Страница:
Доска объявлений пестрела скорбными списками двоечников и косноязычными рескриптами ректора. Всё, как везде. Разве что хвосты у здешних студентов не по сопромату, а по теории музыки.
С краю прилепилась рукописная афиша, которая обещала музыкальный вечер в клубе «Безумный Павлин» и джем-сейшн. Название местечка интриговало, программа тоже; планов на вечер не было, клуб оказался поблизости.
Дальше – калейдоскоп. Флэшбэки, как говорят киношники. Как у того чувака в культовом истерне: свои поручили ему отвезти в Столицу чемодан драгоценностей, чужие подловили по дороге, драгоценности украли, а самого́ до беспамятства обкололи наркотой и подставили; свои собрались его расстрелять, но чувак тужился, тужился – и лязгающими вспышками вспоминал чужих… которых потом победил, а драгоценности вернул.
Вот и у меня в голове так же лязгают огрызки воспоминаний. Наверное, я уже столько всего сыграл на стольких площадках, что даже начало моей новой жизни затёрлось в памяти. А может, просто сейчас это уже не важно.
В «Безумном Павлине» на разогреве шпилили студенты, но потом вышли чуваки постарше, реальные профи, и начался настоящий jam. Импровизировали на классику и темы, которых я раньше не слышал.
Импортное разливное пиво оказалось свежайшим, но цены кусались. Большой бокал и порция солёных крендельков чувствительно уменьшили моё состояние. А ещё называется – демократичное заведение… Я решил растянуть кайф по максимуму. Сидел себе в углу, отхлёбывал по глоточку, слушал музыкантов и просекал манеру каждого. Забавы ради угадывал, кто-что-как сыграет. Гитаристы оказались клёвые, но не поразили. Один слишком увлекался триолями с акцентом на первую долю, другой без нужды упирал на смену ритмических рисунков… Я знал, что играю не хуже.
Ко мне подошёл Толстяк с хорошей улыбкой и тоже спросил про гитару: «Что за лопата?» Я ответил. «Не желаешь?» – спросил он и взглядом показал на сцену. Я желал – почему нет?
Толстяк оказался офигенным клавишником, и мы с ним и его приятелями клёво качнули зал. Первые аплодисменты в Столице!
Через час, когда мы подустали и ушли за столик, Толстяк без лишних церемоний угостил меня. Он сказал: «Ночью лабаем в…» – и назвал крутой клуб, которого я, понятно, знать не знал и которого давно нет уже. Смешно: повторилась ровно та же история, что в цирке. Лажа с гитаристом и можно подхалтурить.
«Как башляют?» – спросил я для приличия. «Как обычно», – уверил Толстяк. Я подумал, что столичные как обычно всяко не меньше, чем в Промышленном Городе, а у меня в кармане – вошь на аркане да блоха на цепи, и пойти всё равно некуда.
К утру я заработал больше, чем в цирке за полгода. Полсотни баксов получил от Толстяка с респектом и словами: «Держи, как обычно». И ещё триста мне лично заслал Матёрый Телевизионщик из зала. Говорили, что он сам струны пощипывает. Ну, гитарист из него, как потом выяснилось, никакосовый. А в тот вечер чувака проняло. Наорал на тёлку свою, сисятую ногастую блонду, что слушать мешает – и выгнал с какой-то замысловатой формулировкой. По-моему, если бы просто послал, было бы не так обидно…
В общем, в Столице я обосновался и в Академию поступил. С работой случалось то пусто, то густо. Так, как в первый вечер, уже не пёрло.
Полгода вскладчину с ещё одним музыкальным чуваком я снимал комнату. Убитая хата, зато почти самый центр, пятьдесят баксов в месяц. Во второй комнате жили хозяин с хозяйкой. Он говорил ей: «рыба моя!», а за глаза называл пидоршей. Хозяева были алкашами и прятали друг от друга водку.
Жизнь осложняла здоровенная хозяйская дворняга. Пёс никого не любил, а меня почему-то ненавидел. Войти в дом – проблема. Часто ночами я не хотел возвращаться в свою конуру и гонял шары на бильярде в «Безумном Павлине».
Дворняге за меня отомстили. Хозяева с утра просто распахивали дверь, и пёс до вечера где-то шастал. Однажды подрался с другими дворнягами и на последнем издыхании приполз домой. Волочащийся за ним кусок плоти оставлял кровавый след. «Яйца оторвали», – безразлично констатировала хозяйка.
Потом я поднатужился и за полторы сотни снял квартиру, отдельную. Переехал и стал жить по-человечески. Но ел такую хрень – вспоминать неохота. Спасибо, подкармливали в ресторанах и клубах, где приходилось играть. Деньги? Музыканту надо прилично выглядеть, чтобы звали работать в приличные места. Музыканту надо ездить на такси: ночью, по дороге на работу или с работы, получить по жбану и лишиться инструмента – плёвое дело. Да и днём, правду сказать, тоже. Вот и все заработки.
Тем более, работать приходилось на две семьи. В слишком хорошем месте нашего Промышленного Города была отцовская квартира. Авторитетная солидная Фирма надумала выкупить весь дом, снести – и отгрохать офисный центр. Продавать квартиры Отец и ещё несколько соседей не хотели. Через неделю дом сгорел. Дотла.
Оказалось, хозяева солидной Фирмы не только авторитетны, но и злопамятны. Вопрос принципа и пары телефонных звонков, кому надо. Поэтому напрасно Отец пытался достучаться до властей и своего начальства. Ни в маневренный фонд, ни в ведомственную гостиницу не пустили даже ненадолго, хотя бы на первое время.
Спасала Дядина малогабаритная живопырка, но из гордости Отец не мог ютиться у брата – жильё надо было снимать. Потыкавшись без толку по высоким кабинетам, Отец психанул и уволился. В пять минут перечеркнул всю прежнюю жизнь, заслуги, выслуги – всё. Остался без работы и крыши над головой.
Совсем некстати в схожее положение попала тогда половина народу в нашей Великой Стране. Так что землю под ногами Отец нащупал нескоро…
…и струны перебирать мне приходилось очень энергично.
Девки, которые освоились в моей квартире. Внезапный Вождь с его заезженными понтами. Суетливый нервный Сурок… Всё это тихо бесит, но обнародовать фрик-н-ролл рано. Тема должна возникнуть совсем случайно, уж раз я так решил. Надо ждать, когда появится Тырда.
Кликуху этому басисту дал не я. Он ещё по молодости виртуозно играл слэпом; лупил по струнам – Стэнли Кларк отдыхает. Техника редкая. По пьянке чуваки пристали: покажи да покажи, как ты это делаешь? А у него баса под руками нет, сам поддатый, языком еле ворочает. Ну, как, говорит… Стал без гитары показывать. Вот, говорит, смотрите: пальцы левой – как струны, пальцы правой – как пальцы. Пальцы работают по очереди: тырда-тырда, тырда-тырда… Чуваки со смеху угорели, а кликуха приклеилась. И на самом деле ведь похоже на слэповый бас: тырда-тырда…
Тырда активно побухивал, однако мастерства не пропивал. Последние несколько лет мы плотно работали вместе. Скоро по графику – очередной тур. Я ему и позвонил: приходи, мол, обкашляем всякие детальки. Планировал начать разговор о гастролях, и между делом упомянуть фрик-н-ролл. Дальше – как задумано.
Но Тырда где-то застрял.
Обычно телевизор у меня работал почти постоянно. А с того дня, как ушла Любимая Жена, я его вообще не выключал. Сейчас панель размером в полстены гостиной молотила почти без звука. Фильмы по центральным каналам крутятся сто раз одни и те же – текст наизусть выучить можно. Я косил глазом на экран: показывали очередной боевик.
Первый Телевизионщик явно прикупил пакет фильмов с Мастером Айкидо. Целую неделю здоровенный чувак с мордой, похожей на бабушкин газовый счётчик, ежевечерне бился с врагами. На этот раз враги решили украсть ядерную ракету и начать мировую войну, а он вспомнил, что не всю жизнь был поваром, и снова превратился в Мастера Айкидо. Впрочем, поварское искусство тоже пригодилось: он смешал всякую всячину из кухонных шкафчиков и сунул в микроволновку, а когда враги включили электричество – шарахнул взрыв…
Внезапный Вождь развалился на диване. Он вещал о миссии Учителя и своих учениках. А у меня на языке вертелся вопрос: знают ли его ученики о том, что они – его ученики? Или он стал их Учителем, так сказать, в одностороннем порядке?
Получил я как-то мейл от Внезапного Вождя. Не личное письмо, а в рассылке с ещё полусотней адресатов. Текст – надрывный, вроде «срочно нужна помощь, все немедленно сюда!!!» И ссылка. Я уж думал, трагедия с кем-то приключилась, надо костный мозг сдавать или ещё чего. На ссылку кликнул…
…и оказалось: Внезапный Вождь поспорил в Интернете с неким юношей. Вернее, тот имел наглость написать песню и считать её безупречной. Более того, он отказывался исправлять текст, вопреки указаниям самоназванного Учителя. В истерике и обидках Внезапный Вождь поднял общественность на свою защиту: воины мои, придите и расскажите этому недоумку, как я велик и всегда прав!
В ожидании Тырды я решил развлечься и напомнил про тот спор: ученика-то в сознание удалось привести? Воины-то величие подтвердили? И про костный мозг добавил.
Внезапный Вождь скривился: «Был один поэт. На гитаре не играл, так что ты его вряд ли знаешь. Этот поэт сказал: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» Вот в твоей музыке жизнь есть, а в тебе и в том, что ты говоришь – не особо».
Выступил – и победоносно оглядел девок. Красавец.
Похоже, чувак забыл, что он у меня дома. И с кем разговаривает – забыл тоже. А про мертвечину хорошо попал, в точку. Я ведь умер, умер… только откуда ему об этом знать?
По литературной части меня развивала Любимая Жена. За всеми своими занятиями спортом, учёбой и музыкой книжки я упустил. Не так, чтобы уж совсем, но по сравнению с ней – можно сказать, что почти ничего не читал. Любимая Жена принялась латать дыры в моём образовании. Перекидывать мостики от Баха до Фейербаха, от Шопена до Шопенгауэра… Зря чувак подставился.
«У этого поэта, – ответил я, – хоть он и не играл на гитаре, ещё несколько занятных фраз было. Например: «Я люблю смотреть, как умирают дети». А мертвечину, говоришь, ненавидел? Ага… И ещё такой стишок: «Я спокоен, вежлив, сдержан тоже, / Характер – как из кости слоновой точен, / А этому взял бы, да и дал по роже: / Не нравится он мне очень».
Получилось грубо, зато по существу. Внезапный Вождь такого не ожидал и умолк. Девки переглядывались. Сурок воспрянул духом.
«А давайте выпьем за меня! – предложил он. – Всё-таки пятнадцать лет на профессиональной сцене. И так интересно совпало: позавчера у меня с моим коллективом юбилейное выступление было, я посчитал – оказывается, ровно тысячный клубный концерт! Так что два юбилея сразу…»
Тоже красавец. Совпало у него, значит… и на сцене пятнадцать лет… и в клубе играет с коллективом – он это слово произносил так, будто в нём три «л» минимум…
Юбилеи отмечать – это не так давно повелось. Уж не Знаменитый ли рокер начал? Тот, который Внезапного Вождя на место поставил насчёт Фестиваля… Помнится, объявил он о двадцатилетии своей группы. Легендарные ребята, что и говорить. С юбилейными концертами прокатились по нашей Великой Стране – бабло дождём. Видать, понравилось. Потому что через пару лет неожиданно оказалось, что группе уже тридцать лет. И снова гастрольный чёс, и опять полные залы. Плюс эфиры, плюс диски, плюс то да сё, три-ля-ля-септаккорд… На круг заработали будьте-нате. Ещё пара лет прошла – сорокалетие отмечают.
И Сурок, значит, туда же. Пятнадцать лет на сцене – это он что, в профессии с четвёртого класса? Или вроде того… А почему не с детского сада, когда ещё на горшке блеял?
С выступлениями по клубам вообще история отдельная. Большинство площадок – кроме приличных – перестали платить музыкантам. То есть, платят, конечно. Но предлагают не гонорар, а процент от выручки. Стопроцентное кидалово. По концовке – горсть мелочи насыплют и руками разведут: «Извини, старичок, не твой день… почему-то сегодня публика плохо бухала. Кассу проверять будешь?»
Профи на такое не ведутся. Хочешь, чтобы я у тебя поработал – заплати по-честному. Нет – нет. И площадки опустели. А это не дело. Тогда владельцы клубов поманили таких, вроде Сурка. Мечтаете выступить, как взрослые? Вперёд! За пиво! И шелупонь, которая никакого отношения к музыке не имеет в принципе, повалила на сцену.
За вечер в двух-трёх местах лицом поторговать и драйв изобразить – проще простого. Полста площадок в месяц. Пацаны в зале шмурдяк хлещут – как не придти, не колбаснуть, когда на афише такой же, как они, крендель с микрорайона?! А крендель – уже звезда эстрады, позы принимает в лучах прожекторов и славы, Интернет забивает фотками… тысячный клубный концерт у него…
«Тысячный?!» – удивились девки и потянулись к Сурку чокаться. Он скоренько глотнул, вскочил и умчался из гостиной с криком: «Подождите, я сейчас!» В туалет, что ли? На радостях донышко вышибло или крышечку сорвало?
Пользуясь случаем, Внезапный Вождь попытался вернуть себе внимание публики. «Да, – театрально вздохнул он, – таких орлов растим! Скоро на пятки начнут наступать».
Голос Сурка торжественно провозгласил из коридора: «Дорогие дамы! Вашему вниманию предлагается эксклюзивная камерная версия юбилейного концерта по случаю…»
С у рок вернулся в гостиную. В руках у нег о была Овация Си Эл.
Моя Гитара.
Да ещё с вывертом – эксцентрик всё-таки. Мастер! Жаль, не припомню, чтобы ему в руки попадали японская лютня сямисэн или флейта сякухати. Интересно было бы послушать. А так…
Купленную в уличном ларьке дешёвую детскую свистульку Дядя объявлял хроматическим кларнетом и тут же исполнял на ней что-нибудь заковыристое. Он творил чудеса с игрушками, которые издавали хоть какой-то звук. Его потешные концерты вызывали у меня восторг… с которым я отправился в музыкальную школу.
Занятия музыкой не отменяли программы мужского воспитания: такое условие поставил Отец. Здоровый дух должен гнездиться в здоровом теле! Тренировки летом и зимой, купания с обливаниями, занятия у Старого Вояки – всё продолжалось.
Дядя не соврал насчёт пользы: игра на ударных и стрельба отлично сочетались – и притом здорово помогали в учёбе. Координация и умение сосредоточиться – великая вещь. К радости Отца, меня хвалили в тире и в обеих школах. А в четырнадцать лет…
…точнее, за пару недель до моего четырнадцатилетия перкуссия закончилась, потому что я услышал гитару. Само собой, не в первый раз. Но тут, сидя на скамеечке во дворе, играл мой ровесник. Он был альбиносом. Ещё совсем недавно его не брали в компанию и обидно дразнили. Альбиносом, а как ещё?
Гитара у Альбиноса была хреновенькая, дрова дровами. Играл он тоже не фонтан, зато с чувством, и почему-то его хотелось слушать. Альбинос пел, закатывая красные козьи глаза с нейлоново белыми ресницами. Вдобавок я увидел, как смотрят на него девчонки. Представил на месте Альбиноса себя, симпатягу с маримбой или вибрафоном. Сравнение не проканало.
«Жаль, что ты нейрохирург – классный бы слесарь получился», – вздохнул Дядя, когда я сообщил ему о своём решении перейти с перкуссии на гитару. Он же добыл мне первый инструмент – приличную классическую лопату с грифом и верхней декой из кедра, с красивой накладкой, называемой гольпеадор, и нижней декой из сикоморы; я тогда и дерева такого не знал.
«Делайте, что хотите, – махнул рукой Отец. – Связался чёрт с младенцем…» Ему было жаль моих музыкальных успехов, и он считал: если мужчина выбрал путь – значит, должен идти до конца. С другой стороны, гитара была Отцу всё же понятнее, чем перкуссия.
Дядя присоветовал простейший, по его мнению, путь гитарного прогресса. «Включаешь метроном. Берёшь простую тему – любую, какая нравится. И гоняешь её во всех ладах по ступеням. Ионийский, лидийский и миксолидийский лад – мажор. Дорийский, фригийский, эолийский и локрийский – минор. Гоняешь – и каждый раз слушаешь, что меняется. Всего делов-то! Заодно техника наигрывается».
Спасибо музыкалке, я был в ладах с ладами. Прилип на целое лето и шпилил не вставая. Отец перевёл меня из обычной школы в физико-математическую – туда я пришёл уже гитаристом. Вслед за перкуссией пострадала стрельба. Пришлось бросить: учёба и гитара съедали время без остатка. Я мочалил пальцы о струны и вспоминал добрым словом Старого Вояку с его полувдохами-полувыдохами на огневом рубеже, с долгими тренировками тонких мышц кисти… Вот так – всё в кассу!
К двадцати пяти годам я не только лабал по столичным клубам и фестивалям, но и давал гитарные уроки. Цену не задирал, так что деньги были пусть небольшие, зато постоянные – удобно. Спрос хороший; одни рекомендовали меня другим, другие третьим… Когда позвонил Авторитетный Чел, я напрягся по-серьёзке. «Завтра у меня в офисе», – коротко сказал он.
Про Авторитетного Чела я, как и большинство, только слышал. Ну, и портреты видел в газетах-журналах. Недосягаемый дядька. А с его женой познакомился, когда она вот так же по рекомендации позвонила с полгодика назад и пригласила к себе домой. Приехал, поговорили…
У неё с Авторитетным Челом был сын, которого решили отправить за границу в Престижный Университет: экономика, бизнес-менеджмент и всё такое, три-ля-ля-септаккорд… А чуваку припёрло играть на гитаре. Остальное побоку, и об Университете слышать не хочет.
Мне-то что, у меня принцип. «Если он бездарный, – говорю мамаше, – я не буду его учить». Думал, тётка обидится, такое бывало, а она радуется. «Вот именно! – говорит. – Вы ему и скажите, что он бездарь. Он слышал, как вы играете, вы его кумир, и вам он поверит. О деньгах не беспокойтесь!»
За разговор я денег брать у неё не стал. Тоже принцип: когда башляют за работу – дело другое…
…и тем более чувак реально талантом оказался. Схватывал всё на лету. Дядину школу – гонять мелодийку в разных ладах под метроном – долбил усерднее, чем я когда-то. Мамаша в трансе: им с Авторитетным Челом совсем не улыбалось, чтобы сын музыкантом стал. А у того от интенсивных занятий вообще, по-моему, крыша съехала… Тут как раз Авторитетный Чел и позвонил.
В офисе от самого входа меня конвоировал мрачный амбал с чудовищной волыной Desert Eagle в кобуре подмышкой. Подумалось, что запоминать дорогу ни к чему: либо обратно тоже выведут, либо воспоминания уже не понадобятся. Влип я, похоже.
Кабинет Авторитетного Чела поразил отсутствием ампирной мебели, картин в богатых рамах и прочего раззолоченного антуража, раздражающего глаз и теснившегося у него дома. Здесь огромный простор был решён в японском стиле: очень солидно, притом сдержанно и неброско. Я не мог отвести взгляда от самурайских мечей в напольной стойке. Сосчитал – шестнадцать штук. Катана, вакидзаси, танто…
Амбал вышел, и Авторитетный Чел жестом показал мне – присаживайся, мол. Сам он устроился за матово блестевшим письменным столом в два концертных рояля размером. А посетителю полагалось утонуть в гигантском чёрном кожаном кресле напротив и почувствовать себя совсем маленьким. Беззащитной козявкой. В моём случае – излишняя забота.
Авторитетный Чел помолчал с минуту, а потом вдруг весело спросил: «Ну что, подложил ты нам с мамой свинью?» Я снова глянул на мечи и утвердился в мысли, что назад меня всё же понесут. А он добавил: «Кофе будешь?»
В моём любимом фильме про разведчиков очкастого профессора перед смертью научили запивать крепкий горячий кофе холодной водой – для тонких вкусовых ощущений. Тот очкарик потом выпал из окна… минут через пять. «С минералкой», – ответил я.
За кофе Авторитетный Чел меня здорово удивил. Хотя кто не помнит байку про старого парикмахера? «Сынок! Ты закончил элитную гимназию – понятно. Магистратуру в Сорбонне, докторантуру в Оксфорде – понятно. Теперь ты совсем взрослый, и пришла уже пора решить, каким ты будешь парикмахером – мужским или женским?» Анекдот я знал, но то, что услышал, мне в голову не приходило.
Идея учить сына музыке нравилась Авторитетному Челу ещё меньше, чем супруге. Ему нужен был наследник и продолжатель семейного бизнеса. Но Авторитетный Чел рассудил: раз мальчик упирается – значит, не готов ещё. Пусть получит то, чего хочет. Пусть поступит, как решил, и пусть отвечает за последствия. Пидоры заграничные этому не научат. А ведь мужик растёт, не сопля! Я вспомнил Отца…
Авторитетный Чел дал сыну время перебеситься: Престижный Университет может годик подождать, никуда не денется. А чувак не только в сознание придёт, но и добьётся того, к чему стремился. Докажет себе и окружающим, и всё такое. «Он действительно талантливый?» – спросил Авторитетный Чел. Я подтвердил.
«Ещё бы! – Авторитетный Чел довольно хмыкнул. – Но я благодарен тебе не за то, что ты это сейчас сказал. Во-первых, ты помог моему сыну мужиком выступить. А во-вторых, после твоих занятий у него башка набекрень… да не дёргайся, сиди спокойно… в натуре, набекрень. Значит, ещё немного, и пацана от этой музыки тошнить начнёт. Я по себе знаю, он же весь в меня! расхерачит гитару об стену – и займётся наконец делом. Так что спасибо тебе».
«Вроде как не за что», – сказал я. Похоже, опасность миновала.
«Есть за что, – отрезал Авторитетный Чел. – Тебе мать бабло предлагала, чтобы ты сказал, что сын – бездарь? Предлагала. Если бы ты тогда соврал, сын переживал бы очень. Значит, у меня проблема. А я проблемы решаю, сам понимаешь. Дальше – смотри. Ну, сказал ты, что он бездарь. Ну, наказал я тебя. Ну, поехал он учиться. А там бы ему снова про гитару в темечко стукнуло. И какое-нибудь чмо тамошнее стало бы его учить. Ты-то лучший, я справки навёл… И у тебя он через полгода готов уже гитару расхерачить. А это чмо и не смогло бы так, и торопиться не стало бы. Тянуло бы и тянуло бабки: чего не тянуть, когда платят? В общем, если даже всё остальное пошло бы так же – ты мне года три жизни сэкономил. И бабла кучу. И сыну помог. А я в долгу оставаться не люблю. Поэтому – держи! Заработал».
Он бросил на бескрайний стол толстенный конверт, из которого полувыскользнули зелёные спинки баксов. Я подумал, что отказываться как-то неловко.
Видимо, Авторитетный Чел нажал на потайную кнопку: в кабинет снова вошёл амбал. В руках у него был кофр с винтовкой – неприметный, чёрный, без надписей. Но когда он положил кофр на стол рядом с конвертом, я понял, что внутри всё-таки гитара.
«Тоже тебе, – сказал Авторитетный Чел. – Редкая вещь, говорят. Откуда – не важно. Меньше знаешь – дольше живёшь. Сыну она без надобности, мне тем более, а тебе в самый раз. И будем квиты… Только вот что. Учёба ваша закончилась, ясно? Больше никогда не звонить, не разговаривать, не встречаться. Ты уехал, или умер, или заболел – как хочешь. Может, руку тебе сломать, или ногу?»
Я вежливо поблагодарил и откланялся.
Мрачный амбал, поправляя наплечную кобуру с тяжеленной блестящей пушкой, проводил до дверей на улицу. Правильно я сделал, что не стал запоминать ходы-переходы в офисе. Но ещё правильнее, что не взял тогда денег у жены Авторитетного Чела. Оказывается, принципы – очень полезная штука!
Откуда мне было знать, что я по краешку хожу? И что папа не простил бы диагноза бездарь своему сыну? А если бы чувачок действительно оказался бездарью, тогда что? А если бы папе не понравились наши занятия вместо учёбы в Университете? Что так, что эдак – хреново. Грохнули бы меня по-тупому. Или покалечили. Сейчас лучше даже не думать…
…потому что думать надо, прежде чем говорить с Авторитетными. Они – другие. И голова у них по-другому работает. Кто знает, как дело повернётся? Наука на будущее: думать сто раз! А пока что в один день у меня появилась моя первая квартира – и Моя Гитара.
То есть, квартиру я купил чуть позже, и гитара сначала была просто гитарой. Денег из конверта вполне хватило на скромную двушку: цены в Столице были ещё вменяемые. Но тогда про квартиру я успел только подумать, а гитару рассмотрел сразу, как вернулся домой.
Честно: искал дырки от пуль. Вспомнил кино, где два музыканта прятались от мафии. Гангстер по ним из автомата шмальнул – и попал в контрабас. По этим дыркам чуваков потом смогли узнать, хотя они надели платья и лабали в женском джазе с Мэрилин Монро…
В гитаре дырок не оказалось.
Старая чёрная акустическая лопата с электроникой. Ovation. Побитая, поцарапанная, местами по ладам звенит; некоторые лады выпадают. Авторитетный Чел сказал – редкая вещь. Ну, не знаю… Завидовать особо нечему.
И всё же – фирма́. Отвёз старушку к мастеру. Он привёл её в порядок: миди-драйвер заменил, лады заново воткнул, корпус отполировал – другое дело! Гитара и зазвучала, и хоть какой-то вид заимела.
Потом в Столицу приехал на гастроли Великий Гринго. Подвернулся фестиваль, и почему-то я взял Ovation, хотя обычно играл тогда на Guild. Мы с Великим Гринго вкусно джемовали на сцене, и он меня очень хвалил при всех. А за кулисами подошёл и попросил гитару – пощипать. Я дал. И ещё подумал: как-то странно чувак смотрит… Великий Гринго пробежался пальцами по струнам – блин, великий, одно слово! Вроде всё понимаю, что он делает, но слушал бы и слушал. Супер!
Великий Гринго резко бросил играть и говорит: продай. Кэш предлагает – наличные сразу, не чек. Причём сумма такая, что призадумаешься. Вот я и призадумался. Гитара-то, похоже, не просто приличная. А есть в ней что-то ещё, чего я пока не догоняю. Может, вправду редкая вещь? «Нет, – говорю. – Прости, старик. With all my respect, old jumb. Поиграть – пожалуйста, продать не могу. Жена не разрешает, я поклялся».
С краю прилепилась рукописная афиша, которая обещала музыкальный вечер в клубе «Безумный Павлин» и джем-сейшн. Название местечка интриговало, программа тоже; планов на вечер не было, клуб оказался поблизости.
Дальше – калейдоскоп. Флэшбэки, как говорят киношники. Как у того чувака в культовом истерне: свои поручили ему отвезти в Столицу чемодан драгоценностей, чужие подловили по дороге, драгоценности украли, а самого́ до беспамятства обкололи наркотой и подставили; свои собрались его расстрелять, но чувак тужился, тужился – и лязгающими вспышками вспоминал чужих… которых потом победил, а драгоценности вернул.
Вот и у меня в голове так же лязгают огрызки воспоминаний. Наверное, я уже столько всего сыграл на стольких площадках, что даже начало моей новой жизни затёрлось в памяти. А может, просто сейчас это уже не важно.
В «Безумном Павлине» на разогреве шпилили студенты, но потом вышли чуваки постарше, реальные профи, и начался настоящий jam. Импровизировали на классику и темы, которых я раньше не слышал.
Импортное разливное пиво оказалось свежайшим, но цены кусались. Большой бокал и порция солёных крендельков чувствительно уменьшили моё состояние. А ещё называется – демократичное заведение… Я решил растянуть кайф по максимуму. Сидел себе в углу, отхлёбывал по глоточку, слушал музыкантов и просекал манеру каждого. Забавы ради угадывал, кто-что-как сыграет. Гитаристы оказались клёвые, но не поразили. Один слишком увлекался триолями с акцентом на первую долю, другой без нужды упирал на смену ритмических рисунков… Я знал, что играю не хуже.
Ко мне подошёл Толстяк с хорошей улыбкой и тоже спросил про гитару: «Что за лопата?» Я ответил. «Не желаешь?» – спросил он и взглядом показал на сцену. Я желал – почему нет?
Толстяк оказался офигенным клавишником, и мы с ним и его приятелями клёво качнули зал. Первые аплодисменты в Столице!
Через час, когда мы подустали и ушли за столик, Толстяк без лишних церемоний угостил меня. Он сказал: «Ночью лабаем в…» – и назвал крутой клуб, которого я, понятно, знать не знал и которого давно нет уже. Смешно: повторилась ровно та же история, что в цирке. Лажа с гитаристом и можно подхалтурить.
«Как башляют?» – спросил я для приличия. «Как обычно», – уверил Толстяк. Я подумал, что столичные как обычно всяко не меньше, чем в Промышленном Городе, а у меня в кармане – вошь на аркане да блоха на цепи, и пойти всё равно некуда.
К утру я заработал больше, чем в цирке за полгода. Полсотни баксов получил от Толстяка с респектом и словами: «Держи, как обычно». И ещё триста мне лично заслал Матёрый Телевизионщик из зала. Говорили, что он сам струны пощипывает. Ну, гитарист из него, как потом выяснилось, никакосовый. А в тот вечер чувака проняло. Наорал на тёлку свою, сисятую ногастую блонду, что слушать мешает – и выгнал с какой-то замысловатой формулировкой. По-моему, если бы просто послал, было бы не так обидно…
В общем, в Столице я обосновался и в Академию поступил. С работой случалось то пусто, то густо. Так, как в первый вечер, уже не пёрло.
Полгода вскладчину с ещё одним музыкальным чуваком я снимал комнату. Убитая хата, зато почти самый центр, пятьдесят баксов в месяц. Во второй комнате жили хозяин с хозяйкой. Он говорил ей: «рыба моя!», а за глаза называл пидоршей. Хозяева были алкашами и прятали друг от друга водку.
Жизнь осложняла здоровенная хозяйская дворняга. Пёс никого не любил, а меня почему-то ненавидел. Войти в дом – проблема. Часто ночами я не хотел возвращаться в свою конуру и гонял шары на бильярде в «Безумном Павлине».
Дворняге за меня отомстили. Хозяева с утра просто распахивали дверь, и пёс до вечера где-то шастал. Однажды подрался с другими дворнягами и на последнем издыхании приполз домой. Волочащийся за ним кусок плоти оставлял кровавый след. «Яйца оторвали», – безразлично констатировала хозяйка.
Потом я поднатужился и за полторы сотни снял квартиру, отдельную. Переехал и стал жить по-человечески. Но ел такую хрень – вспоминать неохота. Спасибо, подкармливали в ресторанах и клубах, где приходилось играть. Деньги? Музыканту надо прилично выглядеть, чтобы звали работать в приличные места. Музыканту надо ездить на такси: ночью, по дороге на работу или с работы, получить по жбану и лишиться инструмента – плёвое дело. Да и днём, правду сказать, тоже. Вот и все заработки.
Тем более, работать приходилось на две семьи. В слишком хорошем месте нашего Промышленного Города была отцовская квартира. Авторитетная солидная Фирма надумала выкупить весь дом, снести – и отгрохать офисный центр. Продавать квартиры Отец и ещё несколько соседей не хотели. Через неделю дом сгорел. Дотла.
Оказалось, хозяева солидной Фирмы не только авторитетны, но и злопамятны. Вопрос принципа и пары телефонных звонков, кому надо. Поэтому напрасно Отец пытался достучаться до властей и своего начальства. Ни в маневренный фонд, ни в ведомственную гостиницу не пустили даже ненадолго, хотя бы на первое время.
Спасала Дядина малогабаритная живопырка, но из гордости Отец не мог ютиться у брата – жильё надо было снимать. Потыкавшись без толку по высоким кабинетам, Отец психанул и уволился. В пять минут перечеркнул всю прежнюю жизнь, заслуги, выслуги – всё. Остался без работы и крыши над головой.
Совсем некстати в схожее положение попала тогда половина народу в нашей Великой Стране. Так что землю под ногами Отец нащупал нескоро…
…и струны перебирать мне приходилось очень энергично.
* * *
Всё это уже порядком достало.Девки, которые освоились в моей квартире. Внезапный Вождь с его заезженными понтами. Суетливый нервный Сурок… Всё это тихо бесит, но обнародовать фрик-н-ролл рано. Тема должна возникнуть совсем случайно, уж раз я так решил. Надо ждать, когда появится Тырда.
Кликуху этому басисту дал не я. Он ещё по молодости виртуозно играл слэпом; лупил по струнам – Стэнли Кларк отдыхает. Техника редкая. По пьянке чуваки пристали: покажи да покажи, как ты это делаешь? А у него баса под руками нет, сам поддатый, языком еле ворочает. Ну, как, говорит… Стал без гитары показывать. Вот, говорит, смотрите: пальцы левой – как струны, пальцы правой – как пальцы. Пальцы работают по очереди: тырда-тырда, тырда-тырда… Чуваки со смеху угорели, а кликуха приклеилась. И на самом деле ведь похоже на слэповый бас: тырда-тырда…
Тырда активно побухивал, однако мастерства не пропивал. Последние несколько лет мы плотно работали вместе. Скоро по графику – очередной тур. Я ему и позвонил: приходи, мол, обкашляем всякие детальки. Планировал начать разговор о гастролях, и между делом упомянуть фрик-н-ролл. Дальше – как задумано.
Но Тырда где-то застрял.
Обычно телевизор у меня работал почти постоянно. А с того дня, как ушла Любимая Жена, я его вообще не выключал. Сейчас панель размером в полстены гостиной молотила почти без звука. Фильмы по центральным каналам крутятся сто раз одни и те же – текст наизусть выучить можно. Я косил глазом на экран: показывали очередной боевик.
Первый Телевизионщик явно прикупил пакет фильмов с Мастером Айкидо. Целую неделю здоровенный чувак с мордой, похожей на бабушкин газовый счётчик, ежевечерне бился с врагами. На этот раз враги решили украсть ядерную ракету и начать мировую войну, а он вспомнил, что не всю жизнь был поваром, и снова превратился в Мастера Айкидо. Впрочем, поварское искусство тоже пригодилось: он смешал всякую всячину из кухонных шкафчиков и сунул в микроволновку, а когда враги включили электричество – шарахнул взрыв…
Внезапный Вождь развалился на диване. Он вещал о миссии Учителя и своих учениках. А у меня на языке вертелся вопрос: знают ли его ученики о том, что они – его ученики? Или он стал их Учителем, так сказать, в одностороннем порядке?
Получил я как-то мейл от Внезапного Вождя. Не личное письмо, а в рассылке с ещё полусотней адресатов. Текст – надрывный, вроде «срочно нужна помощь, все немедленно сюда!!!» И ссылка. Я уж думал, трагедия с кем-то приключилась, надо костный мозг сдавать или ещё чего. На ссылку кликнул…
…и оказалось: Внезапный Вождь поспорил в Интернете с неким юношей. Вернее, тот имел наглость написать песню и считать её безупречной. Более того, он отказывался исправлять текст, вопреки указаниям самоназванного Учителя. В истерике и обидках Внезапный Вождь поднял общественность на свою защиту: воины мои, придите и расскажите этому недоумку, как я велик и всегда прав!
В ожидании Тырды я решил развлечься и напомнил про тот спор: ученика-то в сознание удалось привести? Воины-то величие подтвердили? И про костный мозг добавил.
Внезапный Вождь скривился: «Был один поэт. На гитаре не играл, так что ты его вряд ли знаешь. Этот поэт сказал: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» Вот в твоей музыке жизнь есть, а в тебе и в том, что ты говоришь – не особо».
Выступил – и победоносно оглядел девок. Красавец.
Похоже, чувак забыл, что он у меня дома. И с кем разговаривает – забыл тоже. А про мертвечину хорошо попал, в точку. Я ведь умер, умер… только откуда ему об этом знать?
По литературной части меня развивала Любимая Жена. За всеми своими занятиями спортом, учёбой и музыкой книжки я упустил. Не так, чтобы уж совсем, но по сравнению с ней – можно сказать, что почти ничего не читал. Любимая Жена принялась латать дыры в моём образовании. Перекидывать мостики от Баха до Фейербаха, от Шопена до Шопенгауэра… Зря чувак подставился.
«У этого поэта, – ответил я, – хоть он и не играл на гитаре, ещё несколько занятных фраз было. Например: «Я люблю смотреть, как умирают дети». А мертвечину, говоришь, ненавидел? Ага… И ещё такой стишок: «Я спокоен, вежлив, сдержан тоже, / Характер – как из кости слоновой точен, / А этому взял бы, да и дал по роже: / Не нравится он мне очень».
Получилось грубо, зато по существу. Внезапный Вождь такого не ожидал и умолк. Девки переглядывались. Сурок воспрянул духом.
«А давайте выпьем за меня! – предложил он. – Всё-таки пятнадцать лет на профессиональной сцене. И так интересно совпало: позавчера у меня с моим коллективом юбилейное выступление было, я посчитал – оказывается, ровно тысячный клубный концерт! Так что два юбилея сразу…»
Тоже красавец. Совпало у него, значит… и на сцене пятнадцать лет… и в клубе играет с коллективом – он это слово произносил так, будто в нём три «л» минимум…
Юбилеи отмечать – это не так давно повелось. Уж не Знаменитый ли рокер начал? Тот, который Внезапного Вождя на место поставил насчёт Фестиваля… Помнится, объявил он о двадцатилетии своей группы. Легендарные ребята, что и говорить. С юбилейными концертами прокатились по нашей Великой Стране – бабло дождём. Видать, понравилось. Потому что через пару лет неожиданно оказалось, что группе уже тридцать лет. И снова гастрольный чёс, и опять полные залы. Плюс эфиры, плюс диски, плюс то да сё, три-ля-ля-септаккорд… На круг заработали будьте-нате. Ещё пара лет прошла – сорокалетие отмечают.
И Сурок, значит, туда же. Пятнадцать лет на сцене – это он что, в профессии с четвёртого класса? Или вроде того… А почему не с детского сада, когда ещё на горшке блеял?
С выступлениями по клубам вообще история отдельная. Большинство площадок – кроме приличных – перестали платить музыкантам. То есть, платят, конечно. Но предлагают не гонорар, а процент от выручки. Стопроцентное кидалово. По концовке – горсть мелочи насыплют и руками разведут: «Извини, старичок, не твой день… почему-то сегодня публика плохо бухала. Кассу проверять будешь?»
Профи на такое не ведутся. Хочешь, чтобы я у тебя поработал – заплати по-честному. Нет – нет. И площадки опустели. А это не дело. Тогда владельцы клубов поманили таких, вроде Сурка. Мечтаете выступить, как взрослые? Вперёд! За пиво! И шелупонь, которая никакого отношения к музыке не имеет в принципе, повалила на сцену.
За вечер в двух-трёх местах лицом поторговать и драйв изобразить – проще простого. Полста площадок в месяц. Пацаны в зале шмурдяк хлещут – как не придти, не колбаснуть, когда на афише такой же, как они, крендель с микрорайона?! А крендель – уже звезда эстрады, позы принимает в лучах прожекторов и славы, Интернет забивает фотками… тысячный клубный концерт у него…
«Тысячный?!» – удивились девки и потянулись к Сурку чокаться. Он скоренько глотнул, вскочил и умчался из гостиной с криком: «Подождите, я сейчас!» В туалет, что ли? На радостях донышко вышибло или крышечку сорвало?
Пользуясь случаем, Внезапный Вождь попытался вернуть себе внимание публики. «Да, – театрально вздохнул он, – таких орлов растим! Скоро на пятки начнут наступать».
Голос Сурка торжественно провозгласил из коридора: «Дорогие дамы! Вашему вниманию предлагается эксклюзивная камерная версия юбилейного концерта по случаю…»
С у рок вернулся в гостиную. В руках у нег о была Овация Си Эл.
Моя Гитара.
* * *
Дядя мог с ходу сыграть на чём угодно.Да ещё с вывертом – эксцентрик всё-таки. Мастер! Жаль, не припомню, чтобы ему в руки попадали японская лютня сямисэн или флейта сякухати. Интересно было бы послушать. А так…
Купленную в уличном ларьке дешёвую детскую свистульку Дядя объявлял хроматическим кларнетом и тут же исполнял на ней что-нибудь заковыристое. Он творил чудеса с игрушками, которые издавали хоть какой-то звук. Его потешные концерты вызывали у меня восторг… с которым я отправился в музыкальную школу.
Занятия музыкой не отменяли программы мужского воспитания: такое условие поставил Отец. Здоровый дух должен гнездиться в здоровом теле! Тренировки летом и зимой, купания с обливаниями, занятия у Старого Вояки – всё продолжалось.
Дядя не соврал насчёт пользы: игра на ударных и стрельба отлично сочетались – и притом здорово помогали в учёбе. Координация и умение сосредоточиться – великая вещь. К радости Отца, меня хвалили в тире и в обеих школах. А в четырнадцать лет…
…точнее, за пару недель до моего четырнадцатилетия перкуссия закончилась, потому что я услышал гитару. Само собой, не в первый раз. Но тут, сидя на скамеечке во дворе, играл мой ровесник. Он был альбиносом. Ещё совсем недавно его не брали в компанию и обидно дразнили. Альбиносом, а как ещё?
Гитара у Альбиноса была хреновенькая, дрова дровами. Играл он тоже не фонтан, зато с чувством, и почему-то его хотелось слушать. Альбинос пел, закатывая красные козьи глаза с нейлоново белыми ресницами. Вдобавок я увидел, как смотрят на него девчонки. Представил на месте Альбиноса себя, симпатягу с маримбой или вибрафоном. Сравнение не проканало.
«Жаль, что ты нейрохирург – классный бы слесарь получился», – вздохнул Дядя, когда я сообщил ему о своём решении перейти с перкуссии на гитару. Он же добыл мне первый инструмент – приличную классическую лопату с грифом и верхней декой из кедра, с красивой накладкой, называемой гольпеадор, и нижней декой из сикоморы; я тогда и дерева такого не знал.
«Делайте, что хотите, – махнул рукой Отец. – Связался чёрт с младенцем…» Ему было жаль моих музыкальных успехов, и он считал: если мужчина выбрал путь – значит, должен идти до конца. С другой стороны, гитара была Отцу всё же понятнее, чем перкуссия.
Дядя присоветовал простейший, по его мнению, путь гитарного прогресса. «Включаешь метроном. Берёшь простую тему – любую, какая нравится. И гоняешь её во всех ладах по ступеням. Ионийский, лидийский и миксолидийский лад – мажор. Дорийский, фригийский, эолийский и локрийский – минор. Гоняешь – и каждый раз слушаешь, что меняется. Всего делов-то! Заодно техника наигрывается».
Спасибо музыкалке, я был в ладах с ладами. Прилип на целое лето и шпилил не вставая. Отец перевёл меня из обычной школы в физико-математическую – туда я пришёл уже гитаристом. Вслед за перкуссией пострадала стрельба. Пришлось бросить: учёба и гитара съедали время без остатка. Я мочалил пальцы о струны и вспоминал добрым словом Старого Вояку с его полувдохами-полувыдохами на огневом рубеже, с долгими тренировками тонких мышц кисти… Вот так – всё в кассу!
К двадцати пяти годам я не только лабал по столичным клубам и фестивалям, но и давал гитарные уроки. Цену не задирал, так что деньги были пусть небольшие, зато постоянные – удобно. Спрос хороший; одни рекомендовали меня другим, другие третьим… Когда позвонил Авторитетный Чел, я напрягся по-серьёзке. «Завтра у меня в офисе», – коротко сказал он.
Про Авторитетного Чела я, как и большинство, только слышал. Ну, и портреты видел в газетах-журналах. Недосягаемый дядька. А с его женой познакомился, когда она вот так же по рекомендации позвонила с полгодика назад и пригласила к себе домой. Приехал, поговорили…
У неё с Авторитетным Челом был сын, которого решили отправить за границу в Престижный Университет: экономика, бизнес-менеджмент и всё такое, три-ля-ля-септаккорд… А чуваку припёрло играть на гитаре. Остальное побоку, и об Университете слышать не хочет.
Мне-то что, у меня принцип. «Если он бездарный, – говорю мамаше, – я не буду его учить». Думал, тётка обидится, такое бывало, а она радуется. «Вот именно! – говорит. – Вы ему и скажите, что он бездарь. Он слышал, как вы играете, вы его кумир, и вам он поверит. О деньгах не беспокойтесь!»
За разговор я денег брать у неё не стал. Тоже принцип: когда башляют за работу – дело другое…
…и тем более чувак реально талантом оказался. Схватывал всё на лету. Дядину школу – гонять мелодийку в разных ладах под метроном – долбил усерднее, чем я когда-то. Мамаша в трансе: им с Авторитетным Челом совсем не улыбалось, чтобы сын музыкантом стал. А у того от интенсивных занятий вообще, по-моему, крыша съехала… Тут как раз Авторитетный Чел и позвонил.
В офисе от самого входа меня конвоировал мрачный амбал с чудовищной волыной Desert Eagle в кобуре подмышкой. Подумалось, что запоминать дорогу ни к чему: либо обратно тоже выведут, либо воспоминания уже не понадобятся. Влип я, похоже.
Кабинет Авторитетного Чела поразил отсутствием ампирной мебели, картин в богатых рамах и прочего раззолоченного антуража, раздражающего глаз и теснившегося у него дома. Здесь огромный простор был решён в японском стиле: очень солидно, притом сдержанно и неброско. Я не мог отвести взгляда от самурайских мечей в напольной стойке. Сосчитал – шестнадцать штук. Катана, вакидзаси, танто…
Амбал вышел, и Авторитетный Чел жестом показал мне – присаживайся, мол. Сам он устроился за матово блестевшим письменным столом в два концертных рояля размером. А посетителю полагалось утонуть в гигантском чёрном кожаном кресле напротив и почувствовать себя совсем маленьким. Беззащитной козявкой. В моём случае – излишняя забота.
Авторитетный Чел помолчал с минуту, а потом вдруг весело спросил: «Ну что, подложил ты нам с мамой свинью?» Я снова глянул на мечи и утвердился в мысли, что назад меня всё же понесут. А он добавил: «Кофе будешь?»
В моём любимом фильме про разведчиков очкастого профессора перед смертью научили запивать крепкий горячий кофе холодной водой – для тонких вкусовых ощущений. Тот очкарик потом выпал из окна… минут через пять. «С минералкой», – ответил я.
За кофе Авторитетный Чел меня здорово удивил. Хотя кто не помнит байку про старого парикмахера? «Сынок! Ты закончил элитную гимназию – понятно. Магистратуру в Сорбонне, докторантуру в Оксфорде – понятно. Теперь ты совсем взрослый, и пришла уже пора решить, каким ты будешь парикмахером – мужским или женским?» Анекдот я знал, но то, что услышал, мне в голову не приходило.
Идея учить сына музыке нравилась Авторитетному Челу ещё меньше, чем супруге. Ему нужен был наследник и продолжатель семейного бизнеса. Но Авторитетный Чел рассудил: раз мальчик упирается – значит, не готов ещё. Пусть получит то, чего хочет. Пусть поступит, как решил, и пусть отвечает за последствия. Пидоры заграничные этому не научат. А ведь мужик растёт, не сопля! Я вспомнил Отца…
Авторитетный Чел дал сыну время перебеситься: Престижный Университет может годик подождать, никуда не денется. А чувак не только в сознание придёт, но и добьётся того, к чему стремился. Докажет себе и окружающим, и всё такое. «Он действительно талантливый?» – спросил Авторитетный Чел. Я подтвердил.
«Ещё бы! – Авторитетный Чел довольно хмыкнул. – Но я благодарен тебе не за то, что ты это сейчас сказал. Во-первых, ты помог моему сыну мужиком выступить. А во-вторых, после твоих занятий у него башка набекрень… да не дёргайся, сиди спокойно… в натуре, набекрень. Значит, ещё немного, и пацана от этой музыки тошнить начнёт. Я по себе знаю, он же весь в меня! расхерачит гитару об стену – и займётся наконец делом. Так что спасибо тебе».
«Вроде как не за что», – сказал я. Похоже, опасность миновала.
«Есть за что, – отрезал Авторитетный Чел. – Тебе мать бабло предлагала, чтобы ты сказал, что сын – бездарь? Предлагала. Если бы ты тогда соврал, сын переживал бы очень. Значит, у меня проблема. А я проблемы решаю, сам понимаешь. Дальше – смотри. Ну, сказал ты, что он бездарь. Ну, наказал я тебя. Ну, поехал он учиться. А там бы ему снова про гитару в темечко стукнуло. И какое-нибудь чмо тамошнее стало бы его учить. Ты-то лучший, я справки навёл… И у тебя он через полгода готов уже гитару расхерачить. А это чмо и не смогло бы так, и торопиться не стало бы. Тянуло бы и тянуло бабки: чего не тянуть, когда платят? В общем, если даже всё остальное пошло бы так же – ты мне года три жизни сэкономил. И бабла кучу. И сыну помог. А я в долгу оставаться не люблю. Поэтому – держи! Заработал».
Он бросил на бескрайний стол толстенный конверт, из которого полувыскользнули зелёные спинки баксов. Я подумал, что отказываться как-то неловко.
Видимо, Авторитетный Чел нажал на потайную кнопку: в кабинет снова вошёл амбал. В руках у него был кофр с винтовкой – неприметный, чёрный, без надписей. Но когда он положил кофр на стол рядом с конвертом, я понял, что внутри всё-таки гитара.
«Тоже тебе, – сказал Авторитетный Чел. – Редкая вещь, говорят. Откуда – не важно. Меньше знаешь – дольше живёшь. Сыну она без надобности, мне тем более, а тебе в самый раз. И будем квиты… Только вот что. Учёба ваша закончилась, ясно? Больше никогда не звонить, не разговаривать, не встречаться. Ты уехал, или умер, или заболел – как хочешь. Может, руку тебе сломать, или ногу?»
Я вежливо поблагодарил и откланялся.
Мрачный амбал, поправляя наплечную кобуру с тяжеленной блестящей пушкой, проводил до дверей на улицу. Правильно я сделал, что не стал запоминать ходы-переходы в офисе. Но ещё правильнее, что не взял тогда денег у жены Авторитетного Чела. Оказывается, принципы – очень полезная штука!
Откуда мне было знать, что я по краешку хожу? И что папа не простил бы диагноза бездарь своему сыну? А если бы чувачок действительно оказался бездарью, тогда что? А если бы папе не понравились наши занятия вместо учёбы в Университете? Что так, что эдак – хреново. Грохнули бы меня по-тупому. Или покалечили. Сейчас лучше даже не думать…
…потому что думать надо, прежде чем говорить с Авторитетными. Они – другие. И голова у них по-другому работает. Кто знает, как дело повернётся? Наука на будущее: думать сто раз! А пока что в один день у меня появилась моя первая квартира – и Моя Гитара.
То есть, квартиру я купил чуть позже, и гитара сначала была просто гитарой. Денег из конверта вполне хватило на скромную двушку: цены в Столице были ещё вменяемые. Но тогда про квартиру я успел только подумать, а гитару рассмотрел сразу, как вернулся домой.
Честно: искал дырки от пуль. Вспомнил кино, где два музыканта прятались от мафии. Гангстер по ним из автомата шмальнул – и попал в контрабас. По этим дыркам чуваков потом смогли узнать, хотя они надели платья и лабали в женском джазе с Мэрилин Монро…
В гитаре дырок не оказалось.
Старая чёрная акустическая лопата с электроникой. Ovation. Побитая, поцарапанная, местами по ладам звенит; некоторые лады выпадают. Авторитетный Чел сказал – редкая вещь. Ну, не знаю… Завидовать особо нечему.
И всё же – фирма́. Отвёз старушку к мастеру. Он привёл её в порядок: миди-драйвер заменил, лады заново воткнул, корпус отполировал – другое дело! Гитара и зазвучала, и хоть какой-то вид заимела.
Потом в Столицу приехал на гастроли Великий Гринго. Подвернулся фестиваль, и почему-то я взял Ovation, хотя обычно играл тогда на Guild. Мы с Великим Гринго вкусно джемовали на сцене, и он меня очень хвалил при всех. А за кулисами подошёл и попросил гитару – пощипать. Я дал. И ещё подумал: как-то странно чувак смотрит… Великий Гринго пробежался пальцами по струнам – блин, великий, одно слово! Вроде всё понимаю, что он делает, но слушал бы и слушал. Супер!
Великий Гринго резко бросил играть и говорит: продай. Кэш предлагает – наличные сразу, не чек. Причём сумма такая, что призадумаешься. Вот я и призадумался. Гитара-то, похоже, не просто приличная. А есть в ней что-то ещё, чего я пока не догоняю. Может, вправду редкая вещь? «Нет, – говорю. – Прости, старик. With all my respect, old jumb. Поиграть – пожалуйста, продать не могу. Жена не разрешает, я поклялся».