Довлатов Сергей. Ремесло

   Его замечательную, несколько манерную прозу украшают внезапные оазисы ясности и чистоты:
   "Я свободы не прошу. Зачем мне свобода? Более того, у меня она, кажется, есть... "
   Замечу, что это написано до эмиграции.
   В его характере с последовательной непоследовательностью уживались безграничная ортодоксия и широчайшая терпимость. Его безапелляционные жесты - раздражали.
   Затрудняла общение и склонность к мордобою.
   После одной кулачной истории я держался от Марамзина на расстоянии...
   О Ефимове писать трудно. Игорь многое предпринял, чтобы затруднить всякие разговоры о себе.
   Попытки рассказать о нем уводят в сторону казенной характеристики:
   "Честен, принципиален, морально устойчив.,, Пользуется авторитетом... "
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   Шли выборы правления Союза. (Союза писателей, разумеется. ) Голосовали по спискам.
   Неугодную кандидатуру следовало вычеркнуть.
   В коридоре Ефимов повстречал Минчковского.
   Обдав Игоря винными парами, тот задорно произнес:
   "Идем голосовать! "
   Пунктуальный Ефимов уточнил:
   "Идем вычеркивать друг друга... "
   Ефимов - человек не слишком откровенный.
   Книги и даже рукописи не отражают полностью его характера.
   Я хотел бы написать; это человек сложный...
   Сложный, так не пиши. А то, знаете, в переводных романах делаются иногда беспомощные сноски:
   "В оригинале - непереводимая игра слов... "
   Я думаю, Ефимов - самый многообещающий человек в Ленинграде.
   Если не считать Бродского...
   РЫЖИЙ
   Среди моих знакомых преобладали неординарные личности. Главным образом, дерзкие начинающие писатели, бунтующие художники и революционные музыканты.
   Даже на этом мятежном фоне Бродский резко выделялся...
   Нильс Бор говорил:
   "Истины бывают ясные и глубокие, Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая... "
   Мои друзья были одержимы ясными истинами.
   Мы говорили о свободе творчества, о праве на информацию, об уважении к человеческому достоинству.
   Нами владел скептицизм по отношению к государству.
   Мы были стихийными, физиологическими атеистами.
   Так уж нас воспитали. Если мы и говорили о Боге, то в состоянии позы, кокетства, демарша.
   Идея Бога казалась нам знаком особой творческой притязательности. Наиболее высокой по классу эмблемой художественного изобилия. Бог становился чем-то вроде положительного литературного героя...
   Бродского волновали глубокие истины. Понятие души в его литературном и жизненном обиходе было решающим, центральным. Будни нашего государства воспринимались им как умирание покинутого душой тела. Или - как апатия сонного мира, где бодрствует только поэзия...
   Рядом с Бродским другие молодые нонконформисты казались людьми иной профессии.
   Бродский создал неслыханную модель поведения.
   Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа.
   Он не боролся с режимом. Он его не замечал.
   И даже нетвердо знал о его существовании, Его неосведомленность в области советской жизни казалась притворной. Например, он был уверен, что Дзержинский - жив. И что "Коминтерн" - название музыкального ансамбля.
   Он не узнавал членов Политбюро ЦК. Когда на фасаде его дома укрепили шестиметровый портрет Мжаванадзе, Бродский сказал:
   - Кто это? Похож на Уильяма Блэйка...
   Своим поведением Бродский нарушал какую-то чрезвычайно важную установку. И его сослали в Архангельскую губернию.
   Советская власть - обидчивая дама. Худо тому, кто ее оскорбляет. Но гораздо хуже тому, кто ее игнорирует...
   Наверное, я мог бы вспомнить об этих людях что-то плохое. Однако делать этого принципиально не желаю. Не хочу быть объективным. Я люблю моих товарищей...
   "Горожане" отнеслись ко мне благосклонно. Желая вернуть литературе черты изящной словесности, они настойчиво акцентировали языковые приемы. Даже строгий Ефимов баловался всяческой орнаменталистикой.
   Борис Бахтин провозглашал:
   "Не пиши ты эпохами и катаклизмами! Не пиши ты страстями и локомотивами! А пиши ты, дурень, буквами - А, Б, В... "
   Я был единодушно принят в содружество "Горожане".
   Но тут сказалась характерная черта моей биографии - умение поспевать лишь к шапочному разбору. Стоит мне приобрести что-нибудь в кредит, и эту штуку тотчас же уценивают. А я потом два года расплачиваюсь.
   С лагерной темой опоздал года на два.
   В общем, пригласив меня, содружество немеденно распалось. Отделился Ефимов. Он покончил с литературными упражнениями и написал традиционный роман "Зрелища". Без него группа теряла солидность.
   Ведь он был единственным членом Союза писателей...
   Короче, многие даже не знают, что я был пятым "горожанином",
   РЯДОМ С ГЕЙНЕ
   Мои сочинения передавались из рук в руки. Так я познакомился с Битовым, Майей Данини, Ридом Грачевым, Воскобойниковым, Леоновым; Арро... Все эти люди отнеслись ко мне доброжелательно. Из литераторов старшего поколения рассказами заинтересовались Мегтор, Гор, Бакинский, Классик нашей литературы Гранин тоже их прочел.
   Затем пригласил меня па дачу. Мы беседовали возле кухонной плиты.
   - Неплохо, - повторял Даниил Александрович, листая мою рукопись, неплохо...
   За стеной раздавались шаги.
   Гранин задумался, потом сказал:
   - Только все это не для печати.
   Я говорю:
   - Может быть. Я не знаю, где советские писатели черпают темы. Все кругом не для печати...
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   В Тбилиси проходила конференция:
   "Оптимизм советской литературы".
   Среди других выступал поэт Наровчатов.
   Говорил на тему безграничного оптимизма советской литературы. Затем вышел на трибуну грузинский писатель Кемоклидзе:
   "Вопрос предыдущему оратору".
   "Слушаю вас" - откликнулся Наровчатов.
   "Я хочу спросить насчет Байрона. Он был молодой? "
   "Да, - удивился Наровчатов, - Байрон погиб сравнительно молодым человеком. А что?
   Почему вы об этом спрашиваете? "
   "Еще один вопрос насчет Байрона. Он был красивый? "
   "Да. Байрон обладал чрезвычайно эффектной внешностью. Это общеизвестно... "
   "И еще один вопрос насчет того же Байрона.
   Он был зажиточный? "
   "Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок... Ей-Богу. какие-то странные вопросы... "
   "И последний вопрос насчет Байрона. Он был талантливый? "
   "Байрон - величайший поэт Англии! Я не понимаю, в чем дело?! "
   "Сейчас поймешь. Вот посмотри на Байрона.
   Он был молодой, красивый, зажиточный и талантливый. И он был пессимист. А ты - старый, нищий, уродливый и бездарный. И ты - оптимист! "
   Гранин сказал; - Вы преувеличиваете. Литератор должен публиковаться.
   Разумеется, не в ущерб своему таланту.
   Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.
   Я набрался храбрости и сказал:
   - Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен.
   Наступила тягостная пауза, Я попрощался и нышел.
   Прошло недели две, Я узнал, что мои рассказы будут обсуждаться в Союзе писателей. В ежемесячной программе Дома имени Маяковского напечатали анонс. Девять лет спустя взволнованно перелистываю голубую книжечку.
   ---------- 13 декабря 67-го года:
   13 среда
   Обсуждение рассказов ДОВЛАТОВА
   Начало в 17 ч.
   13 среда
   К 170-летию со дня рождения ГЕЙНЕ
   Начало в 17 ч.
   ---------- Фамилии были напечатаны одинаковым шрифтом.
   Поклонники Гейне собрались на втором этаже.
   Мои - на третьем, Мои - клянусь! - значительно преобладали.
   Обсуждение прошло хорошо. Если о тебе говорят целый вечер - дурное или хорошее - это приятно.
   С резкой критикой выступил лишь один человек - писатель Борис Иванов. Через несколько месяцев его выгнали из партии. Я тут ни при чем. Видно, он критиковал не только меня...
   ПЕРВАЯ РЕЦЕНЗИЯ
   Декабрьским утром 67-го года я отослал целую пачку рассказов в журнал "Новый мир". Откровенно говоря, я не питал иллюзий. Запечатал, отослал и все.
   "Новый мир" тогда был очень популярен. В нем сотрудничали лучшие московские прозаики. В нем печатался Солженицын.
   Я думал, что ответа вообще не последует. Меня просто не заметят.
   И вот я получаю большой маркированный конверт.
   В нем - мои слегка помятые рассказы. К ним прилагается рецензия знаменитой Инны Соловьевой. И далее - короткое заключение отдела прозы.
   Воспроизвожу наиболее существенные отрывки из этих документов. Качество цитируемых материалов - на совести авторов.
   О РАССКАЗАХ С. ДОВЛАТОВА
   Эти небольшие рассказы читаешь с каким-то двойным интересом. Интерес вызывает личная авторская нота, тот характер отношения к жизни, в котором преобладает стыд. Беспощадный дар наблюдательности вооружает писателя сильным биноклем: малое он различает до подробностей, большое не заслоняет его горизонтов...
   Программным видится у автора демонстративный, чуть заносчивый отказ от выводов, от морали. Даже тень ее - кажется - принудит Довлатова замкнуться, ощетиниться.
   Впрочем, сама демонстративность авторского невмешательства, акцентированность его молчания становится формой присутствия, системой безжалостного зрения.
   Хочется еще сказать о блеске стиля, о некотором щегольстве резкостью, о легкой браваде в обнаружении прямого знакомства автора с уникальным жизненным материалом, для других - невероятным и пугающим.
   Но в то же время на рассказах Довлатова лежит особый узнаваемый лоск "прозы для своих". Я далека от желания упрекать молодых авторов в том. что их рассказы остаются "прозой для своих", это - беда развития школы, не имеющей доступа к читателю, лишенной такого выхода насильственно, обреченной на анаэробяость, загнанной внутрь...
   Вероятно, я повторюсь, если скажу, что, лишь начав профессиональную жизнь, Довлатов освободится от излишеств литературного самоутверждения, но, увы, эта моя убежденность еще не открывает перед талантливым автором журнальных страниц.
   19 января 68 г.
   Инна Соловьева.
   А вот редакционное заключение от 21 января:
   Уважаемый товарищ Довлатов!
   Из ваших рассказов мы ничего, к сожалению, не смогли отобрать для печати. Однако как автор вы нас заинтересовали.
   Хотелось бы ознакомиться с другими вашими произведениями.
   Обязательно присылайте. Желаем всего самого доброго.
   Ст. редактор отдела прозы
   Инна Борисова.
   Рукописи были отклонены. И все-таки это письмо меня обнадежило. Ведь главное для меня - написать что-то стоящее. А здесь: "... беспощадный дар наблюдательности... ", "... уникальный жизненный материал.,. ".
   Через несколько лет меня перестанут интересовать соображения рецензентов. Я буду сразу же заглядывать в конец:
   "Тем не менее рассказы приходится возвратить... "
   "В силу известных причин рассказы отклоняем... "
   "Рассказы использовать не можем, хоть они произвели благоприятное впечатление,,. " И так далее.
   Таких рецензий у меня накопилось больше сотни.
   НРАВИТСЯ - ВОЗВРАЩАЕМ!
   Шло время. Я познакомился с рядовыми журнальными чиновниками. С некоторыми даже подружился. Письма из редакций становились все менее официальными. Теперь я получал дружеские записки.
   В этом были свои плюсы и минусы. С одной стороны - товарищеская доверительная информация.
   Оперативность. Никаких иллюзий. Но при этом - более легкая и удобная для журнала форма отказа. Вместо ответственных казенных документов фамильярный звонок по телефону; - Здорово, старик! Должен тебя огорчить - не пойдет! Ты же знаешь, как у нас это делается!.. Ты ведь умный человек... Может, у тебя есть что-нибудь про завод? Про завод, говорю... А вот материться не обязательно! Я же по-товарищески спросил... В общем, звони...
   Я не обижался, Результат один и тот же.
   Вот несколько образцов дружеских посланий.
   Из журнала "Юность";
   Сергей, привет!
   Все было именно так, как я предполагал. Конечно же, рассказы не прошли. Конечно же, не по литературным меркам.
   Всякая лагерная тема наглухо закрыта, доже если речь идет об уголовниках. Ничего трагического, мрачного... "Жизнь прекрасна и удивительна! " - как восклицал товарищ Маяковский накануне самоубийства.
   Некоторые сцены я часто пересказываю друзьям. Лучше бы они прочли это на страницах "Юности", но...
   Привет от Юры. Твой Виталий.
   9. 2. 70г.
   Из журнала "Звезда":
   Дорогой Сергей!
   С грустью возвращаем твою повесть, одобренную рецензентом, но запрещенную выше. Впрочем, отложенное удовольствие - не потерянное удовольствие.
   Верю, что рано или поздно твоя встреча с читателями Звезды состоится. Жму руку.
   23 марта 1970 года.
   Из журнала "Нева":
   А. Титов.
   Дорогой Сережа!
   Твои рассказы всем понравились, но при дальнейшем ходе событий выяснилось, что опубликовать их мы не имеем возможности.
   Рукопись возвращаем. Ждем твоих новых работ. Звони. Твой Арш Лермая.
   9. 4. 70г.
   Друзья, работающие в журналах, искренне хотели мне помочь. Только возможностей у них было маловато. Поэтому я не обижаюсь.
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   В Ленинграде есть особая комиссия по работе с молодыми авторами. Однажды меня пригласили на заседание этой комиссии. Члены комиссии задали вопрос:
   "Чем можно вам помочь! "
   "Ничем", - сказал я.
   "Ну, а все-таки? Что нужно сделать в первую очередь? "
   Тогда я им ответил, по-ленински грассируя:
   "В пегвую очегедь!.. В первую очередь нужно захватить мосты. Затем оцепить вокзалы.
   Блокировать почту и телеграф... "
   Члены комиссии вздрогнули и переглянулись...
   ЛИТЕРАТУРНЫЙ ГАРЛЕМ
   Шли годы. Я уже не ограничивался службой в многотиражке. Сотрудничал как журналист в "Авроре", "Звезде" и "Неве". Напечатал три очерка и полтора десятка коротких рецензий. Заказы я получал, в основном, мелкие, но и этим дорожил чрезвычайно.
   А началось все так...
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   Позвонил мне заведующий отделан критики Дудко:
   "Товарищ Довлатов! Сережа! Что вы не звоните?! Почему не заходите?! Срочно пишите для нас рецензию! С вашей остротой. С вашей наблюдательностью. С присущим вам чувством юмора... "
   Захожу на следующий день в редакцию. Дудко мрачно спрашивает; "Что вам. собственно, нужно? "
   "Да вот, рецензию собираюсь написать. Хотелось бы посоветоваться насчет темы".
   "Вы что, критик? "
   "Нет. Не совсем... "
   "Почему же вы думаете, что рецензию может написать любой! "
   Я удивился, попрощался и вышел.
   Через три дня опять звонит:
   "Сережа, дорогой! Что же вы не появляетесь?!
   Мечтаем получить от вас рецензию... * И так далее.
   Захожу в редакцию. Мрачный вопрос:
   "Что вам угодно? "
   Это повторялось раз семь. Наконец я почувствовал, что теряю рассудок. Зашел в отдел прозы к Чиркову.
   Спрашиваю: что все это значит?
   "Когда ты заходишь? - интересуется Чирков. - Во сколько? "
   "Куда? "
   "К Дудко".
   "Ну, как правило, часов в одиннадцать".
   "Ясно. А он тебе звонит когда? В какие часы? "
   "Как правило, часа в два. А что? "
   "А то. Ты являешься, когда Дудко с похмелья - мрачный.
   А звонит он тебе позже.
   То есть уже "подлечившись". Попробуй зайти часа в два".
   Я зашел в два.
   А! - закричал Дудко. - Как я рад! Сто лет не виделись!
   Надеюсь, принесли рецензию? "..
   С вашим талантом!.. С вашим чувством юмора!.. "
   И так далее.
   С тех пор я напечатал в этом журнале десяток рецензий.
   Однако раньше двух я там не появляюсь...
   В общем, меня изредка публиковали. Хоть и не по специальности. На этот счет имеется такая запись:
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   Лерман и я - оба попали в энциклопедию.
   В литературную, естественно, энциклопедию.
   Лерман на букву... "Ш" (библиография к Шолохову). Я - на букву "О" /библиография к Окуджаве/.
   Какое убожество...
   Разумеется, я получал не только грустные известия.
   Мою работу в частном порядке хвалили уважаемые люди. Рассказы нравились Гору, Пановой, Бакинскому, Меттеру. Я получал от них дружеские записки.
   Постепенно этого мне стало явно недостаточно.
   КАК ЗАРАБОТАТЬ 1000 (ТЫСЯЧУ) РУБЛЕЙ
   В журнале "Нева" служил мой близкий приятель - Лерман.
   Давно мне советовал:
   - Напиши о заводе. Ты же работал в многотиражке.
   И вот я сел, Разложил свои газетные вырезки.
   Перечитал их. Решил на время забыть о чести. И быстро написал рассказ "По заданию" - два авторских листа тошнотворной елейной халтуры.
   Там действовали наивный журналист и передовой рабочий. Журналист задавал идиотские вопросы по схеме. Передовик эту заведомую схему разрушал.
   Деталей, откровенно говоря, не помню. Перечитывать это дело - стыжусь.
   В "Неве" мой рассказ прочитали и отвергли.
   Лерман объяснил:
   - Слишком хорошо для нас.
   - Хуже не бывает, - говорю.
   - Бывает. Редко, но бывает. Хочешь убедиться - раскрой журнал "Нева"...
   Я был озадачен. Я решился продать душу сатане, а что вышло? Вышло, что я душу сатане - подарил.
   Что может быть позорнее?..
   Я отослал свое произведение в "Юность". Через две недели получил ответ - - "берем".
   Еще через три месяца вышел номер журнала. В текст я даже не заглянул. А вот фотография мне понравилась - этакий неаполитанский солист.
   В полученной мною анонимной записке этот контраст был любовно опоэтизирован:
   Портрет хорош, годится для кино...
   Но текст - беспрецедентное говно!
   Ах вот как?! Так знайте же, что эта халтура принесла мне огромные деньги. А именно - тысячу рублей.
   Четыреста заплатила "Юность". Затем пришла бумага из Киева, Режиссер Пивоваров хочет снять короткометражный фильм. Двести рублей за право экранизации.
   Затем договор из Москвы. Радиоспектакль силами артистов МХАТа. Двести рублей.
   Далее письмецо из Ташкента. Телекомпозиция.
   Очередные двести рублей. И еще в письме такая милая деталь:
   "... Журналист в рассказе не имеет фамилии. Речь ведется от первого лица. Мы сочли закономерным дать герою - Вашу фамилию. Роль Довлатова поручена артисту Владлену Генину... "
   Спрашивается, кто из наших могучих прозаиков увековечен телепостановкой? Где Шолохов, Катаев, Федин? Я и Достоевского-то не припомню...
   Надеюсь, товарищ Генин воплотил меня должным образом...
   Тысячу рублей получил я за эту галиматью.
   Тысячу рублей в неделю. Разделить на пять. Двести рублей в сутки. Разделить на восемь. (При стандартном рабочем дне. ) Выходит - двадцать пять.
   Двадцать пять рублей в час! Столько, я думаю, и полковники КГБ не зарабатывают. А нормальные люди - тем более.
   КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ
   Перехожу к одному из самых гнусных эпизодов моей литературной юности. Это мероприятие состоялось в январе 68-го года. Пригласительные билеты выглядели так:
   Вторник, 30 января 1968 г.
   Ленинградское отделение Союза писателей РСФСР)
   приглашает Вас на ВСТРЕЧУ ТВОРЧЕСКОЙ МОЛОДЕЖИ
   Выступают поэты и прозаики;
   ТАТЬЯНА ГАЛУШКО АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ ЕЛЕНА КУМПАН ВЛАДИМИР МАРАМЗИН ВАЛЕРИЙ ПОПОВ Молодые артисты, художники, композиторы.
   Начало в 19 часов. Встреча состоится в Доме писателя им. Маяковского (ул. Воинова, 18).
   Кроме того, собирались выступить Бродский и Уфлянд. Их фамилий не указали.
   Что же произошло дальше?
   Разумеется, мы не подсчитывали, какая часть выступающих - евреи. Кто бы стал этим заниматься?!..
   СОЛО НА УНДЕРВУДЕ
   Мы беседовали с классиком отечественной литературы - Пановой.
   Конечно - говорю, - я против антисемитизма.
   Но ключевые позиции в русском государстве должны занимать русские люди:
   Дорогой мой, - сказала Вера Федоровна. - это и есть антисемитизм. То, что вы сказали, - это и есть антисемитизм. Ибо ключевые позиции в русском государстве должны занимать НОРМАЛЬНЫЕ люди...
   Народу собралось очень много. Сидели на подоконниках.
   Выступления прошли с большим успехом.
   Бродский читал под неумолкающий восторженный рев аудитории.
   Через неделю он позвонил мне:
   - Нужно встретиться.
   - Что случилось?
   - Это не телефонный разговор.
   Если уж Бродский говорит, что разговор не телефонный, значит, дело серьезное.
   Мы встретились на углу Жуковского и Литейного.
   Иосиф достал несколько листков папиросной бумаги:
   - Прочти.
   Я начал читать. Через минуту спросил:
   - Как удалось это раздобыть?
   - У нас есть свой человек в Большом доме. Одна девица копию сняла.
   Вот что я прочел;
   Отдел культуры и пропаганды ЦК КПСС тов. Мелентьеву Отдел культуры Ленинградского ОК КПСС тов. Александрову Ленинградский ОК ВЛКСМ тов. Тупикину
   Дорогие товарищи!
   Мы уже не раз обращали внимание Ленинградского ОК ВЛКСМ на нездоровое в идейном смысле положение среди молодых литераторов, которым покровительствуют руководители ЛОСП РСФСР, но до сих пор никаких решительных мер не было принято. Например, 30 января с. г. в Ленинградском Доме писателя произошел хорошо подготовленный сионистский художественный митинг.
   Формы идеологической диверсии совершенствуются, становятся утонченнее и разнообразнее, и с этим надо решительно бороться, не допуская либерализма.
   К указанному письму прикладываем свое заявление на 4-х страницах.
   ЗАЯВЛЕНИЕ
   Мы хотим выразить не только свое частное мнение по поводу так называемого "Вечера творческой молодежи Ленинграда", состоявшегося в Доме писателя во вторник 30 января с. г. Мы выражаем мнение большинства членов литературной секции патриотического клуба "Россия" при Ленинградском обкоме ВЛКСМ...
   Что же мы увидели и услышали?
   Прежде всего огромную толпу молодежи, которую не в состоянии были сдерживать две технические работницы Дома писателя. Таким образом, на вечере оказалось около трехсот граждан еврейского происхождения. Это могло быть, конечно, и чистой случайностью, но то, что произошло в дальнейшем, говорит о совершенно противоположном.
   За полчаса до открытия вечера в кафе Дома писателя были наспех выставлены работы художника Якова Виньковецкого, совершенно исключающие реалистический взгляд на объективный мир, разрушающие традиции великих зарубежных и русских мастеров живописи. Об этой неудобоваримой мазне в духе Поллака, знакомого нам по цветным репродукциям, председательствующий литератор Я. Гордин говорил всем братьям по духу как о талантливой живописи, являющей собой одно из средств "консолидации различных искусств".
   Этот разговор, дерзкий и политически тенденциозный, возник уже после прочтения заурядных в художественном отношении, но совершенно оскорбительных для русского народа и враждебных советскому государству в идейном отношении стихотворных и прозаических произведений В. Марамзина, А. Городницкого, В.
   Попова, Т. Галушко, Е. Кумлан, С. Довлатова, В. Уфлянда, И.
   Бродского.
   Чтобы не быть голословным, прокомментируем выступление ораторов перед тремя сотнями братьев по духу.
   Владимир Марамзин со злобой и насмешливым укором противопоставил народу наше государство, которое якобы представляет собой уродливый механизм подавления любой личности, а не только его, марамзииской, ухитряющейся все-таки показывать государству фигу даже пальцами ног.
   А Городницкии сделал "открытие", что в русской истории, кроме резни, политических переворотов, черносотенных погромов, тюрем, да суеверной экзотики ничего не было.
   Не раз уже читала со сцены Дома писателя свои скорбные и злобные стихи об изгоях Татьяна Галушко. Вот она идет по узким горным дорогам многострадальной Армении, смотрит в тоске на ту сторону границы на Турцию, за которой близка ее подлинная родина, и единственный живой человек спасает ее на нашей советской земле - это давно почивший еврей по происхождению, сомнительный поэт О. Мандельштам.
   В новом амплуа, поддавшись политическому психозу, выступил Валерий Попов. Обычно он представлялся как остроумный юмористический рассказчик, а тут на митинге неудобно было, видно, ему покидать ставшую родной политическую ниву сионизма. В коротеньком рассказе о. Попов сконцентрировал внимание на чрезвычайно суженном мирке русской девушки, которая хочет только одного - самца, да покрасивее, но непременно наталкивается на дураков, спортсменов, пьяниц, и в этом ее социальная трагедия.
   Трудно сказать, кто из выступавших менее, а кто более идейно закален на своей ниве, но чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее. Таков Сергей Довлатов. По мы сейчас не хотим останавливаться на разборе художественных достоинств прочитанных сочинений, ибо когда летят бомбы, некогда рассуждать о том, какого они цвета: синие, зеленые или белые.
   То, как рассказал Сергей Довлатов об одной встрече бывалого полковника со своим племянником, не является сатирой. Это - акт обвинения. Полковник - пьяница, племянник - бездельник и рвач. Эти двое русских наливаются, вылезают из окна подышать свежим воздухом и летят. Затем у них возникает по смыслу такой разговор: "Ты к евреям как относишься? " - задает анекдотический и глупый вопрос один. Полковник отвечает: "Тут к нам в МТС прислали новенького. Все думали - еврей, но оказался пьющим человеком!.. "
   А Лев Уфлянд* еще больше подливает желчи, плюет на русский народ. Он заставляет нашего рабочего человека ползать под прилавками пивных, наделяет его самыми примитивными мыслями, а бедные русские женщины бродят по темным переулкам и разыскивают среди грязи мужей.
   И в такой "дикой" стороне, населенной варварами, потерявшими, а может быть, даже и не имевшими человеческого обличия, вещает "поэтесса" Елена Кумпан. Она поднимается от этой "страшной" жизни в нечто мистически возвышенное, стерильное, называемое духом, рожденным ее великим еврейским народом.
   *Сам ты лев. Уфлянда зовут Владимир (прим. автора).
   Заключил выступление известный по газетным фельетонам, выселявшийся из Ленинграда за тунеядство Иосиф Бродский. Он, как синагогальный евреи, творя молитву, воздевал руки к лицу, закрывал плачущие глаза ладонями. Почему ему было так скорбно?
   Да потому, как это следует из его же псалмов, что ему, видите ли, несправедливо исковеркали жизнь мы - русские люди, которых он иносказательно называет "собаками".
   Последний псалом Иосифа Бродского прозвучал, как призыв к кровной мести за все обиды и оскорбления, нанесенные русским народом еврейскому народу.
   Подведя итоги, нужно сказать, что каждое выступление сопровождалось бурей суетливого восторга и оптимистическим громом аплодисментов, что, естественно, свидетельствует о полном единодушии присутствующих.
   Мы убеждены, что паллиативными мерами невозможно бороться с давно распространяемыми сионистскими идеями. Поэтому мы требуем:
   1. Ходатайствовать о привлечений к уголовной, партийной и административной ответственности организаторов и самых активных участников этого митинга.
   2. Полного пересмотра состава руководства Комиссии по работе с молодежью ЛОСП РСФСР.
   3. Пересмотра состава редколлепш альманаха "Молодой Ленинград", который не выражает интересы подлинных советских ленинградцев, а предоставляет страницы из выпуска в выпуск для сочинений вышеуказанных авторов и солидарных с ними "молодых литераторов"