Страница:
Повременив немного в тени деревьев, старатель направился к садовой калитке. Там не было ни души. Несомненно, он явился слишком рано. Луна теперь светила очень ярко, и вокруг было светло, как днем. Эйб оглянулся на дорогу, которая белой змейкой взбегала на вершину холма. Его легко было сейчас заметить — силуэт высокого, могучего широкоплечего человека ясно и отчетливо выделялся в мерцающем свете луны. Вдруг он дернулся, словно в него попала пуля, и, отшатнувшись, прижался к калитке спиной.
То, что он увидел, его страшно напугало, он даже побледнел, чего с ним не бывало отродясь. Да и неудивительно, если вспомнить о находившейся так близко девушке. Сразу же за поворотом дороги, примерно в двухстах ярдах, он заметил большое темное пятно, которое быстро приближалось к дому и вскоре скрылось в тени холма. Это темное пятно он видел лишь одно мгновение, но и мгновения было достаточно, чтобы опытный глаз охотника молниеносно оценил обстановку. К дому ехали верхом какие-то люди, а какие всадники ездят по ночам, если не беглые каторжники, они же разбойники — бич лесного края?
Признаемся, в обычных случаях Эйб был изрядным тугодумом да и вообще отличался медлительностью. В часы опасности, однако, его отличала быстрота реакции и обдуманная, холодная решимость. Шагая по саду, он сразу все взвесил. По самым скромным расчетам, бандитов человек шесть, не меньше, и все они отчаянные, бесстрашные люди. Сумеет ли он задержать их хоть на короткое время и помешать ворваться в дом — вот что важнее всего. Мы уже упоминали, что на главной улице города дежурили патрули. Эйб прикинул — помощь может подоспеть минут через десять после того, как прозвучит первый выстрел.
Будь он внутри дома, он бы мог твердо рассчитывать, что продержится и дольше. Но сейчас, пока он разбудит спящих, растолкует им, в чем дело, и они откроют ему дверь, бандиты, конечно, с ним давно уже расправятся. Волей-неволей придется ему смириться с тем, что он просто сделает все, что в его силах. Во всяком случае, Кэрри увидит, что если он не смог с ней поговорить, то, по крайней мере, сумел за нее умереть. При этой мысли он даже покраснел от счастья и осторожно пристроился в тени дома. Он взвел курок револьвера. Опыт научил его, что преимущество за тем, кто стреляет первым.
Дорога, по которой ехали разбойники, заканчивалась перед деревянными воротами, ведущими в сад со стороны, противоположной калитке. Справа и слева от ворот тянулась живая изгородь из зарослей акации, и такая же изгородь непроницаемой колючей стеной окаймляла с двух сторон идущую от ворот коротенькую дорожку. Эйб хорошо знал это место. Он подумал, что человек, решившийся на все, наверное, сумеет даже в одиночку защищать этот проход в течение хотя бы нескольких минут, пока бандиты не проникнут к дому с какой-нибудь другой стороны и не нападут на него с тыла. Во всяком случае, ничего лучше он придумать не мог. Эйб прошел мимо парадной двери, но тревогу поднимать не стал. Синклер человек немолодой, и помощи от него немного в той отчаянной схватке, которая предстоит; между тем, если в доме зажгутся огни, разбойники поймут, что их там ожидают. Ах, если бы сейчас здесь был его напарник Босс, Чикаго Билл, да и вообще любой из двадцати отчаянных храбрецов, которые явились бы на его клич немедля и приняли участие в схватке! Он пошел по узкому проходу между колючими стенами акаций. Вот деревянные ворота — он так хорошо их знал, — а на воротах восседает, лениво покачивая ногами и вглядываясь в дорогу, мистер Джон Морган собственной персоной, именно тот человек, встречи с которым Эйб жаждал сейчас всем сердцем.
Времени на объяснения почти не оставалось. В нескольких словах Босс торопливо объяснил, что, возвращаясь из небольшого изыскательского турне, наткнулся в темноте на разбойников и, не замеченный ими, случайно услышал, куда они едут, после чего помчался во всю мочь и, отлично зная местность, сумел их опередить.
— Подымать тревогу было некогда, — пояснил он, все еще тяжело дыша, — нам придется без посторонней помощи, вдвоем остановить их и не позволить, чтобы они прорвались к добы… к твоей девушке. Только через наши трупы, Заморыш, иначе они не пройдут.
И с этими словами наши столь чудесным образом встретившиеся друзья с любовью посмотрели друг другу в глаза, прислушиваясь в то же время к топоту копыт, который доносил до них душистый лесной ветер.
Разбойников было шестеро. Один, по-видимому, вожак, ехал впереди, остальные следовали за ним, плотно сбившись в кучу. Приблизившись к дому, они соскочили с лошадей, вожак пробормотал несколько слов, после чего бандиты привязали лошадей к стоящему у изгороди невысокому деревцу и уверенно направились к воротам.
В самом конце зеленого коридора притаились в тени живой изгороди Эйб и Босс Морган. Разбойники, как видно не ожидавшие серьезного отпора в этом уединенном доме, их не заметили. Когда главарь, идущий впереди, повернулся, чтобы сказать несколько слов товарищам, друзья узнали чеканный профиль и пышные усы Черного Фергюсона, отвергнутого поклонника мисс Кэрри Синклер. Честный Эйб тотчас же мысленно поклялся в душе, что уж этот-то, во всяком случае, до дверей живым не доберется.
Негодяй приблизился к воротам и протянул руку к задвижке. Он уже начал ее отодвигать, как из кустов прогремело: «Назад!» На войне, как и в любви, наш друг старатель был немногословен.
— Здесь никак нельзя пройти, — пояснил другой голос с той невыразимой мягкостью и печалью, которая всегда звучала в нем, когда в душе у говорившего бушевал сам дьявол. Бандит узнал его. Эту ласковую неторопливую речь он неоднократно слышал в бильярдной «Бакхертского герба». А человек, с такой доброжелательностью предупредивший пришельцев, стал спиной к дверям, вытащил пистолет и добавил, что хотел бы взглянуть на мошенника, который осмелится войти в сад.
— Все понятно, — буркнул Фергюсон, — это чертов дурень Дэртон и его белолицый дружок.
Имена обоих были в этих краях знамениты. Но и разбойники оказались все как на подбор отчаянные, храбрые ребята. Они сгрудились вплотную у ворот.
— Убирайтесь! — страшным голосом прохрипел главарь шайки. — Девушку вы все равно не спасете. Пошли вон отсюда, пока шкура цела!
Компаньоны засмеялись.
— Тогда, будьте вы все прокляты, вперед!
Ворота распахнулись, последовал недружный залп нападающих, и банда ринулась вперед.
В ночной тиши весело потрескивали револьверные выстрелы — это начали стрельбу защитники дома. Им было трудно целиться в темноте. Бандит, бежавший следом за главарем, вдруг судорожно дернулся, подпрыгнул и упал ничком, раскинув руки, корчась в страшной агонии. Третьего бандита оцарапала пуля. Остальные остановились, чтобы помочь товарищу. Эта девушка, если на то пошло, достанется не им, так что стоит ли рисковать. И только атаман бешено рвался вперед, подтверждая свою репутацию отчаянно смелого негодяя, но был встречен сокрушительным ударом, который Эйб Дэртон нанес ему рукояткой пистолета с такой яростной силой, что противник, словно перышко, отлетел к сообщникам, с раздробленной челюстью, весь в крови и к тому же утратив способность браниться в тот самый миг, когда нуждался в этом больше всего.
— Не спешите уходить, — прозвучал в темноте голос Босса Моргана.
Но они и сами не спешили. Они знали: у них осталось еще несколько минут до того, как сюда прибегут из поселка на помощь. Они, может быть, еще успеют выломать дверь, если сумеют одолеть защитников дома. Начиналось то, чего боялся Эйб. Черный Фергюсон ориентировался в местности не хуже его самого. Он быстро пробежал вдоль живой изгороди к тому месту, где в сплошной стене акаций было что-то вроде щели. С треском ломая ветки, все бандиты пролезли в сад. Друзья переглянулись. Противник все же обошел их с фланга. Они встали, как встают, когда пришел последний час, и собирались встретить его без страха.
Вдруг у изгороди в лунном свете замелькало множество темных фигур, хорошо знакомые голоса радостно вопили. Шутники поселка Гарвей, явившиеся посмотреть, как сработал их розыгрыш, наткнулись на игру совсем не шуточного свойства. Компаньоны увидели лица друзей: Шеймус, Страглс, Мак-Кой. Завязалась яростная схватка, все ринулись очертя голову на поле боя, и оно скрылось в облаке дыма, из которого лишь доносились выстрелы и свирепые выкрики, а когда облако рассеялось, одинокая темная тень метнулась к лазу в стене живой изгороди — это был единственный оставшийся в живых разбойник, улепетывающий во все лопатки. Но в стане победителей не слышно было победных кликов, все почему-то притихли, и что-то похожее на ропот скорби прошелестело по их рядам — у дверей, у самого порога, который он так отважно оборонял, лежал верный и простосердечный Эйб, он задыхался, грудь его была пробита пулей.
Крепкие руки старателей подняли его и бережно внесли в дом. Среди них, я думаю, нашлись бы такие, кто согласился бы взять на себя его боль, чтобы снискать любовь тоненькой девушки в белом, склонившейся над его окровавленной постелью и что-то шепчущей ему на ухо, так ласково, так нежно. Ее шепот, казалось, пробудил его. Он открыл глаза и огляделся. Его взгляд остановился на ее лице.
— Отдаю концы, — пробормотал он, — то есть, простите, Кэрри, я хотел сказать, при последнем издыха… — Он слабо улыбнулся, и голова его опять упала на подушку.
Впрочем, на сей раз Эйб впервые в жизни не сдержал слова. Решающую роль сыграло его на редкость крепкое телосложение, и он успешно справился с ранением, которое для человека послабей могло бы оказаться смертельным. Подействовало ли на него целительное дыхание лесов, раскинувшихся безбрежным океаном на тысячу и даже больше миль, или же причина заключалась в маленькой сиделке, которая так бережно за ним ухаживала, одно несомненно: прошло два месяца, и мы узнали, что Эйб продал акции Коннемары и навсегда покинул поселок Гарвей и маленькую хижину на горе.
Вскоре после этого мне посчастливилось прочесть отрывок из письма молодой леди по имени Амелия, о которой мы уже упоминали вскользь. И поскольку мы уже однажды позволили себе нескромность заглянуть в послание, написанное женщиной, во второй раз совесть будет нас меньше мучить.
«Я была подружкой невесты, — сообщает Амелия, — и Кэрри выглядела обворожительно (подчеркнуто) в белой фате и с флердоранжем. А жених! В два раза выше, чем твой Джек, и такой забавный, такой милый, то и дело краснел и ронял молитвенник. И когда ему был задан самый главный вопрос, он так громко прогремел „Согласен!“, что слышно было на другом конце Джордж-стрит. Его шафер — просто прелесть (подчеркнуто дважды). Такой тихий, такой красивый и изящный. Я думаю, он слишком тонкая натура, чтобы успешно позаботиться о себе в окружении таких грубиянов.»
Полагаю, что скорее всего мисс Амелия в свое время сумела переложить на свои плечи заботу о нашем старом друге, мистере Джоне Моргане, в просторечии известном как Босс.
Дерево, растущее у поворота дороги, до сих пор именуют «Фергюсонов эвкалипт». Нам нет нужды пускаться в малоприятные подробности. В отдаленных от цивилизации колониях суд правят быстро и немилосердно, а обитатели поселка Гарвей — народ суровый и деловитый.
Сливки местного общества сохранили обычай собираться иногда в субботу вечером в отдельном кабинете «Колониального бара». В этих случаях, если среди присутствующих есть новый человек, которого желают развлечь старожилы, неизменно соблюдается одна и та же церемония. В глубокой тишине все наполняют стаканы, затем со стуком ставят их на стол, после чего, укоризненно покашляв, поднимается Джим Страглс и рассказывает историю первоапрельской шутки и того, что из нее получилось. Замечено, что, подведя рассказ к концу, Джим с особым артистизмом прерывает свою речь и, подняв вверх бокал, горячо восклицает: «Здоровье мистера и миссис Заморышей! Да благословит их Бог!» — здравица, к которой новый гость, если он благоразумный человек, считает своим долгом самым сердечным образом присоединиться.
1879 г.
То, что он увидел, его страшно напугало, он даже побледнел, чего с ним не бывало отродясь. Да и неудивительно, если вспомнить о находившейся так близко девушке. Сразу же за поворотом дороги, примерно в двухстах ярдах, он заметил большое темное пятно, которое быстро приближалось к дому и вскоре скрылось в тени холма. Это темное пятно он видел лишь одно мгновение, но и мгновения было достаточно, чтобы опытный глаз охотника молниеносно оценил обстановку. К дому ехали верхом какие-то люди, а какие всадники ездят по ночам, если не беглые каторжники, они же разбойники — бич лесного края?
Признаемся, в обычных случаях Эйб был изрядным тугодумом да и вообще отличался медлительностью. В часы опасности, однако, его отличала быстрота реакции и обдуманная, холодная решимость. Шагая по саду, он сразу все взвесил. По самым скромным расчетам, бандитов человек шесть, не меньше, и все они отчаянные, бесстрашные люди. Сумеет ли он задержать их хоть на короткое время и помешать ворваться в дом — вот что важнее всего. Мы уже упоминали, что на главной улице города дежурили патрули. Эйб прикинул — помощь может подоспеть минут через десять после того, как прозвучит первый выстрел.
Будь он внутри дома, он бы мог твердо рассчитывать, что продержится и дольше. Но сейчас, пока он разбудит спящих, растолкует им, в чем дело, и они откроют ему дверь, бандиты, конечно, с ним давно уже расправятся. Волей-неволей придется ему смириться с тем, что он просто сделает все, что в его силах. Во всяком случае, Кэрри увидит, что если он не смог с ней поговорить, то, по крайней мере, сумел за нее умереть. При этой мысли он даже покраснел от счастья и осторожно пристроился в тени дома. Он взвел курок револьвера. Опыт научил его, что преимущество за тем, кто стреляет первым.
Дорога, по которой ехали разбойники, заканчивалась перед деревянными воротами, ведущими в сад со стороны, противоположной калитке. Справа и слева от ворот тянулась живая изгородь из зарослей акации, и такая же изгородь непроницаемой колючей стеной окаймляла с двух сторон идущую от ворот коротенькую дорожку. Эйб хорошо знал это место. Он подумал, что человек, решившийся на все, наверное, сумеет даже в одиночку защищать этот проход в течение хотя бы нескольких минут, пока бандиты не проникнут к дому с какой-нибудь другой стороны и не нападут на него с тыла. Во всяком случае, ничего лучше он придумать не мог. Эйб прошел мимо парадной двери, но тревогу поднимать не стал. Синклер человек немолодой, и помощи от него немного в той отчаянной схватке, которая предстоит; между тем, если в доме зажгутся огни, разбойники поймут, что их там ожидают. Ах, если бы сейчас здесь был его напарник Босс, Чикаго Билл, да и вообще любой из двадцати отчаянных храбрецов, которые явились бы на его клич немедля и приняли участие в схватке! Он пошел по узкому проходу между колючими стенами акаций. Вот деревянные ворота — он так хорошо их знал, — а на воротах восседает, лениво покачивая ногами и вглядываясь в дорогу, мистер Джон Морган собственной персоной, именно тот человек, встречи с которым Эйб жаждал сейчас всем сердцем.
Времени на объяснения почти не оставалось. В нескольких словах Босс торопливо объяснил, что, возвращаясь из небольшого изыскательского турне, наткнулся в темноте на разбойников и, не замеченный ими, случайно услышал, куда они едут, после чего помчался во всю мочь и, отлично зная местность, сумел их опередить.
— Подымать тревогу было некогда, — пояснил он, все еще тяжело дыша, — нам придется без посторонней помощи, вдвоем остановить их и не позволить, чтобы они прорвались к добы… к твоей девушке. Только через наши трупы, Заморыш, иначе они не пройдут.
И с этими словами наши столь чудесным образом встретившиеся друзья с любовью посмотрели друг другу в глаза, прислушиваясь в то же время к топоту копыт, который доносил до них душистый лесной ветер.
Разбойников было шестеро. Один, по-видимому, вожак, ехал впереди, остальные следовали за ним, плотно сбившись в кучу. Приблизившись к дому, они соскочили с лошадей, вожак пробормотал несколько слов, после чего бандиты привязали лошадей к стоящему у изгороди невысокому деревцу и уверенно направились к воротам.
В самом конце зеленого коридора притаились в тени живой изгороди Эйб и Босс Морган. Разбойники, как видно не ожидавшие серьезного отпора в этом уединенном доме, их не заметили. Когда главарь, идущий впереди, повернулся, чтобы сказать несколько слов товарищам, друзья узнали чеканный профиль и пышные усы Черного Фергюсона, отвергнутого поклонника мисс Кэрри Синклер. Честный Эйб тотчас же мысленно поклялся в душе, что уж этот-то, во всяком случае, до дверей живым не доберется.
Негодяй приблизился к воротам и протянул руку к задвижке. Он уже начал ее отодвигать, как из кустов прогремело: «Назад!» На войне, как и в любви, наш друг старатель был немногословен.
— Здесь никак нельзя пройти, — пояснил другой голос с той невыразимой мягкостью и печалью, которая всегда звучала в нем, когда в душе у говорившего бушевал сам дьявол. Бандит узнал его. Эту ласковую неторопливую речь он неоднократно слышал в бильярдной «Бакхертского герба». А человек, с такой доброжелательностью предупредивший пришельцев, стал спиной к дверям, вытащил пистолет и добавил, что хотел бы взглянуть на мошенника, который осмелится войти в сад.
— Все понятно, — буркнул Фергюсон, — это чертов дурень Дэртон и его белолицый дружок.
Имена обоих были в этих краях знамениты. Но и разбойники оказались все как на подбор отчаянные, храбрые ребята. Они сгрудились вплотную у ворот.
— Убирайтесь! — страшным голосом прохрипел главарь шайки. — Девушку вы все равно не спасете. Пошли вон отсюда, пока шкура цела!
Компаньоны засмеялись.
— Тогда, будьте вы все прокляты, вперед!
Ворота распахнулись, последовал недружный залп нападающих, и банда ринулась вперед.
В ночной тиши весело потрескивали револьверные выстрелы — это начали стрельбу защитники дома. Им было трудно целиться в темноте. Бандит, бежавший следом за главарем, вдруг судорожно дернулся, подпрыгнул и упал ничком, раскинув руки, корчась в страшной агонии. Третьего бандита оцарапала пуля. Остальные остановились, чтобы помочь товарищу. Эта девушка, если на то пошло, достанется не им, так что стоит ли рисковать. И только атаман бешено рвался вперед, подтверждая свою репутацию отчаянно смелого негодяя, но был встречен сокрушительным ударом, который Эйб Дэртон нанес ему рукояткой пистолета с такой яростной силой, что противник, словно перышко, отлетел к сообщникам, с раздробленной челюстью, весь в крови и к тому же утратив способность браниться в тот самый миг, когда нуждался в этом больше всего.
— Не спешите уходить, — прозвучал в темноте голос Босса Моргана.
Но они и сами не спешили. Они знали: у них осталось еще несколько минут до того, как сюда прибегут из поселка на помощь. Они, может быть, еще успеют выломать дверь, если сумеют одолеть защитников дома. Начиналось то, чего боялся Эйб. Черный Фергюсон ориентировался в местности не хуже его самого. Он быстро пробежал вдоль живой изгороди к тому месту, где в сплошной стене акаций было что-то вроде щели. С треском ломая ветки, все бандиты пролезли в сад. Друзья переглянулись. Противник все же обошел их с фланга. Они встали, как встают, когда пришел последний час, и собирались встретить его без страха.
Вдруг у изгороди в лунном свете замелькало множество темных фигур, хорошо знакомые голоса радостно вопили. Шутники поселка Гарвей, явившиеся посмотреть, как сработал их розыгрыш, наткнулись на игру совсем не шуточного свойства. Компаньоны увидели лица друзей: Шеймус, Страглс, Мак-Кой. Завязалась яростная схватка, все ринулись очертя голову на поле боя, и оно скрылось в облаке дыма, из которого лишь доносились выстрелы и свирепые выкрики, а когда облако рассеялось, одинокая темная тень метнулась к лазу в стене живой изгороди — это был единственный оставшийся в живых разбойник, улепетывающий во все лопатки. Но в стане победителей не слышно было победных кликов, все почему-то притихли, и что-то похожее на ропот скорби прошелестело по их рядам — у дверей, у самого порога, который он так отважно оборонял, лежал верный и простосердечный Эйб, он задыхался, грудь его была пробита пулей.
Крепкие руки старателей подняли его и бережно внесли в дом. Среди них, я думаю, нашлись бы такие, кто согласился бы взять на себя его боль, чтобы снискать любовь тоненькой девушки в белом, склонившейся над его окровавленной постелью и что-то шепчущей ему на ухо, так ласково, так нежно. Ее шепот, казалось, пробудил его. Он открыл глаза и огляделся. Его взгляд остановился на ее лице.
— Отдаю концы, — пробормотал он, — то есть, простите, Кэрри, я хотел сказать, при последнем издыха… — Он слабо улыбнулся, и голова его опять упала на подушку.
Впрочем, на сей раз Эйб впервые в жизни не сдержал слова. Решающую роль сыграло его на редкость крепкое телосложение, и он успешно справился с ранением, которое для человека послабей могло бы оказаться смертельным. Подействовало ли на него целительное дыхание лесов, раскинувшихся безбрежным океаном на тысячу и даже больше миль, или же причина заключалась в маленькой сиделке, которая так бережно за ним ухаживала, одно несомненно: прошло два месяца, и мы узнали, что Эйб продал акции Коннемары и навсегда покинул поселок Гарвей и маленькую хижину на горе.
Вскоре после этого мне посчастливилось прочесть отрывок из письма молодой леди по имени Амелия, о которой мы уже упоминали вскользь. И поскольку мы уже однажды позволили себе нескромность заглянуть в послание, написанное женщиной, во второй раз совесть будет нас меньше мучить.
«Я была подружкой невесты, — сообщает Амелия, — и Кэрри выглядела обворожительно (подчеркнуто) в белой фате и с флердоранжем. А жених! В два раза выше, чем твой Джек, и такой забавный, такой милый, то и дело краснел и ронял молитвенник. И когда ему был задан самый главный вопрос, он так громко прогремел „Согласен!“, что слышно было на другом конце Джордж-стрит. Его шафер — просто прелесть (подчеркнуто дважды). Такой тихий, такой красивый и изящный. Я думаю, он слишком тонкая натура, чтобы успешно позаботиться о себе в окружении таких грубиянов.»
Полагаю, что скорее всего мисс Амелия в свое время сумела переложить на свои плечи заботу о нашем старом друге, мистере Джоне Моргане, в просторечии известном как Босс.
Дерево, растущее у поворота дороги, до сих пор именуют «Фергюсонов эвкалипт». Нам нет нужды пускаться в малоприятные подробности. В отдаленных от цивилизации колониях суд правят быстро и немилосердно, а обитатели поселка Гарвей — народ суровый и деловитый.
Сливки местного общества сохранили обычай собираться иногда в субботу вечером в отдельном кабинете «Колониального бара». В этих случаях, если среди присутствующих есть новый человек, которого желают развлечь старожилы, неизменно соблюдается одна и та же церемония. В глубокой тишине все наполняют стаканы, затем со стуком ставят их на стол, после чего, укоризненно покашляв, поднимается Джим Страглс и рассказывает историю первоапрельской шутки и того, что из нее получилось. Замечено, что, подведя рассказ к концу, Джим с особым артистизмом прерывает свою речь и, подняв вверх бокал, горячо восклицает: «Здоровье мистера и миссис Заморышей! Да благословит их Бог!» — здравица, к которой новый гость, если он благоразумный человек, считает своим долгом самым сердечным образом присоединиться.
1879 г.