Додерер Хаймито. Последнее приключение

   Но уже упали поперек нее, шагах в ста перед рыцарем, сначала две, а потом несколько елей сразу. Они падали медленно и, глухо ударяясь о землю потрясенной верхушкой, замирали.
   Пока Родриго мчался по дороге, в нем, к его собственному удивлению, как острые, колючие кристаллы, поднялись насмешка, пренебрежение, даже презрение к той незнакомой женщине, которая в глупом тщеславии считала себя достойной таких жертв. Ибо оттуда, слева, казалось, надвигалась огромная гора!
   Много раньше и много ближе к нему, чем он примерно мог рассчитать, гора надвинулась на дорогу и перегородила ее.
   Бурая складчатая громада нависла над ним, увенчанная фиолетовым рогом высотой, пожалуй, в человеческий рост.
   И Родриго остановился. Он стоял не дальше чем в трех шагах от гигантской головы змея, которая лежала на дороге, в то время как бесконечно длинная шея исчезала в лесной чаще. Глаза зверя были закрыты, над ними нависали роговые веки, и все в нем было тяжелым, броненосным и лежало на дороге в изобилии гребней, чешуи и таких огромных складок, что в каждой из них уместилась бы человеческая рука.
   И перед лицом всего этого длинный меч превратился в крохотное шило, годное разве лишь на то, чтобы судорожно стиснуть его в кулаке.
   Осознав это, Родриго одновременно ощутил в себе необъятную и светлую пустоту, подобно человеку, лишь недавно поселившемуся в доме и вдруг в один прекрасный день обнаружившему в нем новые, до сих пор не замечавшиеся комнаты, порога которых дотоле не переступала его нога.
   Он с огромной скоростью летел, падал камнем сквозь эти неведомые и необжитые пространства своей души, падал так быстро и ощутимо, что почти опасался удара, и за время этого все ускоряющегося, свистящего падения он осознал, что там, где теперь была пустота, должен был бы гнездиться страх смерти. Но он в совершенном спокойствии стоял здесь, перед бурой громадой с гигантским фиолетовым рогом, и ждал, когда у него за плечами, где-то примерно между лопаток, соберется вся его жизнь, прожитая где и как попало, - соберется, как скудный багаж, который он вскоре сможет стряхнуть со спины. Он ждал этого мига.
   А опасность грянуться и разбиться миновала еще и благодаря тому, что перед ним, в этом его стремительном движении, обозначилась в бездонной шири новая орбита.
   То были глаза змея. Они внезапно широко раскрылись.
   Как два маленьких лесных озерка, лежали они перед ним, как два болотца, коричневое илистое дно которых, высвеченное солнцем, являет всю головокружительную глубину неба, глядящегося в них... Так глубоко уводили эти глаза - и вели будто сквозь леса, одолеть которые возможно не за дни, недели и месяцы, а лишь за тысячелетия. И тем самым они заключали в себе как лес Монтефаля вот это одно приключение - все мыслимые приключения на земле, вообще всю жизнь, которая навек пребывала плененной в подобных лесах и покоилась в них, как сон в дремлющем теле: тяжелый и сладкий сон о замках и селениях, битвах и странствиях, о пыльных лентах бесконечных дорог, о пряди волос на виске под кружевным или раззолоченным чепцом, о щемяще-зеленом блеске залитых солнцем лесных полян - и, конечно, о синих просторах морей. Но сеньор Руй продолжал углубляться в эту золотисто-коричневую даль, все шире распахивавшуюся, вспыхивавшую зелеными искрами, открывавшую все новые подробности: вон в том пятнышке обнаруживался целый пейзаж, высокая заброшенная гулкая мельница стояла в устье тихой долины, где густые сочные травы гляделись в скользящее зеркало медленного ручья, коричневое дно которого высвечивалось заходящим солнцем... Все дальше проникал сеньор Руй, и на короткий миг - не дольше одного вздоха - он вырвался из этого необъятного леса наружу, и обернулся, и увидел, как вольный рыцарь Родриго де Фаньес едет по лесу верхом на коне, останавливается со своим пажом на поросшей тонкими альпийскими травами плоской вершине или стоит вот тут, лицом к лицу со змеем; и теперь сеньору де Фаньесу не стоило никакого труда охватить твердым, властным взглядом все, что когда-либо довелось пережить этому покрытому мерцающей серебряной и стальной броней человеку, замечтавшемуся здесь перед драконом, - собрать все это в скудную котомку за его плечами, и гляди-ка: ноша оказалась легка.
   Что же касается дракона, то он, судя по всему, не испытывал ни малейшего желания сожрать закованного в металл человека, пахнувшего лишь сталью, серебром и кожей. А может, он просто был сыт. Однако от взгляда этого крохотного существа, бесстрашно впивавшегося в его глаза, ему, похоже, стало не по себе.
   И он оттянул голову шага на два, на три назад.
   А сеньор Руй, решивший, что чудовище, как это обычно делают змеи, приготовилось выбросить голову для нападения, низвергся с облаков своих грез в собственный стиснутый правый кулак, меч сверкнул, взлетел вверх, и сеньор Руй сделал выпад, причем лезвие меча при ударе издало дребезжащий звук, будто им вслепую рубили наотмашь в мастерской жестянщика или на свалке щебня; и этот лязг яснее всяких слов сказал о никчемности меча и о его бессилии. Однако что-то промелькнуло в воздухе, отлетев в сторону, в придорожные кусты: то была верхушка фиолетового рога, красовавшегося на лбу дракона.
   Но сам дракон, похоже, не был расположен к игре - или просто оторопел. Ибо он повернул могучую голову направо, убрав ее с дороги, и сразу вслед за тем весь гигантский кряж его туловища, нараставший от длинной шеи до зубчатого наспинного хребта высотой с дом и сбегавший далее к бесконечно длинному хвосту, проволокся мимо рыцаря, отскочившего в сторону, и этот плавный разворот, если принять во внимание массу и размеры зверя, был исполнен поистине совершенной грации. А чудовище уже с шумом и треском уползало лесом вправо, вниз по склону, оставляя за собой опустошенную просеку, и уползало с такой скоростью, что за ним не угнаться было даже на коне.
   Сеньор Руй стоял как вкопанный и смотрел на свой меч, на котором появились две зазубрины. Правая рука еще ныла от сильного удара. Так он стоял долго. Что-то звякнуло сзади. Он обернулся, увидел Говена, чье белое как полотно лицо выделялось на буро-коричневом фоне леса, увидел стремянных, робко жавшихся поодаль и во все глаза глядевших на своего хозяина как на сказочного богатыря, увидел лошадей - и верховых, и вьючных. Говен опустился перед ним на одно колено и поцеловал руку, сжимавшую меч. Сеньор Руй провел левой рукой по его волосам, потом неловким движением засунул меч в ножны.
   - Вы величайший герой всех времен! - воскликнул Говен, не подымаясь с колен. - Вы на наших глазах обратили дракона в бегство...
   Сеньор Руй подошел к своему коню и похлопал его по шее.
   - Поехали... Скоро устроим привал, - сказал он наконец. - Туда! - И махнул рукой в сторону, откуда они приехали.
   Говен ошеломление уставился на него.
   - А Монтефаль?.. А герцогиня?.. И потом, в той стороне лес, может быть, кончится быстрее! Иначе нам опять придется ехать недели три, - робко выговорил он.
   - Ну, раз так... - ответил сеньор. - Тогда - по коням, и в Монтефаль! И они поскакали рысью, несмотря на то что дорога еще некоторое время шла в гору.
   2
   Спустя дней восемь после встречи с господином и повелителем лесов они устроили очередной привал на отлогом, лишь кое-где поросшем кустарниками холме. А на другое утро, не успели они проехать и получаса, стволы все заметнее стали расступаться, будто подаваясь под напором открытых просторов: лес, вне всякого сомнения, кончался. Сеньор Рун выслал вперед пешего дозорного, и вскоре тот, запыхавшись, прибежал обратно и рассказал о необозримом крае, далеко раскинувшемся во все стороны, о селениях, дорогах и церквах, а особенно о крепости со множеством башен и ворот, видневшейся в глубине долины.
   - Это Монтефаль, - сказал Родриго.
   И он велел прицепить к древку копья треугольный флажок - свой знак вольного рыцаря, - надел на голову шлем, а на левую руку щит с зеленой и золотой поперечными полосами, до сих пор лежавший внутренней стороной кверху на одном из вьючных седел, и натянул на руки тяжелые перчатки. Destrier тем временем был снаряжен как для турнира, и Родриго взмахнул в седло. Каждый из стремянных достал из вьюка по серебряному охотничьему рогу и, держа его у бедра, подбоченился на коне; так радостно и уверенно они давно себя не чувствовали.
   А Говен надел свой лучший, плотно облегающий кожаный камзольчик и панталоны - цветов своего сеньора. И они припустили сначала рысью, а потом, когда лес поредел, и галопом.
   Когда они, прискакав на опушку, осадили копей на мягком лугу, когда их взорам, как необъятный сине-зеленый вал, открылся новый простор, в котором перемешалось четкое и размытое, явственно различимое и подернутое дымкой, - тогда у них за спиной, троекратно сыгранная стремянными, победно грянула фанфара вольных рыцарей де Фаньесов, не раз скликавшая более ражих предков Родриго на веселую охоту.
   А издалека - казалось даже, что прямо с летнего неба, привольно раскинувшегося над ними, - через несколько мгновений донеслись с зубцов крепостных стен, из глубины долины, щедрые и все нараставшие ответные призывные звуки; то были трубы Монтефаля.
   Как один день пролетели последующие недели. Лишь на мгновение задерживались они на подернутом дымкой небосклоне - там, где проступали контуры далекого и, похоже, довольно большого города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей, - и вот уж еще одна из этих недель завершилась воскресной службой в замковой часовне Монтефаля, часовне с темными стенами, которая скорее заслуживала названия храма или даже собора и которая, однако, терялась в обширных герцогских владениях, как случайный мрачный тон в этом изобилии золотых крыш и башен из белого и светло-желтого камня. Кое-где сверкали и синие, как молния, купола. И повсюду на этом широко раскинувшемся холме были сады - сады простые и висячие, узкие и маленькие садики, взбегавшие вверх и сбегавшие вниз вдоль высоких наружных стен; они соединялись лестницами и лесенками, приводившими на уютные балкончики или заключенными в крытых переходах, выложенных изнутри голубым лазуритом; и вдруг, на очередном повороте, сквозь проем мавританской арки взгляд срывался и падал вниз, ошеломленный разверзшейся перед ним бездной, в которой улица, вал и ров казались там, внизу, совсем крохотными. Совершенно незаметно по этим извилистым дорожкам в тени садов и аркад можно было подняться куда угодно, вплоть до самой верхней башни замка, причем у вас даже не возникало ощущения подъема.
   Словно пленной была жизнь в этом лабиринте, то и дело открывавшем взору новые, еще неведомые кущи в садах и погруженные в полумрак или прошитые солнечными нитями огромные комнаты, порога которых дотоле не переступала нога человека.
   Как один день пролетели эти недели, но при всем том время будто и не текло, и все, что происходило, оставалось в настоящем и повисало в замершем времени, как дым в неподвижном вечернем воздухе или как облака на безветренном летнем небе; еще слышал сеньор Руй цокот копыт под собой на подъемном мосту при въезде в замок, гром труб над собой в надвратной башне, еще видел вдали дворцовую лестницу, сбегающую от парадного входа на просторный двор, видел на ней шумящие волны застывшей в ожидании свиты, мягкие маслянистые переливы парчи, серебряное свечение доспехов и посреди всего этого маленькую, хрупкую темноволосую женщину, от которой все держались на отдалении, будто ее окружала угроза; лишь он один соскочил с коня и зашагал прямо к ней вверх по лестнице, все выше и выше, и навстречу стальному звону его доспехов она благосклонно спустилась на две ступеньки. Слышал он и то, как он по ее настоянию все рассказывает ей, сидя подле нее в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов; и собственный голос звучал для него очень трезво, что, впрочем, вполне соответствовало манере рассказа.
   - Стало быть, вы обратили в бегство дракона, - молвила она, и потом вдруг: - А где тот обломок фиолетового рога?
   Когда он ответил, что обломок, верно, так и валяется в кустах, справа от дороги, он ощутил на себе ее быстрый взгляд как вызов.
   И все это равно могло происходить и нынче, и вчера, и месяц назад...
   Сеньор де Фаньес видел герцогиню ежедневно, а дважды или трижды чести быть принятым ею удостоился Говен. У пажа, которому вскоре предстояло посвящение в рыцари, она брала уроки игры на лютне.
   - Ваш паж, - сказала она однажды сеньору де Фаньесу, - рассказывает о приключении с драконом так живо, что, когда я слушаю его, мне кажется, я сама была при этом. Он любит вас безмерно и почитает как героя.
   В соборе, где Говей в рыцарских доспехах нес почетную вахту в ночь перед своим посвящением, гудел орган во время торжественной мессы и свет падал сверху и с боков отвесными стрелами и пучками, пробиваясь сквозь курившийся голубоватым дымом фимиам. Свершал церемонию марешаль Лидуаны, и свершал ее мечом сеньора де Фаньеса: о том попросил Говен. А после юный рыцарь получил в дар от своего бывшего господина меч, на котором остались две зазубрины - след удара о голову дракона.
   И теперь у сеньора де Фаньеса был другой оруженосец, сын английского графа, очень смышленый мальчик, с прозрачно-белой кожей и рыжими волосами. С ним он играл в шахматы, полулежа на оттоманке, в одном из ступенчатых садов перед отведенными ему покоями, высоко над высокими крепостными стенами и над всей долиной. Время от времени сеньор надолго задерживал пешку или ладью в руке, но смотрел он не на доску, а вдаль, в сторону горизонта, на котором вырисовывались очертания другого, похоже, довольно большого, города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей.
   А маленький граф делал вид, что ничего не замечает, и никогда не выказывал удивления, будто всецело занятый игрой.
   Однажды сеньор послал пажа за вином. Когда" кувшин появился на столе рядом с шахматной доской, он поднял глаза и увидел перед собой Говена тот встретил маленького англичанина и взял у него кувшин, чтобы еще раз услужить своему бывшему господину. Теперь перед сеньором де Фаньесом стоял молодой рыцарь, одетый уже в цвета собственного дома, в длинном плаще, ниспадавшем с плеч; а знак его достоинства, широкий белый пояс из оленьей кожи поверх камзола, украшен был мечом сеньора де Фаньеса.
   - Вот нежданная радость, мой друг. Садись, - сказал Родриго, встав со своего стула.
   Паж тихо подошел сзади и налил сеньорам полные кубки.
   Окрестностей почти не было видно: все тонуло в золоте падавших искоса лучей солнца, которое уже запылало багрянцем и зажгло буйным свечением зелень листьев и краски цветов, густыми гирляндами обвивавших крепостные стены.
   - Тут живешь, как в зачарованном царстве, - сказал Говен, устремив взор вдаль, в золотую паутину солнечного света.
   - Да, я могу себе представить твои чувства, - ответил Родриго, не поднимая взгляда.
   - А вы? - спросил юноша, явно озадаченный таким ответом.
   - Я не зачарован и, как видно, едва ли уже смогу когда-либо стать зачарованным.
   - Здесь, при дворе, - после некоторого молчания сказал Говен, - есть немало рыцарей, что почли бы за великую честь быть вашими посланцами у герцогини и просить для вас ее руки.
   - Этого, похоже, ждут с нетерпением?
   - Похоже, что так.
   - И удивляются, что я медлю?
   - По-моему, да.
   - Я видел ее в глазах дракона, - вдруг сказал Родриго и в ответ на растерянный, изумленный взгляд Говена заговорил взволнованно и быстро; опустившись на оттоманку, он тут же снова встал и говорил уже как бы в пространство, вперив взор в вечерние дали: - Я видел ее там, Лидуану, как и все, что было и есть в моей жизни, все сразу, не только прошлое, но, по-моему, и будущее. И для меня, когда мы въезжали в замок, ее фигурка там, на лестнице, была как бы совершенно сама по себе, маленькая, хрупкая, темная, без всякого ореола новизны - или будто явившаяся из какого-то иного мира. Монтефаль не станет моим приключением, и целью моей он не был, я это понял сразу, еще не успев вынуть ногу из стремени. Здесь все залито светом, таким легким и ясным. А там вон, кстати, вдали, в лучах заката, контуры другого, похоже, довольно большого, города... Не удивляйтесь, сеньор Говен, но я вижу все ясно и четко, и немножко дальше этой крепости, и мне интересно, что за силуэты проступают там, на горизонте. Но они уже не манят меня. Вот это и отличает мою сегодняшнюю жизнь от моей прежней и вашей теперешней. Вы можете испытывать тоску по женщине, или по дальним краям, или по тому и другому одновременно, ибо тот ореол, о котором я говорил, может окружать не только страны, но и отдельного человека, а бывает, что он окружает и ту или иную вещь или давно позабытую местность...
   Глаза Говена зажглись темным блеском; и напряженный интерес в них, похоже, вызван был не одним лишь дружеским участием.
   - Мы слишком поздно, - продолжал Родриго, - приходим к тому, что составляло и составляет суть нашей жизни, - к средоточию, стало быть. После встречи с драконом я отчетливей вижу заросшую сочными травами зеленую долину, прорезанную ручьями, в зеркале которых темнеет прибрежная зелень и становится глубже, на оттенок ближе к бурой черноте дна, высвечиваемого солнцем. Какая высокая трава! И виднеются мельницы. Одна из них... сожжена и заброшена.
   Оба помолчали. Солнце уже скрылось за зубцами стен и иглами церковных колоколен города на горизонте.
   Родриго быстро подошел к Говену и обнял его за плечи.
   - Ты уже носишь белый пояс, - сказал он с улыбкой, - но любишь ты, как паж. Что же до меня - я отправлюсь дальше в путь.
   Они еще стояли так вот рядом, и Говен положил руку на плечо своего прежнего сеньора, как вдруг на них с вершин крепостных башен обрушилась истинная гроза - то запели трубы, и все время, пока крепость, куда ни глянь, полнилась непривычным оживлением, этот беспрестанный немолкнущий гром низвергался на них, как водопад, заглушая все и вся.
   3
   На том же месте, где много недель назад лес отпустил из своего плена сеньора де Фаньеса и его свиту, вдруг объявились новые всадники.
   Похоже, приключение, целью которого был Монтефаль, входило у рыцарей в обычай.
   На сей раз это был немец, сеньор Гамурет Фронауэр.
   Ему тоже пришлось повествовать и о своем странствии, и о встрече с драконом, сидя подле герцогини в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов. Призваны были и Родриго с Говеном. Фронауэр, добродушный великан ростом с лесную ель, со взъерошенной белокурой гривой, рассказывал о своих похождениях на латыни, которой всяк тогда владел, рассказывал не торопясь, со вкусом, примешивая к своей речи немецкие слова и целые предложения и то и дело с видимым удовольствием прикладываясь к кубку.
   - Двадцать томительных дней тряслись мы по этому лесу - в нем ведь, с позволения сказать, не погарцуешь, так и едешь сонным цугом, - и я уже совсем было верить перестал в эту тварь и всякие там басни. Но вот сорванцу моему, - он тряхнул белокурой гривой в сторону своего оруженосца, стоявшего у него за спиной и следившего за всем смешливыми шустрыми глазами, - сорванцу моему вынь да положь дракона, пристал и все тут; так и пришлось напролом сквозь колючий кустарник ломиться. А кругом тишь да гладь. Позже, однако же, нам довелось наскочить...
   Так он рассказывал - обстоятельно, неспешно, а расторопный верный "сорванец" то и дело подскакивал к столику с кувшином и кубками, стоявшему справа от его господина, и наливал снова.
   Бравому Фронауэру в этом приключении едва не пришлось туго. Примерно на том же месте, что и сеньора де Фаньеса, его перехватил змей, только на сей раз чудовище, видать, лучше выспалось, держалось весьма бодро и вполне расположено было к жуткой игре; к счастью, аппетит в нем и на этот раз не разыгрался при виде людей, затянутых в кожу и железо. Сеньор Гамурет, оставивший, подобно де Фаньесу, пажа и стремянных при обезумевших и, стало быть, совершенно не годившихся в дело лошадях, бодро ринулся в атаку, но вдруг обнаружил, что со всех сторон окружен змеем, свернувшим свое гигантское тело в кольцо, - окружен будто валом, но валом движущимся, потому что расходившийся змей с неуклюжей прытью завертелся по кругу, точно его вдруг обуяло желание укусить себя за хвост, и не обращал ни малейшего внимания на человечка в серебре и железе, который стоял в центре этого исполинского круга и перед глазами которого, подобно бегущей цепи холмов, мелькал то высоко вздымавшийся, то снова опадавший огромный драконий хребет. Рослые охотничьи псы Фронауэра - он прихватил с собой четверых - бесновались с обеих сторон кольца, норовя вцепиться зубами в змея; против роговой брони и наростов то были, конечно, бессильные потуги, но псы с их остервенелым лаем и прыжками, казалось, лишь увеличивали удовольствие, получаемое чудовищем от этого хоровода, и заставили его совершенно забыть о заключенном в кольцо рыцаре; слева же и справа от дороги лес валился, как подкошенный, так что летели и щепки, и стволы. Но странный этот плен сеньора Гамурета длился не долго, и времени на раздумье у него тоже было немного, ибо в тот самый момент, когда он вознамерился обрушиться на змея с мечом, по растревоженному лесу неожиданно - к счастью для Фронауэра, надо сказать! - пронеслось огромное стадо оленей. Это стадо, видимо, заинтересовало дракона гораздо больше всяких там шавок и серебряных человечков, потому что он разомкнул кольцо, ринулся, круша лес еще беспощадней, вдогонку за спугнутой поживой и был таков.
   А Фронауэру стоило немалых трудов отозвать назад обезумевших собак.
   Одну из них он велел слугам привести в залу; не долго думая, раскрыл ей пасть и, раздвинув клыки, показал герцогине два зуба, сломанных о чешую дракона.
   - Стою я в этом сатанинском котле и думаю: ну, дело мое швах, - так описал сеньор Гамурет свое состояние в центре ужасного круга. - А паж и мои кнехты с лошадьми, те тоже не меньше меня струхнули, аж пот прошиб.
   - Однако же вы успели сбить у чудовища, прежде чем оно спаслось бегством, вот это украшение с головы! - заметила Лидуана и указала на фиолетовый рог, который еще прежде был внесен на шелковой подушке и положен у подножия герцогского трона. - Ваша храбрость достойна всяких похвал.
   Она перевела взгляд с Фронауэра на сеньора де Фаньеса.
   - С позволения сказать, - несколько оторопело ответил сеньор Гамурет, какая уж тут храбрость. Не очень-то расхрабришься, когда на тебя несется целая гора. А что до этого рога, то я его не сбил, а нашел позже, чуть подальше от того места, где мне повстречался дракон.
   - А где этот рог лежал? - спросила герцогиня, слегка подавшись вперед. - В лесу или прямо на дороге?
   - Мы нашли его справа от дороги, в кустах. По правде говоря, не мы, а собаки. Вдруг они все сбежались туда, сбились в кучу, подняли лай, визг. Мы, понятное дело, решили поглядеть. И не удивительно, что они его нашли: у штуковины у этой такой сильный запах! Я бы сказал, сладковатый и довольно тонкий.
   - Ах, вот оно что! - воскликнула Лидуана. - Все время, пока вы тут сидели и рассказывали, сеньор Гамурет, я думала, откуда этот странный аромат, и решила потом, что вы употребляете очень редкостные и изысканные благовония.
   - Вот уж чего никогда в жизни не употреблял! - сказал Фронауэр, несколько озадаченный, и, возможно, заподозрил даже, что над ним собираются поиздеваться. Легкая морщинка прорезала его лоб над коротким прямым носом.
   - Сеньор Родриго, скажите, чем это пахнет? - улыбнувшись, спросила Лидуана и знаком велела пажу поднести рог испанцу.
   Руй де Фаньес наклонился над странным трофеем, который он недавно, обливаясь смертным потом, добыл у дракона. Полузакрыв глаза, он вдохнул этот запах. Лицо его хранило совершенную серьезность. Лишь несколько мгновений спустя он поднял взгляд, но, когда медленно заговорил, смотрел не на Лидуану.
   - Наверное, так пахнет в заросших сочными травами зеленых долинах, прорезанных тихими ручьями, в зеркале которых темнеет, отражаясь, прибрежная зелень. Вполне возможно, что там и растут цветы с таким вот терпким и тонким ароматом, как у этого змеиного украшения.
   - Это вы хорошо сказали, - промолвила Лидуана, и наступило молчание.
   Сеньор Говен, настроение которого заметно омрачилось в первый момент по прибытии Фронауэра, потом несколько ожил. Но все-таки юношей владело немалое беспокойство, и оно-то однажды привело его в ступенчатые сады под аркадами, расположенные перед покоями его бывшего господина.
   Он нашел сеньора де Фаньеса лежащим на оттоманке с закрытыми глазами. А позади прикорнул его паж, склонив головку на подлокотник тяжелого кресла. На маленьком столике рядом с оттоманкой стоял кувшин с вином и лежала шахматная доска, но фигуры на ней либо валялись на боку, либо были небрежно сдвинуты.
   Говен остановился в углу маленькой галереи и прислонился к стене, на которой в лучах солнца сверкали разноцветные черепицы. С миниатюрных колонн свисали пышные зонтики соцветий. Теплое летнее небо кое-где прорывалось сюда, нависая большими синими лоскутьями, а вдали, над горизонтом, раздвигалось вольно и широко.
   Здесь был покой. Здесь мир, который мы то и дело из страха и загнанности сердца оставляем без внимания, мир, мимо которого он сам, Говен, проходил полный тревоги, - здесь этот мир вступал в их жизнь отовсюду, как в дом с множеством ворот. Здесь резвился мотылек, и он тоже, с его легкими и случайными порывами, был заключен для стороннего взора в эту оболочку умиротворенности и покоя.
   По видимости, оба дремали - и сеньор, и паж.