Донцова Дарья. 13 несчастий Геракла

   Все вышло так, как задумал Кузьминский. Сергею исполнилось на момент смерти мамы двенадцать лет. В пятнадцать у него появилась мачеха. Дочери Лисочке было десять. Варвара оказалась милой женщиной, искренне полюбившей пасынка. Она пыталась, как могла, заменить ему мать. Было лишь одно «но». Через некоторое время после свадьбы выяснилось, что Варя тоже больна шизофренией.
   Когда Петр Фадеевич узнал, какой диагноз ставят его второй жене, он побледнел и заперся в спальне. Видно, зря считают, что снаряд в одну воронку дважды не попадает.
   Неизвестно, как бы развивались события в семье Кузьминских, но Варвара покончила с собой перед портретом Глафиры и тем же способом, что и первая супруга Петра Фадеевича. Она воткнула себе в шею ножницы. Дикий способ уйти из жизни, который мог прийти в голову лишь человеку с затуманенным рассудком.
   Петр Фадеевич страшно переживал случившееся и переехал в новый дом, но его домработница, болтливая Степанида, сочинила историю о проклятии Глафиры. Вот с тех пор и начинает отсчет семейная «легенда». Кузьминский, услыхав пересуды соседей, мигом уволил Степаниду, а та, то ли желая отомстить хозяину, то ли попросту обладая буйной фантазией, стала сплетничать еще пуще. Положение усугублялось тем, что бывшая прислуга проживала в одном доме с Петром Фадеевичем, и скоро бедняга не мог спокойно выйти на улицу. Едва он появлялся из подъезда, как все, кто сидел на скамеечках, замирали и поедали вдовца взглядами. Каких только глупостей не придумывали люди! Петр Фадеевич представал во всех рассказах просто Синей Бородой. Людская молва приписала ему не то восемь, не то девять жен.
   – Он уже пятерых похоронил, – шептали старухи, – а потом к нам въехал.
   – У них по дому привидение бродит, – захлебывались молодые матери, покачивая коляски.
   – Варвару-то Глафира убила, – бубнила Степанида. – Она по дому бродила, я сама видела ее сто раз в сером платье!
   – И от девчонки он избавился, – подхватывала дворничиха.
   Последнее заявление было правдой. Петр Фадеевич сдал Лисочку в детский дом, но не надо его за это осуждать, он просто не в состоянии был справиться с двумя детьми.
   Лисочка осталась в памяти Сергея капризной, вечно ноющей девочкой, избалованной матерью. Сережа даже не знал ее настоящего имени. Варя звала дочку Лисочкой, наверное, из-за слегка удлиненных к вискам глаз и остренького носика, делавших девочку похожей на лисичку.
   Сергей с малышкой не дружил, дальнейшей судьбой ее не интересовался. Петр Фадеевич никогда не навещал падчерицу в приюте, и после его смерти Сережа не сделал ни одной попытки увидеться с Лисочкой. Она была ему чужой.
   Спустя два года после кончины Варвары Кузьминский решил еще раз устроить свою семейную жизнь и привел в дом молодую, смешливую Соню. Дом замер, предвкушая новое несчастье.
   Софья прожила в квартире Кузьминских полгода, но потом, покидав вещи в саквояж, исчезла. Петр Фадеевич ходил чернее тучи. Перед расставанием его избранница объяснила свое поведение.
   – Уж извини, – говорила она, утрамбовывая шмотки в не желавшем застегиваться чемодане, – только я не хочу на тот свет вслед за всеми твоими женами отъехать.
   – Ты наслушалась глупостей от баб во дворе, – попытался вразумить ее Кузьминский. – Я давно подумываю о смене квартиры.
   Соня подняла красное лицо.
   – Разве это не правда?
   – Господи, – возмутился Петр Фадеевич, – да полная чушь, конечно. Никакого проклятия Глафиры не существует!
   – Но она покончила с собой! – возразила Соня.
   – Глаша болела шизофренией!
   – А остальные?
   – У меня было всего две жены! – закричал Петр Фадеевич. – Не пять, не семь, не девять, только две!
   – И что стряслось с последней? – тихо поинтересовалась невеста.
   – Ты же знаешь! Она тоже лишилась рассудка и убила себя.
   – Ага, – кивнула Соня, – здорово вышло. Так вот, я не хочу стать следующей. В твоей квартире поселилась зараза.
   – Послушай, – устало возразил Кузьминский, – шизофрения не чума, она не передается воздушно-капельным путем.
   – А вот и неправда, – возразила Соня и села на чемодан, – я тоже начинаю заболевать! Знаешь, кого я вчера увидела? Глафиру!
   – Не пори чушь, – вскипел Петр Фадеевич, – несчастная давно истлела!
   – А дух-то бродит, – не успокаивалась Соня, пытаясь справиться с замками. – Просыпаюсь ночью – стоит надо мной, в сером платье с кружавчиками, лицо закрыто сеткой, в руках ножницы длинные. Я от страха чуть не обделалась.
   – Что же меня не позвала?
   – Так голос пропал, – пояснила Соня, хватая чемодан. – Лежу, рот словно рыба разеваю, а она потрясла ножницами и прошипела: «Убирайся из моего дома, пока я тебя не заколола». Вот я и решила, лучше быть незамужней, но живой…
   Вскоре Петр Фадеевич умер, Сергей поступил в университет, женился, а затем съехал в другое место.
   – Зачем же вы рассказали дочери эту историю? – удивился я.
   – Маргарита разболтала, ее мать. Мы все детство в одном дворе провели, она все знала. Рита не позволяла картины мамы вешать, и у нее просто начиналась истерика, когда я брал в руки краски. Кстати, это и послужило одной из причин нашего разрыва.
   – А мне говорили, будто она ушла от вас, когда поняла, что вы обанкротились.
   – Нет, – сердито оборвал меня Кузьминский, – Рита целый год сидела со мной на хлебе и воде. Я сам дурак. Постоянно срывался на нее, орал, упрекал в своих неудачах, она и не выдержала, выбросила мои полотна, поломала мольберт, кисти… На том и разошлись, теперь живем порознь. У нее есть любовник, Павлик, а у меня Ольга. Только сдается мне, лучше было бы нам опять сойтись, из-за дочери. Беллочка обожает мать, Олю она никогда не примет.
   Не успел он договорить, как дверь кабинета приоткрылась и в кабинет заглянула Белла:
   – Папа! Мы будем наконец ужинать? Я сейчас от голода умру.
   – Пошли, Ваня, – велел Кузьминский.
   Мы спустились вниз и сели за стол. Лариса Викторовна внесла блюдо с дымящимся мясом.
   – Почему ты подаешь еду? – нахмурился глава семьи. – Где Катя?
   Экономка растерянно глянула на него:
   – Она… э… увольняется!
   – Глупости, – рявкнул Кузьминский, – вели ей через час явиться ко мне в кабинет.
   Видя, что хозяин дома обозлился, все уткнулись в тарелки, даже Белла и Клара не ссорились. Минут пять в столовой царила тишина, нарушаемая лишь звяканьем ножей и вилок, потом Сергей Петрович резко сказал:
   – Ваня! Завтра с утра поедешь в магазин и купишь машинку для пересчета денег, моя сломалась. Я сегодня привез домой некую сумму, хочу точно знать, сколько там.
   – Давайте вручную посчитаю. – Я решил подыграть Кузьминскому.
   Сергей Петрович усмехнулся:
   – Всю ночь потратишь, там миллион долларов с копейками.
   – Сколько? – невольно спросил я, пораженный размером суммы.
   – Примерно миллион, – спокойно повторил Кузьминский, – черный нал, не слишком удачный месяц был, обычно больше получается.
   – Папа, передай мне масло, – вклинилась Белла.
   – Мясо не дожарено, – заявила Анна, – кровь вытекает.
   – Перестань, меня стошнит, – вскинулась Белла, – какая гадость!
   – Ешь капусту, – усмехнулась Клара, – тебе полезно, жир потеряешь.
   Я тяжело вздохнул. Ну вот, сейчас скандал наберет обороты, но тут неожиданно послышался мелодичный звонок.
   Лариса пошла в холл. Через пару секунд оттуда раздались голоса, и в столовую вошла пара – женщина лет сорока и парень, едва ли справивший тридцатилетие.
   – Мама, – закричала Белла, вскакивая на ноги, – ты!
   – Я, – ответила дама и рухнула в кресло. – Павел, принеси мне коньяку.
   – Чем обязан? – хмуро спросил Кузьминский. – Только не говорите мне, что ехали мимо и решили заглянуть на огонек.
   – Господи, Сережа, – пробормотала Рита, – у нас несчастье.
   – Что случилось? – испуганно осведомился брошенный супруг.
   Маргарита схватила фужер, поднесенный любовником, опустошила его и сообщила:
   – Мы взорвались.
   – В каком смысле? – оторопел Кузьминский. – Прогорели? Агентство не дает прибыли?
   – В прямом, – выкрикнула Маргарита. – Павел, налей мне коньяку!
   – Тебе не следует много пить, – подала голос Анна, – не советую.
   – Кажется, я не просила совета, – отчеканила Марго, – разреши напомнить, что в этом доме официальной хозяйкой являюсь я, хотя тебе и очень хочется занять мое место.
   Анна вспыхнула.
   – Очень интересная позиция, – не сдалась она, – живешь бог знаешь с кем, а потом сваливаешься на голову и вспоминаешь, что на бумаге являешься женой Сергея.
   – Не смей делать замечаний моей маме, – заорала Белла.
   – А ты не одергивай мою маму, – подскочила Клара.
   – Дура!
   – Идиотка!
   Сжав кулаки, девицы уставились друг на друга. Не обращая на них никакого внимания, Маргарита взяла пузатый фужер с коньяком, залпом осушила его и констатировала:
   – Гадость. Отчего ты, Серж, экономишь на спиртном?
   Анна, красная то ли от жары, стоявшей в комнате, то ли от гнева, рвала на мелкие части бумажную салфетку. Валерий абсолютно спокойно подбирал хлебом подливку с тарелки.
   Интересно, у них каждая трапеза заканчивается скандалом и как поступит сейчас Кузьминский?
   – Так кто кого подорвал? – спросил Сергей Петрович.
   – Надо мной квартиру занимал некий Воробьев, – слегка заплетающимся языком начала рассказ Маргарита, – нормальный, тихий дядечка, без закидонов. Никаких проблем не было. Так понесло его в загранку работать, кажется, в Америку подался, а может, в Германию, жилплощадь сдал каким-то идиотам. Ну и сегодня днем под входную дверь этим то ли бандитам, то ли не знаю кому подложили бомбу. Хорошо, мы с Пашей в театре были. Почти весь стояк вылетел.
   – Ну, пожалуй, не весь, – пробасил Павел, – всего четыре квартиры.
   – И наша в том числе, – вздохнула Рита. – Вот, остались голые!
   Я посмотрел на пудовые серьги с бриллиантами, оттягивающие уши несчастной бездомной, на несколько колечек с крупными изумрудами и быстро прикинул в уме их стоимость. Пожалуй, на новую квартиру ей хватит.
   – Ужасно, – воскликнул Сергей Петрович. – Лариса, немедленно приготовь две спальни. Риточка, садись к столу. Представляю, что ты пережила!
   – Мы вполне можем обойтись с Пашей одной комнатой, – заявила та, вставая из кресла.
   Сергей Петрович нахмурился.
   – Ни стыда ни совести, – прошипела Анна, – это при живом-то муже.
   Кузьминский перевел тяжелый взгляд на нее и холодным тоном велел:
   – Ешь рыбу.
   – Но у меня мясо, – вякнула Анна.
   – Значит, жуй телятину, – отбрил Сергей Петрович, – и не лезь куда не просят.
   – Вот, – Анна вскочила на ноги, – вот так всегда! Я стараюсь, веду дом, а стоит этой появиться, и ты меня унижаешь. За что? За что?!
   Продолжая монотонно повторять вопрос, она вылетела из-за стола и, всхлипывая, убежала в коридор. За ней с воплем: «Мама!» – понеслась Клара. Валерий спокойно пил чай, а Белла, довольно ухмыляясь, жевала пятую по счету плюшку.
   – Я не знала, – скривилась Маргарита, – что ваши отношения с Анной зашли так далеко – она, оказывается, позволяет себе закатывать истерики!
   Понимая, что сейчас скандал наберет новые обороты, я встал и тихо сказал:
   – Наверное, мне следует пойти заняться деньгами.
   – Ступай, Ваня, – кивнул хозяин, – велю подать тебе чай в мой кабинет.

Глава 5

   Около полуночи Сергей Петрович зашел в мою комнату и устало сказал:
   – Ваня, я иду спать, занимай наблюдательную позицию.
   – Где? – спросил я. – Мне залезть в шкаф?
   Кузьминский покачал головой:
   – Нет, этого не потребуется, смотри.
   С этими словами он подошел к двери и поманил меня пальцем. Я прошел в его кабинет.
   – Вот здесь, – сообщил хозяин, – за занавеской, есть небольшая ниша, там стоит кресло, устраивайся поудобней и жди. Единственное – тебе придется поскучать. Книгу почитать ты не сможешь, лампу зажигать нельзя.
   – Но как же я разгляжу вора?
   – Я всегда оставляю в кабинете гореть торшер, – спокойно объяснил Кузьминский.
   – Мне схватить грабителя за руку? Поднять шум?
   – Нет, – ответил Сергей Петрович, – просто понаблюдай за процессом, а потом расскажи мне. Ну, смотри не засни!
   Широко улыбнувшись, он ушел. Я сел в кресло и попытался развлечь себя составлением стихов. Обычно рифмы легко приходят мне в голову, но сегодня не тот день. Любовь-кровь-морковь. Вишня-черешня. Чашка-пташка. Поняв, что муза улетела далеко прочь, я сосредоточился на мыслях о своей любовнице Жанне.
   Жаль, конечно, что не увижу ее сегодня. Жанночка милая девочка, красивая и далеко не глупая. Одна беда – у нее очень ревнивый муж, и наши свидания каждый раз проходят в суете. Жанна очень боится, что Григорий поймает ее на адюльтере и выгонит вон из дому. А терять Жанне есть что. Григорий весьма богат, пожалуй, так же, как Кузьминский. Во всяком случае, фотографии ее дома, которые она мне показывала, сильно напоминают особняк Сергея Петровича. Жанна ездит на «Мерседесе» и сумму в тысячу долларов считает чем-то несущественным. Григорий бывший военный, разбогател он на торговле бензином, друзья у него такие же.
   Раз в неделю Гриша зазывает в свою баню приятелей, где компания оттягивается от души под водку, пиво, креветки и песни Олега Газманова. А Жанна закончила консерваторию, теперь она учится в Литературном институте. Супруг, который искренне считает, что соль бывает только в солонке, а скрипичный ключ – это инструмент, которым чинят скрипку, раздражает ее ужасно. Но у нее тяжелобольная мама, брат-школьник и ни копейки собственных средств, а Григорий, хоть и не способен отличить ямб от хорея, беспрекословно оплачивает все ее счета.
   Во мне Жанна обнаружила родственную душу, пару раз она с тоской говорила:
   – Вот бы нам пожениться.
   Но я далеко не так обеспечен, как Григорий, а она не способна жить на медные гроши. Поэтому мы встречаемся украдкой, в основном когда Григорий отбывает в Сибирь – он часто мотается туда по служебным делам. Кстати, я очень рад, что Жанна корыстна, в мои планы женитьба не входит, меня вполне устраивает необременительная роль любовника.
   Мысленно раздев Жанночку, я зевнул, потянулся и… вздрогнул от дикого крика, вернее, визга. Звук набирал силу, налетая на стены и отражаясь от них.
   – А-а-а-а…
   Застучали двери, зашаркали ноги, зазвучали голоса:
   – Что случилось?
   – Кто орет?
   – Господи, и ночью покоя нет!
   Я встал, прошел в свою комнату и выглянул в коридор. Все члены семьи Кузьминского сбегали по лестнице вниз. Впереди неслась Белла, размахивая какой-то серой тряпкой.
   Я присоединился к толпе. Мы добежали до белой двери, из-за которой несся вопль. Белла пнула ногой филенку, и я увидел Ларису Викторовну в балахонистой серо-розовой ночной рубашке. Увидав хозяев в исподнем, экономка захлебнулась визгом.
   – Немедленно объяснись! – железным тоном потребовала Анна.
   – Там, там, – забормотала Лариса, тыча пальцем в занавешенное окно, – там…
   Анна быстро подошла к окну, распахнула створки и высунулась наружу. В комнату ворвался свежий воздух. На дворе в разгаре июнь, днем термометр показывает больше двадцати градусов тепла, по ночам же на улице прохладно.
   – Что там? – обозлилась Анна, закрывая окно.
   – Там…
   – Кто?! – рявкнул Сергей Петрович, забыв про манеры. – Говори, не мямли.
   – Глафира, – выдавила наконец из себя экономка.
   Повисло молчание, потом Анна холодно процедила:
   – Ты с ума сошла!
   – Вовсе нет, – стала оправдываться Лариса, – я уже легла, почти заснула. Вдруг слышу – кто-то так тихонечко в стекло стучит. Сначала подумала, что мне мерещится, а потом застучали громче, громче.
   Лариса встала, отодвинула занавеску, глянула в окно и приросла ногами к полу.
   В саду, под мирно горящим фонарем, маячила фигура в сером платье с воланчиками, кружевами и бантиками. Лицо было скрыто под густой вуалью.
   Лариса Викторовна настолько испугалась, что не сумела выдавить из себя ни звука. Глафира покачалась перед окном, потом подняла правую руку. Сверкнули длинные острые ножницы.
   Лариса завопила…
   – Чушь собачья, – ледяным тоном заявил Сергей Петрович, – в саду никого нет.
   И тут раздался довольно громкий стук в стекло.
   – Мама! – взвизгнула Клара и задрожала.
   Анна, сильно побледнев, спряталась за меня. Кузьминский, сжав губы, решительно подошел к подоконнику, снова распахнул окно и громко сказал:
   – Это ветка. Качается от ветра и задевает стекло.
   Лариса Викторовна рухнула на кровать и заколотилась в рыданиях.
   – Хватит, – поморщился хозяин.
   – Дайте ей коньячку, – посоветовала Маргарита.
   – Ты считаешь спиртное панацеей, – Анна не упустила случая уколоть сестру, – сейчас сбегаю за валокордином.
   – Коньяк – лучшее средство от всех печалей, – заявила Маргарита, обнимая Беллу.
   – Тебе видней, – ядовито заметила Анна, – кто у нас в наркологической клинике валялся.
   С этими словами она ушла.
   – Я лежала в кризисном диспансере, – возмутилась Маргарита, – лечилась от нервного переутомления!
   Было очевидно, что сестры не способны провести вместе и десяти минут, чтобы не поссориться. Но сейчас я даже радовался такому повороту событий: пусть уж лучше ругаются, чем орут от страха.
   – Ладно, – устало подвел итог Кузьминский, – пора спать.
   Нестройная цепочка домочадцев потянулась к лестнице.
   – Все-таки глотни «Хеннесси», – посоветовала напоследок Маргарита.
   Лариса Викторовна громко шмыгнула носом и ничего не ответила.
   Я пошел было в кабинет, но меня остановил Сергей Петрович:
   – Иди спать, Ваня.
   – А как же вор?
   – Он сегодня, наверное, не придет.
   – Может, лучше покараулить?
   – Нет, завтра.
   Я не стал спорить. В конце концов, Сергей Петрович платит мне деньги, следовательно, ему и заказывать музыку.
   Я прошел в свою комнату и рухнул в койку. Ноги были свинцово-тяжелыми, голова гудела, словно пивной котел. Никогда раньше я так не уставал, хотя, если вдуматься, сегодня ничего особо трудного не делал. Весь день просидел, читая газеты и журналы, изображал работу. У Норы мне порой не удается даже вздохнуть, хозяйка заставляет меня мотаться двадцать часов кряду по городу. Но все равно такой усталости не бывало.
   Я закрыл глаза и почувствовал, что кровать вращается. Пришлось распахнуть глаза. Отвратительное ощущение головокружения исчезло. Наверное, дело не в количестве проделанной работы, а в атмосфере, которая царит в доме. У Норы, несмотря на ее вздорный характер, светлая аура. А у Кузьминских на вас что-то давит – черное, неприятное, какое-то предчувствие беды, скорого несчастья.
   Я повернулся на правый бок и попытался заснуть. Да вы, Иван Павлович, оказывается, истерик. Эк вас занесло: предчувствие беды, скорого несчастья. Как бы не начать по-бабски визжать. Мои веки опустились, и я погрузился в сон.
   Я счастливый человек, мне никогда не снятся кошмары. Вот маменька очень любит позвонить и начать повествовать, как всю ночь убегала от чудовища или падала с пятидесятиэтажного небоскреба. Я же сплю, аки тюфяк, по большей части без всяких сновидений, но сегодня приснилась какая-то чертовщина…
   Сначала я очутился посреди большого поля, усеянного мелкими желтыми цветочками. У меня ботанический кретинизм, с трудом могу отличить березу от дуба, поэтому название растения, хоть убейте, не назову. Потом прямо передо мной возникла темно-серая фигура без лица и голосом Кузьминского заявила:
   – Вава, ты голый!
   Я собрался деликатно намекнуть нашему с Норой клиенту, что не переношу фамильярного обращения «Вава» и впредь прошу меня так не называть, но тут вдруг сообразил, что стою абсолютно обнаженный, и покрылся от стыда гусиной кожей.
   Видение сначала захохотало, потом заухало, завизжало почти в диапазоне ультразвука.
   В ту же секунду я проснулся, резко сел и потряс головой, ощущая, как бешено колотится сердце. В комнате было светло, часы показывали ровно шесть. Ну и чушь привиделась мне, интересно, как бы истолковал ее дедушка Фрейд? Небось завел бы песню о неудовлетворенных желаниях. И как быстро закончилась ночь! Только-только закрыл веки, как уже утро. Я хотел откинуться на подушку, но тут из коридора вновь долетел крик.
   Я машинально схватил халат, недоумевая: «Это что, все еще сон?»
   Ноги вынесли меня в коридор. Звук доносился из кабинета Сергея Петровича. Я вбежал туда, увидел Ларису, жавшуюся между книжными шкафами, и обозлился:
   – Да что же вы все время орете? Что за скверная привычка!
   Лариса, дергаясь, словно мышь, попавшая под ток, вытянула вперед дрожащую руку:
   – Там!
   – Прекратите.
   – Посмотрите!
   – Что?
   – Там!
   Я окинул взглядом кабинет и устало сказал:
   – Это пылесос. Вы его испугались? Действительно, очень страшная штука, когда гудит, но сейчас-то он выключен!
   – За столом, – продолжала заикаться Лариса, – там… Глафира…
   Надеюсь, вы не осудите меня, когда узнаете, что я испытал сильнейшее желание надавать истеричке пощечин?
   – Лариса, – сурово сказал я, – мне кажется, вам следует обратиться к доктору. Сейчас много средств, замечательно успокаивающих больные нервы. Хотя бы «Новопассит»!
   – Она там, – еле выдавила из себя Лариса.
   – Кто? Глафира? – усмехнулся я.
   – Да, – прошептала экономка, – да, гляньте…
   Чувствуя себя полным идиотом, я обогнул огромный письменный стол, больше похожий на аэродром, с которого взмывают в небо стратегические бомбардировщики, и уже собирался сказать: «Глупости, никого тут нет», как взгляд упал на полную женскую ногу, обутую в уже не новый башмак черного цвета.
   От неожиданности у меня вырвался абсолютно бабий вскрик. Услыхав его, Лариса зажмурилась, выставила вперед руки, растопырила пальцы и завизжала.
   Я в ужасе осмотрел тело. Коричневая юбка, серая футболка с красным воротником, руки, раскинутые в разные стороны, длинные перепутанные каштановые волосы, лицо с широко открытыми глазами… Катя! Горничная! В ту же секунду до меня дошло, что красный воротничок – это на самом деле кровь, а из основания шеи, около ключицы, торчит что-то ярко блестящее.
   Стараясь сохранить относительное спокойствие, я шагнул назад и успел подхватить падающую без чувств Ларису.
   В кабинет ворвались Анна и Белла, за ними вошел Сергей Петрович. Поднялась суматоха. Женщины заметались по дому. Маргарита припала к бутылке с коньяком, Анна схватилась за валокордин. Клара и Белла рыдали в голос, Павел, очень бледный, твердил:
   – Ой, как плохо, просто ужас, сейчас ментов понаедет!
   Я похлопывал по щекам закатившую глаза Ларису. Сергей Петрович с кем-то разговаривал по телефону, один Валерий не появился в кабинете – очевидно, он мирно спал, решив, что домашние разберутся без него.
   Часа через полтора прибыла милиция, да не простые парни на раздолбанном «уазике», а высокое начальство на иномарке со спецсигналом и красивый минивэн, набитый вежливыми ребятами в костюмах.
   Сталкивались ли вы когда-нибудь с правоохранительными органами? Если нет, то от души желаю никогда не иметь с ними дела. Потому что, даже если представители МВД вежливы и ни в чем плохом вас не подозревают, стоит им войти в дом, как мирное, уютное жилище мгновенно превращается в кошмар. Дом Кузьминских не стал исключением. В кабинете начала работу следственная бригада, в столовой Сергей Петрович угощал приехавшего генерала чаем, в гостиной устроились трое мужиков, допрашивающих домочадцев, еще двое парней бродили по зданию, абсолютно бесцеремонно распахивая все шкафы и заглядывая в каждую щель.
   Я бесцельно маялся в спальне. Через час прибыл еще один минивэн. Я увидел в окно, как из него высыпала группа людей, и покачал головой: ну и незадача.
   Впереди всех шел довольно полный лохматый мужик – мой лучший друг Максим. Прежде чем выйти из комнаты и протянуть ему руку с приветствием, следовало обдумать свое поведение.
   Дело в том, что, вызвав милицию, Сергей Петрович подошел ко мне и шепотом предупредил:
   – Ваня, очень прошу, ни слова о пропавших деньгах. Говори всем, что я нанял тебя для составления генеалогического древа. Исчезнувшие баксы – чисто внутреннее дело нашей семьи.
   Я кивнул, потому что хорошо понимаю Кузьминского. Кто бы ни присвоил деньги, он его родственник, и Сергей Петрович сам разберется с нечистым на руку членом клана.
   Но Макс слишком хорошо меня знает, я же не умею врать.
   Как и следовало ожидать, приятель ни на секунду не поверил моему рассказу.
   – Значит, – прищурился он, – Элеонора временно одолжила тебя Кузьминскому?
   – Да, – осторожно кивнул я.
   – Чтобы ты написал родословную его семьи?
   – Ну, в общем, так.
   – Почему Кузьминский обратился именно к вам, – не успокаивался Макс, – есть же профессионалы, историки?..
   – Об этом лучше спросить у Сергея Петровича, – нашелся я, – сам знаешь, я – личность подневольная, что приказали, то и делаю.
   – Значит, Нора решила временно остаться без своих запасных рук и ног, – протянул Макс, – чтобы оказать дружескую услугу Кузьминскому. Да, это очень на нее похоже!
   Приятель ухмыльнулся. Я постарался сохранить серьезное выражение лица.
   – Ты врун, – заявил Макс, – ну да ладно, думаю, потом озвучишь истинную причину твоего появления в доме. Очевидно, Кузьминский – ваш новый клиент. И что у него стряслось? Кто-то из домашних тырит деньги из сейфа?