Страница:
Интересной особенностью этого мифа следует считать его практически полную оторванность от реальных фактов. В постановлении ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и укреплении общественной (социалистической) собственности» отсутствуют «колоски», само постановление трудно определить как «аграрное». Взглянем на этот документ [13]:
«За последнее время участились жалобы рабочих и колхозников на хищение (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулиганствующих и вообще противообщественных элементов. Равным образом участились жалобы на насилия и угрозы кулацких элементов в отношении колхозников, не желающих выйти из колхозов и честно и самоотверженно работающих на укрепление последних.
ЦИК и СНК Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов Советской власти.
Исходя из этих соображений и идя навстречу требованиям рабочих и колхозников, ЦИК и СНК Союза ССР постановляют:
I
1. Приравнять по своему значению грузы на железнодорожном и водном транспорте к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этих грузов.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищения грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении грузов на транспорте.
II
1. Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже
10 лет с конфискацией всего имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества.
III
1. Повести решительную борьбу с теми противообщественными кулацко-капиталистическими элементами, которые применяют насилия и угрозы или проповедуют применение насилия и угроз к колхозникам с целью заставить последних выйти из колхоза, с целью насильственного разрушения колхоза. Приравнять эти преступления к государственным преступлениям.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны кулацких и других противообщественных элементов лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по этим делам».
Вопреки расхожему представлению колхозная собственность не является в законе основной, наряду с ней значительное внимание уделено хищениям на водном и железнодорожном транспорте, что составляло в те годы существенную проблему. Образ советского подпольного миллионера Корейко назидательно прописан в произведениях Ильфа и Петрова, напомним, что своим богатством он был обязан «исчезновению» нескольких эшелонов. В эпохальном фильме «Место встречи изменить нельзя» Володя Шарапов, представляясь бандитам, говорит о своем «отце», известном воре: «Вагонами воровал». Речь в фильме идет как раз о начале 30-х.
Как и во всех других случаях, невозможно отрицать вольных трактовок закона на местах, в результате которых люди могли страдать за незначительные правонарушения. Неверным, однако, будет утверждать, что это носило системный характер, а закон был направлен в первую очередь против крестьян.
В бюллетене «Население и общество» за декабрь 2007 года [14] российский демограф, руководитель Центра демографии и экологии человека РАН Анатолий Вишневский приводит данные о применении закона «О социалистической собственности…». Только в РСФСР по нему было осуждено в 1932–1939 годах 183 тысячи человек, в том числе только в 1933—103,4 тысячи, значится в статье.
Из самых общих соображений следует, что число осужденных за 7 лет относительно невелико для преимущественно аграрной страны с населением более 100 миллионов человек. Из данных А.Вишневского следует, что если в 1933 году по статье о «колосках» было осуждено 103 тысячи человек, в последующие годы преследованию по ней подвергалось в среднем 11 тысяч человек в год.
В современной России, согласно справке МВД «Состояние преступности в Российской Федерации за январь – ноябрь 2005 года» [15], за 11 месяцев зарегистрировано 619 тысяч случаев хищений, в том числе 3537 на железнодорожном, воздушном и водном транспорте. При том что закон «о колосках» у нас не действует.
В июле 1932 года И.В. Сталин пишет [16]:
«Кагановичу, Молотову.
За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на желдортранспорте (расхищают на десятки мил. руб.), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества. Хищения организуются глав[ным] образом кулаками (раскулаченными) и другими антиобщественными элементами, старающимися расшатать наш новый строй. По закону эти господа рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6–8 месяцев амнистируются. Подобный режим в отношении этих господ, который нельзя назвать социалистическим, только поощряет их по сути дела настоящую контрреволюционную «работу». Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон (в изъятие или отмену существующих законов), который бы:
а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество – к имуществу государственному;
б) карал за расхищение (воровство) имущества указанных категорий минимум десятью годами заключения, а как правило – смертной казнью;
в) отменил применение амнистии к преступникам таких «профессий».
Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины – невозможно отстоять и укрепить наш новый строй».
Во втором письме по этому вопросу И.В. Сталин дает дополнительные обоснования необходимости нового закона [17]:
«Тт. Кагановичу, Молотову.
1. Если будут возражения против моего предложения об издании закона против расхищения кооперативного и колхозного имущества и грузов на транспорте, – дайте следующее разъяснение. Капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развился бы и не окреп, если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического] общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью, нарушение интересов которой строжайше карается и для защиты которой он создал свое собственное государство. Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие привычки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. Он не может укрепить и развить новый строй и социалистическое строительство, если не будет охранять имущество колхозов, кооперации, государства всеми силами, если он не отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность. Для этого и нужен новый закон. Такого закона у нас нет. Этот пробел надо заполнить. Его, т. е. новый закон, можно было бы назвать, примерно, так: «Об охране имущества общественных организаций (колхозы, кооперация и т. п.) и укреплении принципа общественной (социалистической) собственности».
И.В. Сталин прямо апеллирует к опыту построения капитализма в Великобритании, где для насаждения священного права частной собственности пошли на меры, куда более радикальные, нежели советские. Так, до XIX века в Англии вешали детей, укравших булку хлеба у торговца. В вышедшем недавно на экраны фильме «Суини Тодд» / Sweeney Todd (2007) показан как раз такой судебный процесс в викторианской Англии, где к повешению за кражу приговаривают 6-летнего мальчика.
История строительства капиталистических отношений также не отличалась гуманизмом. Насаждение нового типа хозяйства, ломка феодальных отношений, о которых пишет И.В. Сталин, вылились в масштабные репрессии против крестьянства (огораживание, лишение земли), создав совершенно дикий, не совместимый с современными взглядами рынок труда, где родители сдавали внаем на фабрики собственных детей. Частной собственностью, средством заработка стали не только предметы, но и люди и собственные дети. Во многом именно из этих отношений вытекает возрождение в западном обществе античного рабства, которое практиковалось в Америке вплоть до Гражданской войны Севера и Юга (1861–1865), то есть до второй половины XIX века. Заметим, что отмену рабства в США отделяет от Октябрьской революции всего 52 года.
Предвидя возражения, что рассматриваемый период в СССР отделяют от британского и американского целый век, предлагаю сравнить практику применения смертной казни к детям в XIX веке с репрессивной политикой любой из восточных деспотий Средневековья. В цивилизациях Востока и в X веке за кражу «только» рубили руку.
Советский Союз, столкнувшись с близкой по смыслу проблемой утверждения социалистической собственности «священной и неприкосновенной», также пошел на карательные меры. По сути, мы видим близкий аналог опыту капиталистических реформ, совпадает даже аргументация. Однако репрессивная составляющая в СССР относительно более гуманна.
Глава 6 Закон о прогулах
«За последнее время участились жалобы рабочих и колхозников на хищение (воровство) грузов на железнодорожном и водном транспорте и хищения (воровство) кооперативного и колхозного имущества со стороны хулиганствующих и вообще противообщественных элементов. Равным образом участились жалобы на насилия и угрозы кулацких элементов в отношении колхозников, не желающих выйти из колхозов и честно и самоотверженно работающих на укрепление последних.
ЦИК и СНК Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов Советской власти.
Исходя из этих соображений и идя навстречу требованиям рабочих и колхозников, ЦИК и СНК Союза ССР постановляют:
I
1. Приравнять по своему значению грузы на железнодорожном и водном транспорте к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этих грузов.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищения грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении грузов на транспорте.
II
1. Приравнять по своему значению имущество колхозов и кооперативов (урожай на полях, общественные запасы, скот, кооперативные склады и магазины и т. п.) к имуществу государственному и всемерно усилить охрану этого имущества от расхищения.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже
10 лет с конфискацией всего имущества.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по делам о хищении колхозного и кооперативного имущества.
III
1. Повести решительную борьбу с теми противообщественными кулацко-капиталистическими элементами, которые применяют насилия и угрозы или проповедуют применение насилия и угроз к колхозникам с целью заставить последних выйти из колхоза, с целью насильственного разрушения колхоза. Приравнять эти преступления к государственным преступлениям.
2. Применять в качестве меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны кулацких и других противообщественных элементов лишение свободы от 5 до 10 лет с заключением в концентрационный лагерь.
3. Не применять амнистии к преступникам, осужденным по этим делам».
Вопреки расхожему представлению колхозная собственность не является в законе основной, наряду с ней значительное внимание уделено хищениям на водном и железнодорожном транспорте, что составляло в те годы существенную проблему. Образ советского подпольного миллионера Корейко назидательно прописан в произведениях Ильфа и Петрова, напомним, что своим богатством он был обязан «исчезновению» нескольких эшелонов. В эпохальном фильме «Место встречи изменить нельзя» Володя Шарапов, представляясь бандитам, говорит о своем «отце», известном воре: «Вагонами воровал». Речь в фильме идет как раз о начале 30-х.
Как и во всех других случаях, невозможно отрицать вольных трактовок закона на местах, в результате которых люди могли страдать за незначительные правонарушения. Неверным, однако, будет утверждать, что это носило системный характер, а закон был направлен в первую очередь против крестьян.
В бюллетене «Население и общество» за декабрь 2007 года [14] российский демограф, руководитель Центра демографии и экологии человека РАН Анатолий Вишневский приводит данные о применении закона «О социалистической собственности…». Только в РСФСР по нему было осуждено в 1932–1939 годах 183 тысячи человек, в том числе только в 1933—103,4 тысячи, значится в статье.
Из самых общих соображений следует, что число осужденных за 7 лет относительно невелико для преимущественно аграрной страны с населением более 100 миллионов человек. Из данных А.Вишневского следует, что если в 1933 году по статье о «колосках» было осуждено 103 тысячи человек, в последующие годы преследованию по ней подвергалось в среднем 11 тысяч человек в год.
В современной России, согласно справке МВД «Состояние преступности в Российской Федерации за январь – ноябрь 2005 года» [15], за 11 месяцев зарегистрировано 619 тысяч случаев хищений, в том числе 3537 на железнодорожном, воздушном и водном транспорте. При том что закон «о колосках» у нас не действует.
* * *
Значительный интерес представляет анализ причин, толкнувших советские власти к принятию закона от 7 августа 1932 года. Его репрессивная составляющая действительно выходит за рамки представлений о достаточном наказании. Из переписки И.В. Сталина с членами Политбюро летом 1932 года следует, что тому есть причины. Крайне интересны задачи, возлагаемые на новый закон, а также методы, взятые И.В. Сталиным из опыта построения капитализма в Великобритании и примененные в СССР.В июле 1932 года И.В. Сталин пишет [16]:
«Кагановичу, Молотову.
За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на желдортранспорте (расхищают на десятки мил. руб.), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества. Хищения организуются глав[ным] образом кулаками (раскулаченными) и другими антиобщественными элементами, старающимися расшатать наш новый строй. По закону эти господа рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6–8 месяцев амнистируются. Подобный режим в отношении этих господ, который нельзя назвать социалистическим, только поощряет их по сути дела настоящую контрреволюционную «работу». Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон (в изъятие или отмену существующих законов), который бы:
а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество – к имуществу государственному;
б) карал за расхищение (воровство) имущества указанных категорий минимум десятью годами заключения, а как правило – смертной казнью;
в) отменил применение амнистии к преступникам таких «профессий».
Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины – невозможно отстоять и укрепить наш новый строй».
Во втором письме по этому вопросу И.В. Сталин дает дополнительные обоснования необходимости нового закона [17]:
«Тт. Кагановичу, Молотову.
1. Если будут возражения против моего предложения об издании закона против расхищения кооперативного и колхозного имущества и грузов на транспорте, – дайте следующее разъяснение. Капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развился бы и не окреп, если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического] общества, если бы он не сделал частную собственность священной собственностью, нарушение интересов которой строжайше карается и для защиты которой он создал свое собственное государство. Социализм не сможет добить и похоронить капиталистические элементы и индивидуально-рваческие привычки, навыки, традиции (служащие основой воровства), расшатывающие основы нового общества, если он не объявит общественную собственность (кооперативную, колхозную, государственную) священной и неприкосновенной. Он не может укрепить и развить новый строй и социалистическое строительство, если не будет охранять имущество колхозов, кооперации, государства всеми силами, если он не отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность. Для этого и нужен новый закон. Такого закона у нас нет. Этот пробел надо заполнить. Его, т. е. новый закон, можно было бы назвать, примерно, так: «Об охране имущества общественных организаций (колхозы, кооперация и т. п.) и укреплении принципа общественной (социалистической) собственности».
И.В. Сталин прямо апеллирует к опыту построения капитализма в Великобритании, где для насаждения священного права частной собственности пошли на меры, куда более радикальные, нежели советские. Так, до XIX века в Англии вешали детей, укравших булку хлеба у торговца. В вышедшем недавно на экраны фильме «Суини Тодд» / Sweeney Todd (2007) показан как раз такой судебный процесс в викторианской Англии, где к повешению за кражу приговаривают 6-летнего мальчика.
История строительства капиталистических отношений также не отличалась гуманизмом. Насаждение нового типа хозяйства, ломка феодальных отношений, о которых пишет И.В. Сталин, вылились в масштабные репрессии против крестьянства (огораживание, лишение земли), создав совершенно дикий, не совместимый с современными взглядами рынок труда, где родители сдавали внаем на фабрики собственных детей. Частной собственностью, средством заработка стали не только предметы, но и люди и собственные дети. Во многом именно из этих отношений вытекает возрождение в западном обществе античного рабства, которое практиковалось в Америке вплоть до Гражданской войны Севера и Юга (1861–1865), то есть до второй половины XIX века. Заметим, что отмену рабства в США отделяет от Октябрьской революции всего 52 года.
Предвидя возражения, что рассматриваемый период в СССР отделяют от британского и американского целый век, предлагаю сравнить практику применения смертной казни к детям в XIX веке с репрессивной политикой любой из восточных деспотий Средневековья. В цивилизациях Востока и в X веке за кражу «только» рубили руку.
Советский Союз, столкнувшись с близкой по смыслу проблемой утверждения социалистической собственности «священной и неприкосновенной», также пошел на карательные меры. По сути, мы видим близкий аналог опыту капиталистических реформ, совпадает даже аргументация. Однако репрессивная составляющая в СССР относительно более гуманна.
Глава 6 Закон о прогулах
Если закон «о трех колосках» принято однозначно относить к репрессивным, так называемый закон «о прогулах» упоминается в этой связи гораздо реже. Однако относить его к категории репрессивных есть куда большие основания. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день…» запретил увольнения по собственному желанию, самостоятельный, без санкции руководства, переход с одного предприятия на другое, а также ввел судебную ответственность за прогулы.
Оснований для появления столь жесткого закона было несколько. В условиях нарастающей военной угрозы промышленность СССР переходила на мобилизационный режим работы. С 1939-го по июнь 1941 года доля военных расходов в советском бюджете увеличилась с 26 до 43 процентов. Рост выпуска военной продукции втрое опережал общий рост промышленного производства. Тем не менее, по оценке военных, для полного переоснащения армии новыми танками требовалось два года, самолетами – 1,5 года.
Неизбежность войны была очевидна, Советский Союз вел форсированную подготовку, создавались стратегические запасы продовольствия, жизненно необходимого сырья. Г.К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» [18] отмечает: «С 1940-го по июнь 1941 года общая стоимость государственных материальных резервов увеличилась с 4 миллиардов до 7,6 миллиарда рублей.
Сюда входили резервы производственных мощностей, топлива, сырья, энергетики, черных и цветных металлов, продовольствия. Эти запасы, заложенные накануне войны, хотя и были довольно скромными, помогли народному хозяйству, несмотря на тяжелый 1941 год, быстро взять темп и размах, необходимые для успешного ведения войны».
Практически двукратное увеличение стратегических запасов в течение одного года не могло не сказаться на экономике. В ряде регионов страны с прилавков магазинов исчезло продовольствие, за элементарными товарами выстраивались огромные очереди, пропало мыло, и медицинские службы констатировали начало эпидемий педикулеза.
Столь резкая мобилизация экономики именно в 1940 году объясняется масштабами задач, которые ставились перед страной в первые две пятилетки. И.В. Сталин, подводя итоги первой пятилетки, отмечал [19]:
«Осуществляя пятилетку и организуя победу в области промышленного строительства, партия проводила политику наиболее ускоренных темпов развития промышленности. Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед. […] Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет и которой угрожает из-за ее отсталости смертельная опасность. […]
Вот на какой основе выросли у нас в период первой пятилетки быстрый подъем нового строительства, пафос развернутого строительства, герои и ударники новостроек, практика бурных темпов развития.
Можно ли сказать, что во второй пятилетке придется проводить такую же точно политику наиболее ускоренных темпов?
Нет, нельзя этого сказать.
Во-первых, в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном ее главную задачу – подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости.
[…] в результате успешного выполнения пятилетки нам удалось построить десятки и сотни новых больших заводов и комбинатов, имеющих новую сложную технику. Это значит, что в объеме промышленной продукции во второй пятилетке основную роль будут играть уже не старые заводы, техника которых уже освоена, как это имело место в период первой пятилетки, а новые заводы, техника которых еще не освоена и которую надо освоить. Но освоение новых предприятий и новой техники представляет гораздо больше трудностей, чем использование старых или обновленных заводов и фабрик, техника которых уже освоена. Оно требует больше времени для того, чтобы поднять квалификацию рабочих и инженерно-технического персонала и приобрести новые навыки для полного использования новой техники. Не ясно ли после всего этого, что если бы даже хотели, мы не могли бы осуществить в период второй пятилетки, особенно в первые два-три года второй пятилетки, политику наиболее ускоренных темпов развития.
Вот почему я думаю, что для второй пятилетки нам придется взять менее ускоренные темпы роста промышленной продукции».
Масштабные проекты форсированного развития первой пятилетки (1929–1933) сменились освоением производств и внедрением технологий второй пятилетки 1933–1937 гг. В целом осуществлялся комплексный план развития промышленности, логичным продолжением которой стал план третьей пятилетки 1938–1942 годов. Военная промышленность, даже будучи приоритетной, просто не могла развиваться без смежных секторов промышленности, начиная от сельскохозяйственной и заканчивая текстильной и химической. До 1940 года никто другие сферы хозяйства в жертву оборонке приносить не собирался. Г.К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» отмечает трудности оснащения РККА этого периода, связанные с общими планами развития промышленности:
«Например, объективными обстоятельствами лимитировались предложения наркома обороны о расширении массового производства новейших образцов самолетов, танков, артиллерийских тягачей, грузовых автомобилей, средств связи и прочей боевой техники.
Конечно, в промышленной, оборонной сфере было много недостатков, трудностей […] Порядок принятия нового образца вооружения в массовое производство был следующий.
Образцы проходили вначале заводские испытания, в которых принимали участие военные представители, затем войсковые, и только после этого Наркомат обороны давал свое заключение. Правительство при участии наркома обороны, наркомов военной промышленности и главных конструкторов рассматривало представленные новые образцы вооружения и военной техники и принимало окончательное решение по их производству.
На все это уходило порядочно времени. Бывало и так: пока шел процесс изготовления и испытания новой техники, у конструкторов был уже готов новый, более совершенный образец, и вполне закономерно, что в этом случае вопрос о принятии на вооружение откладывался до полного испытания новейшего образца.
Военных часто ругали за то, что они слишком настойчиво просили ускорить принятие того или иного образца на вооружение. Им говорили: «Что вы порете горячку? Когда надо будет – мы вас забросаем самолетами, танками, снарядами».
Для Жукова такой порядок принятия нового образца вооружения в массовое производство выглядит, конечно, как недостаток. Но нужно отдавать себе отчет, что молодая советская промышленность ориентировалась не только на нужды армии и каждый новый серийный образец вооружений требовал перераспределения сил, занимал производственную нишу другого товара, требовал паузы в работе предприятия для внедрения новой технологии. С этой точки зрения осторожное до определенного момента отношение к серийному производству новых образцов вооружений выглядит вполне оправданно. «Конечно, тогда мы, военные руководители, понимали, что в стране много первостепенных задач и все надо решать, исходя из большой политики», – добавляет в этой связи Жуков.
Момент, когда армию нужно было «забросать самолетами, танками, снарядами», возник в 1940 году. Но на этом пути советскую промышленность подстерегала новая беда: дефицит кадров. С.Г. Кара-Мурза в книге «История советского государства и права» отмечает [20]:
«С октября 1930 г. в связи с ликвидацией безработицы прекращалась выплата пособий по безработице. […]
После ликвидации безработицы и в связи с коллективизацией прекратился стихийный приток рабочей силы в город. Предприятия стали испытывать острый недостаток в кадрах. Так, в 1937 г. промышленность, строительство и транспорт недополучили свыше 1,2 млн. рабочих, в 1938 г. – 1,3 млн. и в 1939 г. – более 1,5 млн. рабочих. 2 октября 1940 г. был принят указ «О государственных трудовых резервах» – о плановой подготовке кадров в ремесленных и железнодорожных училищах и школах ФЗО. Государственные трудовые резервы находились в распоряжении правительства СССР и не могли использоваться ведомствами без его разрешения».
Фактический переход промышленности на мобилизационные рельсы в предвоенный период, на который наложился острый дефицит кадров, явились в конечном счете причиной появления указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений» [21]:
«УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
«О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений»
Согласно представлению Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов – Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. Увеличить продолжительность рабочего дня рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях:
с семи до восьми часов на предприятиях с семичасовым рабочим днем;
с шести до семи часов – на работах с шестичасовым рабочим днем, за исключением профессий с вредными условиями труда, по спискам, утверждаемым СНК СССР;
с шести до восьми часов – для служащих учреждений;
с шести до восьми часов – для лиц, достигших 16 лет.
2. Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную неделю, считая седьмой день недели – воскресенье – днем отдыха.
3. Запретить самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений, а также самовольный переход с одного предприятия на другое или из одного учреждения в другое.
Уход с предприятия и учреждения или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения.
4. Установить, что директор предприятия и начальник учреждения имеет право и обязан дать разрешение на уход рабочего и служащего с предприятия или учреждения в следующих случаях:
а) когда рабочий, работница или служащий согласно заключению врачебно-трудовой экспертной комиссии не может выполнять прежнюю работу вследствие болезни или инвалидности, а администрация не может предоставить ему другую подходящую работу в том же предприятии или учреждении, или когда пенсионер, которому назначена пенсия по старости, желает оставить работу;
б) когда рабочий, работница или служащий должен прекратить работу в связи с зачислением его в высшее или среднее специальное учебное заведение.
Отпуска работницам и женщинам-служащим по беременности и родам сохраняются в соответствии с действующим законодательством.
5. Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.
Установить, что за прогул без уважительной причины рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.
В связи с этим отменить обязательное увольнение за прогул без уважительных причин.
Предложить народным судам все дела, указанные в настоящей статье, рассматривать не более чем в 5-дневный срок и приговоры по этим делам приводить в исполнение немедленно.
6. Установить, что директора предприятий и начальники учреждений за уклонение от предания суду лиц, виновных в самовольном уходе с предприятия и из учреждения, и лиц, виновных в прогулах без уважительных причин, – привлекаются к судебной ответственности.
Установить также, что директора предприятий и начальники учреждений, принявшие на работу укрывающихся от закона лиц, самовольно ушедших с предприятий и из учреждений, подвергаются судебной ответственности.
7. Настоящий Указ входит в силу с 27 июня 1940 года.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин»
Полное цитирование указов необходимо, так как спустя много лет, пользуясь массовым незнанием их фактического содержания, антисоветские идеологи «дополнили» их жуткими подробностями, превратив в емкие элементы мифа о сталинских репрессиях. Кто сегодня не знает, что за опоздание на работу при Сталине сажали в ГУЛАГ?
Центр имени Сахарова в статье-описании экспозиции, посвященной сталинскому террору, сообщает [22]:
«Арест выхватывал человека из привычной жизни неожиданно, иногда оставляя родным на память о нем всего несколько вещиц, символов былого благополучия: столовую посуду, настенный коврик, спичечницу, охотничью мерку для пороха… И ощущение растерянности, непонимания – за что?
Поводом для ареста могло стать что угодно: непролетарское происхождение, собранная на колхозном поле горсть колосков, родственные или дружеские отношения с уже арестованным, «нарушение паспортного режима», даже опоздание на работу».
Разведчик-перебежчик Виктор Резун (Суворов) пишет [23]: «26 июня 1940 года прогремел над страной указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений»… По указу от 26 июня за прогул сажали, а прогулом считалось опоздание на работу свыше 20 минут. Сломался трамвай, опоздание на работу, опоздавших – в лагеря: там опаздывать не дадут».
Автору приходилось слышать личные свидетельства, в которых «вспоминали», как в Сибирь в 40-х шли и шли эшелоны с людьми, которые просто опоздали на работу.
В тексте указа, однако, четко прописаны применяемые к нарушителям закона меры:
1. За попытку «увольнения», то есть систематического невыхода на работу длительное время («самовольный уход с предприятия») – тюремное заключение сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.
2. За прогул – исправительно-трудовые работы по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.
Оснований для появления столь жесткого закона было несколько. В условиях нарастающей военной угрозы промышленность СССР переходила на мобилизационный режим работы. С 1939-го по июнь 1941 года доля военных расходов в советском бюджете увеличилась с 26 до 43 процентов. Рост выпуска военной продукции втрое опережал общий рост промышленного производства. Тем не менее, по оценке военных, для полного переоснащения армии новыми танками требовалось два года, самолетами – 1,5 года.
Неизбежность войны была очевидна, Советский Союз вел форсированную подготовку, создавались стратегические запасы продовольствия, жизненно необходимого сырья. Г.К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» [18] отмечает: «С 1940-го по июнь 1941 года общая стоимость государственных материальных резервов увеличилась с 4 миллиардов до 7,6 миллиарда рублей.
Сюда входили резервы производственных мощностей, топлива, сырья, энергетики, черных и цветных металлов, продовольствия. Эти запасы, заложенные накануне войны, хотя и были довольно скромными, помогли народному хозяйству, несмотря на тяжелый 1941 год, быстро взять темп и размах, необходимые для успешного ведения войны».
Практически двукратное увеличение стратегических запасов в течение одного года не могло не сказаться на экономике. В ряде регионов страны с прилавков магазинов исчезло продовольствие, за элементарными товарами выстраивались огромные очереди, пропало мыло, и медицинские службы констатировали начало эпидемий педикулеза.
Столь резкая мобилизация экономики именно в 1940 году объясняется масштабами задач, которые ставились перед страной в первые две пятилетки. И.В. Сталин, подводя итоги первой пятилетки, отмечал [19]:
«Осуществляя пятилетку и организуя победу в области промышленного строительства, партия проводила политику наиболее ускоренных темпов развития промышленности. Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед. […] Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет и которой угрожает из-за ее отсталости смертельная опасность. […]
Вот на какой основе выросли у нас в период первой пятилетки быстрый подъем нового строительства, пафос развернутого строительства, герои и ударники новостроек, практика бурных темпов развития.
Можно ли сказать, что во второй пятилетке придется проводить такую же точно политику наиболее ускоренных темпов?
Нет, нельзя этого сказать.
Во-первых, в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном ее главную задачу – подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости.
[…] в результате успешного выполнения пятилетки нам удалось построить десятки и сотни новых больших заводов и комбинатов, имеющих новую сложную технику. Это значит, что в объеме промышленной продукции во второй пятилетке основную роль будут играть уже не старые заводы, техника которых уже освоена, как это имело место в период первой пятилетки, а новые заводы, техника которых еще не освоена и которую надо освоить. Но освоение новых предприятий и новой техники представляет гораздо больше трудностей, чем использование старых или обновленных заводов и фабрик, техника которых уже освоена. Оно требует больше времени для того, чтобы поднять квалификацию рабочих и инженерно-технического персонала и приобрести новые навыки для полного использования новой техники. Не ясно ли после всего этого, что если бы даже хотели, мы не могли бы осуществить в период второй пятилетки, особенно в первые два-три года второй пятилетки, политику наиболее ускоренных темпов развития.
Вот почему я думаю, что для второй пятилетки нам придется взять менее ускоренные темпы роста промышленной продукции».
Масштабные проекты форсированного развития первой пятилетки (1929–1933) сменились освоением производств и внедрением технологий второй пятилетки 1933–1937 гг. В целом осуществлялся комплексный план развития промышленности, логичным продолжением которой стал план третьей пятилетки 1938–1942 годов. Военная промышленность, даже будучи приоритетной, просто не могла развиваться без смежных секторов промышленности, начиная от сельскохозяйственной и заканчивая текстильной и химической. До 1940 года никто другие сферы хозяйства в жертву оборонке приносить не собирался. Г.К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» отмечает трудности оснащения РККА этого периода, связанные с общими планами развития промышленности:
«Например, объективными обстоятельствами лимитировались предложения наркома обороны о расширении массового производства новейших образцов самолетов, танков, артиллерийских тягачей, грузовых автомобилей, средств связи и прочей боевой техники.
Конечно, в промышленной, оборонной сфере было много недостатков, трудностей […] Порядок принятия нового образца вооружения в массовое производство был следующий.
Образцы проходили вначале заводские испытания, в которых принимали участие военные представители, затем войсковые, и только после этого Наркомат обороны давал свое заключение. Правительство при участии наркома обороны, наркомов военной промышленности и главных конструкторов рассматривало представленные новые образцы вооружения и военной техники и принимало окончательное решение по их производству.
На все это уходило порядочно времени. Бывало и так: пока шел процесс изготовления и испытания новой техники, у конструкторов был уже готов новый, более совершенный образец, и вполне закономерно, что в этом случае вопрос о принятии на вооружение откладывался до полного испытания новейшего образца.
Военных часто ругали за то, что они слишком настойчиво просили ускорить принятие того или иного образца на вооружение. Им говорили: «Что вы порете горячку? Когда надо будет – мы вас забросаем самолетами, танками, снарядами».
Для Жукова такой порядок принятия нового образца вооружения в массовое производство выглядит, конечно, как недостаток. Но нужно отдавать себе отчет, что молодая советская промышленность ориентировалась не только на нужды армии и каждый новый серийный образец вооружений требовал перераспределения сил, занимал производственную нишу другого товара, требовал паузы в работе предприятия для внедрения новой технологии. С этой точки зрения осторожное до определенного момента отношение к серийному производству новых образцов вооружений выглядит вполне оправданно. «Конечно, тогда мы, военные руководители, понимали, что в стране много первостепенных задач и все надо решать, исходя из большой политики», – добавляет в этой связи Жуков.
Момент, когда армию нужно было «забросать самолетами, танками, снарядами», возник в 1940 году. Но на этом пути советскую промышленность подстерегала новая беда: дефицит кадров. С.Г. Кара-Мурза в книге «История советского государства и права» отмечает [20]:
«С октября 1930 г. в связи с ликвидацией безработицы прекращалась выплата пособий по безработице. […]
После ликвидации безработицы и в связи с коллективизацией прекратился стихийный приток рабочей силы в город. Предприятия стали испытывать острый недостаток в кадрах. Так, в 1937 г. промышленность, строительство и транспорт недополучили свыше 1,2 млн. рабочих, в 1938 г. – 1,3 млн. и в 1939 г. – более 1,5 млн. рабочих. 2 октября 1940 г. был принят указ «О государственных трудовых резервах» – о плановой подготовке кадров в ремесленных и железнодорожных училищах и школах ФЗО. Государственные трудовые резервы находились в распоряжении правительства СССР и не могли использоваться ведомствами без его разрешения».
Фактический переход промышленности на мобилизационные рельсы в предвоенный период, на который наложился острый дефицит кадров, явились в конечном счете причиной появления указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений» [21]:
«УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
«О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений»
Согласно представлению Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов – Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. Увеличить продолжительность рабочего дня рабочих и служащих во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях:
с семи до восьми часов на предприятиях с семичасовым рабочим днем;
с шести до семи часов – на работах с шестичасовым рабочим днем, за исключением профессий с вредными условиями труда, по спискам, утверждаемым СНК СССР;
с шести до восьми часов – для служащих учреждений;
с шести до восьми часов – для лиц, достигших 16 лет.
2. Перевести во всех государственных, кооперативных и общественных предприятиях и учреждениях работу с шестидневки на семидневную неделю, считая седьмой день недели – воскресенье – днем отдыха.
3. Запретить самовольный уход рабочих и служащих из государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений, а также самовольный переход с одного предприятия на другое или из одного учреждения в другое.
Уход с предприятия и учреждения или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения.
4. Установить, что директор предприятия и начальник учреждения имеет право и обязан дать разрешение на уход рабочего и служащего с предприятия или учреждения в следующих случаях:
а) когда рабочий, работница или служащий согласно заключению врачебно-трудовой экспертной комиссии не может выполнять прежнюю работу вследствие болезни или инвалидности, а администрация не может предоставить ему другую подходящую работу в том же предприятии или учреждении, или когда пенсионер, которому назначена пенсия по старости, желает оставить работу;
б) когда рабочий, работница или служащий должен прекратить работу в связи с зачислением его в высшее или среднее специальное учебное заведение.
Отпуска работницам и женщинам-служащим по беременности и родам сохраняются в соответствии с действующим законодательством.
5. Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.
Установить, что за прогул без уважительной причины рабочие и служащие государственных, кооперативных и общественных предприятий и учреждений предаются суду и по приговору народного суда караются исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.
В связи с этим отменить обязательное увольнение за прогул без уважительных причин.
Предложить народным судам все дела, указанные в настоящей статье, рассматривать не более чем в 5-дневный срок и приговоры по этим делам приводить в исполнение немедленно.
6. Установить, что директора предприятий и начальники учреждений за уклонение от предания суду лиц, виновных в самовольном уходе с предприятия и из учреждения, и лиц, виновных в прогулах без уважительных причин, – привлекаются к судебной ответственности.
Установить также, что директора предприятий и начальники учреждений, принявшие на работу укрывающихся от закона лиц, самовольно ушедших с предприятий и из учреждений, подвергаются судебной ответственности.
7. Настоящий Указ входит в силу с 27 июня 1940 года.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин»
Полное цитирование указов необходимо, так как спустя много лет, пользуясь массовым незнанием их фактического содержания, антисоветские идеологи «дополнили» их жуткими подробностями, превратив в емкие элементы мифа о сталинских репрессиях. Кто сегодня не знает, что за опоздание на работу при Сталине сажали в ГУЛАГ?
Центр имени Сахарова в статье-описании экспозиции, посвященной сталинскому террору, сообщает [22]:
«Арест выхватывал человека из привычной жизни неожиданно, иногда оставляя родным на память о нем всего несколько вещиц, символов былого благополучия: столовую посуду, настенный коврик, спичечницу, охотничью мерку для пороха… И ощущение растерянности, непонимания – за что?
Поводом для ареста могло стать что угодно: непролетарское происхождение, собранная на колхозном поле горсть колосков, родственные или дружеские отношения с уже арестованным, «нарушение паспортного режима», даже опоздание на работу».
Разведчик-перебежчик Виктор Резун (Суворов) пишет [23]: «26 июня 1940 года прогремел над страной указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и из учреждений»… По указу от 26 июня за прогул сажали, а прогулом считалось опоздание на работу свыше 20 минут. Сломался трамвай, опоздание на работу, опоздавших – в лагеря: там опаздывать не дадут».
Автору приходилось слышать личные свидетельства, в которых «вспоминали», как в Сибирь в 40-х шли и шли эшелоны с людьми, которые просто опоздали на работу.
В тексте указа, однако, четко прописаны применяемые к нарушителям закона меры:
1. За попытку «увольнения», то есть систематического невыхода на работу длительное время («самовольный уход с предприятия») – тюремное заключение сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев.
2. За прогул – исправительно-трудовые работы по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %.