Страница:
Заминировать машину? Абсурд. Тут минировать надо сразу обе. А в данной ситуации и к одной-то не подступиться. Ни одна из «десяток» ни на минуту не оставалась без присмотра. Этот вариант тоже не годился.
Можно было подкараулить Бакаева, когда он будет возвращаться домой. Я тщательно изучил эту возможность и понял, что такой возможности просто нет. Прежде всего, поблизости не было позиции, где можно было бы разместиться для успешного обстрела сверху. А с земли тоже ничего не получалось. Машина останавливалась вплотную к подъезду, и переход Бакаева из машины в подъезд занимал чуть ли не секунду. Конечно, для хроноагента и этого было бы достаточно. Но сначала к подъезду выходили охранники, и Бакаев оказывался довольно плотно прикрытым. Снимать сначала охрану, значит, потерять время. А за это время Бакаев либо вернётся в машину, либо проскочит в подъезд. А уцелевшие охранники займутся мною. Эта перспектива мне не улыбалась. Пусть они со мной и не справятся, но результат-то всё равно будет нулевым.
Следующей мыслью было организовать засаду в подъезде (кодовый замок — не проблема). Но и здесь ничего не светило. Хотя Бакаев жил на шестом этаже, он никогда не пользовался лифтом, так что минировать его было бессмысленно. Можно было подкараулить его на лестнице, но и здесь майор Пелудь всё продумал. Сначала, с опережением на пролёт, поднимались два охранника, за ними шел Бакаев, а за ним ещё два охранника. Так что снять их одной хорошей очередью было невозможно. Пистолет с глушителем тоже не решал проблемы. Ребята были стрелянные, спецназовцы, прошедшие кто Афган, кто Чечню. Конечно, для хроноагента и они существенной проблемы не представляли, но задние успели бы услышать хотя бы падение тел и прикрыли бы Бакаева. Утром процедура повторялась в обратном порядке. И этот вариант отпадал.
А что если проникнуть к Бакаеву ночью в квартиру? Слава Времени, по ночам она не охранялась. Правда, дверь квартиры была бронированная и снабжена надёжными и хитроумными замками, но разве для хроноагента это — проблема? Но против лома, давно известно, нет приёма. Кроме замков дверь изнутри запиралась на примитивный засов. Я уже решил было воспользоваться против этой двери взрывчаткой, но быстро отказался от этой затеи. Бесшумной взрывчатки не бывает. Да если бы она и была. Неизбежный грохот ломаемого металла непременно разбудит Бакаева. А у него было оружие. Естественно, он, не задумываясь, выстрелит в того, кто таким образом проникнет в его квартиру. А стрелять Бакаев умел, и стрелял он неплохо, а главное, быстро. Пелудь сам его учил. Конечно, я-то мог бы войти в режим ускоренного времени, и плевать бы мне после этого на способности Бакаева и его ПМ. Но я вовремя вспомнил, что агенты ЧВП этим методом не владели. Здесь у нас было преимущество, одно из немногих.
В отчаянии я решил взобраться к Бакаеву через окно. Шестой этаж? Пустяки! Ну, скажем прямо, это далеко не пустяки и не детская игра, но задача вполне посильная. Но, увы! Окна квартиры Бакаева выходили на большой проспект, весьма оживлённый даже в ночное время, а как раз напротив был пост милиции. Вряд ли припозднившиеся прохожие или милиция, восприняли бы меня как тренирующегося скалолаза.
Итак, всё отпадало. Но зацепка всё равно где-то была, иначе Чесноков не стал бы брать аванс. Но за что же он зацепился? Вывод напрашивался сам собой. Бакаев где-то сам подставился. Но где?
Я задумался над деталями поведения Бакаева. Неужели ему самому нравилась такая строго регламентированная жизнь? Отнюдь. Чуть ли не ежедневно Пелудь выслушивал его возмущения по поводу столь жесткой, даже жестокой, охраны, грустно улыбался и отвечал:
— Коля. Ты сам попросил меня заняться вопросами безопасности. Так что, извини!
— Не извиню! Я просил тебя обеспечить безопасность предприятия, что ты и сделал на самом высшем уровне. Премного тебе благодарен! Но ведь без твоих орлов я скоро и по малой нужде не смогу сходить! Твоя секьюрети скоро туалетную бумагу на предмет отравления исследовать начнёт, прежде чем меня в туалет пустить. При чем здесь я и моя личная жизнь?
— Хм… Туалетная бумага, говоришь? Интересная мысль. Об этом я как-то и не подумал… Надо будет дать секьюрети указание. Спасибо, Коля, за подсказку.
— Шутки шутками, Женя, но твоя опека переходит все границы. Я скоро из-за тебя от собственной тени шарахаться начну. Сплю с пистолетом под подушкой! Когда это кончится?
— А кончится это, когда ты, друг мой, Николай, завершишь свою работу, представишь её в Академию Наук, ошарашишь ей там академиков, получишь Нобелевскую премию, станешь директором проблемного института и, тем самым, перейдёшь из-под моей опеки под опеку ФСБ.
— Ну, ты наговорил! Но какая связь между моей работой и твоей охраной? Кому нужна моя работа, кому она мешает?
— Видимо, кому-то сильно мешает. И потом, Коля, ты забываешь, что ты не только ученый, ты ещё и хозяин предприятия. Предприятия процветающего и вытесняющего с рынка продукцию других предприятий. Ты думаешь, это нравится тем же «Мицару», «Альтаиру» и «Коллегам»? Вспомни, как они ершились и выступали. А теперь вдруг резко затихли и упали на дно. Я навёл справки. Положение у них критическое. А хозяева их люди такие, что в этой ситуации могут пойти на всё. Так что, извини, Коля. Опекал я тебя, опекаю и опекать буду, пока опасность не минует.
Майор был намного осведомлённее своего товарища. К тому же он всей шкурой, всей своей нервной системой воспринимал грозящую опасность, чуял её загодя и издалека. Это было у него в крови, как у одинокого волка. И это качество не раз спасало жизнь и ему, и его людям и позволяло выходить победителем из заведомо проигрышных ситуаций. Недаром чеченская верхушка в своё время объявляла за голову майора Пелудя баснословные премии.
Благодаря такой опеке Бакаев жил как бы в заключении. Супруга оставила его несколько лет назад, уехав за границу с президентом одного из многочисленных чековых инвестиционных фондов. Детей они не нажили. Небольшая личная отдушина у Бакаева, правда, была. Иногда он позволял своей секретарше Лидочке любить себя не только на расстоянии. Но это всегда происходило в его комнате отдыха и после окончания рабочего дня.
Но я всё-таки нашёл ещё одну отдушину. Я не обнаружил её сразу только потому, что происходило это редко: два, изредка три раза в месяц, а в последние две недели, именно когда мы вели за ним наблюдение, Бакаев ни разу не отклонялся от утвердившегося регламента своей жизни. И только «погрузившись» в недавнее прошлое, я обнаружил то, что искал.
У Бакаева был старый друг, Виктор Золотарев. Когда-то они оба любили одну и ту же девушку. Из-за неё они чуть не поссорились насмерть, но потом решили, что она достанется тому, кого сама выберет. И она выбрала. Николай смирился и поздравил молодых. Вскоре у них родились девочки-близнецы. А ещё через два года они осиротели. Их мать погибла в автомобильной катастрофе. Бакаев, как мог, помогал другу растить детей. Девочки, как и положено, росли и всё больше становились похожими на свою маму. К семнадцати годам они почти ничем не отличались от той, из-за которой Бакаев соперничал с Золотаревым. Но в это время семью постигла ещё одна беда. Тяжелая болезнь приковала Виктора к постели и проковала надолго.
Каждый свободный вечер Бакаев навещал семью друга и помогал ей всем, чем только мог. Надо сказать, что им двигали не только сострадание и долг старой дружбы. Расставшись с супругой, Бакаев начал всерьёз подумывать о том, чтобы связать свою жизнь с одной из тех, кто и внешне и по своему характеру разительно напоминали ему о давно утраченной любви. Разница в возрасте не была помехой. Тем более, что Николай вёл здоровый образ жизни и выглядел значительно моложе своих сорока лет. Проблемы была в другом: он никак не мог решиться выбрать какую-то одну из двух.
В последний год посещения семьи Золотаревых становились всё реже. Очень трудно было выкроить щель в плотном графике, расписанном майором Пелудем. Но всё равно Бакаев находил время побывать у старого друга и пообщаться с очаровательными близнецами. Происходило это, обычно, так.
Свои визиты к другу Бакаев всегда заранее согласовывал с Пелудем. Тот никогда не возражал, так как тоже хорошо знал Виктора Золотарева и несколько раз навещал его вместе с Бакаевым. Пелудь давал соответствующее распоряжение охранникам, и те сопровождали Бакаева до самой квартиры Золотаревых. Потом они спускались вниз и ждали Бакаева в машинах. И вот тут начиналось самое интересное.
Подождав, пока Бакаев наговорится с отцом, девушки организовывали небольшое застолье. Бакаев прекрасно знал, как тяжело живётся этой семье на мизерную пенсию и две стипендии. Поэтому он решительно пресекал эти попытки. Пригласив в качестве спутницы и консультанта одну из сестёр, он отправлялся в ближайший магазин. Магазин этот находился в переулке, куда выходил черный ход из дома. Таким образом, Бакаев на время оказывался вне контроля своей охраны. Но ему этого было мало. Вырвавшись на «свободу», он вёл себя как проказливый мальчишка. Как правило, он придирался к тому, что в магазине отсутствовало что-то ему нужное и предлагал проехать на соседнюю станцию метро, рядом с которой был крупный универсам. Так как ближайшая станция была совсем рядом, в соседнем здании; ничего не подозревающая девушка соглашалась.
После похода в универсам Бакаев всегда приглашал свою спутницу в небольшое кафе, находящееся там же. Он угощал девушку мороженым, кофе с пирожными и лёгким вином. Рассказывал ей разные истории и слушал студенческие новости. При этом он держал в кармане кукиш в адрес майора Пелудя и внутренне посмеивался над ним. Так он безобидно, как ему казалось, оттягивался раз в две недели.
Вернувшись назад, Бакаев затаривался в магазине, что стоял в переулке, как говорится, под завязку; с таким расчетом, чтобы семья его друга была обеспечена качественными продуктами минимум на неделю. Вообще, денег на эту семью Бакаев не жалел. На себя ему свои доходы тратить было просто некогда. Его стараниями девушки были одеты на все случаи жизни и как картинки из модных журналов. Он с удовольствием подарил бы им по машине, но справедливо опасался, что этот подарок не будет принят. Зато он подарил девушкам два компьютера, очень нужные им для учебы.
После успешной вылазки Бакаев с девушками сервировал столик возле постели больного. Завершив дружеский ужин, Бакаев возвращался к охране и уезжал домой.
Вот эти-то вылазки Бакаева и явились слабым звеном в безупречной цепи, на которой Пелудь держал своего шефа. Я тщательно изучил Бакаевские «походы» с целью определить наилучший момент для его ликвидации.
На первый взгляд казалось, что лучшего места, чем малолюдный переулок, не найти. Но это было только на первый взгляд. Переулок никогда не был совершенно пустынным, когда по нему проходил Бакаев. Пришлось бы убирать всех свидетелей, а в первую очередь спутницу Бакаева. Это было хлопотно. Настоящий хроноагент старается обойтись без этого. Из тех же соображений не годились ни магазин, ни универсам, ни кафе, ни вагон метро. А вот толпа при выходе с перрона после прибытия поезда была идеальной средой для этой цели. В этой толпе можно было подобраться к Бакаеву вплотную. Шум отходящего поезда перекроет и без того негромкий звук выстрела пистолета с глушителем. Падение жертвы можно представить как сердечный приступ; вызвать по сотовому телефону «Скорую», оказать первую помощь, броситься к выходу из метро встречать врачей и исчезнуть без следа. Это был, на мой взгляд, идеальный вариант.
Я уточнил время, в которое Бакаев будет совершать очередную вылазку и смоделировал на этот момент прогноз встречи Бакаева с Чесноковым. Картинка получилась до того четкая, что я даже облизнулся от удовольствия. Никаких наслоений, никаких раздвоений. Значит, Чесноков принял точно такое же решение. А он далеко не глуп, этот агент ЧВП! «Брось, Андрэ, — сказал я себе, — Он-то точно не глуп, в этом нет сомнений. А вот ты нисколько не глупее его, раз сумел расшифровать его замысел».
Единственное, что я не смог выяснить, это на какой станции Чесноков осуществит свою акцию. Стены и колонны с характерными приметами и названием станции были размазаны. Но это уже было не суть как важно.
Оставалось выбрать объект внедрения. Тут я долго не раздумывал и решил внедриться в одного из охранников Бакаева. Во-первых, не возникало проблем с приобретением оружия. Мне нужен был пистолет Стечкина с глушителем. Именно такие пистолеты и были на вооружении у охранников Бакаева. Вообще-то, по штату им глушители не полагались. Но я знал, что эти бывшие спецназовцы не любили лишнего шума и глушители при себе имели. Во-вторых, я без всяких проблем оказывался в эпицентре событий.
Магистр план операции одобрил и благословил меня на дело. Катя на прощание, вопреки своему обыкновению, даже не всплакнула. Она знала, что на этот раз, хоть я и буду работать против ЧВП, никакого риска для меня почти нет. Был только риск, что я могу опоздать на мгновение, и тогда операция провалится. Но я не менее десяти раз просмотрел сцену покушения в различных ракурсах и запомнил её с точностью до секунды.
Утром я проснулся в теле Бориса Гришина, охранника из команды майора Пелудя. До заступления на смену было около шести часов. Жены ещё не было, она работала в больнице и была на ночном дежурстве. Я позавтракал, накормил сынишку и отвёл его в детский сад. У меня оставалось ещё порядочно времени, и я решил пройтись по Москве.
Я был в этом городе всего третий, точнее, четвёртый раз. В 39 году мы с Сергеем Николаевым после училища ехали к месту службы в Ленинград и заехали к его родителям. В мае 41 нас с ним вызвали в Москву, где формировалась новая дивизия. Правда, служить мне в ней не довелось. На другое утро я проснулся в Москве 91. Тогда я там прожил до сентября. В сентябре я случайно встретил постаревшего на пятьдесят лет Серёгу. На него напали какие-то отморозки. Я вступился, но меня сзади ударили по голове арматурным прутком. И я прямо с Большой Полянки оказался в Монастыре.
Сейчас, проходя по улицам, я вспоминал и сравнивал. Если Москва 39 мало чем отличалась от Москвы 41, то Москва 91 отличалась от той разительно. Но это было вполне естественно, прошло пятьдесят лет. Но тогда меня больше поразили не изменения в архитектуре, технике, одежде и прочее, что объяснялось пятидесятилетним прогрессом. Меня поразила перемена в людях. Они стали какими-то озабоченными, нервными, даже злыми. Это невозможно было объяснить никаким прогрессом. А уж последний эпизод, с моей точки зрения, не лез ни в какие ворота. Я не мог себе представить, чтобы в 41 году молодёжь напала на старика. Сам возраст служил ему защитой. А уж если вся грудь его была увешана наградами, а тем более, увенчана Золотой Звездой, то это обеспечивало ему всеобщий почет и уважение. Я хорошо помню, как мы с Сергеем приехали в столицу, и у нас на груди было по ордену Красной Звезды. Только и всего. Мы подошли к киоску, купить папирос. Там была небольшая очередь. Увидев наши Красные Звёзды, очередь почтительно расступилась, пропуская нас вперёд. Поэтому у меня в голове никак не укладывалось: как можно было поднять руку на Героя Советского Союза!?
Но это были изменения, накопившиеся за полвека. А сейчас прошло не более десяти лет! И такие перемены! Я шел по улицам и не верил собственным глазам.
Поражало обилие рекламы. Мне приходилось работать и в Америке, и в Западной Европе, соответствующих этому периоду времени. Там тоже было много рекламы, но она не была такой навязчивой, аляповатой и безвкусной, порой безграмотной. Особенно меня поразили названия предприятий. У меня сложилось впечатление, что какой-то шутник специализируется на подбрасывании таких названий малограмотным, падким на заграничную экзотику предпринимателям.
Я не мог удержаться от смеха, когда прочитал, что риэлтерская фирма «Harlot» note 4предлагаем свои услуги по обмену и приобретению жилья. Интересно, обратится ли в эту фирму хоть один человек, мало мальски владеющий английским? В другом месте я долго хохотал, стоя перед вывеской косметического салона «Афедрон» note 5. Потом решил, что этот салон оказывает услуги пассивным гомосексуалистам перед встречей со своими партнёрами. Эта мысль ещё больше развеселила меня. В вагоне метро я увидел объявление фирмы «Голион», предлагающей свои услуги по доставке грузов автотранспортом по всей России. Сначала я подумал, что название произошло от сокращения фамилий владельцев. Но в логотипе присутствовал силуэт старинного корабля, видимо того самого галеона, название которого так исказили неграмотные владельцы предприятия. Хорошо ещё, что в «гальюн» не превратили.
По сравнению с 91 годом было ещё одно существенное отличие. Если тогда перед почти пустыми прилавками постоянно толпился народ, то сейчас картина была обратная. Прилавки и витрины ломились от товаров, но народ смотрел и уходил. Цены были неподъёмные. Подавляющему большинству всё это изобилие было не по карману. Я усмехался: вот и решилась проблема дефицита. С ним можно бороться двумя путями. Увеличить производство необходимых товаров и насытить рынок. Эта задача сложная и требующая больших усилий. А можно вздуть цены до небес. Здесь пошли по второму пути и быстро добились успеха. Особенно это относилось к книжной продукции. На книжные прилавки было больно смотреть. Больно по двум причинам: глаза резала яркость пёстрых обложек и астрономические ценники. Особенно заоблачные цены были у специальной литературы: справочников, словарей и прочей. Когда-то Советский Союз считался самой читающей страной в Мире. Дикий рынок излечил эту страну от такой позорной для развитой цивилизации болезни.
Тем не менее, на фоне этой всеобщей дороговизны меня поражало, как были одеты люди, особенно женщины и особенно молодые. Преобладали разноцветные кожаные пальто, плащи и куртки, из под которых зачастую были видны юбки и брюки из той же кожи. Гардероб каждых трёх из четырёх женщин стоил многие тысячи рублей. Супруга Гришина была одета примерно так же. Но ведь Гришин — работал охранником и получал достаточно много. Не у всех же этих женщин мужья и отцы работали охранниками в частных структурах, являлись преуспевающими коммерсантами или многотысячными адвокатами. Большинство людей, как и раньше, работали на заводах и других предприятиях. Откуда там брались такие деньжищи, для меня было загадкой.
Но всё это было внешнее, бросающееся в глаза. Меня больше интересовали люди; перемены, которые произошли в них за эти годы. Они показались мне ещё более озабоченными, придавленными грузом безысходности и бесперспективности существования. Особенно это относилось к пожилым людям. Попадались и весёлые, беззаботные личности. Но это, как правило, были или зелёные юнцы, или подогревшие себя возлиянием чего-нибудь покрепче пива. Часто попадались шумные группы молодёжи с наглыми взглядами. Они смотрели на окружающих, как на свою законную добычу, а улицы и дворы расценивали, как зону охоты.
Я зашел в кафетерий, где взял чашку кофе. За соседним столиком сидели две девушки и три парня, явно принадлежавшие к «золотой молодёжи» Они пили пиво и чем-то разговаривали. Я прислушался, но почти ничего не понял. Разговор шел на каком-то диком жаргоне, состоявшем, в основном, из искаженных до неузнаваемости английских словечек. Понять можно было только мат: отборный и изощренный. Причем девушки матерились не меньше парней. Чего здесь было больше: глупой бравады или общего падения нравственности? Об этом я размышлял, глядя на сидевшую ближе ко мне девушку в голубой кожаной, отделанной белым мехом, курточке и блестящих белых сапожках-ботфортах. Грязные словечки, вылетавшие из её уст, никак не вязались с симпатичным личиком, обрамлённым длинными светло-русыми волосами, и «бархатным» взглядом. Мне казалось, что она даже не понимает смысла произносимых ею слов. Да так оно, скорее всего, и было. Для этой девушки грязный мат был составной частью модного жаргона. Словно почувствовав на себе мой взгляд, девушка обернулась, скользнула по мне взглядом и что-то сказала соседу. Что, я не понял. Но компания вдруг замолчала и уставилась на меня. Сосед девушки, накачанный, стриженный «под нуль» юнец встал и подошел ко мне.
— Дядя, а что это ты уставил на нас свои гляделки, словно мы тебе сто баксов должны и не отдаём?
— А что, за погляд уже стали деньги брать? — невинно поинтересовался я как можно более спокойным тоном.
— Конечно! Вот сейчас ты нам отчехлишь десять баксов, и будем считать, что мы в расчете.
— В расчете за что? Я же не стриптиз здесь наблюдал.
— Слышь, Вика! — обернулся парень к девушке, — Дядя не прочь полюбоваться твоим стриптизом. Покажешь? Только, учти, это будет стоить уже дороже.
Вика встала, провернулась ко мне и, игриво улыбаясь, потянула вверх свою бежевую юбочку, обнажая действительно красивые, стройные бёдра вплоть до узеньких красных трусиков.
— Вот это стоит ещё десять баксов, — сказал парень, — Вика может продолжить, если тебе это интересно. Но сначала ты заплатишь за увиденное и сделаешь предоплату за дальнейшее.
— Вообще-то, я стриптиз не заказывал, — задумчиво сказал я, — А увиденным я не удовлетворён. Так что, извини Вика, оплаты не будет.
Девушка одёрнула юбочку и села с обиженной миной. А парень прищурился, наклонился надо мной и сказал с угрозой в голосе:
— А вот за то, что ты Вику обидел, с тебя ещё десять баксов. Итого: тридцать. Гони бабки, дядя!
— А если нет?
— Больно сделаю! — прошипел парень и протянул руку к моему лицу.
Он явно не догадывался, с кем имеет дело. Борис Гришин мог играючи справиться со всей этой компанией даже без помощи хроноагента Злобина. Коротким быстрым движением я ткнул парня в словно специально подставленное им солнечное сплетение. Парень крякнул, перегнулся пополам и сел на пол. На лице его отразилась причудливая смесь боли, страха, злобы и изумления.
— Нельзя долго сидеть на грязном и холодном полу. Можно геморрой заработать, — сказал я назидательным тоном, — Вика, помоги своему приятелю подняться.
Два других парня встали было со своих мест, но встретив мой взгляд, сразу сели обратно. Я вздохнул, допил последний глоток кофе и встал из-за стола.
— Счастливо оставаться.
Я вышел на улицу, но не успел пройти и одного квартала, как сзади послышались быстрые шаги. Высокие женские каблучки часто и звонко постукивали по асфальту.
— Дядя, постойте! — услышал я звонкий девичий голос.
Я остановился и обернулся. Ко мне, запыхавшись, подбежала Вика.
— Дядечка, простите меня за эту глупость! Это у меня профессиональная привычка сработала, ничего дурного и в мыслях не было, вы уж поверьте, дядечка! А здорово вы Толяна уделали, никто даже не понял, как это получилось. Он до сих пор кряхтит и встать не может, — Вика засмеялась.
— Профессиональная привычка, говоришь? А ты кто? Фотомодель?
— Нет, — Вика покраснела, — Я студентка. Просто я подрабатываю в рекламном агентстве, рекламирую колготки, чулки и нижнее бельё. У меня, говорят, фигура подходящая.
— Я это успел заметить.
Вика ещё больше покраснела и потупилась. А я погладил её по щеке и ласково сказал:
— Хорошая ты девочка, Вика. А вот компания у тебя плохая. Не возвращайся к ним, пожалуйста.
— Да где же я других-то найду? Сейчас все такие.
— Не все, Вика, не все. Ты поищи получше. И ещё попрошу тебя об одном. Не матерись больше, девочка. Тебе это очень не идёт.
На длинных ресничках заблестели слезинки. Я осушил их лёгкими поцелуями и ещё раз погладил девушку по нежной щечке. Вика хотела что-то сказать, но махнула рукой в синей велюровой перчатке, перебежала на другую сторону улицы и быстро пошла куда-то, ссутулившись и подрагивая плечами. Видимо, она дала волю слезам.
Я вздохнул и отправился домой. Надо было пообедать перед заступлением на дежурство. За квартал до моего дома меня остановили два омоновца.
— Предъявите документы! — потребовал сержант.
Омоновцы смотрели недружелюбно. Я достал служебное удостоверение и протянул сержанту. Когда они узнали, что я работаю охранником на частном предприятии, дружелюбия в их глазах не прибавилось.
— У вас просрочено право на ношение оружия, — сказал сержант.
Он был прав. Срок разрешения закончился вчера, и сегодня майор Пелудь должен был продлить его на следующие полгода.
— Ну, и что? — спросил я, — Я же в настоящий момент без оружия.
— А это мы сейчас проверим.
— Собираетесь меня обыскивать? А санкция у вас есть? — поинтересовался я.
— Обойдёмся и без санкции, — сказал второй омоновец, поигрывая дубинкой.
— Что ж, валяйте, попробуйте, — предложил я.
Сержант тоже взялся за дубинку, а я прикинул, куда его отоварить, чтобы и не шибко покалечить, и охоту баловаться дубиналом отбить. Внезапно слева послышался властный голос:
Можно было подкараулить Бакаева, когда он будет возвращаться домой. Я тщательно изучил эту возможность и понял, что такой возможности просто нет. Прежде всего, поблизости не было позиции, где можно было бы разместиться для успешного обстрела сверху. А с земли тоже ничего не получалось. Машина останавливалась вплотную к подъезду, и переход Бакаева из машины в подъезд занимал чуть ли не секунду. Конечно, для хроноагента и этого было бы достаточно. Но сначала к подъезду выходили охранники, и Бакаев оказывался довольно плотно прикрытым. Снимать сначала охрану, значит, потерять время. А за это время Бакаев либо вернётся в машину, либо проскочит в подъезд. А уцелевшие охранники займутся мною. Эта перспектива мне не улыбалась. Пусть они со мной и не справятся, но результат-то всё равно будет нулевым.
Следующей мыслью было организовать засаду в подъезде (кодовый замок — не проблема). Но и здесь ничего не светило. Хотя Бакаев жил на шестом этаже, он никогда не пользовался лифтом, так что минировать его было бессмысленно. Можно было подкараулить его на лестнице, но и здесь майор Пелудь всё продумал. Сначала, с опережением на пролёт, поднимались два охранника, за ними шел Бакаев, а за ним ещё два охранника. Так что снять их одной хорошей очередью было невозможно. Пистолет с глушителем тоже не решал проблемы. Ребята были стрелянные, спецназовцы, прошедшие кто Афган, кто Чечню. Конечно, для хроноагента и они существенной проблемы не представляли, но задние успели бы услышать хотя бы падение тел и прикрыли бы Бакаева. Утром процедура повторялась в обратном порядке. И этот вариант отпадал.
А что если проникнуть к Бакаеву ночью в квартиру? Слава Времени, по ночам она не охранялась. Правда, дверь квартиры была бронированная и снабжена надёжными и хитроумными замками, но разве для хроноагента это — проблема? Но против лома, давно известно, нет приёма. Кроме замков дверь изнутри запиралась на примитивный засов. Я уже решил было воспользоваться против этой двери взрывчаткой, но быстро отказался от этой затеи. Бесшумной взрывчатки не бывает. Да если бы она и была. Неизбежный грохот ломаемого металла непременно разбудит Бакаева. А у него было оружие. Естественно, он, не задумываясь, выстрелит в того, кто таким образом проникнет в его квартиру. А стрелять Бакаев умел, и стрелял он неплохо, а главное, быстро. Пелудь сам его учил. Конечно, я-то мог бы войти в режим ускоренного времени, и плевать бы мне после этого на способности Бакаева и его ПМ. Но я вовремя вспомнил, что агенты ЧВП этим методом не владели. Здесь у нас было преимущество, одно из немногих.
В отчаянии я решил взобраться к Бакаеву через окно. Шестой этаж? Пустяки! Ну, скажем прямо, это далеко не пустяки и не детская игра, но задача вполне посильная. Но, увы! Окна квартиры Бакаева выходили на большой проспект, весьма оживлённый даже в ночное время, а как раз напротив был пост милиции. Вряд ли припозднившиеся прохожие или милиция, восприняли бы меня как тренирующегося скалолаза.
Итак, всё отпадало. Но зацепка всё равно где-то была, иначе Чесноков не стал бы брать аванс. Но за что же он зацепился? Вывод напрашивался сам собой. Бакаев где-то сам подставился. Но где?
Я задумался над деталями поведения Бакаева. Неужели ему самому нравилась такая строго регламентированная жизнь? Отнюдь. Чуть ли не ежедневно Пелудь выслушивал его возмущения по поводу столь жесткой, даже жестокой, охраны, грустно улыбался и отвечал:
— Коля. Ты сам попросил меня заняться вопросами безопасности. Так что, извини!
— Не извиню! Я просил тебя обеспечить безопасность предприятия, что ты и сделал на самом высшем уровне. Премного тебе благодарен! Но ведь без твоих орлов я скоро и по малой нужде не смогу сходить! Твоя секьюрети скоро туалетную бумагу на предмет отравления исследовать начнёт, прежде чем меня в туалет пустить. При чем здесь я и моя личная жизнь?
— Хм… Туалетная бумага, говоришь? Интересная мысль. Об этом я как-то и не подумал… Надо будет дать секьюрети указание. Спасибо, Коля, за подсказку.
— Шутки шутками, Женя, но твоя опека переходит все границы. Я скоро из-за тебя от собственной тени шарахаться начну. Сплю с пистолетом под подушкой! Когда это кончится?
— А кончится это, когда ты, друг мой, Николай, завершишь свою работу, представишь её в Академию Наук, ошарашишь ей там академиков, получишь Нобелевскую премию, станешь директором проблемного института и, тем самым, перейдёшь из-под моей опеки под опеку ФСБ.
— Ну, ты наговорил! Но какая связь между моей работой и твоей охраной? Кому нужна моя работа, кому она мешает?
— Видимо, кому-то сильно мешает. И потом, Коля, ты забываешь, что ты не только ученый, ты ещё и хозяин предприятия. Предприятия процветающего и вытесняющего с рынка продукцию других предприятий. Ты думаешь, это нравится тем же «Мицару», «Альтаиру» и «Коллегам»? Вспомни, как они ершились и выступали. А теперь вдруг резко затихли и упали на дно. Я навёл справки. Положение у них критическое. А хозяева их люди такие, что в этой ситуации могут пойти на всё. Так что, извини, Коля. Опекал я тебя, опекаю и опекать буду, пока опасность не минует.
Майор был намного осведомлённее своего товарища. К тому же он всей шкурой, всей своей нервной системой воспринимал грозящую опасность, чуял её загодя и издалека. Это было у него в крови, как у одинокого волка. И это качество не раз спасало жизнь и ему, и его людям и позволяло выходить победителем из заведомо проигрышных ситуаций. Недаром чеченская верхушка в своё время объявляла за голову майора Пелудя баснословные премии.
Благодаря такой опеке Бакаев жил как бы в заключении. Супруга оставила его несколько лет назад, уехав за границу с президентом одного из многочисленных чековых инвестиционных фондов. Детей они не нажили. Небольшая личная отдушина у Бакаева, правда, была. Иногда он позволял своей секретарше Лидочке любить себя не только на расстоянии. Но это всегда происходило в его комнате отдыха и после окончания рабочего дня.
Но я всё-таки нашёл ещё одну отдушину. Я не обнаружил её сразу только потому, что происходило это редко: два, изредка три раза в месяц, а в последние две недели, именно когда мы вели за ним наблюдение, Бакаев ни разу не отклонялся от утвердившегося регламента своей жизни. И только «погрузившись» в недавнее прошлое, я обнаружил то, что искал.
У Бакаева был старый друг, Виктор Золотарев. Когда-то они оба любили одну и ту же девушку. Из-за неё они чуть не поссорились насмерть, но потом решили, что она достанется тому, кого сама выберет. И она выбрала. Николай смирился и поздравил молодых. Вскоре у них родились девочки-близнецы. А ещё через два года они осиротели. Их мать погибла в автомобильной катастрофе. Бакаев, как мог, помогал другу растить детей. Девочки, как и положено, росли и всё больше становились похожими на свою маму. К семнадцати годам они почти ничем не отличались от той, из-за которой Бакаев соперничал с Золотаревым. Но в это время семью постигла ещё одна беда. Тяжелая болезнь приковала Виктора к постели и проковала надолго.
Каждый свободный вечер Бакаев навещал семью друга и помогал ей всем, чем только мог. Надо сказать, что им двигали не только сострадание и долг старой дружбы. Расставшись с супругой, Бакаев начал всерьёз подумывать о том, чтобы связать свою жизнь с одной из тех, кто и внешне и по своему характеру разительно напоминали ему о давно утраченной любви. Разница в возрасте не была помехой. Тем более, что Николай вёл здоровый образ жизни и выглядел значительно моложе своих сорока лет. Проблемы была в другом: он никак не мог решиться выбрать какую-то одну из двух.
В последний год посещения семьи Золотаревых становились всё реже. Очень трудно было выкроить щель в плотном графике, расписанном майором Пелудем. Но всё равно Бакаев находил время побывать у старого друга и пообщаться с очаровательными близнецами. Происходило это, обычно, так.
Свои визиты к другу Бакаев всегда заранее согласовывал с Пелудем. Тот никогда не возражал, так как тоже хорошо знал Виктора Золотарева и несколько раз навещал его вместе с Бакаевым. Пелудь давал соответствующее распоряжение охранникам, и те сопровождали Бакаева до самой квартиры Золотаревых. Потом они спускались вниз и ждали Бакаева в машинах. И вот тут начиналось самое интересное.
Подождав, пока Бакаев наговорится с отцом, девушки организовывали небольшое застолье. Бакаев прекрасно знал, как тяжело живётся этой семье на мизерную пенсию и две стипендии. Поэтому он решительно пресекал эти попытки. Пригласив в качестве спутницы и консультанта одну из сестёр, он отправлялся в ближайший магазин. Магазин этот находился в переулке, куда выходил черный ход из дома. Таким образом, Бакаев на время оказывался вне контроля своей охраны. Но ему этого было мало. Вырвавшись на «свободу», он вёл себя как проказливый мальчишка. Как правило, он придирался к тому, что в магазине отсутствовало что-то ему нужное и предлагал проехать на соседнюю станцию метро, рядом с которой был крупный универсам. Так как ближайшая станция была совсем рядом, в соседнем здании; ничего не подозревающая девушка соглашалась.
После похода в универсам Бакаев всегда приглашал свою спутницу в небольшое кафе, находящееся там же. Он угощал девушку мороженым, кофе с пирожными и лёгким вином. Рассказывал ей разные истории и слушал студенческие новости. При этом он держал в кармане кукиш в адрес майора Пелудя и внутренне посмеивался над ним. Так он безобидно, как ему казалось, оттягивался раз в две недели.
Вернувшись назад, Бакаев затаривался в магазине, что стоял в переулке, как говорится, под завязку; с таким расчетом, чтобы семья его друга была обеспечена качественными продуктами минимум на неделю. Вообще, денег на эту семью Бакаев не жалел. На себя ему свои доходы тратить было просто некогда. Его стараниями девушки были одеты на все случаи жизни и как картинки из модных журналов. Он с удовольствием подарил бы им по машине, но справедливо опасался, что этот подарок не будет принят. Зато он подарил девушкам два компьютера, очень нужные им для учебы.
После успешной вылазки Бакаев с девушками сервировал столик возле постели больного. Завершив дружеский ужин, Бакаев возвращался к охране и уезжал домой.
Вот эти-то вылазки Бакаева и явились слабым звеном в безупречной цепи, на которой Пелудь держал своего шефа. Я тщательно изучил Бакаевские «походы» с целью определить наилучший момент для его ликвидации.
На первый взгляд казалось, что лучшего места, чем малолюдный переулок, не найти. Но это было только на первый взгляд. Переулок никогда не был совершенно пустынным, когда по нему проходил Бакаев. Пришлось бы убирать всех свидетелей, а в первую очередь спутницу Бакаева. Это было хлопотно. Настоящий хроноагент старается обойтись без этого. Из тех же соображений не годились ни магазин, ни универсам, ни кафе, ни вагон метро. А вот толпа при выходе с перрона после прибытия поезда была идеальной средой для этой цели. В этой толпе можно было подобраться к Бакаеву вплотную. Шум отходящего поезда перекроет и без того негромкий звук выстрела пистолета с глушителем. Падение жертвы можно представить как сердечный приступ; вызвать по сотовому телефону «Скорую», оказать первую помощь, броситься к выходу из метро встречать врачей и исчезнуть без следа. Это был, на мой взгляд, идеальный вариант.
Я уточнил время, в которое Бакаев будет совершать очередную вылазку и смоделировал на этот момент прогноз встречи Бакаева с Чесноковым. Картинка получилась до того четкая, что я даже облизнулся от удовольствия. Никаких наслоений, никаких раздвоений. Значит, Чесноков принял точно такое же решение. А он далеко не глуп, этот агент ЧВП! «Брось, Андрэ, — сказал я себе, — Он-то точно не глуп, в этом нет сомнений. А вот ты нисколько не глупее его, раз сумел расшифровать его замысел».
Единственное, что я не смог выяснить, это на какой станции Чесноков осуществит свою акцию. Стены и колонны с характерными приметами и названием станции были размазаны. Но это уже было не суть как важно.
Оставалось выбрать объект внедрения. Тут я долго не раздумывал и решил внедриться в одного из охранников Бакаева. Во-первых, не возникало проблем с приобретением оружия. Мне нужен был пистолет Стечкина с глушителем. Именно такие пистолеты и были на вооружении у охранников Бакаева. Вообще-то, по штату им глушители не полагались. Но я знал, что эти бывшие спецназовцы не любили лишнего шума и глушители при себе имели. Во-вторых, я без всяких проблем оказывался в эпицентре событий.
Магистр план операции одобрил и благословил меня на дело. Катя на прощание, вопреки своему обыкновению, даже не всплакнула. Она знала, что на этот раз, хоть я и буду работать против ЧВП, никакого риска для меня почти нет. Был только риск, что я могу опоздать на мгновение, и тогда операция провалится. Но я не менее десяти раз просмотрел сцену покушения в различных ракурсах и запомнил её с точностью до секунды.
Утром я проснулся в теле Бориса Гришина, охранника из команды майора Пелудя. До заступления на смену было около шести часов. Жены ещё не было, она работала в больнице и была на ночном дежурстве. Я позавтракал, накормил сынишку и отвёл его в детский сад. У меня оставалось ещё порядочно времени, и я решил пройтись по Москве.
Я был в этом городе всего третий, точнее, четвёртый раз. В 39 году мы с Сергеем Николаевым после училища ехали к месту службы в Ленинград и заехали к его родителям. В мае 41 нас с ним вызвали в Москву, где формировалась новая дивизия. Правда, служить мне в ней не довелось. На другое утро я проснулся в Москве 91. Тогда я там прожил до сентября. В сентябре я случайно встретил постаревшего на пятьдесят лет Серёгу. На него напали какие-то отморозки. Я вступился, но меня сзади ударили по голове арматурным прутком. И я прямо с Большой Полянки оказался в Монастыре.
Сейчас, проходя по улицам, я вспоминал и сравнивал. Если Москва 39 мало чем отличалась от Москвы 41, то Москва 91 отличалась от той разительно. Но это было вполне естественно, прошло пятьдесят лет. Но тогда меня больше поразили не изменения в архитектуре, технике, одежде и прочее, что объяснялось пятидесятилетним прогрессом. Меня поразила перемена в людях. Они стали какими-то озабоченными, нервными, даже злыми. Это невозможно было объяснить никаким прогрессом. А уж последний эпизод, с моей точки зрения, не лез ни в какие ворота. Я не мог себе представить, чтобы в 41 году молодёжь напала на старика. Сам возраст служил ему защитой. А уж если вся грудь его была увешана наградами, а тем более, увенчана Золотой Звездой, то это обеспечивало ему всеобщий почет и уважение. Я хорошо помню, как мы с Сергеем приехали в столицу, и у нас на груди было по ордену Красной Звезды. Только и всего. Мы подошли к киоску, купить папирос. Там была небольшая очередь. Увидев наши Красные Звёзды, очередь почтительно расступилась, пропуская нас вперёд. Поэтому у меня в голове никак не укладывалось: как можно было поднять руку на Героя Советского Союза!?
Но это были изменения, накопившиеся за полвека. А сейчас прошло не более десяти лет! И такие перемены! Я шел по улицам и не верил собственным глазам.
Поражало обилие рекламы. Мне приходилось работать и в Америке, и в Западной Европе, соответствующих этому периоду времени. Там тоже было много рекламы, но она не была такой навязчивой, аляповатой и безвкусной, порой безграмотной. Особенно меня поразили названия предприятий. У меня сложилось впечатление, что какой-то шутник специализируется на подбрасывании таких названий малограмотным, падким на заграничную экзотику предпринимателям.
Я не мог удержаться от смеха, когда прочитал, что риэлтерская фирма «Harlot» note 4предлагаем свои услуги по обмену и приобретению жилья. Интересно, обратится ли в эту фирму хоть один человек, мало мальски владеющий английским? В другом месте я долго хохотал, стоя перед вывеской косметического салона «Афедрон» note 5. Потом решил, что этот салон оказывает услуги пассивным гомосексуалистам перед встречей со своими партнёрами. Эта мысль ещё больше развеселила меня. В вагоне метро я увидел объявление фирмы «Голион», предлагающей свои услуги по доставке грузов автотранспортом по всей России. Сначала я подумал, что название произошло от сокращения фамилий владельцев. Но в логотипе присутствовал силуэт старинного корабля, видимо того самого галеона, название которого так исказили неграмотные владельцы предприятия. Хорошо ещё, что в «гальюн» не превратили.
По сравнению с 91 годом было ещё одно существенное отличие. Если тогда перед почти пустыми прилавками постоянно толпился народ, то сейчас картина была обратная. Прилавки и витрины ломились от товаров, но народ смотрел и уходил. Цены были неподъёмные. Подавляющему большинству всё это изобилие было не по карману. Я усмехался: вот и решилась проблема дефицита. С ним можно бороться двумя путями. Увеличить производство необходимых товаров и насытить рынок. Эта задача сложная и требующая больших усилий. А можно вздуть цены до небес. Здесь пошли по второму пути и быстро добились успеха. Особенно это относилось к книжной продукции. На книжные прилавки было больно смотреть. Больно по двум причинам: глаза резала яркость пёстрых обложек и астрономические ценники. Особенно заоблачные цены были у специальной литературы: справочников, словарей и прочей. Когда-то Советский Союз считался самой читающей страной в Мире. Дикий рынок излечил эту страну от такой позорной для развитой цивилизации болезни.
Тем не менее, на фоне этой всеобщей дороговизны меня поражало, как были одеты люди, особенно женщины и особенно молодые. Преобладали разноцветные кожаные пальто, плащи и куртки, из под которых зачастую были видны юбки и брюки из той же кожи. Гардероб каждых трёх из четырёх женщин стоил многие тысячи рублей. Супруга Гришина была одета примерно так же. Но ведь Гришин — работал охранником и получал достаточно много. Не у всех же этих женщин мужья и отцы работали охранниками в частных структурах, являлись преуспевающими коммерсантами или многотысячными адвокатами. Большинство людей, как и раньше, работали на заводах и других предприятиях. Откуда там брались такие деньжищи, для меня было загадкой.
Но всё это было внешнее, бросающееся в глаза. Меня больше интересовали люди; перемены, которые произошли в них за эти годы. Они показались мне ещё более озабоченными, придавленными грузом безысходности и бесперспективности существования. Особенно это относилось к пожилым людям. Попадались и весёлые, беззаботные личности. Но это, как правило, были или зелёные юнцы, или подогревшие себя возлиянием чего-нибудь покрепче пива. Часто попадались шумные группы молодёжи с наглыми взглядами. Они смотрели на окружающих, как на свою законную добычу, а улицы и дворы расценивали, как зону охоты.
Я зашел в кафетерий, где взял чашку кофе. За соседним столиком сидели две девушки и три парня, явно принадлежавшие к «золотой молодёжи» Они пили пиво и чем-то разговаривали. Я прислушался, но почти ничего не понял. Разговор шел на каком-то диком жаргоне, состоявшем, в основном, из искаженных до неузнаваемости английских словечек. Понять можно было только мат: отборный и изощренный. Причем девушки матерились не меньше парней. Чего здесь было больше: глупой бравады или общего падения нравственности? Об этом я размышлял, глядя на сидевшую ближе ко мне девушку в голубой кожаной, отделанной белым мехом, курточке и блестящих белых сапожках-ботфортах. Грязные словечки, вылетавшие из её уст, никак не вязались с симпатичным личиком, обрамлённым длинными светло-русыми волосами, и «бархатным» взглядом. Мне казалось, что она даже не понимает смысла произносимых ею слов. Да так оно, скорее всего, и было. Для этой девушки грязный мат был составной частью модного жаргона. Словно почувствовав на себе мой взгляд, девушка обернулась, скользнула по мне взглядом и что-то сказала соседу. Что, я не понял. Но компания вдруг замолчала и уставилась на меня. Сосед девушки, накачанный, стриженный «под нуль» юнец встал и подошел ко мне.
— Дядя, а что это ты уставил на нас свои гляделки, словно мы тебе сто баксов должны и не отдаём?
— А что, за погляд уже стали деньги брать? — невинно поинтересовался я как можно более спокойным тоном.
— Конечно! Вот сейчас ты нам отчехлишь десять баксов, и будем считать, что мы в расчете.
— В расчете за что? Я же не стриптиз здесь наблюдал.
— Слышь, Вика! — обернулся парень к девушке, — Дядя не прочь полюбоваться твоим стриптизом. Покажешь? Только, учти, это будет стоить уже дороже.
Вика встала, провернулась ко мне и, игриво улыбаясь, потянула вверх свою бежевую юбочку, обнажая действительно красивые, стройные бёдра вплоть до узеньких красных трусиков.
— Вот это стоит ещё десять баксов, — сказал парень, — Вика может продолжить, если тебе это интересно. Но сначала ты заплатишь за увиденное и сделаешь предоплату за дальнейшее.
— Вообще-то, я стриптиз не заказывал, — задумчиво сказал я, — А увиденным я не удовлетворён. Так что, извини Вика, оплаты не будет.
Девушка одёрнула юбочку и села с обиженной миной. А парень прищурился, наклонился надо мной и сказал с угрозой в голосе:
— А вот за то, что ты Вику обидел, с тебя ещё десять баксов. Итого: тридцать. Гони бабки, дядя!
— А если нет?
— Больно сделаю! — прошипел парень и протянул руку к моему лицу.
Он явно не догадывался, с кем имеет дело. Борис Гришин мог играючи справиться со всей этой компанией даже без помощи хроноагента Злобина. Коротким быстрым движением я ткнул парня в словно специально подставленное им солнечное сплетение. Парень крякнул, перегнулся пополам и сел на пол. На лице его отразилась причудливая смесь боли, страха, злобы и изумления.
— Нельзя долго сидеть на грязном и холодном полу. Можно геморрой заработать, — сказал я назидательным тоном, — Вика, помоги своему приятелю подняться.
Два других парня встали было со своих мест, но встретив мой взгляд, сразу сели обратно. Я вздохнул, допил последний глоток кофе и встал из-за стола.
— Счастливо оставаться.
Я вышел на улицу, но не успел пройти и одного квартала, как сзади послышались быстрые шаги. Высокие женские каблучки часто и звонко постукивали по асфальту.
— Дядя, постойте! — услышал я звонкий девичий голос.
Я остановился и обернулся. Ко мне, запыхавшись, подбежала Вика.
— Дядечка, простите меня за эту глупость! Это у меня профессиональная привычка сработала, ничего дурного и в мыслях не было, вы уж поверьте, дядечка! А здорово вы Толяна уделали, никто даже не понял, как это получилось. Он до сих пор кряхтит и встать не может, — Вика засмеялась.
— Профессиональная привычка, говоришь? А ты кто? Фотомодель?
— Нет, — Вика покраснела, — Я студентка. Просто я подрабатываю в рекламном агентстве, рекламирую колготки, чулки и нижнее бельё. У меня, говорят, фигура подходящая.
— Я это успел заметить.
Вика ещё больше покраснела и потупилась. А я погладил её по щеке и ласково сказал:
— Хорошая ты девочка, Вика. А вот компания у тебя плохая. Не возвращайся к ним, пожалуйста.
— Да где же я других-то найду? Сейчас все такие.
— Не все, Вика, не все. Ты поищи получше. И ещё попрошу тебя об одном. Не матерись больше, девочка. Тебе это очень не идёт.
На длинных ресничках заблестели слезинки. Я осушил их лёгкими поцелуями и ещё раз погладил девушку по нежной щечке. Вика хотела что-то сказать, но махнула рукой в синей велюровой перчатке, перебежала на другую сторону улицы и быстро пошла куда-то, ссутулившись и подрагивая плечами. Видимо, она дала волю слезам.
Я вздохнул и отправился домой. Надо было пообедать перед заступлением на дежурство. За квартал до моего дома меня остановили два омоновца.
— Предъявите документы! — потребовал сержант.
Омоновцы смотрели недружелюбно. Я достал служебное удостоверение и протянул сержанту. Когда они узнали, что я работаю охранником на частном предприятии, дружелюбия в их глазах не прибавилось.
— У вас просрочено право на ношение оружия, — сказал сержант.
Он был прав. Срок разрешения закончился вчера, и сегодня майор Пелудь должен был продлить его на следующие полгода.
— Ну, и что? — спросил я, — Я же в настоящий момент без оружия.
— А это мы сейчас проверим.
— Собираетесь меня обыскивать? А санкция у вас есть? — поинтересовался я.
— Обойдёмся и без санкции, — сказал второй омоновец, поигрывая дубинкой.
— Что ж, валяйте, попробуйте, — предложил я.
Сержант тоже взялся за дубинку, а я прикинул, куда его отоварить, чтобы и не шибко покалечить, и охоту баловаться дубиналом отбить. Внезапно слева послышался властный голос: