Страница:
Долгова Елена
Хранитель талисмана
Елена Долгова
Хранитель талисмана
фантастический рассказ
I.Проводник
Луи Ренар наклонился пониже, всматриваясь в едва заметные - словно птица коснулась пером - следы на песке. Цепочка отпечатков, путь ящерицы-агамы, огибала бархан и обрывалась возле куста пустынной колючки. Хищник? На песке осталась лежать одинокая чешуйка, большая, с человеческий ноготь, она не могла принадлежать убитой ящерице. Верблюд за спиной человека вновь беспокойно переступил, бубенчик на шее животного печально шелестел, словно не отваживаясь на громкие, уверенные звуки.
Джамал терпеливо ждал, пока упрямый француз поднимется с колен, привычным жестом стряхивая с белых брюк мелкие песчинки. Путь от высохшего русла Узбоя до Сумбара, путь на юго- восток, через зной центральной пустыни, с самого начала казался ему безумным предприятием. Однако, звонкая монета сделала свое дело - проводник молчал, делано равнодушно рассматривая косые дорожки, оставленные на песке ветром. --Что это? --Не знаю, таксыр . Может быть, варан. Большой голодный варан. --Ты опять шутишь? Варан прошел, не оставив следов? --Я не сказал, что он прошел здесь. Ветер дует везде. Проводник пожал плечами и опять отвернулся, скользя взглядом узких блестящих глаз вдоль изогнутой линии бархана. Ренар потрогал подержал на ладони мутную чешуйку - она явно не принадлежала варану -- и, поколебавшись, сунул ее в футляр для образцов, подвешенный к поясу. --Трогаем дальше. Верблюды легли на песок, принимая на спину привычный груз слабых и неуемных двуногих существ, колокольчик забормотал в такт размеренным шагам свою бесконечную жалобу. Ренар отвел утомленный взгляд от мутно-белого марева горизонта. Зной и песок уже отметили его лицо сухим, ранящим загаром. Песок, местами прорезанный чахлыми кустами колючки мягкоупруго осыпался под ногами животных. Шли без тропы. Француз подумал о фляге, но старательно прогнал искушение - выпитая вода на короткое время пропитывала потом рубашку, создавала иллюзию облегчения, и тут же бесследно испарялась. Перегретый воздух дрожал, похоже, собираясь породить очередную фата-моргану. Мираж пустыни, в отличие от реальности, появляется и исчезает безмолвно. Вчера это были всадники. Призрачные кони шли вереницей. В полной тишине мерно покачивался строй пик, бесшумно мотали головами низкорослые лошади, не звякали стремена. Всадник, скакавший впереди, взметнул султаном и повернул покрытую островерхим шлемом голову. На какой-то миг Луи показалось, что он вот-вот увидит лицо полководца, но воздух задрожал, обволакивая ломким маревом неподвижные черты. Ренар испытал разочарование, смешанное с облечением - ему уже чудились жесткие контуры обнаженного черепа. Коренастые всадники на низких, косматых конях, черной вереницей ушли куда-то в раскаленный зенит.
Француз покачал головой и криво усмехнулся воспоминаниям - его рационализм отторгал странную притягательность пустынной иллюзии. Далеко на юге, за бесконечной грядой мягко обрисованных песчаных холмов лежала древняя дорога Субетея. Там, мимо отрогов южных гор, вдоль русла Сумбара и Атрека, ревели нещадно гонимые животные, унося от стрел и клинков кочевников драгоценное тело живого наместника бога на земле -- беглого хорезм-шаха. На драгоценный пол мечети полегли под мечами победителей последние защитники Самарканда и тридцатитысячный отряд нойонов Джеме и Субетея погнал коней на юг, к Балку, чтобы, хлынув лавиной с гор, взять цветущие города долин. Джеме вырезал или щадил жителей по своему усмотрению, пока не узнал, что султан Мухаммед бежал по краю черных песков в отдаленную провинцию Хамадан. Беглецы и погоня уходили на запад. Трижды тридцать три раза "наполнялся бокал горизонта до краев кровью алой зари", пока шах, потерявший страну, не увидел морской прибой Каспия. Там, на плоском блюде безлюдного острова, он умер, и о нем не плакал никто - ни избиваемый пришельцами народ, ни бросившие повелителя сановники, ни смуглые насурмленые жены, покинутые шахом в горных крепостях Мезендерана. Это было потом. А вначале...
Ренар устроился поудобнее меж мохнатых горбов. Записи остались в марсельской квартире - они не нужны - каждое слово надежно врезано в память.
...Беглецы отчаянным рывком уходили на запад. Ревели навьюченные поклажей бактрианы, усталых сановников несли отощавшие за месяцы скитаний породистые скакуны. Нуйир ал-Мулька Зузани, садр хорезм-шаха, вез в тюках достояние обреченного повелителя - немного золота, уже не способного купить ни верности солдат, ни дней жизни. Золото ссыпали в кожаный мешок, опустив сверху лакированный ларец. Бархатное гнездо под крышкой ларца хранило Голубую Розу Долин - бесценный алмаз, которому не было ему равных под солнцем. Нуйир ал-Мулка Зузани не торопился умирать, как не хотели смерти прочие сановники свиты, воины, верблюды, ящерица на склоне бархана и сам шах Мухаммед. Уста Зузани скрепляло благоразумие, однако, в сердце его давно поселился страх, а где долго живет страх, там вьет гнездо предательство. За поясом садр припрятал свиток и красная ал-тамга, печать вождя победителей, скрепляла обещания хана, данные Нуйиру ал-Мульке взамен клятвы принести голову побежденного Мухаммеда...
Ренар явственно представил себе утонченную, легкую вязь древней рукописи Ала ад-Дина Руххи. Неизвестно, сколько раз и чем наполнялся этот пресловутый небесный бокал, пока тайное не сделалось слишком явным. Во всяком случае, садр-предатель не дошел с отрядом бухарцев до Каспия и смерть хорезм-шаха наступила хоть и скоро, но от естественных причин - вмешалась обычная пневмония. Легенды нередко лгут, еще чаще - скрывают правду за прихотливыми извивами сказки. Рукопись не обманывала в самом главном - Голубая Роза Долин, алмаз-цветок, сердце легенды, действительно когда-то существовал. Ренар смахнул слипшиеся волосы со лба, поднял голову и уперся взглядом в непроницаемую спину Джамала. Cогнутый хребет и опущенные плечи проводника, казалось, излучали равнодушное недоверие.
...Погоня тоже шла на запад, степные кони дышали в затылок беглецам, а изменник не стоил погребения, однако безысходность уже пеплом лежала на повелителе. Опечалясь, он сказал: да будет так -- и последние верные солдаты хорезм-шаха, оттащили в пески и зарыли мертвое тело Зузани. Небесный бокал наполнялся еще многократно, и свита хорезм-шаха достигла, наконец, берегов Каспия. Уцелевшие в скачке тюки сняли с бактрианов, люди согласились приютить беглецов и золото пошло в уплату жителям Гургана. Лишь Розы Долин не досчитался шах - ларец оказался пуст. Мертвый садр-изменник нанес прощальный удар еще живому повелителю - Нуйир ал-Мулька унес с собой в песок тайну голубого алмаза, а мертвые хорошо хранят свои тайны...
Ренар перестал бороться с искушением - снял с пояса флягу и сделал глоток. Теплая солоноватая влага смочила пересохшее небо, но почти не принесла облегчения. Манускрипт Руххи не обрывался на истории бегства хорезмшаха. Шах отправился в счастливые райские кущи, но это уже не имело для преследователей никакого значения -- тридцатитысячное войско кочевников, следуя по пятам за беглецами, вторглось в цветущие области южного побережья, наводя настоящий, а не эпический ужас. Жители Казвина так боялись жестокости осаждавших, что кончали с собою, не дожидаясь конца штурма, в Мераге оцепеневшие от страха люди сотнями безропотно позволяли резать себя. История неслась галопом на спинах на косматых лошадей и вершилась жалами пик. Голубая Роза Долин осталась где-то на обочине, и постепенно канула в словесный туман легенды. На сите логики, отделившей шелуху домыслов от золотой крупы фактов, осталось немного: Ала ад-Дин Руххи вскользь описывал место погребения Зузани как подножие скалы с тремя вершинами, растущей посреди песков. Рост камня следовало отнести к поэтическим преувеличениям, скорее, он мог разрушиться под воздействием ветра и песка, и Ренар выбросил из головы заманчивую идею -- до тех пор, пока не узнал у колодцев Узбоя, что Трехглавый Камень, не обозначенный ни на одной карте, и в самом деле существует... --Джамал! Проводник обернулся. Глаза-щелочки, казалось, улыбались, но нижняя часть лица оставалась каменно-спокойной. --Остановимся здесь. Верблюды неторопливо опустились на колени, Джамал, что-то неразборчиво бросив, принялся распаковывать тюки.
Тьма поспешно упала на пески - как будто невидимая рука задернула плотный полог. Ренар, подбрасывая в костер мелкие сухие ветви сломанного саксаула, всматривался в глухую черноту. В отдалении - ночь скрадывала настоящее расстояние -- мерцала пара зеленых, светящихся точек. Точки двигались по кругу, временами исчезали, чтобы вспыхнуть в другом месте. Хищник? Пару раз французу показалось, что он слышит мягкие, осторожные шаги. Спящий Джамал в свете костра как никогда напоминал статую -- Ренар не стал будить проводника, осторожно достал пистолет и взвел курок. Сухой щелчок металла прозвучал неожиданно громко. Огоньки мигнули напоследок и исчезли. Джамал неожиданно потерял невозмутимость истукана, беспокойно перевернулся во сне, откинув руку, пробормотал что-то не незнакомом языке. Ренар замер, вслушиваясь, вглядываясь в насторожившуюся, потревоженную темноту, ночь дышала едва ощутимым ветром, шептала шелестом осыпающегося песка, острые, злые лучи крупных, чужих звезд кололи глаза. Холод ночи, вытеснив дневной зной, упрямо боролся с теплом костра. Ренар метнул в пламя кусок дерева - круг света немного расширился. В тот же миг что-то грузное, приземистое, но проворное, метнулось сквозь зыбкую границу света и тени в темноту, волоча за собою тяжелый хвост. Ренар прицелился, метя по вновь мелькнувшим светлячкам глаз. Сухой треск выстрела разорвал осторожную, бархатную тишину. Пронзительный визг царапнул слух, невидимое в темноте грузное тело шумно забилось, расшвыривая песок. Зашевелились беспокойно потревоженные верблюды. Ренар помедлил - идти в темноту не хотелось - невидимый пришелец, повозившись, утих. Джамал проснулся и сел, забавно вертя головой. --Стрелял, таксыр? --Да. Кто-то пришел из темноты. Проводник, против обыкновения, ничего не ответил, поднял над головой горящую ветвь, пятаясь еше расширить круг света. Казалось, костер и людей накрыл черный, непроницаемый колпак. Ночь молчала, стих даже шорох ветра. --Спи, таксыр. Это просто бродячий дух. Здесь старое, плохое место. Спи. Я покараулю. Ренар вытянул ноги, укрывшись кошмой. Рядом мирно дышал косматый бактриан. Сон пришел незаметно, тонкой, зыбкой вуалью отделив от иллюзии реальность. Ветер тихо шелестел, где-то снова осыпался песок, черный бархатный полог колебался, белесые звезды мигнули, превращаясь в серебряные бляшки, нашитые на черную ткань. Ткань извивалась складками, шевелилась, надуваясь балахоном. Балахон шевельнулся, черная фигура повернулась, открывая бледное, не тронутое загаром лицо. Ренар попытался рассмотреть незнакомца, но ему мешал взгляд, упершийся прямо в его, Ренара, глаза. Радужки неизвестного отливали янтарно-желтым, взгляд давил, в нем чувствовалось равнодушное терпение, присущее хищным птицам. Ренар собрался с силами и попытался шевельнуть губами, язык плохо слушался, собственный голос казался чужим. --Кто ты? Старик с желтыми глазами молчал. --Ты кто? Желтоглазый отвернулся и растворился в на миг ожившей темноте. Занавес немой черноты сомкнулся за ним, где-то вдалеке насмешливо прошелестели бубенчики.
Ренар проснулся, когда белесое солнце уже поднялось над краем барханов. Джамал возился неподалеку, перекладывая тюки. Беспокойно переступали верблюды. Луи откинул кошму, встал и огляделся. К его немалому удивлению, следов ночного пришельца нигде не обнаружилось - песок с северной стороны все еще хранил следы верблюдов, людей, с юга был девственно чист - его украшали лишь аккуратные ребристые бороздки, сотавленные ветром. Ни трупа хвостатого гостя, ни крови. --Джамал! Ты видел что-нибудь? Прводник молча смотрел куда-то в сторону и Ренару впервые пришло в голову, что там, у колодцев Узбоя, он черезчур поспешно доверил свою жизнь этому молчаливому уроженцу востока. Ждамал повернулся, солнце осветило смуглое лицо - теперь оно казалось открытым, честным, но одновременно встревоженным. --Таксыр, нужно вернуться. Ренар подавил готовое сорваться проклятье. Бунт проводника никак не укладывался в его планы. --Почему нам нужно возвращаться? --Здесь плохое место, таксыр. Дух пустыни, голодный дух, он ищет кого-нибудь. Вернемся, таксыр. Пусть дух найдет другого и насытится - потом вернемся. Ренар ощутил слепое бешенство - он бессилен против местных суеверий -- это проигрыш по всем статьям. Если проклятый смуглый идол откажется вести маленькую экспедицию на юг, останется лишь тащиться по собственным следам к Узбою и искать там другого проводника. Отказ от тщательно взлелеянного плана казался немыслимым - Ренар усилием воли подавил ярость и окинул взглядом наглого туземца. Потрепаная одежда проводника обвисла, казалось, ее владелец съежился и уменьшился в размерах. Круглое лицо потеряло каменное спокойствие и почти выражало мольбу. Обжигающий гнев требовал выхода. Ренар подчеркнуто медленно вынул пистолет, взвел курок, поднял ствол и выразительно посмотрел на Джамала. --Если ты не идешь на юг - ты мне не нужен. Никчему зря тратить воду. Проводник в упор посмотел на Луи - в глазах стыла серая обреченность - и промолчал. Ренар прикинул - сможет ли выстрелить при надобности -- если противник кинется прямо на него, ничего другого не останется - и тут же мысленно выругался. Не стоило, пожалуй, начинать переговоры с угроз. Теперь, даже если Джамал подчинится, придется каждое мгновение ждать от него удара ножом или иной пакости. Проводник с видимым усилием проглотил комок в горле - дернулся кадык, обтянутый сухой кожей -- и молча кивнул, опустив сморщенные веки. Ренар слегка расслабился. --Я понимаю - дух пустыни. Извини, я погорячился. Не беспокойся, дойдем до Сумбара, и ты получишь двойную плату.
***
Три следующих дня пути прошли относительно спокойно песок, местами прочерченный тонкими цепочками следов, больше не преподносил сюрпризов - ни странной чешуи, ни ночных гостей. Жара слегка спала, многозначительный мираж больше не показывался, раскаленный зенит оставался безжизненно-спокоен. Экспедиция стремительно уходила на юго-восток. Один раз попался колодец - хмурый, ставший совсем неразговорчивым Джамал спешно пополнил запасы воды. Ренар не притронулся к кожаным мешкам, предпочитая не расставаться с оружием -- проводник больше не бунтовал, он почти не разговаривал с французом, но даже слабый налет доброжелательности с его круглой физиономии как будто сдуло пустынным ветром. Первое время Ренар боялся "проснуться с перерезанным горлом", но Джамал, по-видимому, или примирился с поражением, или оставил расплату на потом. Луи забавляло стоическое терпение проводника, однако, на всякий случай он всегда устраивался по другую сторону костра. Джамал, сузив глаза, презрительно отворачивался. Закаты были лиловы, оранжевы и желты. Ночами пустыня дышала - Ренару казалось, он слышит беззвучный зов, порой, на самой грани сна и бодрствования, он силился понять его смысл и даже, кажется, различал слова, но проснувшись утром, не мог вспомнить ничего - пил и ел, привычно следил за Джамалом, собирался в дорогу, мучался от жары, беззвучно уходили часы и путь без тропы стлался под ноги верблюдов.
Трехглавый камень показался на четвертый день.
Ренар прикрыл слезящиеся от яркого солнца глаза, снова открыл их и задохнулся - сердце мелко колотилось о ребра. Скала, описанная Руххи, слегка возвышалась над верхушками соседних барханов, издали напоминая крошащийся зуб. Растрескавшийся местами камень лоснился странным жирным блеском. Скорее всего, это поработал ветер и носимый им песок, но на гребне скалы явственно выделялись три головы. Макушки истуканов покрывали остроконечные клобуки, черты лица почти стерлись- возможно, они их никогда и не было - лишь недобро выделялись могучие дуги бровей и грубые щели ртов время иссекло скалу -- казалось, камень лиц испещрили следы оспы. Два плоских абриса смотрели на север, один на северо- восток. Ренар слез на песок, покинутый седоком верблюд мягко поднялся, качнул лобастой, мохнатой головой и шумно вздохнул. Луи потрепал по шее животное, еще раз оглядел приметы и ощутил прилив бурного, яркого ликование - в этот момент он готов был обнять Джамала. --Станем лагерем. Пока проводник возился с костром, Ренар осмотрелся. Пески вокруг скалы скрепляла редкая пустынная растительность, похоже, здесь ей доставалось больше влаги, чем можно было предполагать. Он потратил полчаса, обойдя вокруг гигантского камня - подножие скалы уходило в почву ровно и чисто, камень сменялся песком так, будто его срезали ножом - в этом однообразном совершенстве было что-то неестественное. Для раскопок у подножия вдвоем скала была велика, слишком велика. С момента смерти Зузани пески огибали валун шестьсот лет - что он, Ренар, надеялся здесь найти? Если даже Голубая Роза действительно была случайно захоронена вместе с телом казненного садра, где она теперь? -- отыскать алмаз в пустыне труднее, чем пресловутую булавку в груде соломы. Беги-беги за призраком удачи... Раскаленная сковородка солнца огнем жгла лицо, камень раскалился и опалял ленивым жаром, отвесная стена твердой породы неприступно уходила вверх. Луи повернул обратно к лагерю - ствол саксаула жарко горел в костре, нехотя булькала вода в котелке, Джамал отошел за барханы - Ренар присвистнул, представив себе возвращение к Узбою ни с чем, в компании с обозленным как демон и унижением проводником. --Эй! Иди сюда, таксыр! Голос Джамала долетал невнятно, приглушенный преградой песчаного холма. Ренар поправил ножны на поясе, переложил пистолет в карман кителя, и не торопять, мягко, по-кошачьи ступая, пошел на зов. Проводник сидел на корточках, вороша песок рукой и беззащитно выставив сгорбленную спину, он обернулся с полоборота и протянул навстречу широкую, короткопалую, бурую от солнца руку - на раскрытой ладони невесомо лежала серая чешуйка. --Варан, Джамал? Проводник промолчал. --И что ты мне хотел сказать? Что опять хочешь сбежать? --Таксыр, ты видел варанов, которые не оставляют следа на песке? Ренар невидимо напрягся, сжимая в кармане рукоять пистолета - пристрелить проводника посреди песков глупо, позволить человеку, одержимому суеверием, убить себя - еще глупее - дьявольщина, что же с ним делать? --Это ветер, Джамал. Ты сам сказал, ветер дует везде. Отдай это мне... Ренар дружелюбно протянул безоружную левую руку. Проводник помедлил. --Дай сюда... Джамал сунул ему находку французу и, развернувшись, нехотя побрел в сторону лагеря.
Остаток дня прошел мирно. Ренар еще раз обошел вокруг налитой жаром скалы - безуспешно, ничего нового. Что-то недоброе в этом месте, безусловно было: изломанные тени неловко распластались на песке, сиреневый закат подчеркнул словно срезанный ножом абрис камня. Чренели пустые глазницы каменных истуканов. Ренар прикинул - если забросить веревку с "кошкой", он сможет попасть наверх и осмотреть вершину гигантского валуна. Едва ли там можно найти останки Зузани, но беспокойное ожидание неизветсно чего побуждало к действию. Тревога, казалось, разливалась вместе с лиловым, пурпурным светом угасающего дня, обволакивала оцепенением, беззвучными волнами заполняла крошечную долину между барханами. Ренар ощутил спиной зуд ленивой, медленно и нехотя приближающейся опасности - на плечи легла невидимая тяжесть, по лопаткам словно мазнул холодно-злой изучающий взгляд, - и тут же равнодушно миновал слишком ничтожную цель. Человек замер, потом медленно, плавно обернулся, стараясь держаться непринужденно. Пусто. Никого. Изучающий то ли отвернулся, то ли просто ушел.
Похолодало и стемнело как всегда внезапно. Ренар хмыкнул, осторожно ступая вернулся к костру. Потрескивали дрова, что-то шелестело в скалах. Джамал уютно устроился у огня, и, нахохлившись, и палочкой помешивал коричнево-мутное варево в котелке. Как ни странно, он улыбнулся почти дружелюбно. Его "таксыр" привычно опустился на песок по другую сторону костра - к дьяволу, подумал Ренар, я не настолько доверчив, чтобы подставлять свою драгоценную глотку ножу человека, похожего на подправленную копию бандита. Джамал добродушно помигал сморщенными веками и откинулся на расстеленый войлок, укрывшись другой кошмой - невинный и почти довольный вид устроившегося на отдых проводника на этот раз привел Ренара в ярость: он позавидовал спокойствию туземца. Джамал прекрасно знал, что до возвращения находится в полной безопасности, к сожалению, этого нельзя было сказать о его нанимателе.
Ночь обвалилась неряшливой грудой черноты. Красноватые угли едва тлели на месте костра. Ренар сел, набросив на плечи войлок и прислонился спиной к еще не остывшей поверхности такого же черного, невидимого в ночи камня, прижался затылком к острым граням - боль на минуту отогнала сон. Где-то в стороне вязко прошуршал осыпающийся песок, и тут же все стихло. Глаза в ночи на этот раз не показывались, угли тлели все слабее, постепенно превращаясь и крошечные алые точки - мелкие огненные цветы распускались, цвели и медленно вяли, время от времени в сторону отлетала отстрая жалящая искра. Спать все же хотелось нестерпимо: веки уже налились свинцом, голова резко мотнулась, падая на грудь - засыпающий вздрогнул. Угли костра теперь отдалились и медленно уходили влево, описывая полукруг. "Я иду. Я встал во сне и бреду, cам не зная куда" -понял он с ужасом и отчаянно дернулся назад, попытавшись удержаться от следующего безвольного, покорного шага. Ноги, отказываясь повиноваться, неловко понесли его вперед. Там, впереди, затаившись в темноте, дышало что-то. Низкое, приземистое, массивное, оно терпеливо ждало, скрывая под грудой тяжелой плоти искорку недоброй жизни, холодную, нечеловеческую печаль и - голод. Ренар сделал еще один шаг, безуспешно попытавшись превратить его в короткий шажок. "А ведь я сейчас умру" - подумал он. Cущество в темноте чуть-чуть шевельнулось, впервые проявляя признаки нетерпения. Добыча брела вперед, спотыкаясь в непроглядной, вязкой черноте. "Мне нужно остановиться. Раз я не могу повернуться, я должен найти другой выход". Ренар не мог даже шевельнуть пальцами рук, не видел, что делается впереди, и при этом - знал, интуиция обострилась невероятно и заменяла отобранное темнотой зрение. Он вновь сделал шаг. Существо во тьме жадно вздохнуло, колыхнулось бесформенным телом, липкий хлыст языка на четверть свисал из пасти... "А-а-а!" -жертва дернулась назад, пытаясь укониться от нового шага, упав навзничь. Затылок вместо мягкого песка ударился о твердую скалу, отозвался привычной болью и Ренар, вздрогнул, ошеломленный. Он не шел - он продолжал сидеть, прислонившись всем телом к скале, голова кружилась от удара о камень, костер давно потух, вместо красноватых точек огненных цветов, по кругу двигались зеленые огни глаз. Рукоять пистолета легко скользнула в руку - грохот выстрелов под аккомпанимент площадной брани привычно разорвал, разметал и смял шорохи ночи. Нещадно поносимый демон пустыни, похоже, в смущении удалился -- невидимые лапы мягко и поспешно затрусили прочь. Ренар успел подумал, что следы шалуна наутро опять, наверняка, не обнаружатся. Искры глаз погасли так внезапно и быстро, что Луи не был уверен, не оказались ли они частью сна. Страх прошел совершенно, пустыня молчала - но в темноте и молчании больше не было ни угрозы, ни терпеливого ожидания, только сонное, вялое спокойствие, Ренар потянул на себя край кошмы, устроился поудобнее и мгновенно уснул, уже на грани сна ощутив запоздалую досаду: выстрелы как будто и не разбудили проводника - тот никак не отреагировал на пальбу и неистовую ругань хозяина.
Причина интуитивной досады обнаружилась утром: среди истоптанного верблюдами песка нашелся лишь один небрежно брошеный тюк поклажи. Верблюды, большая часть воды, провизия и сам Джамал исчезли...
--Сукин сын, богом проклятый подлец и мерзавец! Ренар отбросил в сторону развороченный тюк - удравший знаток пустыни великодушно оставил бывшему хозяину кайло, лопату с коротким черенком -- копай, сколько влезет, моток запасной веревки - с избытком хватит на хорошую петлю, и наполовину пустую кожаную двухлитровую флягу. В кармане лежал разряженный пистолет, патроны кончились ночью -- пошли на бесполезный расстрел песчаного призрака. Еще чуть в стороне нашелся раскрытый и полузатоптанный путевой дневник - Ренар представил себе проводника, на прощание "читающего" перевернутую вверх ногами тетрадь и зашелся лающим, истерическим хохотом. --А я сам великолепен! --Эн-эн-еэээ-н... Смех и крики отразились от скалы и высокого склона бархана, метнулись и затихли, придавленные зачарованной, липкой тишиной места. Ренар поддал ногою пустой, беззащитный мешок, тот отлетел и раздавленным животным распластался на песке. --Идиот, кретин! --И-инннн... Неудовлетворенный этим Ренар немедленно сделал еще одну глупость - погрозил кулаком тупо взирающим на эту сцену каменным головам. Ему показалось, что оскорбленные истуканы угрожающе насупились, хотя ни одна черта грубых каменных лиц не дрогнула. Ящерица-агама взбежала на холмик песка и замерла, равнодушно следя бусинками глаз за буйством одинокого человека. Ренар пнул напоследок моток веревки и тоже затих - солнце поднялось уже высоко, жара брала свое, горло пересохло -- он поднял флягу и отхлебнул немного, тщательно закрыл ее, поклявшись в душе, что не тронет пробку до самого вечера. Кусок тени у подножия скалы ежился и таял по мере того, как солнце двигалось к зениту, Человек сел, поджав ноги, скорчился, стараясь не подставлять себя яростному белесому свету и попытался сосредоточиться. Ближние поселения в пяти днях пути на бактрианах к югу - далеко, без воды, пищи и животных его, Ренара, шансы невелики. Пустынные колодцы без проводника не отыскать, остается скрвомны выбор невелик: можно ждать верной смерти или почти невероятного спасения на месте, можно попытаться уйти на юг -- с теми же шансами, нет, даже с меньшими, потому что без защиты лоскута тени солнце и жажда убьют его еще быстрее. Ренар помотал головой - в воображении сложилась непрошенная картина, не лишенная, однако, мрачной элегантности: вылизанный ветром и песком скелет, облеченный в обрывки европейской одежды, сидит, прислонившись спиной к легендарной скале, с тетрадью на коленях и трубкой в зубах.
Хранитель талисмана
фантастический рассказ
I.Проводник
Луи Ренар наклонился пониже, всматриваясь в едва заметные - словно птица коснулась пером - следы на песке. Цепочка отпечатков, путь ящерицы-агамы, огибала бархан и обрывалась возле куста пустынной колючки. Хищник? На песке осталась лежать одинокая чешуйка, большая, с человеческий ноготь, она не могла принадлежать убитой ящерице. Верблюд за спиной человека вновь беспокойно переступил, бубенчик на шее животного печально шелестел, словно не отваживаясь на громкие, уверенные звуки.
Джамал терпеливо ждал, пока упрямый француз поднимется с колен, привычным жестом стряхивая с белых брюк мелкие песчинки. Путь от высохшего русла Узбоя до Сумбара, путь на юго- восток, через зной центральной пустыни, с самого начала казался ему безумным предприятием. Однако, звонкая монета сделала свое дело - проводник молчал, делано равнодушно рассматривая косые дорожки, оставленные на песке ветром. --Что это? --Не знаю, таксыр . Может быть, варан. Большой голодный варан. --Ты опять шутишь? Варан прошел, не оставив следов? --Я не сказал, что он прошел здесь. Ветер дует везде. Проводник пожал плечами и опять отвернулся, скользя взглядом узких блестящих глаз вдоль изогнутой линии бархана. Ренар потрогал подержал на ладони мутную чешуйку - она явно не принадлежала варану -- и, поколебавшись, сунул ее в футляр для образцов, подвешенный к поясу. --Трогаем дальше. Верблюды легли на песок, принимая на спину привычный груз слабых и неуемных двуногих существ, колокольчик забормотал в такт размеренным шагам свою бесконечную жалобу. Ренар отвел утомленный взгляд от мутно-белого марева горизонта. Зной и песок уже отметили его лицо сухим, ранящим загаром. Песок, местами прорезанный чахлыми кустами колючки мягкоупруго осыпался под ногами животных. Шли без тропы. Француз подумал о фляге, но старательно прогнал искушение - выпитая вода на короткое время пропитывала потом рубашку, создавала иллюзию облегчения, и тут же бесследно испарялась. Перегретый воздух дрожал, похоже, собираясь породить очередную фата-моргану. Мираж пустыни, в отличие от реальности, появляется и исчезает безмолвно. Вчера это были всадники. Призрачные кони шли вереницей. В полной тишине мерно покачивался строй пик, бесшумно мотали головами низкорослые лошади, не звякали стремена. Всадник, скакавший впереди, взметнул султаном и повернул покрытую островерхим шлемом голову. На какой-то миг Луи показалось, что он вот-вот увидит лицо полководца, но воздух задрожал, обволакивая ломким маревом неподвижные черты. Ренар испытал разочарование, смешанное с облечением - ему уже чудились жесткие контуры обнаженного черепа. Коренастые всадники на низких, косматых конях, черной вереницей ушли куда-то в раскаленный зенит.
Француз покачал головой и криво усмехнулся воспоминаниям - его рационализм отторгал странную притягательность пустынной иллюзии. Далеко на юге, за бесконечной грядой мягко обрисованных песчаных холмов лежала древняя дорога Субетея. Там, мимо отрогов южных гор, вдоль русла Сумбара и Атрека, ревели нещадно гонимые животные, унося от стрел и клинков кочевников драгоценное тело живого наместника бога на земле -- беглого хорезм-шаха. На драгоценный пол мечети полегли под мечами победителей последние защитники Самарканда и тридцатитысячный отряд нойонов Джеме и Субетея погнал коней на юг, к Балку, чтобы, хлынув лавиной с гор, взять цветущие города долин. Джеме вырезал или щадил жителей по своему усмотрению, пока не узнал, что султан Мухаммед бежал по краю черных песков в отдаленную провинцию Хамадан. Беглецы и погоня уходили на запад. Трижды тридцать три раза "наполнялся бокал горизонта до краев кровью алой зари", пока шах, потерявший страну, не увидел морской прибой Каспия. Там, на плоском блюде безлюдного острова, он умер, и о нем не плакал никто - ни избиваемый пришельцами народ, ни бросившие повелителя сановники, ни смуглые насурмленые жены, покинутые шахом в горных крепостях Мезендерана. Это было потом. А вначале...
Ренар устроился поудобнее меж мохнатых горбов. Записи остались в марсельской квартире - они не нужны - каждое слово надежно врезано в память.
...Беглецы отчаянным рывком уходили на запад. Ревели навьюченные поклажей бактрианы, усталых сановников несли отощавшие за месяцы скитаний породистые скакуны. Нуйир ал-Мулька Зузани, садр хорезм-шаха, вез в тюках достояние обреченного повелителя - немного золота, уже не способного купить ни верности солдат, ни дней жизни. Золото ссыпали в кожаный мешок, опустив сверху лакированный ларец. Бархатное гнездо под крышкой ларца хранило Голубую Розу Долин - бесценный алмаз, которому не было ему равных под солнцем. Нуйир ал-Мулка Зузани не торопился умирать, как не хотели смерти прочие сановники свиты, воины, верблюды, ящерица на склоне бархана и сам шах Мухаммед. Уста Зузани скрепляло благоразумие, однако, в сердце его давно поселился страх, а где долго живет страх, там вьет гнездо предательство. За поясом садр припрятал свиток и красная ал-тамга, печать вождя победителей, скрепляла обещания хана, данные Нуйиру ал-Мульке взамен клятвы принести голову побежденного Мухаммеда...
Ренар явственно представил себе утонченную, легкую вязь древней рукописи Ала ад-Дина Руххи. Неизвестно, сколько раз и чем наполнялся этот пресловутый небесный бокал, пока тайное не сделалось слишком явным. Во всяком случае, садр-предатель не дошел с отрядом бухарцев до Каспия и смерть хорезм-шаха наступила хоть и скоро, но от естественных причин - вмешалась обычная пневмония. Легенды нередко лгут, еще чаще - скрывают правду за прихотливыми извивами сказки. Рукопись не обманывала в самом главном - Голубая Роза Долин, алмаз-цветок, сердце легенды, действительно когда-то существовал. Ренар смахнул слипшиеся волосы со лба, поднял голову и уперся взглядом в непроницаемую спину Джамала. Cогнутый хребет и опущенные плечи проводника, казалось, излучали равнодушное недоверие.
...Погоня тоже шла на запад, степные кони дышали в затылок беглецам, а изменник не стоил погребения, однако безысходность уже пеплом лежала на повелителе. Опечалясь, он сказал: да будет так -- и последние верные солдаты хорезм-шаха, оттащили в пески и зарыли мертвое тело Зузани. Небесный бокал наполнялся еще многократно, и свита хорезм-шаха достигла, наконец, берегов Каспия. Уцелевшие в скачке тюки сняли с бактрианов, люди согласились приютить беглецов и золото пошло в уплату жителям Гургана. Лишь Розы Долин не досчитался шах - ларец оказался пуст. Мертвый садр-изменник нанес прощальный удар еще живому повелителю - Нуйир ал-Мулька унес с собой в песок тайну голубого алмаза, а мертвые хорошо хранят свои тайны...
Ренар перестал бороться с искушением - снял с пояса флягу и сделал глоток. Теплая солоноватая влага смочила пересохшее небо, но почти не принесла облегчения. Манускрипт Руххи не обрывался на истории бегства хорезмшаха. Шах отправился в счастливые райские кущи, но это уже не имело для преследователей никакого значения -- тридцатитысячное войско кочевников, следуя по пятам за беглецами, вторглось в цветущие области южного побережья, наводя настоящий, а не эпический ужас. Жители Казвина так боялись жестокости осаждавших, что кончали с собою, не дожидаясь конца штурма, в Мераге оцепеневшие от страха люди сотнями безропотно позволяли резать себя. История неслась галопом на спинах на косматых лошадей и вершилась жалами пик. Голубая Роза Долин осталась где-то на обочине, и постепенно канула в словесный туман легенды. На сите логики, отделившей шелуху домыслов от золотой крупы фактов, осталось немного: Ала ад-Дин Руххи вскользь описывал место погребения Зузани как подножие скалы с тремя вершинами, растущей посреди песков. Рост камня следовало отнести к поэтическим преувеличениям, скорее, он мог разрушиться под воздействием ветра и песка, и Ренар выбросил из головы заманчивую идею -- до тех пор, пока не узнал у колодцев Узбоя, что Трехглавый Камень, не обозначенный ни на одной карте, и в самом деле существует... --Джамал! Проводник обернулся. Глаза-щелочки, казалось, улыбались, но нижняя часть лица оставалась каменно-спокойной. --Остановимся здесь. Верблюды неторопливо опустились на колени, Джамал, что-то неразборчиво бросив, принялся распаковывать тюки.
Тьма поспешно упала на пески - как будто невидимая рука задернула плотный полог. Ренар, подбрасывая в костер мелкие сухие ветви сломанного саксаула, всматривался в глухую черноту. В отдалении - ночь скрадывала настоящее расстояние -- мерцала пара зеленых, светящихся точек. Точки двигались по кругу, временами исчезали, чтобы вспыхнуть в другом месте. Хищник? Пару раз французу показалось, что он слышит мягкие, осторожные шаги. Спящий Джамал в свете костра как никогда напоминал статую -- Ренар не стал будить проводника, осторожно достал пистолет и взвел курок. Сухой щелчок металла прозвучал неожиданно громко. Огоньки мигнули напоследок и исчезли. Джамал неожиданно потерял невозмутимость истукана, беспокойно перевернулся во сне, откинув руку, пробормотал что-то не незнакомом языке. Ренар замер, вслушиваясь, вглядываясь в насторожившуюся, потревоженную темноту, ночь дышала едва ощутимым ветром, шептала шелестом осыпающегося песка, острые, злые лучи крупных, чужих звезд кололи глаза. Холод ночи, вытеснив дневной зной, упрямо боролся с теплом костра. Ренар метнул в пламя кусок дерева - круг света немного расширился. В тот же миг что-то грузное, приземистое, но проворное, метнулось сквозь зыбкую границу света и тени в темноту, волоча за собою тяжелый хвост. Ренар прицелился, метя по вновь мелькнувшим светлячкам глаз. Сухой треск выстрела разорвал осторожную, бархатную тишину. Пронзительный визг царапнул слух, невидимое в темноте грузное тело шумно забилось, расшвыривая песок. Зашевелились беспокойно потревоженные верблюды. Ренар помедлил - идти в темноту не хотелось - невидимый пришелец, повозившись, утих. Джамал проснулся и сел, забавно вертя головой. --Стрелял, таксыр? --Да. Кто-то пришел из темноты. Проводник, против обыкновения, ничего не ответил, поднял над головой горящую ветвь, пятаясь еше расширить круг света. Казалось, костер и людей накрыл черный, непроницаемый колпак. Ночь молчала, стих даже шорох ветра. --Спи, таксыр. Это просто бродячий дух. Здесь старое, плохое место. Спи. Я покараулю. Ренар вытянул ноги, укрывшись кошмой. Рядом мирно дышал косматый бактриан. Сон пришел незаметно, тонкой, зыбкой вуалью отделив от иллюзии реальность. Ветер тихо шелестел, где-то снова осыпался песок, черный бархатный полог колебался, белесые звезды мигнули, превращаясь в серебряные бляшки, нашитые на черную ткань. Ткань извивалась складками, шевелилась, надуваясь балахоном. Балахон шевельнулся, черная фигура повернулась, открывая бледное, не тронутое загаром лицо. Ренар попытался рассмотреть незнакомца, но ему мешал взгляд, упершийся прямо в его, Ренара, глаза. Радужки неизвестного отливали янтарно-желтым, взгляд давил, в нем чувствовалось равнодушное терпение, присущее хищным птицам. Ренар собрался с силами и попытался шевельнуть губами, язык плохо слушался, собственный голос казался чужим. --Кто ты? Старик с желтыми глазами молчал. --Ты кто? Желтоглазый отвернулся и растворился в на миг ожившей темноте. Занавес немой черноты сомкнулся за ним, где-то вдалеке насмешливо прошелестели бубенчики.
Ренар проснулся, когда белесое солнце уже поднялось над краем барханов. Джамал возился неподалеку, перекладывая тюки. Беспокойно переступали верблюды. Луи откинул кошму, встал и огляделся. К его немалому удивлению, следов ночного пришельца нигде не обнаружилось - песок с северной стороны все еще хранил следы верблюдов, людей, с юга был девственно чист - его украшали лишь аккуратные ребристые бороздки, сотавленные ветром. Ни трупа хвостатого гостя, ни крови. --Джамал! Ты видел что-нибудь? Прводник молча смотрел куда-то в сторону и Ренару впервые пришло в голову, что там, у колодцев Узбоя, он черезчур поспешно доверил свою жизнь этому молчаливому уроженцу востока. Ждамал повернулся, солнце осветило смуглое лицо - теперь оно казалось открытым, честным, но одновременно встревоженным. --Таксыр, нужно вернуться. Ренар подавил готовое сорваться проклятье. Бунт проводника никак не укладывался в его планы. --Почему нам нужно возвращаться? --Здесь плохое место, таксыр. Дух пустыни, голодный дух, он ищет кого-нибудь. Вернемся, таксыр. Пусть дух найдет другого и насытится - потом вернемся. Ренар ощутил слепое бешенство - он бессилен против местных суеверий -- это проигрыш по всем статьям. Если проклятый смуглый идол откажется вести маленькую экспедицию на юг, останется лишь тащиться по собственным следам к Узбою и искать там другого проводника. Отказ от тщательно взлелеянного плана казался немыслимым - Ренар усилием воли подавил ярость и окинул взглядом наглого туземца. Потрепаная одежда проводника обвисла, казалось, ее владелец съежился и уменьшился в размерах. Круглое лицо потеряло каменное спокойствие и почти выражало мольбу. Обжигающий гнев требовал выхода. Ренар подчеркнуто медленно вынул пистолет, взвел курок, поднял ствол и выразительно посмотрел на Джамала. --Если ты не идешь на юг - ты мне не нужен. Никчему зря тратить воду. Проводник в упор посмотел на Луи - в глазах стыла серая обреченность - и промолчал. Ренар прикинул - сможет ли выстрелить при надобности -- если противник кинется прямо на него, ничего другого не останется - и тут же мысленно выругался. Не стоило, пожалуй, начинать переговоры с угроз. Теперь, даже если Джамал подчинится, придется каждое мгновение ждать от него удара ножом или иной пакости. Проводник с видимым усилием проглотил комок в горле - дернулся кадык, обтянутый сухой кожей -- и молча кивнул, опустив сморщенные веки. Ренар слегка расслабился. --Я понимаю - дух пустыни. Извини, я погорячился. Не беспокойся, дойдем до Сумбара, и ты получишь двойную плату.
***
Три следующих дня пути прошли относительно спокойно песок, местами прочерченный тонкими цепочками следов, больше не преподносил сюрпризов - ни странной чешуи, ни ночных гостей. Жара слегка спала, многозначительный мираж больше не показывался, раскаленный зенит оставался безжизненно-спокоен. Экспедиция стремительно уходила на юго-восток. Один раз попался колодец - хмурый, ставший совсем неразговорчивым Джамал спешно пополнил запасы воды. Ренар не притронулся к кожаным мешкам, предпочитая не расставаться с оружием -- проводник больше не бунтовал, он почти не разговаривал с французом, но даже слабый налет доброжелательности с его круглой физиономии как будто сдуло пустынным ветром. Первое время Ренар боялся "проснуться с перерезанным горлом", но Джамал, по-видимому, или примирился с поражением, или оставил расплату на потом. Луи забавляло стоическое терпение проводника, однако, на всякий случай он всегда устраивался по другую сторону костра. Джамал, сузив глаза, презрительно отворачивался. Закаты были лиловы, оранжевы и желты. Ночами пустыня дышала - Ренару казалось, он слышит беззвучный зов, порой, на самой грани сна и бодрствования, он силился понять его смысл и даже, кажется, различал слова, но проснувшись утром, не мог вспомнить ничего - пил и ел, привычно следил за Джамалом, собирался в дорогу, мучался от жары, беззвучно уходили часы и путь без тропы стлался под ноги верблюдов.
Трехглавый камень показался на четвертый день.
Ренар прикрыл слезящиеся от яркого солнца глаза, снова открыл их и задохнулся - сердце мелко колотилось о ребра. Скала, описанная Руххи, слегка возвышалась над верхушками соседних барханов, издали напоминая крошащийся зуб. Растрескавшийся местами камень лоснился странным жирным блеском. Скорее всего, это поработал ветер и носимый им песок, но на гребне скалы явственно выделялись три головы. Макушки истуканов покрывали остроконечные клобуки, черты лица почти стерлись- возможно, они их никогда и не было - лишь недобро выделялись могучие дуги бровей и грубые щели ртов время иссекло скалу -- казалось, камень лиц испещрили следы оспы. Два плоских абриса смотрели на север, один на северо- восток. Ренар слез на песок, покинутый седоком верблюд мягко поднялся, качнул лобастой, мохнатой головой и шумно вздохнул. Луи потрепал по шее животное, еще раз оглядел приметы и ощутил прилив бурного, яркого ликование - в этот момент он готов был обнять Джамала. --Станем лагерем. Пока проводник возился с костром, Ренар осмотрелся. Пески вокруг скалы скрепляла редкая пустынная растительность, похоже, здесь ей доставалось больше влаги, чем можно было предполагать. Он потратил полчаса, обойдя вокруг гигантского камня - подножие скалы уходило в почву ровно и чисто, камень сменялся песком так, будто его срезали ножом - в этом однообразном совершенстве было что-то неестественное. Для раскопок у подножия вдвоем скала была велика, слишком велика. С момента смерти Зузани пески огибали валун шестьсот лет - что он, Ренар, надеялся здесь найти? Если даже Голубая Роза действительно была случайно захоронена вместе с телом казненного садра, где она теперь? -- отыскать алмаз в пустыне труднее, чем пресловутую булавку в груде соломы. Беги-беги за призраком удачи... Раскаленная сковородка солнца огнем жгла лицо, камень раскалился и опалял ленивым жаром, отвесная стена твердой породы неприступно уходила вверх. Луи повернул обратно к лагерю - ствол саксаула жарко горел в костре, нехотя булькала вода в котелке, Джамал отошел за барханы - Ренар присвистнул, представив себе возвращение к Узбою ни с чем, в компании с обозленным как демон и унижением проводником. --Эй! Иди сюда, таксыр! Голос Джамала долетал невнятно, приглушенный преградой песчаного холма. Ренар поправил ножны на поясе, переложил пистолет в карман кителя, и не торопять, мягко, по-кошачьи ступая, пошел на зов. Проводник сидел на корточках, вороша песок рукой и беззащитно выставив сгорбленную спину, он обернулся с полоборота и протянул навстречу широкую, короткопалую, бурую от солнца руку - на раскрытой ладони невесомо лежала серая чешуйка. --Варан, Джамал? Проводник промолчал. --И что ты мне хотел сказать? Что опять хочешь сбежать? --Таксыр, ты видел варанов, которые не оставляют следа на песке? Ренар невидимо напрягся, сжимая в кармане рукоять пистолета - пристрелить проводника посреди песков глупо, позволить человеку, одержимому суеверием, убить себя - еще глупее - дьявольщина, что же с ним делать? --Это ветер, Джамал. Ты сам сказал, ветер дует везде. Отдай это мне... Ренар дружелюбно протянул безоружную левую руку. Проводник помедлил. --Дай сюда... Джамал сунул ему находку французу и, развернувшись, нехотя побрел в сторону лагеря.
Остаток дня прошел мирно. Ренар еще раз обошел вокруг налитой жаром скалы - безуспешно, ничего нового. Что-то недоброе в этом месте, безусловно было: изломанные тени неловко распластались на песке, сиреневый закат подчеркнул словно срезанный ножом абрис камня. Чренели пустые глазницы каменных истуканов. Ренар прикинул - если забросить веревку с "кошкой", он сможет попасть наверх и осмотреть вершину гигантского валуна. Едва ли там можно найти останки Зузани, но беспокойное ожидание неизветсно чего побуждало к действию. Тревога, казалось, разливалась вместе с лиловым, пурпурным светом угасающего дня, обволакивала оцепенением, беззвучными волнами заполняла крошечную долину между барханами. Ренар ощутил спиной зуд ленивой, медленно и нехотя приближающейся опасности - на плечи легла невидимая тяжесть, по лопаткам словно мазнул холодно-злой изучающий взгляд, - и тут же равнодушно миновал слишком ничтожную цель. Человек замер, потом медленно, плавно обернулся, стараясь держаться непринужденно. Пусто. Никого. Изучающий то ли отвернулся, то ли просто ушел.
Похолодало и стемнело как всегда внезапно. Ренар хмыкнул, осторожно ступая вернулся к костру. Потрескивали дрова, что-то шелестело в скалах. Джамал уютно устроился у огня, и, нахохлившись, и палочкой помешивал коричнево-мутное варево в котелке. Как ни странно, он улыбнулся почти дружелюбно. Его "таксыр" привычно опустился на песок по другую сторону костра - к дьяволу, подумал Ренар, я не настолько доверчив, чтобы подставлять свою драгоценную глотку ножу человека, похожего на подправленную копию бандита. Джамал добродушно помигал сморщенными веками и откинулся на расстеленый войлок, укрывшись другой кошмой - невинный и почти довольный вид устроившегося на отдых проводника на этот раз привел Ренара в ярость: он позавидовал спокойствию туземца. Джамал прекрасно знал, что до возвращения находится в полной безопасности, к сожалению, этого нельзя было сказать о его нанимателе.
Ночь обвалилась неряшливой грудой черноты. Красноватые угли едва тлели на месте костра. Ренар сел, набросив на плечи войлок и прислонился спиной к еще не остывшей поверхности такого же черного, невидимого в ночи камня, прижался затылком к острым граням - боль на минуту отогнала сон. Где-то в стороне вязко прошуршал осыпающийся песок, и тут же все стихло. Глаза в ночи на этот раз не показывались, угли тлели все слабее, постепенно превращаясь и крошечные алые точки - мелкие огненные цветы распускались, цвели и медленно вяли, время от времени в сторону отлетала отстрая жалящая искра. Спать все же хотелось нестерпимо: веки уже налились свинцом, голова резко мотнулась, падая на грудь - засыпающий вздрогнул. Угли костра теперь отдалились и медленно уходили влево, описывая полукруг. "Я иду. Я встал во сне и бреду, cам не зная куда" -понял он с ужасом и отчаянно дернулся назад, попытавшись удержаться от следующего безвольного, покорного шага. Ноги, отказываясь повиноваться, неловко понесли его вперед. Там, впереди, затаившись в темноте, дышало что-то. Низкое, приземистое, массивное, оно терпеливо ждало, скрывая под грудой тяжелой плоти искорку недоброй жизни, холодную, нечеловеческую печаль и - голод. Ренар сделал еще один шаг, безуспешно попытавшись превратить его в короткий шажок. "А ведь я сейчас умру" - подумал он. Cущество в темноте чуть-чуть шевельнулось, впервые проявляя признаки нетерпения. Добыча брела вперед, спотыкаясь в непроглядной, вязкой черноте. "Мне нужно остановиться. Раз я не могу повернуться, я должен найти другой выход". Ренар не мог даже шевельнуть пальцами рук, не видел, что делается впереди, и при этом - знал, интуиция обострилась невероятно и заменяла отобранное темнотой зрение. Он вновь сделал шаг. Существо во тьме жадно вздохнуло, колыхнулось бесформенным телом, липкий хлыст языка на четверть свисал из пасти... "А-а-а!" -жертва дернулась назад, пытаясь укониться от нового шага, упав навзничь. Затылок вместо мягкого песка ударился о твердую скалу, отозвался привычной болью и Ренар, вздрогнул, ошеломленный. Он не шел - он продолжал сидеть, прислонившись всем телом к скале, голова кружилась от удара о камень, костер давно потух, вместо красноватых точек огненных цветов, по кругу двигались зеленые огни глаз. Рукоять пистолета легко скользнула в руку - грохот выстрелов под аккомпанимент площадной брани привычно разорвал, разметал и смял шорохи ночи. Нещадно поносимый демон пустыни, похоже, в смущении удалился -- невидимые лапы мягко и поспешно затрусили прочь. Ренар успел подумал, что следы шалуна наутро опять, наверняка, не обнаружатся. Искры глаз погасли так внезапно и быстро, что Луи не был уверен, не оказались ли они частью сна. Страх прошел совершенно, пустыня молчала - но в темноте и молчании больше не было ни угрозы, ни терпеливого ожидания, только сонное, вялое спокойствие, Ренар потянул на себя край кошмы, устроился поудобнее и мгновенно уснул, уже на грани сна ощутив запоздалую досаду: выстрелы как будто и не разбудили проводника - тот никак не отреагировал на пальбу и неистовую ругань хозяина.
Причина интуитивной досады обнаружилась утром: среди истоптанного верблюдами песка нашелся лишь один небрежно брошеный тюк поклажи. Верблюды, большая часть воды, провизия и сам Джамал исчезли...
--Сукин сын, богом проклятый подлец и мерзавец! Ренар отбросил в сторону развороченный тюк - удравший знаток пустыни великодушно оставил бывшему хозяину кайло, лопату с коротким черенком -- копай, сколько влезет, моток запасной веревки - с избытком хватит на хорошую петлю, и наполовину пустую кожаную двухлитровую флягу. В кармане лежал разряженный пистолет, патроны кончились ночью -- пошли на бесполезный расстрел песчаного призрака. Еще чуть в стороне нашелся раскрытый и полузатоптанный путевой дневник - Ренар представил себе проводника, на прощание "читающего" перевернутую вверх ногами тетрадь и зашелся лающим, истерическим хохотом. --А я сам великолепен! --Эн-эн-еэээ-н... Смех и крики отразились от скалы и высокого склона бархана, метнулись и затихли, придавленные зачарованной, липкой тишиной места. Ренар поддал ногою пустой, беззащитный мешок, тот отлетел и раздавленным животным распластался на песке. --Идиот, кретин! --И-инннн... Неудовлетворенный этим Ренар немедленно сделал еще одну глупость - погрозил кулаком тупо взирающим на эту сцену каменным головам. Ему показалось, что оскорбленные истуканы угрожающе насупились, хотя ни одна черта грубых каменных лиц не дрогнула. Ящерица-агама взбежала на холмик песка и замерла, равнодушно следя бусинками глаз за буйством одинокого человека. Ренар пнул напоследок моток веревки и тоже затих - солнце поднялось уже высоко, жара брала свое, горло пересохло -- он поднял флягу и отхлебнул немного, тщательно закрыл ее, поклявшись в душе, что не тронет пробку до самого вечера. Кусок тени у подножия скалы ежился и таял по мере того, как солнце двигалось к зениту, Человек сел, поджав ноги, скорчился, стараясь не подставлять себя яростному белесому свету и попытался сосредоточиться. Ближние поселения в пяти днях пути на бактрианах к югу - далеко, без воды, пищи и животных его, Ренара, шансы невелики. Пустынные колодцы без проводника не отыскать, остается скрвомны выбор невелик: можно ждать верной смерти или почти невероятного спасения на месте, можно попытаться уйти на юг -- с теми же шансами, нет, даже с меньшими, потому что без защиты лоскута тени солнце и жажда убьют его еще быстрее. Ренар помотал головой - в воображении сложилась непрошенная картина, не лишенная, однако, мрачной элегантности: вылизанный ветром и песком скелет, облеченный в обрывки европейской одежды, сидит, прислонившись спиной к легендарной скале, с тетрадью на коленях и трубкой в зубах.