Доктор Нонна. Рискованные связи (сборник)

   – Да, да, дорогой ты прав, – девушка опустила глаза в тарелку и вдруг решилась. – У меня для тебя есть новость. Я беременна.
   Профессор побледнел.
   – Я уже в курсе. Ты хочешь мне что-то сказать?
   – Это твой ребенок, – неуверенно пробормотала Алена. – Я тебе не изменяла.
   – Дорогая, мы прожили с тобой два года и ты ни разу не забеременела. Так? – Лена согласно кивнула. – Я бесплоден, так что мое отцовство исключается. – Голос профессора стал напряженным. – Ты догадываешься, от кого ребенок?
   Закружилась голова, и Леночка положила руки на стол, чтобы не упасть.
   – Господи, за что мне это? – прошептала она и посмотрела на домработницу.
   Вздохнув, Евдокия перекрестилась.
   – Грех уж больно срамной. Как же тебя угораздило?
   Кивнув на Ольгу, Леночка взяла бокал с вином, жадно выпила половину.
   – Подружка присоветовала и даже на каталочку помогла залезть.
   – Чо? – возмутилась Ольга. – Я пошутила, а ты поверила. Я до него даже не дотронулась, видимость делала.
   – Понятно. – Опустив голову, Леночка смотрела на тарелку с недоеденным салатом. – Хорошо, я перееду в общежитие. Аборт сделаю, мне ребенок не нужен. Буду, как Оля, жить рядом с институтом.
   – Правильно Ольга говорит, ты абсолютная дура, – профессор отвернулся от бывшей любовницы и смотрел в окно, чтобы не видеть красивого лица и телячьего беззащитного взгляда.
   – Ты погоди расстраиваться, – быстро заговорила домработница, – Аркадич, он умный, он придумает…
   – Не встревай, Дуся! – Нирберг вытер салфеткой рот. – Да, Леночка, есть идея, которая может тебя спасти. По нашим… – он быстро взглянул на Ольгу. – По моим подсчетам, срок у тебя уже большой. Аборт можно делать только криминальный, а денег на него тебе никто не даст… Все-таки какая ты безалаберная, вечно за тебя нужно думать.
   Лицо Нирберга исказило не то сочувствие к Леночке, не то недовольство от потери любимой игрушки.
   Евдокия откровенно всхлипывала, настраиваясь на худшее. Ольга пила вино.
   Леночка сидела безучастно, ждала, что же теперь будет.
   – Тебе повезло, Леночка. Реанимационные работы в нестандартных ситуациях при наступлении комы – тема научной работы моего друга. Он, кстати, когда прошли слухи о ваших м-м-м… приключениях в морге, даже опубликовал пару дельных статей. Хотя он, несомненно, человек увлекающийся и позволил себе несколько некорректных примеров. Да, о чем это я?
   – О Петре Яковлевиче, – сердито напомнила Ольга.
   – Да! Леночка, ты мне все-таки человек не чужой… была. И случай с тобой произошел уникальный. Короче, мы с Петром Яковлевичем Радужным решили сложиться деньгами и провести этот опыт… Будем наблюдать тебя, исследовать. После опубликуем совместную работу. И не одну.
   – Я стану подопытной крыской?! – Девушка, не сдерживаясь, зарыдала. – Но я не хочу ребенка! Он мне не нужен! Я даже не поняла, от кого он!
   – Преступная халатность, – нравоучительно заявил Нирберг, – я себе такого никогда не позволял.
   На его заявление все три женщины промолчали, зная, что за свою профессорскую карьеру Семен Аркадьевич смог убедить «быть с ним ближе и ласковее» не один десяток студенток.
   – Ты здесь, конечно же, не останешься, – продолжил Нирберг, – оформляем академический отпуск, и едешь в Химки. Мы тебе там присмотрели квартирку. Скромную, но чистенькую.
   – А с кем вы ее присмотрели? – Лена стала успокаиваться и с интересом посмотрела на бывшего любовника.
   – С-с-с… – Семен Аркадьевич посмотрел на уверенное лицо Ольги. – С Петром Яковлевичем, конечно.
   – Спасибо, – искренно поблагодарила Леночка.
   Если бы она в этот момент взглянула на Евдокию, то прочла бы по ее губам: «Действительно дура».
   Химки – район большой. Одной стороной он примыкает ко МКАДу, другой уводит в сторону Московской области и скоро соединится с Зеленоградом. Немного осталось, километров десять.
   В самом окончании Химок, перед лесами Зеленограда, Леночке сняли квартиру в хрущевском доме. Однокомнатная, двадцатиметровая, с окнами на помойку. Домашнего телефона не было, мусоропровод отсутствовал, бачок в туалете треснутый, ванная с ободранной эмалью. Зато свобода! Ее девушка оценила не сразу, не привыкла.
   Меж тем ее жизнь постепенно налаживалась. Говорят, что чем труднее достался ребенок, тем его больше любишь. Леночке беременность не приносила никаких неприятностей. Не было ни токсикоза, ни головокружений, аллергий ни на какие продукты.
   Раз в две недели она оправлялась не в районную женскую консультацию, а в пирацетальный центр, где сдавала анализы всего, чего можно, проходила УЗИ, в том числе и в 3Д-формате.
   Из сокурсников к ней приезжали Серега с Катей. Вроде бы сочувствовали, но больше всего их привлекал борщ, приготовленный самой Леночкой, и блинчики с печенью, привозимые Евдокией.
   Тетя Дуся ездила к любимице нелегально, Семен Аркадьевич этого не поощрял. Хотя Леночка пару раз замечала в Центре его фигуру за стеклянными дверями. Будь она побоевитее, может, он бы простил ее, но в доме профессора безраздельно главенствовала Ольга.
   В очередной приезд Евдокия выставила на кухонный стол банки с едой и села на табурет.
   – Силов моих больше нету, Аленушка, заела меня твоя подружка. Обычно полюбовницы Аркадьича начинали наглеть только на второй год, а эта на второй месяц. Ой, наплачется с нею Аркадьич, ой устроит она ему сладкую жизнь.
   – Ты мне лучше про нее не говори, – тихо попросила Леночка. – Она мне тут на днях звонила, хотела приехать, поболтать.
   – Ага, поболтать. Хотела новых сплетен рассказать, да еще что-нибудь об Аркадьиче выспросить, чтобы его еще больше к себе привязать. Ты зачем ей про секс с профессором рассказала? Она ж его теперь крепко держит за эти, дай бог памяти, за яйца.
   – Мне неудобно стало, Евдокия, они же квартиру оплачивают, питание.
   – Они! – Яковлевич и Аркадьич, а не твоя профурсетка! Я тебя предупреждала! А ведь Аркадьич тебя единственную через два года не хотел менять.
   Заплакав, Евдокия вытерла нос бумажным платочком.

ГЛАВА 5

   На адаптацию в Греции Андрею потребовалась неделя. Все это время он, переживший клиническую смерть, утешал Александра, который тоже не поверил в инфаркт отца, зная о его прекрасном здоровье.
   Самое печальное было в том, что Сашка не мог выехать в Россию, чтобы помочь матери с похоронами. Через подставных лиц он выслал денег и через них же обещал дальнейшую поддержку.
   Андрей, читавший прессу, следя за статьями о гибели Бориса Ивановича, не нашел сообщений о своей смерти. Тишина стала понятной, когда появились публикации о полумистическом случае в морге. Вопрос рассматривался только с одной стороны – оживление. Куда девалось тело после воскрешения, никого не волновало.
   Прошла неделя-другая, и все успокоилось. Нужно было продолжать жить.
   Если Андрея интересовал вопрос бизнеса сам по себе, из спортивного желания добиться наилучшего результата, то Гена и Саша должны были кормить семьи.
 
   Бизнес в Греции кардинально разнился с бизнесом в России. Но к хорошему привыкаешь моментально, и друзья, закаленные в экономических боях законодательной неразберихи, в ведении двойной и тройной бухгалтерии, в умении строить многоступенчатые схемы, легко вписались в новый бизнес.
   В каждой стране есть основополагающая сельская культура. В Китае – рис, в Белоруссии – картошка, во Франции – виноградники, в России – хлеб, в Греции – оливы.
   Деревья росли, как в России яблони в совхозах, – ровными рядами. Ухоженные, подстриженные, побеленные и подвязанные сетками, дабы при ветре не ломались ветки, но, главное, чтобы плоды не клевали птицы.
   Урожай свозили на завод, сушили, сортировали по размеру и спелости. В зависимости от сортировки часть употреблялась для отжима масла, другая консервировалась в стеклянных или жестяных банках. Особого внимания требовали большие, увесистые маслины, их паковали в специальные коробки и рассылали в северные страны, чтобы реализовывать в ресторанах и крупных универмагах.
   Жмых и отбраковка шли на удобрение все тех же оливковых деревьев и других сельскохозяйственных культур.
   В такой бизнес вступили и трое друзей.
   Качественное оливковое масло – продукт дорогой, в России большим спросом пользоваться не может. Политику и экономику великой родины все еще трясло от переворотов и революций, и от этой тряски деньги оседали в карманах и на счетах очень небольшого количества людей. Большинство населения оказалось в нищете.
   И тогда три товарища ввели на заводе новую линию по разливу масла. Она занималась исключительно дешевым маслом третьего отжима, к тому же слегка разбавленного. Пятилитровые банки пошли в России на ура. На нем жарили и парили недорогие блюда в заводских столовых, в придорожных кафе и в пирожковых забегаловках.
   Как обычно, через два месяца стабильного бизнеса Андрей заскучал. Вечера он проводил то в клубах, то в гостях у Гены и Саши. Однако и это не слишком развлекало его. Счастливая семейная жизнь штука хорошая для самой семьи, а вот наблюдать за нею со стороны – занятие скучное, и Андрей, попив пивка, уходил часов в девять вечера.
   Периодически Андрей знакомился в клубах с девушками, но Греция – страна патриархальная и на близкий контакт шли редко. Приходилось пользоваться своими соотечественницами, украинками и грузинками, которые валом валили за границу в надежде выйти замуж или, на худой конец, заработать денег.
   Встречаться больше двух раз с девушками у Андрея не получалось. Как только они узнавали, что у него в Греции успешный бизнес, а также хоть и небольшая, но вилла, потенциальные невесты становились приторно внимательными, то есть назойливыми.
   Гена и Саша, обжившиеся в своих домах, стали больше интересоваться здешней системой образования. Их дети занимались в детском садике, работающем полдня и дававшем не столько свободу их мамам, сколько начальное образование. Жены друзей стали активно изучать язык и осваивать систему скидок в магазинах.
   Но Андрей так быстро перестроиться не мог, его постоянно тянуло в Россию. Он выписывал все центральные газеты и настроил в телевизоре российские телепрограммы.

* * *

   Утро начиналось с овсяной каши и сладкого чая с лимоном. Затем Леночка не спеша шла в магазин, покупала что-нибудь свеженькое: молоко, фрукты, газеты. Выходить из дома она старалась каждый день.
   Было странно жить одной и делать то, что хочется. Обычно девушка подчинялась чужой воле или обстоятельствам, а теперь все зависело только от нее самой. Требовалось только следить за своим здоровьем.
   Один раз она набралась смелости и вечером поехала в театр Ленком. Была среда, но народу оказалось много, полный зал. Давали «Женитьбу Фигаро» Бомарше. Леночка получила огромное удовольствие. И теперь каждую среду она стала ездить в театр или ходить в музеи и на выставки.
   К своему удивлению, девушка с особым вниманием присматривалась к мужчинам. Ее раздирало желание заняться сексом. Объектом вожделения становились и молодые парни, и мужчины в возрасте. Главное, чтобы они не были похожи на Нирберга и не имели живота.
   Но мужчины обходили Леночку стороной. Чем она их отпугивала, девушка не понимала и винила во всем свою изменяющуюся фигуру.
   С пятого месяца беременности начал активно расти живот, увеличилась грудь и проснулся зверский аппетит.
   С ужасом глядя на себя в зеркало, Леночка смирилась с тем, что полгода как минимум спать с мужчина ей не придется. Был бы муж, он бы постепенно привыкал к изменениям в фигуре супруги. Но кто прельстится ею, растолстевшей и пузатой? Только извращенцы.
   Иногда она просыпалась с надеждой, что никакой беременности нет, все рассосалось само собой.
   Ну почему миллионы женщин мечтают о детях, лежат в больницах, усыновляют и удочеряют сирот, а у нее нежеланный ребенок и беременность протекает идеально, даже токсикоза нет.
   В минуты, когда Леночка подумывала о том, чтобы перечитать учебник по гинекологии для того, чтобы избавиться от плода, ее живот сжимался, и непонятный голос не то души, не то совести, бубнил: «Не смей, не имеешь права. Не любишь – не люби, но дать жизнь ты обязана».
   Однажды позвонила мама. Ей почему-то захотелось навестить дочь.
   – Мам, только не говори, что соскучилась, – ответила Леночка.
   – Соскучилась, доча, – голос матери звучал устало, – с отцом все время ругаемся, мальчики меня не слушаются. А тут путевку от отдела образования выдали, бесплатную, в пансионат в Пятигорск. Ехать все равно через Москву, я и хотела по пути к тебе в гости заскочить, может, какое-нибудь красивое платье мне дашь.
   – Мам, – Леночка даже прикрыла глаза, сдерживая чувства. Ей тоже очень захотелось увидеть маму, – я переехала обратно в общежитие, мне даже негде тебя принять. Нас здесь пять человек в одной комнатушке. Но я могу встретить тебя на вокзале. И платье привезти, и свитер, и обувь.
   Они договорились о времени встречи.
   Стоял морозный ноябрь, и Леночке пришлось перешивать пуговицы на дубленке, чтобы она сошлась на животе и груди.
   В назначенный день, собрав в сумку вещи, которые она надевала только несколько раз, девушка поехала на Казанский вокзал. Дорога заняла два с половиной часа, и Лена опоздала к прибытию поезда на десять минут.
   Мама стояла на пустой платформе. В дешевеньком пальто, обрюзгшая, не накрашенная, она смотрелась несчастной пожилой женщиной.
   – Мама, – девушка обняла ее, поцеловала, – ты что такая бледная?
   – Плохо себя чувствую. Мне же путевку по болезни дали. Как ты? Как беременность? Я с тобою в свое время ой как намучилась, а с мальчишками легко ходила.
   – Я тоже легко хожу, и тоже мальчик. Я тебе тут вещи набрала, красивые и модные. – Она протянула пакет. Мать смотрела на нее не отрываясь. – Ты чего, мам?
   – Мало я тебе внимания уделяла, все на Ваньку оглядывалась. А зря. Чужая я теперь и мужу, и детям. Какая же ты, Леночка, красивая. Надо было тебя больше баловать. А за ребенка ты не беспокойся. Когда родишь, я к тебе перееду, помогу. В Касимов его не отправляй, отец со света сживет.
   Не сдержавшись, Аленка еще раз поцеловала мать.
   – Как будет, так и будет. У тебя когда поезд на Пятигорск?
   – Вечером, с Курского вокзала. Проводишь меня? А то я могу заплутать в метро.
   Проводив мать до поезда, Алена помахала ей.
   Возвращалась она еще дольше – три часа. Приехала в квартирку уставшая и расстроенная.
   Вечером, неожиданно для себя, Леночка достала почитать не любовный роман или детектив, а учебник по общей терапии. Она поглядывала то в телевизор, то в книгу. Так учиться было гораздо интереснее. Никто ее не подгонял и не контролировал, как это обычно делал Семен Аркадьевич.
   Впервые Леночка улыбнулась, представив, как реагирует Ольга на контроль профессора, какие у нее напряженные отношения с Дусей, которая исподтишка наверняка по-своему мстит ей.
   После шестого месяца Леночка стала реже ездить в Москву, сил на театры и музеи не хватало. У нее был необычно большой живот, и она боялась, что, несмотря на показания УЗИ, родится двойня. Но Петр Яковлевич успокоил, что у нее многоводие.
   – Ничего страшного, просто будет крупный ребенок. Вот, возьми.
   Взяв конверт с деньгами, успокоенная Леночка вернулась домой, к учебникам.
   Теперь тетя Евдокия приезжала каждую неделю. Сидела с утра до обеда, помогала убирать квартиру и готовить еду.
   Сейчас она выгружала продукты, привезенные из дома, в холодильник. Для «навещания» Леночки она снимала свое вечное домашнее платье и переодевалась в праздничное.
   – Так-то она аккуратная, ничего не скажу. Но весь дом держать не может, то есть не хочет. А чего я должна за нею убирать? Не королева, сама пусть в спальне полы моет да тюль стирает. Ты вот, Аленушка, в отдельной комнатке спала, а она из постели Аркадьича не вылезает – боится, что он отвыкнет. Хозяин, смотрю, все чаще на работе да с друзьями засиживается, домой не спешит. Верный признак: скоро он ее погонит. На своем веку вас знаешь сколько навидалась? Но такой чучундры, как Ольга, не видела. А ты, наоборот, самая тихая. Ты какой сегодня супчик хочешь?
   – Вермишелевый на молоке. Раньше терпеть его не могла, а теперь по две тарелки съедаю.
   Мальчик родился здоровенький, три килограмма шестьсот граммов, ростом пятьдесят два сантиметра. День рождения – двадцать первого ноября. Дата странная. Ни скорпион, ни стрелец. Астрологи уверяют, что знаков зодиаков не двенадцать, а тринадцать, и несколько дней в ноябре как раз приходятся на знак Змееносца. У него свои особенности – и хорошие, и плохие, смотря как и куда повернет судьба.
   В центре гинекологии Леночка провела месяц – Петр Яковлевич и другие специалисты наблюдали за здоровьем ребенка.
   На общем совете было решено назвать ребенка Славой – слава богу, что родился.
   Кто-то из медицинского персонала решил заработать или сам Яковлевич расстарался, но вокруг Лены и Славика опять поднялась шумиха. На острожные замечания медиков, что ребенок родился от человека, впавшего в кому, вся желтая пресса и даже некоторые телевизионные каналы с удовольствием вещали: «Совершенно здоровый мальчик родился от покойника!!!»
   Грудного молока от Леночки так и не дождались. Она сознательно не сцеживалась, не желая вызывать лактацию, и через несколько дней молоко перегорело.
   Когда Славочку первый раз стали перепеленывать, Лена увидела около пупка, который осторожно обрабатывала студентка-сиделка, странную родинку, похожую на паучка.
   «Еще и меченый», – подумала она.
   Мальчик был миленький, молчаливый… и не родной. Не ощущала она в себе тех чувств, которые должны быть у фанатично любящих матерей.
   Из роддома Леночку забирали Евдокия, Нирберг и Петр Яковлевич. Довезли до квартирки на машине, и тетя Дуся осталась помогать на три дня. Семен Аркадьевич вообще не хотел уезжать, но Ольга звонила каждый час, требовала возвращения.
   Через три дня Леночка осталась одна. За прошедший месяц она практически не притрагивалась к ребенку. Сначала его на неделю поместили в барокамеру и ухаживали за ним медсестры, а после три раза в день заходила медсестричка и помогала ей пеленать и купать ре-бенка.
   Проводив Дусю, Лена надеялась выспаться, но, обычно такой спокойный, Славик ночью просыпался и плакал, требуя чего-то. От еды он отказывался, подгузники были сухими, а соску он выплевывал. Наверное, его нужно было покачать на руках, но Алена не смогла этого сделать.
   Через неделю она научилась менять подгузники и кормить ребенка по расписанию. Особенно ей нравилось гулять. Сидишь во дворе, читаешь роман или учебник. Тишина. Никто нервы не треплет. А там, глядишь, кто-нибудь приедет в гости. Дуся не считается, она ездила через день.
   На смотрины приезжали однокурсники. Они дарили подарки, напивались под манную кашку, делились впечатлениями детства и, если не забывали заглянуть в кроватку, хвалили Славика за красоту и спокойствие.
   Но Новый год Леночка встречала одна, вернее со Славой. Было завидно слышать из-за стены застольные песни и веселые крики, видеть за окном фейерверки и разноцветные петарды. Лена проплакала полночи, пока не заснула.
   Не видели мальчика только два таких близких, правда, в далеком прошлом, человека. Ольга и мама. С Ольгой Леночка не хотела встречаться ни в коем случае, а до мамы не могла дозвониться вторую неделю.
   Ей позвонил отец и будничным пьяным голосом сообщил, что мама Мария умерла в больнице от рака, о котором не говорила дочери. Сегодня были похороны. И лично он дочь больше видеть не хочет. Это она, Леночка, довела мать до болезни своим позорным поведением.
   После звонка из дома депрессия Леночки достигла предела. Не хотелось жить.
   Оставив ребенка дома, она сходила в аптеку и купила снотворных таблеток, которые ей выписал Петр Яковлевич, и бутылку водки.
   В квартире молодая мама застала Дусю.
   – Ты чего же дите одного бросила? – спросила та, гремя на кухне кастрюльками.
   – У меня мама умерла.
   Пройдя в комнату, Леночка поставила на стол бутылку и только потом пошла раздеваться.
   Дуся заночевала в Химках. Женщины пили водку и до двух часов ночи жаловались друг другу на жизнь.
   Утром неожиданно позвонила Ольга.
   – Слушай меня внимательно, королева из-под Рязани. Не родись красивой, а родись счастливой. Скоро закончится твоя лафа. Я, кажется, уломала Нирберга, и мы усыновим твоего ребенка. А с квартиры ты съедешь и денег больше получать не будешь. Не хрена мои денежки тратить.
   – Ты чего побледнела, – Дуся вышла из ванной, вытираясь полотенцем. – Курва, что ли, звонила?
   – Она. Предупредила, что ребенка заберет Нирберг и что мне нужно съезжать с квартиры.
   – Дела-а. – Дуся заглянула в кроватку. – С жильем я никак не помогу, сама приезжая, а в общежитие тебе не вернуться. Ненавидит тебя Ольга. Завидует красоте твоей и тому, что Аркадич забыть тебя не может… Ай ты мой красавчик, Славочка.

ГЛАВА 6

   За прошедшие полгода Андрей решил не только расширить бизнес, но и стать менее зависимым от Гены и Александра. Просчитав возможный риск, прибыль и то, что обстановка в Российской Федерации постепенно все-таки стабилизируется, он начал экспортировать оливки и маслины не в банках, а на развес, а также местную водку и вина.
   Друзья Андрея поняли и поддержали. Они сосредоточились на оливах и купили пять гектаров оливковых деревьев.
   Для контроля и новых контрактов необходимо было ехать на родину. Из соображений безопасности хотели командировать управляющего заводом – Софокла Папилоса. Он учился в Саратове на инженера-технолога и бегло говорил на русском языке. Грек с удовольствием готовился к поездке, но, как всегда, вмешалась судьба.
   Просматривая за завтраком газеты, Андрей увидел статью о младенце, которого нерадивая мамашка родила от покойника. Осталось отсчитать девять месяцев от восьмого марта и получить точную дату рождения мальчика.
   За две недели набралось много материалов, в том числе и исследования профессора Петра Яковлевича Радужного. Внимательно их прочитав, Андрей решил, что к его ребенку это не имеет отношения. Он сам заставил себя впасть в кому, и серьезных повреждений в его теле на момент соития не было.
   Через месяц он решился.
   На совместном субботнем пикнике на вилле Геннадия, когда детишки друзей бегали по газону, играя в войнушку, а жены раскладывали по тарелкам салаты, Андрей разлил по бокалам граппу и подал выпивку друзьям. Гена и Саша сидели в шезлонгах, греясь на осеннем солнце.
   Встав перед ними, Андрей улыбнулся.
   – Ребята, в Россию полечу я.
   – И с чего это? – лениво спросил Гена, наблюдая за своими детьми – мальчиками трех и пяти лет. – Софокл хотел навестить в России свою студенческую любовь.
   – Навестит за свой счет, а не фирмы. Я стал отцом…
   – Святым духом, что ли? – оживился Саша. – Или по Интернету?
   – Я вам не говорил, все выглядело слишком странно и нереально. Короче, в последнюю ночь перед побегом я оказался в морге.
   – Эту хохмочку мы помним, – перебил Гена, – ты ближе к отцовству.
   – Так вот, там меня изнасиловали две девушки. На второй я не смог притворяться покойником, так сказать, ожил и кончил.
   – Ма-лад-ца! – восхитился Саша. – В любое время, в любом месте. Ролевые сексуальные игры отдыхают. А чего ты всполошился? Анька! – неожиданно закричал он. – Отпусти Вадика, он же младше тебя! Не бей!
   – Вот видишь, – Андрей качнул бокал в сторону лужайки с детьми. – А мне играть не с кем. Короче, я еду за сыном. Заберу его сюда. И сам проконтролирую все наши контракты.
   На оформление бумаг по сделкам и въездной визы ушло две недели.
   В Москву Андрей прилетел вечером, ближе к ночи. Заплатив большие деньги, добрался до центра города и снял номер в гостинице. Спал в эту ночь плохо, думал, по каким каналам будет вычислять адрес той ненормальной, что от него родила. Вопросы по контрактам его волновали гораздо меньше.
   Еле дождавшись утра, Андрей отправился в медицинский институт, где работал Петр Яковлевич Радужный.
   Разговор у них был недолгий. Петр Яковлевич немного расстроился, что впавший в кому пациент не умер. Но, с другой стороны, уникальный случай уже вошел в его диссертацию, и судьба Леночки его интересовала только с научной стороны. А тут такой подарок – объявившийся папаша готов взять мальчишку себе.
   – Как мне найти сына? – спросил Андрей.
   – Очень просто, – обрадовался Радужный. – Она живет где-то в Химках… не помню, где именно, был там только один раз, когда мы привозили Леночку из роддома. За рулем сидел Сема, так что я дорогу не запомнил.
   – А давайте-ка я его навещу. Уточню адрес.
   Просчитав в уме все варианты, Петр Яковлевич решил, что с молодого человека, решительно настроившегося на усыновление, можно содрать неплохие деньги.
   – Тысячи долларов хватит? – понял сомнения доктора Андрей.
   – Маловато будет. Мы квартиру оплачивали, питание. Сейчас содержим.
   – А хотите, чтобы вышла публикация с генетическим доказательством, что труп – это я, вполне живой человек? А я расскажу, что не был в коме, а просто подшутил над студентками. В одной газетной статье была такая версия.
   Петр Яковлевич побледнел. Ему так нравилось находиться в центре внимания коллег и совсем не хотелось осложнений…
   – Давайте тысячу. А адрес Леночки я действительно не знаю. Вам придется ехать к профессору Семену Аркадьевичу Нирбергу.
   Дверь открыла пожилая круглая тетка. На ней было темное длинное платье и яркий передник в оборках.
   – К профессору, молодой человек, без звонка не приходят, – и она попыталась закрыть дверь.
   – Я по поводу Лены и ее ребенка.
   – А журналистов мы вообще не любим, – посуровела женщина и опять потянула дверь на себя.
   Не дослушав, Андрей отодвинул ее и шагнул в квартиру.
   – Мне очень срочно. Где профессор?
   – Аркадьич! К нам кто-то вперся! Вас спрашивают!
   Андрей прошел по коридорам, заглядывая во все комнаты.
   Профессор лежал на диване в гостиной и с первого взгляда не понравился Андрею.
   – Здравствуйте, меня зовут Андрей Звонарев. Я приехал, чтобы узнать адрес моего сына, которого родила ваша близкая знакомая, Леночка.
   Чтобы выглядеть солиднее, Нирберг встал с дивана и пересел в кресло.
   – Я не обязан вам верить, молодой человек. В роддоме в палату к Леночке ушлые журналисты и под видом медсестер проникали, и под видом родственников. А вы из каких будете?
   – Я из морга. Она от меня родила.
   Андрей снисходительно рассматривал пожилого молодящегося мужчину.
   – И такие объявлялись, деньги требовали. Я вызываю милицию. Не шучу.
   Ощутив исходящую от профессора волну ненависти, Андрей наклонился к креслу и посмотрел Семену Аркадьевичу в глаза. И заговорил медленно, чуть покачивая головой:
   – Ты от меня зависишь, ты боишься меня и, чтобы не было неприятностей, говоришь мне адрес Елены.
   Раскачиваясь в одном ритме с Андреем, Нирберг прикрыл глаза.
   – Она живет в Химках, на улице…
   Выходя из квартиры, Андрей столкнулся с домработницей.
   – Слышь, папаша новоявленный, ты давай, поспешай. Она только что звонила, просила меня приехать, чтобы я ребеночка забрала, а то она собирается таблетки пить. Нервов, вишь, у нее на нелюбимое дитя не хватает. Или подожди, я с тобою поеду.
   Андрей на секунду растерялся, но тут же взял себя в руки.
   – Нет, я думаю, что смогу справиться сам, – возразил он.
   Со стороны кабинета послышался протяжный голос.
   – Ду-у-уся. Мне пло-о-хо!
   – Ну, езжай тогда. Чего встал? Иди, я за тобою дверь закрою.
   Андрею казалось, что у двери в квартиру Лены он стоит не меньше получаса, он уже подумывал о том, чтобы взломать дверь. Для контроля еще раз нажал на кнопку звонка и прислушался.
   В квартире послышались детский плач и какая-то возня. Затем дверь открылась, у него даже не спросили «кто там?». На него смотрела девушка в ситцевом халате, с распущенными волосами, босая.
   Она стояла, переминаясь с ноги на ногу.
   – А где тетя Дуся?
   – Я за нее.
   Андрей вошел в квартиру.
   – А вы кто? – спросила Леночка, равнодушно глядя на гостя.
   – Отец твоего, вернее, моего сына.
   Реакция на его слова была не такой, какую Андрей ожидал. Девушка смотрела на него большими коровьими глазами и моргала, мало чего понимая. И тут он догадался, что она действительно что-то приняла. Разговор о таблетках оказался не просто угрозой.
   Андрей, захлопнув входную дверь, прошел в комнату. На столе лежала пеленальная подушка. Чуть сбоку, рядом с тарелкой с недоеденными пельменями, стояли детские бутылочки с соками и кашей, бутылка минеральной воды и лежали пупырчатые упаковки таблеток. Одна из них была пустой.
   Андрей оглянулся на Лену. Ее взгляд уже стекленел, теряя осмысленность. И в этот момент Андрей понял, что ему совершенно не жалко эту женщину. При живом малыше позволить себе уйти от проблем – эгоизм высшей пробы.
   – Иди в туалет и постарайся вызвать рвоту.
   Послушно повернувшись, Лена вышла из комнаты.
   Детская кроватка стояла в углу. Сторона, где обычно располагаются прутья, была завешена теплой пеленкой.
   На всю жизнь Андрей запомнил те несколько шагов, которые он прошел к своему сыну. Он не знал, что его ожидает, как выглядит его сын, есть ли у него отклонения, не уродлив ли он. И вместе с тем чувствовал, что уже любит его. Любого.
   В кроватке под теплым одеяльцем, в байковом чепчике, в распашонке с закрытыми ручками лежал младенец и смотрел на Андрея большими темно-синими глазами. Мальчик был необычайно красив. У Андрея возникло непреодолимое желание взять его на руки. Он поднял одеяло, и ребенок задрыгал ножками, замахал ручками, закряхтел.
   – Ему пора есть. Сейчас дам бутылочку…
   Андрей обернулся. Лена стояла в проеме двери. Бледная, равнодушная, мокрая после умывания.
   – Ты не кормишь грудью?
   – Нет. Молоко сразу перегорело. Он сначала был очень спокойный, а теперь все время плачет… Я уже не помню, когда спала три часа подряд.
   Малыш в кроватке кряхтел все сильнее и, сморщившись от обиды, что на него мало обращают внимания, заплакал.
   Не сдержавшись, Андрей взял его на руки и прижал крохотное личико к своей щеке. Мальчик тут же успокоился, засопел и сделал чмокающее движение. От ребенка пахло молоком и тем необычайным запахом, которым пахнут только родные дети.
   – Где его еда? – спросил Андрей, не в силах отпустить малыша с рук.
   – Вот.
   В его правую руку Лена вложила бутылочку с теплой смесью.
   Удобнее устроив сына на левой руке, Андрей поднес бутылочку к ротику малыша. Тот моментально засопел, смешно поглощая смесь. Он старательно пыхтел, высасывая кашку из бутылочки.