Дмитрий Щеглов. Прикольная история

   – Десятикратный, – похвастался я.
   Пока они его рассматривали, я переоделся в потертые шорты, сменил кроссовки на сандалии, оставив только фирменную кепку.
   – Дай на джинсы глянуть, я такую фирму еще не видел, – заглядывая на веранду, где я переодевался, попросил Данила, – лейбл какой-то новый.
   – Держи.
   Данила ловко поймал штаны, и вдвоем с Настей они стали их рассматривать.
   – В Турции шили, – авторитетно заявила Настя.
   – Тоже мне, таможня, – съязвил ехидный Данила, – гляди, шов какой, с двойной стежкой, – и он наизнанку вывернул одну штанину. – Так шьют в Испании, а в Турции шьют в один шов и гнилыми нитками.
   – Ты откуда знаешь, что гнилыми? – удивилась Настя.
   – Климат у них морской, влажный, нитки и гниют.
   – А в Испании что, не морской?
   – Морской, но Испанию Гольфстрим омывает.
   – Ты это серьезно?
   – Вполне. Всю жизнь там Гольфстрим протекал.
   – Я про нитки, – Настя начала злиться.
   – Нет, про нитки в Гольфстриме я не читал, может, и плавают какие.
   В очередной потасовке верх взяла Настя. Она от всей души наградила Данилу тумаком.
   – Вот тебе Гольфстрим, а вот гнилые нитки.
   На время между ними установилось перемирие. Они потеряли интерес к джинсам и разглядывали в бинокль наш огород.
   Кроссовки я предусмотрительно задвинул подальше под тахту, чтобы в руках моих друзей, доморощенных экспертов, они не оказались елецкого пошива.
   – Смотри! Пчелы-то какие большие! Как капустницы, даже страшно! – удивлялась Настя, протягивая мне бинокль.
   – Полезли на чердак, – предложил Данила, – посмотрим сверху на озеро.
   – А дед не заругает? – забеспокоилась Настя.
   – Лезьте! Лезьте! Не заругает, только осторожно. Не свалитесь, – благословила свою любимицу бабушка, потихоньку слушавшая наш разговор.
   Ход на чердак был через веранду. Первым по лестнице полез Данила. Я, как рыцарь, без задней мысли хотел пропустить вперед Настю, но услышал:
   – Ишь, чего захотел? Бессовестный! Подглядывать?
   – Нужна была ты мне, – обида обожгла меня. – Что я, твои мослы не видел? – и я полез вслед за Данилой.
   – Ты меня вперед пускал, чтобы эта жирная бочка мне на голову свалилась? – оставшись последней, Настя решила оставить за собою и последнее слово, а заодно пройтись еще раз по моему приятелю.
   – Я спущу тебя, язву, сейчас по лестнице, – протиснулся к люку Данила и навис над показавшейся Настиной головой, то ли протягивая руку, то ли действительно собираясь спустить ее с лестницы.
   – Подай даме руку, рыцарь.
   – Дама в панталонах!
   – Это лосины, дурак! Разбираться надо!
   – Лосины из псины! – затаскивая на чердак Настю, скаламбурил Данила и, довольный, захохотал.
   На чердаке было пыльно и душно. Здесь, видно, никогда не убиралось. На стропилах висела многолетняя паутина.
   – Открой окно, пусть протянет, – предложил я Даниле.
   – Правильно, пусть протянет, а то кое от кого так одеколоном воняет, стоять рядом невозможно.
   Настя поняла, что Данила бросил камень в ее огород, покраснела и немедленно огрызнулась:
   – Это не одеколон, деревня-матушка, а духи «Восторг».
   – Даже если это и духи «Восторг» – все равно льют не по целому флакону, а мажут немножко за ухом, – напирал Данила.
   – Почему за ухом? – не поняла Настя.
   – Глупая, за ухом даже свинью почешут, и то ей приятно, – развивал дальше свою мысль Данила. – А ты у нас – не свинья, а человек, или я не прав?
   – Прав! – попалась на удочку Настя.
   – А если прав, то тогда мыться надо почаще, а не перебивать всякие запахи духами «Восторг», а то неделями не моются, потом выльют на себя ведро одеколону и считают, что окружающие пришли в экстаз и приняли их за леди.
   Данила довел Настю почти до слез, но на этом не остановился, а решил добить деморализованного противника. Он, как маршал Жуков, перед решающим ударом, обвел внимательным взглядом поле боя и, заметив подрагивающие в ярости от незаслуженной обиды Настины губы, безжалостно изрек:
   – Леди в панталонах в природе просто не бывает!
   Я поднял оконную раму. На нас пахнуло свежим ветерком. Все втроем мы сгрудились у окна. Насте, как даме в театральной ложе, мы уступили привилегированное место впереди, а сами расположились сзади.
   – Пусть пыль локтями повытирает, раз лезет вперед, хоть какая-нибудь от нее польза будет, – усмехнувшись, сказал Данила.
   – Не вздумай ко мне прижиматься, толстый, – на всякий случай лягнула его Настя.
   – Тпру! Не брыкайся! Стой смирно, лошадка.
   Настя недолго смотрела в бинокль, поводя им из стороны в сторону.
   – Ничего интересного, – сказала она, пропуская вперед Данилу.
   Данила, удобно пристроив живот, собрался, видимо надолго расположиться, осматривая окрестности. Сразу за нашим забором в соседнем доме жил одинокий дед по кличке Хромой. Домик у него был маленький, аккуратный, под полукруглой крышей, чем-то напоминающий татарский шатер. Во дворе был вырыт и обложен плиткой неглубокий бассейн, дно которого просматривалось невооруженным глазом. Дальше, домов через пять, был Настин дом, и только в самом конце улицы жил Данила. Настя, взяв меня под руку, как заправский гид описывала сверху мне то, что я не один раз видел снизу и на что теперь через бинокль смотрел Данила. Так близко от нее я никогда не стоял и поэтому млел от восторга. Костлявый Настин бок шпагой упирался в меня. Данила мог смотреть в бинокль хоть до утра.
   Настя кивнула на дом нашего соседа и, как экскурсовод на экскурсии, стала рассказывать:
   – Сосед ваш, дед Хромой, отмотал полный срок по пятьдесят восьмой статье, десять лет. А теперь притаился, на дно залег, думает, никто об этом не знает.
   – Ну и жаргон у тебя, как будто вместе с ним срок мотала, – подал голос ехидный Данила.
   – Зарезал кого, что ли? – не понял я. – За что сидел? – переспросил я Настю, хорошо зная нашего соседа, степенного, убеленного сединами старика. За глаза и правда его все звали Хромой.
   «Может, он и в паспорте так записан», – подумал я, но переспрашивать не стал.
   – Зарезал, не зарезал, я слышала от отца, но в какой-то группировке он состоял.
   – В люберецкой?
   – Нет, в какой-то другой.
   – Может, солнцевской?
   – Нет… Точно, вспомнила! В троцкистской, – Настя вытащила из уголка памяти название группировки.
   Данила захохотал:
   – Дура, троцкистская группировка была в тридцатых годах, ее еще Сталин разгромил.
   – Может, поэтому Хромой и затаился? – задумчиво сказала Настя.
   – Чего ему таиться, – снова вступил в спор Данила.
   – Что сидел хотя бы?
   – По-твоему, он должен с утра с ножом выскочить на улицу и орать: «Разбегайся! Всех зарежу! Я в группировке состоял. Моя кличка Хромой». Так, что ли?
   – Ну, знаешь, Данила… – не нашлась что ответить на такое возражение Настя.
   – Гы-гы-гы… – счастливо смеялся Данила, радуясь, что уел свою вечную оппонентку.
   Настя тараторила про других соседей, выдавая, как из компьютера, имеющуюся у нее информацию. Данила, дорвавшись до бинокля, так внимательно осматривал окрестности, как будто первый раз их видел.
   Внизу в доме часы с кукушкой пробили полдень.
   – Так рано!.. Еще только двенадцать, – сказал Данила. – А я думал, уже часа четыре.
   – Ты не это думал, ты думал другое, – невинным голоском пропела Настя.
   – Что? – не уловив иронии, заглотнул наживку Данила.
   – Жрать пора, вот что ты думал, – взяла реванш Настя.
   Она, видно, наступила на больную мозоль Данилы, потому что он полез в драку. Поесть он и правда любил.
   – Ой, мамочки! – прячась за моей спиной, верещала Настя. – Он меня убьет.
   – Дай и мне посмотреть, – взял я бинокль у Данилы, оставляя его один на один с Настей. На чьей стороне будет победа, им ясно было с самого начала, поэтому Данила, замахнувшись, настороженно, по дуге, обошел свою обидчицу.
   – Только тронь, убью! – пригрозил он.
   Я навел резкость и стал смотреть на озеро. Слева вдалеке виднелся пляж. Ближе к нам он переходил в низкий берег, поросший осокой. Там сидели два рыбака, а рядом с ними стояла белая машина, «жигули».
   «Тоже, нашли место, там же сроду не клюет, и чего сидеть?» – подумал я.
   За рыбаками пологий берег упирался в нависающий над водой обрыв. По этому обрыву тянулась узенькая тропинка, опоясывающая ремешком дома по Приозерной улице. При желании, имея длинную удочку, можно было прямо из собственного огорода ловить рыбу в озере. Я посмотрел направо, на плотину. Ничего интересного. Перевел взгляд левее и уперся в стену леса за озером. Я уже готов был предложить друзьям покинуть пыльный чердак, когда невдалеке, на дереве метрах в ста, что-то блеснуло. На ветке, за стволом, шевелилось что-то живое, большое и черное. Что там такое, я разобрать не мог.
   – Настя, глянь, что бы это могло быть? – указав на дерево, я передал ей бинокль.
   – А… Горилла, – разочарованно сказала Настя, возвращая мне бинокль.
   – Дай я тоже посмотрю, – заволновался Данила.
   – Точно, Горилла! – подтвердил он. – Что ему там надо?
   «Интересно, откуда в средней полосе могла появиться обезьяна?» – подумал я.
   – Дайте мне тоже глянуть, я первый обезьяну увидел.
   В ответ на мою просьбу Данила с Настей рассмеялись.
   Я внимательно пригляделся. И точно, на дереве сидела огромная черная обезьяна, курила и смотрела в бинокль в нашу сторону. Наконец, когда она отвела от глаз окуляры, я увидел, что это человек. Он пускал кольцами дым. Если бы не бинокль в его руках и сигарета, я бы и правда подумал, что там сидит горилла, так он был похож на обезьяну.
   – Да никакая это не обезьяна, там человек сидит! – возмутился я. – Придумали тоже: «горилла», «горилла».
   – Никакой он не человек, он сроду не был человеком и никогда им не будет, – стоял на своем Данила – Я прав, Настя?
   – Прав! Прав! – подтвердила она. Первый раз я слышал, как они пришли к единому мнению. – Этот гусь просто так там сидеть не будет – значит, что-то высматривает.
   – Куда он смотрит? – спросил Данила.
   – Куда-то сюда. По-моему, в соседний двор, к Хромому, – внимательно изучая Гориллу, ответил я.
   Мы еще минут десять понаблюдали за Гориллой. Уходить он не собирался, периодически поднимал свой бинокль и внимательно оглядывал окрестности и дом Хромого. Мы тоже внимательно оглядели соседское жилище. Дом как дом, ничего интересного. Во дворе, два на два, неглубокий бассейн и большая кавказская овчарка по кличке Балбес. Самого хозяина видно не было.
   Жара на чердаке стояла приличная. Мы собирались уже спуститься, когда по тропинке со стороны озера к дому Хромого подошел рыбак с удочкой и рюкзаком и постучал в калитку. Балбес захрипел, кидаясь через забор на гостя. Тут же из дома вышел Хромой и цыкнул на собаку. Я повел биноклем в сторону дерева, туда, где сидел Горилла. Горилла, впившись двумя руками в окуляры бинокля, не отрываясь, смотрел на них. Выбрал он не тот наблюдательный пункт. Все, что происходило за внешней частью забора, там, где у калитки стоял рыбак, ему хорошо было видно, а вот двор с его дерева не просматривался. Весь двор как на ладони был виден лишь с нашего чердака. Хромой вышел за калитку, подозрительно посмотрел по сторонам и, убедившись, что они с рыбаком одни, спросил:
   – Принес?
   Ответа мы не расслышали. Рыбак полез в рюкзак и вытащил рыбину с килограмм весом.
   – Подожди здесь! – приказал Хромой и, взяв рыбину, скрылся в доме.
   Рыбак топтался у калитки. Я его хорошо рассмотрел в бинокль, и Горилла рассмотрел. Это был холеный плотный старик лет семидесяти, седой, без намека на лысину. Хромого долго не было. Я перевел бинокль на дерево. Горилла, удовлетворенный тем, что увидел, оправдывая свою кличку, по-обезьяньи быстро слез с дерева и пошел в сторону плотины. Но поторопился спуститься Горилла. Я навел бинокль на окна Хромого и увидел много интересного. День был солнечный, сквозь окна хорошо просматривалось, что делается в комнатах. Хромой разложил рыбину на кухонном столе и стал что-то из нее выдавливать. Из рыбины, а это, похоже, был карп, выкатился предмет, похожий на стекляшку, величиной с грецкий орех. Хромой долго рассматривал стекляшку через лупу, вертел в руках, зачем-то взвесил на аптекарских весах и, удовлетворенно кивнув головой, сунул обратно в рот рыбине. Затем взял «дипломат» и вышел с ним во двор. Балбес прыгнул ему на грудь. Посадив собаку на цепь, он впустил во двор рыбака и передал ему «дипломат».
   Высокий забор Хромого не позволял видеть с улицы, что происходит во дворе. Но нам с крыши было все отлично видно. Рыбак открыл «дипломат». У нас отвисли челюсти. «Дипломат» был доверху набит пачками денег.
   – Надеюсь, деньги не фальшивые? – спросил холеный господин.
   – За что обижаешь? – обиделся Хромой.
   – У меня классный товар. В другом месте с руками оторвут.
   – Твой товар – мои деньги, – ответил Хромой.
   Рыбак пересчитал пачки. Одну из пачек он распечатал и, удовлетворенно хмыкнув, переложил содержимое «дипломата» в свой рюкзак. Деньги перекочевали к рыбаку. Той же дорогой, что и пришел, по тропинке вдоль озера он медленно удалился в город. От увиденного у меня кружилась голова и путались мысли. Данила непроизвольно сглатывал слюну, он даже забыл оттолкнуть от себя придавившую его Настю. Пока они переживали увиденное, я продолжал смотреть в бинокль.
   Хромой зашел в дом, взял рыбину, проверил, в ней ли странный предмет, так похожий на стекляшку и, выйдя, выпустил ее в бассейн. Рыба, а я хорошо рассмотрел ее, это был карп, вильнула хвостом и, ожив, поплыла. Обалдевшие, мы спустились с крыши. Надо было обсудить увиденное.
   – Пошли на озеро, – предложила Настя.
   – Пошли.

Глава IV. Хиросима в бассейне?

   Мы сидели у нас за огородом на мостках и выдвигали различные предположения.
   – Не может столько стоить простая рыба, – первым высказался Данила.
   – Да, рыбка должна быть золотой, чтобы за нее столько отваливать, – согласилась Настя.
   – За что же он столько заплатил? – не унимался Данила.
   Меня тоже мучил этот вопрос, но я в отличие от них обоих в бинокль видел, что происходило в комнате с рыбой, но тоже не находил ответа.
   – Хромой на атомных рудниках отбывал наказание, может, связи какие остались, – сказала Настя.
   И тут меня осенило.
   – Не могла раньше об этом сказать? – разозлился я.
   Ну конечно же, рыбак продал ему уран, небольшой кусок. А Хромой, чтобы в доме его не держать, он же радиоактивный, сунул его в желудок карпу и выпустил в бассейн. Я знал, что ядерного топлива для атомного реактора ледокола в год требовалось немного – где-то со спичечный коробок. Я победно посмотрел на своих друзей и, как мудрец после долгих размышлений, глубокомысленно изрек:
   – Это уран!
   Я рассказал им, что видел в бинокль, как Хромой прятал в карпа какой-то предмет.
   – Что же ты не дал нам тоже посмотреть, – укоризненно сказала Настя.
   – Бинокль-то мой, – ляпнул я в свое оправдание первое, что мне пришло в голову.
   – Ну и подавись им, – Настя обиделась и пересела подальше от меня.
   – Я бы тоже не дал, – вступился за меня Данила.
   – Это что же, у него в бассейне ядерная бомба плавает?! – испуганно спросила Настя.
   Такая постановка вопроса озадачила нас с Данилой. Мы переглянулись, вспоминая, что же знаем об уране из учебников по физике. Все мои познания дальше спичечного коробка не продвинулись.
   – Эту рыбу есть нельзя! – наконец выдавил из себя свою порцию «научных сведений» Данила.
   Настя возмущенно завопила:
   – Господи, кто про что, а этот сразу про жратву!
   – Прошу, не перебивай! Я думаю. Знаете, почему он сунул уран в карпа и опустил в бассейн? – Данила продолжал развивать мысль.
   – Почему?
   – Чтобы тряски не было. Если это ядерная бомба, то она может упасть и от удара взорваться. А в бассейне плавает, ни щелчка, ни толчка тебе, никакого удара. Понятно? Он отдал за уран один «дипломат» денег, а продаст за три «дипломата». Каков гусь?
   – А ты не такой дурак, как иногда кажешься, – то ли похвалила, то ли съязвила Настя.
   – Толстый на тридцать процентов умнее худого, – согласился Данила, – у него мозгов больше.
   – Только они разжижены, мозгов много, а извилин не хватает.
   – Да перестаньте вы ругаться, что будем делать? – мне не понравилась мысль насчет ядерной бомбы. – Не так все просто, как вам кажется! Чтобы бомба взорвалась, в ней должна быть чека. А там вообще ничего не было. Круглый шарик, и все.
   – Он нас облучит всех, волосы у нас повыпадают, – запричитала Настя.
   Я потрогал свой куцый чубчик и, представив себя лысым, спросил:
   – А если это не уран, что тогда?
   – Надо сначала измерить радиацию, фон, – предложила Настя, – у нас дома есть такой прибор, дозиметр называется, отец когда-то с Чернобыля привез, пошли за ним.
   Дома у Насти была мать. Мы с Данилой поздоровались. Я первый раз был у Насти в гостях.
   – Это Макс, – представила меня Настя и, как о лакее, промолчала о Даниле. – Он сегодня приехал из Москвы.
   – Не с неба же свалился, – напомнил Данила сам о себе. Чувствовалось, что он в этом доме частый гость.
   – Проходите ребята, – сказала Настина мама и отдельно мне улыбнулась. – Меня зовут Анна Николаевна.
   Мы с Данилой стали снимать обувь.
   – Проходите, проходите, разуваться не надо.
   – Сейчас не принято в гостях разуваться, – успокоила нас Настя.
   – Правильно, – согласился Данила, – снимешь кеды, а носки несвежие, сразу гонят ноги мыть.
   – Ребята, вы обедали, может, чаю выпьете? – послышался из кухни голос Анны Николаевны.
   – Спасибо, мы сытые, – ответил я за себя и за приятеля.
   – Ты чего отказываешься, пусть поят, им что, воды жалко, – толкнул меня в бок Данила.
   – Анна Николаевна, пожалуй, мы немного выпьем, по небольшому глотку, – извиняющимся голосом поменял я первоначальное решение.
   Посадили нас в гостиной за большим столом. Анна Николаевна вынесла большую коробку с шоколадными конфетами, я таких коробок даже в Москве в супермаркетах не видел. В ней шоколада было килограмма два, не меньше. Поставила хлеб, масленку с большим куском масла, литровый туесок меда, вазу с вареньем и к нему розетки.
   – Сейчас чай подам, ешьте, пожалуйста. Не ждите Настю, она скоро выйдет.
   Чай Анна Николаевна налила нам в большие чашки и затем оставила нас одних, чтобы не смущать. С утра я переволновался и плохо поел, а теперь на меня жор напал, я думаю, радиация уже начала действовать. В общем, мы с Данилой наперегонки за пять минут управились со всем, что стояло на столе. Мед, масло, варенье, конфеты исчезало в нас как в троглодитах. Когда Анна Николаевна вошла на кухню, мы пили уже один чай, туески, масленка и ваза с вареньем были пусты, а коробку шоколада мы накрыли крышкой.
   – Ой, какие молодцы, весь мед и варенье съели, вот бы Насте такой аппетит. Да вы берите конфеты, не стесняйтесь, Данила у нас часто бывает, а вот вы, Рекс, первый раз.
   Назвав меня собачьим именем, Настина мама открыла пустую коробку. Воспитанные люди не удивляются – они молчат. Анна Николаевна была хорошо воспитана. И, увидев, пустую коробку, не вымолвила ни слова.
   – Спасибо, мы уже! – икнул Данила, сыто улыбаясь. – Может, ты, Рекс, сахарную косточку еще хочешь?
   – Мы Настю на улице подождем, – сказал я Анне Николаевне, выталкивая Данилу из-за стола.
   «Ноги моей в этом доме никогда больше не будет!» – выходя из дома, дал я себе зарок.
   – Ну, ты и жрешь, – я сорвал зло на Даниле. – Для приличия надо было пару конфет оставить в коробке.