Доннер Флоринда. Жизнь-в-сновидении

   Вскоре после этого, словно нам было больше нечего делать, мы отправились в горы Санта Сьюзана, к тому месту, где встретились. Никто из нас не проронил ни слова, когда мы сидели на краю обрыва, окидывая взглядом индейское кладбище. Движимые чисто дружеским импульсом, мы сидели там в тишине, не замечая, как день постепенно превращается в ночь.
   Глава 7
   Кортез припарковал свой фургон у подножия холма. Он обошел вокруг кабины и с подлинным изяществом помог мне выйти из машины. Я почувствовала облегчение, что мы наконец сделали остановку, хотя не могла сообразить, почему. Мы были посреди неизвестно чего. Мы ехали с раннего утра. Дневная жара, ровная пустыня, безжалостное солнце и дорожная пыль обратились в неясные воспоминания по мере того, как я вдыхала холодный тяжелый ночной воздух.
   Взбитый ветром воздух вертелся вокруг нас словно что-то ощутимое, живое. Луны не было. И звезды, количество и яркость которых были невероятны, казалось, лишь подчеркивали наше уединение. Под этим неуютным сиянием пустыня и холмы, что раскинулись вокруг нас, почти невидимые, были полны теней и приглушенных звуков. Я попыталась сориентироваться, посмотрев на небо, но не смогла выделить на нем ни одного созвездия.
   -- Мы глядим на восток, -- прошептал Джо Кортез, словно я высказала свои мысли вслух, затем принялся терпеливо показывать мне главные созвездия летнего неба. Запомнить мне удалось только звезду Вегу, поскольку ее название напомнило мне имя испанского писателя семнадцатого века Лопе де Вега.
   Мы сидели в тишине на крыше его фургона, и я мысленно перебирала события нашего путешествия.
   Меньше чем двадцать четыре часа назад, когда мы перекусывали в японском ресторане в пригороде Лос-Анжелеса, он вдруг ни с того ни с сего спросил меня, не составлю ли я ему компанию в путешествии в Сонору на несколько дней.
   -- С удовольствием поеду, -- импульсивно выпалила я. -Учебный семестр закончился. Я свободна. Когда ты собираешься выезжать?
   -- Сегодня вечером! -- ответил он. -- Фактически, как только мы закончим нашу трапезу.
   Я засмеялась, будучи уверена, что его приглашение было шуткой.
   -- Я не могу так вот просто сорваться с места, -- заметила я. Как насчет завтра?
   -- Сегодня вечером, -- сказал он мягко и настойчиво, затем протянул руку и очень официально пожал мою. Только когда я заметила в его глазах огоньки удовольствия и озорства, до меня дошло, что это означало не прощание, а заключение договора.
   -- Когда решения приняты, нужно немедленно начинать действовать в соответствии с ними, -- произнес он, оставив слова висеть передо мной в воздухе. Мы оба уставились на них, словно они и в самом деле имели форму и размер.
   Я кивнула, вряд ли сознавая, что принимаю решение. Поворот судьбы был здесь, вне меня, наготове, он был неизбежен. Мне не пришлось ничего предпринимать, чтобы вызвать его.
   Внезапно я с поразительной живостью вспомнила свою предыдущую поездку в Сонору годом раньше. Тело содрогнулось от страха и потрясения, когда картины -- никак не связанные в своей последовательности -- завертелись у меня глубоко внутри. События этой странной поездки так основательно стерлись из моего сознания, что до этого момента я жила так, словно их вообще никогда не было. Однако сейчас они предстали перед моим мысленным взором так ясно, как в тот день, когда произошли.
   Содрогнувшись, но не от холода, а от невыразимого ужаса, я повернулась, чтобы посмотреть на Джо Кортеза и рассказать ему о своей поездке. Он неподвижно смотрел на меня со странной силой. Его глаза были словно туннели, глубокие и темные, они вобрали в себя мое смятение. Кроме того, под их воздействием картины той поездки отступили. И как только они потеряли свой заряд, в моем сознании остались лишь пустые банальные мысли. В этот момент я в своей обычной самоуверенной манере решила, что не стану ничего рассказывать Джо Кортезу, поскольку настоящее приключение само выбирает свой путь, и самые восхитительные запоминающиеся события моей жизни -- это те, у которых я не становилась на пути.
   -- Как ты хочешь, чтобы я тебя называла? Джо Кортез или Карлос Кастанеда? -- спросила я с противной женской игривостью.
   Медный цвет его лица озарился улыбкой.
   -- Я твой детский приятель. Дай мне имя. Я зову тебя нибелунга.
   Я никак не могла выбрать подходящее имя и спросила его:
   -- А в твоих именах есть какой-то порядок?
   -- Пожалуй, -- сказал он задумчиво, -- Джо Кортез -- это повар, садовник, мастер на все руки; это внимательный и задумчивый человек. Карлос Кастанеда -- это человек из академического мира, но я думаю, ты его еще не встречала.
   Он с улыбкой неотрывно смотрел на меня. В его улыбке было что-то детское, что-то, вызывающее глубокое доверие.
   Я решила, что буду звать его Джо Кортез.
   Мы провели ночь -- в разных комнатах -- в мотеле в Юме, штат Аризона. После того, как мы выбрались из Лос-Анжелеса, я всю дорогу изводила себя беспокойством по поводу того, как мы будем спать. Временами меня одолевал страх, что он набросится на меня прежде, чем мы доберемся до мотеля. В конце концов, он был сильным молодым мужчиной, чересчур самоуверенным и агрессивным. Я бы так не беспокоилась, если бы он был американцем или европейцем. Но поскольку он был из Латинской Америки, я просто знала, что у него на уме. Принять приглашение провести с ним несколько дней означало, что я желаю разделить с ним постель.
   Его задумчивость и тактичное обращение со мной на протяжении длительной поездки прекрасно вписывались в то, что я о нем думала: он готовил почву.
   Мы добрались до мотеля поздней ночью. Он отправился в кабинет управляющего справиться о комнатах для нас. Я осталась в машине, мысленно разыгрывая один мрачный сценарий за другим.
   Я была так поглощена своими фантазиями, что не заметила, как он вернулся. Услышав, как он звенит передо мной связкой ключей, я подпрыгнула на сиденье и выронила бумажную коричневую сумку, которую держала в руках, подсознательно прижимая к груди. В ней лежали все мои принадлежности туалета, которые мы купили по дороге.
   -- Я снял для тебя комнату в западной части мотеля, -сказал он. -- Она вдали от трассы.
   Он указал на дверь в нескольких шагах от нас и добавил:
   -- Сам я буду спать в этой, выходящей на улицу. Я привык спать при любом шуме, -- он сам себе улыбнулся. -- У них остались только две эти комнаты.
   Ошарашенная, я взяла ключи из его рук. Все мои сценарии разом отпали. Теперь у меня не будет возможности его отвергнуть. Не то чтобы мне действительно этого хотелось. Но в глубине моей души раздавались голоса, жаждущие победы, не важно, сколь незначительной.
   -- Не вижу, зачем нам снимать две комнаты, -- сказала я с заученной небрежностью.
   Дрожащими руками я подбирала с пола свои вещи и запихивала их обратно в бумажную сумку. То, что я сказала, звучало невероятно для меня самой, однако я не в силах была остановиться.
   -- Шум машин не даст тебе отдохнуть, а тебе нужен сон не меньше, чем мне.
   В данный момент мне как-то не верилось, что кто-то может уснуть под шум, доносящийся с трассы.
   Не глядя на него, я выбралась из машины, а затем услышала собственное предложение:
   -- Мы могли бы спать в одной комнате -- в разных кроватях, я имею ввиду.
   На мгновение я застыла в немом оцепенении. Никогда прежде я ничего подобного не делала, и никогда у меня не было такой шизоидной реакции. Я говорила не то, что имела в виду. Или я-таки имела в виду именно это, но сама не понимала, что делаю.
   Его смех положил конец моему смятению. Он хохотал так громко, что в одной из комнат постояльцы зажгли свет и стали кричать, чтобы мы заткнулись.
   -- Остаться с тобой в одной комнате, чтобы ты посреди ночи мной воспользовалась, -- выдавил он из себя между приступами бурного веселья. -- Как раз после того, как я приму душ. Не выйдет!
   Я покраснела, да так сильно, что вспыхнули уши. Мне хотелось умереть от стыда. Это не вписывалось ни в один из моих сценариев.
   Я вернулась в машину и захлопнула дверь. -- Отвези меня в Трейхаунд на автостанцию, -- прошипела я ему с затаенной злобой. -- Какого черта я поехала с тобой? Надо проверить, все ли в порядке у меня с головой!
   Все еще смеясь, он открыл дверь и мягко вытащил меня наружу.
   -- Давай будем спать не только в одной комнате, но и в одной постели.
   Он робко посмотрел на меня.
   -- Пожалуйста, подари мне свою любовь! -- попросил он так, словно и самом деле хотел этого.
   Ошеломленная, я вырвалась из его объятий и прокричала:
   -- Да ни за что в жизни!
   -- Вот, -- сказал он. -- Ты так свирепо меня отвергла, что я не осмеливаюсь настаивать. -- Он взял мою руку и поцеловал ее. -- Ты отвергла меня и поставила на место. Проблем больше нет. Ты отомстила.
   Я отвернулась от него, готовая разрыдаться. Моя досада была связана не с тем, что он не желает провести 60 мной ночь, -- реши он так поступить, я бы на самом деле не знала, что делать, -- а с тем фактом, что он знает меня лучше, чем даже я сама. Я не поверила тому, что, как мне казалось, было лишь способом приукрасить свои достоинства. Он мог видеть меня насквозь. Внезапно это меня испугало.
   Он подошел поближе и обнял меня. Это был простой добрый жест. Как и раньше, сумятица, царившая у меня внутри, полностью исчезла, словно ее никогда не было. Я тоже обняла его и сказала нечто уже совершенно невероятное:
   -- Это самое захватывающее приключение в моей жизни.
   Мгновенно у меня возникло желание взять свои слова обратно. Эти выскочившие слова принадлежали не мне. Я даже не знала, что имела в виду. Это было отнюдь не самое захватывающее приключение в моей жизни. У меня было много увлекательных поездок. Я объехала вокруг всего света.
   Мое раздражение достигло пика, когда он пожелал мне доброй ночи, при этом ловко и нежно поцеловав меня, как целуют детей, и это мне понравилось против моей воли. У меня просто не было воли. В коридоре он легонько подтолкнул меня в направлении моей комнаты.
   Проклиная себя, я плюхнулась на кровать и расплакалась от бессилия, злости и жалости к себе. С момента самых ранних моих воспоминаний я всегда в своей жизни поступала как считала нужным. Находиться в состоянии смущения и не знать чего хочу -это было для меня новое чувство, причем чрезвычайно неприятное.
   Я легла спать не раздеваясь и спала беспокойно, пока он рано утром не стал стучать в мою дверь, чтобы меня разбудить.
   Мы ехали весь день, виляя по каким-то заброшенным дорогам. Как он мне и говорил, Джо Кортез оказался внимательным и заботливым человеком. На протяжении всего долгого пути он представлял собой самого доброго, заботливого и увлекательного спутника, о каком вообще можно было мечтать. Он кормил меня едой, песнями и рассказами. У него был поразительно глубокий и в то же время чистый баритон. К тому же он знал все мои любимые песни. Старые любовные песни всех южноамериканских стран, все их национальные гимны, древние баллады и даже детские стишки.
   От его историй я хохотала так, что у меня заболели мышцы живота. Как рассказчик, он восхищал меня каждым поворотом своего рассказа. Он был прирожденный мим. Та невообразимая искусность, с которой он изображал любой мыслимый южноамериканский акцент, -- в том числе отчетливый португальский бразильцев -- это было что-то большее, чем подражание, это была магия.
   -- Давай, пожалуй, слезем с крыши автомобиля, -- голос Джо Кортеза ворвался в мои грезы. -- В пустыне ночью становится холодно.
   -- Суровая тут вокруг местность, -- промолвила я.
   Мне хотелось, чтобы мы забрались в фургон и уехали отсюда. Мне стало не по себе, когда я увидела, как он вынимает из машины сумки. Там у него были всевозможные подарки, купленные для людей, которых мы намеревались посетить.
   -- Почему ты остановился здесь. Бог знает где?
   -- Ты задаешь глупейшие вопросы, нибелунга, -- ответил он. -- Я остановился здесь, потому что тут кончается наше автомобильное путешествие.
   -- Мы что, уже прибыли к нашей таинственной цели, о которой ты ничего не хотел рассказывать? -- спросила я с сарказмом.
   Единственное, что портило эту очаровательную поездку, было то, что он напрочь отказывался говорить мне, куда именно мы направляемся.
   В считанные доли секунды во мне закипела такая злость, что я готова была ударить его кулаком по носу. Мысль, что моя внезапная раздражительность -- просто результат долгой изматывающей поездки, принесла мне желанное облегчение.
   -- Я становлюсь раздражительной, но я этого не хотела, -сказала я веселым тоном, который даже мне самой показался наигранным.
   В моем голосе было такое напряжение, что сразу становилось ясно, чего мне стоит держать себя в руках. То, что я так легко и быстро могу на него разгневаться, начинало меня беспокоить.
   -- Ты понятия не имеешь о том, что значит вести разговор, -- сказал он, широко улыбаясь. -- Ты знаешь только, как добиваться своего.
   -- О! Я гляжу, Джо Кортез отбыл. Ты снова собираешься начать меня оскорблять, Карлос Кастанеда?
   Он весело рассмеялся в ответ на это замечание, в котором для меня не было ничего смешного.
   -- Это место не "Бог знает где", -- сказал он. -- Рядом находится город Аризп (Arizpe).
   -- А граница США лежит к северу, -- процитировала я. -- А Чихуауа -- к востоку. А Лос-Анжелес находится где-то к северо-западу отсюда.
   Он пренебрежительно мотнул головой и зашагал вперед. Мы молча шли через заросли кустарников, которые я скорее чувствовала, чем видела, вдоль узкой вьющейся тропки. Дорожка становилась все шире по мере того, как мы приближались к огромному участку ровной земли, со всех сторон окруженному забором из невысоких мескитовых деревьев. В темноте можно было различить силуэты двух домов. В большем из них внутри горел свет. На некотором расстоянии от него стоял меньший, темный дом.
   Мы подошли к большому дому. В свете, льющемся из его окон, порхали тусклые силуэты мошек.
   -- Должен предупредить тебя, что люди, с которыми тебе предстоит встретиться, несколько странные, -- прошептал он. -Не говори ничего. Вести разговор буду я.
   -- Я всегда говорю, что мне нравится, -- встала я на дыбы. -- И не люблю, когда меня учат, как себя вести. Я не ребенок. Кроме того, я прекрасно знаю правила хорошего тона; можешь быть уверен, что тебе не придется из-за меня чувствовать себя неловко.
   -- Брось ты свою заносчивость, черт побери! -- прошипел он сдержанным голосом.
   -- Не веди себя со мной так, словно я -- твоя жена, Карлос Кастаньеда, -- крикнула я изо всех сил, произнося его фамилию так, как, по-моему, она должна была произноситься: с мягким "н", что, я знала, ему страшно не нравилось.
   Но он не разозлился. Он засмеялся, как очень часто поступал, когда я ожидала от него взрыва гнева. Этого с ним никогда не бывает, подумала я и обреченно вздохнула. У него было потрясающее самообладание. Казалось, что ничто никогда не сможет поколебать его или вывести из себя. Даже когда он кричал, это звучало всегда как-то наигранно.
   Как раз когда он уже собирался постучать, дверь отворилась. Худощавый человек предстал темной тенью на фоне светлого прямоугольника двери. Нетерпеливым жестом руки он пригласил нас войти. Мы прошли в прихожую, полную растений. Словно не желая показывать свое лицо, человек пошел впереди нас и, не сказав ни слова приветствия, отворил внутреннюю дверь, в которой задребезжало стекло.
   Мы последовали за ним вдоль темного коридора, пересекли внутренний дворик, где на стульчике из тростника сидел юноша. Он играл на гитаре и пел мягким, печальным голосом; увидев нас, он умолк. На мое приветствие он не ответил и принялся играть вновь, когда мы зашли за угол и пошли по еще одному, не менее темному коридору.
   -- Почему здесь все так невежливы? -- прошептала я на ухо Джо Кортезу. -- Ты уверен, что это нужный нам дом?
   Он тихо засмеялся.
   -- Я же говорил тебе, они малость чудаковаты.
   -- Ты уверен, что знаешь этих людей? -- настаивала я.
   -- Что за вопросы ты задаешь? -- бросил он в ответ тихим, но угрожающим голосом. -- Разумеется, я их знаю.
   Мы подошли к освещенному дверному проему. Его зрачки играли отблесками света.
   -- Мы собираемся здесь ночевать? -- спросила я озабоченно.
   -- Не имею ни малейшего понятия, -- прошептал он мне на ухо и поцеловал в щеку. -- И пожалуйста, не задавай больше вопросов. Я делаю все возможное, чтобы провернуть почти невозможный маневр.
   -- Что это за маневр? -- прошептала я в ответ. Внезапно я поняла, и меня охватило чувство тревоги, но вместе с тем и возбуждения. Разгадка заключалась в самом слове маневр.
   Словно понимая, что я чувствую, он взял все сумки, которые нес с собой, в одну руку, а другой взял мою руку и поцеловал ее -- от его касания у меня по телу пробежала приятная дрожь, -затем мы переступили порог. Мы оказались в большой, тускло освещенной и скудно обставленной жилой комнате. Я ожидала, что жилые комнаты в мексиканской провинции должны выглядеть не так. Стены и низкий потолок были совершенно белыми. Их белизну не нарушала ни картина, ни какое-нибудь настенное украшение.
   Вдоль противоположной от двери стены стоял большой диван. На нем сидели три немолодые, элегантно одетые женщины. Я не могла толком разглядеть их лица, но в этом тусклом свете они выглядели очень похожими -- на самом деле, не будучи подобными друг другу -- и как-то туманно знакомыми. Я была так озадачена этим, что почти не обратила внимания на двоих, сидящих в просторных креслах рядом.
   Одержимая желанием добраться до трех женщин, я сделала помимо своей воли огромный шаг. Я не заметила, что пол в комнате был кирпичным и имел ступеньку. Когда я вновь обрела почву под ногами, мое внимание привлек прекрасный восточный плед, и я заметила женщину, сидящую в одном из кресел.
   -- Делия Флорес! -- воскликнула я. -- Боже мой! Я не могу в это поверить! -- я коснулась ее, чтобы убедиться, что она не просто плод моего воображения. -- Что происходит? -- спросила я вместо того, чтобы с ней поздороваться. В ту же минуту до меня дошло, что женщины, сидящие на диване, были теми самыми женщинами, которых я встречала год назад в доме целительницы.
   Я стояла, раскрыв рот, не в силах двинуться с места, мое сознание было в шоке. По их губам пробежала едва заметная улыбка и они повернули головы в сторону седовласого мужчины, сидевшего во втором кресле.
   -- Мариано Аурелиано...
   От моего голоса остался только тихий нервный шепот. Вся энергия вытекла из меня. Я повернулась, чтобы взглянуть на Джо Кортеза, и этим же слабым голосом обвинила его в том, что он меня надул. Мне хотелось закричать на него, оскорбить его, ударить. Но во мне не осталось никаких сил даже на то, чтобы поднять руку. Мне едва хватило их на то, чтобы сообразить, что он, как и я, стоит приросший к полу, и на лице его написано, что он потрясен и сбит с толку.
   Мариано Аурелиано поднялся со своего кресла и направился ко мне, протягивая руки, чтобы меня обнять.
   -- Я так счастлив снова тебя видеть.
   Голос его был мягким, а глаза ярко светились восхищением и радостью. Он по-медвежьи обнял меня, оторвав от земли. Мое тело обмякло. Во мне не было ни сил, ни желания отвечать взаимностью на его теплые объятия. Я не могла вымолвить ни слова. Он опустил меня на пол и направился чтобы столь же бурно и тепло приветствовать Джо Кортеза.
   Делия Флорес и ее подруги подошли к тому месту, где я стояла. Они по очереди обнимали меня и шептали что-то мне на ухо. Я успокоилась от их дружеских объятий и тихого звука их голосов, но из того, что они сказали, не поняла ни слова. Мой ум был где-то не здесь, не со мной. Я могла чувствовать и слышать, но не могла понять смысл того, что чувствую и слышу.
   Мариано Аурелиано бросил на меня взгляд и сказал отчетливым голосом, разогнавшим туман у меня в сознании:
   -- Тебя не надули. Я тебе с самого начала говорил, что отправлю тебя к нему.
   -- Так вы... -- я встряхнула головой, не в силах закончить предложение -- до меня наконец стало доходить, что Мариано Аурелиано и был тем человеком, о котором мне столько рассказывал Джо Кортез: Хуаном Матусом, магом, изменившим течение его жизни.
   Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла его вновь. У меня было такое ощущение, что меня высвободили из собственного тела. В моем сознании не осталось больше места для удивления. И тут я увидела м-ра Флореса, вышедшего из тени. Сообразив, что он и был тем человеком, который провел нас внутрь, я просто потеряла сознание.
   Придя в себя, я увидела, что лежу на диване. Я чувствовала себя превосходно отдохнувшей и не ощущала никакой тревоги. Желая узнать, как долго я была без сознания, я села и подняла руку, чтобы взглянуть на часы.
   -- Ты была без сознания ровно две минуты двадцать секунд, -- объявил м-р Флорес, уставившись на свое запястье без часов. Он сидел на кожаном пуфике рядом с диваном. В сидячем положении он казался гораздо выше, чем был на самом деле, поскольку ноги у него были короткие, а торс длинный.
   -- Так скоропостижно упасть в обморок, -- сказал он поднимаясь и усаживаясь рядом со мной на диване. -- Я искренне сожалею, что мы тебя напугали. -- Его желтые янтарные глаза, искрящиеся смехом, опровергали неподдельное беспокойство в тоне его голоса. -- Я приношу свои извинения, что не поздоровался с тобой у двери. -- На его лице отразилась задумчивость, граничащая с зачарованностью, он потянул меня за косу. -Благодаря тому, что твои волосы были спрятаны под шляпой и этой тяжелой кожаной курткой, я решил, что ты -- мальчик.
   Я встала на ноги, но мне пришлось ухватиться за диван. Меня все еще немного качало. Я неуверенно оглянулась по сторонам. Женщин в комнате не было, не было и Джо Кортеза. Мариано Аурелиано сидел в одном из кресел, неподвижно глядя прямо перед собой. Возможно, он спал с открытыми глазами.
   -- Когда я в первый раз увидел, как вы держитесь за руки, -- продолжал м-р Флорес, -- я уже стал опасаться, что Чарли Спайдер сделался голубым. -- Он сказал все это предложение по-английски. Слова он произносил очаровательно, четко и с нескрываемым наслаждением.
   -- Чарли Спайдер? -- я засмеялась над этим именем и над его строгим английским произношением. -- Кто он такой?
   -- Ты не знаешь? -- спросил он, в его широко раскрытых глазах было искреннее удивление.
   -- Нет, не знаю. А я должна знать?
   Он почесал затылок, озадаченный моим отрицанием, потом спросил:
   -- С кем вы держались за руки?
   -- Карлос держал меня за руку, когда мы переступили порог этой комнаты.
   -- Ну вот, -- сказал м-р Флорес, взирая на меня так, словно я разгадала особенно трудную загадку. Затем, видя, что с моего лица все еще не сходит вопросительное выражение, добавил: -- Карлос Кастанеда -- он не только Джо Кортез, он еще и Чарли Спайдер.
   -- Чарли Спайдер (spider (англ.) -- паук), -- пробормотала я тихо и задумчиво. -- Имя, весьма привлекающее внимание. -- Из всех трех имен это, вне всякого сомнения, нравилось мне больше всего. Дело в том, что я питала к паукам исключительно теплые чувства. Они ни капли не пугали меня, даже громадные тропические пауки. В углах моей квартиры всегда были паучьи сети. Каждый раз, убирая, я не могла себя заставить разрушить эти тонкие хитросплетения.
   -- Почему он зовет себя Чарли Спайдер? -- спросила я из любопытства.
   -- Разные имена для разных ситуаций, -- процитировал м-р Флорес, словно это была поговорка. -- Все это должен будет объяснить тебе Мариано Аурелиано.
   -- А Мариано Аурелиано имеет еще и имя Хуан Матус?
   М-р Флорес утвердительно кивнул.
   -- Совершенно верно, имеет, -- сказал он, широко и весело улыбаясь. -- У него тоже есть разные имена для разных ситуаций.
   -- А вы сами, м-р Флорес? У вас тоже есть разные имена?
   -- У меня единственное имя -- Флорес. Хенаро Флорес. -- В его голосе была игривость. Он наклонился ко мне и вкрадчиво прошептал: -- Ты можешь звать меня Хенарито.
   Я невольно дернула головой. В нем было что-то такое, отчего он испугал меня даже больше, чем Мариано Аурелиано. На рациональном уровне я не могла решить, что вынуждает меня так чувствовать себя. Внешне м-р Флорес выглядел гораздо более доступным, чем все остальные. Он вел себя по-детски, игриво, беззаботно. И все же я не чувствовала себя с ним легко.
   -- Причина того, что у меня всего лишь одно имя, -прервал мои раздумья м-р Флорес, -- состоит в том, что я не нагваль.
   -- А кто такой нагваль?
   -- О, это неимоверно трудно объяснить. -- Он обезоруживающе улыбнулся. -- Объяснить это могут только лишь Мариано Аурелиано или Исидоро Балтасар.
   -- А кто такой Исидоро Балтасар?
   -- Исидоро Балтасар -- это новый нагваль.
   -- Не говорите мне больше ничего, пожалуйста, -- сказала я раздраженно. Приложив ко лбу руку, я опять уселась на диван. -Вы меня путаете, мистер Флорес, а я все еще чувствую слабость. -- Я посмотрела на него умоляюще и спросила: -- А где Карлос?
   -- Чарли Спайдер плетет какой-то паучий сон.
   М-р Флорес выдал свое предложение на экстравагантном по произношению английском, затем довольно расхохотался, словно смакуя особо умную шутку. Он весело посмотрел на Мариано Аурелиано -- все еще неподвижно глядящего в стену -- затем снова на меня, потом опять на своего друга. Он, должно быть, почувствовал, как во мне растет опасение, поскольку беспомощно пожал плечами, покорно поднял руки вверх и сказал:
   -- Карлос, известный также как Исидоро Балтасар, отправился навестить...
   -- Он уехал? -- Мой вопль заставил Мариано Аурелиано повернуться и посмотреть на меня. От того, что я осталась одна с двумя стариками, я пришла в большее смятение, чем когда узнала, что у Карлоса Кастанеды есть еще одно имя и что он -новый нагваль, что бы это ни значило.
   Мариано Аурелиано поднялся со своего места, глубоко прогнулся и, протягивая свою руку, чтобы помочь мне встать, сказал: