Дорофеев Александр. Гнездо времени

   Петя задумался, чего-то, кажется, подсчитывая в уме.
   - Напишу миллион строк. При моей скорострельности на это уйдет всего три месяца. Могу и поднажать. Назову книжку "Пятое солнце", и, считай, "лимон" в кармане. Чем не бизнес?
   Мы свернули налево и подъезжали к городу Тулум. По обеим сторонам дороги стояли бесконечные торговые ряды. В деревянных сарайчиках продавали тканые коврики, малахитовые, ониксовые, базальтовые скульптуры, серебряные и коралловые украшения, акульи клыки и целые челюсти. Здесь же жарили такосы, варили барбакоа и посоле (разновидности мясного и кукурузного супов). Вблизи жаровен мирно лежали в пыли собаки. Они были худы, но ленивы. Мальчишки сновали туда-сюда на велосипедах. Пели марьячис, и надрывалась музыка-ранчера, современный деревенский фольклор.
   Все это напоминало ярмарочную суету небольшого городка, но к Тулуму не имело отношения. Древний город майя стоял за стеной - тих, пустынен и как-то прозрачен.
   Петя пошлялся по торговым рядам и, вернувшись, сказал с большим оптимизмом:
   - Знаешь ли , бабки на всем делать можно. Даже на солнце! И ты не больно-то переживай за него. Если богатые люди Земли соберутся вместе, подумают да скинутся, солнце будет бархатным. Еще пять тысяч лет. Это я тебе точно говорю!
   ОНИКСОВЫЙ СТОЛИК
   К Пете приехала жена Оля.
   Это ожидалось давно. Но, как все давно ожидаемое, случилось внезапно.
   Вдруг средь бела дня приземлился большой самолет, летевший из Москвы через всю Европу и Атлантику, и оттуда вылезла Оля.
   Она была из той редкой породы русских женщин, для которых останавливать коня на скаку - детские шалости. Оля могла бы, не слишком напрягаясь, остановить тяжелый самосвал на скорости сто двадцать километров в час. Если бы, конечно, она в этом самосвале сидела.
   Петя был прав - в жене его присутствовала некая великость. Она знала, чего хочет, и шла к этому прямой дорогой.
   Все заумные термины - сангвиник, холерик, экстраверт, интроверт - не имели к ней отношения. Ее характер и образ поведения можно было определить одним устоявшимся и чрезвычайно емким понятием - ударник комтруда.
   Это понятие давно уже превзошло жесткие социально-временные рамки. При любом режиме, в любой исторический период, в любой стране мира Оля смогла бы кое-чего достичь. От поста министра культуры до хозяйки приличного ресторана, от места в сенате до директорства в крупном банке. От и до - этот диапазон ее возможностей был необычайно широк и поддавался одному определению - великость! Будь Оля даже крепостной, она неминуемо получила бы вольную. А в худшем случае управляла всеми делами в помещичьей усадьбе.
   Для встречи Петя нахлобучил знаменитый шлем "Всегда верен!", но большого эффекта не достиг.
   - Знаете, - обратилась ко мне Оля, как к интеллектуальному собрату, мой муж с детских лет имел слабость к ночным горшкам - любил на голову одеть. Думаю, это скрытые фрейдистские комплексы.
   Петя поглядел на меня грустными глазами работяги-хорошиста, которого выперли из класса за чужую проделку.
   - Мамочка, ну при чем тут горшки?
   - Конечно, Фетюков, при чем тут горшки, - с убивающей иронией сказала Оля и кивнула мне, приглашая в союзники. - Горшки, образно говоря, твое призвание. Сколько ты за свою жизнь горшков побил?
   Петя окончательно смешался и чуть не заехал в кювет.
   - Я не понимаю, мамуля, чего ты все о горшках? Может, тебя в самолете растрясло, оттого и в голове язвительность?
   - Суди не выше сапога, - ледяным голосом отрезала Оля, - как писал Александр Сергеевич Пушкин!
   Петя глубоко вздохнул, поглядев на свои сандалии. Я не мог допустить такого внезапного и полного растаптывания моего приятеля.
   - Простите, Оля, - нагло сказал я, - но это Осип Мандельштам в письме к Иосифу Сталину. У Пушкина, насколько я знаю, совсем другие строки: "Скажи-ка, тетя, ведь недаром..." И еще припоминаю: "На солнечной поляночке, дугою выгнув бровь..." и так далее.
   Оля побледнела и отвернулась в сторону дикой сельвы.
   - Ты с Олей не спорь, - примирительно сказал Петя. - Она школу с красным дипломом... Если говорит - Пушкин, так оно и есть.
   Оставшуюся до отеля дорогу мы мирно беседовали о погоде, о ценах на разных континентах. Прощаясь со мною до вечера, Петя шепнул:
   - Ты, знаешь, не зови меня больше Педро. А то моя опять чего-нибудь отчебучит, про комплексы.
   Вот так скоропостижно расстался я с Педро. В памяти сохранился его танец на тулумской пирамиде. Теперь я понимаю, что этой неистовой пляской в честь Пятого солнца Петя прощался с Педро, который, конечно, не укладывался ни в какие семейные отношения, тем более с ударником комтруда и обладателем красного диплома.
   Хотя к вечеру, отдохнув, Оля стала немного помягче и лиричней. Воздух Карибского моря действует на самые что ни на есть крепкие орешки.
   Мы отправились погулять в торговый центр "Кукулькан". Если уж выдерживать до конца образ змея, то это был гигантский удав, анаконда, заглотившая несметное число промтоваров, народных поделок, драгоценностей разного пошиба, а также выпивки и закуски.
   Я не силен в быстрой цифровой оценке действительности, но, возможно, тысяча магазинов и ресторанов разместилась в этом зеркально-мраморном змеином брюхе.
   Мы шли чинно, всем своим видом показывая, что не постоим, как говорится, за ценой, если вещь будет стоющая.
   - Послушайте, мальчики, - нервно сказала Оля, - тут все очень дешево! По московским меркам - так просто даром!
   Этот факт ее как-то раздражал. Она еще не поняла, какую позицию должна занять по отношению к здешним ценам. Все ли так, как видится с первого взгляда, или есть какой-то подвох.
   А Петю неотвратимо тянуло к "триптихизму" - шляпам, сандалиям и плавкам. Это крепко-накрепко засело в нем, еще со счастливых времен Педро. Всяческими уловками он пытался затащить Олю - примерить какую-нибудь шляпку.
   - Взгляни-ка, мамочка! - указывал он мизинцем, как бы строя "козу", на соломенную шляпу с черной тульей и красными полями. - Не правда ли, прелесть?
   - Прелесть, - откликалась Оля с мягким скептицизмом. - Говна пирога! В такой только на коммунистическую демонстрацию - поминки по совдепии справлять.
   Петя заискивающе улыбался:
   - Мамуля, ты бы поаккуратнее выражалась. Тут русские на каждом шагу.
   - И что? - повышала она голос. - Совков наших стесняться? Ты меня удивляешь, Петр!
   - И меня тоже, - поддакнул я.
   - А чем же это, простите, он вас удивляет? - насторожилась Оля.
   - А он меня всем удивляет!
   - Как это? - напугался Петя.
   - Да так, - махнул я рукой. - Удивляешь - и все тут!
   - Не будьте голословны, - напирала Оля, - Приведите, пожалуйста, пример!
   - Издалека придется. Пожалуй, не доведу!
   - По-моему, вы опять валяете дурака! - заметила Оля с обидой.
   - Верно, - согласился я. - Валяю понемногу.
   Петя дико заржал на русском языке, вспугнув парочку канадских украинцев. А Оля вдруг потупилась и сказала с застенчивой улыбкой:
   - А зря вы так. У меня сегодня, между прочим, день рождения.
   - Она всегда такая нервная на свой день рождения, - подхватил Петя. Это от расположения звезд.
   - Излишние подробности никого не интересуют. Понимаешь, Фетюков? посуровела опять Оля.
   - Да о чем вы, друзья? День рождения в Канкуне, в Гнезде времени - это же подарок судьбы! Давайте побольше целенаправленности - сейчас же выберем подарок, а затем - ресторан.
   - Мамуля, шляпку! А? - с последней надеждой воскликнул Петя.
   Но Оля уже была у входа в ювелирный магазин под названием "Пять солнц". Потом она, конечно, жалела о своем выборе. Да что делать?! Вероятно, все то же расположение звезд выкинуло на ее день рождения такую шутку. А все начиналось так изящно!
   У дверей нас приветствовал джентльмен во фраке:
   - Сеньора, сеньоры! Рады вашему визиту!
   - Может, он обознался, - предположил Петя. - Как ты думаешь, мамочка?
   - Не мели чепуху! - огрызнулась Оля и поплыла величаво меж стеклянных прилавков, заполненных излишествами жизни.
   Меня же в этом ослепительно-сияющем магазине сразу привлекла как бы посторонняя тут стойка бара, на которую я и указал Пете.
   - Гляди, как она одинока в этом пространстве. Мне жалко ее до слез.
   - Мамуля, - сказал Петя, - ты здесь смотри, а мы - вон в том уголке...
   Сбитая с толку сиянием сапфиров, изумрудов и прочих яхонтов, Оля проморгала этот незамысловатый маневр, и мы с Петей удалились в "уголок".
   За стойкой не было ни души, но, как только мы присели, возник джентльмен, встретивший нас у входа:
   - Кабальерос! Что предпочитаете?
   - Вискаря, что ли, трахнем? - спросил Петя.
   И мы взяли по "виски деречо", то есть безо льда и содовой.
   - Мало, гады, капают, - сказал Петя, превращаясь потихоньку в Педро. А дерут, небось, три шкуры. Почем тут, интересно?
   - Еще по рюмке, а потом выясним.
   - Не знаю даже, стоит ли? - он поискал глазами Олю, но та была абсолютно занята выбором подарка...
   - Ладно, только по одной. Ресторан впереди!
   Мы выпили и попросили счет.
   - Простите, кабальерос! - улыбнулся персонаж во фраке. - Дом угощает! Мы не хотим, чтобы вы скучали, пока сеньора выбирает украшения. Еще виски?
   Это был удар точно "поддых", в солнечное сплетение. Петя открыл рот, но вздохнуть не мог.
   - Погоди, - вымолвил он в конце концов. - Это не шутка?
   - Педро, - сказал я, - в таких магазинах не шутят.
   - Минуточку! - Петя в мгновение ока возник рядом с Олей и горячо зашептал: - Мамочка, мамуленька, деточка моя, ты не торопись, выбирай внимательно, не жалей времени, а мы уж подождем тебя, посидим в уголочке, поскучаем.
   Оля опять не заметила ничего преступного, и Петя, возвратившись, молодцевато оседлал мягкий табурет.
   - Что тут самое дорогое?
   - Думаю, французский коньяк, - предположил я. - Только стоит ли мешать?
   - Однако, когда угощают, стоит! - веско заметил Петя.
   Коньяк нас не особенно восхитил. Мы вернулись к виски "Джонни уокер", заказав сначала красную, потом черную и, наконец, голубую этикетки.
   - В общем-то, один шиш, - сказал Петя. Он уже не оглядывался на Олю. Глаза его, немного расходящиеся по сторонам, тщетно пытались удержать одному ему ведомую очередность бутылок.
   - Что у нас теперь идет? - спрашивал он поминутно. - "Чивас ригал", "Буканам", "Бифитер"? Или ореховый ликер?
   Джентльмен во фраке проявлял к нам большой интерес.
   - Кабальерос, откуда вы с визитом?
   - Мы с визитом из России, - отвечали мы гордо. - Наливай!
   Некоторое время он еще пытался продолжать этнографические исследования.
   - У вас там круглый год зима? Очень холодно?
   - Не то слово, - говорил Петя. - Полный отпад!
   Джентльмен кое-чего не понимал, но в принципе ему было крайне любопытно почерпнуть новые сведения о великой стране бывшего социализма.
   - Слушай, выпей с нами, - сказал я. - Тебе будет яснее. Иначе потемки!
   Мало помалу этот милый парень отбросил фрачный лоск и, как говорится, глушил напропалую. Выяснилось, что звать его Хесус, или в просторечии Чучо.
   - О, кей! - восклицал он. - На очереди чинзано!
   - Спокуха, Чучо! - возражал Петя. - Сейчас идет бренди "Дон Педро". И вообще имей совесть - наливай по-человечески!
   - Как это? - живо заинтересовался Чучо.
   - Да так это - лей в стакан до краю!
   Чучо наливал, но еще пытался поддерживать осмысленную беседу.
   - А как вам жилось при тоталитаризме?
   - Жилось, - отвечал Петя сурово, с видом здорово настрадавшегося. Русский народ все выдержит! Наливай!
   Чучо, пожалуй, уже смекнул, что русский народ в нашем лице выдержит многое. Он даже пытался припрятывать некоторые заветные бутылки под стойку.
   - Ты не прав, Чучито, - отечески наставлял Петя. - Угощаешь, так не жмись!
   - Ребята, - всхлипнул Чучо, - меня уволят.
   Петя потрепал его по щеке:
   - Эка невидаль! Мы тебя усыновим! Как сына полка...
   Вообще-то время в гнезде своем имеет странные свойства. Оно явно относительно! То сжимается до неизмеримых величин, то растягивается беспредельно. В нашем случае оно, конечно, здорово ужалось. Глазом не успели моргнуть, как услыхали Олин голос:
   - Петр, плати!
   Петя, поперхнувшись красным вином "Христова кровь", кое-как сполз с табурета.
   - Ке паса, ми амор? - удивился он по-испански. - За что платить?
   - Я выбрала гарнитур - кольцо и серьги.
   - Ах, ми амор! - раскинул Петя руки. - Ты еще не знаешь - здесь все даром!
   - Надо же, какая свинья, - тихо сказала Оля. - Плати, барбос.
   - Все гратис! Даром! - упорствовал Петя. - Здесь угощают! Бери - и носи на здоровье.
   - Ошизел! - резюмировала Оля, мило улыбнувшись Чучо.
   - Сеньора! - сказал он, падая головой на стойку бара. - Все гратис!
   - Это сумасшедший дом! - говорила Оля, таща нас к выходу. - Не нужны мне никакие гарнитуры - только бы в полицию не угодить.
   - Друзья! - кричал нам вслед Чучо. - Вернитесь, еще кое-что осталось!
   Столик мы купили за углом. Как только я увидел его, понял, что он создан для Оли. Он был каменный, но напоминал Пятое солнце. В глубинах ониксовой столешницы был целый мир. Там что-то поблескивало, перетекало, пульсировало, струилось и заворачивалось спиралью. Это было окаменевшее время.
   - Оникс повышает сопротивляемость организма, - наукообразно заметил продавец.
   - У моей мамули сопротивляемость - дай Бог каждому, - брякнул Петя, но осекся, глянув на Олю.
   Было очевидно, что столик тронул ее душу. Энергия оникса проникла до таких глубин, которых не смогли достичь рубины и бриллианты. Такое, поверьте, бывает в жизни.
   - Я буду пить за ним свой утренний кофе, - сказала Оля.
   - Мамуля, а мне разочек дашь попить? - подлизывался Петя.
   - Барбосам место под столом, - заметила Оля беззлобно. - Неси аккуратненько!
   Петя, подобно атланту, взвалил ониксовый стол на плечи. Оля страховала сбоку. А я шел позади, имея в виду подхватить в случае чего набравшегося атланта.
   - Стол есть, - сказал он. - Пора и пожрать!
   И в этом был, конечно, глубокий смысл.
   Мне не хотелось, чтобы читатель думал, будто речь здесь идет о русских забулдыгах. Это не так. Как говорится, не генеральный момент во взаимоотношениях с действительностью. Но когда эта действительность, эта реальная жизнь чрезмерно отягощает, хочется разделить ее тяготы, по меньшей мере на троих. Случается! Простите - случается.
   ПОК-ЧУК И ПРОЧЕЕ СВИНСТВО
   В ресторане "Мой старик" было чрезвычайно уютно. Что-то откуда-то свисало, где-то журчало, мягко освещало и даже порхало над нашими головами.
   Первое, что нам подали, - это небольшие пуховые подушки.
   - Чтобы отдыхали ваши уважаемые ноги, - сказал официант с полупоклоном.
   Мы скинули сандалии и возложили ноги.
   - Нет, братцы, моя голова уважаемей ног, - сказал Петя, пристраивая подушку на столе.
   - Простите, это вы говорите на португальском? - спросил официант.
   - Вообще-то на русском, - ответил Петя. - Только, когда мы поддавши, он звучит, как португальский.
   - Так вы русские? - приятно поразился официант. - А знаете, как меня зовут? Ленин Иван!
   - Елки-палки! - Петя тяжело привстал и запел вышедший из употребления, но до боли родной гимн.
   Ленин Иван выслушал его с большим почтением.
   - Я принесу вам лучшую еду полуострова Юкатан! - сказал он, смахивая счастливые слезы.
   Исполнив гимн, Петя разом ослаб и задремал, устроив уважаемую свою голову на пуховой подушке.
   - Ну вот какое свинство! - сказала Оля довольно, впрочем, дружелюбно. Будите его, будите, а то храпеть начнет.
   Я потрепал Петино ухо, приговаривая:
   - Не спи, не спи. Не предавайся сну!
   - Ты вечности заложник, у времени в плену! - с выражением добавила Оля.
   - Кстати, о времени, - сказал я. - Понимаю, что это не слишком деликатно, но меж друзей возможно. Сколько вам стукнуло?
   - Двадцать девять, - мило улыбнулась Оля. - Конечно, если считать по венерианскому календарю - 584 дня в году.
   - А по календарю майя тебе, мамочка, семьдесят! - приоткрыл глаз Петя. - У них в году двести шестьдесят дней.
   - Спасибо, Петр! - кивнула Оля. - Ты уж меня тогда называй бабушкой, а не мамочкой!
   - А вообще-то здорово эти майя устроились, - продолжал Петя. - В месяце двадцать дней! Значит, получка-то куда как быстрее подходит. И набирается восемнадцать за год. Да еще, при хорошем раскладе, может быть девятнадцатая!
   - Чего-то у тебя, Педро, с арифметикой фигово, - заметил я.
   - Разве? - удивился Петя.
   - Педро?! - четко отреагировала Оля. - Это что же за Педро такой? Педро, Педро, принеси ведро!
   И она расхохоталась венерианским смехом.
   Петя поглядел на меня укоризненно:
   - Я тебя предупреждал. Горшки уже были, теперь ведра пошли!
   Все-таки что-то волшебное происходит порой в этом мире. Не успели мы развить тему ведра, как оно приблизилось к нашему столу - об руку с Лениным Иваном. То есть он притащил ведерко с шампанским.
   - Выпьем, друзья, за вождей и поводырей, - сказал я, наполняя бокалы.
   - Это в каком смысле? - спросила Оля.
   - Это без смысла, но за вас!
   Мы выпили шампанского, и я неожиданно ощутил, что некоторые мои чакры приоткрылись, заструилось что-то слегка рифмованное, слегка ритмическое.
   - О женщина! О Афродита! - воскликнул я, окончательно пробудив Петю. В душе ее сокрыт небесный дар! И даже в сердце зверского бандита любовный нанесет она удар! Всегда гляжу на женщину с любовью - мне трудно оторвать от ней глаза. Клянусь я в том мужскою кровью.
   - Ну ты, брат, даешь дрозда! - заметил Петя.
   - Молчи, Петр, молчи! - томно сказала Оля. - Это поэзия! - И глаза ее затуманились легкой слезой.
   - Навряд ли муж за ссыльную женою пойдет терпеть лишения в Сибирь, несло меня дальше. - Мужчина не пожертвует собою, хотя жена - его духовный поводырь!
   - Слушай, Петр, что писали умные люди! - кивала Оля. - Это, кажется, Некрасов?
   - Что-то в этом роде, - скромно сказал я. - Да, женщина возвышенной любовью спасет заблудший этот мир. Клянусь я в том мужскою кровью!
   - Спасибо, спасибо. Это лучший подарок на мой день рождения! приговаривала Оля. - Выпьем, друг мой, на брудершафт!
   И только мы свершили это, как зазвучали барабаны типа там-тамов.
   В ресторан ввалилась группа полуголых мужиков с перьями на голове и дико размалеванными физиономиями.
   - Похоже, грабить будут, - равнодушно предположил Петя.
   Но это были мирные индейцы. Они исполняли танец "Смерть оленя". В наличии имелись: охотник с луком, олень с чрезвычайно ветвистыми рогами и, очевидно, силы природы в количестве пяти парней с факелами и барабанами.
   Олень, конечно, тоже был не прав! Без видимых причин остервенело набрасывался на охотника, норовя поддеть рогами.
   Охотника было искренне жаль. В конце концов он сделал символический жест, обозначавший - ну ты меня достал, падло! - и засандалил оленю меж глаз пару стрел.
   Тут и началась кульминация танца! Силы природы ухнули в барабаны и пригасили факелы - олень агонизировал. Это длилось минут пятнадцать, настолько живучим оказалось парнокопытное.
   Мы уж думали, что олень совсем подох, да не тут-то было - опять подскакивал. Охотник с сокрушенным видом невольного палача стоял неподалеку, и олень все тщился добраться до него! Хоть копытом вдарить напоследок! В общем, образ оленя нам не показался слишком привлекательным. Когда он, побившись в последних судорогах, отбросил, как говорится, копыта, Петя горестно вздохнул:
   - Эх, ребята, оленятинки бы сейчас!
   Но нам принесли в основном свинину. Ленин Иван, расставляя блюда, пояснял их содержание.
   - Это "салбутес" - жареные кукурузные лепешки с индюшатиной, луком и авокадо. Бульон "пучеро" - свинина, курятина, морковь, тыква, чайоте, картошка, кусочки банана, кинза, редиска и апельсин...
   - Запоминай, мамочка, - сказал Петя. - В Москве сварганишь.
   - Пойо пибиль! - продолжал Ленин Иван с видом конферансье, представляющего звезд эстрады. - Запеченные в банановых листьях кусочки курятины с чесноком, перцем и апельсином. И, наконец, "Пок-чук" - жареная свинина в апельсиновом маринаде, под луковым соусом. Сейчас принесу свинину вареную с фасолью и соус "моле" - шоколад, перец и миллион трав. Наслаждайтесь, друзья!
   - С чего начнем? - растерянно спросил Петя. - С этого, что ли, Чука с Геком?
   - Да тебе все едино, - пошутила Оля. - Лишь бы брюхо набить!
   - Не обижай, мамочка! - говорил Петя, приступая к набиванию брюха. - Я очень даже разбираюсь в разных кухнях. Пицца, к примеру, гамбургер, хот-дог, пельмени в пачках. А как, бывало, почую шоколад с перцем, так весь трясусь. Я, мамуля, если по большому счету, гурман!
   - Петр, не смеши! - вдруг как-то странно хрюкнула Оля. - Ты можешь мне сказать, что сейчас ешь - свинину или курятину?
   - Мамочка, это не играет значения! - хрюкнул и Петя. - Главное, чтобы вкусно и питательно.
   - Думаю, мы едим свинину, - предположил я, тоже немного подхрюкивая.
   Вскоре мы нахрюкались вдоволь. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.
   - Что будем на десерт? - поинтересовалась она.
   Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.
   Первое попавшееся на глаза как-то удивило, и я прочитал для смеха.
   - Французский коньяк столетней выдержки. Пятьсот долларов за рюмку!
   Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:
   - Вообще-то я не против. Будет что вспомнить!
   - Ну уж, мамочка, это дудки! - подпрыгнул Петя. - На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!
   Оля внезапно обернулась ко мне:
   - Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!
   - Мы, кажется, уже на "ты", - сказал я оторопело.
   - Тем более, - согласилась Оля. - Так купишь или нет?
   Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю - он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.
   Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается и видишь мелкий хвостик: " Продолжение в следующем номере". Или же внезапно начинается землетрясение.
   Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой "Мороз и солнце, день чудесный..." Не мог же я попросту сказать: "Шиш тебе, Оля!" Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать - хрен с ним, с образом.
   Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:
   - Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.
   Но Оля играла в быстрые шахматы.
   - Ничего, - улыбнулась она. - Петр даст взаймы!
   Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.
   - Я не дам ему денег, - сказал Петя угрюмо. - Мы знакомы всего неделю чего доброго не отдаст!
   - Он напишет расписку, - предложила Оля. - Или оставит чего-нибудь в залог...
   - Ни расписок, ни залогов! - сказал я в отчаянии. - Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.
   Оля положила руку на мое плечо.
   - Видишь, всегда можно найти выход - было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!
   - Нет! Теперь выпьешь! - сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана: - Ванюша, принеси этой стерве столетнего коньяку!
   Казалось, его хватил легкий удар.
   - О, простите, простите, но столетний коньяк кончился, - сказал он с таким видом, будто только что самолично допил бутылку. - Может быть, вас устроит пятидесятилетний?
   - Нет, это барахло мы не пьем, - стремительно отреагировал я. - Нету ли портвейна? "Три семерки" или "Агдам".
   Это добило Ленина Ивана. Он сокрушенно покачал головой, чувствуя, что предает свое русское имя.
   - Тогда три кофе! - распорядился я.
   - Столетней выдержки, - конечно же, добавила Оля.
   ХЕЛЛУИН В ЧИЛИ-ВИЛИ
   В быстрых карибских сумерках чернело перед нами огромное дерево. Его крона терялась в небесах. Иначе, как древом, его невозможно было назвать. Вероятно, на нем спасались от потопа Нене и Тата.
   Ветви древа простирались по сторонам на многие метры. Оно было старым, это древо. И оно было голым.
   А на ветвях его сидело множество громадных птиц. Казалось, это плоды древа. Длинные хвосты падали долу. Птицы были белы и недвижны. Но вдруг, внезапно, то одна, то другая пронзительно кричали загробно-металлическими голосами. Наверное, в этот самый миг где-нибудь на Земле отлетала грешная душа человеческая в лучшие, надеюсь, миры.
   Дрожь пробирала от этих криков, от этой неподвижности, от белизны и оголенности. Я вспомнил сирен, сгубивших приятелей Одиссея.
   - Что это? - спросила Оля, бледнея и крепко цепляясь за Петю.
   - Есть древо жизни, а это, судя по всему, древо смерти, - произнес я зловеще.
   - Ну тебя, - сказала неуверенно Оля. - Пойдемте отсюда!
   - От древа смерти не уйти, - изрек я, и, как бы подтверждая это, гаркнули пронзительно птицы. Было похоже, что само древо кричит подземельным, корневым голосом. А после воплей наступила умопомрачительная тишина.
   Можно было услыхать, как поскрипывают перья длинных птичьих хвостов.
   Но за этим поскрипыванием угадывалось и другое, потяжелее, повесомей чьи-то шаги.
   Кто-то черный и кривоватый возник из-за древа. А может быть, вышел из него? Дух древа?!
   - Оля, - сказал он, приблизившись.
   - Откуда он знает мое имя? - скороговоркой шепнула Оля, приседая и прячась за нас с Петей.
   - Меня зовут дон Альфонсо, - сказал кривоватый дух. - Я стерегу паво реаль. Красивые птицы и дорого стоят.