Страница:
К несчастию, Дуняша, моему.
Была ты мне до сей поры сестрою,
Так будь же ею, не влеки во тьму.
Дай я с тобой на горестях поплачу,
Мой путь иной, давным-давно иной.
И поступить не вправе я иначе.
Обитель Божья будет мне женой.
Дуняша
Тогда никто моим не станет мужем.
Пойду в обитель сестринскую я.
Коли не мне, а Господу ты сужен,
Уйду и я в те горние края.
Федор
Меня коль любишь, следуй же совету,
Что дам тебе я: не бросай отца
И мать. Не уходи за мной со свету,
Не отрицайся брачного венца.
Дуняша (рыдая)
Другого, кем бы ни был, не хочу я…
Чем жить с нелюбым, лучше умереть!
Федор
Не плачь. Минуют дни, тебя врачуя,
И снова будешь и плясать, и петь.
Так обещай же следовать покорно
Моим советам. Бог тому судья.
Приходит срок, и прорастают зерна,
И в путь стремится новая ладья.
А я за вас за всех молиться буду.
И ты молись, Дуняша, обо мне.
Не огорчай. Молитва – это чудо.
Муж будет счастлив при такой жене.
Так обещай же твердо.
Дуняша (всхлипнув)
Обещаю.
Федор
Вот так-то лучше, так-то веселей.
А я пока с иными попрощаюсь.
А ты меня в молитве пожалей.
Часть вторая
Действие первое
Сцена первая
Действие второе
Сцена первая
Сцена вторая
Сцена третья
Сцена четвертая
Действие третье
Сцена первая
Была ты мне до сей поры сестрою,
Так будь же ею, не влеки во тьму.
Дай я с тобой на горестях поплачу,
Мой путь иной, давным-давно иной.
И поступить не вправе я иначе.
Обитель Божья будет мне женой.
Дуняша
Тогда никто моим не станет мужем.
Пойду в обитель сестринскую я.
Коли не мне, а Господу ты сужен,
Уйду и я в те горние края.
Федор
Меня коль любишь, следуй же совету,
Что дам тебе я: не бросай отца
И мать. Не уходи за мной со свету,
Не отрицайся брачного венца.
Дуняша (рыдая)
Другого, кем бы ни был, не хочу я…
Чем жить с нелюбым, лучше умереть!
Федор
Не плачь. Минуют дни, тебя врачуя,
И снова будешь и плясать, и петь.
Так обещай же следовать покорно
Моим советам. Бог тому судья.
Приходит срок, и прорастают зерна,
И в путь стремится новая ладья.
А я за вас за всех молиться буду.
И ты молись, Дуняша, обо мне.
Не огорчай. Молитва – это чудо.
Муж будет счастлив при такой жене.
Так обещай же твердо.
Дуняша (всхлипнув)
Обещаю.
Федор
Вот так-то лучше, так-то веселей.
А я пока с иными попрощаюсь.
А ты меня в молитве пожалей.
Часть вторая
Действие первое
Сцена первая
1566 год. Александровская слобода. Царские покои. Беседуют Иван IV и его ближайший сподвижник князь Афанасий Вяземский.
Иван IV
Ослушался нас Герман[9]. Повеленья
Не выполнил. Не захотел принять,
Не взял над паствой нашей попеченье,
А стал царю перечить и пенять.
Таков ли нам митрополит потребен?
Сослать в обитель строгую его!
И там о нашем здравии молебен
Читает пусть. И всех до одного,
Кто был ему послушен, взять на дыбу.
Вяземский[10]
А кто же будет нам митрополит?
Иван
Достойного сыскать мы не смогли бы
Средь всей их братьи, что меня и злит.
Сэр Ченселор[11] – тот аглицкий купчина –
В свой час об их мне сведал короле[12]:
Он государь, и вместе – благочинный,
И аглицкой той веры на челе.
Монастыри свои в правах урезал,
Все злато их в казну свою забрал;
Мол, коль монах, тебе нужна аскеза,
И будь по вере беден ты и мал.
И нынче Лизавета-королева
Обычай тот сумела сохранить.
Она всему глава – затем и дева:
Ей замуж неподобно выходить.
Вяземский
И нам бы завести то не мешало.
Чай, еретик-то аглицкий не врет.
Иван
В опричнине попробуем сначала…
Да чувствую – взбунтуется народ.
Вяземский
А нет ли средь игуменов достойных?
Обителей немало на Руси
Богатых, и обширных, и спокойных.
Иван
И то ведь правда. Скоро расспроси…
А впрочем, нет. Расспрашивать не надо.
Есть мних[13], который сможет то поднять.
Он упасет и пастырей, и стадо.
Он строг, разумен и негож пенять.
Вяземский
О ком ты, государь? Ужо я знаю
Игуменов московских. Среди них
Немало добрых пастырей, да бают:
Мягчает в граде стольном всякий мних.
Иван
И то… Мне люб игумен соловецкий,
Тот славный стольник, что пропал тотчас,
Когда казнили Колычевых. В детской
Меня берег он. Я, разгорячась,
Его бранил, бывалочи, неловко;
Он на меня сердиться не хотел,
И разуменьем добрым и сноровкой
Был мне по нраву он. И я, пострел,
С ним в шахматы не раз играть садился;
Ужо в игре он этой был хорош…
Потом гляжу: вона где объявился.
Быв на Стоглаве, был ко мне он вхож[14].
Я отпустил тогда его с дарами
И помогал, чем мог, до сей поры.
И вскоре под полночными ветрами
Восстал храм-крепость – вот где те дары.
Вяземский
Но он из рода Колычевых будет.
Они радеют братцу твоему
Владимиру Андреичу[15], Иуде…
Иван
Я волю так. А значит, быть тому.
Отправите посланников с поклоном,
Не мешкая. Чтобы на всем пути
Его встречали колокольным звоном.
Он будет слово Божие нести
И паству этим словом обнадежит.
А то, что он из Колычевых... Пусть
Все знают нашу милость. Нам негоже
Чураться верных слуг. Ведь я тружусь
Державы ради. А Филипп – не то же?
Державник он. Мне преданный слуга,
Он, думаю, делам моим поможет.
А там сведем державы берега.
Иван IV
Ослушался нас Герман[9]. Повеленья
Не выполнил. Не захотел принять,
Не взял над паствой нашей попеченье,
А стал царю перечить и пенять.
Таков ли нам митрополит потребен?
Сослать в обитель строгую его!
И там о нашем здравии молебен
Читает пусть. И всех до одного,
Кто был ему послушен, взять на дыбу.
Вяземский[10]
А кто же будет нам митрополит?
Иван
Достойного сыскать мы не смогли бы
Средь всей их братьи, что меня и злит.
Сэр Ченселор[11] – тот аглицкий купчина –
В свой час об их мне сведал короле[12]:
Он государь, и вместе – благочинный,
И аглицкой той веры на челе.
Монастыри свои в правах урезал,
Все злато их в казну свою забрал;
Мол, коль монах, тебе нужна аскеза,
И будь по вере беден ты и мал.
И нынче Лизавета-королева
Обычай тот сумела сохранить.
Она всему глава – затем и дева:
Ей замуж неподобно выходить.
Вяземский
И нам бы завести то не мешало.
Чай, еретик-то аглицкий не врет.
Иван
В опричнине попробуем сначала…
Да чувствую – взбунтуется народ.
Вяземский
А нет ли средь игуменов достойных?
Обителей немало на Руси
Богатых, и обширных, и спокойных.
Иван
И то ведь правда. Скоро расспроси…
А впрочем, нет. Расспрашивать не надо.
Есть мних[13], который сможет то поднять.
Он упасет и пастырей, и стадо.
Он строг, разумен и негож пенять.
Вяземский
О ком ты, государь? Ужо я знаю
Игуменов московских. Среди них
Немало добрых пастырей, да бают:
Мягчает в граде стольном всякий мних.
Иван
И то… Мне люб игумен соловецкий,
Тот славный стольник, что пропал тотчас,
Когда казнили Колычевых. В детской
Меня берег он. Я, разгорячась,
Его бранил, бывалочи, неловко;
Он на меня сердиться не хотел,
И разуменьем добрым и сноровкой
Был мне по нраву он. И я, пострел,
С ним в шахматы не раз играть садился;
Ужо в игре он этой был хорош…
Потом гляжу: вона где объявился.
Быв на Стоглаве, был ко мне он вхож[14].
Я отпустил тогда его с дарами
И помогал, чем мог, до сей поры.
И вскоре под полночными ветрами
Восстал храм-крепость – вот где те дары.
Вяземский
Но он из рода Колычевых будет.
Они радеют братцу твоему
Владимиру Андреичу[15], Иуде…
Иван
Я волю так. А значит, быть тому.
Отправите посланников с поклоном,
Не мешкая. Чтобы на всем пути
Его встречали колокольным звоном.
Он будет слово Божие нести
И паству этим словом обнадежит.
А то, что он из Колычевых... Пусть
Все знают нашу милость. Нам негоже
Чураться верных слуг. Ведь я тружусь
Державы ради. А Филипп – не то же?
Державник он. Мне преданный слуга,
Он, думаю, делам моим поможет.
А там сведем державы берега.
Действие второе
Сцена первая
1566 год. Соловецкий монастырь. Келья Филиппа – игумена Соловецкого монастыря (до пострига – Федора Степановича Колычева). Филипп молится, стоя на коленях перед образами. Входит инок – келейник умирающего старца Спиридона, до пострига – Сильвестра[16].
Инок
Тя Спиридон зовет. Пойдешь ли отче?
Вот-вот погаснет свет его очей.
О жребии твоем счастливом хочет
Он молвить слово.
Филипп (поднимаясь с колен)
Время – казначей
Бесстрастный. Нас ссужает скупо днями
Счастливой жизни, чтобы взять потом
И нашу жизнь, и все, что было с нами,
В свой вечный схрон. А где-то под крестом
Останки наши бренные истлеют.
О, мудрый старец, отче Спиридон,
Сильвестра помня, все тебя жалеют.
Пока ты был, в державе жил закон.
(Обращается к келейнику)
Иду немедля, чтоб утешить душу,
Пред вечностью готовую предстать.
Указ царев я этим не нарушу,
Да и душе сей вскоре не страдать.
Инок
Тя Спиридон зовет. Пойдешь ли отче?
Вот-вот погаснет свет его очей.
О жребии твоем счастливом хочет
Он молвить слово.
Филипп (поднимаясь с колен)
Время – казначей
Бесстрастный. Нас ссужает скупо днями
Счастливой жизни, чтобы взять потом
И нашу жизнь, и все, что было с нами,
В свой вечный схрон. А где-то под крестом
Останки наши бренные истлеют.
О, мудрый старец, отче Спиридон,
Сильвестра помня, все тебя жалеют.
Пока ты был, в державе жил закон.
(Обращается к келейнику)
Иду немедля, чтоб утешить душу,
Пред вечностью готовую предстать.
Указ царев я этим не нарушу,
Да и душе сей вскоре не страдать.
Сцена вторая
Келья Спиридона (Сильвестра). Старец покоится на ложе. Входит Филипп.
Спиридон (говорит слабым, но твердым голосом)
Я ждал тебя, Филипп. Узнал от братий –
В митрополиты царь тебя зовет.
Мой пробил час, и мне грешно скрывати
То, что меня так много лет гнетет.
Филипп
Знай, сыну твоему я весть отправил.
Мы ждем его уже который день.
Обители Онфим твой в дар оставил
Одну из ваших справных деревень.
Я чаю, он тебя еще застанет.
И ты, смотри, покуда потерпи.
Спиридон
Душа юна, а плоть вот-вот завянет,
Хоть медли жизнь свою, хоть торопи.
Ты был приставлен к отроку Ивану,
Я молодым царем его знавал.
Нрав государев был не без изъяну,
Теперь же бес его околдовал.
Филипп
Наш государь взыскует утешенья
Средь дел державных. Оттого меня
Зовет к себе, чтоб не было смущенья
В народе. Не моя ли то пеня?
Его же я ослушаться не в силах.
Спиридон
Он к истине неправедным путем
Стремится. Можно ль, можно ль на могилах
Невинных жертв поставить крепкий дом?
Построить нерушимую державу,
Где счастлив будет, кто бы он ни был?
Как сохранить величие и славу,
Коль честь и славу ближних истребил,
Раздрав надвое собственное царство.
Как разоряя подданных своих,
Обресть богатство. Можно ль чрез фиглярство
Восставить правый суд. Совсем затих
Глас правды и нельстивого совета?
И земщина с опричниной[17] – враги?
А испоместный[18] наг, и чернь раздета,
С кого взыскать державные долги?
Сомненьями пустыми одержимый,
Он истине путь лживый предпочел.
И лестью шептунов своих даримый,
Разрушил борть, и закурил всех пчел.
Но шершней злобных при себе оставил.
Опричники безумием своим
Готовят крах его царевой славе,
И смуты призрак явится за сим.
Филипп
Пока делил он с Избранною Радой
Заботы о величии страны,
Высот немалых этой цели ради
Достиг, избыв пороки старины.
Дал укорот он местничеству строгий
Приказы обустроил, свод един
Законов дал Руси[19] и встал на ноги
Он твердо как могучий властелин.
Границы царства далеко раздвинул.
Стяг веры православной водрузил
Во станах агарянских[20]. А повинных
В изменах слуг своих, коль поразил –
На то он царь, чтоб не терпеть измены.
Князей удельных вправе он унять.
Но без расправ ужасных, постепенно,
Не изводя под корень в царстве знать.
То истина для царствия любого,
Чтоб был властитель строг и справедлив.
А что невинной крови много…
Слово
Я молвлю пред царем. Я не стыдлив.
Спиридон
Что истина, коль к ней кривы дороги?
Повдоль же псы и морды их в крови.
И множатся по царству перелоги[21]?!
И всяк бежать из царства норовит!
Когда предстанешь пред царевы очи,
Моли его, Филиппе, об одном:
О единенье двух державных отчин –
Да будет царство как единый дом.
Да не казнит он слуг своих вернейших,
Клеве там злобным хода не дает.
Пусть бережет и бо льших, и малейших,
Иначе царство русское умрет.
Мой близок час. Те книги, что Онфимом
Мне присланы, обители дарю.
Скучаю я о сыне о любимом…
Прости меня. Ступай теперь к царю.
Спиридон (говорит слабым, но твердым голосом)
Я ждал тебя, Филипп. Узнал от братий –
В митрополиты царь тебя зовет.
Мой пробил час, и мне грешно скрывати
То, что меня так много лет гнетет.
Филипп
Знай, сыну твоему я весть отправил.
Мы ждем его уже который день.
Обители Онфим твой в дар оставил
Одну из ваших справных деревень.
Я чаю, он тебя еще застанет.
И ты, смотри, покуда потерпи.
Спиридон
Душа юна, а плоть вот-вот завянет,
Хоть медли жизнь свою, хоть торопи.
Ты был приставлен к отроку Ивану,
Я молодым царем его знавал.
Нрав государев был не без изъяну,
Теперь же бес его околдовал.
Филипп
Наш государь взыскует утешенья
Средь дел державных. Оттого меня
Зовет к себе, чтоб не было смущенья
В народе. Не моя ли то пеня?
Его же я ослушаться не в силах.
Спиридон
Он к истине неправедным путем
Стремится. Можно ль, можно ль на могилах
Невинных жертв поставить крепкий дом?
Построить нерушимую державу,
Где счастлив будет, кто бы он ни был?
Как сохранить величие и славу,
Коль честь и славу ближних истребил,
Раздрав надвое собственное царство.
Как разоряя подданных своих,
Обресть богатство. Можно ль чрез фиглярство
Восставить правый суд. Совсем затих
Глас правды и нельстивого совета?
И земщина с опричниной[17] – враги?
А испоместный[18] наг, и чернь раздета,
С кого взыскать державные долги?
Сомненьями пустыми одержимый,
Он истине путь лживый предпочел.
И лестью шептунов своих даримый,
Разрушил борть, и закурил всех пчел.
Но шершней злобных при себе оставил.
Опричники безумием своим
Готовят крах его царевой славе,
И смуты призрак явится за сим.
Филипп
Пока делил он с Избранною Радой
Заботы о величии страны,
Высот немалых этой цели ради
Достиг, избыв пороки старины.
Дал укорот он местничеству строгий
Приказы обустроил, свод един
Законов дал Руси[19] и встал на ноги
Он твердо как могучий властелин.
Границы царства далеко раздвинул.
Стяг веры православной водрузил
Во станах агарянских[20]. А повинных
В изменах слуг своих, коль поразил –
На то он царь, чтоб не терпеть измены.
Князей удельных вправе он унять.
Но без расправ ужасных, постепенно,
Не изводя под корень в царстве знать.
То истина для царствия любого,
Чтоб был властитель строг и справедлив.
А что невинной крови много…
Слово
Я молвлю пред царем. Я не стыдлив.
Спиридон
Что истина, коль к ней кривы дороги?
Повдоль же псы и морды их в крови.
И множатся по царству перелоги[21]?!
И всяк бежать из царства норовит!
Когда предстанешь пред царевы очи,
Моли его, Филиппе, об одном:
О единенье двух державных отчин –
Да будет царство как единый дом.
Да не казнит он слуг своих вернейших,
Клеве там злобным хода не дает.
Пусть бережет и бо льших, и малейших,
Иначе царство русское умрет.
Мой близок час. Те книги, что Онфимом
Мне присланы, обители дарю.
Скучаю я о сыне о любимом…
Прости меня. Ступай теперь к царю.
Сцена третья
Трапезная Соловецкого монастыря. Два пожилых монаха ведут беседу.
Зосима[22]
Я молодым сюда пришел когда-то,
Чтоб подвизаться в тяготах земных.
Здесь нашего едва ль с десяток брата
Нагих молилось. Варниц соляных
Да промыслов доходных мы не знали,
Ютились в срубах тесных круглый год.
До смертушки зимою замерзали,
Судьбы своей не зная наперед.
В пятнадцать лет все вдруг переменилось.
Не чары ль то, и в силах ли людских?
Такое мне, да и иным, не мнилось –
Вознесся камен град в пустынях сих.
Паисий[23]
Мы и сейчас своей судьбы не знаем.
Без воли Божьей, кабы то сбылось,
Чтоб край суровый обернулся раем –
Где столько люду Божьего спаслось.
Зосима
Насельников в обители немало,
Да все по кельям каменным сидят.
Монаху, старцу, разве то пристало,
Лелеему быть с головы до пят.
Паисий
Устав наш, брат, тяжельше не бывает.
И послушанья наши нелегки.
Но коли дух твой дерзкий изнывает,
Пещерку рой – то Господу с руки.
Молитвенными подвигами братий
Обитель даже малая славна.
Зосима
И дел Филиппа, и его объятий
Боюсь. Давно причастного вина
Из рук Филиппа я не принимаю.
Все мнится мне, что он де чародей.
И впрямь пойду пещерку ископаю
Подале от Филипповых затей.
Паисий
В обитель мы пришли с тобою вместе
Не с нами ли тогда Филипп пришел?
Закваскою он стал в опавшем тесте.
Ты с той поры на Федора стал зол
И порывался бить его за рьяность;
Безропотно обиды он сносил.
И дивная за ним водилась странность –
Он тем крепчал, чем больше тратил сил.
Зосима
Вот я и говорю: все это чары.
Паисий
Нет, брате, это Божья благодать.
Господней волей монастырь наш старый
Сгорел дотла, чтоб камню первость дать.
Филипп-Феодор в те года лихие
Любовь к себе игумена снискал
Уменьями своими. Мы, нагие,
Еще скитались между голых скал,
А он и лес валил, и печи ставил,
И нам свои умения открыл.
Не быв монахом, против всяких правил,
Над многими поставлен первым был.
Затем опять безропотно трудился,
Принявши постриг и Филиппом став…
То в кузнице, то в хлебне… И молился,
Безсчетно свой псалтырь перелистав.
Зосима
А мы себя в те годы, что ль, щадили?
В посте, молитве, праведных трудах
Не менее его поклоны били
И изнуряли плоть. И Божий страх
Нам ведом был не менее. А ныне
Игумен он.
Паисий
И, слышно, государь
Его к себе зовет.
Он нас покинет
И с тем уйдет твоя слепая ярь.
Зосима
А кем зовет?
Паисий
Зовет в митрополиты.
Зосима
Епископов, что ль, мало на Руси?
Игумена к себе зовет?! Поди ты…
Паисий
Не нам, убогим, тот расклад веси.
Епископ Герман, тот, что на Казани,
Клобук и посох, бают, не приял,
Ослушался Ивана приказаний,
В опалу без прощения попал.
Филипп же с давних лет царю знакомец.
В покоях княжьих смолоду служил.
Его и вспомнил царь. Видать, что кроме
И некого. Филипп заворожил
Царя Ивана дивами своими,
Обитель превратив почти что в сад.
Поставил храмы каменны. Святыми
Соделал Соловки. Шумлив посад
Под стенами валунными устроил
И промыслы богатые завел.
Мне по душе Филипповы устои.
Зосима
А я вот на него и ныне зол.
Паисий
Грешно, Зосима. Сколько лет минуло.
Душе своей дай, наконец, покой.
Избавься от бесовского посула
Далеких дней. Переверни, закрой
Злопамятства истертую страницу.
Зосима
Казню себя, Паисий, но стучит
В висках обида…
Паисий
Зависть багряницей
Твой застит взор и злую нить сучит
Глубокой нелюбви твоей к Филиппу:
Не ты, а он Алексию[24] был люб;
Не ты, а он высокий холм насыпал
Молитв благих, что не сходили с губ
Его, и вдохновляли слабых братьев.
Когда он строил, ты лишь причитал.
И храмов светлых дивное зачатье
Не ты, а он молитвой начертал.
Зосима
Он от начала нам простолюдином
Себя казал. Но в нем иная стать
Была видна. И вот боярским сыном
Он вдруг решил по поставленью стать.
Но долго же свое скрывал он имя.
Чего боялся? Мести ли, суда?
Он!? Колычев!? Кто из простых подымет
На род сей руку? Нет, не зря сюда
Бежал он. Знал ли кто до поставленья
Игуменом о нем хоть что-нибудь?
Дядья ж его высоким повеленьем
В Москве на плахе свой скончали путь.
Паисий
Я думаю, то знал Иона Шамин[25] –
Филиппов изначальный духовник.
Да и Филиппа тайны тяжкой камень
Давил. В то дело сыск когда проник,
За ним вины и грана не открылось
В измене. И не стал бы государь
Изменщику являть такую милость –
Велик монастырю Иванов дар.
Уж двадцать лет как брат Филипп игумен.
Богатством личным монастырь вознес.
И мнится мне, что был благоразумен
За годы те и щедрый царский взнос.
Судьбы его минувшей плотно дверца
Затем была закрыта, что был благ.
Не к почестям его тянулось сердце;
Хотел быть равным с нами. Он ли враг
Царю Ивану? Праведность Филиппа
Давно известна на Святой Руси.
Живет его молитвой неусыпной
Обитель наша. Ты, брат, не тряси
Своей главою. Грешен ты, Зосима.
Тебя Филипп доселе привечал
И не губил. А злость, тобой носима –
Сподручница неправедных начал.
В трапезную входит настоятель Соловецкого монастыря Филипп.
Филипп
Не прост в житейском сем водовороте
Путь твердости и кротости, не прост.
Не обо мне ли, братья, речь ведете?
Смиренною молитвой в небо мост
Одною не построите. Деянья
Важны. Как добрый пахарь у сохи,
Чернец взрыхляет пашню покаянья
Отнюдь не только за свои грехи.
Зосима (отводя взгляд в сторону)
Позволь мне удалиться в келью, отче,
Пришло мне время на молитву стать.
Филипп
Иди, Зосима. Червь те душу точит.
Пребудет же с тобою благодать.
Зосима уходит.
Филипп
Скажи, Паисий, не лукавь, ответствуй.
За что я так Зосимой не любим?
Ведь сколько пережили вместе бедствий:
И хлад, и голод, и пожарищ дым –
А в нем жива неправая обида.
Паисий
Он сознает свой грех, да мочи нет
Уврачевать ту язву.
Филипп
Даже вида
Скрывать не хочет. Гибельных тенет
Он не боится разве? Путь далекий
Мне предстоит и я, брат, не хочу
Оставить здесь и отзвук давней склоки.
Его простил я и опять прощу.
Пусть и меня простит он. Кротким нравом
Не славен он. Ну да не в том беда.
Нельзя монаху с этакой отравой
В душе своей ждать Божьего суда.
Теперь о деле. Государь-надежа
Призвал меня, и может статься то,
Что братья на тебя сей крест возложат:
Беречь обитель – подвиг непростой.
А возвернусь в бесчестье и опале,
То все едино быть тебе главой.
Ни радости во мне нет, ни печали.
Державы ради, дух смиряя свой,
С посланником царевым отъезжаю.
Чай, разумом велик наш государь.
Уговорить его, Паисий, чаю
Не разделять страну. Давно косарь
Безносый в нашем стане промышляет.
Опричные лес рубят, да щепы
Уж больно много. Разве он не знает?
Владыки мира, чай, не все слепы.
Царя я помню мальчиком смышленым.
Проникшись смыслом царственных начал,
Он не бывал ни злым, ни раздраженным…
Я отроков разумней не встречал.
Когда же мать его свели со свету,
Он бедовал, и с тех далеких пор
Мечтал призвать обидчиков к ответу,
И взял себе в подручники топор.
Как не сыскать величия в гордыне,
Как на бревне меча не отковать,
Так он рассек свою державу ныне –
А разделену царству не бывать.
Паду пред ним, Паисий, на колени
И покаянно буду умолять
Опричнину избыть его веленьем,
Народу заедину стать опять.
И ежели откажет царь мне в этом,
То я, Паисий, не митрополит.
Уж лучше мне голодным да раздетым
Уйти в таежный и безвестный скит.
Паисий
Не дай Господь! Одно меня смущает:
Немало уязвленных пред собой
Увидишь ты епископов. Прельщает
Гордыня многих. Грех он не слепой.
Вселяется и в праведные души –
Нашепчет лесть и купит за гроши,
Храм зла восставит, храм любви разрушит
И злодеяньем дело довершит.
Филипп
Эк ты хватил. Не зависти боюсь я
Епископской. Не страшно за себя.
Не изрубил бы крепи царь да брусья
Державы нашей, головы рубя.
В трапезную входит немолодой инок.
Инок
Прости мя, отче.
Там пред воротами
Ждет человек, видать, простолюдин.
Не хочет разговаривать он с нами.
Тебя лишь хочет зреть. Пришел один.
Филипп
Как выглядит?
И н о к
В добротном одеянье
Да в сапогах. Мне был бы он отец…
Стар, но широк в кости.
Филипп
Какого званья?..
Инок
То ль из крестьян богатых, то ль купец.
Веселого приветливого нрава.
К тому ж твердит: тебя де он знавал
В твои младые годы. Нынче слава
Твоя его в дорогу позвала.
Филипп
Он невысок и светел волосами?
Инок
Да, невысок, но сед совсем. Как лунь.
А ласковыми синими очами
На диво чист он и на диво юн.
Филипп
Назвался ль он?
Инок
Сказал, Субботой кличут.
Филипп (взволнованно)
Поди к вратам, зови его скорей.
Я знал его и знал его обычай.
Пойду и в келье встречу близ дверей.
С Субботой я знавал иные выси,
Пока его я не оставил дом.
Веди же, брат, ко мне его.
(обращается к Паисию)
Паисий. Мы о делах договорим потом.
Зосима[22]
Я молодым сюда пришел когда-то,
Чтоб подвизаться в тяготах земных.
Здесь нашего едва ль с десяток брата
Нагих молилось. Варниц соляных
Да промыслов доходных мы не знали,
Ютились в срубах тесных круглый год.
До смертушки зимою замерзали,
Судьбы своей не зная наперед.
В пятнадцать лет все вдруг переменилось.
Не чары ль то, и в силах ли людских?
Такое мне, да и иным, не мнилось –
Вознесся камен град в пустынях сих.
Паисий[23]
Мы и сейчас своей судьбы не знаем.
Без воли Божьей, кабы то сбылось,
Чтоб край суровый обернулся раем –
Где столько люду Божьего спаслось.
Зосима
Насельников в обители немало,
Да все по кельям каменным сидят.
Монаху, старцу, разве то пристало,
Лелеему быть с головы до пят.
Паисий
Устав наш, брат, тяжельше не бывает.
И послушанья наши нелегки.
Но коли дух твой дерзкий изнывает,
Пещерку рой – то Господу с руки.
Молитвенными подвигами братий
Обитель даже малая славна.
Зосима
И дел Филиппа, и его объятий
Боюсь. Давно причастного вина
Из рук Филиппа я не принимаю.
Все мнится мне, что он де чародей.
И впрямь пойду пещерку ископаю
Подале от Филипповых затей.
Паисий
В обитель мы пришли с тобою вместе
Не с нами ли тогда Филипп пришел?
Закваскою он стал в опавшем тесте.
Ты с той поры на Федора стал зол
И порывался бить его за рьяность;
Безропотно обиды он сносил.
И дивная за ним водилась странность –
Он тем крепчал, чем больше тратил сил.
Зосима
Вот я и говорю: все это чары.
Паисий
Нет, брате, это Божья благодать.
Господней волей монастырь наш старый
Сгорел дотла, чтоб камню первость дать.
Филипп-Феодор в те года лихие
Любовь к себе игумена снискал
Уменьями своими. Мы, нагие,
Еще скитались между голых скал,
А он и лес валил, и печи ставил,
И нам свои умения открыл.
Не быв монахом, против всяких правил,
Над многими поставлен первым был.
Затем опять безропотно трудился,
Принявши постриг и Филиппом став…
То в кузнице, то в хлебне… И молился,
Безсчетно свой псалтырь перелистав.
Зосима
А мы себя в те годы, что ль, щадили?
В посте, молитве, праведных трудах
Не менее его поклоны били
И изнуряли плоть. И Божий страх
Нам ведом был не менее. А ныне
Игумен он.
Паисий
И, слышно, государь
Его к себе зовет.
Он нас покинет
И с тем уйдет твоя слепая ярь.
Зосима
А кем зовет?
Паисий
Зовет в митрополиты.
Зосима
Епископов, что ль, мало на Руси?
Игумена к себе зовет?! Поди ты…
Паисий
Не нам, убогим, тот расклад веси.
Епископ Герман, тот, что на Казани,
Клобук и посох, бают, не приял,
Ослушался Ивана приказаний,
В опалу без прощения попал.
Филипп же с давних лет царю знакомец.
В покоях княжьих смолоду служил.
Его и вспомнил царь. Видать, что кроме
И некого. Филипп заворожил
Царя Ивана дивами своими,
Обитель превратив почти что в сад.
Поставил храмы каменны. Святыми
Соделал Соловки. Шумлив посад
Под стенами валунными устроил
И промыслы богатые завел.
Мне по душе Филипповы устои.
Зосима
А я вот на него и ныне зол.
Паисий
Грешно, Зосима. Сколько лет минуло.
Душе своей дай, наконец, покой.
Избавься от бесовского посула
Далеких дней. Переверни, закрой
Злопамятства истертую страницу.
Зосима
Казню себя, Паисий, но стучит
В висках обида…
Паисий
Зависть багряницей
Твой застит взор и злую нить сучит
Глубокой нелюбви твоей к Филиппу:
Не ты, а он Алексию[24] был люб;
Не ты, а он высокий холм насыпал
Молитв благих, что не сходили с губ
Его, и вдохновляли слабых братьев.
Когда он строил, ты лишь причитал.
И храмов светлых дивное зачатье
Не ты, а он молитвой начертал.
Зосима
Он от начала нам простолюдином
Себя казал. Но в нем иная стать
Была видна. И вот боярским сыном
Он вдруг решил по поставленью стать.
Но долго же свое скрывал он имя.
Чего боялся? Мести ли, суда?
Он!? Колычев!? Кто из простых подымет
На род сей руку? Нет, не зря сюда
Бежал он. Знал ли кто до поставленья
Игуменом о нем хоть что-нибудь?
Дядья ж его высоким повеленьем
В Москве на плахе свой скончали путь.
Паисий
Я думаю, то знал Иона Шамин[25] –
Филиппов изначальный духовник.
Да и Филиппа тайны тяжкой камень
Давил. В то дело сыск когда проник,
За ним вины и грана не открылось
В измене. И не стал бы государь
Изменщику являть такую милость –
Велик монастырю Иванов дар.
Уж двадцать лет как брат Филипп игумен.
Богатством личным монастырь вознес.
И мнится мне, что был благоразумен
За годы те и щедрый царский взнос.
Судьбы его минувшей плотно дверца
Затем была закрыта, что был благ.
Не к почестям его тянулось сердце;
Хотел быть равным с нами. Он ли враг
Царю Ивану? Праведность Филиппа
Давно известна на Святой Руси.
Живет его молитвой неусыпной
Обитель наша. Ты, брат, не тряси
Своей главою. Грешен ты, Зосима.
Тебя Филипп доселе привечал
И не губил. А злость, тобой носима –
Сподручница неправедных начал.
В трапезную входит настоятель Соловецкого монастыря Филипп.
Филипп
Не прост в житейском сем водовороте
Путь твердости и кротости, не прост.
Не обо мне ли, братья, речь ведете?
Смиренною молитвой в небо мост
Одною не построите. Деянья
Важны. Как добрый пахарь у сохи,
Чернец взрыхляет пашню покаянья
Отнюдь не только за свои грехи.
Зосима (отводя взгляд в сторону)
Позволь мне удалиться в келью, отче,
Пришло мне время на молитву стать.
Филипп
Иди, Зосима. Червь те душу точит.
Пребудет же с тобою благодать.
Зосима уходит.
Филипп
Скажи, Паисий, не лукавь, ответствуй.
За что я так Зосимой не любим?
Ведь сколько пережили вместе бедствий:
И хлад, и голод, и пожарищ дым –
А в нем жива неправая обида.
Паисий
Он сознает свой грех, да мочи нет
Уврачевать ту язву.
Филипп
Даже вида
Скрывать не хочет. Гибельных тенет
Он не боится разве? Путь далекий
Мне предстоит и я, брат, не хочу
Оставить здесь и отзвук давней склоки.
Его простил я и опять прощу.
Пусть и меня простит он. Кротким нравом
Не славен он. Ну да не в том беда.
Нельзя монаху с этакой отравой
В душе своей ждать Божьего суда.
Теперь о деле. Государь-надежа
Призвал меня, и может статься то,
Что братья на тебя сей крест возложат:
Беречь обитель – подвиг непростой.
А возвернусь в бесчестье и опале,
То все едино быть тебе главой.
Ни радости во мне нет, ни печали.
Державы ради, дух смиряя свой,
С посланником царевым отъезжаю.
Чай, разумом велик наш государь.
Уговорить его, Паисий, чаю
Не разделять страну. Давно косарь
Безносый в нашем стане промышляет.
Опричные лес рубят, да щепы
Уж больно много. Разве он не знает?
Владыки мира, чай, не все слепы.
Царя я помню мальчиком смышленым.
Проникшись смыслом царственных начал,
Он не бывал ни злым, ни раздраженным…
Я отроков разумней не встречал.
Когда же мать его свели со свету,
Он бедовал, и с тех далеких пор
Мечтал призвать обидчиков к ответу,
И взял себе в подручники топор.
Как не сыскать величия в гордыне,
Как на бревне меча не отковать,
Так он рассек свою державу ныне –
А разделену царству не бывать.
Паду пред ним, Паисий, на колени
И покаянно буду умолять
Опричнину избыть его веленьем,
Народу заедину стать опять.
И ежели откажет царь мне в этом,
То я, Паисий, не митрополит.
Уж лучше мне голодным да раздетым
Уйти в таежный и безвестный скит.
Паисий
Не дай Господь! Одно меня смущает:
Немало уязвленных пред собой
Увидишь ты епископов. Прельщает
Гордыня многих. Грех он не слепой.
Вселяется и в праведные души –
Нашепчет лесть и купит за гроши,
Храм зла восставит, храм любви разрушит
И злодеяньем дело довершит.
Филипп
Эк ты хватил. Не зависти боюсь я
Епископской. Не страшно за себя.
Не изрубил бы крепи царь да брусья
Державы нашей, головы рубя.
В трапезную входит немолодой инок.
Инок
Прости мя, отче.
Там пред воротами
Ждет человек, видать, простолюдин.
Не хочет разговаривать он с нами.
Тебя лишь хочет зреть. Пришел один.
Филипп
Как выглядит?
И н о к
В добротном одеянье
Да в сапогах. Мне был бы он отец…
Стар, но широк в кости.
Филипп
Какого званья?..
Инок
То ль из крестьян богатых, то ль купец.
Веселого приветливого нрава.
К тому ж твердит: тебя де он знавал
В твои младые годы. Нынче слава
Твоя его в дорогу позвала.
Филипп
Он невысок и светел волосами?
Инок
Да, невысок, но сед совсем. Как лунь.
А ласковыми синими очами
На диво чист он и на диво юн.
Филипп
Назвался ль он?
Инок
Сказал, Субботой кличут.
Филипп (взволнованно)
Поди к вратам, зови его скорей.
Я знал его и знал его обычай.
Пойду и в келье встречу близ дверей.
С Субботой я знавал иные выси,
Пока его я не оставил дом.
Веди же, брат, ко мне его.
(обращается к Паисию)
Паисий. Мы о делах договорим потом.
Сцена четвертая
Келья Филиппа. Входит сам Филипп, следом за ним Суббота. Суббота падает на колени, целует руку Филиппа.
Суббота
Я плачу, отче. Счастьем небывалым
Полна душа. Тебя ли вижу я.
Я часто думал, шествуя за ралом[26],
Аль на покосе, хлеба край жуя:
«Как Федор наш? Не бедствует ли часом»?
Мы о тебе молились всей семьей.
Не знаю сам, каким небесным гласом
Меня сорвало. Завтра мне домой.
Ладьи не станут ждать.
Филипп
Встань, друг мой милый.
Пасть на колени я перед тобой
Скорее должен. Ты вернул мне силы
В годину перемены роковой.
Филипп поднимает Субботу с колен, троекратно обнимает.
Филипп
Ты был мне брат и братом мне остался.
Так сказывай же о себе, родне.
Пойдем, присядем. Я, брат, взволновался.
Дуняша как? Рассказывай же мне?
Суббота
Она уж внуков нянчит. С год, наверно,
Как ты уехал, плакала она,
Да снадобье от тех сердечных терний
Сыскалось в муже добром. И сполна
Семья да детки душу излечили
Ее. Но только вспомнит о тебе,
Вся светится. И столь в ней дивной силы…
Сказать по правде, по ее мольбе
Отправился на Соловки я, отче.
Подарки от нее тебе привез:
Вот рушники, вот скатерть. Пусть не очень
Богаты те дары…
Филипп
Меня до слез
Растрогал ты. Что может быть ценнее
Таких любви исполненных даров.
Я поминал всегда вас, и во сне я
Входил не раз под ваш приветный кров.
Суббота
Все дети, внуки Дунины охочи
До грамоты. Она чрез требник[27] твой
Их выучила, Федор… Святый отче…
Никто из них дорожкою кривой
Не хаживает по ее раденью.
Молитвами твоими род наш жив,
Укрыт твоей спасительною тенью.
Филипп
Коль дело справно, то и дух не лжив.
Я, брат Суббота, вскорости покину
Сию обитель. Царь меня зовет
Митрополитом – с ним быть заедину
И помогать в делах державных. Вот
Какой мне выпал жребий тяжкий, друже.
Суббота (снова падает на колени)
Поверить, святый отче, не могу,
Что Бог мне дал спасти тебя от стужи
И разделять с тобой твою нудьгу[28].
Филипп
Так встань же, брат мой милый. Сядь напротив.
Ты послан Богом мне и не перечь.
Страдания души страданий плоти
Куда сильней. Об этом нынче речь.
И без даров обитель не покинешь.
Не спорь со мной. Феодора ты чтишь.
Ну и Филиппа будешь знать отныне!
Я ведь не льстив. И ты мне, чай, не льстишь.
Вечеряти[29] со мной сегодня станешь.
В соседней келье ложе для тебя
Устроят. Коль откажешь – сильно ранишь.
А поутру расстанемся, любя.
Увидеться нам больше не придется.
Счастливой доли я для вас молю.
На небе, может, путь наш перевьется.
Скажи Дуняше: я ее люблю.
Люблю ее братернею любовью.
Ты песню мне Дуняшину напой,
Чтоб ангелы явились к изголовью.
Ну, а пока свечеряем с тобой.
Не ведаю судьбы своей дальнейшей,
Но страха нет. И вы есть у меня.
Помолимся же Троице Святейшей,
Чтоб встретить утро завтрашнего дня.
Суббота
Я плачу, отче. Счастьем небывалым
Полна душа. Тебя ли вижу я.
Я часто думал, шествуя за ралом[26],
Аль на покосе, хлеба край жуя:
«Как Федор наш? Не бедствует ли часом»?
Мы о тебе молились всей семьей.
Не знаю сам, каким небесным гласом
Меня сорвало. Завтра мне домой.
Ладьи не станут ждать.
Филипп
Встань, друг мой милый.
Пасть на колени я перед тобой
Скорее должен. Ты вернул мне силы
В годину перемены роковой.
Филипп поднимает Субботу с колен, троекратно обнимает.
Филипп
Ты был мне брат и братом мне остался.
Так сказывай же о себе, родне.
Пойдем, присядем. Я, брат, взволновался.
Дуняша как? Рассказывай же мне?
Суббота
Она уж внуков нянчит. С год, наверно,
Как ты уехал, плакала она,
Да снадобье от тех сердечных терний
Сыскалось в муже добром. И сполна
Семья да детки душу излечили
Ее. Но только вспомнит о тебе,
Вся светится. И столь в ней дивной силы…
Сказать по правде, по ее мольбе
Отправился на Соловки я, отче.
Подарки от нее тебе привез:
Вот рушники, вот скатерть. Пусть не очень
Богаты те дары…
Филипп
Меня до слез
Растрогал ты. Что может быть ценнее
Таких любви исполненных даров.
Я поминал всегда вас, и во сне я
Входил не раз под ваш приветный кров.
Суббота
Все дети, внуки Дунины охочи
До грамоты. Она чрез требник[27] твой
Их выучила, Федор… Святый отче…
Никто из них дорожкою кривой
Не хаживает по ее раденью.
Молитвами твоими род наш жив,
Укрыт твоей спасительною тенью.
Филипп
Коль дело справно, то и дух не лжив.
Я, брат Суббота, вскорости покину
Сию обитель. Царь меня зовет
Митрополитом – с ним быть заедину
И помогать в делах державных. Вот
Какой мне выпал жребий тяжкий, друже.
Суббота (снова падает на колени)
Поверить, святый отче, не могу,
Что Бог мне дал спасти тебя от стужи
И разделять с тобой твою нудьгу[28].
Филипп
Так встань же, брат мой милый. Сядь напротив.
Ты послан Богом мне и не перечь.
Страдания души страданий плоти
Куда сильней. Об этом нынче речь.
И без даров обитель не покинешь.
Не спорь со мной. Феодора ты чтишь.
Ну и Филиппа будешь знать отныне!
Я ведь не льстив. И ты мне, чай, не льстишь.
Вечеряти[29] со мной сегодня станешь.
В соседней келье ложе для тебя
Устроят. Коль откажешь – сильно ранишь.
А поутру расстанемся, любя.
Увидеться нам больше не придется.
Счастливой доли я для вас молю.
На небе, может, путь наш перевьется.
Скажи Дуняше: я ее люблю.
Люблю ее братернею любовью.
Ты песню мне Дуняшину напой,
Чтоб ангелы явились к изголовью.
Ну, а пока свечеряем с тобой.
Не ведаю судьбы своей дальнейшей,
Но страха нет. И вы есть у меня.
Помолимся же Троице Святейшей,
Чтоб встретить утро завтрашнего дня.
Действие третье
Сцена первая
В покои государя входит Филипп.
Иван
Как рад тебя, Филипп, я видеть ныне!
Без пастыря истосковались мы.
Стань же отцом, отцом при грешном сыне.
Нас огради от зла, сует и тьмы.
Филипп
И я спешил, о, государь великий,
По повеленью прибыть твоему.
Везде встречая радостные крики,
Я горевал. И, лежа в терему
Из ночи в ночь на пуховой перине,
Ворочался я, словно на камнях.
Где глад и мор, там попущать гордыне
Грешно. Скорбя о тяжких временах,
Твой розмысл, государь, приять не в силах…
Почто свою державу разделил?
Опричнина немало подточила
Боярских крепких вотчин. Страх явил
В поместьях многих мерзость запустенья,
Где испоместный нов, да неумел.
И пахарь от бездумного правленья
Бежит куда глаза глядят. Предел
Тому наступит ли? Ведь не прибудет
Ни податей, ни пошлин с тех земель.
Ты – государь! Господь один лишь судит
Иван
Как рад тебя, Филипп, я видеть ныне!
Без пастыря истосковались мы.
Стань же отцом, отцом при грешном сыне.
Нас огради от зла, сует и тьмы.
Филипп
И я спешил, о, государь великий,
По повеленью прибыть твоему.
Везде встречая радостные крики,
Я горевал. И, лежа в терему
Из ночи в ночь на пуховой перине,
Ворочался я, словно на камнях.
Где глад и мор, там попущать гордыне
Грешно. Скорбя о тяжких временах,
Твой розмысл, государь, приять не в силах…
Почто свою державу разделил?
Опричнина немало подточила
Боярских крепких вотчин. Страх явил
В поместьях многих мерзость запустенья,
Где испоместный нов, да неумел.
И пахарь от бездумного правленья
Бежит куда глаза глядят. Предел
Тому наступит ли? Ведь не прибудет
Ни податей, ни пошлин с тех земель.
Ты – государь! Господь один лишь судит
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента