Дия Гарина. Пойти туда...

   – Ужели все женщины этого племени сражаются так же, как она? Ведомо мне, что много лет назад далеко на юге жили воинственные племена, состоящие из одних женщин. Они даже выжигали себе одну грудь, дабы не была помехой при стрельбе из лука…
   – О, воистину аллах послал мне еще одну удачу – образованного собеседника. Откуда в вашей северной глуши могли узнать об амазонках?
   – Я – всего лишь простой воин, почтенный аль Хусейн, и знаю лишь то, что поведал мне хёвдинг Освальд, избороздивший все полуночные и полуденные моря.
   – Нет, мой спаситель, не думаю, что все женщины ее племени постигли искусство вооруженного боя. Иначе слух об этом разнесся быстрее самума.
   В этот момент девушку подвели к нам, и я, наконец-то, смог хорошенько ее разглядеть. Совсем еще девчонка, лет шестнадцати. Невысокая, худощавая, с большими чуть раскосыми карими глазами, в которых вспыхивали злые огоньки, всякий раз когда она смотрела на араба. Тонкий прямой нос и упрямый чуть выдающийся подбородок, резко контрастировали с пухлыми чувственными губами. Взрывоопасная смесь. Нужно будет как-то отблагодарить ее за спасение, а потом… А потом наши глаза встретились.
   Когда с большим трудом я отвел взгляд, чтобы уставиться на свои испачканные чужой кровью сапоги, мой мозг оказался в состоянии выдать одну-единственную членораздельную мысль: «Не отдам!». Конечно, не отдам! Разве можно страждущему в пустыне путнику отказаться от глотка воды, от прохладной тени, от ласкающей глаз зелени оазиса… Фу, ты, черт попутал, прямо как араб заговорил … Никогда в жизни не чувствовал себя так странно! Даже мое переселение в чужое тело казалось обычным, по сравнению с обрушившимся на меня потоком эмоций. Избитая фраза романистов «влюбился с первого взгляда» не выражала ровным счетом ничего, по сравнению с моим, неожиданно возникшим чувством. Когда на остывающие угли проливается бензин… Нет, не так. Когда просыпается дремавший тысячелетия вулкан… Нет! Когда расколов пространство и время вспыхивает сверхновая… Стоп. Все это жалкие попытки передать, то для чего в нашем мире еще не придуманы слова (или мы их просто забыли?). Короче, я – не я, если как угодно серебром ли, силой, хитростью, не сумею освободить ее. А там видно будет.
   – Почтенный аль Хусейн, оказал бы мне большую услугу, если бы расспросил эту девушку, где она выучилась так владеть мечом, – голос Велеслава был ровен, но я понял, что не одинок в своем безумии.
   – Не думаю, что смогу удовлетворить твое любопытство. За три полные луны, что прошли с того времени, как мы пленили эту дикую кошку, она не ответила ни на один мой вопрос. Я даже до сих пор не знаю, ее имени. При том с моими рабами она переговаривается на 5 известных мне языках.
   – Стало быть, ты поняла меня, – обратился я к девушке, – Можешь ли показать на что еще способна эта нежная ручка?
   Пристально глядя ей в глаза, я тихонько притронулся к тонкой девичьей руке. Если она сейчас ее отдернет… Не отдернула, только вздрогнула слегка. А я будто почувствовал слабый электрический разряд, проскочивший между нами.
   – Пусть принесут мой кинжал и яблоко, – повелительным тоном, словно она не пленница, а, как минимум, прынцесса заморская, приказала девица.
   Араб от удивления потерял дар речи и только открывал и закрывал рот.
   – О каком кинжале говоришь? – спросил я.
   – Они забрали мой кинжал. Пусть принесут и я покажу. Ее речь была отрывистой, с сильным акцентом.
   – Принеси ее кинжал, – обратился араб к одному из охранников, – Ты снова удивил меня Велеслав! Я не слыхал от нее ни слова, а тебе она согласилась показать свое искусство… Вот что значит пригожий молодец!
   Меня так и подмывало возразить, но тут принесли яблоко и кинжал, и я на время забыл обо всем, включая саму девушку. Такой кинжал мне не встречался никогда, Велеславу видимо тоже. Вызывавшее улыбки коллег, увлечение холодным оружием все же сослужило мне службу. Больше всего кинжал напоминал бичву – кривой индийский кинжал с обратной заточкой, только меньших размеров. Очевидно, делался специально под женскую руку. Был он, однако, не стальной, а бронзовый, с вычурными медными украшениями – типично женское оружие. Но почему бронза? Неужели бронзовый век?
   Тем временем, Салим аль Хусейн осторожно передал кинжал и яблоко в руки новой амазонки. Охрана напряглась.
   – Глядите! – воскликнула девушка, и резко подкинула яблоко вверх. На какое-то мгновенье мне показалось, что она кинжалом рисует вокруг падающего яблока замысловатый узор, но через секунду, когда упавший плод развалился на восемь ровнехоньких долек, я смог только удивленно чертыхнуться. Точно так же как и все остальные. Велеслав же, видимо, решил до конца, играть роль невозмутимого, все повидавшего воина, и сумел скрыть свое удивление. Но не от меня. Сказывалось наше вынужденное общежитие. Нужно отметить, что в моей голове потихоньку начинала возникать путаница, и все трудней становилось отличить мысли Игоря Семенова от дум Велеслава. Вероятно, два сознания начинали потихоньку сливаться в нечто единое, обладающее отличительными чертами каждого – благо особых противоречий в наших характерах не наблюдалось, иначе …
   – Ты, верно, хорошо умеешь стряпать, коли так искусна с ножом, – рассмеялся Велеслав (и когда только успел нахвататься от меня иронии).
   – Повтори, коли сумеешь, – ничуть не обиделась девушка и протянула мне кинжал рукояткой вперед.
   Я заметил, как с облегчением вздохнули араб и телохранители, взял кинжал и, взвесив в руке, ответил:
   – А и повторил бы, только мелковат он для меня. Руке ухватиться не за что, да и яблоки переводить жалко. Почтенный аль Хусейн обещал мне в награду, все, что я ни попрошу, – без всякого перехода обратился я к арабу, – Отдай мне свою пленницу, и будем считать, что ты с лихвой отплатил мне за подмогу.
   – Молодость, как степная кобылица неудержима в беге своем … – ни с того ни с сего процитировал Аль Хусейн, – Ты разрываешь мне сердце своей просьбой, ведь я рассчитывал очень выгодно продать ее в западных землях! Но без тебя это сердце могли уже сто раз расклевать вороны. К тому же слово Салима аль Хусейна – не пустой звук. Она – твоя и этому свидетели мои люди, стоящие здесь. Однако, как честный торговец, должен тебя предупредить о качестве товара: у нее дурной нрав, кривые ноги от езды верхом с детских лет, очень маленькая грудь и …
   Не успел он закончить перечисления всех изъянов моего приобретения, как девчонка одним прыжком покрыла разделявшее их расстояние, и, конечно, наделала бы глупостей, не вмешайся я своевременно. Обхватив поперек туловища извивающеюся и вопящую фурию, я отвесил ей пару шлепков пониже спины, что, однако, ничуть не охладило ее воинственный пыл.
   – Шакал питающийся чужими объедками! Чтоб ты проглотил свой поганый язык! Это у меня кривые ноги?! У меня маленькая грудь? Да ты их и не видал никогда, мужеложец! Ты…
   Пришлось покрепче зажать ей рот ладонью, иначе у араба вполне могло иссякнуть терпение.
   – Прими мои извинения, уважаемый аль Хусейн. Моя награда слегка повредилась в рассудке. Но у русичей есть верное средство, для таких случаев – холодная речная вода. Она поможет привести несчастную в разум. Позволь же мне удалиться.
   – О, разумеется, мой спаситель, разумеется, – едва сдерживая раздражение, согласился араб.
   Подхватив поудобнее брыкающуюся и мычащую награду я быстрым шагом пошел к ближайшему ручью, позабыв удивиться тому, что точно знаю, где именно он находится.
   Холодная вода и впрямь сделала свое дело. Через каких-нибудь четверть часа мы мирно сидели на нагретом солнцем валуне, и я слушал историю Асмир (так она назвалась) лишь изредка прерывая ее для уточнений некоторых деталей.
   – Араб сказал, ты из племени, что кочует в низовьях Дона. Как называете вы свой народ? Хазары, иль печенеги?
   – Нет, – она перевела дух и выдавила ненавистное слово, – господин. Наше племя так мало, что у других не осталось в памяти его названия. Сами же мы называем себя асами.
   – Занятно, асами викинги зовут своих богов. Так ты, выходит, богиня? Быть может богиня воров?
   – Ложь! Все это ложь! – Она взвилась как ужаленная. – В племени нашем и слова такого не ведают – вор. Я, глупая, всего лишь хотела поближе разглядеть этих самых прекрасных в мире коней. Но тут на меня набросились со всех сторон, связали, увезли…
   – И ты убила двоих сильных рабов…
   – Да! Убила бы и больше, но у меня кроме кинжала ничего не было!
   – Почему? Коли женщины твоего племени такие же воины как ты, то должны всегда быть при оружии.
   – Наши женщины перестали быть воинами многие и многие зимы назад. Когда-то нас было много, и каждая девушка могла выйти замуж лишь тогда, когда уже убила двоих врагов. Ныне же наши женщины-воины спят в высоких курганах. Только в роду вождя девочек учат сражаться. Но по сию пору ударить женщину нашего племени не может ни один мужчина, кроме отца, если она еще не вышла замуж.
   – А ты уже замужем?
   – Нет.
   – Стало быть твой отец на радостях до синяков поколотит тебя, когда ты возвратишься домой.
   – Как это домой?
   – Так. Я отпускаю тебя, ты не рабыня мне и можешь отправляться на все четыре стороны.
   Видимо человек с высшим образованием неуютно чувствует себя в шкуре рабовладельца, а через десять дней мы уже выйдем в море. Куда я с ней? Обрести и потерять, как и было уже сказано… «Ах, ты старый козел, – прикрикнул я на себя, – на малолеток уже западать начал! Седина в бороду, – бес в ребро?» То, что в это время и на Руси, а тем более на Востоке, шестнадцать лет – самый брачный возраст, я старался не вспоминать. У Велеслава, наверное, были и другие неясные мне причины освободить Асмир, но вот реакция на собственные слова у нас была идентичной. Никогда бы не подумал, что произнеся эту фразу, я причиню себе такую боль. Заныло где-то за грудиной, горло сдавил спазм. Ни дать, ни взять полосуешь по живому тупым ножом. Но еще удивительней была реакция Асмир. Она гордо выпрямилась и, вскинув голову, звонко произнесла:
   – Мой господин не доволен покупкой? Быть может, его смущают мои кривые ноги или маленькая грудь? При этом она одним движением скинула свою просторную рубаху, обнажив прекрасной формы грудь вовсе даже и не маленькую.
   Я всегда плохо понимал женщин. А эту видимо не пойму никогда. То она жизнь готова отдать, лишь бы не стать рабыней, то возмущается, что ее отпускают на свободу. Где тут логика, я вас спрашиваю?
   Чувствуя, что Асмир вот-вот разревется, я поспешил ответить:
   – Ты спасла мне жизнь, я должен был отплатить тебе. И, одень рубашку, вон араб на тебя уставился.
   Уловка сработала безотказно. Асмир моментально облачилась и принялась вертеть головой в поисках глазастого араба, а, не найдя, перевела взгляд на мою ухмыляющуюся физиономию.
   – Ты тоже спас мне жизнь, господин. Но теперь отнимаешь ее. От мест, где кочует мое племя, мы добирались сюда больше трех лун. Далеко ли я сумею дойти одна в чужой стране? Да за ближайшим поворотом меня будут поджидать те разбойники, которых мы разогнали. Господин подумал, что они сделают со мной?
   – Да не могу я взять тебя на корабль! Этот поход будет самым трудным. Мы не торговать, а воевать идем. Женщина на боевом корабле! Да меня засмеют, едва я заикнусь об этом!
   – Мой господин…
   – Да какой я тебе господин! Повторяю, ты больше не рабыня. Зови меня Велеславом. Ладно. Может найду, куда тебя пристроить в Хольмгарде. Есть там у меня родня… Эх, как я еще все это Освальду объясню? Ведь везти тебя туда, опять-таки на корабле придется… Может лучше с арабом договориться? Он в ту же сторону направляется…
   – Ужели ты думаешь, что он не продаст меня при первом удобном случае?
   – Вот ведь пристала, как банный лист! Добро! Паду в ноги Освальду. Авось не слишком осерчает… А пока давай возвращаться. До места с караваном пойдем. Так верней будет. У меня тоже эти людишки лихие из головы не идут.
   – Велеслав… – робко попросила Асмир, – мой кинжал…
   – Что, кинжал?
   – Это кинжал моих предков, я не могу видеть его в чужих руках…
   – А ты не гляди, – буркнул я. Вот она – женская благодарность! Такой девице палец в рот не клади, по локоть руку откусит. Теперь еще ей и кинжал подавай!
   Бормоча про себя какие-то проклятья, я подхватил ее под руку и потащил обратно на поляну. Караван был уже готов тронуться в путь. Араб пытался с помощью раба взгромоздится на своего арабского жеребца, но раненая нога всякий раз его подводила. Оставив Асмир на краю поляны, я подошел к нему и почтительно поклонился.
   – Дозволит ли мне почтенный Салим аль Хусейн проделать часть пути со своим караваном?
   Бросив свои тщетные попытки сесть в седло, купец благосклонно кивнул и я продолжил:
   – Осмелюсь обратиться к почтенному с еще одной просьбой…
   Араб заинтересованно взглянул на меня, и я решился:
   – Кинжал моей рабыни остался у почтенного аль Хусейна. Могу ли я выкупить его?
   – Ну, разумеется, храбрый юноша, только…
   Достал он меня этим «храбрым юношей», неужели не может по-человечески говорить!
   – Только сумеешь ли ты возместить мне его стоимость?
   Не вдаваясь в долгие разговоры, как говориться, – торг здесь не уместен, я снял с шеи серебряную гривну, подарок Освальда, и молча протянул купцу. Если откажет, плюну и уйду, обойдемся без кинжала.
   – Из тебя вышел бы неплохой купец, Велеслав. Ты верно угадал цену этой старинной вещи. – промурлыкал довольный Аль Хусейн. И, вопреки моим опасениям, сейчас же приказал принести кинжал.
   Пока рабы искали острую вещицу, араб принялся советоваться с проводником, где лучше устроиться на ночлег. Проводник, косоглазый рыжий малый, все чего-то терся и мялся, предлагая то одно место, то другое. В конце концов, арабу надоело и он наехал на проводника, сказав, чтобы тот выбирал быстрей иначе за свои труды не получит ни единого динрхема.
   – Есть тут неподалеку одно местечко, как раз к темноте поспеем, – вынес свой вердикт проводник. Что-то в его голосе мне не понравилось, слишком уж он бодро он это произнес. И тут же перевел дух, будто гору с плеч свалил. К чему бы это? Дорогу позабыл что ли?
   Но тут принесли кинжал, и я напрочь выбросил из головы странноватого Сусанина. Приняв клинок, милый сердцу моей бывшей рабыни, я еще раз поблагодарил Салима и удостоился чести быть приглашенным в его шатер, как только мы остановимся на ночлег.
   Дальнейший наш путь протекал без особых приключений. Асмир бодро вышагивала рядом со мной, по извечной женской привычке засыпая меня градом вопросов. Мое любопытство тоже не дремало, и я потихоньку вытягивал из нее информацию, касающуюся главным образом ее путешествия. Нужно же мне было выяснить, какой у нас век на дворе?
   – Ты говорила, вы через Киев проезжали? Здрав ли тамошний князь?
   – Слыхала, что князь, Владимир, здоров телесно, но душа его страждет. Не угодны ему более ваши прежние боги. Теперь он кланяется Распятому. Жрецов из Византии привечает. Им в угоду даже гарем свой распустил…
   – Это он зря. – вырвалось у меня ехидное замечание.
   А сам все пытался припомнить, когда было крещение Руси? Х век? Господи, да какая разница, десятый, девятый или одиннадцатый? Что мне с Асмир делать? Вот в чем вопрос. Пора признаться самому себе, что с самого начала воспринял ее, как свою вторую неизвестно, где шлявшуюся, половину. И, она, кажется, чувствует нечто похожее. Вон как бойко лопочет со мной, ни дать ни взять, тыщу лет знакомы. Н-да-а-а. Именно что тысячу. Я себя здесь таким стариком ощущаю… А ей шестнадцать всего. Она есть маленький кляйнер – в дочки мне годится. Стоп. Сколько же Велеславу? Араб меня через слово юношей обзывал, но борода растет отнюдь не юношеская. Эх, зеркала нет, поглядел бы каков я в этой жизни.
   Мысль о том, что мое «Я» находится сейчас в одном из своих предыдущих воплощений, не давала мне покоя с самого начала. Какая бы бредовая она не была, но иного объяснения я пока не видел. То, что наши с Велеславом сознания постепенно объединялись в одно целое меня не смущало. Напротив, было очень приятное чувство, что я обретаю именно те черты, которые в силу различных причин так и не смогли должным образом проявиться во мне. «Наконец-то, повернусь к миру другой своей гранью. Не человек – стакан граненый», – ершился я по старой привычке. Кстати, о стаканах. Нет ли тут поблизости, какого-нибудь ручья. Что-то душно стало, видать к грозе. Услужливая память подсказала, что за ближайшим поворотом из под корней огромной, в три обхвата березы бил чистейший родник, от леденящей воды которого ломит зубы даже в самую крутую жару. Мальчишкой, я часто засиживался в густой тени великанского дерева и грезил непонятно о чем…
   Ага, значит я уже воспринимаю воспоминания Велеслава, как свои собственные. Интересно, а как чувствует себя он? Неужели ему мерещатся мигающий монитор в моей лаборатории, сорванец Денис, околачивающий вместе со мной боксерскую грушу, расчесывающая волосы Ольга. Ольга… Впервые с момента моего появления здесь я вспомнил о ней. Как же, не до того было – бой, Асмир, любовь-морковь. Неужели я больше ее не увижу? Что-то горячо плеснуло в груди; надо же, а я думал, что все давно остыло… Ошибочка вышла, однако. Только как же Асмир?
   Ничего не подозревающая о моих метаниях Асмир продолжала жизнерадостно щебетать про то, как князь Владимир приказал сбросить в Днепр деревянного идола Перуна в месте с десятком менее почитаемых русичами богов. Что-то в этой истории с кадровыми перестановками внутри божественной иерархии больно царапнуло намеком на мои собственные проблемы. Ладно, проехали. В смысле – приехали. Вот она поляна с родником.
   – Добрались, – обрадовано сообщил проводник. – Здесь и заночуем.
   – Ставьте шатры, – приказал араб, и, повернувшись в нашу сторону, добавил. – Сегодня вечером ты – мой гость, Велеслав. Тебе приготовят отдельный шатер, чтобы ты мог как следует отдохнуть от ратных трудов. А после я буду ждать тебя в своем скромном шатре, дабы насладиться беседой и ароматным вином. Эй, осторожнее! Не смей его взбалтывать, нечестивец! – прикрикнул он на раба несущего два больших кувшина. – Великий грех, для правоверного – пить вино, но отказаться от него – великая глупость.
   – Благодарю за приглашение, почтенный аль Хусейн. По счастью наша вера не запрещает веселить душу и тело хмельным.
   – Я пришлю за тобой, когда зайдет солнце. А пока воспользуйся моим гостеприимством – располагайся. Думаю, ты не будешь скучать в ожидании, – усмехнулся араб, покосившись на стоящую возле меня девушку.
   Вместо ответа я поклонился, радуясь, что у Асмир хватило ума и выдержки промолчать. В суматохе разбиваемого лагеря мы проследовали к выделенному для нас шатру, в котором обнаружились две удобные лежанки, покрытые довольно чистым небеленым полотном.
   Я стянул с себя кольчугу и с наслаждением вытянулся; все-таки день сегодня выдался не из легких даже для моего не избалованного излишествами тела. Асмир присела было на соседнюю лежанку, но тут же вскочила.
   – Скоро вернусь! – бросила она и пулей вылетела из шатра. Или мне следовало сказать: стрелой? Куда ее черти понесли? Оставив вопрос висеть в воздухе, я прикрыл глаза и начал проваливаться в сладкую дрему. Белый туман замаячил перед глазами. Нет, надо проснуться. Что-то не так, что-то не…
   Проснулся я от громкого покашливания. Какое-то время не мог понять, где же нахожусь – темнота, хоть глаз коли. Потом послышалось шуршание материи и перед глазами образовался кусок потемневшего почти до полной черноты неба с яркими иглами звезд. Грубый голос стоявшего у входа телохранителя проинформировал:
   – Салим аль Хусейн ожидает доблестного Велеслава в своем шатре.
   – Передайте почтенному, что я скоро буду. – отозвался я.
   Телохранитель растворился во тьме, а я быстро огляделся в поисках моей не в меру прыткой спутницы. Не нашел и выругался: вот, черт, сбежала! Ладно, не маленькая, знает, что делает. Ничего с ней не случится. А если случится… Вот ведь проблема ходячая, с некривыми ногами… Ладно, без паники. Араб ждет, – воспользуемся же его приглашением. Только будем очень осторожны. Особенно в вине.
   Войдя в шатер, довольно сносно освещенный расположенными по углам лучинами, я сразу уставился на очень низкий округлый столик с многочисленными, аппетитными кушаньями. Рот моментально наполнился слюной, а в желудке сыграли всеобщую побудку. Весь долгий и хлопотливый день у меня маковой росинки во рту не было. Салим аль Хусейн вальяжно расположившись у дальней стороны стола, покуривал кальян и понимающе мне улыбался.
   – Садись, храбрый Велеслав, отведай моего скромного угощения.
   – Благодарствую, – ответил я, и сел поджав ноги, подражая арабу.
   Ничего себе скромное угощение! Кроме четырех видов мяса и дичи я насчитал не менее дюжины плошек с разными закусками и закусочками. Наши чаши уже были наполнены вином, а два кувшина ожидали своей очереди на отдельной подставке. Тщетно поискав глазами тарелки и приборы, я вспомнил, что вилки еще не изобретены, и вытащил из ножен свой кинжал, с помощью которого надеялся смести со стола все до чего смогу дотянуться.
   – Пью за своего избавителя, – вопреки всем восточным обычаям сразу взял быка рога аль Хусейн. Что ж, под такой тост грех не выпить. Но будем осторожны, еще неизвестно какое это вино. Насколько мне помнится, именно арабы подарили человечеству спирт.
   Я молча склонил голову в ответ и пригубил из своей чаши… М-м-м, вот это да! Я, конечно, не специалист в области винопития, но могу сказать, что такого вина в жизни не пробовал. Оно пьянило и бодрило одновременно, оставляя на губах привкус каких-то восточных пряностей. В общем, не вино, а сказка Шахерезады. Не захмелеть бы раньше времени, – закусывай, Велеслав, закусывай. Эти вина, штука коварная, чуть зазеваешься, а ноги уже и не идут. Потекли блаженные минуты – мы ели, пили и говорили ни о чем. Так продолжалось довольно долго…
   Странно. Моя рука с кинжалом, на котором висел кусок исходящего соком мяса, почему-то сбилась с маршрута и безвольно упала на заваленный костями стол. А голова видимо решила рассмотреть наколотое мясо вблизи, и стала клониться все ниже и ниже. Эй, Велеслав, ты что, уже напился? Рановато после всего лишь шести чаш. Эй-эй, да я никак падать собрался? И тут мне стало страшно, – я понял, что Велеслав отключается, а я ведь не могу контролировать тело самостоятельно. Вино отравлено? Старый арабский хрыч решил таким образом отблагодарить своего спасителя? Тут краем глаза мне удалось заметить, что араб выронив чашу, уткнулся лицом в какой-то салат (до боли знакомая картина) и громко по-молодецки захрапел. Значит, в вино всего лишь подсыпали сонного зелья. Всего лишь! Да мы сейчас такая легкая добыча – бери, кто хочет. Не зря мне косоглазая рожа проводника не понравилась. Сговорился, видать, с разбойничками. Даже место для ночлега выбрал так, чтобы им награбленное далеко не таскать, не мучиться. А может быть и не он один с ними в долю вошел. Блеск арабского золота еще кое-кому ослепил глаза и совесть.
   Словно в подтверждение моих слов, от входа донеслась приглушенная возня и тихое такое бульканье, от которого мороз пошел по коже. Так, охрану уже сняли, сейчас войдут и чик-чирик ножом по горлу. Или мечом. Мне уже будет все равно чем. Сознание Велеслава спит, телом я управлять не могу… Что же вот так просто ждать старуху с косой? Хренушки! Смешав в сумасшедший коктейль волю и жажду жизни, любовь и ненависть, я сконцентрировался на руке с чудом не выпавшим кинжалом, и попытался ею пошевелить. Получилось! Но чувство было такое, будто я пытаюсь сдвинуть с места груженый «Камаз». О’кей, значит мы еще посмотрим… Теперь ноги. Левая… Правая… Нет встать, а тем более идти, у меня не вышло. Максимум на что я оказался способен, это передвигаться на четвереньках. Представляю, какое это было уморительное зрелище, вот только смеяться почему-то не хотелось. Быстрее к задней стенке шатра. Еще быстрее… Время спрессовалось в упругий леденящий поток, который мне приходилось раздвигать при каждом движении. Вот она стенка, из плотной узорчатой ткани. Теперь прорезать кинжалом дыру… Почему они медлят? Хотят убедиться, что мы оба в отключке?
   Холодный ночной воздух, казалось, придал мне сил. Я уже был на полпути к спасительным кустам, когда почувствовал всю тщетность моих усилий. В лагере царила суматоха, кто-то успел поднять тревогу, но было уже слишком поздно. В свете горящих костров и факелов нападавших, бестолково метались черные тени, уже потерявшие всякое сходство с живыми людьми. Вскоре они перестанут быть живыми… И я составлю им компанию, потому что один из разбойников последовал за мной через дыру в шатре. Я услышал его приближающееся хриплое дыхание, и даже спиной ощутил, как он замахивается ножом. Ни повернуться, ни увернуться я уже не успевал. Даже испугаться как следует не получилось, – видимо снотворное подействовало и на меня.
   Мне оставалось только упасть ничком, ни на что особо не надеясь, но просто так дать себя зарезать было выше моих сил. Клинок направленный в сердце не нашел его там где ожидал, и по инерции пролетел вниз; я почувствовал, как он вошел в тело где-то в районе левой почки. Разбойник возмущенно зарычал, вырвал нож и снова замахнулся… Теперь все. В ожидании удара я сжался, но вместо хруста рассекаемой плоти услышал его приглушенный вскрик, быстро перешедший в квохтанье. Из последних сил повернув голову, я увидел в колыхающемся свете силуэт Асмир с кинжалом в левой руке, правой она пыталась зажать мою рану какой-то не слишком чистой тряпицей. «Если не умру от потери крови, то здешняя антисанитария все равно меня доконает» – мелькнула непрошеная мысль.