Донцова Дарья. Версаль под хохлому

   ...С первым мужем у Вероники было полнейшее взаимопонимание по всем вопросам, кроме постели. Виктору от природы достался чрезмерно бурный темперамент, а Ника сексуальным радостям предпочитала ванну с ароматическим маслом. У пары была горячо любимая дочь и материальный достаток. Ника не хотела лишаться супруга, поэтому закрывала глаза на его «шалости» на стороне. Когда Свете исполнилось семь лет, родители приобрели огромный пентхаус и разъехались по разным спальням. Супружеская любовь трансформировалась в крепкую дружбу.
   С большой долей вероятности Виктор и Вероника могли дожить до золотой свадьбы. Жена не ограничивала похождения мужа, а тот помог ей основать бизнес и очень гордился, что она быстро отвоевала свой кусок рынка. Ничто не предвещало разрыва, но Витя неожиданно влюбился, как подросток. Его избранницей стала юная девушка из провинции. Красавица недрогнувшим голосом поставила условие:
   – В постель лягу исключительно после свадьбы.
   И Виктор развелся с Никой. Второй брак просуществовал менее года. Потемкин хотел вернуться к прежней супруге, но та спокойно отвергла его предложение.
   – Лучше нам плавать автономно, – сказала она, – дружбе регистрация в загсе не нужна.
   Сколько Светлана себя помнила, и отец, и мать пропадали на работе. Девочку воспитывала прислуга. Нет, ее не обижали, кормили-поили-одевали, возили на курорты. У Светы была большая комната, набитая игрушками, она посещала танцевальную студию, занималась фигурным катанием, увлекалась макраме, рисованием, в учебе была не последней, но и далеко не отличницей. В общем, росла нормальной девочкой, такой, как все. Это-то и злило Веронику. Та хотела, чтобы дочь походила на нее, имела ее характер и те же интересы.
   В младших классах Свету стригли, как когда-то маленькую Нику, и внешне дочка была неотличима от мамочки с детских фотографий. Но на том сходство заканчивалось. Вероника отлично училась, имела большое количество друзей, была лидером в классе, играла в волейбол, баскетбол, предпочитала командный спорт и всегда становилась капитаном. Глава октябрятской звездочки, председатель пионерской дружины, секретарь комсомольской организации школы, староста институтской группы, заводила, хохотушка, плясунья, любительница вечеринок – вот что такое Ника. Светочка росла болезненно тихой, стеснялась отвечать у доски, забивалась на последнюю парту и не пользовалась ни малейшим авторитетом в детском коллективе.
   На четырнадцатилетие дочери Вероника задумала огромный праздник. Были приглашены все одноклассники именинницы и приятели Сухановой с детьми. Друзья Ники явились в полном составе, и лишь поэтому торжество состоялось. Из школы не пришел никто. Одновременно со Светиным был еще день рождения у Аллочки Беликовой, и ребята даже не сомневались, на какую тусовку идти.
   Светлана совершенно не расстроилась, приятели из школы ее не волновали. Девочка любила проводить время одна, увлекалась чтением, ни спорт, ни походы, ни учеба ее не интересовали. А вот Вероника еле пережила унижение.
   Вечером, когда гости удалились, мать вошла в комнату дочери и отчитала ту по полной программе. Притихшая Света услышала много «хорошего».
   – Как моя дочь может быть лузером? – кричала Вероника. – Изгоем, никому не нужной особой, балластом коллектива? Как моя дочь может быть антиобщественной личностью? Как моя дочь может быть не такой, как я? И почему?
   Что могла ответить Светлана на эти вопросы? Она слушала мать, опустив глаза в пол, а Вероника расходилась все больше и в конце концов отвесила девочке оплеуху. Света заплакала, а потом от обиды выпалила:
   – Ты злая крыса!
   Мать неожиданно не рассердилась. Она развернулась и пошла к двери. На пороге обернулась и сказала:
   – Запомни, лучше жить злой крысой, чем серой, сливающейся с землей мышью.
   Этот знаковый скандал случился в конце мая, а на лето Ника отправила дочь за границу изучать английский язык. Не всякая семья может себе позволить поселить чадо в Лондоне на целых три месяца. Поступок Вероники вроде свидетельствовал о ее материнской заботе, о желании дать ребенку отличное образование. В аэропорту Светлану провожал Виктор.
   – Поживи в Англии, – напутствовал отец, – посмотри на своих ровесников, сделай правильные выводы. Не огорчай маму, она обеспокоена твоим будущим, работай над собой, и жизнь наладится.
   Света лишь кивала в такт его словам. Она-то отлично понимала: мать полностью разочаровалась в ней и не хочет видеть ее, путешествие в Великобританию – это изгнание.
   И, похоже, девочка была права. За время каникул Ника ни разу не позвонила дочери, а когда та сама набирала номер матери, разговор состоял из пары фраз.
   – Светлана? – чуть удивленно произносила Вероника.
   – Да, – отвечала дочь, которой в ту минуту казалось, что мама о ней забыла, а сейчас совершенно внезапно вспомнила и не очень обрадовалась. – У меня все хорошо.
   – А почему должно быть плохо? – с нарастающим раздражением перебивала Суханова. – Живешь на всем готовом... У меня совещание, позднее побеседуем.
   Когда «любезный» диалог произошел в третий раз, Света сообразила: мама не рада ей. И перестала звонить.
   Желая наладить отношения, девочка пыталась матери понравиться: постриглась, как та, выкрасилась в темно-каштановый цвет, похудела. Но мама не замечала ее усилий. Нику бесила плохая успеваемость дочери и отсутствие у нее подруг. Чтобы добиться ее благосклонной улыбки, Света начала врать. По воскресеньям она убегала из дома пораньше, сообщая:
   – Мы с приятелями едем на дачу.
   А сама убивала время в одиночестве – ходила по музеям, в театры или просто шаталась по улицам. Каждый Новый год в институтскую пору девушка проводила на вокзале. Вероника справляла праздник в шумных компаниях и дочь с собой никогда не приглашала. Света же делала вид, что собралась веселиться с однокурсниками, наряжалась по полной программе, приезжала в зал ожидания и сидела там на скамейке до утра...
   – У меня в детстве тоже не было друзей, – не выдержала я. – А родители постоянно выясняли между собой отношения. Любой праздник в нашем доме плавно перетекал в скандал. Но встречать Новый год в компании с транзитными пассажирами – это уже слишком...
   Света вытащила из коробки канцелярскую скрепку и начала разгибать ее.
   – Поймите меня правильно, я не страдала, просто приняла ситуацию такой, какова она есть. Если честно, я не понимаю, почему всегда оказываюсь в одиночестве. Да, я не люблю шум, громкую музыку и безудержное веселье, предпочитаю тихую беседу, хорошую книгу или умное кино. Таких, как я, много, но у всех есть свои стаи. Я же стою особняком. При одном из московских кинотеатров открыт клуб, там регулярно собираются фанаты Антониони, Феллини, Вуди Аллена. Вроде это моя среда, но нет, и там меня игнорируют. За свою не принимают и библиофилы, в социальных сетях на мою страничку не заглядывают... Наверное, что-то во мне не так. Поэтому я и обрадовалась, когда у мамы появился Леонид – он был таким же, как я, жил особняком.
   ...Леонид Петрович Маркелов коренным образом отличался от всех прежних кавалеров мамы. Настройщик не таскался по светским раутам, не посещал пафосные мероприятия, после работы сидел дома, играл на подаренном ему женой старинном рояле. Если Вероника отсутствовала, Света садилась в гостиной в кресло, вышивала на пяльцах и слушала звуки, которые отчим извлекал из инструмента. Они практически не разговаривали. Иногда композитор спрашивал:
   – Света, на что это похоже?
   – Дождь идет, – отвечала девушка. – Музыка, как капли, тук-тук по крыше.
   – Ты очень тонко чувствуешь основную тему, – говорил отчим.
   И в груди Светланы разливалось тепло, в такие минуты она ощущала себя нормальным и даже талантливым человеком. Но с матерью отношения не налаживались. Хотя новый брак сильно изменил Нику – она горячо полюбила второго мужа и старалась не совершать чего-то, что не одобрил бы Маркелов.
   «Леонид маму как заколдовал», – думала иногда Света.
   Как-то девушка поднялась в пентхаус, вошла тихонько и увидела такую сцену: Леонид играет какое-то свое произведение, а ее мать... плачет. Светлана остолбенела от изумления. Никогда раньше Вероника не лила слезы. Да, она обожала музыку, даже хотела петь в опере, но не демонстрировала эмоций, посещая симфонические концерты. И даже с плохо скрытым презрением говорила о людях, которые сидят в консерватории с закрытыми глазами и покачиваются в такт мелодии.
   – Прикидываются, изображают фанатов, – смеялась обычно мать, – хотят казаться настоящими интеллигентами. Мне такие не по душе. Сплошная фальшь! На виду, на тумбочке у кровати держат покрытый пылью томик Достоевского, а в ящике десяток карманных изданий Смоляковой. Для поддержания имиджа ходят в Большой зал Консерватории, спят, скучают там, но пытаются изображать наслаждение от творчества Чайковского. Выползут на улицу, сядут в машину, а там из СD-плеера песня «Он ушел, а я рыдаю» звучит. Надо быть смелым, не пытаться произвести на людей выгодное впечатление, а жить так, как живется. Не нравится тебе Брамс? И не надо! Ты не стал хуже, если обожаешь эстрадное тру-ля-ля.
   Но, похоже, настройщик изменил менталитет жены, теперь Ника не скрывала своих эмоций. Она потихоньку превращалась в другого человека.
   Еще Вероника поняла, что Леонид очень любит свою дочь Аню. Отец не обнимал, не целовал, не хвалил девушку, на первый взгляд казалось, будто и не замечает ее. Но и Нике, и Свете было ясно: Аня для Маркелова свет в окне, а дочка обожает отца. Просто ни Анечка, ни Леонид не были демонстративными личностями, не выпячивали напоказ свои чувства.
   Правильно оценив отношения в семье Маркеловых, Вероника перестала постоянно ругать Свету. Она хотела произвести на мужа наилучшее впечатление и даже стала регулярно устраивать семейные трапезы, во время которых была подчеркнуто ласкова с дочерью.

Глава 9

   – Леонид изменил вашу жизнь к лучшему, у вас почти наладились отношения с матерью. Почему же вы придумали встречу с отчимом в ломбарде? – спросила я. – Анна утверждает, что вы недавно признались ей в оговоре.
   Светлана закрыла лицо ладонями.
   – Мне так стыдно! Я не думала, что Леню осудят! Понимаете, у мамы было обо мне неправильное представление. Она считала: я транжира; постоянно повторяла, что я мало зарабатываю, а запросы у меня слишком большие. Ой, если я начну перечислять ее претензии, мы до утра проговорим! Я один раз заикнулась: «Мамочка, дай мне в долг на машину, на самую дешевую». Что тут началось! Я услышала о себе много всякого, но основное обвинение звучало так: она никогда ничего не выпрашивала у родителей, все заработала сама, я же захребетница, спиногрызка и лентяйка. Но ведь сама мама не разрешила мне пойти работать, как она выразилась, «на чужую тетю», приказала сидеть в ее фирме. А мне там определили копеечный оклад, я получала меньше уборщицы и имела кучу проблем с коллегами, которые считали меня наушницей хозяйки.
   – Вы просили Леонида взять деньги из сейфа? – перебила я Свету.
   – Да, – прошептала та. – Стыдно признаться, на аборт. Упустила срок, понадобились крупные средства. Представляете, какой бы скандал закатила мать, если б узнала, что я на пятом месяце беременности? Слава богу, я не тощая, она решила, что полнею от хорошего аппетита. Знаете, сколько надо денег выложить, чтобы избавиться от плода на большом сроке?
   – Думаю, очень много, – кивнула я. – Врач ведь рискует не только своей карьерой, но и свободой. Отчим знал про аборт?
   – Да, – кивнула Света, – мне пришлось ему сказать. Я очень просила Леонида не говорить маме, зачем мне нужны деньги. Сама я их взять не могла, боялась, а Леню... мама бы всегда оправдала. Только он возьми и заяви: «Да, я брал деньги несколько раз для Светы. Но никогда не сообщу, зачем они ей понадобились». И еще посмел, когда я его упрекнула, сказать: «Света, я не люблю лгать. Взял деньги? Да. Отдал тебе? Да! Но я обещал не рассказывать про врача и не обмолвился о том, на что ты их потратила, ни словом». Я-то полагала, он вообще обо мне промолчит. Предатель!
   Света дернула плечом и примолкла.
   – Значит, вы отправляли Леонида к сейфу не единожды? – уточнила я.
   – Операция прошла не совсем удачно, – нехотя призналась девушка, – началось воспаление, я долго лечилась. Нехорошо, конечно, но я так разозлилась на Леонида! И вдруг увидела папины часы в ванной. Все как-то само собой вышло: схватила их, сбегала в скупку за квитанцией, подсунула ее Лене, и тот поставил подпись, а взять его паспорт – проще простого... Ой, можно, я дальше не стану рассказывать? Поверьте, мне страшно стыдно!
   Светлана снова закрыла лицо руками.
   У меня на кончике языка вертелся вопрос: а куда делись деньги, которые ей дали в ломбарде за часы? Конечно, там отсчитали процентов десять от реальной цены, но когда вещь стоит пять миллионов, легко прикинуть, сколько упало в лапки девицы – пол-лимона!
   На столе опять ожил телефон, на сей раз мобильный. Света взяла трубку и еле слышно прошелестела:
   – Алло.
   По мере того, как невидимый собеседник говорил, личико Светланы вытягивалось. Потом она сделала попытку пресечь беседу:
   – Нет, я давно уехала из дома, поэтому городской номер не отвечает. Откуда у вас мой мобильный? Ну да, верно, это глупый вопрос. Я сейчас занята, давайте...
   Похоже, ее перебили. Она замолчала, а спустя пару мгновений принялась монотонно бубнить:
   – Ага, ага... да... ага, ага...
   – Неприятные новости? – с сочувствием спросила я, когда Светлана положила сотовый на стол.
   – После трагической кончины всех близких мне людей уже никакое известие не выведет меня из себя, – мрачно сказала Света. – Не успел разнестись слух, что, вероятно, я могу взять руководство маминой фирмой в свои руки, как стали появляться незнакомые люди и утверждать, будто они мои дальние родственники, хотят получить скидку на услуги или вот, требуют взять на работу, как эта особа. Представилась моей одноклассницей и ну частить: «Светочка, мы с тобой неразлейвода в школе были, всегда вместе на переменках ходили, я тебе контрольные по математике-физике писала. Сейчас хочу снова помощь предложить, я лучший специалист по тканям, готова возглавить в твоей фирме отдел текстиля для интерьера. Зарплата в сто тысяч для начала, ну и процент со сделок...»
   – Неплохо, – улыбнулась я.
   Света съежилась.
   – Следовало жестко сказать: с одноклассниками я не дружила, вас вообще не помню, по математике-физике мне никто не помогал. Зачем я слушала нахалку? В какой аптеке можно приобрести лекарства «озлобин» и «пошли все на фиг»?
   – Давайте разберемся с Леонидом, – остановила я Светлану. – Анна утверждает, что ее отец не совершал преступлений, следовательно, настоящий убийца ваших родителей гуляет на свободе. А еще Аня сказала, что вы звонили ей и...
   – Ладно, ладно, – засуетилась Светлана, – вы правы, надо набраться смелости и выложить правду. Пожалуйста, поймите меня, я с детских лет пытаюсь побороть свои комплексы, но мне до сих пор страшно показаться плохим человеком. Из-за этого я конформистка и всегда испытываю желание всем льстить. Мне крайне важно, чтобы все, даже совершенно посторонние люди говорили: «Света очень милая!» Совершив недостойный поступок, я никогда в нем не признаюсь. Это выше моих сил. Ах, как бы мне хотелось стать чуть-чуть похожей на вас! Вы красивая, умная, уверенная в себе, решительная, а я мямля, трусиха и врунья.
   – Любая дорога начинается с первого шага, – приободрила я Потемкину. – Ну, попытайтесь!
   Светлана вздохнула, шумно выдохнула и решилась на откровенность:
   – Я попала в жуткое, просто ужасное положение. Очутилась между молотом и наковальней, стою перед камнем с надписью: «Куда ни пойдешь – везде труба». Мамы нет на свете, и вроде теперь можно говорить откровенно. Только как открыть истину, если о мертвых – или хорошо, или ничего? Леонид в тюрьме, страдает невинный человек, но чтобы он вышел за ворота зоны, мне нужно раскрыть самую страшную тайну матери. А я не могу марать ее доброе имя. Круг замкнулся.
   – Всегда лучше быть честной, – вздохнула я.
   Света оперлась ладонями о столешницу.
   – Чертова Аня! Я позвонила ей под влиянием минуты. Измучилась, вот и ляпнула, что отчим не виноват, а я подозреваю, кто преступник. Я представить не могла, что она в полицию ринется.
   – Наша бригада не подчиняется министерству внутренних дел, – уточнила я.
   – Еще хуже! – напряглась собеседница. – Вы точно дороетесь до правды, все выплывет на свет божий!
   – Верно, – согласилась я. – Поэтому лучше быть откровенной.
   – Аня дура! – зло выкрикнула Света.
   – Маркелова хочет освободить отца, ее можно понять, – мягко сказала я.
   – А я не желаю швырять в маму комья грязи, – зашипела девушка. – Мне совсем не безразлично, что о ней, пусть даже после смерти, напишут в газетах.
   Я встала.
   – Хорошо, я ухожу. Но мы будем работать, и все скелеты неизбежно выпадут из шкафов.
   – Полагаете, мне нужно самой правду рассказать? – шмыгнула носом Светлана.
   – Да, – кивнула я.
   Дочь Сухановой поежилась, взяла со стола фотографию матери в вычурной резной и позолоченной рамке, совершенно не подходящей по стилю к минималистически оформленной гостиной, поцеловала ее, вернула на место и еле слышно произнесла:
   – К сожалению, я не умею принимать решения самостоятельно. Я человек ведомый, бреду по жизни вслед за кем-то. А если отваживаюсь действовать на свой страх и риск, получается такой салат... Да, я знаю, кто убил папу и мамочку, но открывать истину невероятно страшно. Надеюсь, не пожалею, что пошла у вас на поводу. Дайте честное слово хранить тайну, никому о ней не рассказывать.
   – Увы, не могу, – ответила я. – Все, что вы скажете, узнают члены бригады, мы всегда обмениваемся информацией по делу.
   – Коллегам можно, – разрешила Света, – но журналюгам никогда! Они всегда маму на прицеле держали, отцу проходу не давали, обо мне глупости писали.
   – Мы постараемся, чтобы до прессы ничего не дошло, – пообещала я.
   Светлана снова поежилась и наконец-то начала рассказывать.
   ...В институте Потемкина стала добровольным донором. Если откровенно, то Светлана не испытывала потребности помогать людям, она до дрожи боится уколов, но в учебном расписании был предмет под названием «История живописи», и преподавала его вредная старуха Эмилия Валерьяновна Орликова. Студенты боялись ее как огня, получить у нее четверку (о пятерке никто даже и не мечтал) было почти невозможно. На пересдачу экзаменов народ ходил к ней толпами. Уйти от бабки десять раз подряд с двойкой считалось нормальным. Эмилия Валерьяновна работала в институте всю свою жизнь, стояла у истоков его основания. Каждому было известно, что нынешний ректор Сергей Петрович когда-то тоже учился у вредины и сам делал к ней не одну ходку с зачеткой во время сессии – в молодости Орликова тоже не отличалась добротой.
   И вот однажды Сергей Петрович пригласил в свой кабинет двух студенток, Потемкину и Катю Симонову, и заявил:
   – Предлагаю вам бартерную сделку. Хотите получить «хорошо» по «Истории живописи»? Если «да», то можете спокойно идти к Орликовой и отдать ей свои зачетки.
   Девицы онемели от столь странного предложения, а Сергей Петрович продолжил:
   – Небольшое условие: отметку вам поставят, если вы поедете в больницу и сдадите кровь для одной девушки.
   – Нам надо стать донорами? – уточнила Катя Симонова.
   Сергей Петрович слегка замялся, но потом решился на откровенность.
   – У Эмилии Валерьяновны есть близкая подруга, а у той внучка Джулия, ненамного старше вас. Девушка тяжело больна, необходима кровь четвертой группы с отрицательным резусом и еще какими-то там особенностями. То есть очень редкое сочетание, почти уникальное. В нашем институте нашлось только два потенциальных донора – это вы. Очень прошу, помогите Эмилии Валерьяновне. У нее нет своих детей, она почитает Джулию за родную дочь и почти заболела от переживаний. Естественно, заставить вас я не могу, поэтому пытаюсь подкупить. «Четверка» по истории живописи в обмен на нужное количество крови.
   – Я так съезжу, – сказала Катя, – не надо мне незаработанных отметок.
   И что оставалось делать Свете? Пришлось соглашаться и ей.
   Так девушки оказались в муниципальной больнице. Потемкина попала в такую впервые (она-то посещала частную клинику) и была угнетена интерьером, мрачностью и нелюбезностью персонала. Кабинет, где брали кровь, от пола до потолка был облицован пожелтевшим от старости кафелем. Свету усадили на железную табуретку, медсестра неумело и больно всадила в вену иглу, а спустя продолжительное время буркнула:
   – Свободна.
   Через пару дней Светлану снова вызвали к ректору. На этот раз в кабинете Сергея Петровича сидела пожилая дама, которая при виде Потемкиной судорожно зарыдала и между всхлипами запричитала:
   – Деточка, умоляю! Жизнь Джулии зависит от тебя! Хочешь, встану на колени?
   – Не надо, – испугалась Света и в растерянности посмотрела на Сергея Петровича.
   Ректор потер затылок.
   – Светлана, познакомься, Раиса Демьяновна Крылова, бабушка Джулии, для которой ты сдавала кровь.
   – Она умерла? – Света попятилась, глядя, как по щекам старухи рекой бегут слезы.
   – Слава богу, нет! – воскликнул ректор.
   Раиса Демьяновна неожиданно легко вскочила, схватила Светлану за плечи и закричала:
   – И только от тебя зависит, выживет ли Джулия! Я готова на все, только помоги! Господь отнял у меня дочь Юлечку, зятя, я не переживу еще и смерти внучки. Умоляю! Сжалься над нами!
   Сергей Петрович оторвал пожилую даму от студентки, усадил ее назад в кресло и объяснил ситуацию. Кровь Кати по каким-то параметрам не подошла Джулии, а вот Светлана оказалась идеальным донором.
   – Вероятность такого совпадения минимальна, – говорил ректор, – на всем земном шаре можно отыскать лишь несколько человек, от которых Джулии можно сделать переливание. Это невероятная удача, мистическое везение, что нашлась ты здесь, в Москве. Раиса Демьяновна лишилась дочери и зятя. Если ты не поможешь Джулии, Крыловой предстоят новые похороны.
   И как бы вы отреагировали на такую информацию? Светлана дала согласие на новый забор крови.

Глава 10

   На сей раз процедура выглядела иначе. Светлане велели забраться на каталку и привезли в комнату, где на подобии операционного стола уже лежала девушка. Когда медсестры наладили какую-то хитрую систему трубок, соединившую донора с больной, и ушли за стеклянную перегородку, Джулия неожиданно открыла глаза и шепнула:
   – Спасибо.
   – Не за что, – ответила Света, – лишь бы тебе помогло.
   Похоже, Джулии было трудно разговаривать, потому что она ничего более не произнесла, но попыталась улыбнуться. Свете стало страшно. Кроме самой манипуляции ее напугала Крылова – Джулия выглядела умирающей, кожа у нее была серой, а рот походил на щель, в придачу у несчастной над верхней губой образовались глубокие морщины. Светлане очень хотелось спросить, не заразна ли Крылова, но она постеснялась, а потом подумала, что навряд ли человека, инфицированного СПИДом, вот так положат возле здорового, да еще будут проводить прямое переливание крови.
   – Как тебя зовут? – тихо поинтересовалась Джулия, когда процедура окончилась.
   – Света Потемкина.
   – Можешь подойти? – прошептала больная.
   Светлана уже поднялась и чувствовала слабость, но, пересилив себя, она приблизилась к каталке и вздрогнула. Нижняя часть лица Джулии была изуродована шрамами, которые издали походили на морщины.
   – Не бойся, – еле слышно проговорила больная, – я родилась с волчьей пастью и заячьей губой, мне в детстве операции делали. Жуть, да?
   – Я не заметила рубцов, – солгала Светлана, – испугалась твоей бледности.
   Джулия пошевелила пальцами.
   – У тебя есть родители? Как их зовут? Ты любишь маму с папой?
   – Вероника и Виктор, – ответила Потемкина, – они в разводе. Конечно, я их люблю.
   – Повезло тебе, – закрывая глаза, прошептала Джулия. – А мои родители умерли.
   – Ты поправишься, – чуть не заплакала от жалости Света. – Не беспокойся, если надо, я буду в больницу хоть каждый день ездить.
   – Хватит болтать! – оборвала их разговор медсестра. И скомандовала санитарам: – Увозите Крылову в палату. А ты, Потемкина, ступай в столовую, там тебе дадут полный обед, чай сладкий и булочку.
   – Спасибо, есть не хочется, – отказалась Света.
   – Это не предложение, а приказ, – отрезала женщина. – Донору положено бесплатное питание.
   – Чем больна Джулия? – робко поинтересовалась Светлана, когда они с медсестрой остались вдвоем. И получила странный ответ:
   – Головой.
   – Упала и ударилась? – не поняла Потемкина.
   – Дурью мается, – зло буркнула медичка. – Покушение на самоубийство.
   – Вау! – ахнула Света.
   – Говорю же, дура, – подытожила тетка. – Тут все отделение из таких. Бросит их парень – несутся в аптеку, купят таблеток, сожрут разом кучу, а потом спохватываются. На мой взгляд, если захотела на тот свет уйти, так отъезжай спокойно. Но нет, идиотки в «Скорую» звонят: «Спасите, помогите, я самоубийца!» Глупостей наделают, испугаются и хотят, чтобы им жизнь сохранили. А врачи их откачивают, между прочим, бесплатно. Слишком у нас государство доброе! Надо закон принять: если ты умереть решила и передумала, то лечись за свой счет, по коммерческим расценкам, никаких льготных лекарств. Отдаст кретинка пару миллионов, в следующий раз крепко подумает. А то у нас в седьмой палате Стефаненко лежит, всем в отделении глаза намозолила. Зимой ее начальник отругал, так она на табуретку влезла и, когда шеф в кабинет вошел, на его глазах шагнула с нее с петлей на шее. Демонстрация сплошная. В апреле она с мужем разошлась, сожрала горсть пилюль и «неотложку» вызвала. Сейчас опять привезли – облилась бензином, орала, что подожжет себя. Да только про спички или зажигалку артистка забыла, тогда и глотнула немного топлива. А бедные доктора за нее переживают... Такие мадамы всегда выживают. Тьфу!