– Конечно, – медленно произнес Филипп. – Володя, добудь записи, все, в особенности из гримерок.
Меня охватило возмущение.
– Вы подсматриваете за артистами?
– Исключительно в целях безопасности, – влез в беседу дядя Миша.
Я сделала шаг к Верещагину.
– Я говорю не об этической стороне вопроса! Камера в уборной Риши запечатлела убийство!
– Нет, – промямлил Корсаков.
– То есть как «нет»? – процедил хозяин.
– «Алмаз» опять подвел, – почти шепотом сообщил Владимир.
Брови Филиппа поползли вверх.
– Босс, я же предупреждал, – зачастил Корсаков, – «Алмаз» ненадежная система.
Верещагин молчал, и оттого, что он не произносил ни слова, у меня по спине забегали мурашки. Владимир Михайлович тоже испугался и заговорил еще быстрее:
– Многие люди желают за ваш счет заработать. Вениамин Юркин, ну тот, что посоветовал установить новую систему наблюдения, впарил самый дорогостоящий вариант. Шеф, вам понравилось, что любая машина, минующая ворота, приводит в действие датчик, и охрана знает, когда какой автомобиль въехал или выехал со двора. Не спорю, прикольная штука. Но камеры дерьмовые, и установка лажовая. То у нас кухня вне зоны видимости, то гараж. Я же вам докладывал!
– Докладывал, – эхом повторил Филипп.
– Босс! – перепугался Корсаков. – Вспомните! Я сразу, как только увидел Юркина, предупредил: «Не нравится мне «Алмаз», не доведен до ума».
– Остановись, – приказал Верещагин. – Записей нет? Так? Камеры сегодня не работали?
– Да, – вынужден был признать главный охранник.
– И это делает Михаила Степановича одним из основных подозреваемых, – не утерпела я.
– Ты что себе позволяешь, писака хренова? – взвизгнул Владимир.
Увы, начальник охраны не мог похвастаться умением держать себя в руках. Очень он мне не нравился. Почему? Ну, во-первых, Корсаков уже один раз наорал на меня, во-вторых, просто он мне не симпатичен, поэтому я злорадно договорила:
– Интересное совпадение. Михаил Степанович находится за кулисами, камеры не работают, а его сын отлично осведомлен о сбое в системе наблюдения. Сомневаюсь, что младший Корсаков носился по особняку с воплем: «Люди, у нас сегодня отсутствует контроль за служебными помещениями театра». А вот с папой он мог поделиться этой информацией.
Владимир издал короткий звук, похожий на хрюканье, и тут из коридора долетел ноющий писк, кто-то просил открыть дверь во внутреннее помещение театра. Роман ринулся на пост. Филипп Леонидович уставился на меня, я пожала плечами.
– Никого нельзя исключать.
– Здравствуйте, – сказал Юра, появляясь в зоне видимости, – со мной эксперт Виктор. Что случилось?
– Добрый день, – произнес спутник Шумакова.
– Добрее не бывает, – мрачно буркнул Владимир.
Верещагин сделал шаг вперед, распахнул дверь в большую комнату, где актеры устраивали читку пьесы, и сказал:
– Давайте сядем и попытаемся обсудить ситуацию.
Через полчаса усиленного мозгового штурма Владимир вручил мне бейджик оранжевого цвета, а Михаил Степанович сказал:
– Провожу тебя в общий зал.
Я попыталась отделаться от сопровождения.
– Спасибо, я отлично помню дорогу.
Но дядя Миша сделал вид, что не слышит. Мы вышли из комнаты и двинулись по коридору, заставленному вазонами с цветами.
– Ты действительно считаешь, что я убил Ирину? – безо всяких экивоков спросил Михаил Степанович.
– Нет, – спокойно ответила я, – вы не заходили в гримерку Риши до того момента, как там обнаружили тело.
– И как ты это поняла? – удивился спутник.
Я остановилась.
– Посмотрите на пол. Что вы видите?
– Паркет, – после короткой паузы сказал Михаил Степанович.
Мне пришлось присесть на корточки и указать пальцем на небольшой темно-синий кусочек, лежащий на лаковом полу чуть позади него.
– Что это, по-вашему?
Дядя Миша опустился рядом и потрогал пальцем находку.
– Вроде кожа. Или нет?
– Посмотрите на подошвы своих ботинок, – попросила я.
Рабочий встал и поднял ногу.
– Ежкин-матрешкин! У новых туфель подметка ни к черту. Вчера их купил в большом магазине, отдал хорошие деньги!
– С Юрой Шумаковым, тем самым, что только-только приехал, случилась похожая история, – успокоила я Михаила Степановича. – Ему тоже понравились ботинки фирмы «Мар Боркони»[1], выглядят очень солидно, цена вроде соответствует качеству. Шумаков приобрел штиблеты, а я потом прокляла итальянцев, которые прикрепили к ним темно-синюю подошву. Ее мелкие частички при ходьбе отлетают и насмерть «привариваются» к любому напольному покрытию. Мы с Шумаковым живем в квартире, где холл выложен светло-бежевой плиткой. Пришлось ползать от пятна к пятну и оттирать. Я пустила в ход щетку, нож, бритву, растворитель и с огромным трудом справилась.
В гримерке Риши настелен белый палас, на нем нет ни единого синего следа, значит, вы не входили в комнату.
Дядя Миша взял меня под руку.
– Ну, я не из тех, кто считает блондинок дурами, а всех женщин вообще безмозглыми курицами. Ты правильно рассуждаешь. Подошвы отслаиваются. Но что, если я осведомлен об этом эффекте? Снял штиблеты, прошел в носках в гримерку, а потом вновь влез в ботинки, а?
– Хорошая идея, – согласилась я, – но зачем вам о ней рассказывать? Как правило, убийца не хочет оказаться пойманным, он не сообщит о пробежке в носочках. Скажите, Филипп Леонидович всегда такой отстраненный и холодный? Он спокойно воспринял известие о смерти Риши. Убитый горем отец так себя не ведет!
Дядя Миша не замедлил с ответом:
– Филиппа жизнь приучила эмоции скрывать. Что у него сейчас на сердце творится, одному богу ведомо, но он лица не потеряет. Верещагин на людях камень. Ты помнишь, что делать надо?
– Пока не забыла, – в тон дяде Мише ответила я и вошла в зал, где веселились ничего не подозревающие о трагедии гости.
Глава 8
Меня охватило возмущение.
– Вы подсматриваете за артистами?
– Исключительно в целях безопасности, – влез в беседу дядя Миша.
Я сделала шаг к Верещагину.
– Я говорю не об этической стороне вопроса! Камера в уборной Риши запечатлела убийство!
– Нет, – промямлил Корсаков.
– То есть как «нет»? – процедил хозяин.
– «Алмаз» опять подвел, – почти шепотом сообщил Владимир.
Брови Филиппа поползли вверх.
– Босс, я же предупреждал, – зачастил Корсаков, – «Алмаз» ненадежная система.
Верещагин молчал, и оттого, что он не произносил ни слова, у меня по спине забегали мурашки. Владимир Михайлович тоже испугался и заговорил еще быстрее:
– Многие люди желают за ваш счет заработать. Вениамин Юркин, ну тот, что посоветовал установить новую систему наблюдения, впарил самый дорогостоящий вариант. Шеф, вам понравилось, что любая машина, минующая ворота, приводит в действие датчик, и охрана знает, когда какой автомобиль въехал или выехал со двора. Не спорю, прикольная штука. Но камеры дерьмовые, и установка лажовая. То у нас кухня вне зоны видимости, то гараж. Я же вам докладывал!
– Докладывал, – эхом повторил Филипп.
– Босс! – перепугался Корсаков. – Вспомните! Я сразу, как только увидел Юркина, предупредил: «Не нравится мне «Алмаз», не доведен до ума».
– Остановись, – приказал Верещагин. – Записей нет? Так? Камеры сегодня не работали?
– Да, – вынужден был признать главный охранник.
– И это делает Михаила Степановича одним из основных подозреваемых, – не утерпела я.
– Ты что себе позволяешь, писака хренова? – взвизгнул Владимир.
Увы, начальник охраны не мог похвастаться умением держать себя в руках. Очень он мне не нравился. Почему? Ну, во-первых, Корсаков уже один раз наорал на меня, во-вторых, просто он мне не симпатичен, поэтому я злорадно договорила:
– Интересное совпадение. Михаил Степанович находится за кулисами, камеры не работают, а его сын отлично осведомлен о сбое в системе наблюдения. Сомневаюсь, что младший Корсаков носился по особняку с воплем: «Люди, у нас сегодня отсутствует контроль за служебными помещениями театра». А вот с папой он мог поделиться этой информацией.
Владимир издал короткий звук, похожий на хрюканье, и тут из коридора долетел ноющий писк, кто-то просил открыть дверь во внутреннее помещение театра. Роман ринулся на пост. Филипп Леонидович уставился на меня, я пожала плечами.
– Никого нельзя исключать.
– Здравствуйте, – сказал Юра, появляясь в зоне видимости, – со мной эксперт Виктор. Что случилось?
– Добрый день, – произнес спутник Шумакова.
– Добрее не бывает, – мрачно буркнул Владимир.
Верещагин сделал шаг вперед, распахнул дверь в большую комнату, где актеры устраивали читку пьесы, и сказал:
– Давайте сядем и попытаемся обсудить ситуацию.
Через полчаса усиленного мозгового штурма Владимир вручил мне бейджик оранжевого цвета, а Михаил Степанович сказал:
– Провожу тебя в общий зал.
Я попыталась отделаться от сопровождения.
– Спасибо, я отлично помню дорогу.
Но дядя Миша сделал вид, что не слышит. Мы вышли из комнаты и двинулись по коридору, заставленному вазонами с цветами.
– Ты действительно считаешь, что я убил Ирину? – безо всяких экивоков спросил Михаил Степанович.
– Нет, – спокойно ответила я, – вы не заходили в гримерку Риши до того момента, как там обнаружили тело.
– И как ты это поняла? – удивился спутник.
Я остановилась.
– Посмотрите на пол. Что вы видите?
– Паркет, – после короткой паузы сказал Михаил Степанович.
Мне пришлось присесть на корточки и указать пальцем на небольшой темно-синий кусочек, лежащий на лаковом полу чуть позади него.
– Что это, по-вашему?
Дядя Миша опустился рядом и потрогал пальцем находку.
– Вроде кожа. Или нет?
– Посмотрите на подошвы своих ботинок, – попросила я.
Рабочий встал и поднял ногу.
– Ежкин-матрешкин! У новых туфель подметка ни к черту. Вчера их купил в большом магазине, отдал хорошие деньги!
– С Юрой Шумаковым, тем самым, что только-только приехал, случилась похожая история, – успокоила я Михаила Степановича. – Ему тоже понравились ботинки фирмы «Мар Боркони»[1], выглядят очень солидно, цена вроде соответствует качеству. Шумаков приобрел штиблеты, а я потом прокляла итальянцев, которые прикрепили к ним темно-синюю подошву. Ее мелкие частички при ходьбе отлетают и насмерть «привариваются» к любому напольному покрытию. Мы с Шумаковым живем в квартире, где холл выложен светло-бежевой плиткой. Пришлось ползать от пятна к пятну и оттирать. Я пустила в ход щетку, нож, бритву, растворитель и с огромным трудом справилась.
В гримерке Риши настелен белый палас, на нем нет ни единого синего следа, значит, вы не входили в комнату.
Дядя Миша взял меня под руку.
– Ну, я не из тех, кто считает блондинок дурами, а всех женщин вообще безмозглыми курицами. Ты правильно рассуждаешь. Подошвы отслаиваются. Но что, если я осведомлен об этом эффекте? Снял штиблеты, прошел в носках в гримерку, а потом вновь влез в ботинки, а?
– Хорошая идея, – согласилась я, – но зачем вам о ней рассказывать? Как правило, убийца не хочет оказаться пойманным, он не сообщит о пробежке в носочках. Скажите, Филипп Леонидович всегда такой отстраненный и холодный? Он спокойно воспринял известие о смерти Риши. Убитый горем отец так себя не ведет!
Дядя Миша не замедлил с ответом:
– Филиппа жизнь приучила эмоции скрывать. Что у него сейчас на сердце творится, одному богу ведомо, но он лица не потеряет. Верещагин на людях камень. Ты помнишь, что делать надо?
– Пока не забыла, – в тон дяде Мише ответила я и вошла в зал, где веселились ничего не подозревающие о трагедии гости.
Глава 8
Первой мне на глаза попалась Марфа с бокалом в руке.
– Тебе уже отдали гонорар? – свистящим шепотом поинтересовалась она. – Знаешь, нам пообещали премию! Верещагин душка! Обожаю его! Ну почему все приличные мужики женаты на мымрах? Из меня могла получиться отличная спутница жизни! Имею безукоризненный вкус, яркий талант, но люди, подобные Филиппу, предпочитают жить с кошелками! Его Аллочка ходила тут в жутком платье! Абажур моей бабушки! Волосы сама в пучок стянула! Косметику ей горничная по лицу размазала! Бред, бред, бред! Обладать горой денег и выглядеть Матреной!
– Алла мужу родила несколько детей, – сказала Катя, выныривая из толпы. – Лично я на такой подвиг не способна. Вилка, у тебя есть спиногрызы?
– Ни одного, – призналась я.
Франк быстро схватила с подноса проходившего мимо официанта тарталетку с паштетом, запихнула в рот и невнятно спросила:
– А у тебя, Марфа?
– Для актрисы беременность означает уход с подмостков, – отрезала Ермолова. – И нельзя сидеть на двух стульях: либо семья, либо карьера!
– Некоторым удается это совместить, – не согласилась Катя, успевшая проглотить паштет, – они нанимают нянек!
Марфа закатила глаза.
– Няньки стоят безумных, нереальных денег! Все мною заработанное на чужую бабу улетит! И я считаю, что ничьи посторонние ласки не заменят ребенку материнские. Крайне безответственно производить на свет малыша и сбрасывать его на чужие руки.
– Вот поэтому тебе остается впустую облизываться, глядя на олигархов, – заржал Лавров, материализуясь возле нас, – богатым мужикам нужны наследники, которым они передадут состояние. У тебя другая установка. Даже если ты отыщешь золотую гору, будешь сниматься в кино, а не встанешь на кухне у плиты. Не зря раньше актрис хоронили за оградой кладбища, они все больные, с изломанной психикой. Апчхи!
– Будь здоров! – машинально произнесла я.
Павел ничего не сказал, а Ермолова набросилась на меня с упреками:
– Ну ты молодец! Пашка нас обхамил, нечего ему здоровья желать! Гепатит тебе в печень, Лавров.
Франк захихикала, Павел почему-то молчал, а я улыбалась во весь рот.
– Девочки, щедрость Филиппа Леонидовича не знает границ, а мы ему понравились.
– В особенности я, – самодовольно заявила Ермолова, – выложилась по полной. Настоящий профессионал не может халтурить, он горит на сцене, вполноги не пляшет! Премию, обещанную Филиппом, все получат исключительно благодаря мне.
– Я рыдаю! – скривилась Катя. – Огромное спасибо, благодетельница! Кланяемся в пояс.
– Не хами, детка, – процедила Марфа.
Лавров, к моему огромному удивлению, никак не комментировал заявление Ермоловой, лишь издал пару нечленораздельных звуков.
– Девочки, – защебетала я, – не ссорьтесь. У меня есть замечательная новость. Мы сейчас пойдем в одну волшебную комнату и сможем взять там все, что захотим!
– Вау! – подскочила Франк. – Надеюсь, это не кухня! Кастрюли со сковородками мне на хрен не нужны.
– Обожаю картины! – алчно воскликнула Марфа. – Думаю, их тут немало, вроде Пикассо или Рембрандта.
– Нас хотят обеспечить одеждой, обувью, сумками, – уточнила я. – Роскошные бренды из разных стран мира.
– Шубка! – подпрыгнула Катя. – Из леопарда! Хочу! Куда бежать? Чур, я первая!
– Можешь не торопиться, – продолжила я. – У нас у всех разные размеры, никто твое манто не возьмет.
Но Франк резко подалась вправо, пошатнулась, ойкнула и чуть не упала. Один из проходивших гостей, лысый толстяк в шикарном костюме, успел подхватить ее под локоток.
– Осторожнее, – сказал он и масленым взглядом окинул стройную фигурку молодой актрисы, – торопыжка.
– Спасибо, – прошелестела Катюша и покрепче вцепилась спасителю в рукав пиджака стоимостью в несколько тысяч евро, – приятно встретить настоящего мужчину, который готов помочь даже незнакомой даме. Я подвернула ногу. Очень больно.
Толстячок приосанился, он явно собирался продолжать приятный разговор, но тут возле нашей славной компании возникла рослая блондинка в облегающем платье-бюстье, схватила лысика за другой рукав, резко дернула, прижала добычу лицом к своему пупку и воскликнула:
– Папочка! Вот ты где? Пошли к Емелькиным, Сергей рассказывает о поездке в Аргентину. Так интересно! Может, и нам туда слетать?
– Конечно, зюзечка, – залебезил толстячок, – как пожелаешь.
Блондинка метнула во Франк убийственный взгляд. Странно, что Катя не превратилась в горстку пепла, даже мне стало не по себе от взора «зюзечки».
– Так мы идем или нет? – высокомерно поинтересовалась Марфа. – Не подумайте, что я падка на подарки, просто любопытно чисто по-человечески.
Катя сделала пару шагов и опять ойкнула.
– Больно? – спросила я, глядя на ее страдальческую гримасу, – дать баралгин?
– Не откажусь, – сказала Катерина, – эй, официант, дайте воды без газа.
– А мне с пузырями, – немедленно потребовала Марфа, – я еще не помешалась на почве здорового образа жизни.
– Лекарство нельзя запивать газировкой, – менторски заявила Катя, – так Елена Малышева по телику говорила.
– Ты веришь программам про здоровье? – развеселилась Марфа.
– Она врач, – вступилась за любимую ведущую Франк, – настоящий!
– Тебе уже отдали гонорар? – свистящим шепотом поинтересовалась она. – Знаешь, нам пообещали премию! Верещагин душка! Обожаю его! Ну почему все приличные мужики женаты на мымрах? Из меня могла получиться отличная спутница жизни! Имею безукоризненный вкус, яркий талант, но люди, подобные Филиппу, предпочитают жить с кошелками! Его Аллочка ходила тут в жутком платье! Абажур моей бабушки! Волосы сама в пучок стянула! Косметику ей горничная по лицу размазала! Бред, бред, бред! Обладать горой денег и выглядеть Матреной!
– Алла мужу родила несколько детей, – сказала Катя, выныривая из толпы. – Лично я на такой подвиг не способна. Вилка, у тебя есть спиногрызы?
– Ни одного, – призналась я.
Франк быстро схватила с подноса проходившего мимо официанта тарталетку с паштетом, запихнула в рот и невнятно спросила:
– А у тебя, Марфа?
– Для актрисы беременность означает уход с подмостков, – отрезала Ермолова. – И нельзя сидеть на двух стульях: либо семья, либо карьера!
– Некоторым удается это совместить, – не согласилась Катя, успевшая проглотить паштет, – они нанимают нянек!
Марфа закатила глаза.
– Няньки стоят безумных, нереальных денег! Все мною заработанное на чужую бабу улетит! И я считаю, что ничьи посторонние ласки не заменят ребенку материнские. Крайне безответственно производить на свет малыша и сбрасывать его на чужие руки.
– Вот поэтому тебе остается впустую облизываться, глядя на олигархов, – заржал Лавров, материализуясь возле нас, – богатым мужикам нужны наследники, которым они передадут состояние. У тебя другая установка. Даже если ты отыщешь золотую гору, будешь сниматься в кино, а не встанешь на кухне у плиты. Не зря раньше актрис хоронили за оградой кладбища, они все больные, с изломанной психикой. Апчхи!
– Будь здоров! – машинально произнесла я.
Павел ничего не сказал, а Ермолова набросилась на меня с упреками:
– Ну ты молодец! Пашка нас обхамил, нечего ему здоровья желать! Гепатит тебе в печень, Лавров.
Франк захихикала, Павел почему-то молчал, а я улыбалась во весь рот.
– Девочки, щедрость Филиппа Леонидовича не знает границ, а мы ему понравились.
– В особенности я, – самодовольно заявила Ермолова, – выложилась по полной. Настоящий профессионал не может халтурить, он горит на сцене, вполноги не пляшет! Премию, обещанную Филиппом, все получат исключительно благодаря мне.
– Я рыдаю! – скривилась Катя. – Огромное спасибо, благодетельница! Кланяемся в пояс.
– Не хами, детка, – процедила Марфа.
Лавров, к моему огромному удивлению, никак не комментировал заявление Ермоловой, лишь издал пару нечленораздельных звуков.
– Девочки, – защебетала я, – не ссорьтесь. У меня есть замечательная новость. Мы сейчас пойдем в одну волшебную комнату и сможем взять там все, что захотим!
– Вау! – подскочила Франк. – Надеюсь, это не кухня! Кастрюли со сковородками мне на хрен не нужны.
– Обожаю картины! – алчно воскликнула Марфа. – Думаю, их тут немало, вроде Пикассо или Рембрандта.
– Нас хотят обеспечить одеждой, обувью, сумками, – уточнила я. – Роскошные бренды из разных стран мира.
– Шубка! – подпрыгнула Катя. – Из леопарда! Хочу! Куда бежать? Чур, я первая!
– Можешь не торопиться, – продолжила я. – У нас у всех разные размеры, никто твое манто не возьмет.
Но Франк резко подалась вправо, пошатнулась, ойкнула и чуть не упала. Один из проходивших гостей, лысый толстяк в шикарном костюме, успел подхватить ее под локоток.
– Осторожнее, – сказал он и масленым взглядом окинул стройную фигурку молодой актрисы, – торопыжка.
– Спасибо, – прошелестела Катюша и покрепче вцепилась спасителю в рукав пиджака стоимостью в несколько тысяч евро, – приятно встретить настоящего мужчину, который готов помочь даже незнакомой даме. Я подвернула ногу. Очень больно.
Толстячок приосанился, он явно собирался продолжать приятный разговор, но тут возле нашей славной компании возникла рослая блондинка в облегающем платье-бюстье, схватила лысика за другой рукав, резко дернула, прижала добычу лицом к своему пупку и воскликнула:
– Папочка! Вот ты где? Пошли к Емелькиным, Сергей рассказывает о поездке в Аргентину. Так интересно! Может, и нам туда слетать?
– Конечно, зюзечка, – залебезил толстячок, – как пожелаешь.
Блондинка метнула во Франк убийственный взгляд. Странно, что Катя не превратилась в горстку пепла, даже мне стало не по себе от взора «зюзечки».
– Так мы идем или нет? – высокомерно поинтересовалась Марфа. – Не подумайте, что я падка на подарки, просто любопытно чисто по-человечески.
Катя сделала пару шагов и опять ойкнула.
– Больно? – спросила я, глядя на ее страдальческую гримасу, – дать баралгин?
– Не откажусь, – сказала Катерина, – эй, официант, дайте воды без газа.
– А мне с пузырями, – немедленно потребовала Марфа, – я еще не помешалась на почве здорового образа жизни.
– Лекарство нельзя запивать газировкой, – менторски заявила Катя, – так Елена Малышева по телику говорила.
– Ты веришь программам про здоровье? – развеселилась Марфа.
– Она врач, – вступилась за любимую ведущую Франк, – настоящий!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента