[1]. Но мне всегда казалось, что человеческий организм не машина. Иной раз кусок в горло не лезет, а в другой день ешь без остановки, то же и со сном. То валишься с ног от усталости около восьми вечера, а то кукуешь до полтретьего, листая давно прочитанную книгу. Ну как может маленький ребенок всегда вести себя одинаково!
Мой супруг Олег Куприн служит в милиции. Как-то раз он сказал мне:
– Знаешь, что самое неприятное в тюрьме и на зоне?
– Ну, – призадумалась я, – дедовщина, наверное, хотя это в армии. В лагере она есть?
Олег мрачно сказал:
– Есть, только называется по-иному. Но хуже всего невозможность ни на секунду остаться одному и необходимость регулировать свои естественные надобности по приказу.
– Это как? – не поняла я.
– Спать, есть и ходить в туалет не тогда, когда хочется, а когда начальству угодно, – пояснил Олег.
Так зачем создавать двухлетнему ребенку лагерные условия? Ну почему Аська понеслась будить мирно спящую Ляльку? Сама проснется, ляжет потом попозже. Только в этом-то все дело. Аське захочется вечером попить спокойно чай с Сережкой, а не возиться с шаловливой Лялькой. Отсюда и режим: когда Ляля укладывается в девять спать – у супругов впереди целый свободный вечер. Так что забота о детском режиме на самом деле…
– Помогите! – понесся по квартире крик, больше похожий на вой. – Помогите!..
Звук летел из детской. Чуть не упав на повороте, я понеслась по узкому бесконечному коридору.
– Помогите… – неслось мне навстречу, – ну кто-нибудь…
Распахнув рывком дверь, я увидела Асю, держащую на руках Лялю. Ребенок лежал, откинув голову.
– Она не просыпается, – сказала Ася, – открой скорей балкон.
Я распахнула дверь. Холодный ноябрьский воздух ворвался внутрь. Ася выскочила наружу.
– Лялечка, открой глазки, Ляленька…
Но девочка продолжала безвольно висеть. Несмотря на ощутимый холод, ее бледная кожа не покрылась мурашками. Я повнимательней посмотрела на круглое личико и схватилась за стену. Лялечка, не мигая, смотрела куда-то вдаль. Маленький рот приоткрылся, нос вытянулся.
– Ляля!!! – заорала Ася. – Ляля!!!
На соседний балкон выглянул мужчина. Я достаточно хорошо знаю этого дядьку. Зовут его смешным именем Ежи, и он квалифицированный кардиолог. Когда у Олега начались неприятности с давлением, Ежи живо подобрал ему препараты, которые поставили моего мужа на ноги. Его необычное имя сочетается со смешным отчеством, и, на мой взгляд, он немного комично представляется: Ежи Варфоломеевич. Правда, мне, наверное, не следует посмеиваться над чужими именами, поскольку у самой в паспорте записано: Виола Ленинидовна Тараканова.
Ежи мигом оценил обстановку, перескочил на наш балкон и, втолкнув Асю в комнату, приказал мне:
– Налей ей воды.
События понеслись, словно скорый поезд на зеленый свет. Невесть откуда появился Сережа и принялся обнимать жену. Потом появился врач, отчего-то только один. Всех посторонних, включая родителей, выпихнули в коридор. Мы с Сережей привалились к косяку и стали вслушиваться в непонятные звуки, доносившиеся из детской.
– Сюнечка, – донеслось из коридора, – поди сюда.
Словно сомнамбула, Ася двинулась на зов.
– Пойди сядь в гостиной! – остановил ее муж.
– Розалии Никитичне надо сменить памперс, – тихо ответила жена.
– Ничего, полежит так, – отрезал Сергей.
– Она не любит…
– Перебьется! – побагровел тот.
Он хотел сказать еще что-то резкое, но тут из детской вышел врач и устало сказал:
– Все.
Ася дернулась и прошелестела:
– Пойду дам Розалии Никитичне новый памперс.
– В каком смысле все? – пробормотал Сережа, сникая на глазах. – Хотите сказать, что Лялечка проснулась?
Доктор слегка замялся, но потом решительно ответил:
– Ваша дочь умерла.
ГЛАВА 2
Я прижалась спиной к стене. Умерла? Да быть того не может. Ум отказывался верить в этот кошмар. Пару часов назад подпрыгивающая Лялька получила от меня киндер-сюрприз, тут же разломала и слопала шоколадку, а пластмассового бегемотика понеслась показывать полупарализованной бабушке, потом она начала капризничать, упираться, не желала укладываться спать, и Аське пришлось шлепнуть дочурку. Та мигом заревела… Одним словом, все шло так, как и должно было быть.
Умерла! Да Ляля за всю свою недолгую жизнь ни разу не болела. Она пошла в полтора года в частный садик, такой, где на двух детей четыре няни, и благополучно избежала разнообразных инфекций. Что с ней приключилось?
Ася отчего-то не упала в обморок. С милой улыбкой на лице она предложила:
– Хотите чаю?
Ежи глянул на соседку и толкнул Сергея:
– Немедленно уложите жену, ей плохо.
На мой взгляд, отец чувствовал себя намного хуже, чем мать. Бледный до синевы Сережка трясся на пороге детской комнаты, не решаясь войти внутрь. Неожиданно Аська рассмеялась, весело, звонко, словно смотрела самую лучшую комедию. Врач и Ежи переглянулись и начали вытаскивать шприц, ампулы, резко запахло спиртом.
– Сюнечка, – донеслось из спальни Розалии Никитичны, – Сюнечка, поди сюда, и скорей.
Внезапно Сережа покраснел и со злым лицом двинулся вперед. Я схватила его за рукав.
– Ты куда?
– Пусти, – сердито ответил мужик и принялся выворачиваться из моих рук, – пусти… убью эту старую дуру, надоела! Орет целыми днями, никак не умрет! Сегодня же скажу Андрею, чтобы забирал мать. Ишь, придумал, сам женился и не хочет своей новой супруге неприятности доставлять. Свалил на глупую Аську инвалидку и доволен.
Я не стала напоминать парню, что Розалия Никитична находится у себя дома. Ситуация-то немного другая, это она приютила Аську и ее второго мужа. У Сережки нет никакой жилплощади, а крохотную двушку Бабкиной они сдают. Испугавшись, что Сергей и впрямь обидит Розалию Никитичну, я повисла на нем.
– Стой.
– Пусти, – рвался парень, – убью старую идиотку. Дожила до восьмидесяти лет…
Внезапно он сел на пол и зарыдал.
– Сюнечка, – неслось из комнаты, – Сюнечка, ну где же ты?
Боясь, что Сережа сейчас вскочит и побежит к старухе, я толкнула дверь спальни. Розалия Никитична полулежала в подушках. Аська постаралась, чтобы бывшая свекровь не испытывала никакого дискомфорта. Огромная кровать итальянского производства была завалена уютными пледами, на тумбочке чернели пульты от телевизора и видика, здесь же громоздились книги и стояла тарелка с фруктами.
Можно сказать, что Розалии Никитичне повезло: после инсультов у нее сохранились разум и речь, одна беда – плохо ходят ноги. Впрочем, старуха кое-как, опираясь на чью-нибудь крепкую руку, способна доплестись до туалета. Но Розалия Никитична весит почти сто килограммов, а Аська не дотянула до шестидесяти, таскать по коридорам грузную старуху ей тяжело, отсюда памперсы и судно.
Увидав меня, Розалия отложила газету.
– А где Сюнечка?
– Вам памперс поменять? Давайте.
– Нет, деточка, – с достоинством ответила бабушка, – эту процедуру выполняет только Сюнечка, хотя спасибо за внимание. А где же она?
– В магазин ушла, – ляпнула я.
– А-а-а, – понесся из коридора женский крик, – не отдам, нет, ни за что! Пусть дома лежит!
– Что случилось? – приподнялась на локте старуха. – Это же Сюнечкин голос! Что происходит?
От неожиданности и растерянности я ляпнула:
– У вас горе, Лялечка умерла.
Розалия Никитична нервно воскликнула:
– Как?
– Я ничего не знаю. Заснула и не проснулась.
– Доктора вызывали?
– «Скорая помощь» до сих пор здесь.
– И что врачи сказали?
– Ничего сделать нельзя.
– Это все?
– Да.
Розалия Никитична откинулась на подушки.
– Иди, Виолочка, побудь с Сюнечкой, она, наверное, в шоке.
В полном изумлении от невероятного самообладания пожилой женщины я двинулась к двери. Надо же, Розалия Никитична не ужаснулась, не испугалась, не заплакала. Хотя Ляля ей не родная внучка, у Андрея с Асей детей не было. Но внезапная смерть даже чужого ребенка должна заставить любую женщину хотя бы вздрогнуть.
На пороге я обернулась. Розалия Никитична продолжала полулежать в подушках. Руки ее спокойно держали сложенный газетный лист, а на лице играла легкая улыбка. Я растерялась. Во взоре старухи были явное торжество и плохо скрытая радость.
Сами понимаете, в каком настроении я ехала домой. Прежде чем войти в квартиру, следовало успокоиться. Томочка совсем недавно родила сына Никитку. Представляю, в какой ужас она придет, услышав про то, что случилось у Бабкиной.
Не в силах объясняться с Тамарой, я зашла в первое попавшееся кафе, оказавшееся третьесортной забегаловкой. Столы тут были круглые, пластмассовые, шаткие, зато чай неожиданно разливали не в одноразовые пластиковые, а в стеклянные граненые стаканы. Я давно уже не встречала подобные в системе общепита. Да и весь интерьер харчевни навевал воспоминания о 80-х годах. Слегка обшарпанные стены, в меню сосиски с тушеной капустой и яйцо под майонезом, а между легкими столиками бродит бабища в некогда белом халате и отвратительно воняющим обрывком вафельного полотенца вытирает пролитые на столешницы лужицы того, что тут гордо именуется кофе.
Следовало развернуться и уйти сразу, но на улице неожиданно повалил снег, и я, купив чай, устроилась за столиком рядом с кассой.
Жидкость, плескавшаяся в стакане, вызвала приступ ностальгии. Мне не сунули бумажный пакетик с ниточкой, нет, здесь наливали нечто кирпично-красного оттенка из огромного чайника с деревянной ручкой. На вкус пойло напоминало отвар из веника, точь-в-точь такой, каким нас потчевали в школьной столовой.
Я обхватила ладонями стакан и попыталась успокоиться, тут отворилась дверь и появился дядька в рваной темно-синей куртке. Нетвердым шагом он подошел к буфетчице и попросил:
– Надька, дай стакан.
Баба, хозяйничавшая за стойкой, повернулась, уткнула кулаки в крутые бедра и отрезала:
– Фиг тебе, двигай отсюда.
– Ну, Надюха, – заскулил пьяница, – жалко, что ли?
Дверь снова хлопнула, и появился еще один мужичонка, бомжеватого типа, в засаленном плаще.
– Долго ждать-то? – недовольно спросил он. – Чего копаешься, Петруха!
– Так стакан не дает!
– И не дам, – взъелась буфетчица, – в прошлый раз разбили, а я из своего кармана плати. Заказывайте у меня водку, будет из чего пить.
– У тебя с наценкой, – протянул Петруха и вытащил из кармана бутылку, – вон, такую же в магазине приобрел дешевле.
– Ну и ступай в магазин пить.
– Надюха, дай стакан.
– Пошел вон.
– Во жадина! Что же нам делать?
– Из горла хлебайте, не впервой, – держала оборону Надежда.
– Так у Ваньки лихорадка на губе, – возразил Петруха, – кому заразиться охота, ну кинь стакан.
– Сказано, нет, – вызверилась «барменша» и отвернулась.
Петруха огляделся по сторонам и обратился ко мне:
– Девушка, вам стаканчик нужо€н?
– Я из него чай пью.
– Нет, вон тот.
Пальцем с грязным, обломанным ногтем он ткнул в пластмассовую вазочку с салфетками.
– Это берите, – милостиво разрешила я.
У самой папенька из бывших алкоголиков, и я хорошо знаю, каково сейчас мужикам, вон, прямо трясутся от вожделения.
Петруха аккуратно вытащил салфетки и сказал, сдергивая пробку:
– Я из стаканчика хряпну, а ты из бутылки допьешь, коли заразный.
Ванька согласно кивнул. Тоненькая струйка прозрачной жидкости наполнила емкость. Петруха отдал бутылку приятелю. Тот мигом опрокинул в себя остаток и занюхал рукавом. Петька крякнул, взялся за вазочку и… не сумел ее поднять.
– Чегой-то? – удивленно протянул мужик. – Не двигается.
– Так специально для таких уродов, как вы, придумано, – захихикала буфетчица, – и не старайся даже, не шелохнется.
– Почему? – изумился Ванька, благополучно проглотивший свою долю.
– А он шурупчиком к столешнице приделан, – пояснила баба, – чтобы всякие не тырили.
– Делать-то чего? – растерялся Петька, глядя на стоящую посередине круглого стола пластмассовую емкость, полную огненной воды.
– А чего хочешь? – веселилась буфетчица. – Хоть языком лакай, если дотянешься, конечно.
– Дай ложку, – взвился Петька.
– Только вилки есть! Ложечки у нормальных клиентов на столиках, у таких людёв, которые в кассу заплатили, а не с улицы с ханкой прибегли, – с достоинством заявила бабища.
Внезапно из-под донышка салфетницы показалась жидкость.
– Слышь, Петруха, – ожил Ванька, – она протекает.
Лужица у нас на глазах становилась все больше. В Петькином взгляде заплескался откровенный ужас, он обратился ко мне:
– Ну-кось, отойди.
Я покорно выполнила просьбу. Честно говоря, мне стало интересно: ну как он собирается выйти из положения?
Петруха ухватил салфетницу, поднял ее вместе со столиком и, расплескав часть водки, все-таки ухитрился вылить в себя остаток вожделенной жидкости. Через секунду он вернул стол на место, рукавом куртки вытер капли «брынцаловки» и вежливо сказал:
– Ставь чай назад, извини за беспокойство, так уж получилось!
Потом, недовольно ворча, он вышел на улицу, Ванька двинулся следом.