Альфонс Доде
Тартарен из Тараскона (трилогия)

Альфонс Доде – юморист и сатирик

   Альфонс Доде (1840—1897) родился в Провансе, в городе Ниме. Раннее детство его протекало на фабрике, принадлежавшей отцу. Доде хорошо запомнил пустынный фабричный двор, покинутые строения с дверьми, хлопающими от порывов ветра, высокие олеандры, распространявшие горький аромат. Детское воображение превращало заброшенный и неуютный уголок в необитаемый остров, на котором можно бесконечно играть в Робинзона – любимого героя одной из первых прочитанных книг. В романе «Малыш» Доде подробно рассказал об этой поре своего детства, о счастливых, неомраченных днях в кругу согласной семьи.
   Все изменилось в 1848 году, когда его отец неожиданно разорился. Фабрику пришлось закрыть и переехать в Лион. Начались годы учения, сначала в церковной школе, затем в Лионском лицее. Альфонс и его старший брат Эрнест в полной мере испытали на себе, что такое клеймо бедности. Дети богатых родителей встретили их враждебно, старались унизить, сторонились общения с ними. Шли годы, приближался срок окончания лицея. Дела отца вконец расстроились. Эрнест, так и не окончивший лицея, уже трудился в почтовой конторе, а вскоре и Альфонс отправился учительствовать в коллеж городка Але. Ему было шестнадцать лет, когда он оказался среди маленьких сорванцов, сразу же почувствовавших его неопытность и беззащитность. Однако жизнь в коллеже продолжалась недолго. В ноябре 1857 года Альфонс переехал в Париж, где его брат работал в редакции одной из роялистских газет.
   В романе «Малыш» и в книге «Тридцать лет в Париже» Доде красочно описал этот свой первый день в столице. Он испытал истинную радость оттого, что покинул Але и вновь встретился с братом. Но впереди была полная неизвестность. Началось полубогемное существование. Доде часто меняет жилье, недоедает. Единственное его развлечение – посещения Латинского квартала. Здесь пестрая толпа студентов и приезжей молодежи обсуждает вопросы политики, литературы, театра. Именно тут встретил Доде Гамбетту и Жюля Валлеса – будущего писателя и коммунара. Вскоре он стал посетителем и не только Латинского квартала, но и литературных салонов. Через год ему удалось опубликовать свою первую книгу – сборник стихов «Возлюбленные», написанных в духе Мюссе. Книга имела известный успех и помогла проникнуть в одну из популярных газет – «Фигаро». Спустя некоторое время он становится третьим секретарем приближенного Наполеона III – герцога де Морни. Должность – синекура оставляет ему уйму свободного времени. Теперь он может писать, не очень заботясь о завтрашнем дне.
   Во время одной из поездок в Прованс Доде пишет рассказ-очерк, с которого началась работа над циклом «Письма с мельницы».
   Доде во всех подробностях знал жизнь Прованса, знал его природу, населяющих его людей. Сердцу художника были милы выжженные солнцем поля, цветущие виноградники, покрытые лесами горы и даже обжигающий ветер – мистраль. Маленькие рассказы и сказки, составляющие сборник, звучат как стихотворения в прозе – столько в них внутреннего изящества, неподдельной поэзии, неповторимого аромата. То веселые и озорные, то печальные, они бесконечно разнообразны по своим темам, лишены всякой искусственности и книжности. Все эти истории Доде черпал в беседах с крестьянами, в старинных легендах и преданиях, передаваемых из поколения в поколение, в общении с природой Прованса. Описывая неповторимую красоту Прованса, Доде скорбит, что своеобразный колорит любимого края разрушается. Ветряные мельницы вытесняются паровыми, строятся железные дороги, ставятся телеграфные столбы, портятся нравы. И Доде как бы спешит увековечить облик своей чудесной родины.
   В 1868 году вышел «Малыш», первый роман Доде. Книга носит автобиографический характер, хотя многие эпизоды, по словам писателя, рождены его фантазией.
   Реалистическое творчество А. Доде глубочайшим образом связано с той демократической линией во французской литературе, которую представляли Бальзак, Флобер, Золя, Мопассан. Доде не был «доктором социальных наук», как назвал себя Бальзак, не был ученым-экспериментатором, каким хотел себя видеть в литературе Золя. У него отсутствовала целостная концепция жизни и общества, а его политические взгляды проделали лишь небольшую эволюцию от умеренного легитимизма к позициям умеренного республиканизма. Доде – наблюдатель частного, но чутье подлинного реалиста не раз выводило его на дорогу больших обобщений. Об ограниченности творческих задач, которые ставил перед собой писатель, хорошо сказал Гюисманс: «Золя смотрит на действительность в телескоп, Доде – в микроскоп, один воспроизводит ее в увеличенном, другой в уменьшенном виде». И все же Доде в чем-то дополняет таких гигантов, как Бальзак, Флобер, Золя. У него своя манера видеть мир, подкупающий лиризм, единственный в своем роде юмор, переходящий порою в весьма едкую сатиру.
   «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона», появившиеся в 1869 году, принесли А. Доде огромный и заслуженный успех. И сейчас эта книга стоит в ряду лучших произведений французской литературы.
   На первый взгляд «Приключения Тартарена» примечательны прежде всего своим непревзойденным юмором, порою даже кажется, что главным героем ее является смех. И действительно, народный провансальский юмор пронизывает эту чудесную книгу. «Провансалец любит посмеяться, – писал Доде, – смех является для него выражением всех чувств… самых страстных и самых нежных» («История моих книг»).
   Однако «Тартарен» написан не только для того, чтобы порадовать читателя искрящимся провансальским смехом. Внешняя развлекательность романа не мешает писателю делать глубокие обобщения, тонкие зарисовки современной действительности. Так некогда Рабле сравнил свою книгу о Гаргантюа и Пантагрюэле с причудливым и затейливым ларцем, который скрывает бесценное содержимое. «А посему, – говорил он, – раскройте мою книгу и вдумайтесь хорошенько, о чем в ней говорится. Тогда вы уразумеете, что снадобье, в ней заключенное, совсем не похоже на то, что сулил ларец: я хочу сказать, что предметы, о которых она толкует, вовсе не так нелепы, как можно было подумать, прочитав заглавие…»
   У книги Доде есть много общего с книгой Рабле, и Анатоль Франс не без оснований заметил, что «Тартарен – такой же народный тип, как Гаргантюа». Но есть у Доде и другой предшественник: Сервантес с его несравненным «Дон Кихотом». Только в Тартарене соединены оба героя прославленного испанца – Дон Кихот и Санчо Панса.
   Как всегда, Доде идет от конкретных наблюдений. Через пятнадцать лет после опубликования романа он точно указал родину своего героя. Она лежит милях в пяти-шести от Тараскона. «Там, будучи еще ребенком, я видел, как чах баобаб в горшке из-под резеды… Именно там пели дуэт из „Роберта Дьявола“…»
   Доде изображал реальную жизнь южного провинциального городка, мещанскую узость интересов его обитателей, которые «охотятся за фуражками», играют в карты, поют забытые романсы, сплетничают, болтают, фантазируют, для которых прибытие зверинца – уже целое событие, запоминающееся на всю жизнь. Тартарен – плоть от плоти этих добродушных, тупых и самовлюбленных обывателей. Однако он всех их превзошел не только своим диковинным садом, где растут карликовые баобабы, пальмы, берберийские фиговые деревья, и не только редкостным оружием, развешанным на стенах его кабинета, но и своим фантазерством. Тартарену достаточно помечтать о чем-либо, чтобы желаемое принять за действительное. Он только собирался поехать в Шанхай – и уже поверил, что эта поездка состоялась. Быть героем Тараскона очень удобно, так как для этого не требуется ни усилий, ни забот, ни риска. Фантазия Тартарена делала его похожим на Дон Кихота. Он проглатывал множество книг об экзотических странах, мечтал о подвигах, о геройстве. Но то был один из Тартаренов. Другой Тартарен – Тартарен – Санчо Панса любил покой, обильную еду и хорошую постель. Только тогда, когда слава «великого» человека подверглась испытанию, он решил покинуть Тараскон и отправился в Африку.
   История всех приключений Тартарена могла бы остаться лишь забавным анекдотом, если бы не характер Тартарена и не наблюдательность его автора.
   Вторая империя благоприятствовала расцвету мещанских вкусов, пустозвонству, показной красивости. В стране преследовалось все передовое и свободолюбивое. Вместе с тем французский буржуа чувствовал себя при режиме Наполеона III вполне удовлетворенным и спокойным за будущее. Героическая пора его жизни ушла в прошлое, и слово «революция», которое когда-то вело его на штурм Бастилии, стало бранным словом. Буржуазия наслаждалась жизнью, отделывала свои дома в стиле аристократических особняков, покупала бездарные копии знаменитых картин, угоднически выражала свою преданность императору, была преисполнена самодовольства. Тартаренство процветало повсеместно, и образ Тартарена становится большим социальным символом этой фальшивой жизни.
   С другой стороны, в романе мы находим много примет времени, и прежде всего примет экспансионистской политики Второй империи. Не случайно Тартарен собирается в Шанхай: ведь туда же направлены и помыслы французских политиков, стремящихся колонизовать Китай. Не случайно Тартарен устремляется в Алжир, где французские колонизаторы нещадно грабили страну. Как бы невзначай роняет Доде одну фразу за другой о положении в Алжире, но у читателей создается весьма определенное представление о жизни в этой колонии. Город Алжир разделен на два квартала – европейский и туземный. Первый ничем не отличается от французских городов, второй же остался таким, каким он был во времена средневековья. В Алжире постоянно действуют гражданские военные суды. Тартарен, видимо, наслышан о правосудии в Алжире, и он всерьез боится, что его расстреляют. Дело, дескать, обычное. Доде одной фразой высмеивает россказни о «цивилизаторской миссии» французов: «Мы цивилизуем, прививая… наши пороки…» Тартарен поражен обилием военных на улицах Алжира, а позднее он узнает, что здесь полно всяких проходимцев и авантюристов. Жертвой одного из них он становится сам. По поводу белых правителей Алжира делается весьма выразительное замечание: «Для того чтобы управлять Африкой, не нужна ни светлая голова, ни голова вообще». Так, казалось бы, невинный смех Доде оказывается острой политической сатирой на современную ему Францию.
   Доде создал тип литературного героя, который намного пережил эпоху, его породившую. Тартарен вырос в определенных условиях, в определенной среде, но он необыкновенно живуч, и мы можем с ним встретиться и в наши дни. Как Дон Кихот, Тартюф, Дон Жуан и другие типические образы, прочно вошедшие в наше сознание, он выражает определенные черты человеческого характера: пустозвонство, нелепое прожектерство, фразерство.
   В статье «О том, как я учился писать» М. Горький приводит в качестве примера классического использования законов типизации произведения Шарля де Костера, Ромена Роллана и Альфонса Доде с его знаменитым Тартареном из Тараскона.
   Мысль продолжить историю приключений Тартарена пришла Доде много лет спустя. За эти годы смех Доде стал горше. В его книгах возникают серьезные социальные конфликты, все меньше появляется благородных героев, которые в решительный момент встают на защиту добродетели. Рок социальной жизни неотвратим, и каждый получает свою долю страданий без надежды на то, что его выручат случайные обстоятельства, какой-нибудь добрый гений. Казалось бы, писатель навсегда отошел от тем своего раннего творчества, от искрящегося смехом «Тартарена». Но вот в 1885 году появляется вторая часть его знаменитого произведения – «Тартарен на Альпах».
   Швейцарские приключения Тартарена общим своим тоном напоминают приключения в Алжире. И здесь рассказано о комических приготовлениях Тартарена к поездке на Альпы, о его немыслимом альпинистском снаряжении, вызывающем смех, недоумение и даже испуг у прохожих. Так же, как и Алжир, Швейцария оказывается совсем не такой, какой представлял ее себе Тартарен. Вместо дикой, первозданной природы он находит здесь роскошные гостиницы и отели, отличные дороги и толпы отдыхающих.
   Доде сталкивает своего героя с многочисленными туристами, представляющими всю Европу – Европу богачей и бездельников. Писатель вовсе не жалует эту публику – холодную, равнодушную, пустую. От сравнения с ней Тартарен и другие тарасконцы только выигрывают. Доде рисует карикатурный портрет стареющего дипломата, растерявшего «слова и мысли»; жрецов науки, «пропахших плесенью»; чопорного лорда; пессимиста, начитавшегося Шопенгауэра и Гартмана. Их высокомерию и надутости, их равнодушию и скуке Доде противопоставляет веселость и доброжелательность Тартарена и его тарасконских спутников. В первой части автор мягко разоблачал своего героя и смеялся над его пустым тщеславием и наивностью. Счастливый конец каждого приключения Тартарена был как бы заранее предрешен. Здесь же Тартарену приходится сталкиваться с вещами весьма серьезными и волей-неволей задумываться над ними.
   Важным эпизодом второй части является встреча Тартарена с русскими террористами, скрывающимися в Альпах от преследования русского царизма. Молодая девушка Соня и ее умирающий брат Борис, бежавший с каторги, друзья Сони – Манилов и Болибин – люди действия, у которых слово не расходится с делом. В изображении Доде они тоже мечтатели, возымевшие смелость подняться против всесильного самодержавия, но их мечта имеет смысл и конечную цель, а беззаветная храбрость оправдана. Так, возвысив своего героя в сравнении с праздношатающимися туристами, Доде возвращает нас к истинной сущности Тартарена.
   В конце второй части трилогии ставятся все точки над «i». Испугавшись надвигающейся снежной бури, Тартарен и тарасконец Бомпар решают вернуться назад. Связавшись одной веревкой, они оказываются по разные стороны скалы и, думая, что один из них попадает в бездну, одновременно обрубают веревку. Каждый из них считает себя виновным в гибели другого. Но совесть недолго мучает Бомпара, так же, как и Тартарена. И в этом взаимном предательстве, которое, к счастью, не влечет за собой беды, мы видим всю нешуточную опасность беспримерного себялюбия таких «славных» с виду и таких добродушных тарасконцев.
   По сравнению с «Приключениями Тартарена» общий фон второй части трилогии значительно помрачнел. Умирает брат Сони – Борис, Тартарен и компания тарасконцев попадают по ложному доносу в тюрьму, в самом Тарасконе идет глухая борьба за популярность между Тартареном и Костекальдом.
   Прошло еще пять лет, прежде чем появилась заключительная часть трилогии о Тартарене – «Порт-Тараскон» (1890). Теперь уже не один Тартарен, а многие тарасконцы пытаются совершить «подвиг», пускаясь в невиданную авантюру. Предводительствуемые Тартареном, они основывают на одном из затерявшихся островов Тихого океана тарасконскую колонию. Однако на этот раз их поступками руководит не только жажда славы, но и желание обогатиться.
   Фон третьей части трилогии о Тартарене становится еще более мрачным. Колонисты встречают на острове людоедов и взаправду гибнут. Вместо обетованной земли они находят богом забытый остров, где льют тропические дожди, свирепствует лихорадка, а почва отказывается принимать привезенные из Франции злаки. Обманутые лжегерцогом Монским, оказавшимся авантюристом, тарасконцы попадают в отчаянное положение.
   Конфликт между необузданной фантазией тарасконцев и жестокой действительностью приобретает трагические или скорее трагикомические масштабы. Наивность и благодушие тарасконцев еще кое-как могли процветать под небом Прованса, но они исчезают перед лицом невыдуманных испытаний. Доде и в этих драматических обстоятельствах находит место для смеха, но юмор его часто уступает место горькой иронии.
   «Порт-Тараскон» – пародийная утопия, разоблачение мечты буржуазного обывателя одним махом разбогатеть или приумножить свое состояние. Тарасконцы двинулись в неизвестность, соблазненные сногсшибательной рекламой герцога Монского. Но разбогатеть они не могут не только потому, что стали жертвой ловкого авантюриста, но и потому, что не способны к труду. «Нам положительно недостает меньшой братии», – говорит Тартарен, имея в виду простых крестьян и рабочих. Некогда Санчо Панса на какой-то миг стал губернатором острова, теперь в этой роли оказывается Тартарен. Но в отличие от своего испанского прототипа он не проявляет большой мудрости. Образ правления в Порт-Тарасконе – пародия на государственные установления в метрополии. «Администрация у нас деятельная», – записывает в дневнике Паскалон, но «…мы не столько заняты делом, сколько междуведомственной перепиской». Всевозможные «ответственные посты» здесь поручены людям, меньше всего к ним подготовленным. «Братство» колонистов не разрушило сословных и классовых перегородок, и бедняге Паскалону, несмотря на громкий титул, подаренный ему Тартареном, отказывают в руке дворянки Клоринды. Женщины здесь в голосовании не участвуют. Колония тарасконцев в карикатурном виде воспроизводит порядки Третьей республики, а мечта буржуазного обывателя не трудясь побольше заработать приводит его к мысли огнем и мечом покорить соседние племена.
   Так незаметно трагикомический рассказ о колонистах из Тараскона возвращает нас во Францию, управление которой, по мысли Доде, весьма далеко от совершенства. Отсутствие «меньшой братии» и неудача с попыткой колонизовать соседние острова привели бы тарасконцев к гибели, если бы однажды у берегов Порт-Тараскона не появилось английское судно и не напомнило им, что злосчастный остров принадлежит английской короне. Покинутый всеми, кроме верного Паскалона, Тартарен еще долго тешит себя на тарасконский лад, сравнивая свою судьбу с судьбой Наполеона, но в конце концов и его глаза открываются. После оправдательного приговора Тартарен с горечью признается Паскалону, что если он и напоминает Дон Кихота, то Дон Кихота «напыщенного, ожиревшего, недостойного своей мечты». Добродушный Тартарен, ставший колонизатором, в первый раз терпит полное поражение, и автор не приходит к нему на помощь.
   Доде не расставался с Тартареном более двадцати лет. Отдельные части трилогии как бы обозначали различные отрезки пути, им пройденные. От лирических рассказов «Писем с мельницы» и беззаботной веселости первой части «Тартарена из Тараскона» он пришел к горькому юмору и едкой иронии. К «Порт-Тараскону» особенно применимы слова Золя, сказанные им по поводу манеры Доде смеяться и высмеивать: «Оружие Доде – ирония, тонкая и острая, как шпага».
   Читатели впервые познакомились с романом «Сафо» в 1884 году, когда он фельетонами печатался в газете «Эко де Пари». Тема романа, казалось, была не нова. Проституткам, куртизанкам, дамам полусвета посвящали свои произведения многие французские писатели. О них писали и друзья Доде – Эдмон Гонкур («Девка Элиза»), Эмиль Золя («Нана»), Ги де Мопассан (рассказы). Но Доде удалось подойти к этой теме по-своему. Бурная молодость Доде позволила ему соприкоснуться и с этим миром, порожденным буржуазными отношениями. Подруги художников и поэтов часто бывали детьми улицы. Они входили в круг художественной богемы не без надежд, но дальнейшая их судьба редко отличалась от судьбы ординарной проститутки. Достигнув известности и состояния, творцы прекрасного бросали своих подруг без всякого сожаления и угрызения совести. В романе таких историй много. Все эти Каудали, Ла Гурнери, Дежуа, Эдзано эгоистичны и жестоки. Они лишены человечности, грубы и равнодушны. Только некоторым из куртизанок, наиболее хищным и удачливым, случается урвать у своих любовников какую-то долю их богатства, и тогда они живут, как Роса и ее подруги, похваляясь своей известностью и своими громкими именами, прославленными в определенных кругах общества не менее, чем имена крупных поэтов или полководцев. Но это единицы. Обычная их судьба – улица, голод, преждевременная старость.
   Но бывает и так, что сила привычки затягивает в омут порока вполне респектабельных людей. Перед героем романа – Жаном Госсеном все время маячит история композитора де Поттера, бросившего семью и дом ради стареющей вульгарной куртизанки Росы. Редко, но бывает, что в потребителе живого товара пробуждается совесть, и, потрясенный человеческой привязанностью своей жертвы, он переживает тяжелую драму (Дешелет). Но все это исключения. Нормой является поведение Курбебесса, который с легкостью бросает свою любовницу после десятилетней связи. Жан Госсен д'Арменди тоже исключение. Он полюбил Фанни Легран, по прозванию Сафо, настоящей любовью, но мораль его среды не позволяет ему до конца отдаться чувству. Слабохарактерный, безвольный, он борется с самим собой, мечется между страстью и «долгом» в буржуазном понимании этого слова, ревнует Фанни ко всем ее бывшим любовникам, страдает сам и заставляет страдать свою подругу. В конце концов перед нами вырастает весьма заурядная личность, неспособная восстать против условной морали, жалкая пародия на кавалера де Грие из «Манон Леско», с которым любили сравнивать Жана во времена Доде. Иное дело Фанни Легран. Она наделена незаурядными качествами: умна, начитанна, талантлива, у нее хороший голос, она сама себе аккомпанирует на фортепьяно. От всего ее облика исходит подлинное обаяние. Она способна искренне любить, способна жертвовать собой. С беспримерным мужеством борется она за право быть человеком. В трудную минуту Фанни готова пожертвовать всеми своими сбережениями, чтобы выручить попавшего в беду Сезера, готова отказаться от своего счастья и пойти за отверженным обществом человеком.
   В 1886 году Поль Лафарг опубликовал статью о романе «Сафо», статью остроумную, хлесткую, но не во всем справедливую. Известно, что талантливый критик-марксист не всегда был прав в своих оценках, что он упрощал творчество крупных художников, был запальчив во время спора. Статья о «Сафо» не явилась исключением. Лафарг назвал роман «буржуазным» и обвинил автора в том, что тот изобразил в своем произведении «идеал дешевой любовницы», иными словами, сомкнулся в своих взглядах со взглядами буржуа на проституцию…
   Роман «Сафо» не свободен от недостатков, но написан он, конечно, не для того, чтобы пикантными подробностями пощекотать нервы буржуазных бездельников. У Доде, несомненно, были весьма серьезные и гуманные намерения. Друзья поздравляли Доде с успехом, и нельзя не согласиться с Эдмоном Гонкуром, что роман «Сафо» – «самая человечная книга» Альфонса Доде.
   Доде не всегда последователен в оценке своих героев. Желание оправдать эгоистические поступки Жана заставляет его повторять банальные фразы о коварстве продажных женщин, о зле, которое они наносят семье и обществу. Но объективный смысл романа воспринимается нами как осуждение социальных условий, принижающих достоинство женщины, опошляющих любовь.
   Доде был наделен тем счастливым талантом, которому свойственно создавать образы-типы. Именно к таким образам-типам можно отнести и Тартарена, и Руместана, и Поля Астье. Художественный вклад писателя во французскую литературу очень значителен. Черпая материал из живой действительности, опираясь всегда на свои наблюдения, Доде не был рабом фактов. Творческое воображение, талант давали ему возможность создавать произведения большой жизненной правды, а его природная доброта, хотя и не обретала политической целеустремленности, все же связывала его с демократически настроенными общественными кругами. «Он, – по словам А. Франса, – поднимал униженных… воодушевлял слабых».
 
   А. Пузиков

Необычайные приключения Тартарена из Тараскона

   Другу моему ГОНЗАГУ ПРИВА


   Во Франции все немножко тарасконцы.

Эпизод первый
В Тарасконе

I
Сад с баобабом

   Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь; с тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так ясно вижу, словно это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил тогда при въезде в город, в третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла, впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у калитки – целый выводок маленьких савояров, играющих в классы или дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.
   Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.
   Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя. Но стоило войти внутрь, и – ах, черт побери!..
   Во всем строении, от погреба до чердака, чувствовалось нечто героическое, даже в саду!..
   О, сад Тартарена! Другого такого не было во всей Европе! Ни одного местного дерева, ни одного французского цветка, сплошь экзотические растения: камедные деревья, бутылочные тыквы, хлопчатник, кокосовые пальмы, манго, бананы, пальмы, баобаб, индийские смоковницы, кактусы, берберийские фиговые деревья, – можно было подумать, что вы в Центральной Африке, за десять тысяч миль от Тараскона. Конечно, все это не достигало здесь своей естественной величины: так, например, кокосовые пальмы были ничуть не выше свеклы, а баобаб (дерево-великан, arbos gigantea) превосходно чувствовал себя в горшке из-под резеды. Ну и что же? Для Тараскона и это было хорошо, и те высокопочтенные горожане, которые по воскресеньям удостаивались чести полюбоваться Тартареновым баобабом, возвращались домой в полном восторге.