Донцова Дарья. Синий мопс счастья

   – Уноси все домой, – перебила меня Катя, – потом, на Новый год, это на стол поставишь.
   – Почему? – удивилась я. – Надо же несчастных больных побаловать.
   – Они пока на капельницах, – объяснила Катя, – а потом детям придется на диете сидеть, после отравления. Кстати, пустой пакет сока, ну тот, что Лиза выпила, ты оставила?
   – Нет, выбросила в помойку, а что?
   – Ничего, – вздохнула Катюша, – теперь уже ничего, надо было упаковку на анализ послать, посмотреть, что там внутри имелось.
   – А с ребятами поговорить хотя бы можно?
   – Лиза спит, к Кирюшке загляни.
   Я вышла в коридор и приоткрыла дверь палаты.
   – Лампа, – слабо улыбнулся Кирюшка, – классно вышло.
   – О чем ты, дружочек? – не поняла я. – Что «классного» ты нашел в столь неприятном событии?
   – Сегодня городская контрольная по математике! – радостно воскликнул Кирюшка. – Вера Алексеевна сказала вчера: «Если кто прогуляет, тому сразу в четверти «два» поставлю». А Лариска Кристова ее спросила: «Что, даже больным приходить?» Верка надулась вся, покраснела и как взвизгнет: «Всем симулянтам «банан» влеплю, даже не пытайтесь пропустить урок. Исключение сделаю лишь для того, кто попал в реанимацию, ясно вам, Митрофаны?» А я как раз в палате интенсивной терапии и оказался. Во суперски вышло! Прям как по заказу получилось. Мне эту контрольную никогда бы не решить.
   – Послушай, – перебила я ликующего дурачка, – скажи, что ты ел вчера на завтрак?
   – Я не успел даже чаю попить, – пожаловался Кирюшка, – меня Серега из постели вытолкал и как заорет: «Скорей, опаздываем!» Умыться и то не дал.
   – Значит, дома ты ничего не брал из холодильника?
   – Нет.
   – А в школе чем полакомился?
   – Печенье съел, потом булочку с изюмом и один пакетик нектара выпил, второй на потом оставил.
   – Сосиски в столовой не ел?
   Кирюша сурово глянул на меня:
   – Лампа, в нашей школе, в местном ресторане, харчатся лишь малыши, потому что училку боятся. Она их строем приводит и велит: «Жрать молча, иначе всему классу «два» по поведению поставлю». Вот первоклассники и давятся, а с нами уже такое не пройдет, старшеклассники в буфет ни ногой. Никому в голову не придет местные сосиски хомякать, их даже дворовый пес нюхать не станет. Поняла?
   – Да. А где ты взял сок, печенье и булочку?
   Кирюша помолчал, потом усмехнулся:
   – Знаешь, Лампудель, тебе пора пить танакан или стугерон. Вон наша географичка стала эти лекарства употреблять и теперь больше не рассказывает на уроке, что Киев на Волге стоит. Ты тоже сходи в аптеку, сейчас маразм лечат.
   – Я не просила оценивать мои умственные способности, просто хотела узнать, откуда у тебя взялся завтрак?
   Кирюша захихикал:
   – Маразм крепчал! Откуда, откуда – из портфеля! Ты же мне его сама положила!
   – Я?!
   Кирик взглянул на меня с огромной жалостью.
   – Знаешь, Лампудель, очень тяжело видеть, как деградирует близкий человек. Вот ты уже не помнишь утром, что делала вечером, затем начнешь вместо хлеба деревяшки грызть, макароны гвоздями заменишь, нацепишь на голову кастрюлю и так гулять отправишься. Прямо беда с этими стариками. Нет, я точно в тридцать лет с собой покончу, чтобы не влачить ужасное существование развалины. Напоминаю: Лампудель, ты постоянно кладешь мне завтрак, правда, часто невкусный.
   Я слегка растерялась. Может, конечно, моя память и начинает подводить хозяйку. Вот, например, неделю назад я ускакала на работу, не помню, говорила ли вам, что теперь веду передачу на радио «Бум»^[1], а когда прибежала домой, то не нашла в сумке ключей, пришлось звонить в дверь. Целый час потом я перетряхивала карманы и рылась в ридикюле. Тщетно, ключи испарились. Вечером ко мне, хитро улыбаясь, вошел Кирюша и, положив на подушку железное колечко с брелком, сказал:
   – На.
   – Ты нашел мои ключи, – обрадовалась я, – где?
   Мальчик прищурился:
   – А там, где ваше высочество их забыло, в замочной скважине, с наружной стороны. Дверь заперла и убежала, а ключики висят себе, покачиваются, заходите, воры дорогие, нам ничего для вас не жаль. Балда ты, Лампа, просто жуткая балдища!
   И что было ответить? Кирюшка-то прав, ключи ни в коем случае нельзя оставлять снаружи, и теперь я самым тщательным образом, прежде чем двинуться к лифту, осматриваю дверь. Но вот завтрак! Я очень хорошо помню, что в тот день проспала, домашние сами собирались кто на работу, кто на учебу, никакого пакета с печеньем в рюкзак мальчика не клала!
   – Кирюша, – осторожно спросила я, – тебе завтрак не показался странным?
   – Да нет, – он пожал плечами, – впрочем, мне больше нравятся глазированные сырки, чем печенье с булкой, но я просто идеальный ребенок, ем, что сунули.
   – Значит, ничего особенного?
   – Нет.
   – Совсем?
   – Абсолютно. А в чем дело?
   – Да так просто…
   – Нет уж, отвечай!
   – Видишь ли, я не клала тебе в сумку еду.
   – Кто же ее положил?
   – Ну… надо спросить у наших. Может, Катя?
   – Мама в тот день дежурила.
   – Точно. Тогда Юля или Сережка.
   – Да ты чего, – засмеялся мальчик, – еще про Костина вспомни или на собак погреши!
   – Действительно, – протянула я, – откуда же появился пакет?
   – Не знаю, – тихо ответил Кирюша.
   Я молчала.
   – Слушай! – вдруг воскликнул он. – Была одна странность.
   – Какая?
   – Помнишь, год назад я раздавил в рюкзаке йогурт и пришлось выбрасывать тетради?
   – Было дело, ужасная картина. Как назло, десерт оказался с черникой.
   – И что ты мне велела?
   – Никогда не засовывать завтрак во внутреннее отделение.
   – Верно. И я больше не кладу бутерброды вместе с учебниками.
   – Ну и что? Я вытащила остатки еды из внешнего кармана!
   – Правильно, я положил туда несъеденное, но первоначально печенье, булка и сок кантовались на книгах.
   – И кто поместил харчи туда?
   – Понятия не имею, – вздохнул Кирюша.
   – Ты за портфелем следишь?
   – Ну…
   – Да или нет?
   – Бросаю его на пол, возле класса, чтобы постоянно с собой не таскать, – признался Кирюшка, – а чего его стеречь? Кошелек и мобильный выну, остальное никому не надо. Может, кто перепутал и свою хавку ко мне пихнул? Ранцы-то у многих одинаковые!
   Внезапно я вздрогнула. Цыганка! Это она! Сначала отравила Аду, потом подсунула яд мальчику. Зачем? Чем ей насолили мопсиха и парнишка? Хотя Аду отравили на день раньше…
   – Скажи, ты ни с кем в последнее время не ругался?
   – С Анькой Левитанской подрался, – признался Кирюша, – но она сама виновата, чес слово. Дразнила меня, дразнила и получила в лоб.
   – Это ерунда, я имею в виду на улице, с посторонними людьми. Ну, допустим, подошла к тебе цыганка и предложила погадать, а ты ей нагрубил. Не было такого?
   Кирюша вытаращил глаза.
   – Не. Никакие гадалки ко мне не приставали.
   – Точно?
   – Конечно. А в чем дело?
   – Ничего, потом объясню, – пообещала я, вставая, – ты лежи смирно, и вот что – если вдруг принесут пакет с едой, ничего не ешь. Никто из наших не станет передавать тебе сладости через нянечку, сами в палату доставим. Будь осторожен.
   – Лампа, объясни, в чем дело, – заныл Кирюша.
   – Тебя хотели отравить, – сказала я, – не исключаю возможности, что Ада просто слопала шоколадку, которую некто положил в детской, на подушке. Поняв, что попытка не удалась, преступник решил предпринять новую попытку и пихнул в твой портфель завтрак.
   – И зачем меня травить? – подскочил Кирюша. – Че я сделал-то? Аньке пятак начистил?
   – Думаю, Левитанская тут ни при чем.
   – А кто?
   – Пока не знаю.
   – Лизку-то тоже хотели убить?
   – Наверное, нет, сок предназначался тебе, Лизавета – случайная жертва.
   – Ох и ни фига себе, – дрожащим голосом сказал Кирюша. – Я фильм на днях смотрел, там дядька просто так людей мочил, без повода, псих был. Может, и на меня такой напал?
   – Есть у меня одна мыслишка, – протянула я.
   – Выкладывай! – жадно воскликнул мальчик.
   – Пока нечего, но, как только что-нибудь узнаю, мигом сообщу. А ты до поры до времени никому из наших не говори ни слова. Вдруг мне в голову глупость пришла, потом засмеют и дразнить до конца жизни будут!
   – Ага, – кивнул Кирюша, – молчу и ничегошеньки не ем!
   – Ну это уж слишком, если свои принесут, угощайся. Ладно, лежи, отдыхай.
   – Лампа, ты уж постарайся разобраться в этом деле, – взмолился Кирюшка, – а то мне чего-то страшно!
   – Не волнуйся, – обняла я его, – все раскопаю обязательно и найду того, кто задумал эту гадость.
   Выйдя из больницы, я позвонила Роману, узнала, что Адюша мирно спит под присмотром Лены, слегка успокоилась и поехала домой. Сначала на секунду заглянула к нам, а потом доехала до последнего этажа и стала требовательно звонить в квартиру Маши.
   – Хтой-то тут торопливый такой, – понеслось из-за створки, – чаво колотиться?
   Дверь распахнулась. Я никогда до этого не была в гостях у соседки и невольно вздохнула. Маша, очевидно, недавно сделала хороший ремонт. В частности, она разбила стену между прихожей и комнатой, получился большой холл, в котором стояла вешалка, пара кожаных кресел и висело круглое зеркало.
   – Ну, – прищурилось существо, открывшее дверь, – ты, ваще, хто? Чаво меня дергаешь? На время глянь! Народ спит ищо, срання явиласся!
   – Полдень на дворе, – возразила я.
   – И чаво? Пили отсюда!
   Я окинула взглядом девицу, маячившую у порога. Слов нет, хороша, как конфетный фантик. Темно-каштановые кудри тяжелыми волнами спускаются на точеные плечи. Огромные, бездонные карие глаза сияют на смуглом личике, нос тонкий, очень аккуратный, рот совершенной формы, да и фигура хоть куда. Нахалка не потрудилась набросить на себя халат и стоит сейчас передо мной в лифчике и крохотных мини-шортиках. На запястье тонкой руки видна довольно крупная родинка, но она не портила девчонку, скорей придавала ей шарм. Не произноси девица ни слова, ей бы цены не было.
   – Вы Марийка? – вежливо поинтересовалась я.
   – И чаво?
   – Так да или нет?
   – И чаво?
   – Марийка?
   – Ну?
   Я решила заехать с другой стороны:
   – Ваша свекровь, Маша, дома?
   – Не.
   – А Павлик?
   – Хто ты якая, шоб у меня спрашивать про мояво мужика?
   – Видите ли, я ваша соседка…
   – Коли вода на башку льется, то не от нас.
   – Вы меня не поняли…
   – Ступай в жэк, там и скандалься! Ищь, заявятся усякие, денег им на обои давай! Нашли дурней. У свекровки ничаво нет, усе в бизнес вложено, а я нищая, уматывай вон!
   Разозлившись, я отчеканила:
   – Марийка, перестаньте идиоткой прикидываться, со мной это не пройдет. Я на самом деле Машина соседка, но живу не под вами, затопить нашу квартиру вам трудно.
   – В чем тогда дело? – удивленно и вполне по-русски осведомилась Марийка.
   – Ко мне приходила ваша сестра, Галя.
   – Хто? – снова перешла на привычный сленг Марийка. – Якая такая Халя? Да ты заходь в хату, не мнись на приступке.
   Я вошла в квартиру, Марийка быстро захлопнула дверь, ловко задвинула две огромные щеколды, села на диван и нахмурилась:
   – О чем вы балакаете? Прям пургу гоните!
   Ее стройные, гладкие, без признаков какой-либо растительности ножки начали постукивать по полу. Девушка либо нервничала, либо в силу природной живости была не способна спокойно сидеть на месте.
   – Ваша сестра, – повторила я, – Галя, на днях заглянула ко мне. Она хотела перепеленать дочку и забыла у нас шарфик, вот я принесла его вам, отдайте ей.
   С этими словами я вытащила из кармана ярко-синий кусок кашемира, которым заматываю в мороз шею, и продемонстрировала его Марийке.
   – Брешешь! – рявкнула та.
   – Что? – не поняла я.
   – Комедию ломаешь, – сказала Марийка. – Нету у меня никакой сеструхи Халки, и ваще, сиротина я, одинокая! Ни матери, ни отца, по улице толкалась, капустой торговала, пока Павлуху не повстречала. Ён мине таперича и родитель, и муж, и брат!
   – У вас нет сестры, цыганки Гали? – спросила я еще раз. – Точно помните?
   – А то я на мозги зашибленная, – затрясла роскошными кудрями Марийка, – и родню не упомню. Померли усе мои, в хате погорели. Дед с пьяных глаз полез самогонный аппарат вострить, ён электричество економил, ну и попер на столб, прямиком в линию, его током шандарахнуло, пожар пошел, уся изба погорела, с народом, тама люди пьяные лежали.
   – Вы, значит, выскочили?
   – Мине там не було, в поле горбатилася, свеклу полола, приперлася домой, глянь, пепелище черное. Вон какой рулет случился. Крайняя, одинешенька осталась, а штоб с голодухи не сгибнуть, поехала в Москву.
   – Мне всегда казалось, что таборные цыгане – люди очень родственные и одну девушку на заработки в чужое место не отпустят.
   – Хто? Цыгане? Так они мне хто?
   – Вы не цыганка?
   – Ваще, прям! Ищо скажи эфиепка, – всплеснула руками красавица, – с Молдавии я, с хутора, цыганам не родня. Во, сказанула! И никаких сестер с братьями не имею!
   – Но эта Галя…
   – Набрехала она тебе, – улыбнулась Марийка, – облохала. Небось чего спереть пришла, ты глянь-то вокруг, мабуть деньги пропали але золото, а шарфик-то выброси, наверно, заразный.

Глава 5

   Я в задумчивости вышла на лестницу и выключила лежавший в кармане диктофон. Костин многократно ругал меня за желание самостоятельно распутывать детективные истории. Вообще-то я пропускаю его слова мимо ушей, но одно замечание приняла к сведению.
   – Ты вечно совершаешь глупости, – шипел майор, – забываешь то, о чем тебе рассказывали люди, занимаешься не своим делом.
   По поводу не своего дела еще можно поспорить, а вот насчет моей забывчивости все чистая правда. Поэтому, сделав правильный вывод из услышанного, я теперь постоянно прихватываю «на дело» диктофон, включаю его незаметно в кармане, а потом дома по нескольку раз прослушиваю запись.
   Значит, Галя наврала, она просто использовала имена Маши, Марийки и Павла, чтобы беспрепятственно проникнуть в нашу квартиру. И ведь справилась с задачей, я поверила ей, разрешила пройти в ванную, а потом на кухню.
   Следовательно… Ох, похоже, дело плохо. Галя серьезно подготовилась к преступлению, узнала имена наших соседей и безошибочно выбрала тех, чьей родственницей могла прикинуться без всякого труда.
   Смуглая Марийка и цыганка похожи, во всяком случае, цвет кожи и волос у них один, глаза у обеих карие, огромные. Странно, однако, что у младенца они были ярко-голубые.
   Я дошла до своей квартиры и присвистнула. Вот оно что! Малышка вовсе не дочь Гали, она взяла ее напрокат. Поэтому молодая мать так неловко управлялась с памперсом, небось увидела непромокаемые штанишки впервые в жизни. И о чем это говорит? Да о том, что Галя тщательно, прямо как агент ФСБ, выстроила свою легенду. Она стремилась во что бы то ни стало попасть в квартиру, чтобы отравить Аду и Кирюшу.
   Быстроглазая девица, уходя, начала мне «гадать» и сообщила про смерть пучеглазой собачки. Что она там несла? Вот черт, не помню дословно. Вроде умрут все: собаки, люди. Спасти нас может лишь появление ангела, который придет сам в результате какой-то неприятности.
   И что мы имеем на сегодняшний день? Ада, Кирюша и Лиза оказались под капельницами.
   В полном ужасе я схватила телефон и принялась обзванивать своих.
   – Юля, не езди в метро, не ешь обед, не пей воды! Нигде, кроме дома.
   – Ага, – хихикнула та, – классно придумано.
   – Пообещай, что и Сережка поступит так же!
   – Лампа, ты упала и ударилась головой?
   – Дело очень серьезное! Поверь. Ничего не берите в рот, ни при каких обстоятельствах. Только дома ешьте, из моих рук.
   – Да мы умрем от истощения!
   – Не глупи! Подумаешь, до вечера не поесть! Да человек способен голодать без ущерба для здоровья целый месяц.
   – Лампа, мы же с Сережкой сейчас улетаем во Владивосток. Или ты забыла? Столько про командировку рассказывали! Вернемся через три недели. Уж не знаю, что ты задумала, но нам придется все-таки хоть один разок за двадцать дней покушать. Извини, если нарушила твои планы. Кстати, мы только что в Домодедово кофейку с пирожными схомякали, и ничего, классно пошло. Все, заканчиваю, нас на посадку зовут. Прилетим, позвоню. Чао.
   Действительно, совершенно вылетело из головы! Сережка и Юля несколько дней талдычили о страшно выгодном заказе, который удалось получить их новорожденному рекламному агентству во Владивостоке. Все-таки дети правы, я бываю крайне к ним невнимательна.
   Следующий звонок я сделала Вовке.
   – Костин, – сурово ответил приятель.
   – Мне надо с тобой поговорить.
   – Не сейчас.
   – Дело очень срочное.
   – Вечером, – сухо отреагировал майор.
   – Речь идет о жизни и смерти.
   – В прошлый раз, когда ты сделала подобное заявление, – сердито ответил Вовка, – я, как дурак, попался на удочку, примчался на твой зов, и что оказалось? Тебе понадобился человек, способный взглянуть со стороны на пальто. Приволокла меня в магазин, нацепила на себя хламиду и стала вертеться перед моим носом, приговаривая: «Ну как? Спина не морщит?»
   – Но пальто невозможно покупать одной, – возмутилась я, – от продавцов правды не услышишь, им хочется побыстрей вещь сбыть с рук. Сейчас речь не об одежде идет!
   – Значит, о сапогах или губной помаде. Вечером поговорим.
   – Меня хотят отравить!
   – Знаешь, иногда подобные мысли посещают и мою голову!
   – Катю тоже. Впрочем, и Сережу, и Юлю, и Рейчел, и Рамика, и Мулю. Может, и тебя. Спасут же нас ангелы, они будут нас хранить, понимаешь?
   – Ага, – буркнул майор, – шиза накатила. Ты грибы галлюциногенные не ела? Клей не нюхала?
   – Вовка! Дело слишком серьезное. На днях ко мне явилась цыганка с голубоглазым младенцем. Она отравила Аду, подсунула Кирюше сок с ядом.
   – Лампудель, – перебил меня Костин, – сколько раз я предостерегал тебя от неумеренного просмотра телесериалов и чтения детективов, которые строчит обожаемая народом госпожа Татьяна Устинова. Впрочем, до цыганки, пришедшей с голубоглазым младенцем в квартиру, дабы отравить мопсиху, даже Устиновой не додуматься, все-таки ей до такой степени чувство меры не отказывает. Значит, так, ангел мой, если в стенах видишь люки, не волнуйся, это глюки. Выпей успокоительное и ложись отдыхать.
   – Володя! Сконцентрируйся! Аду отравили, Кирюшу и Лизавету тоже!
   – Мопсиха, любительница хватать всякую дрянь, подобрала у бачков отраву, Кирюхе впарили в ларьке стухший сок, а Лизавета совершенно случайно выпила второй пакет! – рявкнул майор.
   – Сок был свежим, я проверила дату.
   – Даже самый качественный продукт испортится, если сначала его подержать в ящике, на холодной улице, а потом пристроить у раскаленного обогревателя, – сердито возразил Костин, – а именно так очень часто поступают продавцы в тонарах.
   – Но цыганка! С младенцем!
   – Осеннее обострение у тебя скоро пройдет, – заявил Вовка, – ласковый дядя психиатр вылечит. Кстати, Славка классный анекдот рассказал: «Сидит под деревом доктор Айболит и говорит зайчику: «Сейчас пришью тебе новые ножки, и ты снова побежишь по дорожке».
   «Может, не надо? – молит косой. – Это уже сороковые ножки, мне, ей-богу, трудно скакать по дорожке!» Правда, смешно?
   – Вовсе нет, – обозлилась я, – глупо очень!
   – Совсем ты плохая, – пожалел меня Вовка, – эх, что с людьми шиза делает! Юмор понимать перестают.
   – Дурак! – буркнула я и отсоединилась.
   Вот и имей дело с таким. Вместо того чтобы насторожиться и принять экстренные меры, Костин идиотничает. Ладно, с ним разберусь потом, теперь же надо предупредить Катюшу.
   – Да, – устало ответила подруга, – что у нас еще стряслось?
   – Все нормально.
   – Это удивительно.
   – Ничего не ешь и не пей и вообще питайся только дома, нас хотят отравить, цыганка…
   Выслушав мой обстоятельный рассказ, Катя осторожно спросила:
   – Лампуша, ты витамины принимаешь?
   – Нет, – удивилась я, – а при чем тут они?
   – Есть совершенно замечательные средства, – вдохновенно завела подруга, – дают удивительные результаты, просто волшебные. Люди на глазах меняются, память укрепляется. Вот, допустим, средство, содержащее гинкго, ты купи. Правда, дорого, одна баночка под тысячу рублей тянет, но, во-первых, там сто восемьдесят капсул, а во-вторых, какой эффект!
   – Намекаешь, что я сумасшедшая!
   – Никогда в жизни, – затараторила Катюша, – с чего тебе в голову такая дурацкая идея влетела? Просто осень на дворе, идет перестройка организма. Многие люди ошибочно полагают, будто поддерживать себя надо весной, дескать, к марту у нас иммунитет ослабляется. Оно и верно, только ближе к зиме дело обстоит еще хуже…
   – Катя, – прервала я подругу, – очень тебя прошу…
   Но закончить фразу мне не удалось. Из телефона послышался еще чей-то чужой голос:
   – Екатерина Андреевна, у Федоськина опять началось.
   – Потом, Лампуша, поговорим, – скороговоркой бросила подруга и отсоединилась.
   Я топнула ногой. Ну что за люди меня окружают! Просто слепоглухонемые! Никто из домашних не видит подкрадывающейся опасности и не верит в рассказ о цыганке. И как теперь поступить?
   Злясь на своих, я оделась и порулила в ветеринарную лечебницу. Роман встретил меня с таким мрачным лицом, что мои ноги внезапно подломились в коленях. На каталке лежало нечто, целиком, с головой, прикрытое одеялом.
   – Уже пришли? – рявкнул ветеринар. – Ну-ну.
   – Да, – прошептала я, – говорите.
   – Что?
   – Все. Не волнуйтесь, я не истеричка. Ада?..
   – Ее Лена повела на нашу кухню, – спокойно сообщил Роман. – Собаку следовало чуть-чуть покормить диетической едой.
   Ледяная рука, сжимавшая желудок, разжалась. Я опять уставилась на страшное НЕЧТО, укутанное одеялом, и внезапно поняла, что вижу тюк грязного белья, приготовленный, очевидно, для прачечной.
   – Сколько я вам должна?
   – Счет на кассе, за капельницу.
   – А лично вам?
   – Ничего.
   – Но как же?
   – Евлампия Андреевна, ступайте.
   – Ваша жена сидела весь день с Адой!
   – Это ее работа.
   – Но вы сказали, что у супруги сегодня выходной!
   – Лена всегда проводит его со мной, в клинике.
   – Не могу же я просто так уйти!
   Роман снял очки, устало вытер глаза носовым платком, близоруко поморгал, посадил вновь оправу на нос и ледяным тоном заявил:
   – Забирайте Аду и уезжайте. Привезете мопсиху через три дня, возьмем для порядка анализы, но, надеюсь, все будет благополучно. Сейчас придет Лена, вы ступайте в двенадцатый кабинет, Аду туда приведут. Жена детально расскажет о диете, вам придется некоторое время готовить мопсихе особую еду.
   – Но… – Я попыталась вновь завести песню о гонораре.
   – Ступайте, Евлампия Андреевна, – измученным голосом велел Роман, – оставьте меня с крайне неприятным делом наедине.
   – С каким делом? – не поняла я.
   Ветеринар ткнул рукой в угол:
   – Да вон, спят, несчастные, ничего, конечно, не понимают, а у меня рука не поднимается. Но куда деваться, с утра собираюсь, собираюсь, до конца рабочего дня дотянул. Даже передать не могу, до чего мерзко на душе.
   Я присмотрелась. В картонной коробке, похоже, упаковке из-под бананов, на рваной простынке, прижавшись друг к другу, лежали два мопсенка, совсем еще крошки. Нежно-бежевые шубки украшала темная полоска, бегущая от головы к хвосту, большие ушки свешивались вдоль умильно-складчатых черных мордочек, бублики хвостиков раскрутились. Щеночки мирно спали.
   – Какие хорошенькие! – умилилась я. – Лапочки! Ой, миленькие! Смотрите, один зевает!
   – Это девочки, – совсем помрачнел Роман, – Феня и Капа, им по три месяца.
   – Такие маленькие тоже болеют? А что с ними?
   – Ничего.
   – Их на прививку принесли?
   – На усыпление.
   Я заморгала. В этот момент одна мопсишка села, потрясла башкой и, недолго думая, кинулась на мирно сопящую сестру, та, моментально проснувшись, принялась кусать озорницу. В ящике началась веселая возня. Мы с Романом молча наблюдали за потасовкой. Внезапно ветеринар встал и забегал по кабинету.
   – Да, – забормотал он, – я усыплял животных, и не раз, по жизненным показаниям. Вон, сегодня утром овчарку принесли, восемнадцать лет, запущенная онкология, парализованные ноги. Собака страдает, и потом, она прожила весь свой век, а эти? Ну чем они виноваты? Только тем, что к придуркам попали? Здоровые, веселые, им бы жить да жить. Так нет, давай, Роман, убивай. Не могу! Не хочу!
   – А за что их? – пробормотала я, наблюдая, как мопсята пытаются выбраться из короба.
   – В общем, ничего экстраординарного, – пожал плечами Роман. – Девочка Олеся давно просила собачку, только мама была против, дескать, животное все порвет, испортит и обои съест, а у них в квартире евроремонт. Мама уехала в командировку, а папа взял да и купил ребенку двух мопсят, Феню и Капу. Естественно, щенки везде писают, еще они ножки у стола сгрызли. Мама вернулась, пришла в ужас, устроила мужу вселенский скандал, вот он нам собачат сюда и приволок на усыпление. Еще порядочный человек оказался. Другой бы просто вынес к помойке, а этот «пожалел». Убивал бы таких «собачников». Знает ведь, на какой ведьме женат, слышал не раз от своей супруги фразу: «Терпеть не могу собак», и принес домой мопсят, кретин, недоумок, урод!
   – Бедная девочка, – вырвалось у меня, – представляю, что испытывает ребенок.
   – Ей сказали, что они потерялись во время прогулки, – вздохнул Роман. – Ладно, идите, Евлампия Андреевна.