Страница:
Помню, подходят к нам старики (молодежь в стороне держалась), достают сразу сливовицу: «Иван, хочешь выпить?». Ну а кто же не хочет? Ну, выпили, закусить свой сухпай выставили, а они потом говорят: «Иван, а ведь мы тебя сюда вроде не звали»…
Это было хуже всего! Если бы стреляли – нормально, камнями забрасывали – пожалуйста, а когда подходили – только старики! – и не нахрапом: «Чего это ты?», а по-человечески: «Давай выпьем»… Тоже ребята по-всякому реагировали, но лично мне до сих пор стыдно.
– После Чехословакии, насколько я понимаю, твоя офицерская судьба круто переменилась…
– Не только офицерская – вообще судьба…
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Сдав дела совсем молоденькому старшему лейтенанту, я предстал перед своим, теперь уже бывшим, командиром:
– Товарищ генерал, капитан Суворов, представляюсь по случаю перевода в 10-е Главное управление Генерального штаба.
– Садись.
Сел. Он долго смотрит мне в лицо. Я выдерживаю его взгляд. Он подтянут и строг, и он мне не улыбается.
– Ты, Виктор, идешь на серьезное дело. Тебя забирают в «десятку», но, думаю, это только прикрытие. Мне кажется, что тебя заберут куда-то выше. Может быть, даже в ГРУ. В Аквариум. Просто они не имеют права об этом говорить, но вспомнишь мои слова: приедешь в Десятое Главное, а заберут в другое место. Наверное, так оно и будет. Если мой анализ происходящего правильный, тебя ждут очень серьезные экзамены. Если ты хочешь их пройти, будь самим собой всегда. В тебе есть что-то преступное, что-то порочное, но не пытайся это скрывать.
– Я не буду это скрывать.
– И будь добрым. Всегда будь добрым. Всю жизнь. Ты обещаешь мне?
– Обещаю.
– Если тебе придется убивать человека, будь добрым! Улыбайся ему перед тем, как его убить.
– Я постараюсь.
– Но если тебя будут убивать – не скули и не плачь. Этого не простят. Улыбайся, когда тебя будут убивать. Улыбайся палачу. Этим ты обессмертишь себя. Все равно каждый из нас когда-нибудь подохнет. Подыхай человеком, Витя. Гордо подыхай. Обещаешь?».
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«Страх животный в глазах людских видел? А я видел. Это когда на сверхмалой высоте с принудительным раскрытием бросают. Всех нас перед полетом взвесили вместе со всем, что на нас навешано, и сидим мы в самолете в соответствии с нашим весом. Самый тяжелый должен выходить самым первым, а за ним чуть менее тяжелый – и так до самого легкого. Так делается для того, чтобы более тяжелые не влетели в купола более легких и не погасили бы их парашюты.
Первым пойдет скуластый радист. Фамилии его я не знаю. В группе у него кличка Лысый Тарзан. Это большой угрюмый человечище. В группе есть и потяжелее, но его взвешивали вместе с радиостанцией, и оттого он самым тяжелым получился, а потому и самым первым. Вслед за ним пойдет еще один радист по кличке Брат Евлампий. Третьим по весу числится Чингисхан – шифровальщик группы.
У этих первых троих очень сложный прыжок. Каждый имеет с собой контейнер на длинном, метров в пятнадцать, леере. Каждый из них прыгает, прижимая тяжеленный контейнер к груди, и после раскрытия парашюта бросает его вниз. Контейнер летит вместе с парашютистом, но на пятнадцать метров ниже его. Контейнер ударяется о землю первым, и после этого парашютист становится как бы легче, и в последние доли секунды падения его скорость несколько снижается. Приземляется он прямо рядом с контейнером. От скорости и от ветра парашютист немного сносится в сторону, почти никогда не падая на свой контейнер. От этого, однако, не легче, и прыжок с контейнером очень рискованное занятие, особенно на сверхмалой высоте.
Четвертым идет заместитель командира группы старший сержант Дроздов. В группе он самый большой. Кличка у него Кисть. Я смотрю на титаническую руку и понимаю, что лучшей клички придумать нельзя. Велик человек. Огромен. Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир группы лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не так, как его заместитель. Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка какая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать кличку другого офицера?
А вслед за командиром сидят богатырского вида, широкие, как шкафы, рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий, Негатив, Шопен, Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой за глаза называют, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Контроль, значит.
В 43-й диверсионной группе я самый маленький и самый легкий. Поэтому мне покидать самолет последним, но это не значит, что я самым последним сижу. Наоборот, я у десантного люка. Тот, кто выходит последним, – выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости имеет право в любой момент десантирование прекратить.
Тяжелая работа у выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех к нему обращены. Получается, что выпускающий, как на сцене: куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят. Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы – исключение. Дремлет спокойно. Расслаблен совсем, но у всех остальных глаза с легким блеском помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! Красота! А тут только сто. Много всяких хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут он – страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко пошел вниз. Верхушки деревьев рядом мелькают. Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному лееру, и лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют руками будет уже невозможно: земля совсем рядом несется. Я вдруг представил себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
– Встать! Наклонись.
Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня не будет толкать никто.
Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо. Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все, как днем, видно. Земля – вот она. Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ!
Братцы! ПОШЛИ!!!
Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня все сразу. Сирена вопит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово: «ПОШЛИ!». Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в морозную мглу. Ветра поток каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние, увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я руку вверх бросил. Щелчок – и вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.
Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот, ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть снег горячий и сразу таять начинает. Противно…».
– Правдивее не бывает. Дело в том, что это как два медведя в одной берлоге, но на ножах они были еще и потому, что Центральному Комитету КПСС этого очень хотелось. Я расскажу, почему…
В тридцать восьмом году чекисты «почистили» многих, а ГРУ, как старых врагов, особенно усердно. Кстати, ГРУ оно стало называться с сорок второго года, а до того – Пятое управление, Разведуправление Генштаба Красной Армии, по-всякому. Оттого, что чекисты изрядно ГРУ пощипали, туда нужен был новый начальник, и товарищ Ежов (на тот момент нарком внутренних дел СССР и генеральный комиссар госбезопасности. – Д. Г.) выдвинул… себя. Целых два дня он возглавлял Разведуправление РККА (вспоминать об этом не любят, но так было), ну а теперь вообрази на минутку: сидит в своем кабинете товарищ Сталин – усы расправил, трубочку табаком набил, и в этот момент на стол ему бумагу кладут…
При мне было так, что и Главное разведывательное управление, и КГБ каждое утро наверх всего лишь по одному листку направляли, ну а если всяких событий случилось много? Все равно один лист, отпечатанный крупным шрифтом. Как тут в отведенный объем уложиться? Да очень просто. Ты же знаешь, что программа новостей, допустим, идет полчаса: независимо от того, много чего или совсем ничего не произошло, тебе все равно тридцать минут что-то вещать нужно – правда? Точно так же и тут – всего лишь один листик, а Сталин все время стравливал эти организации, потому что…
– …исповедовал принцип: разделяй и властвуй!..
– Верно, а кроме того, существует еще конкуренция. Главного чекиста он, например, вызывает: «Товарищ Ежов, вы что тут такое докладываете? Чепуха какая-то. Вот военные разведчики сообщают…», – но что именно, не говорит. Потом главу разведки на ковер вызывает: «Вы что это тут написали?..»
– «…Вот товарищ Ежов!»…
– Да, а они же друг друга не знают, к тому же враги… В общем, в июле тридцать восьмого года товарищ Сталин садится (при этом я не присутствовал, но, в принципе, все это можно представить) и донесения НКВД читает. Смотрит подпись: Ежов, а военная разведка докладывает что-то другое, но подпись та же: Ежов. Трудно сказать, что в ту минуту с Иосифом Виссарионовичем приключилось, но я бы на его месте дрогнул. Кто основные решения принимает? Он, вождь всех времен и народов, но на основании донесений, и как же ему теперь с этим монстром справиться? Вернее, с двумя монстрами. Доселе он держал этих ребяток на поводке, а тут…
С этого падение Ежова и началось – потихоньку, потихоньку… Думаю, товарищ Сталин почуял неладное, выдохнул (Засовывает кулак в рот.): «А-а-ах!» – и разделил две спецслужбы немедленно.
У меня на сей счет личный есть опыт: мы с женой Таней в Женеве работаем, а поскольку у чекистов была установка с нами все-таки контактировать, один парень хороший насчет выпить-закусить как-то ко мне подходит. Я к своему резиденту мгновенно: «Такие дела, предложение поступило…». Тот сразу туда (Показывает пальцем вверх.) пишет, что так, мол, и так, бумага тут же из ГРУ в Центральный идет Комитет, а оттуда как рыкнули! Резидент ГБ моментально к нашему прибежал: «Иван Петрович, да мы же с тобой мужики, да ничего же тут не было…». ЦК нашего контакта очень боялся: если мы снюхаемся…
– …ему может прийти конец…
– Загрызем!
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Если вам захотелось работать в КГБ, езжайте в любой областной центр. На центральной площади всенепременно статуя Ленина стоит, а позади обязательно огромное здание с колоннами – это обком партии. Где-то тут рядом и областное управление КГБ. Тут же на площади любого спросите, и любой вам покажет: да вон то здание, серое, мрачное, да-да, именно на него Ленин своей железобетонной рукой указывает. Но можно в областное управление и не обращаться, можно в особый отдел по месту работы. Тут вам тоже каждый поможет: прямо по коридору и направо, дверь черной кожей обита. Стать сотрудником КГБ можно и проще – надо к особисту обратиться.
Особист на каждой захудалой железнодорожной станции есть, на каждом заводе, а бывает, что и в каждом цеху. Особист есть в каждом полку, в каждом институте, в каждой тюрьме, в каждом партийном комитете, в конструкторском бюро, а уж в комсомоле, в профсоюзах, в общественных организациях и добровольных обществах их множество. Подходи и говори: хочу в КГБ! Другой вопрос – примут или нет (ну, конечно, не примут!), но дорога в КГБ открыта для всех, и искать эту дорогу совсем не надо.
А вот в ГРУ попасть не так легко. К кому обратиться? У кого совета спросить? В какую дверь стучать? Может, в милиции поинтересоваться? В милиции плечами пожмут: нет такой организации.
В Грузии милиция даже номерные знаки выдает с буквами «ГРУ», не подозревая, что буквы эти могут иметь некий таинственный смысл. Едет такая машина по стране – никто не удивится, никто вслед не посмотрит. Для нормального человека, как и для всей советской милиции, ничего эти буквы не говорят и никаких ассоциаций не вызывают. Не слышали честные граждане о таком, и милиция никогда не слышала.
В КГБ миллионы добровольцев, а в ГРУ их нет. В этом и состоит главное отличие: ГРУ – организация секретная. О ней никто не знает и оттого не идет в нее по своей инициативе. Но, допустим, нашелся некий доброволец, каким-то образом нашел он ту дверь, в которую стучать надо: примите, говорит. Примут? Нет, не примут. Добровольцы не нужны. Добровольца немедленно арестуют, и ждет его тяжелое мучительное следствие. Много будет вопросов. Где ты эти три буквы услышал? Как нас найти сумел? Но главное, кто помог тебе? Кто? Кто? Кто? Отвечай, сука!
Правильные ответы ГРУ вырывать умеет. Ответ из любого вырвут. Это я вам гарантирую. ГРУ обязательно найдет того, кто добровольцу помог, и снова следствие начнется: а тебе, падло, кто эти буквы назвал? Долго ли, коротко ли, но найдут и первоисточник. Им окажется тот, кому тайна доверена, но у кого язык превышает установленные стандарты. О, ГРУ умеет такие языки вырывать. ГРУ такие языки вместе с головами отрывает, и каждый попавший в ГРУ знает об этом. Каждый попавший в ГРУ бережет свою голову, а сберечь ее можно, только сберегая язык.
О ГРУ можно говорить только внутри ГРУ. Говорить так, чтобы голос твой не услышали за прозрачными стенами величественного здания на Ходынке. Каждый попавший в ГРУ свято чтит закон Аквариума: “Все, о чем мы говорим внутри, пусть внутри и останется. Пусть ни одно наше слово не выйдет за прозрачные стены”. И оттого, что такой порядок существует, мало кто за стеклянными стенами знает о том, что происходит внутри. А тот, кто знает, молчит».
– Кто был сильнее: КГБ или ГРУ?
– Вопрос, уж прости, неправильный. Смотри: председатель КГБ СССР товарищ Андропов был членом Политбюро, а начальник ГРУ?
– Однако…
– А между тем свой человек у нас в Политбюро сидел. Кто? Министр обороны Гречко.
Сравнивать КГБ и ГРУ неверно, это разные уровни. Надо говорить… Вместе:
– …армия…
– …и КГБ, или Первое главное управление КГБ и Главное разведывательное управление Генерального штаба.
Повторяю: уровни, да и организации это разные, и если взять, например, посольства, примерно процентов сорок там было чистых товарищей (мы так их и называли: «чистые товарищи»), а шестьдесят – «варяги», но для «чистых» мы все «варяги»: между собой они нас не разделяли.
– «Чистые» – это профессиональные дипломаты?
– Как правило, дети высокопоставленных отцов, и когда мы находились в Женеве, знали: такие-то люди – товарища Громыко, а вот те – товарища Брежнева.
– Ни на КГБ, ни на ГРУ они не работали?
– Нет, это Министерства иностранных дел креатуры, но они ничего и не делали. Ну вот, к примеру, ЦК какое-то решение принимает и направляет его в МИД. Там этот циркуляр на свой бланк переписывают: мол, Министерство иностранных дел считает так-то, а «чистые» при этом только присутствуют – в этом едва ли не вся их работа и заключалась.
«Чистых» много… У нас вот была такая Зоя Васильевна Миронова – если официально, постоянный представитель Союза ССР при отделении ООН в Женеве в ранге «Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР». Предположим, проводит она совещание дипломатов, и ей докладывают, что кто-то где-то набедокурил. Ну, выпил лишнего, закусил, а в результате машина в озеро Женевское завалилась – бывает же, и вот эта бедная женщина говорит сокрушенно: «Но ведь он чей-то сын…». Понимаешь, какой нюанс? Наказать можно, но надо же пожалеть папу, проявить человечность…
– (Кивает).
– …куда до тебя в столь раннем возрасте никто никогда не попадал…
– Это правда.
– Четыре года ты проработал в Женевской резидентуре ГРУ…
– …да…
– …но контрразведка любой страны уже на первом году службы опознает любого, кто действует под легальным прикрытием…
– Правильно.
– Почему же тогда не берет?
– А это, как в случае с мафиози: все в курсе, кто он такой, а вот арестовать не могут.
– Почему?
– А потому, что нужно его на чем-то поймать. Вот он идет в золотых цепях, весь из себя крутой, а за что брать-то? За пушистый хвост, пока на чем-то его не засек, не возьмешь – как и разведчика, работающего под легальным прикрытием. Вычисляется он мгновенно, а дальше? Вот, например, я прибываю на место службы и с кем-то контачу. С чекистами же не могу…
– …а слежка идет, да?
– Идет железно, и я это знаю.
– Знаешь и чувствуешь?
– Ну, конечно.
– Хвосты, прослушивание телефонов?
– Не только.
– Видеонаблюдение?
– Разумеется! Понятно, что в нашей чудесной квартире с видом на Женевское озеро везде микрофоны, но нужно же как-то устраиваться: пацану двадцать с хвостиком, жена-красавица…
– Хочется как-то, да?..
– …и расслабиться. «Ну, ничего, – думаю, – что же я буду жизнь свою молодую ломать? Привет, ребята! Подглядываете? Ну, если кому нравится, на здоровье!» (Смеется).
– Эти люди, выходит, пикантные сюжеты порой смаковали…
– По-моему, как участники порносъемок, они уже к этому как-то привыкли – все-таки каждый день следили…
Да, я знал: не выпускают из виду – и что? Настоящие контакты должен был скрыть, а для этого нужно иметь много друзей. Постоянно к тому же «пасти» невозможно. Допустим, иду я по улице. Чтобы за мной следовать, нужна бригада наружного наблюдения – пять-шесть человек, две-три машины, а это же деньги надо платить. Я один, а за мной двое – это если просто присматривают, а если плотно берут? Выставляют две-три бригады, но если ребята по восемь часов отработают, им отдыхать нужно – значит, приходится еще одну ставить бригаду…
Я между тем встаю, предположим, утречком раненько, тапочки надеваю и побежал по лесочку, и побежал… Кто-то за мной должен бегать, правда? Само собой! Понимая, что за всеми-то им следить слишком накладно, начинаешь прикидывать: здесь «ведут», а там нет, тут видеокамеры спрятаны, а дальше еще что-то – в таких местах обычно все техникой нашпиговано. Город-то шпионский – столица всего, и маленький такой – чудо! Ты же в Женеве бывал?
– Конечно. И Ленин бывал тоже…
– Ой, мы как раз в том же месте жили, где когда-то Владимир Ильич, но я сейчас не об этом. Итак, рестораны, официанты, весь обслуживающий персонал на прикорме, все прослушивается… Предположим, мне резидент говорит: «Нужен сигнал – быстренько обеспечь!». Обычно это очень простая вещь: воткнул куда-нибудь кнопочку, или еще мы часто помаду губную использовали. Идешь себе, где-то мазнул, – раз! – и готово, и если я точно описал это место, выполнить в результате задание не составляет труда.
Или посмотрел по карте: ага, вот оно – это место! Я его себе представляю и, чтобы лишний раз туда не ходить, описываю: дескать, телеграфный столб номер такой-то (там в то время еще деревянные столбы кое-где сохранялись), вокруг какой-то старинный парк, и если на уровне груди воткнуть кнопочку, это будет кое-что означать.
В общем, идет нелегал через Женеву. Кто он, что, как, нам неизвестно, но из Центра поступает приказ: с восьми часов вечера завтрашнего дня проверять, и если сигнал появится, сообщить – все! Центр знает, что это означает, а мы нет, но это работа, и если сделать ее плохо, человека можно очень здорово завалить.
– Шпионские страсти прямо!
– Шпионские страсти (Кивает.), но перед тем как кнопочку эту воткнуть, я все-таки должен проехать туда – так положено! – и осмотреть столб. Глянул, а кнопочками там все усеяно – наверное, лет тридцать уже втыкали: и ржавые, и всякие-всякие.
Доходило порой до смешного: сидишь, например, в ресторации и глазом косишь: «Ой, Господи!» – а там знакомый американец с каким-то китайцем работает.
– Вербует?
– Ну да, и мы, например, из Женевы такие вещи старались вынести. Там только две дороги, со всех сторон граница французская (ее нам пересекать нельзя), поэтому вербуемый объект выводили то в Цюрих, то в Базель.
– Я сейчас вспомнил Высоцкого – у него песня есть «Пародия на плохой детектив». Помнишь? «Опасаясь контрразведки…
– (Вместе.)…избегая жизни светской, под английским псевдонимом “мистер Джон Ланкастер Пек…”».
Здесь недалеко станция метро находится – по-моему, следующая! – «Ланкастер Гейт», и над ней огромная гостиница «Ланкастер», так я, когда нужно какую-то встречу назначить, на Высоцкого обычно ссылаюсь.
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Провалившийся волк разведки включает системы защиты, отчего стены нашего спецсооружения плавно задрожали, и начинает:
– Вот так выглядит шпион. Он показывает большой плакат с человеком в плаще, в черных очках, воротник поднят, руки в карманах.
– Так шпиона представляют авторы книг, кинорежиссеры, а за ними и вся просвещенная публика. Вы – не шпионы, вы – доблестные советские разведчики, и вам не пристало походить на шпионов. А посему вам категорически запрещается:
а) носить темные очки даже в жаркий день при ярком солнце;
б) надвигать шляпу на глаза;
в) держать руки в карманах;
г) поднимать воротник пальто или плаща.
Ваша походка, взгляд, дыхание будут подвергнуты долгим тренировкам, но с самого первого дня вы должны запомнить, что в них не должно быть напряжения. Вороватый взгляд, оглядка через плечо – враг разведчика, и за это в ходе тренировок мы будем вас серьезно наказывать – не менее, чем за принципиальные ошибки. Вы меньше всего должны напоминать шпионов, и не только внешним видом, но и методами работы. Писатели детективных романов изображают разведчика великолепным стрелком и мастером ломания рук противникам. Большинство из вас пришли из нижних этажей разведки и это видели, но тут, наверху, в стратегической агентурной разведке мы не будем вас обучать стрельбе и способам ломания рук. Наоборот, мы требуем от вас забыть навыки, полученные в спецназе.
Некоторые разведки мира обучают своих ребят стрельбе и прочим штучкам. Это идет от недостатка опыта. Помните: вы можете надеяться только на свою голову, но не на пистолет. Если вы сделаете одну ошибку, против каждого из вас контрразведка противника бросит пять вертолетов, десять собак, сто машин и триста профессиональных полицейских. Пистолетиком тогда вы уже себе не поможете и руки всем не переломаете. Пистолет – это ненужная иллюзия: он греет ваш бок и создает мираж безопасности, но вам не нужны иллюзии и миражи. Вы должны постоянно иметь чувство безопасности и превосходства над контрразведкой противника, но это чувство дает вам не пистолетик, а трезвый расчет без всяких иллюзий.
Это примерно как у монтажников-высотников. Одни из них, малоопытные, пользуются страховочным поясом. Другие никогда им не пользуются. Первые падают и разбиваются, вторые – никогда. Происходит это потому, что тот, кто пояс использует, создает себе иллюзию безопасности, однако забыл застегнуться – и вот уже кости его собирают в ящик. Тот, кто поясом не пользуется, – иллюзий не имеет. Он постоянно контролирует каждый свой шаг и никогда на высоте не расслабляется.
Советская стратегическая разведка своим ребятам не дает страховочных поясов. Знайте, что у вас нет пистолета в кармане, забудьте удары ребром ладони по кирпичу. Надейтесь только на свою голову. Ваш спорт – благородный теннис…».
– Совершенно верно.
– У меня возникает вопрос: советские разведчики орудовали большими суммами?
– Не просто большими – гигантскими.
– Как в таком случае можно было проконтролировать, что они тратят на резидентуру, что на карманные расходы, а что с целью личного обогащения от Центра утаивают?
– Угу-угу… Дело в том, что, как только я прибыл в Женеву, мне сразу же дали листочек, куда мог вписать (то есть взять под расписку) сколько угодно денег. Сколько угодно!
– Сто тысяч франков, к примеру, мог получить?
Это было хуже всего! Если бы стреляли – нормально, камнями забрасывали – пожалуйста, а когда подходили – только старики! – и не нахрапом: «Чего это ты?», а по-человечески: «Давай выпьем»… Тоже ребята по-всякому реагировали, но лично мне до сих пор стыдно.
– После Чехословакии, насколько я понимаю, твоя офицерская судьба круто переменилась…
– Не только офицерская – вообще судьба…
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Сдав дела совсем молоденькому старшему лейтенанту, я предстал перед своим, теперь уже бывшим, командиром:
– Товарищ генерал, капитан Суворов, представляюсь по случаю перевода в 10-е Главное управление Генерального штаба.
– Садись.
Сел. Он долго смотрит мне в лицо. Я выдерживаю его взгляд. Он подтянут и строг, и он мне не улыбается.
– Ты, Виктор, идешь на серьезное дело. Тебя забирают в «десятку», но, думаю, это только прикрытие. Мне кажется, что тебя заберут куда-то выше. Может быть, даже в ГРУ. В Аквариум. Просто они не имеют права об этом говорить, но вспомнишь мои слова: приедешь в Десятое Главное, а заберут в другое место. Наверное, так оно и будет. Если мой анализ происходящего правильный, тебя ждут очень серьезные экзамены. Если ты хочешь их пройти, будь самим собой всегда. В тебе есть что-то преступное, что-то порочное, но не пытайся это скрывать.
– Я не буду это скрывать.
– И будь добрым. Всегда будь добрым. Всю жизнь. Ты обещаешь мне?
– Обещаю.
– Если тебе придется убивать человека, будь добрым! Улыбайся ему перед тем, как его убить.
– Я постараюсь.
– Но если тебя будут убивать – не скули и не плачь. Этого не простят. Улыбайся, когда тебя будут убивать. Улыбайся палачу. Этим ты обессмертишь себя. Все равно каждый из нас когда-нибудь подохнет. Подыхай человеком, Витя. Гордо подыхай. Обещаешь?».
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«Страх животный в глазах людских видел? А я видел. Это когда на сверхмалой высоте с принудительным раскрытием бросают. Всех нас перед полетом взвесили вместе со всем, что на нас навешано, и сидим мы в самолете в соответствии с нашим весом. Самый тяжелый должен выходить самым первым, а за ним чуть менее тяжелый – и так до самого легкого. Так делается для того, чтобы более тяжелые не влетели в купола более легких и не погасили бы их парашюты.
Первым пойдет скуластый радист. Фамилии его я не знаю. В группе у него кличка Лысый Тарзан. Это большой угрюмый человечище. В группе есть и потяжелее, но его взвешивали вместе с радиостанцией, и оттого он самым тяжелым получился, а потому и самым первым. Вслед за ним пойдет еще один радист по кличке Брат Евлампий. Третьим по весу числится Чингисхан – шифровальщик группы.
У этих первых троих очень сложный прыжок. Каждый имеет с собой контейнер на длинном, метров в пятнадцать, леере. Каждый из них прыгает, прижимая тяжеленный контейнер к груди, и после раскрытия парашюта бросает его вниз. Контейнер летит вместе с парашютистом, но на пятнадцать метров ниже его. Контейнер ударяется о землю первым, и после этого парашютист становится как бы легче, и в последние доли секунды падения его скорость несколько снижается. Приземляется он прямо рядом с контейнером. От скорости и от ветра парашютист немного сносится в сторону, почти никогда не падая на свой контейнер. От этого, однако, не легче, и прыжок с контейнером очень рискованное занятие, особенно на сверхмалой высоте.
Четвертым идет заместитель командира группы старший сержант Дроздов. В группе он самый большой. Кличка у него Кисть. Я смотрю на титаническую руку и понимаю, что лучшей клички придумать нельзя. Велик человек. Огромен. Уродит же природа такое чудо! Вслед за Кистью пойдет командир группы лейтенант Елисеев. Тоже огромен, хотя и не так, как его заместитель. Лейтенанта по номеру группы называют: 43-1. Конечно, и у него кличка какая-то есть, но разве в присутствии офицера кто-нибудь осмелится назвать кличку другого офицера?
А вслед за командиром сидят богатырского вида, широкие, как шкафы, рядовые диверсанты: Плетка, Вампир, Утюг, Николай Третий, Негатив, Шопен, Карл де ля Дюшес. Меня они, конечно, тоже как-то между собой за глаза называют, но официально у меня клички нет, только номер 43-К. Контроль, значит.
В 43-й диверсионной группе я самый маленький и самый легкий. Поэтому мне покидать самолет последним, но это не значит, что я самым последним сижу. Наоборот, я у десантного люка. Тот, кто выходит последним, – выпускающий. Выпускающий, стоя у самого люка, в самый последний момент проверяет правильность выхода и в случае необходимости имеет право в любой момент десантирование прекратить.
Тяжелая работа у выпускающего. Хотя бы потому, что сидит он в самом хвосте и лица всех к нему обращены. Получается, что выпускающий, как на сцене: куда я ни гляну, всюду глаза диверсантов на меня в упор смотрят. Шальные глаза у всех. Нет, пожалуй, командир группы – исключение. Дремлет спокойно. Расслаблен совсем, но у всех остальных глаза с легким блеском помешательства. Хорошо с трех тысяч прыгать! Красота! А тут только сто. Много всяких хитростей придумано, чтобы страх заглушить, но куда же от него уйдешь? Тут он – страх. С нами в обнимку сидит.
Уши заломило, самолет резко пошел вниз. Верхушки деревьев рядом мелькают. Роль у меня плохая: у всех вытяжные тросики пристегнуты к центральному лееру, и лишь у меня он на груди покоится. Пропустив всех мимо себя, я в последний момент должен свой тросик защелкнуть над своей головой. А если промахнусь? А если сгоряча выйду, не успев его застегнуть? Открыть парашют руками будет уже невозможно: земля совсем рядом несется. Я вдруг представил себе, что валюсь вниз без парашюта, как кот, расставив лапы. Вот крику-то будет! Я представляю свой предсмертный вой, и мне смешно. Диверсанты на меня понимающе смотрят: истерика у проверяющего. А у меня не истерика. Мне просто смешно.
Синяя лампа над грузовым люком нервно замигала.
– Встать! Наклонись.
Первый диверсант, Лысый Тарзан, наклонился, выставив для устойчивости правую ногу вперед. Брат Евлампий своей тушей навалился на него. Третий навалился на спину второго, и так вся группа, слившись воедино, ждет сигнала. По сигналу задние напрут на передних, и вся группа почти одновременно вылетит в широкий люк. Хорошо им. А меня не будет толкать никто.
Гигантские створки люка, чуть шурша, разошлись в стороны. Морозом в лицо. Ночь безлунная, но снег яркий, слепящий. Все, как днем, видно. Земля – вот она. Кусты и пролески взбесились, диким галопом мимо несутся. ПОШЛИ!
Братцы! ПОШЛИ!!!
Хуже этого человечество ничего не придумало. Глаза сумасшедшие мимо меня все сразу. Сирена вопит, как зверь умирающий. Рев ее уши рвет. Это чтоб страх вглубь загнать. А лица перекошены. Каждый кричит страшное слово: «ПОШЛИ!». Увернуться некуда. Напор сзади неотвратимый. Передние посыпались в морозную мглу. Ветра поток каждого вверх ногами бросает. ПОШЛИ!!! А задние, увлекаемые стадным инстинктом, тут же в черный снежный вихрь вылетают. Я руку вверх бросил. Щелчок – и вылетаю в морозный мрак, где порядочные люди не летают. Тут черти да ведьмы на помеле, да Витя Суворов с парашютом.
Все на сверхмалой высоте одновременно происходит: голова вниз, жаркий мороз плетью-семихвосткой по роже, ноги вверх, жуткий рывок за шиворот, ноги вниз, ветер за пазуху, под меховой жилет, удар по ногам, жесткими парашютными стропами опять же по морде, а в перчатках и в рукавах по локоть снег горячий и сразу таять начинает. Противно…».
«Контакта ГРУ с КГБ ЦК очень боялся: если мы снюхаемся – загрызем!»– Ты был офицером ГРУ – знаменитого Главного разведывательного управления Генштаба Советской Армии, а это правда, что ГРУ и КГБ (Комитет государственной безопасности СССР) между собой враждовали?
– Правдивее не бывает. Дело в том, что это как два медведя в одной берлоге, но на ножах они были еще и потому, что Центральному Комитету КПСС этого очень хотелось. Я расскажу, почему…
В тридцать восьмом году чекисты «почистили» многих, а ГРУ, как старых врагов, особенно усердно. Кстати, ГРУ оно стало называться с сорок второго года, а до того – Пятое управление, Разведуправление Генштаба Красной Армии, по-всякому. Оттого, что чекисты изрядно ГРУ пощипали, туда нужен был новый начальник, и товарищ Ежов (на тот момент нарком внутренних дел СССР и генеральный комиссар госбезопасности. – Д. Г.) выдвинул… себя. Целых два дня он возглавлял Разведуправление РККА (вспоминать об этом не любят, но так было), ну а теперь вообрази на минутку: сидит в своем кабинете товарищ Сталин – усы расправил, трубочку табаком набил, и в этот момент на стол ему бумагу кладут…
При мне было так, что и Главное разведывательное управление, и КГБ каждое утро наверх всего лишь по одному листку направляли, ну а если всяких событий случилось много? Все равно один лист, отпечатанный крупным шрифтом. Как тут в отведенный объем уложиться? Да очень просто. Ты же знаешь, что программа новостей, допустим, идет полчаса: независимо от того, много чего или совсем ничего не произошло, тебе все равно тридцать минут что-то вещать нужно – правда? Точно так же и тут – всего лишь один листик, а Сталин все время стравливал эти организации, потому что…
– …исповедовал принцип: разделяй и властвуй!..
– Верно, а кроме того, существует еще конкуренция. Главного чекиста он, например, вызывает: «Товарищ Ежов, вы что тут такое докладываете? Чепуха какая-то. Вот военные разведчики сообщают…», – но что именно, не говорит. Потом главу разведки на ковер вызывает: «Вы что это тут написали?..»
– «…Вот товарищ Ежов!»…
– Да, а они же друг друга не знают, к тому же враги… В общем, в июле тридцать восьмого года товарищ Сталин садится (при этом я не присутствовал, но, в принципе, все это можно представить) и донесения НКВД читает. Смотрит подпись: Ежов, а военная разведка докладывает что-то другое, но подпись та же: Ежов. Трудно сказать, что в ту минуту с Иосифом Виссарионовичем приключилось, но я бы на его месте дрогнул. Кто основные решения принимает? Он, вождь всех времен и народов, но на основании донесений, и как же ему теперь с этим монстром справиться? Вернее, с двумя монстрами. Доселе он держал этих ребяток на поводке, а тут…
С этого падение Ежова и началось – потихоньку, потихоньку… Думаю, товарищ Сталин почуял неладное, выдохнул (Засовывает кулак в рот.): «А-а-ах!» – и разделил две спецслужбы немедленно.
У меня на сей счет личный есть опыт: мы с женой Таней в Женеве работаем, а поскольку у чекистов была установка с нами все-таки контактировать, один парень хороший насчет выпить-закусить как-то ко мне подходит. Я к своему резиденту мгновенно: «Такие дела, предложение поступило…». Тот сразу туда (Показывает пальцем вверх.) пишет, что так, мол, и так, бумага тут же из ГРУ в Центральный идет Комитет, а оттуда как рыкнули! Резидент ГБ моментально к нашему прибежал: «Иван Петрович, да мы же с тобой мужики, да ничего же тут не было…». ЦК нашего контакта очень боялся: если мы снюхаемся…
– …ему может прийти конец…
– Загрызем!
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Если вам захотелось работать в КГБ, езжайте в любой областной центр. На центральной площади всенепременно статуя Ленина стоит, а позади обязательно огромное здание с колоннами – это обком партии. Где-то тут рядом и областное управление КГБ. Тут же на площади любого спросите, и любой вам покажет: да вон то здание, серое, мрачное, да-да, именно на него Ленин своей железобетонной рукой указывает. Но можно в областное управление и не обращаться, можно в особый отдел по месту работы. Тут вам тоже каждый поможет: прямо по коридору и направо, дверь черной кожей обита. Стать сотрудником КГБ можно и проще – надо к особисту обратиться.
Особист на каждой захудалой железнодорожной станции есть, на каждом заводе, а бывает, что и в каждом цеху. Особист есть в каждом полку, в каждом институте, в каждой тюрьме, в каждом партийном комитете, в конструкторском бюро, а уж в комсомоле, в профсоюзах, в общественных организациях и добровольных обществах их множество. Подходи и говори: хочу в КГБ! Другой вопрос – примут или нет (ну, конечно, не примут!), но дорога в КГБ открыта для всех, и искать эту дорогу совсем не надо.
А вот в ГРУ попасть не так легко. К кому обратиться? У кого совета спросить? В какую дверь стучать? Может, в милиции поинтересоваться? В милиции плечами пожмут: нет такой организации.
В Грузии милиция даже номерные знаки выдает с буквами «ГРУ», не подозревая, что буквы эти могут иметь некий таинственный смысл. Едет такая машина по стране – никто не удивится, никто вслед не посмотрит. Для нормального человека, как и для всей советской милиции, ничего эти буквы не говорят и никаких ассоциаций не вызывают. Не слышали честные граждане о таком, и милиция никогда не слышала.
В КГБ миллионы добровольцев, а в ГРУ их нет. В этом и состоит главное отличие: ГРУ – организация секретная. О ней никто не знает и оттого не идет в нее по своей инициативе. Но, допустим, нашелся некий доброволец, каким-то образом нашел он ту дверь, в которую стучать надо: примите, говорит. Примут? Нет, не примут. Добровольцы не нужны. Добровольца немедленно арестуют, и ждет его тяжелое мучительное следствие. Много будет вопросов. Где ты эти три буквы услышал? Как нас найти сумел? Но главное, кто помог тебе? Кто? Кто? Кто? Отвечай, сука!
Правильные ответы ГРУ вырывать умеет. Ответ из любого вырвут. Это я вам гарантирую. ГРУ обязательно найдет того, кто добровольцу помог, и снова следствие начнется: а тебе, падло, кто эти буквы назвал? Долго ли, коротко ли, но найдут и первоисточник. Им окажется тот, кому тайна доверена, но у кого язык превышает установленные стандарты. О, ГРУ умеет такие языки вырывать. ГРУ такие языки вместе с головами отрывает, и каждый попавший в ГРУ знает об этом. Каждый попавший в ГРУ бережет свою голову, а сберечь ее можно, только сберегая язык.
О ГРУ можно говорить только внутри ГРУ. Говорить так, чтобы голос твой не услышали за прозрачными стенами величественного здания на Ходынке. Каждый попавший в ГРУ свято чтит закон Аквариума: “Все, о чем мы говорим внутри, пусть внутри и останется. Пусть ни одно наше слово не выйдет за прозрачные стены”. И оттого, что такой порядок существует, мало кто за стеклянными стенами знает о том, что происходит внутри. А тот, кто знает, молчит».
– Кто был сильнее: КГБ или ГРУ?
– Вопрос, уж прости, неправильный. Смотри: председатель КГБ СССР товарищ Андропов был членом Политбюро, а начальник ГРУ?
– Однако…
– А между тем свой человек у нас в Политбюро сидел. Кто? Министр обороны Гречко.
Сравнивать КГБ и ГРУ неверно, это разные уровни. Надо говорить… Вместе:
– …армия…
– …и КГБ, или Первое главное управление КГБ и Главное разведывательное управление Генерального штаба.
Повторяю: уровни, да и организации это разные, и если взять, например, посольства, примерно процентов сорок там было чистых товарищей (мы так их и называли: «чистые товарищи»), а шестьдесят – «варяги», но для «чистых» мы все «варяги»: между собой они нас не разделяли.
– «Чистые» – это профессиональные дипломаты?
– Как правило, дети высокопоставленных отцов, и когда мы находились в Женеве, знали: такие-то люди – товарища Громыко, а вот те – товарища Брежнева.
– Ни на КГБ, ни на ГРУ они не работали?
– Нет, это Министерства иностранных дел креатуры, но они ничего и не делали. Ну вот, к примеру, ЦК какое-то решение принимает и направляет его в МИД. Там этот циркуляр на свой бланк переписывают: мол, Министерство иностранных дел считает так-то, а «чистые» при этом только присутствуют – в этом едва ли не вся их работа и заключалась.
«Чистых» много… У нас вот была такая Зоя Васильевна Миронова – если официально, постоянный представитель Союза ССР при отделении ООН в Женеве в ранге «Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР». Предположим, проводит она совещание дипломатов, и ей докладывают, что кто-то где-то набедокурил. Ну, выпил лишнего, закусил, а в результате машина в озеро Женевское завалилась – бывает же, и вот эта бедная женщина говорит сокрушенно: «Но ведь он чей-то сын…». Понимаешь, какой нюанс? Наказать можно, но надо же пожалеть папу, проявить человечность…
«Микрофоны везде, но нужно же как-то устраиваться: пацану двадцать с хвостиком, жена-красавица… “Привет, ребята! Подглядываете? Ну, если кому нравится, на здоровье!”»– В двадцать два года ты угодил в номенклатуру ЦК КПСС…
– (Кивает).
– …куда до тебя в столь раннем возрасте никто никогда не попадал…
– Это правда.
– Четыре года ты проработал в Женевской резидентуре ГРУ…
– …да…
– …но контрразведка любой страны уже на первом году службы опознает любого, кто действует под легальным прикрытием…
– Правильно.
– Почему же тогда не берет?
– А это, как в случае с мафиози: все в курсе, кто он такой, а вот арестовать не могут.
– Почему?
– А потому, что нужно его на чем-то поймать. Вот он идет в золотых цепях, весь из себя крутой, а за что брать-то? За пушистый хвост, пока на чем-то его не засек, не возьмешь – как и разведчика, работающего под легальным прикрытием. Вычисляется он мгновенно, а дальше? Вот, например, я прибываю на место службы и с кем-то контачу. С чекистами же не могу…
– …а слежка идет, да?
– Идет железно, и я это знаю.
– Знаешь и чувствуешь?
– Ну, конечно.
– Хвосты, прослушивание телефонов?
– Не только.
– Видеонаблюдение?
– Разумеется! Понятно, что в нашей чудесной квартире с видом на Женевское озеро везде микрофоны, но нужно же как-то устраиваться: пацану двадцать с хвостиком, жена-красавица…
– Хочется как-то, да?..
– …и расслабиться. «Ну, ничего, – думаю, – что же я буду жизнь свою молодую ломать? Привет, ребята! Подглядываете? Ну, если кому нравится, на здоровье!» (Смеется).
– Эти люди, выходит, пикантные сюжеты порой смаковали…
– По-моему, как участники порносъемок, они уже к этому как-то привыкли – все-таки каждый день следили…
Да, я знал: не выпускают из виду – и что? Настоящие контакты должен был скрыть, а для этого нужно иметь много друзей. Постоянно к тому же «пасти» невозможно. Допустим, иду я по улице. Чтобы за мной следовать, нужна бригада наружного наблюдения – пять-шесть человек, две-три машины, а это же деньги надо платить. Я один, а за мной двое – это если просто присматривают, а если плотно берут? Выставляют две-три бригады, но если ребята по восемь часов отработают, им отдыхать нужно – значит, приходится еще одну ставить бригаду…
Я между тем встаю, предположим, утречком раненько, тапочки надеваю и побежал по лесочку, и побежал… Кто-то за мной должен бегать, правда? Само собой! Понимая, что за всеми-то им следить слишком накладно, начинаешь прикидывать: здесь «ведут», а там нет, тут видеокамеры спрятаны, а дальше еще что-то – в таких местах обычно все техникой нашпиговано. Город-то шпионский – столица всего, и маленький такой – чудо! Ты же в Женеве бывал?
– Конечно. И Ленин бывал тоже…
– Ой, мы как раз в том же месте жили, где когда-то Владимир Ильич, но я сейчас не об этом. Итак, рестораны, официанты, весь обслуживающий персонал на прикорме, все прослушивается… Предположим, мне резидент говорит: «Нужен сигнал – быстренько обеспечь!». Обычно это очень простая вещь: воткнул куда-нибудь кнопочку, или еще мы часто помаду губную использовали. Идешь себе, где-то мазнул, – раз! – и готово, и если я точно описал это место, выполнить в результате задание не составляет труда.
Или посмотрел по карте: ага, вот оно – это место! Я его себе представляю и, чтобы лишний раз туда не ходить, описываю: дескать, телеграфный столб номер такой-то (там в то время еще деревянные столбы кое-где сохранялись), вокруг какой-то старинный парк, и если на уровне груди воткнуть кнопочку, это будет кое-что означать.
В общем, идет нелегал через Женеву. Кто он, что, как, нам неизвестно, но из Центра поступает приказ: с восьми часов вечера завтрашнего дня проверять, и если сигнал появится, сообщить – все! Центр знает, что это означает, а мы нет, но это работа, и если сделать ее плохо, человека можно очень здорово завалить.
– Шпионские страсти прямо!
– Шпионские страсти (Кивает.), но перед тем как кнопочку эту воткнуть, я все-таки должен проехать туда – так положено! – и осмотреть столб. Глянул, а кнопочками там все усеяно – наверное, лет тридцать уже втыкали: и ржавые, и всякие-всякие.
Доходило порой до смешного: сидишь, например, в ресторации и глазом косишь: «Ой, Господи!» – а там знакомый американец с каким-то китайцем работает.
– Вербует?
– Ну да, и мы, например, из Женевы такие вещи старались вынести. Там только две дороги, со всех сторон граница французская (ее нам пересекать нельзя), поэтому вербуемый объект выводили то в Цюрих, то в Базель.
– Я сейчас вспомнил Высоцкого – у него песня есть «Пародия на плохой детектив». Помнишь? «Опасаясь контрразведки…
– (Вместе.)…избегая жизни светской, под английским псевдонимом “мистер Джон Ланкастер Пек…”».
Здесь недалеко станция метро находится – по-моему, следующая! – «Ланкастер Гейт», и над ней огромная гостиница «Ланкастер», так я, когда нужно какую-то встречу назначить, на Высоцкого обычно ссылаюсь.
Из книги Виктора Суворова «Аквариум».
«Провалившийся волк разведки включает системы защиты, отчего стены нашего спецсооружения плавно задрожали, и начинает:
– Вот так выглядит шпион. Он показывает большой плакат с человеком в плаще, в черных очках, воротник поднят, руки в карманах.
– Так шпиона представляют авторы книг, кинорежиссеры, а за ними и вся просвещенная публика. Вы – не шпионы, вы – доблестные советские разведчики, и вам не пристало походить на шпионов. А посему вам категорически запрещается:
а) носить темные очки даже в жаркий день при ярком солнце;
б) надвигать шляпу на глаза;
в) держать руки в карманах;
г) поднимать воротник пальто или плаща.
Ваша походка, взгляд, дыхание будут подвергнуты долгим тренировкам, но с самого первого дня вы должны запомнить, что в них не должно быть напряжения. Вороватый взгляд, оглядка через плечо – враг разведчика, и за это в ходе тренировок мы будем вас серьезно наказывать – не менее, чем за принципиальные ошибки. Вы меньше всего должны напоминать шпионов, и не только внешним видом, но и методами работы. Писатели детективных романов изображают разведчика великолепным стрелком и мастером ломания рук противникам. Большинство из вас пришли из нижних этажей разведки и это видели, но тут, наверху, в стратегической агентурной разведке мы не будем вас обучать стрельбе и способам ломания рук. Наоборот, мы требуем от вас забыть навыки, полученные в спецназе.
Некоторые разведки мира обучают своих ребят стрельбе и прочим штучкам. Это идет от недостатка опыта. Помните: вы можете надеяться только на свою голову, но не на пистолет. Если вы сделаете одну ошибку, против каждого из вас контрразведка противника бросит пять вертолетов, десять собак, сто машин и триста профессиональных полицейских. Пистолетиком тогда вы уже себе не поможете и руки всем не переломаете. Пистолет – это ненужная иллюзия: он греет ваш бок и создает мираж безопасности, но вам не нужны иллюзии и миражи. Вы должны постоянно иметь чувство безопасности и превосходства над контрразведкой противника, но это чувство дает вам не пистолетик, а трезвый расчет без всяких иллюзий.
Это примерно как у монтажников-высотников. Одни из них, малоопытные, пользуются страховочным поясом. Другие никогда им не пользуются. Первые падают и разбиваются, вторые – никогда. Происходит это потому, что тот, кто пояс использует, создает себе иллюзию безопасности, однако забыл застегнуться – и вот уже кости его собирают в ящик. Тот, кто поясом не пользуется, – иллюзий не имеет. Он постоянно контролирует каждый свой шаг и никогда на высоте не расслабляется.
Советская стратегическая разведка своим ребятам не дает страховочных поясов. Знайте, что у вас нет пистолета в кармане, забудьте удары ребром ладони по кирпичу. Надейтесь только на свою голову. Ваш спорт – благородный теннис…».
«Советские разведчики орудовали не просто большими – гигантскими суммами»– Ты где-то сказал, что львиная доля денег, которые СССР накручивал на нефти, шла на шпионаж…
– Совершенно верно.
– У меня возникает вопрос: советские разведчики орудовали большими суммами?
– Не просто большими – гигантскими.
– Как в таком случае можно было проконтролировать, что они тратят на резидентуру, что на карманные расходы, а что с целью личного обогащения от Центра утаивают?
– Угу-угу… Дело в том, что, как только я прибыл в Женеву, мне сразу же дали листочек, куда мог вписать (то есть взять под расписку) сколько угодно денег. Сколько угодно!
– Сто тысяч франков, к примеру, мог получить?