрос:
в какой мере общественно-политическая система страны, включая государственное управление, способна справиться с проектом «модернизация России»?Причем не с каким-либо другим – именно с этим вполне специфичным проектом. Ведь очевидно, что, например, для обеспечения органичного развития нужны одни институциональные ориентиры, а при приоритетах социальной защиты социально уязвимых слоев и групп населения – несколько иные. Модернизация – проект с достаточно специфичными приоритетами, и, соответственно, для его успеха институциональная среда должна отвечать этим специфичным требованиям.
Но модернизация модернизации рознь. Бисмарковская модернизация, например, совсем не сталинская. Следовательно, для того чтобы ответить на заданный выше вопрос, необходимо предварительно определиться со спецификой нашей конкретной российской модернизации.
2
Зачем и какая нам нужна модернизация?
Продолжение споров: специфика
Как мы отметили выше, многие споры уже позади, но есть еще ряд сугубо нерешенных вопросов. Прежде всего о мере уникальности нашей модернизации. Это вовсе не праздный вопрос. Если это уникальная модернизация, то все решения придется искать самим и наново. Если мы имеем дело с «обычной» догоняющей модернизацией, то кое-какие подходы можно «списать» у передовиков. Если же мы имеем дело с модернизацией, хотя и очень специфичной, но все же укладывающейся в общее модернизационное пространство, то вопрос перемещается в область определения общих трендов и специфических отличий.
В предыдущей работе мне пришлось уделить основное внимание проблемам теоретико-методологического порядка, с тем чтобы рассмотреть предпосылки российской модернизации, саму возможность ее проведения и принципы реализации такого проекта. Сейчас пришла пора инструментальных подходов.
Главное, в чем сходятся исследователи модернизационных процессов: модернизация – политический проект, а не инерционное продолжение «естественного» развития. Она, собственно, предназначена, если использовать соответствующую математическую метафору, для схода с одной траектории развития и перехода на другую траекторию. Это важно отметить в связи с тем, что сегодня при обсуждении проблем модернизации проблема смены траектории развития трактуется очень упрощенно – как снижение «сырьевой зависимости». В последнее время сюда добавилась задача большего вклада инновационной компоненты.
Возвращаясь к ранее названным аргументам, можно высказать суждение, что мы все же имеем дело с достаточно специфичным модернизационным проектом, лежащим в соответствующем общем идейно-политическом поле. Все те вопросы, которые задавались в предшествующих модернизационных проектах, должны получить ответ, соответствующий нашим российским специфическим условиям. То есть вопросник задан, но ответы во многих случаях нам придется искать самим.
Так, вряд ли в истории имелся прецедент, когда в процесс модернизации вступает страна со столь разными уровнями развития секторов экономики, от практически модернизованных до просто архаичных. И при этом ставится именно задача модернизации, а не консолидации экономики, снижающей эти разрывы. Модернизации, которая в ряде случаев может эти разрывы лишь усугубить.
Следует ясно понимать, что консолидация, социальная интеграция – это совсем другие проекты, с другими политическими силами поддержки. Попытаться смешать эти проекты – значит не реализовать ни одного и потерять жизненно необходимое историческое время. Угроза такого смешения налицо. Даже в серьезном академическом проекте Института социологии РАН в вопросе «Какая идея должна стать ключевой для модернизации России?» в одном ряду стоят альтернативы: равенство всех перед законом; жесткая борьба с коррупцией; обеспечение социальной справедливости; формирование эффективной инновационной экономики; укрепление силы и могущества державы; возрождение русских национальных ценностей и традиций; расширение свободного предпринимательства и развитие конкуренции; демократическое обновление общества[14]. Ну воля ваша, господа. Не вполне понятно, почему в основе модернизации должна лежать идея? Но важнее, что в одном ряду находятся стратегии, далеко отстоящие от модернизации.
Так, модернизация, как показывает опыт, редко уживается с массовыми представлениями о социальной справедливости. Можно, конечно, сказать, что модернизация требует формирования определенной, довольно специфической социальной справедливости. К этому мы еще вернемся. Но думаю, что респонденты, отвечая на этот вопрос, вряд ли имеют в виду соответствующую модель справедливости. Ценность равенства всех перед законом, получившая, с большим отрывом, первый ранг среди указанных альтернатив, также имеет косвенное отношение к собственно модернизации. Формирование правового государства – задача, безусловно, важная, но, как показывает опыт успешных модернизаций XX века, этот успех достигается при очень разном уровне соблюдения писаных законов.
Грустно все это, когда теряется фокус проекта и под модернизацию подверстываются разные альтернативы развития. Если следовать логике данного проекта, то собственно модернизация не пользуется поддержкой и сейчас нужно заниматься другими компонентами развития.
На этом примере не стоило бы так подробно останавливаться, если бы он не был отражением более широкого стремления уйти от анализа конкретных специфических проблем российской модернизации. Именно модернизации, а не решения сразу всех наболевших проблем. Все сразу не решишь, это хорошо известно. Успех бывает лишь там, где есть понимание конкретных задач в их специфике и очередности.
За благодушество, за маниловщину придется заплатить очень высокую цену – провал проекта со всеми ранее обсужденными трагическими последствиями для судеб страны. Они притупляют чувство опасности, уводят от реальных и очень сложных проблем, решения которых требует успешный модернизационный проект.
Проблема политического измерения модернизации часто рассматривается уж и вовсе кривобоко: сначала либерализация, а затем экономические изменения. При этом совершенно не анализируется цепочка влияния либерализации на модернизационные процессы. «Либералам» эта связь кажется самоочевидной, ровно так же, как «прорабам перестройки» казалась самоочевидной связь между гласностью, демократизацией и решением насущных, просто горящих социально-экономических проблем.
Давайте рассмотрим этот вопрос с конца, как в школьной задачке. Какая конкретно институциональная среда реально необходима ключевым агентам модернизации? Стоит задаться этим вопросом, и станет очевидно, что вряд ли проблемы политической либерализации окажутся на первом месте у этих агентов. Скорее их заботит представительство собственных интересов, для того чтобы формировать стимулирующую институциональную среду. Но как это представительство интересов связано с появлением либеральных персон на федеральных каналах или со снижением барьеров на парламентских выборах? Не окажется ли это представительство еще более ущемленным в реальной расстановке сил и влияний? И не потому ли началу успешной модернизации часто предшествует идеологическая атака на силы «старого режима», с тем чтобы компенсировать сложившуюся либеральную расстановку сил?
Мне ответят, что это скажется на общественной атмосфере, на активности. Думаю, что здесь и сейчас проблема не столько в стимулировании общественной активности, прежде всего бизнеса, сколько в конкретных механизмах трансформации социальных, экономических, да и политических запросов в изменение реального функционирования институциональной среды. Эта проблема гораздо сложнее, чем просто снятие раздражающих административных барьеров.
При этом отметим, что либерализация – приоритет для тех сил, которые косвенно участвуют в процессе модернизации. Так что призыв к ней сильно смахивает на подмену цели. Но учтем и последствия. Либералы традиционно на протяжении веков верят, что «освобождение» всегда ведет к благу народа. Но реалисты должны наперед задуматься, чем конкретно будет заполнен тот вакуум власти, который возникнет в результате ухода «вертикали», и как это скажется на условиях модернизации.
На сей счет есть ряд предположений. На уровне федеральных СМИ этот вакуум заполнится безудержными обличениями журналистов, мягко говоря, не жалующих власть и не сильно заботящихся о последствиях. К ним присоединятся бывшие политики, отодвинутые новой повесткой дня. Доказательство – бесцензурные сайты. Разница только в масштабах контактов и характере реакции на обличения в официальных СМИ, которые будут восприняты как сигнал: «огонь по штабам». К этому добавится мощный вал заказухи наших постолигархических империй. У них денег точно больше. В результате запрос на институциональные изменения будет представлен в основном двумя группами: постолигархами и политическими люмпенами. Хочется повторить за классиком: «шизофрения, как и было сказано».
На уровне субъектов это будет всплывание многих ушедших с поверхности конфликтов, борьба за передел власти и, соответственно, собственности. Хуже того, эта борьба во многих местах примет националистический характер. В принципе эти подавленные конфликты все равно придется решать. Но кажется, лучше их решать на гребне успеха модернизации, при разделе растущего пирога.
Еще хуже сложится ситуация на местах. Там снятие пресса вызовет атаку на тамошние власти многих, действительно живущих очень трудно. К этому следует добавить перспективу демократической легализации смычки местного криминала и власти. Из-под этих глыб нормальным людям вырваться будет не под силу.
Слов нет, перспектива многостороннего обострения ситуации превосходная. Нет, революции не будет, не дождетесь, но о модернизации, требующей социально-политической консолидации, придется забыть.
Также в качестве непреодолимого барьера модернизации выставляется коррупция. Слов нет, коррупция – большая беда, сжирающая огромные ресурсы развития, искажающая национальные приоритеты. Бороться с ней насущно. Но ждать, пока мы победим застарелое зло, не след. Здесь стоит прислушаться к знатоку зарубежных модернизаций академику В. М. Полтеровичу, который указывает на успех модернизаций «азиатских тигров» при высоком уровне коррупции. Значит, и борьба с коррупцией необходима прицельная, остро направленная на преодоление реальных препятствий для модернизационного проекта.
Все сказанное вовсе не означает, что политические изменения нужно отложить до победы модернизации. Напротив, автор изначально отстаивал концепцию интегрированной модернизации. Но именно интегрированной, такой, когда один сегмент модернизации (например, экономика) предъявляет жизненные, очень конкретные требования другому (например, государственной системе поддержки инноваций) и получает адекватный ответ. Тогда проект строится не на мечтаниях политических маниловых, а на предметном прагматическом интересе конкретных слоев и групп – активных участников модернизации. Это уже будет не борьба обличений, а кропотливая работа по модернизации институциональной ткани общества.
При таком понимании интегрированной модернизации главными проблемами становятся:
• идентификация ключевых групп – сторонников модернизации;
• мониторинг реальных запросов этих групп, существенных для их активного участия в модернизационном процессе;
• активный диалог между властью и соответствующими группами на предмет насущного развития институциональной среды;
• способность власти обеспечить развитие институциональной среды, адекватной запросам ключевых групп – участников модернизации;
• создание системы обратной связи между участниками модернизационного процесса и соответствующими властными структурами, позволяющей вести оперативную адаптацию институциональной среды – «институциональный ремонт»;
• и, конечно же, возможно, это самое главное – политическая воля высшего руководства осуществлять интегрированную модернизацию институциональной среды.
Это уже совсем не либерализация, а сложнейшая инструментальная задача, требующая ясного понимания специфики российской модернизации, возникающих институциональных проблем, позиций различных слоев и групп, участвующих как на стороне, так и против модернизационного проекта.
Задача институциональных преобразований в современной России также обладает большой политической спецификой. Как уже отмечалось в предыдущих работах, да и следует из охарактеризованных выше задач, необходимые преобразования могут быть реализованы лишь в рамках демократических процедур. Без этого невозможно ни реализовать функции представительства и нахождения баланса интересов, ни организовать диалог и систему обратной связи. Но и на эту демократическую систему задачи модернизации будут накладывать свои специфические требования и ограничения.
Современная политическая система, как это вполне справедливо отметил Г. О. Павловский, буквально пронизана волюнтаризмом. В условиях слабости и неартикулированности сигналов, посылаемых различными группами, власть сосредоточила в своих руках основные креативные функции и прокладывает курс своими политическими волениями.
В принципе многие успешные модернизации, включая советскую, держались на волюнтаризме лидеров, позволявшем подавлять сопротивление оппонентов. Но на концентрации политической воли и ресурсов можно прокладывать Турксиб и Беломорканал, строить ДнепроГЭС и Магнитку. Однако наша современная модернизация, ориентированная на инновации, на использование рыночных механизмов, требует достаточно тонких инструментов, которые наверху не сконструируешь и внизу не навяжешь. Тем более это не сработает при тонкой институциональной настройке, когда нужен чуткий слух к специальным запросам небольших групп, от которых будет зависеть многое в успехе модернизации. Тут политическая воля необходима совсем для другого: удерживать балансировку системы, не дать проектам сбиться с курса.
Другая угроза для проекта – популизм. В течение десятка лет руководство страны, и прежде всего В. В. Путин, сосредотачивали свои усилия на повышении жизненного уровня людей. Это был подлинно демократический (отнюдь не либеральный) курс, отвечающий запросам большинства населения. Результаты налицо – кардинальный рост жизненного уровня и очень высокий уровень поддержки руководства страны.
Этот уровень поддержки – необходимый стартовый ресурс модернизации. Но налицо стремление и дальше двигаться в том же направлении, просто наращивая социальные расходы. Здесь нужно оговориться, что в последнее время во власти появилась фракция, борющаяся с таким подходом, но борющаяся, мягко говоря, своеобразно. К этому мы еще вернемся при обсуждении проблем «декоративного государства».
Модернизация потому и политический проект, что она требует не просто следовать за текущими запросами всех. Напротив, здесь и сейчас придется выбирать те группы, запросы которых важнее для успеха. А это, в свою очередь, определяется специфическими задачами данного очень специфического проекта. К тому же популизм чаще всего рождается из опасения социальных конфликтов, из неуверенности в легитимности режима и надежности социальной поддержки. Но кризис ясно показал, что здесь особо опасаться нечего, если помнить о необходимости контроля над социальной напряженностью.
Отдельно следует упомянуть и консерватизм. Опросы показывают, что консервативные настроения широко распространены в нашем обществе. Еще свежа память о 90-х, да и терять есть что. Тезис «хуже не будет, так жить нельзя» это уже не про нас. Но, обсуждая проблемы модернизации, следует помнить об еще одном измерении консерватизма.
Сегодня «Единая Россия» взяла на вооружение лозунг консервативной модернизации. Смешная сторона дела заключается в том, что идеологи этой партии сами не могут объяснить смысл этого тезиса. Они лишь попытались скрестить свои прежние лозунги консерватизма с новым курсом на модернизацию. Их оппоненты, заявляющие, что консервативная модернизация – жареный лед, просто не понимают, что в принципе это совсем не глупо.
Изначально консерватизм был течением, отвергавшим идеологические изыски и опиравшимся на практический опыт, на традиционные ценности и верования. Его девиз: не сломано – не чини. Потом новомодные течения сделали консерватизм жупелом, да и сам он, отбиваясь от наскоков, потерял прочный фундамент реализма и практики.
Но собственно концепция интегрированной модернизации покоится на схожих представлениях отказа от идеологического доктринерства, от авантюризма и маниловщины, на обращении к практическому опыту, к тщательному обдумыванию проекта. Консервативным также является подход, направленный на выработку реалистичной программы-минимум, на последовательное продвижение вперед шаг за шагом. Следует учитывать и то, что консервативный принцип римлян festina lente вполне созвучен современным массовым настроениям[15].
Теперь следует обсудить характеристики российского проекта, его критерий и специфику.
В предыдущей работе мне пришлось уделить основное внимание проблемам теоретико-методологического порядка, с тем чтобы рассмотреть предпосылки российской модернизации, саму возможность ее проведения и принципы реализации такого проекта. Сейчас пришла пора инструментальных подходов.
Главное, в чем сходятся исследователи модернизационных процессов: модернизация – политический проект, а не инерционное продолжение «естественного» развития. Она, собственно, предназначена, если использовать соответствующую математическую метафору, для схода с одной траектории развития и перехода на другую траекторию. Это важно отметить в связи с тем, что сегодня при обсуждении проблем модернизации проблема смены траектории развития трактуется очень упрощенно – как снижение «сырьевой зависимости». В последнее время сюда добавилась задача большего вклада инновационной компоненты.
Возвращаясь к ранее названным аргументам, можно высказать суждение, что мы все же имеем дело с достаточно специфичным модернизационным проектом, лежащим в соответствующем общем идейно-политическом поле. Все те вопросы, которые задавались в предшествующих модернизационных проектах, должны получить ответ, соответствующий нашим российским специфическим условиям. То есть вопросник задан, но ответы во многих случаях нам придется искать самим.
Так, вряд ли в истории имелся прецедент, когда в процесс модернизации вступает страна со столь разными уровнями развития секторов экономики, от практически модернизованных до просто архаичных. И при этом ставится именно задача модернизации, а не консолидации экономики, снижающей эти разрывы. Модернизации, которая в ряде случаев может эти разрывы лишь усугубить.
Следует ясно понимать, что консолидация, социальная интеграция – это совсем другие проекты, с другими политическими силами поддержки. Попытаться смешать эти проекты – значит не реализовать ни одного и потерять жизненно необходимое историческое время. Угроза такого смешения налицо. Даже в серьезном академическом проекте Института социологии РАН в вопросе «Какая идея должна стать ключевой для модернизации России?» в одном ряду стоят альтернативы: равенство всех перед законом; жесткая борьба с коррупцией; обеспечение социальной справедливости; формирование эффективной инновационной экономики; укрепление силы и могущества державы; возрождение русских национальных ценностей и традиций; расширение свободного предпринимательства и развитие конкуренции; демократическое обновление общества[14]. Ну воля ваша, господа. Не вполне понятно, почему в основе модернизации должна лежать идея? Но важнее, что в одном ряду находятся стратегии, далеко отстоящие от модернизации.
Так, модернизация, как показывает опыт, редко уживается с массовыми представлениями о социальной справедливости. Можно, конечно, сказать, что модернизация требует формирования определенной, довольно специфической социальной справедливости. К этому мы еще вернемся. Но думаю, что респонденты, отвечая на этот вопрос, вряд ли имеют в виду соответствующую модель справедливости. Ценность равенства всех перед законом, получившая, с большим отрывом, первый ранг среди указанных альтернатив, также имеет косвенное отношение к собственно модернизации. Формирование правового государства – задача, безусловно, важная, но, как показывает опыт успешных модернизаций XX века, этот успех достигается при очень разном уровне соблюдения писаных законов.
Грустно все это, когда теряется фокус проекта и под модернизацию подверстываются разные альтернативы развития. Если следовать логике данного проекта, то собственно модернизация не пользуется поддержкой и сейчас нужно заниматься другими компонентами развития.
На этом примере не стоило бы так подробно останавливаться, если бы он не был отражением более широкого стремления уйти от анализа конкретных специфических проблем российской модернизации. Именно модернизации, а не решения сразу всех наболевших проблем. Все сразу не решишь, это хорошо известно. Успех бывает лишь там, где есть понимание конкретных задач в их специфике и очередности.
За благодушество, за маниловщину придется заплатить очень высокую цену – провал проекта со всеми ранее обсужденными трагическими последствиями для судеб страны. Они притупляют чувство опасности, уводят от реальных и очень сложных проблем, решения которых требует успешный модернизационный проект.
Так, опыт многих модернизаций показал, что модернизаторский восторг, технократическое высокомерное игнорирование насущных нужд классов, остающихся на обочине модернизации, всегда ведет к срыву проекта.Значит, нам предстоит ответить на общий для всех модернизаций вопрос о соотношении усилий по модернизации и по поддержанию социальной стабильности. Здесь у нас также много своей специфики, на которой мы остановимся ниже.
Проблема политического измерения модернизации часто рассматривается уж и вовсе кривобоко: сначала либерализация, а затем экономические изменения. При этом совершенно не анализируется цепочка влияния либерализации на модернизационные процессы. «Либералам» эта связь кажется самоочевидной, ровно так же, как «прорабам перестройки» казалась самоочевидной связь между гласностью, демократизацией и решением насущных, просто горящих социально-экономических проблем.
Давайте рассмотрим этот вопрос с конца, как в школьной задачке. Какая конкретно институциональная среда реально необходима ключевым агентам модернизации? Стоит задаться этим вопросом, и станет очевидно, что вряд ли проблемы политической либерализации окажутся на первом месте у этих агентов. Скорее их заботит представительство собственных интересов, для того чтобы формировать стимулирующую институциональную среду. Но как это представительство интересов связано с появлением либеральных персон на федеральных каналах или со снижением барьеров на парламентских выборах? Не окажется ли это представительство еще более ущемленным в реальной расстановке сил и влияний? И не потому ли началу успешной модернизации часто предшествует идеологическая атака на силы «старого режима», с тем чтобы компенсировать сложившуюся либеральную расстановку сил?
Мне ответят, что это скажется на общественной атмосфере, на активности. Думаю, что здесь и сейчас проблема не столько в стимулировании общественной активности, прежде всего бизнеса, сколько в конкретных механизмах трансформации социальных, экономических, да и политических запросов в изменение реального функционирования институциональной среды. Эта проблема гораздо сложнее, чем просто снятие раздражающих административных барьеров.
При этом отметим, что либерализация – приоритет для тех сил, которые косвенно участвуют в процессе модернизации. Так что призыв к ней сильно смахивает на подмену цели. Но учтем и последствия. Либералы традиционно на протяжении веков верят, что «освобождение» всегда ведет к благу народа. Но реалисты должны наперед задуматься, чем конкретно будет заполнен тот вакуум власти, который возникнет в результате ухода «вертикали», и как это скажется на условиях модернизации.
На сей счет есть ряд предположений. На уровне федеральных СМИ этот вакуум заполнится безудержными обличениями журналистов, мягко говоря, не жалующих власть и не сильно заботящихся о последствиях. К ним присоединятся бывшие политики, отодвинутые новой повесткой дня. Доказательство – бесцензурные сайты. Разница только в масштабах контактов и характере реакции на обличения в официальных СМИ, которые будут восприняты как сигнал: «огонь по штабам». К этому добавится мощный вал заказухи наших постолигархических империй. У них денег точно больше. В результате запрос на институциональные изменения будет представлен в основном двумя группами: постолигархами и политическими люмпенами. Хочется повторить за классиком: «шизофрения, как и было сказано».
На уровне субъектов это будет всплывание многих ушедших с поверхности конфликтов, борьба за передел власти и, соответственно, собственности. Хуже того, эта борьба во многих местах примет националистический характер. В принципе эти подавленные конфликты все равно придется решать. Но кажется, лучше их решать на гребне успеха модернизации, при разделе растущего пирога.
Еще хуже сложится ситуация на местах. Там снятие пресса вызовет атаку на тамошние власти многих, действительно живущих очень трудно. К этому следует добавить перспективу демократической легализации смычки местного криминала и власти. Из-под этих глыб нормальным людям вырваться будет не под силу.
Слов нет, перспектива многостороннего обострения ситуации превосходная. Нет, революции не будет, не дождетесь, но о модернизации, требующей социально-политической консолидации, придется забыть.
Также в качестве непреодолимого барьера модернизации выставляется коррупция. Слов нет, коррупция – большая беда, сжирающая огромные ресурсы развития, искажающая национальные приоритеты. Бороться с ней насущно. Но ждать, пока мы победим застарелое зло, не след. Здесь стоит прислушаться к знатоку зарубежных модернизаций академику В. М. Полтеровичу, который указывает на успех модернизаций «азиатских тигров» при высоком уровне коррупции. Значит, и борьба с коррупцией необходима прицельная, остро направленная на преодоление реальных препятствий для модернизационного проекта.
Все сказанное вовсе не означает, что политические изменения нужно отложить до победы модернизации. Напротив, автор изначально отстаивал концепцию интегрированной модернизации. Но именно интегрированной, такой, когда один сегмент модернизации (например, экономика) предъявляет жизненные, очень конкретные требования другому (например, государственной системе поддержки инноваций) и получает адекватный ответ. Тогда проект строится не на мечтаниях политических маниловых, а на предметном прагматическом интересе конкретных слоев и групп – активных участников модернизации. Это уже будет не борьба обличений, а кропотливая работа по модернизации институциональной ткани общества.
При таком понимании интегрированной модернизации главными проблемами становятся:
• идентификация ключевых групп – сторонников модернизации;
• мониторинг реальных запросов этих групп, существенных для их активного участия в модернизационном процессе;
• активный диалог между властью и соответствующими группами на предмет насущного развития институциональной среды;
• способность власти обеспечить развитие институциональной среды, адекватной запросам ключевых групп – участников модернизации;
• создание системы обратной связи между участниками модернизационного процесса и соответствующими властными структурами, позволяющей вести оперативную адаптацию институциональной среды – «институциональный ремонт»;
• и, конечно же, возможно, это самое главное – политическая воля высшего руководства осуществлять интегрированную модернизацию институциональной среды.
Это уже совсем не либерализация, а сложнейшая инструментальная задача, требующая ясного понимания специфики российской модернизации, возникающих институциональных проблем, позиций различных слоев и групп, участвующих как на стороне, так и против модернизационного проекта.
Задача институциональных преобразований в современной России также обладает большой политической спецификой. Как уже отмечалось в предыдущих работах, да и следует из охарактеризованных выше задач, необходимые преобразования могут быть реализованы лишь в рамках демократических процедур. Без этого невозможно ни реализовать функции представительства и нахождения баланса интересов, ни организовать диалог и систему обратной связи. Но и на эту демократическую систему задачи модернизации будут накладывать свои специфические требования и ограничения.
Современная политическая система, как это вполне справедливо отметил Г. О. Павловский, буквально пронизана волюнтаризмом. В условиях слабости и неартикулированности сигналов, посылаемых различными группами, власть сосредоточила в своих руках основные креативные функции и прокладывает курс своими политическими волениями.
В принципе многие успешные модернизации, включая советскую, держались на волюнтаризме лидеров, позволявшем подавлять сопротивление оппонентов. Но на концентрации политической воли и ресурсов можно прокладывать Турксиб и Беломорканал, строить ДнепроГЭС и Магнитку. Однако наша современная модернизация, ориентированная на инновации, на использование рыночных механизмов, требует достаточно тонких инструментов, которые наверху не сконструируешь и внизу не навяжешь. Тем более это не сработает при тонкой институциональной настройке, когда нужен чуткий слух к специальным запросам небольших групп, от которых будет зависеть многое в успехе модернизации. Тут политическая воля необходима совсем для другого: удерживать балансировку системы, не дать проектам сбиться с курса.
Другая угроза для проекта – популизм. В течение десятка лет руководство страны, и прежде всего В. В. Путин, сосредотачивали свои усилия на повышении жизненного уровня людей. Это был подлинно демократический (отнюдь не либеральный) курс, отвечающий запросам большинства населения. Результаты налицо – кардинальный рост жизненного уровня и очень высокий уровень поддержки руководства страны.
Этот уровень поддержки – необходимый стартовый ресурс модернизации. Но налицо стремление и дальше двигаться в том же направлении, просто наращивая социальные расходы. Здесь нужно оговориться, что в последнее время во власти появилась фракция, борющаяся с таким подходом, но борющаяся, мягко говоря, своеобразно. К этому мы еще вернемся при обсуждении проблем «декоративного государства».
Модернизация потому и политический проект, что она требует не просто следовать за текущими запросами всех. Напротив, здесь и сейчас придется выбирать те группы, запросы которых важнее для успеха. А это, в свою очередь, определяется специфическими задачами данного очень специфического проекта. К тому же популизм чаще всего рождается из опасения социальных конфликтов, из неуверенности в легитимности режима и надежности социальной поддержки. Но кризис ясно показал, что здесь особо опасаться нечего, если помнить о необходимости контроля над социальной напряженностью.
Отдельно следует упомянуть и консерватизм. Опросы показывают, что консервативные настроения широко распространены в нашем обществе. Еще свежа память о 90-х, да и терять есть что. Тезис «хуже не будет, так жить нельзя» это уже не про нас. Но, обсуждая проблемы модернизации, следует помнить об еще одном измерении консерватизма.
Сегодня «Единая Россия» взяла на вооружение лозунг консервативной модернизации. Смешная сторона дела заключается в том, что идеологи этой партии сами не могут объяснить смысл этого тезиса. Они лишь попытались скрестить свои прежние лозунги консерватизма с новым курсом на модернизацию. Их оппоненты, заявляющие, что консервативная модернизация – жареный лед, просто не понимают, что в принципе это совсем не глупо.
Изначально консерватизм был течением, отвергавшим идеологические изыски и опиравшимся на практический опыт, на традиционные ценности и верования. Его девиз: не сломано – не чини. Потом новомодные течения сделали консерватизм жупелом, да и сам он, отбиваясь от наскоков, потерял прочный фундамент реализма и практики.
Но собственно концепция интегрированной модернизации покоится на схожих представлениях отказа от идеологического доктринерства, от авантюризма и маниловщины, на обращении к практическому опыту, к тщательному обдумыванию проекта. Консервативным также является подход, направленный на выработку реалистичной программы-минимум, на последовательное продвижение вперед шаг за шагом. Следует учитывать и то, что консервативный принцип римлян festina lente вполне созвучен современным массовым настроениям[15].
Теперь следует обсудить характеристики российского проекта, его критерий и специфику.
Критерий
Существует много определений и критериев модернизации. Эту проблему мы разобрали раньше[16]. Но это про модернизацию вообще. Также мы стремились указать на специфические отличия модернизации российской, обсуждали ее общие цели и задачи. Теперь важно сфокусироваться на специфике текущей российской модернизации. Для этого можно пойти путем всеобъемлющего описания проекта в его научно-техническом, экономическом и социально-политическом измерениях. Это вообще малоподъемное занятие, да и скорее всего ведущее к множеству внутренних противоречий, инфлирующих все затраченные усилия.
Но можно пойти и другим путем – задать два-три критерия, характеризующих граничные линии проекта, заступить за которые значит лишить его основного смысла. Про один критерий – экономический – говорилось многократно: снижение зависимости экономики страны от волатильности цен на сырьевые ресурсы. Но есть и другой критерий – социологический – создание макросоциальной системы, обеспечивающей активным, квалифицированным и талантливым гражданам России комфортные условия воспроизводства и реализации своего человеческого потенциала. Это социологическое измерение вполне созвучно словам Д. А. Медведева: «Мы должны сделать все, чтобы люди хотели остаться в стране, где они получили образование, – наши люди, молодые люди»[17]. Эта система призвана обеспечить своего рода социальное равновесие с Западом, чтобы лучших не утягивали из дома привлекательные условия труда и жизни, чтобы они оставались дома и работали и на себя, и на Россию.
Предлагаемый критерий – одновременно индикатор, способный тестировать характер модернизации всех основных социальных подсистем. Если дело вдет плоховато, это сразу же проявится в соответствующих оценках и, более того, в поведении наиболее активных, профессиональных и талантливых. Но мониторинг «нерва модернизации» – позиций ключевых для модернизации групп – позволяет корректировать по ходу различные нестыковки и неустройства модернизационного проекта.
Но можно пойти и другим путем – задать два-три критерия, характеризующих граничные линии проекта, заступить за которые значит лишить его основного смысла. Про один критерий – экономический – говорилось многократно: снижение зависимости экономики страны от волатильности цен на сырьевые ресурсы. Но есть и другой критерий – социологический – создание макросоциальной системы, обеспечивающей активным, квалифицированным и талантливым гражданам России комфортные условия воспроизводства и реализации своего человеческого потенциала. Это социологическое измерение вполне созвучно словам Д. А. Медведева: «Мы должны сделать все, чтобы люди хотели остаться в стране, где они получили образование, – наши люди, молодые люди»[17]. Эта система призвана обеспечить своего рода социальное равновесие с Западом, чтобы лучших не утягивали из дома привлекательные условия труда и жизни, чтобы они оставались дома и работали и на себя, и на Россию.
Предлагаемый критерий – одновременно индикатор, способный тестировать характер модернизации всех основных социальных подсистем. Если дело вдет плоховато, это сразу же проявится в соответствующих оценках и, более того, в поведении наиболее активных, профессиональных и талантливых. Но мониторинг «нерва модернизации» – позиций ключевых для модернизации групп – позволяет корректировать по ходу различные нестыковки и неустройства модернизационного проекта.