Дмитрий Хван. Хозяин Амура

   – Ну, говорите, ребята! – Оперевшись локтями о шершавую поверхность стола, полковник сцепил пальцы рук и прижался к ним подбородком. – Все как есть говорите... – Он внимательно осматривал лица своих парней из-под нахмуренных густых бровей.
   Здоровые, еще недавно уверенные в себе мужики в пропахших порохом форменных кафтанах переглянулись, решая, кому начать трудный разговор со Смирновым. Повисла неловкая пауза, во время которой было слышно сопение и покашливание бывших морпехов.
   – Ну, раз так, то пока вы думаете, скажу я. – Полковник раскрыл свой портфель, положив на стол папку с бумагами. – Итак, для сопровождения до Ангарии наших пленных, числом четыреста двадцать шесть человек, мне необходимо отрядить пять человек. Для контроля над стрельцами, ну и общим поглядом. Необходимо довезти пленников до Енисейска, не допуская над ними насилия, грабежа и прочих неудовольствий. Желающие есть?
   Он внимательно осмотрел удивленные лица подчиненных. В глазах некоторых он прочитал облегчение и внутренне усмехнулся, ожидая реакции подчиненных.
   – Найдутся, товарищ полковник! – Лопахин, кивая, посматривал на товарищей.
   – Старший группы мне нужен сейчас! – твердо сказал Смирнов. – В Твери и Нижнем надо будет осуществлять прием групп переселенцев. Леонов!
   – Я, товарищ полковник! – тут же отозвался крепыш с поседевшими висками – тезка начальника.
   – Назначаю тебя старшим группы доставки! Возражения есть? – деловым тоном проговорил полковник.
   – Никак нет! – гаркнул Леонов.
   – Хорошо, группу наберешь сам, вечером ко мне со списком и блокнотом.
   – Есть!
   – Далее... – Смирнов зашуршал бумагами, ища нужный лист. – По нашим стажерам. До сего момента мне были поданы двадцать отчетов с положительными характеристиками, с тех пор мнения о ребятах остались прежними?
   – Так точно, без изменений! – таков был общий ответ офицеров о выпускниках Удинской школы, направленных в батальон «Карелия» для прохождения практики в боевых условиях.
   У каждого выпускника, получившего от Саляева представление не на сержантскую, а на офицерскую должность, был свой «дядька» – офицер-первоангарец, который доводил своего заместителя до утверждения в офицерах либо оставлял сержантом набираться опыта дальше.
   – Отлично, значит, я утверждаю в лейтенантах всех! – Полковник сделал соответствующие записи и отложил карандаш. – Теперь вернемся на грешную землю и обсудим наши перспективы в Карелии.
   Для начала Андрей Валентинович шокировал многих известием о том, что он остается здесь навсегда. Желание это продуманное и согласованное с Соколовым, Радеком и прочими власть вершащими на ангарских берегах. Второй после Эзеля анклав Ангарии, а точнее, Руси Сибирской создавался на окраинах царства Русского с вполне определенной целью. А именно – сделать сибирскую державу доступной для возможных союзников из всех слоев русского общества. И если Эзель был нужен как морская и торговая, а также перевалочная база из Европы, то Карелия представлялась военно-политическим образованием, создаваемым на будущее.
   – База силовой поддержки наших интересов на Руси, – пояснил Смирнов. – Так сказать, наш филиал на окраине Русского государства. Москва сама значительным образом облегчила мою задачу, отказавшись от карельского края. Вскоре здесь будет объявлено Корельское воеводство.
   – А если Москва решит прибрать эти земли себе? – проговорил кто-то из морпехов.
   – Мы отрежем Сибирь по Енисею! – не задумываясь, ответил полковник.
   Морпехи были изумлены безмерно. Кто-то задумался, обхватив голову руками, кто-то встал из-за стола и стал прохаживаться вдоль лавки. Лопахин, уже знавший все заранее, с интересом посматривал за реакцией друзей.
   – Почему мы узнали об этом только сейчас, Андрей Валентинович? – проговорил капитан Мартынюк. – Не доверяете?
   – После того, как Леонов составит список, я узнаю, кому доверять, – пояснил Смирнов. – Если кому-то в тягость влачить на себе груз ответственности за свое дело, то лучше пусть это делают другие, понявшие свою миссию люди.
   – Вы хотите слишком многое успеть, товарищ полковник! – воскликнул Мартынюк. – Это невозможно, неужели неправильным будет решение контролировать Сибирь и сотрудничать с Москвой? Зачем влезать в эти разборки? Я не понимаю!
   – Юра, нет ничего страшного в том, что ты не понял этого, – терпеливо проговорил Смирнов. – Ты больше нужен нам там, на Ангаре, на Амуре. Но есть задача иного уровня, совершенно иного. И ее будут делать другие люди, которые будут понимать значение этой задачи.
   – Какой задачи? – выдохнули все присутствующие члены пропавшей в веках экспедиции.
   – Мы создадим цепь радиофицированных факторий, мы обустроим путь из Сибири на Русь, мы вовлечем в нашу орбиту нужных людей, мы получим исключительные торговые концессии... Мы создадим базу для взятия власти на Руси. В этом и состоит наша миссия.

Глава 3

Сунгари при слиянии с Муданъ-Ула, передовой наблюдательный пост сунгарийского гарнизона. Июнь 7153 (1645)

   Гулкий стук топора прервал безмятежное утро на подернутых спешно исчезающей дымкой берегах широкой реки. Шумно хлопая крыльями, стайка птиц взмыла с насиженных веток и, заложив широкий вираж над сочно-зеленым лугом, устремилась к противоположному берегу Сунгари. Невысокий молодой парень в серого цвета кафтане, расстегнутом на груди и с закатанными рукавами, ловко разделал обезглавленного зайца. Кинув в котел с кипящей водой разрубленную на три неравные части тушку, он взялся за следующего.
   – Мелкие они какие-то, – цыкнув зубом, проговорил жилистый мужичок, который, сидя на корточках перед крупным валуном, нарезал на доске, положенной на камень, несколько головок лука. – У нас на Руси ушканы пожирнее.
   – Фрол, а мне батя об этом уже говорил, – фыркнув, усмехнулся парень, отчего его чуть раскосые глаза превратились в щелочки. – А по мне, мясо и есть мясо – все одно лучше, чем рыба.
   – Это да, – согласился мужик. – Михаела, ты на соль воду пробовал? На-ко ложку... – Вдруг Фрол на миг замер и тут же вскочил на ноги, схватив прислоненную к валуну винтовку. – Эй, Юнсок! Никак даурцы наши вертаются?
   – Да, старшина! – прокричал кореец из башенки, стоявшей на краю огороженного частоколом скального выступа, на котором расположилась передовая застава.
   Топот копыт приближался, уже было слышно, как позвякивала сбруя. Двое дауров позапрошлым утром ушли к крупному селению солонов, чей князец не так давно благосклонно отнесся к предложению людей Лавкая о разговоре. Дауры должны были подготовить почву для делегации вассального князя, а заодно проведать обстановку. И вот они уже возвращаются?
   Михаил поспешил отпереть ворота, после того как Фрол дал ему знак впустить всадников. В небольшом пространстве внутреннего дворика заставы тут же стало тесно. Начальник наблюдательного поста лейтенант Волков внимательно всматривался в усталые лица прибывших стрелков.
   – Иван, Агей, доклад! – обратился он к сползшим с коней даурам.
   – У покинутых солонских домов близ отрогов... – запнулся вдруг Агей.
   – ...Малого Хингана, – кивнув, напомнил Волков. – Кто?
   – Встречены маньчжурские речные корабли, малые, без пушек. Числом три, на каждом маньчжурских людей до трех десятков! – продолжил доклад даур.
   – Видели вас?
   – Так точно! На среднем корабле много маньчжуров, которые не похожи на воинов...
   – Посольство! Наконец-то! – Волков огляделся, ища своего радиста. – Юра! Докладывай в Сунгарийск о кораблях, пусть вышлют канонерку навстречу. Вот воевода доволен будет, он их второй год ждет!

Сунгарийск

   С орудийной площадки приземистой и будто вросшей в каменистую землю угловатой башни открывался, однако, вполне достаточный обзор на расстилавшийся перед внешними укреплениями Сунгарийска вплоть до дальнего редколесья обширный луг. По левую сторону от смотрящего тянулся пологий берег Сунгари с проплешинами желтого песка. По правую – стена укреплений уходила к сопке, за которой было солонское поселение Тамбори, а чуть далее стояли жилища эвенков из Хэми. Сейчас они оба входили, пусть и несколько отдаленными друг от друга районами, в большой Сунгарийск – охваченная укреплениями территория, руками пленников и местных жителей активно застраивающаяся жилыми домами и мастерскими. Собственно изначальная крепость Сунгарийска представляла собой меньшую часть городка, умещаясь на вдающемся в реку полуострове.
   Хеджон повернулся и поднял голову, прикрываясь ладонью от солнечного света, бьющего в глаза, – совсем недавно он был на вершине голубого цвета сопки, где осматривал радиорубку и наблюдательную башню. И то и другое произвело на него самое яркое, чудесное впечатление. Принц до сих пор пребывал в непонятном состоянии некоего душевного подъема, уверенности в верном шаге, но в то же время боялся сделать ошибку, роковую для него и его народа. Эту мысль Хеджон старался загнать подальше, в самую потаенную часть сознания, ведь тогда все, что его вдохновило, пойдет прахом. Сложно поверить в бескорыстное товарищество, основанное на взаимном доверии, на ином, нежели личностные отношения, уровне. Между государствами не бывает дружбы, которая бытует среди людей, – так говорил его отец. Сосед всегда готов сожрать соседа, облекая это в шелковые одежды лжи и лицемерия. Хеджон безмерно уважал отца и считал его слова бесконечно правильными. И вот сейчас он пытался проверить людей народа ороса.
   Первые выводы принц сделал для себя сразу – его не пытались увлечь бесцельными речами или обещаниями, ему не льстили. Оросы не притворялись лучше, чем они есть. Поначалу ему казалось это наигранным. Но и дальше эти северяне продолжали считать его равным, не пытаясь возвышать и его положение. Хеджон не хотел, чтобы его знали как принца, и это условие неукоснительно соблюдалось. Зато что бы он ни пожелал узнать, ему пытались объяснить. Его друг Сергей всюду сопровождал его, он переводил и спрашивал за него всякого, кого Хеджон желал услышать. Как выяснилось, местные варвары – солоны и прочие – были довольны тем, что на берега реки пришел народ ороса. Эти люди принесли с собой не только полное замирение племен, но и много полезных вещей, необходимых для жизни. Они не ставили себя выше других и не позволяли себе того, чем не гнушались маньчжуры. Хотя некоторые были недовольны тем, что оросы брали себе их женщин, а также распахивали много земли, которая пригодилась бы и солонам. Но все же и они понимали, что женщины рожали сильных детей, а земли было вдосталь.
   Радио поразило его, он едва не поверил в духов воздуха, передающих слова людей. Так он подумал еще тогда, когда первый раз услыхал речь ороса, шедшую из металлических раструбов, висевших на шесте. От этой ошибки его избавил друг Сергей, рассказавший, что не стоит верить в чудеса, когда есть науки и руки людей, что делают возможным прежде неслыханное. Оросы оказались весьма образованными людьми, все прежние пересуды о варварах казались Хеджону смешными и не стоящими ничего, кроме презрения. Он разговаривал с Генхо, своим давним другом, используя прибор, называемый радио. Причем сам Хеджон находился на вершине сопки, а Генхо – далеко внизу, у самой реки. И он слышал голос друга, будто тот стоял рядом и говорил с ним, не повышая голоса, и Генхо слышал его. Это ли не упрек всем тем, кто презрительно оттопыривал нижнюю губу в разговоре о северных варварах. А что стоят их увеличительные приборы для зрительного обзора! Он смотрел в один такой и видел то, чего никогда не смог бы увидеть, не будь у него в руках этого чуда. А корабли, а пушки, а аркебузы! Причем аркебузы эти были гораздо легче корейских, а об их удобстве для стрелка и говорить не приходилось! Ибо Хеджон видел, как с оным оружием ходят не только взрослые мужчины, но и молодые девушки и даже совсем еще юные мальчишки стреляли из аркебуз по мишеням, что для них ставил учитель стрельбы на специальном поле, упиравшемся в склон холма. Такое упорство молодых оросов в постижении военной науки заслуживало похвалы!
   Многое еще предстояло изучить Хеджону. А сейчас он решил продолжить путь по укрепленной стене города. Хотя нет, стеной это назвать было нельзя – скорее это система укреплений, соединенная между собой переходами. От сопки до берега реки располагались невысокие, присыпанные землей с растущей на ней травой крепостицы в виде холмов, с укрытыми в них мощными пушками. Соединенные куртинами с частыми бойницами для аркебузиров, которые были прикрыты деревянными балками с наложенной на них черепицей для защиты от стрел, они образовывали внешний пояс вокруг поселения. Сотни две пленников, а также сами оросы и местные варвары трудились над этими сооружениями, еще не законченными в самом центре.
   Хеджон решил заговорить с сопровождавшим его помощником военного правителя этой отдаленной провинции державы оросов.
   – Тут были биты маньчжуры? – показал он на луг, где сейчас бродило лишь несколько коров.
   – Именно тут. Все было усеяно мертвыми телами! – махнул в сторону выкоса Лазарь Паскевич. – Но этих укреплений еще не было. Только земляные навалы.
   Кореец многозначительно помолчал, осматриваясь. После чего Хеджон спросил Паскевича, примет ли его сейчас управляющий провинцией. Удовлетворенный утвердительным ответом, он поспешил спуститься с куртины.
   Он направился к воеводскому дому, намереваясь с помощью Лазаря попасть за ворота внутренней крепости. Однако Паскевича на полпути окликнул молодой даур из роты внутренней стражи и сообщил офицеру о том, что Матусевич сейчас находится в техническом училище, уже втором по счету в Сунгарийске.
   – Пойдемте. – Лазарь позвал корейцев за собой. – Сергей, а твой друг заодно посмотрит училище. Игорь Олегович с женою там.
   Хеджон в очередной раз поразился отсутствию чинопочитания у ороса. Какой-то варвар и не думает кланяться помощнику начальника провинции да дерзко смотрит ему в глаза! Это уже слишком! Принцу пришлось сказать об этом Сергею. Однако друг лишь посмеялся:
   – Даур говорил с Лазарем почтительно – он назвал его товарищем, упомянул его военное звание и испросил разрешения обратиться к нему.
   – Неужели этого достаточно? И отчего помощник начальника товарищ этому варвару? – все еще недоумевал принц, шагая вслед за Паскевичем.
   – Во-первых, даур состоит в нашем войске, как и я, как и сам помощник воеводы. Во-вторых, он говорит на нашем языке и исповедует нашу религию – ты же видел храм с небольшой колокольней? Все это делает его нашим товарищем. Его потомки сами будут оросы.
   – Ясно, – коротко бросил Хеджон, осмысливая сказанное.
   В училище они не попали, Игорь Олегович с семьей уже вышел из него и встретил Хеджона у крыльца, за ним, потупив взор, стояла симпатичная азиатка – наложница воеводы Эрдени, жена убитого по приказу Матусевича маньчжурского военачальника. После двух лет затворничества она все же сдалась настойчивым желаниям воеводы, а сейчас под сердцем носила его ребенка. Кстати, Эрдени оказалась не маньчжуркой, а монголкой – одной из дочерей хошеутского тайши Галдама из восточной Халхи, отданной знатному маньчжуру. Естественно, о судьбе своего несчастного мужа она не знала.
   – Хеджон, – обратился к принцу воевода, крепко пожав его руку, – ты обдумал мое предложение? Что скажешь?
   – Обдумал, я согласен! – тут же ответил кореец.
   – Хорошо, – удовлетворенно кивнул Матусевич. – Я не сомневался в твоем решении. Ведь это нужно не столько тебе, сколько твоему народу.
   К настоящему времени у Матусевича в Сунгарийске, Науне и прочих городках и селениях было распределено по гарнизонам около шести сотен корейцев – бывших пленников, а также пришедших из Нингуты самостоятельно. Среди них были офицеры и солдаты, мелкие чиновники, слуги и крестьяне. Все они сейчас были вовлечены в жизнь этой провинции Ангарска. И не только в военной сфере, но и в строительстве укреплений, и, что естественно, работали на полях. А с появлением в пределах Сибирской Руси представителя правящей династии Кореи – любимого сына вана Ли Инджо принца Хеджона – Матусевич немедленно принялся за воплощение своей задумки: получив согласие принца возглавить отдельный корейский полк, под общим командованием воеводы Сунгарийска, свезти всех корейцев к столице провинции для подготовки к запланированной на сентябрь атаке Гирина.
   – Но отец откажется от меня и никогда не признает меня сыном, если меня узнают! – сразу предупредил Хеджон. – У нас вряд ли будет пополнение.
   – Если ситуация изменится, он будет рад принять тебя с честью! – перевел слова Матусевича Ким. – А пополнение можно получать неофициально, а также вести агитацию среди населения северных провинций.
   Принц снова задумался на несколько минут, после чего согласился с воеводой. К тому же отец позволил принцу перейти Туманган, а значит, он ждет хорошего. Быть может, он надеется на своего сына?
   – Товарищ воевода! – Один из молодых радистов, подчиненный Стефана Кононова, отдав честь и вытянувшись, протянул Матусевичу сложенный лист.
   Игорь взял бумагу и, пробежав глазами строки послания, хищно улыбнулся и устремил взор в голубое, без единого облачка небо.

* * *

   Встречать маньчжуров Матусевич пожелал, что естественно, во всеоружии. И если «Солон» стоял у причала крепости, то канонерскую лодку «Даур» пришлось возвращать из рейса до Хабаровской протоки, которую вчерашние россияне знали как протоку Казакевичева. Именно ее северного берега так долго добивался Китай, в конце концов получивший от московских властей этот подарок вместе с иными островами на Амуре. Сейчас же Хабаровский острог, названный так по воле Соколова, находился на южном берегу протоки и контролировал устье Уссури. Гарнизон составлял полусотню солдат, частью из дауров и корейцев – именно за ними и отправлялась канонерка вместе с пополнением, провиантом и кое-каким инструментом. Вскоре оба корабля вышли навстречу маньчжурам.
   Речные корабли врага были замечены ночью вторых суток пути. Луч одного из прожекторов выхватил их, стоявших в тихой заводи, вызвав этим немалый переполох среди маньчжурских воинов. Их вопли и звон оружия еще долго оглашали темный берег реки, даже когда речники ангарцев убрали свет. Капитаны же кораблей, стремясь усилить эффект, принялись переговариваться между собой, используя громкоговорители. Усиленные раструбами голоса ангарцев разносились по-над рекой довольно далеко. Вдоволь покуражившись, команды канонерских лодок приготовились к ночной стоянке. Свет прожекторов продолжал освещать часть берега и участок реки, достаточный для обеспечения безопасности на случай возможных провокаций со стороны маньчжуров, к тому времени затихших.
   Ночь прошла спокойно, если не считать криков птиц, до смерти надоевших караулу. А наутро маньчжуры увидели пушки, направленные на их корабли с неприятельских судов. На корме обоих кораблей вяло развевались зелено-белые полотнища с голубым крестом, такие же стяги были и на берегу.
   – Эти пушки разрушали Нингуту, – шелестело среди маньчжурских солдат, уже успевших познакомиться с действием ангарских орудий. – Всякий раз, когда причал и склады восстанавливали, эти корабли приходили вновь!
   Чиновники же, присланные из Мукдена, морщились и вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть корабли своего врага, про которые уже знали и в столице Цин.
   – Ишь, забегали, словно тараканы, – отнимая от глаз бинокль, проговорил Матусевич, находившийся на борту «Даура». – Выноси лавки, братцы!
   На берегу реки, под сенью нескольких высоких деревьев, ангарцы поставили заготовленные для переговоров две длинные лавки, стол, застеленный тканью, и навес. В центре стола сидел Игорь Матусевич, воевода сунгарийский, по левую его руку – даурский князь Лавкай, по правую – эвенкийский князек Нэми. Этим Игорь хотел показать маньчжурам вассальное положение оных народов по отношению к Руси Сибирской. Именно этот термин теперь должен быть в ходу у соседей.
   За спинами переговорщиков стояли два воина в блестящих шлемах с плюмажами и кирасах с гербом, державшие стяги. Чуть поодаль находились лучшие воины из рейтарского полка Лавкая и несколько бойцов отряда Матусевича. Со стороны реки ситуацию контролировал Мирослав Гусак, держа маньчжуров на прицеле СВД. Кстати, все четыре снайперские винтовки, ставшие в этом мире бесценным преимуществом, были разделены между лучшими стрелками, действующими в боевой обстановке. Одна была у Гусака на Сунгари, вторая у Новикова в Норвегии, третья у Сазонова на Селенге, а последняя служила в Карелии у Евгения Лопахина. Однако патронов к ним оставалось мало, поэтому каждый выстрел должен был быть только по делу.
   Маньчжурская сторона, несомненно, видела приготовленный для переговоров стол, но, явно или нет, тянула с отправкой своих людей. Среди них постоянно происходило какое-то движение, но к месту встречи никто подходить не спешил. И когда Матусевич, раздосадованный таким поворотом дела, уже хотел встать и отправиться к кораблю, Лавкай проговорил:
   – Обожди еще малость, воевода! Еще немного.
   И будто в подтверждение слов даура от толпы маньчжуров отделилась группа в два десятка человек и направилась к давно ожидавшим их сунгарийцам. Матусевич отметил некоторое напряжение, охватившее его. Разумеется, ранее, в своей прошлой жизни, он вел переговоры и с галицийскими террористами, и с турецкими шпионами, но те переговоры зачастую носили формальный характер. А переговорщики с той стороны остывали уже через некоторое время после обмена предложениями. Пленные майору Матусевичу нужны были крайне редко. Сейчас же переговоры, к которым он готовился не один год, должны были решить многое и на совершенно ином, гораздо более высоком уровне, нежели разговор с главарем пусть и крупной, но шайки бандитов.
   Игорь вглядывался в лица приближающихся маньчжуров – пренебрежительные взгляды чиновников, которым пришлось тащиться по мокрому прибрежному песку и высокой траве, вызвали в нем прилив негодования, которое копилось за то время, что пришлось провести в ожидании. Однако по мере приближения брезгливые взгляды маньчжуров немедленно перенеслись на лавку, им предложенную, вскоре сменившись на безразличные маски, глаза которых смотрели будто сквозь сунгарийцев. Один из них – старик со слезящимися глазками на болезненного цвета лице, натужно покряхтывая, сел напротив Матусевича. Его сальные волосы торчали тонкой косичкой из-под шапочки с медным шариком-навершием. Длинные рукава цветастого халата покрывали ладони почти полностью, показывая лишь длинные тонкие пальцы с грязными, отросшими сверх меры ногтями. Остальные маньчжуры были значительно моложе.
   Лавкай представил Матусевича, князя-эвенка и себя, после чего кратко пояснил маньчжурской стороне те вопросы, которые нужно обсудить. Маньчжур, слушая да-ура, кивал, сидя к нему чуть ли не вполоборота. Было совершенно неясно, понимает он князя или нет, ибо он так ни разу и не посмотрел на говорившего. После того как Лавкай замолчал, сунгарийцы уставились на старшего среди маньчжуров. Выдержав длинную, уже ставшую предсказуемой паузу, старик заговорил едва слышным, дребезжащим голосом. По мере того как он отвечал, Лавкай мрачнел, а Нэми непонимающе посматривал на своих товарищей. Матусевич, видя растерянность своих вассалов, сжал кулаки. Он уже понял, что случилось нечто неправильное.
   Дождавшись, когда старик умолк, Игорь обратился к дауру:
   – Лавкай, что происходит?
   – Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, – заявил князь. – Его ранг слишком невелик для этого, воевода.
   – Так какого черта он тут делает? – вспылил Матусевич, отчего маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика, немедленно зашушукались, а потом и заговорили в голос.
   Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооруженных маньчжуров, стоявших чуть в стороне от стола.
   – Видимо, им мало Нингуты, – меланхолично пожал плечами Лавкай. – Вот они и прислали сяньшэня – чиновника низшего ранга.
   – В таком случае, – встал из-за стола Матусевич, – тут нам делать нечего! А им и подавно! – Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке. – Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь имеющего нужные полномочия! – вдруг остановился Игорь и добавил: – А мы пока наведаемся в Гирин.
   Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом, желая при случае указать ему его место. Сведенные в полк всадники – солоны и дауры – в основном были сыновьями знати – князьков, старейшин и шаманов, немалый процент составляли и лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжуров была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжуров просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжуров.