Страница:
Чем томиться то гневом, то смутной тоской, Лучше, тупо качая кудлатой башкой, Изо рта приоткрытого слюни пускать И с великим восторгом весь мир созерцать.
Чем терзаться мирским неразумьем и злом, Лучше собственный разум отправить на слом; Чем любить и страдать, безответно любя, Лучше впасть в кретинизм и ходить под себя.
Впрочем, даже тупицы к той мысли пришли, Что душа тяжелее всех грузов земли, А к бездушию как к панацее от бед Не взывал уже ранее редкий поэт.
Но не стоит смущаться - известно давно, Что затертой банальности только дано До сонливой души достучаться людской Если стоит с душою возиться такой.
1997
Трудно ехать в вагоне с такими людьми, Что от вечной немытости мерзко смердят, Трудно ехать с храпящими, трудно с детьми, Трудно с теми, которые шумно едят.
Трудно с теми, которые пьют и галдят, А потом как попало ложатся костьми. Так порою все нервы тебе натрудят, Что отделал бы всех без разбору плетьми.
Но нельзя озлобление в сердце впускать К сожалению, нам выбирать не дано, С кем разделим судьбой предначертанный путь. Постарайся смешное во всем отыскать Все не то чтобы скверно, а просто смешно, Как и сам ты смешон, если трезво взглянуть.
1997
Андрей Добрынин
Я увидел всех тех, что писали стихи За последнее время в Отчизне моей. Неземной трибунал разбирал их грехи, А какие грехи у певцов и детей?
Но в тот день не везло вдохновенным творцам, Суд сурово смотрел на художников слов: "Воспевал старину, звал вернуться к отцам? Запоешь по-другому, вкусив шомполов".
"Почему в словоблудье ударились вы, То в слащавый, а то в истерический тон? Что ж, идею державности из головы Самой русской нагайкой мы вышибем вон".
Председатель-архангел сурово вещал, И решенье писец на скрижали занес: "Всем, кто судьбам еврейства стихи посвящал, Сотню розог - в ответ на еврейский вопрос".
Да, несладким для авторов выдался день, Всем вгоняли умишка в филейный отдел: Кто оплакал судьбу небольших деревень, Загрязненье природы, крестьянский удел.
За эротику тех было велено драть, Тех - за то, что пытались писать под Басе. Понял я: все как тему возможно избрать, Но вот зад уберечь позволяет не все.
И коль дороги мне ягодицы мои, Без разбору клепать я не должен поэм, Помня суд неземной, став мудрее змеи, Осторожнее зверя при выборе тем.
1997
Андрей Добрынин
Тополь - словно горянка в черном платке, Над ним одиноко стоит звезда; Одинокий фонарь горит вдалеке, И под ним асфальта блещет слюда.
Оживленно нынче в небе ночном, Тень волоча по кровлям жилья, Облака пасутся, и серебром Подсвечены призрачно их края.
Месяц гуляет среди отар, Горят и меркнут уклоны крыш. То видишь явственно тротуар, А то и бордюра не различишь.
Все очертанья гор и дерев, Светил вращенье, облачный ход Все составляет один напев, Общий безмолвный круговорот.
И кажется - кружится кровь моя; Стоило бросить тепло и сон, Если в кружение ночи я Хоть на мгновенье был вовлечен.
1997
Андрей Добрынин Все радости в людской толпе Я ни во что не ставлю ныне, Избрав осознанно себе Уединенье и унынье.
Все обольщенья темных сил Меня нисколько не дурманят, И враг, что всю страну растлил, Меня уж верно не обманет.
На телевидении враг Свой шабаш мерзостный справляет И всем, кто сызмальства дурак, Кривляньем гнусным потрафляет.
Пусть рукоплещет главарю Ватага младших командиров, Но я в унынии смотрю На сокрушение кумиров.
Все те, кто партию любил, В останкинских исчезли недрах. Я точно знаю: их убил И расчленил проклятый недруг.
Все те, кто защищал народ От нестерпимых страхов мира, Увлечены в подсобный грот, Где стали жертвою вампира.
Все добрые ушли во мрак, Все пали жертвой людоедства, И взялся ненасытный враг Вплотную за семью и детство.
Зарезал Хрюшу и сожрал И подбирается к Степашке... Он все "Останкино" засрал, Везде смердят его какашки.
Смердит экранный карнавал, Зловонно всякое веселье. Покуда властвует Ваал, Я замыкаюсь в тесной келье.
Пугает мертвенностью смех, Ужимки пляшущих нелепы. Весельчаки мертвее тех, Кто лег давно в гробы и склепы.
Пусть пляшут, ибо их томит К деньгам зловонным тяготенье, А я избрал мой чистый скит, Унынье и уединенье. 1997
Андрей Добрынин
Хвою полируя, ветер свищет Из-за гор примчавшийся норд-ост, Но железных сосен ккорневища Беспощадно вклещились в откос.
Я пьянею - сиплый рев прибоя, Шум вскипающий листвы и трав, Сиплый перезвон шершавой хвои В слух единый немощный вобрав.
От порывов и скачков бесплодных, Овладевших берегом лесным; От несчетных колебаний водных, Связанных течением одним;
От небес, в неведомую гавань Флот несметный вздумавших пустить, Взгляд бессильно падает на камень, Всех движений не сумев вместить.
Кажется - усвоишь все движенья, В них врастешь, как дальний плавный мыс, И откроется для постиженья Действа развернувшегося смысл.
Но неисчислимо многоуста, Многолика сцена эта вся, И бессильно отступают чувства, Только смуту в душу принося.
Грозно развивается интрига, Молнии просверкивает бич. Можно все лишь на обрывок мига, Краем разумения постичь.
Множества сошлись в одной работе, Многосложный замысел верша, Но в единственном мгновенном взлете, Может быть, поймает суть душа.
1997
Андрей Добрынин Не входи в положенье великих людей, Ибо их положенье плачевно всегда. В каждом гении тайно живет прохиндей И мечтает разжиться деньгой без труда.
Их послушать, так нету их в мире бедней, И вот-вот их в могилу загонит нужда, Но они же кутят в окруженьи блядей И швыряют купюры туда и сюда.
Так забудь же о пухлом своем кошельке, Пусть великий творец разорился вконец И теперь голосит, как библейский еврей; Просто денежки он просадил в кабаке Или вздумал кого-то обжулить подлец, Но другой негодяй оказался хитрей.
1997
Чтоб выжить, надо много есть, При этом правильно питаясь. Не вздумай, как иной китаец, Всем блюдам кашу предпочесть.
Китаец, впрочем, не балбес: Едва юанем разживется, Как вмиг на торжище несется, Стремясь купить деликатес.
И покупает там сверчков, Ежей, лягушек, тараканов, Помет манчжурских павианов, Змею в очках и без очков.
Не дайте вкусу закоснеть, Как мудрый действуйте китаец: На все живущее кидаясь, Он все преображает в снедь.
Пускай торчат из-под усов Иного мудрого гурмана Усы сверчка иль таракана И оттого тошнит глупцов,
Должны мы помнить об одном Всего превыше ощущенье, А что пошло на угощенье В то не вникает гастроном.
Кун фу, китайский мордобой, Даосов - я в стихах не славлю, Но повара-китайца ставлю Едва ль не наравне с собой.
1997
Андрей Добрынин
При обсуждении проекта В компании "Крыжопольгаз" Автоматический директор, Новейший робот принял нас.
Он был весьма любезен с нами, Но я едва владел собой Должно быть, у него в программе Произошел какой-то сбой.
Занятным угощенье было В тот день я поседел, как лунь: Взамен мороженого - мыло, Взамен шампанского - шампунь.
Из чашечек сапожный деготь С улыбкой приходилось пить, Чтоб как-то робота растрогать И отношения закрепить.
Как можно было отказаться? Уж слишком важен был момент. На нашем месте оказаться Был рад бы подлый конкурент.
Мы пили скипидар с лимоном, Похваливая скипидар, Поскольку многомиллионным От сделки виделся навар.
Мы славно глотку промочили Аж до сих пор нутро печет, Но сделку все же заключили, И деньги мне пришли на счет.
Непросто выжить бизнесмену, Чтоб не настигла нищета. Вот я сейчас рыгнул - и пена Вдруг повалила изо рта.
1997
Андрей Добрынин
Пусть размеренно-ласково пена Застилает морской бережок: Знай, что прячется в море скорпена Это рыба такая, дружок.
Вся в шипах, в безобразных наростах, В пятнах мерзостных цвета говна. Увидать ее в море непросто, Ибо прячется ловко она.
Подплывает скорпена украдкой, Чтоб купальщик ее не зашиб, А подплыв, в оголенную пятку С наслаждением вгонит свой шип.
И надрывные слушает вопли Из укрытья скорпена потом. Очень многие просто утопли, Познакомившись с жутким шипом.
Не спасут тебя водные лыжи, Не помогут гарпун и весло. Если кто, изувеченный, выжил, То такому, считай, повезло.
Ненасытная водная бездна Потеряла свой счет мертвецам. Все бессмысленно и бесполезно Понимаешь ты это, пацан?!
Понимаешь ты это, гаденыш, На морскую глядящий волну?! Если ты наконец-то утонешь, Я с большим облегченьем вздохну.
Там, где камни купаются в пене, Буду пить я хмельное питье, Размышляя о грозной скорпене, О могуществе дивном ее.
1997
Андрей Добрынин
Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке, От несчетных слов постепенно затемняется все в башке. Забывается, что измена часто скрыта речью пустой, Что слова - это только пена над холодной черной водой.
На язык ты сделался скорым, но слова - не лучший улов; Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов. Слепо верил ты разговорам, а они - советчик худой И подобны пенным узорам над холодной черной водой.
Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут, Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут. Но все глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак, И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.
В разговорах хоть годы мешкай, но паденье случится вдруг, И ни в чем не найдешь поддержки - все шарахнется из-под рук. Все сольется в безумной спешке, изменяя наперебой, Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.
1997
Я написать могу сонет, Какой душе моей угодно, В его границах мне свободно Где для других простора нет.
Свобода причиняет вред, Мы это видим превосходно, Когда поэт впадает в бред, Избрав верлибр, как нынче модно.
Бунтарство хамов и тупиц Узора рифмы не сотрет, И ритма прелесть сохранится. Не в сокрушении границ Поэт свободу обретет, А подчинив себе границы.
1997
Андрей Добрынин
Прорвались фекальные стоки, Земля поспешила осесть, Но все избегают мороки И медлят ограду возвесть.
Отходы дымятся упрямо, Трагедией страшной грозя, И, значит, в забытую яму Не рухнуть мне просто нельзя.
Пусть хриплые вопли разбудят Район, погруженный во тьму. Фекальщиков вскоре осудят И скопом отправят в тюрьму.
Немало сироток осталось, Но скорби на всех не найти: Подобное часто случалось Со мной на житейском пути.
В разлитую кем-то солярку Мечтательно я забредал, И тут же, конечно, цыгарку Мне под ноги кто-то кидал.
На станции дерзко совался Я в люки цистерн с кислотой; Затем от меня оставался На дне только зуб золотой.
Затем бензовоза водитель В наручниках ехал в тюрьму, А там станционный смотритель Бросался в объятья к нему.
Всем миром мерзавцы охоту Ведут на меня одного. Коль провод под током размотан, То я ухвачусь за него.
Метиловой водки торговля Продаст, разумеется, мне; И льдиною, сброшенной с кровли, Меня пришибет по весне.
Случайный бульдозер задавит Меня у степного холма, А что тракториста исправит? Естественно, только тюрьма.
Андрей Добрынин
В тюрьму попадут непременно И кровельщик, и продавец; Увидят тюремные стены Монтера кошмарный конец.
И сколько веревке не виться К концу приближаемся мы. Сутулых фигур вереницы Вливаются в стены тюрьмы.
И на на своем возвышенье Киваю, негромко бубня: "За вас и число, и уменье, Бессмертье и рок - за меня".
1997
Андрей Добрынин Случайных встреч на свете нет, И вот друг друга мы нашли. Перемещения планет К одной помойке нас вели.
Качаясь, ты к помойке шла, Открыв в улыбке шесть зубов, И враз мне сердце обожгла Непобедимая любовь.
Душою я взлетел до звезд И машинально закурил, И чуть протухший бычий хвост Тебе я робко подарил.
Тебя умчать я обещал В цветущий город Душанбе, И циклодолом угощал, И звал в котельную к себе.
Соединила нас любовь В котельной, в сломанном котле, Но мы отныне будем вновь Скитаться порознь по земле.
Я скинул ватник и порты, А майка расползлась сама, И тут захохотала ты, Как будто вдруг сошла с ума.
Что ж, хохочи и не щади Моих возвышенных идей, Увидев на моей груди Четыре профиля вождей.
Исполнил я свой долг мужской, Но этого не будет впредь, Не в силах к женщине такой Я страстью подлинной гореть.
Мы в парк весенний не пойдем С тобой бутылки собирать; Нам никогда не быть вдвоем, Раз на вождей тебе насрать.
Другую буду похмелять Одеколоном я с утра, Ведь мне нужна не просто блядь, А друг, соратник и сестра.
Андрей Добрынин
Личная жизнь - это страшная жизнь, В ней доминирует блуда мотив. Все достоянье на женщин спустив, Впору уже и стреляться, кажись.
Но у обрыва на миг задержись И оглянись: все обиды забыв, Скорбно глядит на тебя коллектив, Лишь на него ты в беде положись.
Дамы, постели, мужья, кабаки Душу твою изваляют в грязи, Кровь твою выпьют, подобно клопам. Так разорви этой жизни силки, В храм коллектива с рыданьем вползи И припади к его тяжким стопам.
1997
Андрей Добрынин
Я по жизни стихописец, Я всю жизнь почти прожил, Только злобный живописец Хрен на это положил.
Живописец, стихописец Оба мы любимцы муз, Но свирепый живописец Отрицает наш союз.
"Кто ты есть?- он вопрошает. Как ты смеешь мне дерзить? Мне никто не помешает Тлей тебя изобразить".
Возражаю я:"Опомнись, Наши русские поля, Нашу русскую духовность Воспевать не может тля.
Объясни ты мне как другу: Чем же я тебе держу? Тем, что я твою супругу В шутку за бок подержу?
Оттого глядишь ты жутко На родное существо? Это дружеская шутка, И не более того".
Он в ответ:"От этой шутки Враз живот начнет расти. Много ль надо проститутке Лишь портками потрясти".
Мне за даму заступиться Не дает мазилка злой Из квартиры живописца Вылетаю я стрелой.
Во дворе в ночную бездну С тихим вздохом я взгляну. Слышно, как в квартире бездарь Смертным боем бьет жену.
Все застыло в Божьем мире, Между звезд луна плывет, Лишь маляр в своей квартире Шум нелепый создает.
Андрей Добрынин
Я шепчу:"Уймись, мазепа! Страшен в гневе ты своем, Но подумай, как нелепо Оживлять любовь битьем.
Сразу станешь ты спокоен, Осознав башкой пустой, Кто из нас и впрямь достоин Этой женщины святой".
1997
Андрей Добрынин
Хорошо отдыхать, удалившись от дел, Со стаканом бурбона, с сигарой в зубах, Наблюдать, как герой всех врагов одолел, Слушать сладкие звуки "Бу-бух!" и "Ба-бах!"
Негодяям несладко живется в кино Истребляют водой их, огнем и свинцом. Их суда неизбежно пускают на дно Выполняется это подводным пловцом.
За рулем не успевший обсохнуть герой По горам за верстой покрывает версту. Издают негодяи страдальческий вой И, не выдержав гонки, летят в пустоту.
На героя свирепо направит стволы В низкопробном притоне подонков толпа, Но повалит герой всех врагов под столы, Прострелив шишковатые их черепа.
Ну а если мерзавцы полягут не все, Если теплится в ком-то преступная жизнь, То увидим героя мы в полной красе, Понесется махаловка - только держись!
С мерзким ревом, с отчаяньем в глазках свиных На героя бросаются скопом враги. Под ударами екает в брюхе у них И трясутся, как студень, тупые мозги.
Тот в паденье бутылки сметет со стола, Пролетит, растопырясь, за стойку другой. Водопадами на пол текут зеркала, Из разбитых бутылок - спиртное рекой.
Негодяи бегут, заметая свой след, И красотка героем уже спасена, Но в глазах у нее благодарности нет, Свысока на спасителя смотрит она.
Едких шуток у ней наготове запас, Может взвиться она ни с того ни с сего. Да, красиво герой эту девушку спас, Ну а если задуматься - ради чего?
Для того, чтоб работать, подобно ослу, В благодарность же слушать попреки и брань? Может, было бы лучше ей сесть на иглу И в притоне обслуживать разную пьянь?
Андрей Добрынин
А теперь вот она, истерично крича, Выставляет нелепым любой его шаг. Он бы должен ей дать оплеуху сплеча И вторую, чтоб звон уравнялся в ушах.
Говорит он с ней голосом сиплым, чужим И готов на нее всю мошну растрясти, А ему бы поймать ее шею в зажим Чтоб она, посинев, прохрипела:"Прости..."
Он бы должен ей врезать внезапно в поддых, А согнется - по шее добавить замком, Ведь полезно порою девиц молодых Заставлять перед старшим елозить ползком.
Почему бы ему не припомнить кун фу И пинком не покончить с ее болтовней, Чтоб она перебила посуду в шкафу, При падении шкаф протаранив спиной?
Что ни сделает он, все не так и не то, Превращен в недотепу великий боец. Ну а рейнджерский нож, а нунчаки на что? А бейсбольная бита зачем, наконец?
В его доме весь день несмолкаемый гам, Он из брани подруги усвоил навек, Что он попросту жалкий тупица и хам И коварно заел ее девичий век.
Для чего-то по выставкам ходят они, И неведомо, где этой пытке предел. Если б мог он напиться, как в прошлые дни, То не хуже б картину намазать сумел.
За любимой в концерт он плетется порой, С отвращением слушает там симфоняк... Мы-то думали, он - настоящий герой, На поверку же вышло, что просто слизняк.
1997
Андрей Добрынин
Противная американка По имени Олбрайт Мадлен С упорством тяжелого танка Пытается "взять меня в плен".
Но формула смутная эта Не может того затемнить, Что хочет старуха поэта К сожительству нагло склонить.
Багрянцем пылает помада На лике совином ее. Противлюсь я робко:"Не надо, Не трогайте тело мое.
Вы все таки где-то неправы, Ведь вам уж немало годков. Хоть многим старушки по нраву, Но верьте, что я не таков.
Вы дама культурная все же, Зачем вы скатились на мат? Какой вы пример молодежи, Какой вы к чертям дипломат?
И разве для вас оправданье, Что все происходит во сне? Оставьте свои приставанья И в брюки не лезьте ко мне.
И дергать за ядра не надо, Они - деликатная вещь..." Но дряхлая эта менада Вцепилась в меня, словно клещ.
И на ухо мне прошипела: "Умолкни, славянская вошь! Свое худосочное тело Америке ты отдаешь.
И ежели ты не заткнешься, Тебя в порошок я сотру, За мною ведь авианосцы, Все НАТО и все ЦРУ.
За мной - неулыбчивый Клинтон И пушки, несущие смерть, Но если полижешь мне клитор, То доллары будешь иметь".
Андрей Добрынин
Чапаев - и тот, несомненно, Струхнул бы на месте моем, И мы до тахты постепенно Допятились с нею вдвоем.
Упал я в смятении духа В звенящие волны пружин, И вмиг завладела старуха Сокровищем честных мужчин.
Свершилось - и взвыла старуха, И пол заходил ходуном, И гром, нестерпимый для слуха, Змеей полыхнул за окном.
Поганками ввысь небоскребы Поперли из почвы родной, И образы, полные злобы, Нахлынули мутной волной.
И Рэмбо, и дон Корлеоне, И Бэтмен, и прочая мразь... И в темном ночном небосклоне Реклама глумливо зажглась.
И сызнова дом покачнулся То пукнул Кинг-Конг во дворе. В холодном поту я очнулся На мутной осенней заре.
Старуха куда-то пропала, Один я лежу в тишине, Но скомканы все покрывала И пляшет реклама в окне.
Заморские автомобили Под окнами мерзко смердят, Вдоль стен под покровами пыли Заморские вещи стоят.
Мой столик уставлен закуской, Пустые бутылки на нем И запах какой-то нерусский Витает в жилище моем.
Моя несомненна греховность, И горько кривится мой рот: Вот так растлевают духовность, Вот так подчиняют народ.
Андрей Добрынин
Поддался угрозам старухи, К шальной потянулся деньге, Хотя и одной оплеухи Хватило бы старой карге.
Посулами старой ехидны, Признайся, ты был потрясен. Как стыдно, о Боже, как стыдно, Пускай это был только сон.
Вздыхаю и мучаюсь тяжко, Горя на духовном костре, Но в тысячу баксов бумажку Вдруг вижу на пыльном ковре.
И в новом смятении духа Я думаю, шумно дыша: "Старуха? Конечно, старуха, Но как же в любви хороша!"
1997
Андрей Добрынин
По кузне отсветы бродят, Металл уже раскален, И снова пляску заводят, Сцепившись, тени и звон.
Кузнец осунулся что-то И болью кривится рот, Но алый отсвет работа На щеки его кладет.
Ей нет никакого дела, Какой он болью пронзен, Она опять завертела По кузне тени и звон.
Ей нравится в пляске виться, Взметая тени плащом. Она сама веселится, И здесь кузнец ни при чем.
Вовсю ликует работа, Ей любо металл мягчить, И в звоне безумья ноту Не всем дано различить.
Шипит металл возмущенный, Кладя работе конец. В дверной проем освещенный, Шатаясь, выйдет кузнец.
И видят из ночи влажной Несчетные сонмы глаз В дверях силуэт бумажный, Готовый рухнуть подчас.
1997
Андрей Добрынин
Кошка вяло бредет по паркету, От угла до другого угла. Хорошо б к ней приладить ракету, Чтоб медлительность эта прошла.
Чтоб с ужасным шипеньем запала Слился кошки предстартовый вой, Чтобы кошка в пространстве пропала, Протаранив стекло головой.
Заметаются дыма зигзаги Из сопла под кошачьим хвостом. Реактивной послушная тяге, Кошка скроется в небе пустом.
Станет легче на сердце отныне, Буду знать я наверное впредь: Мы увязли в житейской рутине, А она продолжает лететь.
Прижимая опасливо уши И зажмурившись, мчится она. Сквозь прищур малахитовость суши Или моря сапфирность видна.
От суетности собственной стонет, Как всегда, человеческииий род, Ну а кошка вдруг время обгонит И в грядущем помчится вперед.
Обгоняя весь род человечий, Что в дороге постыдно ослаб, В коммунизме без травм и увечий Приземлиться та кошка могла б.
1997
Андрей Добрынин
Важна не девственность, а действенность Я о девицах говорю. Коль девушка активно действует, То я любовью к ней горю.
Когда ж она не хочет действовать И неподвижна, словно труп, Тогда томлюсь я подозрением И становлюсь угрюм и груб.
Словам давно уже не верю я, Особенно в делах любви. Любовь лишь делом доказуема, Себя ты в деле прояви.
Вершатся все дела успешнее С задором, пылом, огоньком, Любовь же - с гиканьем и воплями, Чтоб сотрясалось все кругом.
Чтоб вазы с шифоньера падали И разбивались о паркет, Чтоб у тахты в утробе екало И звал милицию сосед.
А коль девица не подвижнее Мешка с несвежей требухой, То, стало быть, в ней зреет ненависть И тайный умысел плохой.
Коль девушка едва шевелится, То, значит, замышляет зло. Нам подсыпают эти скромницы В еду толченое стекло.
И, чтоб не угодить на кладбище,Ведь ты еще совсем не стар,Приблизься сзади к ней на цыпочках И первым нанеси удар.
Она качнется и повалится, А ты скажи ей сухо:"Что ж, Ты ловко это все затеяла, Однако нас не проведешь".
1997
Андрей Добрынин
Где Везер угрюмый струится, Где катится сумрачный Рейн, В подвалах сутулые немцы Брезгливо глотают рейнвейн.
Питье им давно надоело, Но рано ложиться в постель, И вот они пьют через силу, А после плетутся в бордель.
У немцев усатые турки Похитили радость труда, А немцам остались бордели, Постылый рейнвейн и еда.
Тевтоны серьезны в борделе, Как будто бы службу несут, А после в ночной виноградник Они облегчиться идут.
Глядят они в звездное небо Под шум одинокой струи, А в небе, кружася, мерцают Созвездий несчетных рои.
Раскатисто пукают немцы, В штаны убирают елду И видят на темном востоке Знакомую с детства звезду.
К звезде обращаются немцы: "О льющая ласковый свет! Далекому русскому другу Неси наш печальный привет.
Дома у нас есть и машины, Детишки у всех и жена, Однако же главного стержня Давно наша жизнь лишена.
О горестной участи нашей Ты другу поведай, звезда. Германия - скверное место, Не стоит стремиться сюда".
1997
Андрей Добрынин
Кому приятно слышать "нет"? Мы с каждым разом ближе к смерти. Ликуют в преисподней черти, Внушившие такой ответ.
Нас женское жестокосердье Лишает наших лучших лет. "Нет" проникает, как стилет, В пульсирующее предсердье.
О дамы, сокращая век Несчастному, что жаждет ласки, Побойтесь грозного суда: На берегах загробных рек Все зло подвергнется огласке, Вам все припомнится тогда. Распорядительницы нег, Прислушайтесь к моей подсказке, Загладьте грех, ответив:"Да".
1997
Андрей Добрынин
Мое бессовестное пьянство Душа терпеть не захотела И с гневом унеслась в пространство, Подвыпившее бросив тело.
Но тело даже не моргнуло Остекленевшим красным глазом Оно лишь сдавленно икнуло, Стакан ликера хлопнув разом.
Хоть сам-то я забыл об этом Со слов друзей мне стало ясно, Что без души по всем приметам Я чувствовал себя прекрасно.
Толпа девиц вокруг плясала, А тело любит это дело. Кряхтя, с дивана грузно встало Душой оставленное тело.
Оно цинично ухмылялось, Смотрело, чем бы угоститься, Порой приплясывать пыталось, Хватало дам за ягодицы.
Покуда же все это длилось, Душа с прискорбием глядела, Как безобразно веселилось Душою сброшенное тело.
Душа давно уже свихнулась На репутации и чести, Но утром все-таки вернулась, И мы покуда снова вместе.
Мне смысл случившегося ясен Я с вероятностью большою Скажу: поэту не опасен Разлад меж телом и душою.
Возможно, он кого-то губит, Но только заурядных смертных, А дамы кавалеров любят Бездушных и жестокосердных.
1997
Андрей Добрынин
* * *
О хлебе насущном не думай, Иначе рехнешься вконец. Подточенный низменной думой, Склоняется к праху певец.
И возится в прахе - угрюмый, Безрадостный, словно скопец, И манит ничтожною суммой Его разжиревший купец.
Шутя относиться к доходам, Стараться их все разбазарить Лишь так воспаришь в торжестве, А также стремясь мимоходом Лабазника тростью ударить По толстой его голове.
1998
* * *
Служенье муз не терпит суеты, Но чтобы выжить, нужно суетиться, И до голодных опухолей ты, Поверив музам, можешь дослужиться.
Когда побьет морозом нищетыРастенья в поэтической теплице, Тогда с толпой тебя потянет слиться, На площадях орать до хрипоты.
Чем терзаться мирским неразумьем и злом, Лучше собственный разум отправить на слом; Чем любить и страдать, безответно любя, Лучше впасть в кретинизм и ходить под себя.
Впрочем, даже тупицы к той мысли пришли, Что душа тяжелее всех грузов земли, А к бездушию как к панацее от бед Не взывал уже ранее редкий поэт.
Но не стоит смущаться - известно давно, Что затертой банальности только дано До сонливой души достучаться людской Если стоит с душою возиться такой.
1997
Трудно ехать в вагоне с такими людьми, Что от вечной немытости мерзко смердят, Трудно ехать с храпящими, трудно с детьми, Трудно с теми, которые шумно едят.
Трудно с теми, которые пьют и галдят, А потом как попало ложатся костьми. Так порою все нервы тебе натрудят, Что отделал бы всех без разбору плетьми.
Но нельзя озлобление в сердце впускать К сожалению, нам выбирать не дано, С кем разделим судьбой предначертанный путь. Постарайся смешное во всем отыскать Все не то чтобы скверно, а просто смешно, Как и сам ты смешон, если трезво взглянуть.
1997
Андрей Добрынин
Я увидел всех тех, что писали стихи За последнее время в Отчизне моей. Неземной трибунал разбирал их грехи, А какие грехи у певцов и детей?
Но в тот день не везло вдохновенным творцам, Суд сурово смотрел на художников слов: "Воспевал старину, звал вернуться к отцам? Запоешь по-другому, вкусив шомполов".
"Почему в словоблудье ударились вы, То в слащавый, а то в истерический тон? Что ж, идею державности из головы Самой русской нагайкой мы вышибем вон".
Председатель-архангел сурово вещал, И решенье писец на скрижали занес: "Всем, кто судьбам еврейства стихи посвящал, Сотню розог - в ответ на еврейский вопрос".
Да, несладким для авторов выдался день, Всем вгоняли умишка в филейный отдел: Кто оплакал судьбу небольших деревень, Загрязненье природы, крестьянский удел.
За эротику тех было велено драть, Тех - за то, что пытались писать под Басе. Понял я: все как тему возможно избрать, Но вот зад уберечь позволяет не все.
И коль дороги мне ягодицы мои, Без разбору клепать я не должен поэм, Помня суд неземной, став мудрее змеи, Осторожнее зверя при выборе тем.
1997
Андрей Добрынин
Тополь - словно горянка в черном платке, Над ним одиноко стоит звезда; Одинокий фонарь горит вдалеке, И под ним асфальта блещет слюда.
Оживленно нынче в небе ночном, Тень волоча по кровлям жилья, Облака пасутся, и серебром Подсвечены призрачно их края.
Месяц гуляет среди отар, Горят и меркнут уклоны крыш. То видишь явственно тротуар, А то и бордюра не различишь.
Все очертанья гор и дерев, Светил вращенье, облачный ход Все составляет один напев, Общий безмолвный круговорот.
И кажется - кружится кровь моя; Стоило бросить тепло и сон, Если в кружение ночи я Хоть на мгновенье был вовлечен.
1997
Андрей Добрынин Все радости в людской толпе Я ни во что не ставлю ныне, Избрав осознанно себе Уединенье и унынье.
Все обольщенья темных сил Меня нисколько не дурманят, И враг, что всю страну растлил, Меня уж верно не обманет.
На телевидении враг Свой шабаш мерзостный справляет И всем, кто сызмальства дурак, Кривляньем гнусным потрафляет.
Пусть рукоплещет главарю Ватага младших командиров, Но я в унынии смотрю На сокрушение кумиров.
Все те, кто партию любил, В останкинских исчезли недрах. Я точно знаю: их убил И расчленил проклятый недруг.
Все те, кто защищал народ От нестерпимых страхов мира, Увлечены в подсобный грот, Где стали жертвою вампира.
Все добрые ушли во мрак, Все пали жертвой людоедства, И взялся ненасытный враг Вплотную за семью и детство.
Зарезал Хрюшу и сожрал И подбирается к Степашке... Он все "Останкино" засрал, Везде смердят его какашки.
Смердит экранный карнавал, Зловонно всякое веселье. Покуда властвует Ваал, Я замыкаюсь в тесной келье.
Пугает мертвенностью смех, Ужимки пляшущих нелепы. Весельчаки мертвее тех, Кто лег давно в гробы и склепы.
Пусть пляшут, ибо их томит К деньгам зловонным тяготенье, А я избрал мой чистый скит, Унынье и уединенье. 1997
Андрей Добрынин
Хвою полируя, ветер свищет Из-за гор примчавшийся норд-ост, Но железных сосен ккорневища Беспощадно вклещились в откос.
Я пьянею - сиплый рев прибоя, Шум вскипающий листвы и трав, Сиплый перезвон шершавой хвои В слух единый немощный вобрав.
От порывов и скачков бесплодных, Овладевших берегом лесным; От несчетных колебаний водных, Связанных течением одним;
От небес, в неведомую гавань Флот несметный вздумавших пустить, Взгляд бессильно падает на камень, Всех движений не сумев вместить.
Кажется - усвоишь все движенья, В них врастешь, как дальний плавный мыс, И откроется для постиженья Действа развернувшегося смысл.
Но неисчислимо многоуста, Многолика сцена эта вся, И бессильно отступают чувства, Только смуту в душу принося.
Грозно развивается интрига, Молнии просверкивает бич. Можно все лишь на обрывок мига, Краем разумения постичь.
Множества сошлись в одной работе, Многосложный замысел верша, Но в единственном мгновенном взлете, Может быть, поймает суть душа.
1997
Андрей Добрынин Не входи в положенье великих людей, Ибо их положенье плачевно всегда. В каждом гении тайно живет прохиндей И мечтает разжиться деньгой без труда.
Их послушать, так нету их в мире бедней, И вот-вот их в могилу загонит нужда, Но они же кутят в окруженьи блядей И швыряют купюры туда и сюда.
Так забудь же о пухлом своем кошельке, Пусть великий творец разорился вконец И теперь голосит, как библейский еврей; Просто денежки он просадил в кабаке Или вздумал кого-то обжулить подлец, Но другой негодяй оказался хитрей.
1997
Чтоб выжить, надо много есть, При этом правильно питаясь. Не вздумай, как иной китаец, Всем блюдам кашу предпочесть.
Китаец, впрочем, не балбес: Едва юанем разживется, Как вмиг на торжище несется, Стремясь купить деликатес.
И покупает там сверчков, Ежей, лягушек, тараканов, Помет манчжурских павианов, Змею в очках и без очков.
Не дайте вкусу закоснеть, Как мудрый действуйте китаец: На все живущее кидаясь, Он все преображает в снедь.
Пускай торчат из-под усов Иного мудрого гурмана Усы сверчка иль таракана И оттого тошнит глупцов,
Должны мы помнить об одном Всего превыше ощущенье, А что пошло на угощенье В то не вникает гастроном.
Кун фу, китайский мордобой, Даосов - я в стихах не славлю, Но повара-китайца ставлю Едва ль не наравне с собой.
1997
Андрей Добрынин
При обсуждении проекта В компании "Крыжопольгаз" Автоматический директор, Новейший робот принял нас.
Он был весьма любезен с нами, Но я едва владел собой Должно быть, у него в программе Произошел какой-то сбой.
Занятным угощенье было В тот день я поседел, как лунь: Взамен мороженого - мыло, Взамен шампанского - шампунь.
Из чашечек сапожный деготь С улыбкой приходилось пить, Чтоб как-то робота растрогать И отношения закрепить.
Как можно было отказаться? Уж слишком важен был момент. На нашем месте оказаться Был рад бы подлый конкурент.
Мы пили скипидар с лимоном, Похваливая скипидар, Поскольку многомиллионным От сделки виделся навар.
Мы славно глотку промочили Аж до сих пор нутро печет, Но сделку все же заключили, И деньги мне пришли на счет.
Непросто выжить бизнесмену, Чтоб не настигла нищета. Вот я сейчас рыгнул - и пена Вдруг повалила изо рта.
1997
Андрей Добрынин
Пусть размеренно-ласково пена Застилает морской бережок: Знай, что прячется в море скорпена Это рыба такая, дружок.
Вся в шипах, в безобразных наростах, В пятнах мерзостных цвета говна. Увидать ее в море непросто, Ибо прячется ловко она.
Подплывает скорпена украдкой, Чтоб купальщик ее не зашиб, А подплыв, в оголенную пятку С наслаждением вгонит свой шип.
И надрывные слушает вопли Из укрытья скорпена потом. Очень многие просто утопли, Познакомившись с жутким шипом.
Не спасут тебя водные лыжи, Не помогут гарпун и весло. Если кто, изувеченный, выжил, То такому, считай, повезло.
Ненасытная водная бездна Потеряла свой счет мертвецам. Все бессмысленно и бесполезно Понимаешь ты это, пацан?!
Понимаешь ты это, гаденыш, На морскую глядящий волну?! Если ты наконец-то утонешь, Я с большим облегченьем вздохну.
Там, где камни купаются в пене, Буду пить я хмельное питье, Размышляя о грозной скорпене, О могуществе дивном ее.
1997
Андрей Добрынин
Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке, От несчетных слов постепенно затемняется все в башке. Забывается, что измена часто скрыта речью пустой, Что слова - это только пена над холодной черной водой.
На язык ты сделался скорым, но слова - не лучший улов; Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов. Слепо верил ты разговорам, а они - советчик худой И подобны пенным узорам над холодной черной водой.
Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут, Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут. Но все глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак, И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.
В разговорах хоть годы мешкай, но паденье случится вдруг, И ни в чем не найдешь поддержки - все шарахнется из-под рук. Все сольется в безумной спешке, изменяя наперебой, Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.
1997
Я написать могу сонет, Какой душе моей угодно, В его границах мне свободно Где для других простора нет.
Свобода причиняет вред, Мы это видим превосходно, Когда поэт впадает в бред, Избрав верлибр, как нынче модно.
Бунтарство хамов и тупиц Узора рифмы не сотрет, И ритма прелесть сохранится. Не в сокрушении границ Поэт свободу обретет, А подчинив себе границы.
1997
Андрей Добрынин
Прорвались фекальные стоки, Земля поспешила осесть, Но все избегают мороки И медлят ограду возвесть.
Отходы дымятся упрямо, Трагедией страшной грозя, И, значит, в забытую яму Не рухнуть мне просто нельзя.
Пусть хриплые вопли разбудят Район, погруженный во тьму. Фекальщиков вскоре осудят И скопом отправят в тюрьму.
Немало сироток осталось, Но скорби на всех не найти: Подобное часто случалось Со мной на житейском пути.
В разлитую кем-то солярку Мечтательно я забредал, И тут же, конечно, цыгарку Мне под ноги кто-то кидал.
На станции дерзко совался Я в люки цистерн с кислотой; Затем от меня оставался На дне только зуб золотой.
Затем бензовоза водитель В наручниках ехал в тюрьму, А там станционный смотритель Бросался в объятья к нему.
Всем миром мерзавцы охоту Ведут на меня одного. Коль провод под током размотан, То я ухвачусь за него.
Метиловой водки торговля Продаст, разумеется, мне; И льдиною, сброшенной с кровли, Меня пришибет по весне.
Случайный бульдозер задавит Меня у степного холма, А что тракториста исправит? Естественно, только тюрьма.
Андрей Добрынин
В тюрьму попадут непременно И кровельщик, и продавец; Увидят тюремные стены Монтера кошмарный конец.
И сколько веревке не виться К концу приближаемся мы. Сутулых фигур вереницы Вливаются в стены тюрьмы.
И на на своем возвышенье Киваю, негромко бубня: "За вас и число, и уменье, Бессмертье и рок - за меня".
1997
Андрей Добрынин Случайных встреч на свете нет, И вот друг друга мы нашли. Перемещения планет К одной помойке нас вели.
Качаясь, ты к помойке шла, Открыв в улыбке шесть зубов, И враз мне сердце обожгла Непобедимая любовь.
Душою я взлетел до звезд И машинально закурил, И чуть протухший бычий хвост Тебе я робко подарил.
Тебя умчать я обещал В цветущий город Душанбе, И циклодолом угощал, И звал в котельную к себе.
Соединила нас любовь В котельной, в сломанном котле, Но мы отныне будем вновь Скитаться порознь по земле.
Я скинул ватник и порты, А майка расползлась сама, И тут захохотала ты, Как будто вдруг сошла с ума.
Что ж, хохочи и не щади Моих возвышенных идей, Увидев на моей груди Четыре профиля вождей.
Исполнил я свой долг мужской, Но этого не будет впредь, Не в силах к женщине такой Я страстью подлинной гореть.
Мы в парк весенний не пойдем С тобой бутылки собирать; Нам никогда не быть вдвоем, Раз на вождей тебе насрать.
Другую буду похмелять Одеколоном я с утра, Ведь мне нужна не просто блядь, А друг, соратник и сестра.
Андрей Добрынин
Личная жизнь - это страшная жизнь, В ней доминирует блуда мотив. Все достоянье на женщин спустив, Впору уже и стреляться, кажись.
Но у обрыва на миг задержись И оглянись: все обиды забыв, Скорбно глядит на тебя коллектив, Лишь на него ты в беде положись.
Дамы, постели, мужья, кабаки Душу твою изваляют в грязи, Кровь твою выпьют, подобно клопам. Так разорви этой жизни силки, В храм коллектива с рыданьем вползи И припади к его тяжким стопам.
1997
Андрей Добрынин
Я по жизни стихописец, Я всю жизнь почти прожил, Только злобный живописец Хрен на это положил.
Живописец, стихописец Оба мы любимцы муз, Но свирепый живописец Отрицает наш союз.
"Кто ты есть?- он вопрошает. Как ты смеешь мне дерзить? Мне никто не помешает Тлей тебя изобразить".
Возражаю я:"Опомнись, Наши русские поля, Нашу русскую духовность Воспевать не может тля.
Объясни ты мне как другу: Чем же я тебе держу? Тем, что я твою супругу В шутку за бок подержу?
Оттого глядишь ты жутко На родное существо? Это дружеская шутка, И не более того".
Он в ответ:"От этой шутки Враз живот начнет расти. Много ль надо проститутке Лишь портками потрясти".
Мне за даму заступиться Не дает мазилка злой Из квартиры живописца Вылетаю я стрелой.
Во дворе в ночную бездну С тихим вздохом я взгляну. Слышно, как в квартире бездарь Смертным боем бьет жену.
Все застыло в Божьем мире, Между звезд луна плывет, Лишь маляр в своей квартире Шум нелепый создает.
Андрей Добрынин
Я шепчу:"Уймись, мазепа! Страшен в гневе ты своем, Но подумай, как нелепо Оживлять любовь битьем.
Сразу станешь ты спокоен, Осознав башкой пустой, Кто из нас и впрямь достоин Этой женщины святой".
1997
Андрей Добрынин
Хорошо отдыхать, удалившись от дел, Со стаканом бурбона, с сигарой в зубах, Наблюдать, как герой всех врагов одолел, Слушать сладкие звуки "Бу-бух!" и "Ба-бах!"
Негодяям несладко живется в кино Истребляют водой их, огнем и свинцом. Их суда неизбежно пускают на дно Выполняется это подводным пловцом.
За рулем не успевший обсохнуть герой По горам за верстой покрывает версту. Издают негодяи страдальческий вой И, не выдержав гонки, летят в пустоту.
На героя свирепо направит стволы В низкопробном притоне подонков толпа, Но повалит герой всех врагов под столы, Прострелив шишковатые их черепа.
Ну а если мерзавцы полягут не все, Если теплится в ком-то преступная жизнь, То увидим героя мы в полной красе, Понесется махаловка - только держись!
С мерзким ревом, с отчаяньем в глазках свиных На героя бросаются скопом враги. Под ударами екает в брюхе у них И трясутся, как студень, тупые мозги.
Тот в паденье бутылки сметет со стола, Пролетит, растопырясь, за стойку другой. Водопадами на пол текут зеркала, Из разбитых бутылок - спиртное рекой.
Негодяи бегут, заметая свой след, И красотка героем уже спасена, Но в глазах у нее благодарности нет, Свысока на спасителя смотрит она.
Едких шуток у ней наготове запас, Может взвиться она ни с того ни с сего. Да, красиво герой эту девушку спас, Ну а если задуматься - ради чего?
Для того, чтоб работать, подобно ослу, В благодарность же слушать попреки и брань? Может, было бы лучше ей сесть на иглу И в притоне обслуживать разную пьянь?
Андрей Добрынин
А теперь вот она, истерично крича, Выставляет нелепым любой его шаг. Он бы должен ей дать оплеуху сплеча И вторую, чтоб звон уравнялся в ушах.
Говорит он с ней голосом сиплым, чужим И готов на нее всю мошну растрясти, А ему бы поймать ее шею в зажим Чтоб она, посинев, прохрипела:"Прости..."
Он бы должен ей врезать внезапно в поддых, А согнется - по шее добавить замком, Ведь полезно порою девиц молодых Заставлять перед старшим елозить ползком.
Почему бы ему не припомнить кун фу И пинком не покончить с ее болтовней, Чтоб она перебила посуду в шкафу, При падении шкаф протаранив спиной?
Что ни сделает он, все не так и не то, Превращен в недотепу великий боец. Ну а рейнджерский нож, а нунчаки на что? А бейсбольная бита зачем, наконец?
В его доме весь день несмолкаемый гам, Он из брани подруги усвоил навек, Что он попросту жалкий тупица и хам И коварно заел ее девичий век.
Для чего-то по выставкам ходят они, И неведомо, где этой пытке предел. Если б мог он напиться, как в прошлые дни, То не хуже б картину намазать сумел.
За любимой в концерт он плетется порой, С отвращением слушает там симфоняк... Мы-то думали, он - настоящий герой, На поверку же вышло, что просто слизняк.
1997
Андрей Добрынин
Противная американка По имени Олбрайт Мадлен С упорством тяжелого танка Пытается "взять меня в плен".
Но формула смутная эта Не может того затемнить, Что хочет старуха поэта К сожительству нагло склонить.
Багрянцем пылает помада На лике совином ее. Противлюсь я робко:"Не надо, Не трогайте тело мое.
Вы все таки где-то неправы, Ведь вам уж немало годков. Хоть многим старушки по нраву, Но верьте, что я не таков.
Вы дама культурная все же, Зачем вы скатились на мат? Какой вы пример молодежи, Какой вы к чертям дипломат?
И разве для вас оправданье, Что все происходит во сне? Оставьте свои приставанья И в брюки не лезьте ко мне.
И дергать за ядра не надо, Они - деликатная вещь..." Но дряхлая эта менада Вцепилась в меня, словно клещ.
И на ухо мне прошипела: "Умолкни, славянская вошь! Свое худосочное тело Америке ты отдаешь.
И ежели ты не заткнешься, Тебя в порошок я сотру, За мною ведь авианосцы, Все НАТО и все ЦРУ.
За мной - неулыбчивый Клинтон И пушки, несущие смерть, Но если полижешь мне клитор, То доллары будешь иметь".
Андрей Добрынин
Чапаев - и тот, несомненно, Струхнул бы на месте моем, И мы до тахты постепенно Допятились с нею вдвоем.
Упал я в смятении духа В звенящие волны пружин, И вмиг завладела старуха Сокровищем честных мужчин.
Свершилось - и взвыла старуха, И пол заходил ходуном, И гром, нестерпимый для слуха, Змеей полыхнул за окном.
Поганками ввысь небоскребы Поперли из почвы родной, И образы, полные злобы, Нахлынули мутной волной.
И Рэмбо, и дон Корлеоне, И Бэтмен, и прочая мразь... И в темном ночном небосклоне Реклама глумливо зажглась.
И сызнова дом покачнулся То пукнул Кинг-Конг во дворе. В холодном поту я очнулся На мутной осенней заре.
Старуха куда-то пропала, Один я лежу в тишине, Но скомканы все покрывала И пляшет реклама в окне.
Заморские автомобили Под окнами мерзко смердят, Вдоль стен под покровами пыли Заморские вещи стоят.
Мой столик уставлен закуской, Пустые бутылки на нем И запах какой-то нерусский Витает в жилище моем.
Моя несомненна греховность, И горько кривится мой рот: Вот так растлевают духовность, Вот так подчиняют народ.
Андрей Добрынин
Поддался угрозам старухи, К шальной потянулся деньге, Хотя и одной оплеухи Хватило бы старой карге.
Посулами старой ехидны, Признайся, ты был потрясен. Как стыдно, о Боже, как стыдно, Пускай это был только сон.
Вздыхаю и мучаюсь тяжко, Горя на духовном костре, Но в тысячу баксов бумажку Вдруг вижу на пыльном ковре.
И в новом смятении духа Я думаю, шумно дыша: "Старуха? Конечно, старуха, Но как же в любви хороша!"
1997
Андрей Добрынин
По кузне отсветы бродят, Металл уже раскален, И снова пляску заводят, Сцепившись, тени и звон.
Кузнец осунулся что-то И болью кривится рот, Но алый отсвет работа На щеки его кладет.
Ей нет никакого дела, Какой он болью пронзен, Она опять завертела По кузне тени и звон.
Ей нравится в пляске виться, Взметая тени плащом. Она сама веселится, И здесь кузнец ни при чем.
Вовсю ликует работа, Ей любо металл мягчить, И в звоне безумья ноту Не всем дано различить.
Шипит металл возмущенный, Кладя работе конец. В дверной проем освещенный, Шатаясь, выйдет кузнец.
И видят из ночи влажной Несчетные сонмы глаз В дверях силуэт бумажный, Готовый рухнуть подчас.
1997
Андрей Добрынин
Кошка вяло бредет по паркету, От угла до другого угла. Хорошо б к ней приладить ракету, Чтоб медлительность эта прошла.
Чтоб с ужасным шипеньем запала Слился кошки предстартовый вой, Чтобы кошка в пространстве пропала, Протаранив стекло головой.
Заметаются дыма зигзаги Из сопла под кошачьим хвостом. Реактивной послушная тяге, Кошка скроется в небе пустом.
Станет легче на сердце отныне, Буду знать я наверное впредь: Мы увязли в житейской рутине, А она продолжает лететь.
Прижимая опасливо уши И зажмурившись, мчится она. Сквозь прищур малахитовость суши Или моря сапфирность видна.
От суетности собственной стонет, Как всегда, человеческииий род, Ну а кошка вдруг время обгонит И в грядущем помчится вперед.
Обгоняя весь род человечий, Что в дороге постыдно ослаб, В коммунизме без травм и увечий Приземлиться та кошка могла б.
1997
Андрей Добрынин
Важна не девственность, а действенность Я о девицах говорю. Коль девушка активно действует, То я любовью к ней горю.
Когда ж она не хочет действовать И неподвижна, словно труп, Тогда томлюсь я подозрением И становлюсь угрюм и груб.
Словам давно уже не верю я, Особенно в делах любви. Любовь лишь делом доказуема, Себя ты в деле прояви.
Вершатся все дела успешнее С задором, пылом, огоньком, Любовь же - с гиканьем и воплями, Чтоб сотрясалось все кругом.
Чтоб вазы с шифоньера падали И разбивались о паркет, Чтоб у тахты в утробе екало И звал милицию сосед.
А коль девица не подвижнее Мешка с несвежей требухой, То, стало быть, в ней зреет ненависть И тайный умысел плохой.
Коль девушка едва шевелится, То, значит, замышляет зло. Нам подсыпают эти скромницы В еду толченое стекло.
И, чтоб не угодить на кладбище,Ведь ты еще совсем не стар,Приблизься сзади к ней на цыпочках И первым нанеси удар.
Она качнется и повалится, А ты скажи ей сухо:"Что ж, Ты ловко это все затеяла, Однако нас не проведешь".
1997
Андрей Добрынин
Где Везер угрюмый струится, Где катится сумрачный Рейн, В подвалах сутулые немцы Брезгливо глотают рейнвейн.
Питье им давно надоело, Но рано ложиться в постель, И вот они пьют через силу, А после плетутся в бордель.
У немцев усатые турки Похитили радость труда, А немцам остались бордели, Постылый рейнвейн и еда.
Тевтоны серьезны в борделе, Как будто бы службу несут, А после в ночной виноградник Они облегчиться идут.
Глядят они в звездное небо Под шум одинокой струи, А в небе, кружася, мерцают Созвездий несчетных рои.
Раскатисто пукают немцы, В штаны убирают елду И видят на темном востоке Знакомую с детства звезду.
К звезде обращаются немцы: "О льющая ласковый свет! Далекому русскому другу Неси наш печальный привет.
Дома у нас есть и машины, Детишки у всех и жена, Однако же главного стержня Давно наша жизнь лишена.
О горестной участи нашей Ты другу поведай, звезда. Германия - скверное место, Не стоит стремиться сюда".
1997
Андрей Добрынин
Кому приятно слышать "нет"? Мы с каждым разом ближе к смерти. Ликуют в преисподней черти, Внушившие такой ответ.
Нас женское жестокосердье Лишает наших лучших лет. "Нет" проникает, как стилет, В пульсирующее предсердье.
О дамы, сокращая век Несчастному, что жаждет ласки, Побойтесь грозного суда: На берегах загробных рек Все зло подвергнется огласке, Вам все припомнится тогда. Распорядительницы нег, Прислушайтесь к моей подсказке, Загладьте грех, ответив:"Да".
1997
Андрей Добрынин
Мое бессовестное пьянство Душа терпеть не захотела И с гневом унеслась в пространство, Подвыпившее бросив тело.
Но тело даже не моргнуло Остекленевшим красным глазом Оно лишь сдавленно икнуло, Стакан ликера хлопнув разом.
Хоть сам-то я забыл об этом Со слов друзей мне стало ясно, Что без души по всем приметам Я чувствовал себя прекрасно.
Толпа девиц вокруг плясала, А тело любит это дело. Кряхтя, с дивана грузно встало Душой оставленное тело.
Оно цинично ухмылялось, Смотрело, чем бы угоститься, Порой приплясывать пыталось, Хватало дам за ягодицы.
Покуда же все это длилось, Душа с прискорбием глядела, Как безобразно веселилось Душою сброшенное тело.
Душа давно уже свихнулась На репутации и чести, Но утром все-таки вернулась, И мы покуда снова вместе.
Мне смысл случившегося ясен Я с вероятностью большою Скажу: поэту не опасен Разлад меж телом и душою.
Возможно, он кого-то губит, Но только заурядных смертных, А дамы кавалеров любят Бездушных и жестокосердных.
1997
Андрей Добрынин
* * *
О хлебе насущном не думай, Иначе рехнешься вконец. Подточенный низменной думой, Склоняется к праху певец.
И возится в прахе - угрюмый, Безрадостный, словно скопец, И манит ничтожною суммой Его разжиревший купец.
Шутя относиться к доходам, Стараться их все разбазарить Лишь так воспаришь в торжестве, А также стремясь мимоходом Лабазника тростью ударить По толстой его голове.
1998
* * *
Служенье муз не терпит суеты, Но чтобы выжить, нужно суетиться, И до голодных опухолей ты, Поверив музам, можешь дослужиться.
Когда побьет морозом нищетыРастенья в поэтической теплице, Тогда с толпой тебя потянет слиться, На площадях орать до хрипоты.