Довлатов Сергей. Наши

   В один из центральных магазинов города зашел унылый скромный юноша. В руках его была обернутая мятой газетой скрипка. Юноша обратился к владельцу магазина Танакису:
   – На улице ливень. Боюсь, моя скрипка намокнет. Не могу ли я временно оставить ее здесь?
   – Почему бы и нет? – равнодушно ответил Танакис.
   Час спустя в магазин явился нарядный иностранец с огромными, подозрительно рыжими усами. Долго разглядывал выставленные на полках товары. Затем протянул руку, откинул мятую газету и воскликнул:
   – Не может быть! Не верю! Это сон! Разбудите меня! Какая удача – подлинный Страдивари! Я покупаю эту вещь!
   – Она не продается, – сказал Танакис.
   – Но я готов заплатить за нее любые деньги!
   – Мне очень жаль…
   – Пятнадцать тысяч наличными!
   – Весьма сожалею, месье…
   – Двадцать! – выкрикнул иностранец.
   Танакис слегка порозовел:
   – Я поговорю с владельцем.
   – Вы получите щедрые комиссионные. Это же настоящий Страдивари! О, не будите, не будите меня!…
   Вскоре пришел бледный юноша.
   – Я пришел за скрипкой.
   – Продайте ее мне. – сказал Танакис.
   – Не могу, – печально ответил юноша, – увы, не могу. Это – подарок моего дедушки. Единственная ценная вещь, которой я обладаю.
   – Я заплачу две тысячи наличными.
   Юноша чуть не расплакался.
   – Я, действительно, нахожусь в стесненных обстоятельствах, Эти деньги пришлись бы мне очень кстати. Я бы поехал на воды, как рекомендовал мне доктор Шварц. И все-таки – не могу… Это подарок…
   – Три, – сказал владелец магазина.
   – Увы, не могу!
   – Пять! – рявкнул Танакис.
   Он хорошо считал в уме. "Я дам пять тысяч этому мальчишке. Иностранец заплатит мне двадцать тысяч плюс комиссионные. Итого…"
   – Дедушка, прости, – хныкал юноша, – прости и не сердись. Обстоятельства вынуждают меня пойти на этот шаг!..
   Танакис уже отсчитывал деньги.
   Юноша поцеловал скрипку. Затем, почти рыдая, удалился.
   Танакис довольно потирал руки… За углом юноша остановился. Тщательно пересчитал деньги. Затем вынул из кармана огромные рыжие усы. Бросил их в канаву и зашагал прочь…
   Через несколько месяцев Леопольд бежал из дома. В трюме океанского парохода достиг Китая. В пути его укусила крыса.
   Из Китая он направился в Европу. Обосновался почему-то в Бельгии.
   Суровый дед Исаак не читал его открыток.
   – Малхамовес, – говорил дед, – пере одом.
   И как будто забыл о существовании Леопольда. Бабка тайно плакала и молилась.
   – В этой Бельгии, наверное, сплошные гои. – твердила она.
   Прошло несколько лет. Опустился железный занавес. Известия от Леопольда доходить перестали.
   Затем приехал некий Моня. Жил у деда с бабкой неделю. Сказал, что Леопольд идет по торговой части.
   Моня восхищался размахом пятилеток. Распевал: "Наш паровоз, вперед лети!.." При этом был явно невоспитанным человеком. Из уборной орал на всю квартиру:
   – Папир! Папир!
   И бабка совала ему в щель газету. Затем Моня уехал.
   Вскоре деда расстреляли как бельгийского шпиона.
   О младшем сыне забыли на целых двадцать лет.
   В шестьдесят первом году мой отец случайно зашел на центральный телеграф. Разговорился с одной из чиновниц. Узнал, что здесь имеются адреса и телефоны всех европейских столиц. Раскрыл телефонную книгу Брюсселя. И немедленно обнаружил свою довольно редкую фамилию…
   – Я могу заказать разговор?
   – Разумеется, – был ответ.
   Через три минуты дали Брюссель. Знакомый голос четко произнес:
   – Хелло!
   – Леопольд! – закричал мой отец.
   – Подожди, Додик, – сказал Леопольд, – я выключу телевизион…
   Братья начали переписываться.
   Леопольд писал, что у него сеть жена Хелена, сын Романо и дочь Моник. А также пудель, которого зовут Игорь. Что у него "свое дело". Что он торгует пишущими машинками и бумагой. Что бумага дорожает, и это его вполне устраивает. Что инфляция тем не менее почти разорила его.
   Свою бедность Леопольд изображал так:
   "Мои дома нуждаются в ремонте. Автомобильный парк не обновлялся четыре года…"
   Письма моего отца звучали куда более радужно: "…Я – литератор и режиссер. Живу в небольшой уютной квартире. (Он имел в виду свою перегороженную фанерой комнатушку.) Моя жена уехала на машине в Прибалтику. (Действительно, жена моего отца ездила на профсоюзном автобусе в Ригу за колготками.) А что такое инфляция, я даже не знаю…"
   Мой отец завалил Леопольда сувенирами. Отослал ему целую флотилию деревянных ложек и мисок. Мельхиоровую копию самовара, принадлежавшего Льву Толстому. Несколько фигурок из уральских самоцветов. Юбилейное издание "Кобзаря" Шевченко размером с надгробную плиту. А также изделие под названием "Ковчежец бронзированный".
   Леопольд откликнулся белоснежным носовым платком в красивой упаковке.
   Затем выслал отцу трикотажную майку с надписью "Эдди Шапиро – колеса и покрышки". Мой отец не сдавался. Он позвонил знакомому инструктору горкома. Раздобыл по блату уникальный сувенир. А именно – сахарную голову килограммов на восемь. В голубой сатинированной бумаге. Этакий снаряд шести дюймового калибра. И надпись с ятями: "Торговый дом купца первой гильдии Елпидифора Фомина".
   Знакомого инструктора пришлось напоить коньяком. Уникальный сувенир был выслан Леопольду.
   Через два месяца – извещение на посылку. Вес – десять с половиной килограммов. Пошлина – шестьдесят восемь рублей, Мой отец необычайно возбудился. Идя на почту, фантазировал:
   "Магнитофон… Дубленка… Виски…"
   – Сколько, по-твоему, весит дубленка?
   – Килограмма три, – отвечал я.
   – Значит, он выслал три дубленки…
   Служащий Главпочтамта вынес тяжелый ящик.
   – Возьмем такси, – сказал отец.
   Наконец мы приехали домой. Отец, нервно посмеиваясь, достал стамеску. Фанерная крышка с визгом отделилась.
   – Идиот! – простонал мой отец.
   В ящике мы обнаружили десять килограммов желтоватого сахарного песку…