Страница:
Зенон. Все неподвижно и неизменно
Еще одним представителем элейской школы был Зенон. Он разработал знаменитые доказательства, подтверждающие идеи Парменида, говорившего, что чувства нас обманывают, а правильную картину мира может нарисовать только разум. Говоря иначе, действительно существует не то, что мы видим, а то, что мы можем представить в мыслях. Например, мы видим, что все вокруг нас движется и меняется. Однако при попытке не наблюдать, а предполагать движение и изменение, то есть представлять его с помощью разума, получаются неразрешимые противоречия. Значит, движение и изменение не существуют, так как их невозможно представить в мыслях.
Зенон прославился тем, что создал доказательства этих на первый взгляд странных утверждений, называемые апориями, или парадоксами. Апория, или парадокс, – это неожиданная и удивительная мысль, в которой сталкиваются два противоположных суждения, одновременно являющихся истинными, это мыслительное затруднение, безвыходное положение или тупик разума, это такое утверждение, которое полностью расходится с привычными и общепризнанными идеями, говоря проще, неразрешимое противоречие. С помощью таких апорий Зенон пытался доказать, что движение, наблюдаемое нами, на самом деле не существует, потому что когда мы начинаем размышлять о нем, то наталкиваемся на непреодолимые трудности.
Первая его апория называется дихотомией (от греч. – последовательное деление пополам: dicha – на две части и tome – сечение). Допустим, некое тело (предмет) должно переместиться из точки А в точку В. Но сначала оно должно преодолеть половину (1/2) этого пути (ведь не пройдя половины, нельзя пройти и весь путь). Но прежде чем тело пройдет половину пути, ему надо пройти четверть (1/4) этого пути (ведь не пройдя четверти пути, нельзя пройти его половину). Но прежде чем оно пройдет четверть пути, ему надо пройти 1/8 пути, а перед этим – 1/16, а еще раньше – 1/32, а до этого – 1/64 пути и так далее до бесконечности. Получается, что телу надо пройти бесконечное количество участков на своем пути. А можно ли пройти бесконечность? Нельзя! Стало быть, тело никогда не переместится из точки А в точку В. Вообще-то мы знаем, что переместится, постоянно наблюдая вокруг себя перемещение разных тел, но приведенное рассуждение заставляет нас сделать вывод о том, что не сможет. Мы только что увидели, как столкнулись два разных представления: чувственное и разумное. Глаза говорят нам о том, что движение возможно (видим же мы вещи движущимися), а разум – о том, что оно невозможно (это только что было доказано дихотомической апорией).
Другая апория Зенона является более известной и называется «Ахиллес и черепаха». Вслед за медленно ползущей черепахой идет быстроногий Ахиллес. Причем он идет в 10 раз быстрее, чем она, и он ее никогда не догонит. Этого не может быть, скажете вы, любому понятно, что он ее и догонит, и перегонит. С точки зрения чувств это верно. Но если попытаться не чувственно представить, а осмыслить эту ситуацию, то вывод будет совершенно иным. Итак, когда Ахиллес, идя вслед за черепахой, пройдет расстояние, разделяющее его и черепаху, она за это же время пройдет 1/10 этого расстояния (ведь она идет в 10 раз медленнее) и на 1/10 пути будет впереди него. Когда он пройдет эту 1/10 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/100 этого пути и на 1/100 будет впереди него. Когда Ахиллес пройдет эту 1/100 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/1000 этого пути и на эту 1/1000 будет впереди него. И так до бесконечности: расстояние между Ахиллесом и черепахой будет постоянно сокращаться, но окончательно он ее никогда не догонит.
Говорят, что однажды Зенон рассказал эту апорию в собрании своих коллег, а один философ в ответ начал просто молча ходить по комнате, тем самым как бы говоря собравшимся: «Смотрите, я же двигаюсь, а Зенон утверждает, что движение невозможно». Однако это хождение по комнате вовсе не опровергло зеноновскую апорию: ведь ходящий философ доказывал возможность движения чувственно (смотрите, я двигаюсь), а Зенон создал рациональное доказательство против возможности движения. Эту апорию по-разному пытались опровергнуть, но прошло более двух тысяч лет, и никто не смог выдвинуть достойного и окончательного ее опровержения.
По поводу этой апории А.С. Пушкин писал:
Зенон прославился тем, что создал доказательства этих на первый взгляд странных утверждений, называемые апориями, или парадоксами. Апория, или парадокс, – это неожиданная и удивительная мысль, в которой сталкиваются два противоположных суждения, одновременно являющихся истинными, это мыслительное затруднение, безвыходное положение или тупик разума, это такое утверждение, которое полностью расходится с привычными и общепризнанными идеями, говоря проще, неразрешимое противоречие. С помощью таких апорий Зенон пытался доказать, что движение, наблюдаемое нами, на самом деле не существует, потому что когда мы начинаем размышлять о нем, то наталкиваемся на непреодолимые трудности.
Первая его апория называется дихотомией (от греч. – последовательное деление пополам: dicha – на две части и tome – сечение). Допустим, некое тело (предмет) должно переместиться из точки А в точку В. Но сначала оно должно преодолеть половину (1/2) этого пути (ведь не пройдя половины, нельзя пройти и весь путь). Но прежде чем тело пройдет половину пути, ему надо пройти четверть (1/4) этого пути (ведь не пройдя четверти пути, нельзя пройти его половину). Но прежде чем оно пройдет четверть пути, ему надо пройти 1/8 пути, а перед этим – 1/16, а еще раньше – 1/32, а до этого – 1/64 пути и так далее до бесконечности. Получается, что телу надо пройти бесконечное количество участков на своем пути. А можно ли пройти бесконечность? Нельзя! Стало быть, тело никогда не переместится из точки А в точку В. Вообще-то мы знаем, что переместится, постоянно наблюдая вокруг себя перемещение разных тел, но приведенное рассуждение заставляет нас сделать вывод о том, что не сможет. Мы только что увидели, как столкнулись два разных представления: чувственное и разумное. Глаза говорят нам о том, что движение возможно (видим же мы вещи движущимися), а разум – о том, что оно невозможно (это только что было доказано дихотомической апорией).
Другая апория Зенона является более известной и называется «Ахиллес и черепаха». Вслед за медленно ползущей черепахой идет быстроногий Ахиллес. Причем он идет в 10 раз быстрее, чем она, и он ее никогда не догонит. Этого не может быть, скажете вы, любому понятно, что он ее и догонит, и перегонит. С точки зрения чувств это верно. Но если попытаться не чувственно представить, а осмыслить эту ситуацию, то вывод будет совершенно иным. Итак, когда Ахиллес, идя вслед за черепахой, пройдет расстояние, разделяющее его и черепаху, она за это же время пройдет 1/10 этого расстояния (ведь она идет в 10 раз медленнее) и на 1/10 пути будет впереди него. Когда он пройдет эту 1/10 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/100 этого пути и на 1/100 будет впереди него. Когда Ахиллес пройдет эту 1/100 пути, то черепаха за это же время пройдет 1/1000 этого пути и на эту 1/1000 будет впереди него. И так до бесконечности: расстояние между Ахиллесом и черепахой будет постоянно сокращаться, но окончательно он ее никогда не догонит.
Говорят, что однажды Зенон рассказал эту апорию в собрании своих коллег, а один философ в ответ начал просто молча ходить по комнате, тем самым как бы говоря собравшимся: «Смотрите, я же двигаюсь, а Зенон утверждает, что движение невозможно». Однако это хождение по комнате вовсе не опровергло зеноновскую апорию: ведь ходящий философ доказывал возможность движения чувственно (смотрите, я двигаюсь), а Зенон создал рациональное доказательство против возможности движения. Эту апорию по-разному пытались опровергнуть, но прошло более двух тысяч лет, и никто не смог выдвинуть достойного и окончательного ее опровержения.
По поводу этой апории А.С. Пушкин писал:
И действительно, видим же мы совершенно отчетливо, что Солнце движется по небу каждый день с востока на запад, а на самом-то деле оно неподвижно (по отношению к Земле). Так почему бы нам не предположить, что и другие вещи, которые мы видим движущимися, на самом деле могут быть неподвижными, и не спешить с утверждением о том, что Зенон был не прав?
Движенья нет, сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не мог он возразить;
Хвалили все ответ замысловатый.
Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами
Солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.
Гераклит. Хаос и Логос
Выдающимся представителем досократического периода греческой философии был Гераклит Эфесский. Главная мысль его учения выражена в знаменитых словах: «Все течет, и ничто не становится», то есть все в мире вечно движется и меняется, ничто не пребывает в неизменном состоянии. А если мы что-либо и видим неизменным, то только потому, что не замечаем происшедших изменений. Так, например, дважды нельзя войти в одну и ту же комнату. Почему? Ведь сколько ни заходи в нее – всегда одни и те же стены и окна, пол и потолок, столы и стулья. Но это только на первый взгляд. Когда мы заходим в комнату второй раз, там уже совсем другая комбинация молекул (частиц) воздуха, уже произошли невидимые микропроцессы (изменения) в веществе, из которого сделаны стены и потолок. Значит, это уже не абсолютно та же самая комната, какая была совсем недавно. Точно так же меняется и все остальное. Да и в нашем собственном организме происходят тысячи не ощущаемых нами химических и физических реакций (различных изменений) в секунду, и мы сами в каждый момент времени уже не те, что были мгновение назад.
Все движется и меняется («нельзя дважды войти в одну и ту же воду»). Мир, в котором нет ничего устойчивого и постоянного, является беспорядочным, или хаотичным. Но только таким он и может быть. Вообще изменение и движение – единственно возможный способ существования мироздания. Хаос (беспорядок) мира – это главный его принцип, или закон (Логос). Говоря иначе, высший закон всего заключается в том, чтобы все было хаотичным. Но закон – нечто стабильное и упорядоченное. Получается парадокс (удивительная ситуация): высшая упорядоченность мира заключается во всеобщей беспорядочности, или хаотичности. Два противоположных начала – Хаос и Логос, оказывается, тесно взаимосвязаны и, как ни странно, тождественны (равны одно другому).
Точно так же, говорит Гераклит, и все состоит из противоположностей: мокрое и сухое, теплое и холодное, темное и светлое, день и ночь, расцвет и упадок и так далее. Противоположности борются одна с другой: например, день – с ночью, весна – с зимой, радость – с печалью. Борьба противоположных начал и является источником вечного движения и изменения. Если бы противоположностей не было, то ничто не менялось бы. Но противоположности не только борются, но и образуют единство. Так, например, мокрое – противоположность сухого. Но почему оно мокрое? Только потому, что когда-то было сухим, намокло и превратилось в мокрое. Получается, что если бы оно не было сухим, то никак не могло бы стать мокрым, и наоборот. Или, допустим, существовал бы только день, а ночи не было бы вовсе. Знали бы мы тогда, что такое день? Нет. Мы только потому и знаем о дне, что есть его противоположность – ночь. Следовательно, противоположности одна без другой не существуют, одна другую дополняют, одна из другой следуют и одна другую предполагают. Они находятся не только в состоянии вечной борьбы, но еще и пребывают в нерушимом единстве. Эта важная закономерность мироздания, о которой говорит Гераклит, – единство и борьба противоположностей, – является главным принципом диалектики – учения о всеобщей связи и вечном изменении вещей. Диалектические идеи высказывали многие философы. Первым же греческим мыслителем, воззрения которого целиком посвящены диалектике, считается Гераклит.
Все движется и меняется («нельзя дважды войти в одну и ту же воду»). Мир, в котором нет ничего устойчивого и постоянного, является беспорядочным, или хаотичным. Но только таким он и может быть. Вообще изменение и движение – единственно возможный способ существования мироздания. Хаос (беспорядок) мира – это главный его принцип, или закон (Логос). Говоря иначе, высший закон всего заключается в том, чтобы все было хаотичным. Но закон – нечто стабильное и упорядоченное. Получается парадокс (удивительная ситуация): высшая упорядоченность мира заключается во всеобщей беспорядочности, или хаотичности. Два противоположных начала – Хаос и Логос, оказывается, тесно взаимосвязаны и, как ни странно, тождественны (равны одно другому).
Точно так же, говорит Гераклит, и все состоит из противоположностей: мокрое и сухое, теплое и холодное, темное и светлое, день и ночь, расцвет и упадок и так далее. Противоположности борются одна с другой: например, день – с ночью, весна – с зимой, радость – с печалью. Борьба противоположных начал и является источником вечного движения и изменения. Если бы противоположностей не было, то ничто не менялось бы. Но противоположности не только борются, но и образуют единство. Так, например, мокрое – противоположность сухого. Но почему оно мокрое? Только потому, что когда-то было сухим, намокло и превратилось в мокрое. Получается, что если бы оно не было сухим, то никак не могло бы стать мокрым, и наоборот. Или, допустим, существовал бы только день, а ночи не было бы вовсе. Знали бы мы тогда, что такое день? Нет. Мы только потому и знаем о дне, что есть его противоположность – ночь. Следовательно, противоположности одна без другой не существуют, одна другую дополняют, одна из другой следуют и одна другую предполагают. Они находятся не только в состоянии вечной борьбы, но еще и пребывают в нерушимом единстве. Эта важная закономерность мироздания, о которой говорит Гераклит, – единство и борьба противоположностей, – является главным принципом диалектики – учения о всеобщей связи и вечном изменении вещей. Диалектические идеи высказывали многие философы. Первым же греческим мыслителем, воззрения которого целиком посвящены диалектике, считается Гераклит.
Демокрит. Вещи и атомы
Мы уже знаем, что первые греческие философы считали видимые нами детали окружающего мира не подлинной реальностью, а порождениями или формами единого невидимого первоначала. У Фалеса таким первоначалом было мировое вещество – вода, у Анаксимена – воздух, у Анаксимандра – бесконечное вещество (апейрон), у Пифагора – число, у Гераклита – мировой закон (Логос). Причем по их воззрениям это первоначало не только невидимо, оно также неизменно и существует вечно. Будучи постоянной основой мироздания, оно ниоткуда не взялось и никуда не может деться. Оно есть все. Все, что нас окружает, меняется, но первоначало всего не рождается, не умирает и не меняется. Главное его свойство – вечное существование.
Еще один знаменитый греческий философ, Демокрит Абдерский, тоже разделял эту точку зрения. Но он создал свое учение о первоначале. «Что может меняться, рождаться и умирать?» – спрашивает абдерский мыслитель. «То, что состоит из частей и делится на части», – отвечает он. Ведь если какая-либо вещь состоит из частей, то, пока эти части вместе, вещь существует, если же части разъединились, то ее нет. Значит, вечно существует то, что не может распасться на части, не состоит из частей, не делится на них. Вечно существует только неделимое. А если первоначало является вечным, значит, главным его свойством должна быть неделимость. Впервые слово «atomos» – неделимый – использовал греческий философ Демокрит, и вот уже две тысячи лет оно существует во всех западных языках. Атом в современном смысле – совсем не то же самое, что у Демокрита. Сегодня этим термином называют очень маленький элемент вещества, но не неделимый: мы знаем, что атом состоит из более мелких частиц и имеет сложное строение, одни атомы могут превращаться в другие, меняться, рождаться или умирать. У Демокрита атом – это обязательно неделимая маленькая частица вещества, которая в силу своей неделимости вечна. Единственное свойство атома – всегда быть: ведь ему не на что распадаться. Поэтому атомы, по Демокриту, и являются первоначалом, мировой основой, подлинной реальностью. Однако вследствие малых размеров мы не можем их увидеть. Откуда же известно об их существовании? – Благодаря мысли. Видим же мы то, что из множества атомов состоит.
Атомов, считал Демокрит, бесконечно много, они движутся в пустоте и, сталкиваясь, соединяются, существуют какое-то время вместе, потом, под воздействием новых столкновений, разъединяются и вновь движутся, взаимодействуя один с другим. Соединение атомов приводит к рождению вещей, разъединение – к гибели их. Все предметы, таким образом, возникают и уничтожаются, а мир представляет собой вечное движение и изменение. Все вещи совершенно различны, но вместе с тем состоят из одних и тех же атомов. Мировое многообразие сводится к одной основе – атомам, движущимся в пустоте. Почему вещи отличаются друг от друга, если сделаны из одного материала? Потому что атомы, из которых они образованы, соединены в каждой вещи по-разному и в разных количествах.
Любой предмет – всего лишь временная комбинация неделимых частиц и существует только до тех пор, пока они вместе. Вещи (то – есть, то – нет) не являются действительным существованием, говоря иначе, по большому счету есть только то, из чего они состоят, – набор неизменных атомов. Точно так же и свойства вещей существуют временно: нет вещи, нет и ее свойств. Они, таким образом, тоже не существуют, так как являются лишь порождениями атомных соединений. Все, что мы видим вокруг себя, говорит Демокрит, на самом деле не является настоящей реальностью. За тем неподлинным миром, который нас окружает, стоит действительный, но не видимый нами мир атомов и пустоты. Он и есть истинно существующий, а все, что мы воспринимаем чувственно (органами чувств), – всего лишь его порождение и поэтому мираж, или иллюзия. Нет ни гор, ни небесных тел, ни воды, ни земли, ни воздуха, нет растений и животных, говорит абдерский мыслитель, нет ни холодного, ни теплого, ни сладкого, ни соленого, ни белого, ни зеленого, нет вообще ничего, а нам только кажется, что все это есть. А в действительности существуют только атомы и пустота.
Еще один знаменитый греческий философ, Демокрит Абдерский, тоже разделял эту точку зрения. Но он создал свое учение о первоначале. «Что может меняться, рождаться и умирать?» – спрашивает абдерский мыслитель. «То, что состоит из частей и делится на части», – отвечает он. Ведь если какая-либо вещь состоит из частей, то, пока эти части вместе, вещь существует, если же части разъединились, то ее нет. Значит, вечно существует то, что не может распасться на части, не состоит из частей, не делится на них. Вечно существует только неделимое. А если первоначало является вечным, значит, главным его свойством должна быть неделимость. Впервые слово «atomos» – неделимый – использовал греческий философ Демокрит, и вот уже две тысячи лет оно существует во всех западных языках. Атом в современном смысле – совсем не то же самое, что у Демокрита. Сегодня этим термином называют очень маленький элемент вещества, но не неделимый: мы знаем, что атом состоит из более мелких частиц и имеет сложное строение, одни атомы могут превращаться в другие, меняться, рождаться или умирать. У Демокрита атом – это обязательно неделимая маленькая частица вещества, которая в силу своей неделимости вечна. Единственное свойство атома – всегда быть: ведь ему не на что распадаться. Поэтому атомы, по Демокриту, и являются первоначалом, мировой основой, подлинной реальностью. Однако вследствие малых размеров мы не можем их увидеть. Откуда же известно об их существовании? – Благодаря мысли. Видим же мы то, что из множества атомов состоит.
Атомов, считал Демокрит, бесконечно много, они движутся в пустоте и, сталкиваясь, соединяются, существуют какое-то время вместе, потом, под воздействием новых столкновений, разъединяются и вновь движутся, взаимодействуя один с другим. Соединение атомов приводит к рождению вещей, разъединение – к гибели их. Все предметы, таким образом, возникают и уничтожаются, а мир представляет собой вечное движение и изменение. Все вещи совершенно различны, но вместе с тем состоят из одних и тех же атомов. Мировое многообразие сводится к одной основе – атомам, движущимся в пустоте. Почему вещи отличаются друг от друга, если сделаны из одного материала? Потому что атомы, из которых они образованы, соединены в каждой вещи по-разному и в разных количествах.
Любой предмет – всего лишь временная комбинация неделимых частиц и существует только до тех пор, пока они вместе. Вещи (то – есть, то – нет) не являются действительным существованием, говоря иначе, по большому счету есть только то, из чего они состоят, – набор неизменных атомов. Точно так же и свойства вещей существуют временно: нет вещи, нет и ее свойств. Они, таким образом, тоже не существуют, так как являются лишь порождениями атомных соединений. Все, что мы видим вокруг себя, говорит Демокрит, на самом деле не является настоящей реальностью. За тем неподлинным миром, который нас окружает, стоит действительный, но не видимый нами мир атомов и пустоты. Он и есть истинно существующий, а все, что мы воспринимаем чувственно (органами чувств), – всего лишь его порождение и поэтому мираж, или иллюзия. Нет ни гор, ни небесных тел, ни воды, ни земли, ни воздуха, нет растений и животных, говорит абдерский мыслитель, нет ни холодного, ни теплого, ни сладкого, ни соленого, ни белого, ни зеленого, нет вообще ничего, а нам только кажется, что все это есть. А в действительности существуют только атомы и пустота.
Классическая греческая философия
Философы Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Пифагор, Гераклит, Демокрит, Ксенофан, Парменид и Зенон принадлежат архаическому, или до-сократическому, периоду греческой философии (примерно VII–VI вв. до н. э.). Следующий период в истории греческой философии, начинающийся с философской деятельности софистов и Сократа, называется классическим. Он охватывает V и IV вв. до н. э. – время экономического, политического и культурного расцвета Древней Греции. В эти два столетия были созданы знаменитые шедевры архитектуры, скульптуры, изобразительного искусства, литературы, науки и философии.
Софисты. Все относительно
Начало классического периода греческой философии обычно связывают с деятельностью софистов, или платных учителей мудрости. Они учили прежде всего риторике – приемам доказательства и опровержения, искусству вести спор и побеждать в нем, умению при любых обстоятельствах воздействовать на слушателя и добиваться желаемого эффекта. Но для того чтобы во всех интеллектуальных ситуациях выходить победителем, надо иметь способности и доказывать, и опровергать все, что угодно. Платные учителя мудрости изобрели разнообразные софизмы – внешне правильные доказательства заведомо ложных положений. Например, софизм «Рогатый» звучит так: «У тебя есть то, что ты не терял; ты не терял рога, значит, ты рогат». Или софизм «Стоящий под покрывалом»: «Знаешь ли ты, кто стоит под этим покрывалом?» – «Не знаю». – «Это же твой отец. Выходит, ты не знаешь своего отца». Или вы спрашиваете кого-нибудь: «Знаешь ли ты, что я хочу тебя спросить?» – «Не знаю», – отвечает ваш собеседник. – «Неужели ты не знаешь, что солнце встает на востоке?» – «Знаю», – отвечает он. – «Ага, – торжествующе произносите вы, – выходит, ты знаешь, а сначала сказал, что не знаешь, получается – ты знаешь то, чего не знаешь». А вот более хитрый софизм: «Что лучше – вечное блаженство или бутерброд?» – «Конечно же, вечное блаженство». – «А что может быть лучше вечного блаженства?» – «Ничто!» – «А бутерброд лучше, чем ничто, значит, он лучше, чем вечное блаженство».
Но одних софизмов недостаточно. Для того чтобы побеждать в любом споре, человек должен быть всегда прав. Однако если истина едина для всех, а спорящий не на ее стороне, тогда он никак не может быть прав. Значит, единственное, что остается софисту, – предположить существование не одной истины, а многих. Сколько людей, столько и мнений, каждый человек – сам себе истина. Знаменитый софист Протагор Абдерский предложил формулу такого воззрения: «Человек есть мера всех вещей». То есть как кому кажется, то для каждого и есть истина, которая, таким образом, совершенно субъективна (зависит от субъекта – человека). Ничего общего и обязательного для всех нет, никаких единых принципов или законов не существует. Каждый из нас сам себе устанавливает правила и ориентиры, по которым должна протекать его жизнь. Любое воззрение настолько же истинно, насколько ложно. Все можно и доказать, и опровергнуть, противоположные суждения совершенно равносильны.
Обо всем можно сказать: «Это и так, и не так одновременно». И все в данном случае зависит только от конкретного человека, который и выступает критерием правды и лжи. Такой взгляд называется субъективизмом (от лат. subjectum – человек). Но если нет ничего общепринятого, тогда никто не может быть ни абсолютно прав, ни абсолютно не прав, вернее, что кажется истинным одному, для другого – ложно, важное для кого-то оставляет иного совершенно равнодушным, смешное для одного кажется грустным другому, и если нечто представляется кому-то добром, другой вполне может расценить его как зло. Получается, что ни о чем нельзя сказать определенно и все в мире относительно. Таким образом, из субъективизма софистов вытекает релятивизм (от лат. relativus – относительный) – положение об относительности всего.
Но одних софизмов недостаточно. Для того чтобы побеждать в любом споре, человек должен быть всегда прав. Однако если истина едина для всех, а спорящий не на ее стороне, тогда он никак не может быть прав. Значит, единственное, что остается софисту, – предположить существование не одной истины, а многих. Сколько людей, столько и мнений, каждый человек – сам себе истина. Знаменитый софист Протагор Абдерский предложил формулу такого воззрения: «Человек есть мера всех вещей». То есть как кому кажется, то для каждого и есть истина, которая, таким образом, совершенно субъективна (зависит от субъекта – человека). Ничего общего и обязательного для всех нет, никаких единых принципов или законов не существует. Каждый из нас сам себе устанавливает правила и ориентиры, по которым должна протекать его жизнь. Любое воззрение настолько же истинно, насколько ложно. Все можно и доказать, и опровергнуть, противоположные суждения совершенно равносильны.
Обо всем можно сказать: «Это и так, и не так одновременно». И все в данном случае зависит только от конкретного человека, который и выступает критерием правды и лжи. Такой взгляд называется субъективизмом (от лат. subjectum – человек). Но если нет ничего общепринятого, тогда никто не может быть ни абсолютно прав, ни абсолютно не прав, вернее, что кажется истинным одному, для другого – ложно, важное для кого-то оставляет иного совершенно равнодушным, смешное для одного кажется грустным другому, и если нечто представляется кому-то добром, другой вполне может расценить его как зло. Получается, что ни о чем нельзя сказать определенно и все в мире относительно. Таким образом, из субъективизма софистов вытекает релятивизм (от лат. relativus – относительный) – положение об относительности всего.
Сократ. Поиск истины
Софистам противостоит знаменитый греческий философ Сократ Афинский. В отличие от них, он считал, что истина, как солнце в небе, все освещающее и всех согревающее, может быть только одна. Она едина для всех и существует вне нас и независимо от наших желаний. Не мы ее придумали, и не нам ее отменять. Эта истина была до нас и будет всегда. Где бы ни жил и кем бы ни был человек, он не может не подчиняться ей. Как, например, всех людей, совершенно различных, объединяет то, что все они рождаются и умирают, радуются и печалятся, дышат и ощущают биение своего сердца, так же все мы едины и нет меж нами различий перед лицом одной истины, разлитой во всем, все освещающей и пульсирующей в каждой человеческой душе. Если кто-то и вздумает утверждать, что он не подчиняется ей, не признает ее, что у него своя индивидуальная истина, это будет самообманом, попыткой отвернуться от неизбежного. Невозможно никому из нас, считал Сократ, отказаться от этой общей для всех нас истины, как нельзя отказаться от того, например, что ты человек, как нельзя отказаться от собственных глаз, рук и ног, сердца и разума.
Что же это за истина? Где она? Чем является? Отвечая на эти вопросы, Сократ говорит, что было бы слишком самонадеянно кому-либо из смертных полагать, что он наверняка знает эту истину и точно может сказать, что она из себя представляет. Единственное, что мы можем утверждать, – это то, что истина такая есть. Но говорить, что она есть нечто определенное, всем известное, раз навсегда найденное и установленное, невозможно. Скорее даже наоборот, единственное, о чем мы знаем точно, – это о собственном незнании, о трудностях, которые встают перед нами при попытках что-либо познать. Поэтому одним из известнейших изречений Сократа было: «Я знаю, что ничего не знаю». Но наше незнание истины вовсе не означает, что ее нет. Мы просто не знаем, какая она, и насущной задачей каждого человека как раз и является поиск этой реально существующей, единой для всех, но не известной вполне истины.
Причем искать ее любой из нас должен самостоятельно, потому что ни один человек, каким бы уважаемым он ни был, не может точно знать, что есть истина, и на этом основании вести за собой других. А самостоятельный поиск всегда наполнен сомнениями, противоречиями и долгими размышлениями, но только таким способом – тернистым и многотрудным – человек может если не обрести истину, то хотя бы приблизиться к ней. Этот метод получил название эвристический (от греч. heuriskō – нахожу). Философ, говорит Сократ, должен содействовать ищущему в его начинаниях: не предлагая готовых ответов, он всего лишь помогает ему сориентироваться в необъятной стихии мыслей и идей, в которую вступает желающий найти что-либо истинное. Поэтому сократический метод также является майевтикой (от греч. maieutikē – повивальный, то есть относящийся к помощи при родах): философ оказывает помощь рождению истины, но его участие в этом отнюдь не решающее, так как она все же должна рождаться сама в душе и разуме человека.
Но будут ли люди заниматься поиском какой-то неведомой и далекой истины, если повседневная жизнь прекрасно понятна им и для нее совсем не требуется никаких особых раздумий? Допустим, человек зарабатывает достаточно денег, чтобы безбедно существовать, имеет почет и уважение в обществе, у него привычные занятия и уверенность в завтрашнем дне. Он утром идет на работу и неплохо выполняет свое дело, получая от этого немалое удовольствие, вечером возвращается к своему очагу, где ждет его наслаждение отдыхом. Чего же более? Зачем размышлять о смысле жизни, своем предназначении, о долге, добродетели и еще неизвестно о чем, если все и так достаточно хорошо? Обычное течение жизни уводит человека от этих мыслей, заслоняет их собой, тогда как они, быть может, и являются главными, а все повседневное – суета и вздор, иллюзия жизни, неподлинность существования. Сократ считал необходимым постоянно напоминать людям, что помимо привычных дел есть заботы высшего порядка, иначе мы окончательно погрязнем в земной рутине и напрочь забудем о настоящем, истинном и нетленном, тем самым потеряв право называться именем человека – существа разумного, а потому не могущего не размышлять о возвышенном и вечном. Он сравнивал себя с оводом, который больно жалит спокойно пасущуюся на лугу лошадь, не давая ей стоять на месте, медленно тучнеть, жиреть и пропадать зря. В своих беседах афинский мыслитель тонко подводил слушателей к пониманию того, что никто не может быть вполне доволен своей жизнью и самим собой, что нет пределов вопросам, сомнениям и стремлению к более совершенному. При этом он использовал приемы и методы, к которым часто прибегали софисты: ставил человека в мыслительное затруднение, озадачивал его противоречиями, заставлял усомниться в очевиднейшем и предположить невозможное. Только софистика ставила своей целью смутить человеческий ум, сбить его с толку, чтобы показать относительность и субъективность всего, Сократ же делал то же самое для того, чтобы через сомнения и мыслительные тупики подтолкнуть человека к поиску объективной и вечной истины.
Понятно, что такие его «приставания» далеко не всем были по душе. И как лошадь стремится прихлопнуть назойливого овода, так и афиняне решили избавиться от беспокойного философа, который своими вопросами «портил» людям беззаботную жизнь. Против Сократа организовали судебный процесс, обвинив его в нечестии, – будто бы он не почитает государственных богов, не уважает традиций и развращает юношество. Понятно, что он не делал ни того, ни другого, ни третьего, однако его осудили слишком жестоко: Сократ выпил чашу с ядом. После казни философа его сограждане тут же раскаялись и воздали ему всяческие почести, как, впрочем, всегда бывает в таких случаях.
Что же это за истина? Где она? Чем является? Отвечая на эти вопросы, Сократ говорит, что было бы слишком самонадеянно кому-либо из смертных полагать, что он наверняка знает эту истину и точно может сказать, что она из себя представляет. Единственное, что мы можем утверждать, – это то, что истина такая есть. Но говорить, что она есть нечто определенное, всем известное, раз навсегда найденное и установленное, невозможно. Скорее даже наоборот, единственное, о чем мы знаем точно, – это о собственном незнании, о трудностях, которые встают перед нами при попытках что-либо познать. Поэтому одним из известнейших изречений Сократа было: «Я знаю, что ничего не знаю». Но наше незнание истины вовсе не означает, что ее нет. Мы просто не знаем, какая она, и насущной задачей каждого человека как раз и является поиск этой реально существующей, единой для всех, но не известной вполне истины.
Причем искать ее любой из нас должен самостоятельно, потому что ни один человек, каким бы уважаемым он ни был, не может точно знать, что есть истина, и на этом основании вести за собой других. А самостоятельный поиск всегда наполнен сомнениями, противоречиями и долгими размышлениями, но только таким способом – тернистым и многотрудным – человек может если не обрести истину, то хотя бы приблизиться к ней. Этот метод получил название эвристический (от греч. heuriskō – нахожу). Философ, говорит Сократ, должен содействовать ищущему в его начинаниях: не предлагая готовых ответов, он всего лишь помогает ему сориентироваться в необъятной стихии мыслей и идей, в которую вступает желающий найти что-либо истинное. Поэтому сократический метод также является майевтикой (от греч. maieutikē – повивальный, то есть относящийся к помощи при родах): философ оказывает помощь рождению истины, но его участие в этом отнюдь не решающее, так как она все же должна рождаться сама в душе и разуме человека.
Но будут ли люди заниматься поиском какой-то неведомой и далекой истины, если повседневная жизнь прекрасно понятна им и для нее совсем не требуется никаких особых раздумий? Допустим, человек зарабатывает достаточно денег, чтобы безбедно существовать, имеет почет и уважение в обществе, у него привычные занятия и уверенность в завтрашнем дне. Он утром идет на работу и неплохо выполняет свое дело, получая от этого немалое удовольствие, вечером возвращается к своему очагу, где ждет его наслаждение отдыхом. Чего же более? Зачем размышлять о смысле жизни, своем предназначении, о долге, добродетели и еще неизвестно о чем, если все и так достаточно хорошо? Обычное течение жизни уводит человека от этих мыслей, заслоняет их собой, тогда как они, быть может, и являются главными, а все повседневное – суета и вздор, иллюзия жизни, неподлинность существования. Сократ считал необходимым постоянно напоминать людям, что помимо привычных дел есть заботы высшего порядка, иначе мы окончательно погрязнем в земной рутине и напрочь забудем о настоящем, истинном и нетленном, тем самым потеряв право называться именем человека – существа разумного, а потому не могущего не размышлять о возвышенном и вечном. Он сравнивал себя с оводом, который больно жалит спокойно пасущуюся на лугу лошадь, не давая ей стоять на месте, медленно тучнеть, жиреть и пропадать зря. В своих беседах афинский мыслитель тонко подводил слушателей к пониманию того, что никто не может быть вполне доволен своей жизнью и самим собой, что нет пределов вопросам, сомнениям и стремлению к более совершенному. При этом он использовал приемы и методы, к которым часто прибегали софисты: ставил человека в мыслительное затруднение, озадачивал его противоречиями, заставлял усомниться в очевиднейшем и предположить невозможное. Только софистика ставила своей целью смутить человеческий ум, сбить его с толку, чтобы показать относительность и субъективность всего, Сократ же делал то же самое для того, чтобы через сомнения и мыслительные тупики подтолкнуть человека к поиску объективной и вечной истины.
Понятно, что такие его «приставания» далеко не всем были по душе. И как лошадь стремится прихлопнуть назойливого овода, так и афиняне решили избавиться от беспокойного философа, который своими вопросами «портил» людям беззаботную жизнь. Против Сократа организовали судебный процесс, обвинив его в нечестии, – будто бы он не почитает государственных богов, не уважает традиций и развращает юношество. Понятно, что он не делал ни того, ни другого, ни третьего, однако его осудили слишком жестоко: Сократ выпил чашу с ядом. После казни философа его сограждане тут же раскаялись и воздали ему всяческие почести, как, впрочем, всегда бывает в таких случаях.
Платон. Мир идей и мир вещей
Учеником Сократа был знаменитый философ Платон. Одно из его основных утверждений – видимое не есть реальное: если мы что-то видим, то это вовсе не значит, что оно существует именно так, как нами воспринимается. Эта идея является одной из вечных в философии. Вспомним, элейские философы говорят: «Мы видим вокруг себя движение и изменение, но на самом-то деле ничто не движется и не меняется»; Гераклит утверждал, что если нечто наблюдается нами неизменным, то это не означает, что оно действительно таково, просто никто не замечает всеобщее и непрекращающееся движение; вы думаете, говорит нам милетский философ Анаксимен, что вокруг нас – разные вещи? – ничего подобного: все, кажущееся различным, есть одно и то же вещество – воздух, только в разных своих состояниях; мы видим горы и деревья, луга и озера, звезды и планеты, утверждает Демокрит, и совсем не понимаем, что нет ни того, ни другого, ни третьего, а есть только набор невидимых нами атомов, которые движутся в пустоте. Итак, вполне может быть, что видим мы одно, а на самом деле существует совсем другое.
Чтобы лучше понять теорию Платона, представим себе такую картину. Допустим, перед нами лежат три предмета – яблоко, груша и слива. Понятно, что яблоко – это не груша, груша – не слива и так далее. Но есть в них нечто общее, сходное, делающее их отличными от других вещей, объединяющее их в одну группу. Это общее мы называем словом «фрукт». Теперь спросим: существует ли фрукт в реальности – в качестве вещи, в которой были бы собраны все возможные фрукты земли, в качестве предмета, который можно было бы осмотреть или потрогать? Нет, не существует. «Фрукт» – это всего лишь понятие, термин, имя, название, которым мы обозначаем группу сходных между собой вещей. Реально существуют только сами эти предметы, а их названия реально в мире не существуют, так как они находятся в качестве понятий или идей только в нашем сознании. Так считаем мы.
Но ведь вполне можно предположить, что все обстоит совсем наоборот. Реально и сначала существуют идеи или понятия вещей, и не в нашем уме, а сами по себе, вне нас, только в особом, высшем, недоступном нам мире, а все вещи, которые нас окружают, – всего лишь порождения этих идей и являются их отражениями, или тенями, и поэтому реально не существуют. Эта мысль – главная в учении Платона. Нам кажется, говорит он, что мир один – тот, который мы видим вокруг себя, на самом же деле мира два: один – высший и невидимый мир идей, другой – низший и воспринимаемый нами мир вещей. Первый порождает второй. Существует, например, в высшем мире идея лошади, она и порождает каждую конкретную лошадь, которая находится на земле. Идеи вечны и неизменны, а вещи изменчивы. Они являются их контурами, бледными подобиями или, всего лучше, тенями.
Чтобы лучше понять теорию Платона, представим себе такую картину. Допустим, перед нами лежат три предмета – яблоко, груша и слива. Понятно, что яблоко – это не груша, груша – не слива и так далее. Но есть в них нечто общее, сходное, делающее их отличными от других вещей, объединяющее их в одну группу. Это общее мы называем словом «фрукт». Теперь спросим: существует ли фрукт в реальности – в качестве вещи, в которой были бы собраны все возможные фрукты земли, в качестве предмета, который можно было бы осмотреть или потрогать? Нет, не существует. «Фрукт» – это всего лишь понятие, термин, имя, название, которым мы обозначаем группу сходных между собой вещей. Реально существуют только сами эти предметы, а их названия реально в мире не существуют, так как они находятся в качестве понятий или идей только в нашем сознании. Так считаем мы.
Но ведь вполне можно предположить, что все обстоит совсем наоборот. Реально и сначала существуют идеи или понятия вещей, и не в нашем уме, а сами по себе, вне нас, только в особом, высшем, недоступном нам мире, а все вещи, которые нас окружают, – всего лишь порождения этих идей и являются их отражениями, или тенями, и поэтому реально не существуют. Эта мысль – главная в учении Платона. Нам кажется, говорит он, что мир один – тот, который мы видим вокруг себя, на самом же деле мира два: один – высший и невидимый мир идей, другой – низший и воспринимаемый нами мир вещей. Первый порождает второй. Существует, например, в высшем мире идея лошади, она и порождает каждую конкретную лошадь, которая находится на земле. Идеи вечны и неизменны, а вещи изменчивы. Они являются их контурами, бледными подобиями или, всего лучше, тенями.