Дойл Артур Конан. Родни Стоун

   - Хватит! Хватит! - подхватила добрая сотня голосов.
   - Нет, не хватит! Я буду драться! - крикнул Уилсон.
   Он только что снова был сбит с ног, но, едва отдышавшись на коленях у секунданта, опять рвался в бой.
   - Храбрый малый, пощады не запросит, - сказал генерал Фитцпатрик. - Вы его покровитель, сэр Лотиан, вам бы и надо распорядиться - пусть бросят губку.
   - А, по-вашему, он не может победить?
   - Никакой надежды, сэр, он побит.
   - Вы его не знаете. Это крепкий орешек.
   - Не спорю, он храбрец из храбрецов, но противник чересчур силен для него.
   - Ну, а я полагаю, сэр, что он вполне выдержит еще десять раундов.
   С этими словами сэр Лотиан отворотился от него и как-то странно вскинул левую руку.
   - Перерыв! Не по правилам! Пускай дождь кончится! - прогремело позади меня.
   Я обернулся и увидел, что это кричит верзила в тускло-зеленом. Его крик, как видно, послужил сигналом, ибо сотня глоток грянула разом:
   - Не по правилам! Перерыв! Перерыв!
   Между тем Джексон крикнул "Бой!", и покрытые грязью бойцы уже снова были на ногах, но тут произошло нечто такое, что заставило всех перенести внимание с ринга на зрителей. В задних рядах зрителей поднялось непонятное волнение, оттуда по толпе словно зыбь расходилась, и все головы пришли в движение, точно колосья под порывами ветра. Эта зыбь все усиливалась, задние ряды напирали на передние, и вдруг что-то с треском лопнуло, два белых столба взлетели вверх концами с налипшей землей и упали внутрь кольца между канатами, и каких-то людей, точно пену, поднятую нахлынувшей огромной волной, швырнуло на защитников ринга. Самые могучие руки во всей Англии взмахнули бичами и обрушили их на дерзких, но едва исхлестанные жертвы, морщась и охая, попятились на несколько шагов, сзади опять нажали и еще раз вытолкнули их под удары бичей.
   Многие бросились на землю, предпочитая, чтобы следующие волны прокатились через них; другие, рассвирепев от боли, стали отбиваться, пуская в ход трости или стеки. А потом, стараясь избежать напора сзади, одна часть толпы начала подаваться вправо, другая - влево, и вдруг вся эта масса народа раздалась, и в образовавшуюся щель хлынула шайка головорезов из задних рядов; все они были вооружены налитыми свинцом короткими дубинками и все вопили:
   - Не по правилам! Глостер затирают!
   Этот яростный натиск опрокинул защитников ринга, внутренние канаты лопнули, точно гнилая нитка, и ринг сразу превратился в бешеный людской водоворот; над головами взлетали и со свистом и стуком опускались кнуты и палки, а среди этой сумятицы, стиснутые со всех сторон, не имея возможности податься ни вперед, ни назад, кузнец и чемпион Запада все еще вели свой нескончаемый бой, не замечая бушующей кругом стихии, точно два бульдога, вцепившиеся друг другу в глотку. Проливной дождь, проклятия, стоны и вопли, свист бичей, выкрикиваемые во все горло советы, удушливый запах промокшей ткани - каждая малая подробность того далекого дня моей юности встает сейчас передо мною, стариком, так живо, словно все это случилось вчера.
   Однако тогда нам было нелегко уследить за происходящим, ведь и нас со всех сторон обступила обезумевшая толпа, нас толкали, пинали, а иной раз и совсем сбивали с ног, но мы как-то ухитрялись оставаться позади Джексона и Крейвена, которые, хоть у них над головами и скрещивались бичи и палки, упорно выкликали раунды и направляли бой.
   - Встреча прервана! - выкрикнул сэр Лотиан Хьюм. - Апеллирую к судье! Состязание недействительно!
   - Негодяй! - вне себя вскричал дядя. - Это твоих рук дело!
   - Я получу от вас еще и по старому счету, - со злобной усмешкой сказал Хьюм.
   И тут, не устояв под натиском толпы, он оказался чуть ли не в объятиях дяди. Их лица почти соприкоснулись, взгляды скрестились, - и сэр Лотиан Хьюм отвел глаза, полные дерзкого вызова, не выдержав гордого презрения, которым обдал его холодный взгляд моего дяди.
   - Не беспокойтесь, мы с вами сведем все счеты, хоть для меня и унизительно драться с шулером... Что у вас там, Крейвен?
   - Нам придется объявить ничью, Треджеллис.
   - Но мой боец выигрывает!
   - Ничего не могу поделать. Мне все время достается то бичом, то палкой, в таких условиях судить невозможно.
   Неожиданно Джексон кинулся в толпу, но тотчас возвратился чернее тучи и с пустыми руками.
   - У меня стянули хронометр! - завопил он. - Какой-то мальчишка выхватил прямо из рук!
   Дядя хлопнул себя по кармашку для часов.
   - И мои исчезли! - воскликнул он.
   - Сейчас же объявляйте ничью, не то вашего бойца изувечат, - сказал Джексон.
   И тут мы увидели, что неустрашимого кузнеца, который шагнул к Уилсону, собираясь начать новый раунд, обступила по меньшей мере дюжина вооруженных дубинками негодяев.
   - Вы согласны на ничью, сэр Лотиан Хьюм?
   - Согласен.
   - А вы, сэр Чарльз?
   - Ни под каким видом.
   - Но канаты сорваны, продолжать негде!
   - Это не моя вина.
   - Что ж, иного выхода нет. Как судья приказываю: бойцов развести, ставки объявляю недействительными.
   - Ничья! Ничья! - завопили вокруг.
   И мигом толпа бросилась врассыпную: те, кто явился сюда пешком, кинулись бежать, пока дорога на Лондон не была еще столь запружена, а чистая публика принялась разыскивать свои экипажи и лошадей. Гаррисон поспешно прошел в угол Уилсона и крепко пожал сопернику руку:
   - Надеюсь, я тебя не очень покалечил?
   - Не неженка, стерплю. А вы как?
   - Голова гудит, как котел. Спасибо еще, дождь меня выручил.
   - Да, мне уж показалось было, что верх мой. С таким, как вы, биться лестно.
   - И для меня это честь. Счастливо тебе!
   И два мужественных бойца прошли среди вопящих грубиянов, точно два израненных льва в стае волков и шакалов. Повторяю, если бокс из благородного спорта превратился в низкую забаву, повинны в этом не сами боксеры, а мерзкие прохвосты и хулиганы, что тучами вьются вокруг ринга: любой честный боец несравнимо выше этих негодяев, подобно тому, как благородный скакун несравнимо выше плутов и мошенников, которые наживаются на скачках, когда он берет призы, а самое его существо - живой укор их гнусным проделкам.
   Глава XIX
   В ЗАМКЕ
   Дяде по доброте сердечной не терпелось поскорее уложить Гаррисона в постель, ибо хоть кузнец и посмеивался над своими увечьями, но досталось ему крепко.
   - И не думай больше проситься в драку, Джек Гаррисон, все равно не пущу! сказала ему жена, горестно глядя на его разбитое лицо. - Даже в тот раз, когда ты поколотил Черного Баруха, и то тебя не так изуродовали! Это что ж такое, на себя совсем не похож! Можно сказать, только по одежде мужа и признала. Нет уж, пускай хоть сам король просит, а я тебя нипочем больше драться не пущу!
   - Не кипятись, старушка, вот тебе слово, больше я и не попрошусь. Лучше уж я сам уйду с ринга, покуда от меня сила да сноровка не ушла. - Он отхлебнул коньяку из фляжки, которую ему протянул сэр Чарльз, и скривился. - Отличный напиток, сэр, да только губы у меня разбиты, так щиплет - невтерпеж! Ого, провалиться мне на этом месте, если там не Джон Каммингз из нашей харчевни. Да что это с ним - рехнулся он, что ли?
   И в самом деле, напрямик по равнине к нам со всех ног бежал хозяин гостиницы в Монаховом дубе, и выглядел он престранно. Без шляпы, лицо с похмелья красное, опухшее и растерянное, борода и волосы развеваются на ветру. Бежал он не прямо, а под перекрестным огнем насмешек, вызванных его нелепым видом, бросался то к одной кучке людей, то к другой, и я невольно подумал, что он похож на бекаса, удирающего от охотников. На миг он приостановился подле желтого ландо, что-то протянул сэру Лотиану Хьюму и тотчас побежал дальше. Но вот наконец он заметил нас, вскрикнул от радости и припустился во всю прыть, еще издали протягивая нам какую-то записку.
   - Что ж ты, Джон Каммингз, - с укоризной сказал ему Гаррисон. - Хорош! Я ж наказывал тебе - капли в рот не бери, покуда не передашь сэру Чарльзу что ведено!
   - Да что там, убить меня мало! - с горьким раскаянием воскликнул Каммингз. - Я вас искал, сэр Чарльз, вот лопни мои глаза, искал, да только нигде вас не было, а я уж больно радовался, что Гаррисон будет драться и я на этом столько выиграю, да еще хозяин здешнего Подворья стал меня угощать разными разностями, ну, я и ошалел - все из ума вон. А уж после боя вас увидал, сэр Чарльз, так что хоть кнутом отхлещите, поделом мне, старому греховоднику.
   Но дядя не слушал покаянных речей Каммингза. Он развернул записку и читал, слегка подняв брови, - едва ли не высшая нота той весьма ограниченной гаммы чувств, которую он позволял себе проявлять.
   - Что ты на это скажешь, племянник? - спросил он, передавая мне записку.
   Вот что я прочел:
   "Сэру Чарльзу Треджеллису.
   Ради всего святого, как только получите эту записку, приезжайте в замок, по возможности не медлите и не задерживайтесь в пути! Вы застанете меня здесь и узнаете нечто весьма для вас важное. Заклинаю вас, поспешите, а пока остаюсь тем, кто вам известен под именем
   Джима Гаррисона".
   - Ну, что скажешь, племянник? - повторил дядя.
   - Право, сэр, я не представляю, что это может означать.
   - Кто вам дал эту записку, почтеннейший?
   - Молодой Джим Гаррисон собственной персоной, сэр, - отвечал Каммингз, хотя, по правде сказать, я его сперва насилу узнал, он был на себя не похож, чисто привидение. И уж так ему не терпелось, чтоб вы скорей это письмо получили! Покуда я не запряг лошадь да не пустился в путь, он от меня ни на шаг не отставал. Это письмо было вам, да еще одно - сэру Лотиану Хьюму, одна беда - надо бы Джиму найти посыльного ненадежнее!
   - Непостижимо, - сказал дядя и, нахмурясь, перечитал записку.
   - Что ему делать в этом зловещем доме? И почему он подписался "тот, кто вам известен под именем Джима Гаррисона"? А как еще он может быть мне известен? Гаррисон, вы, конечно, можете пролить свет на эту загадку! Миссис Гаррисон, по вашему лицу я вижу, что и вы знаете, в чем тут суть.
   - Может, оно и так, сэр Чарльз, да только мы с моим Джеком - люди простые, поступаем как разумеем, а где не нашего ума дело, туда не суемся. Мы по этой дорожке шли двадцать лет, а теперь нам пора свернуть в сторонку, пускай вперед шагают, которые поумней нас. И коли хотите знать, что тут к чему, мой вам совет: езжайте в замок, раз вас просят, там все и узнаете.
   Дядя сунул записку в карман.
   - Никуда я не поеду, пока не передам вас в руки хорошего врача, Гаррисон.
   - Обо мне не думайте, сэр. Мы с моей хозяйкой доберемся до Кроли в двуколке, а там мне только и надо, что ярд пластыря да кусок сырого мяса, и все заживет в лучшем виде.
   Но дядя не слушал никаких уговоров и отвез Гаррисонов в Кроли, где устроил жену кузнеца в лучший номер, какой нашелся в Подворье. Потом мы наскоро перекусили и пустились в путь.
   - Отныне я с боксом покончил, - сказал мне дядя. - Теперь мне ясно, что ринг невозможно оградить от мошенников. Меня не раз дурачили, обманывали, но, как говорится, век живи - век учись, и больше я боксу не покровитель.
   Будь я постарше или будь сэр Чарльз не столь неприступен, я бы высказал ему то, что было у меня на душе: я умолял бы его отказаться и от других забав, покинуть общество ничтожных пустозвонов и щеголей и найти себе занятие, более достойное его здравого ума и благородного сердца. Но не успел я об этом подумать, как дядя оставил серьезный тон и принялся болтать о новой украшенной серебром упряжи, с которой он намерен прокатиться по Сент-Джеймскому парку, и о том, что на предстоящих скачках он думает поставить тысячу гиней на свою кобылку Этельберту против знаменитого Аврелия, трехлетки лорда Данкастера, с которым он, дядя, готов по этому случаю биться об заклад.
   Мы доехали до Уайтмен-Грин, то есть покрыли больше половины расстояния между Кролийскими холмами и Монаховым дубом, как вдруг, оглянувшись, я увидел, что вдали на дороге в солнечных лучах блеснула ярко-желтая карета. За нами следовал сэр Лотиан Хьюм.
   - Он получил такую же записку, что и мы, и спешит туда же, - сказал дядя, тоже поглядев через плечо. - Нас обоих ждут в замке... Нас... единственных, кто остался в живых после той мрачной истории. И что самое непонятное, призывает нас Джим Гаррисон. Право, жизнь моя была достаточно богата приключениями, но я предчувствую, племянник, что там, впереди, за этими дубами, меня ждет нечто совершенно необычайное.
   Он хлестнул гнедых, и с поворота дороги мы увидели высокие темные шпили старого замка, что вздымались над вершинами обступавших его вековых дубов. Одного вида этих мест было бы довольно, чтобы меня бросило в дрожь при мысли об их недоброй славе, о пролитой здесь крови, о привидениях... но, услыхав дядины слова, я вдруг понял, что и правда в замок приглашены два единственных свидетеля той давней трагедии, а исходит это приглашение от друга моего детства, и у меня захватило дух от предчувствия, что всех нас ждет некое потрясающее открытие. Ржавые створы ворот меж полуразрушенных столбов с гербами стояли настежь; дядя нетерпеливо стегнул лошадей, и мы помчались по заросшей травой аллее к потемневшему от времени крыльцу, где он их круто осадил. Дверь была распахнута, на пороге нас ждал Джим.
   Но это был совсем не тот Джим, какого я знал и любил с детства. Что-то в нем переменилось, эту перемену я ощутил с первого мгновения, но, однако, не мог уловить и выразить словами, в чем же она состоит. Одет он был не лучше, чем прежде, я сразу узнал его старый коричневый фрак, и по-прежнему на него приятно было смотреть, ибо после недавней тренировки он был поистине воплощением мужественной красоты. Но в выражении его лица появилось какое-то особое достоинство, в осанке - еще большая уверенность в себе, и теперь уже весь облик этого юноши обрел законченность и стал совершенным. При всей его удали ему всегда очень шло старое школьное прозвище Малыш, и лишь в эту минуту, когда он стоял на пороге старого замка, я вдруг увидел, что передо мною уже не мальчик, а взрослый мужчина в расцвете сил. Рядом, опираясь на его руку, стояла женщина, и я узнал в ней мисс Хинтон из Энсти-Кросса.
   - Мы с вами знакомы, сэр Чарльз Треджеллис, - сказала она, делая шаг нам навстречу, едва мы вышли из коляски.
   Дядя с недоумением всмотрелся в нее.
   - Не припомню, чтобы я имел честь, сударыня... Впрочем, позвольте...
   - Полли Хинтон из Хеймаркета. Неужели вы забыли Полли Хинтон?
   - Забыл! Да ведь все мы, молодые театралы, оплакивали вас столько лет, даже подумать страшно. Но что же произошло?
   - Я тайно обвенчалась и покинула сцену. Прошу простить меня за то, что вчера я похитила у вас Джима.
   - Так это были вы?
   - У меня еще более неоспоримые права на него, чем у вас. Вы его покровитель. Я его мать.
   С этими словами она притянула к себе Джима, так что лица их оказались рядом: и хоть на одном лице лежал отпечаток увядающей женской красоты, а в другом воплотилось юное крепнущее мужество, были они столь схожи - те же темные глаза, те же иссиня-черные волосы, тот же высокий белый лоб, - что я поразился, как с первой минуты, увидав их вдвоем, не разгадал секрета этой женщины.
   - Да, он мой сын! - воскликнула она. - И он спас меня от участи, которая хуже смерти. Об этом вам может рассказать ваш племянник Родни. Но я поклялась молчать, и только вчера вечером был снят зарок молчания и я смогла поведать сыну, что своей добротой и терпением он возродил к жизни родную мать.
   - Не надо, мама! - сказал Джим, чуть коснувшись губами ее щеки. - Есть вещи, о которых довольно знать нам двоим. Но скажите, сэр Чарльз, чем кончился бой?
   - Ваш дядя был близок к победе, но какие-то хулиганы прервали встречу.
   - Он мне не дядя, сэр Чарльз, он был и мне и моему отцу самым лучшим, самым верным другом, какого можно себе пожелать. Я знаю еще только одного столь же верного друга, - продолжал он, взяв меня за руку, - имя ему Родни Стоун... Надеюсь, Гаррисон не слишком пострадал?
   - Через неделю-другую он вполне оправится. Но, признаться, я все же не понимаю, что, в сущности, произошло, и позвольте напомнить вам, что вы еще не объяснили, почему столь внезапно, не поставив меня заранее в известность, изменили своему слову.
   - Войдемте в дом, сэр Чарльз, и, я уверен, вы согласитесь, что я не мог поступить иначе. А вот и сэр Лотиан Хьюм, если не ошибаюсь.
   В конце аллеи появилось желтое ландо, и тотчас взмыленные лошади круто остановились бок о бок с нашей коляской. Из ландо выпрыгнул сэр Лотиан, он был мрачнее тучи.
   - Оставайтесь на месте, Коркоран, - сказал он, и, заметив бутылочно-зеленый рукав, я понял, кто его спутник. - Ну-с, - продолжал сэр Лотиан, обводя нас всех вызывающим взглядом, - я очень хотел бы знать, какой наглец посмел так спешно вызвать меня в мой собственный дом и какого дьявола вы все вторглись в мои владения?
   - Обещаю вам, сэр Лотиан, что, прежде чем мы с вами расстанемся, вы поймете и это, и еще многое другое, - сказал Джим с какой-то странной улыбкой. - Прошу следовать за мною, и вам все станет ясно.
   Под руку с матерью он прошел впереди нас в зловещую комнату, где на буфете все еще валялись карты, а в углу на потолке темнело пятно.
   Сэр Лотиан остановился в дверях, скрестил руки на груди.
   - Ну-с, приятель, я жду объяснений! - воскликнул он.
   - Прежде всего я должен объяснить свои поступки вам, сэр Чарльз, - сказал Джим, а я слушал, смотрел и невольно восхищался, видя, как общение с той, в ком он теперь обрел мать, облагородило речь и манеры простого сельского парня. - Я хочу рассказать вам, что произошло вчера вечером.
   - Я сама расскажу об этом, Джим, - прервала его мать. - Знайте, сэр Чарльз, что, хотя мой сын и не знал своих родителей, мы оба живы и никогда не теряли его из виду. Но я не препятствовала ему отправиться в Лондон и попытать счастья на ринге. Отец же услышал об этом только вчера и решительно воспротивился. Он велел мне немедля доставить сына сюда. Я совсем потеряла голову, я понимала, что Джим меня не послушает, если не найти ему замену. И я обратилась к славным, добрым людям, которые его вырастили, и все им рассказала.
   Миссис Гаррисон любит Джима, как родного, а ее супруг очень привязан к моему мужу, и они сжалились над отчаянием жены и матери и пришли мне на помощь, да вознаградит их за это господь! Гаррисон согласился заменить Джима, если Джим вернется к отцу. Тогда я поехала в Кроли. Я узнала, где комната Джима, и окликнула его через окно; ведь я понимала, что те, кто на него ставил, его не выпустят. Я открыла Джиму, что я его мать. Открыла, кто его отец. Сказала, что мой фаэтон ждет, и, если Джим не поспешит, он может лишиться благословения умирающего отца, которого доныне не знал. Все же мой мальчик не хотел идти, пока я его не уверила, что Гаррисон заменит его на ринге.
   - Почему же он не предупредил Белчера?
   - У меня голова шла кругом, сэр Чарльз. Вдруг открыть, что у тебя есть отец и мать, и совсем другое имя, и другое положение в обществе... от этого растеряется и человек похладнокровнее меня. Матушка умоляла меня пойти с нею, и я пошел. Фаэтон ждал нас, но едва мы тронулись в путь, как кто-то схватил лошадь под уздцы, а еще двое неизвестных набросились на нас. Один замахнулся на меня дубинкой, но я ударил его по голове рукоятью кнута, и он выронил дубинку, а я хлестнул по лошади, стряхнул с себя остальных, и мы благополучно уехали. Что это были за люди и почему они на нас напали, понятия не имею.
   - Вероятно, это вам может объяснить сэр Лотиан Хьюм, - сказал мой дядя.
   Враг наш промолчал и только метнул в нашу сторону полный ненависти взгляд.
   - Я приехал сюда, увидел своего отца, а потом сошел вниз и...
   У дяди вырвался возглас изумления:
   - Что вы такое сказали, молодой человек? Вы приехали сюда и здесь увиделись со своим отцом? Здесь, в замке?
   - Да, сэр.
   Сэр Чарльз побелел как полотно:
   - Бога ради, скажите же, кто ваш отец.
   Вместо ответа Джим указал куда-то через плечо, и, обернувшись в ту сторону, мы увидели двух человек, которые появились в дверях, ведущих наверх, в спальню. Одного из них я тотчас узнал по бесстрастным, точно маска, чертам и сдержанным манерам - это был Амброз, бывший дядин камердинер. Внешность второго поражала еще сильнее. Он был очень высок, облачен в темный халат и тяжело опирался на трость. В исхудалом лице его не было ни кровинки, страшно бледное, точно восковое, оно казалось прозрачным. Лишь у покойников случалось мне видеть такие лица. Густая проседь и согбенная спина придавали этому человеку вид дряхлого старца, и только темные брови да блеснувшие из-под них живым огнем глаза наводили на мысль, что он, пожалуй, не так уж стар.
   Минуту в комнате царила глубокая тишина, и вдруг у сэра Лотиана Хьюма вырвалось чудовищное проклятие.
   - Лорд Эйвон! - воскликнул он.
   - К вашим услугам, джентльмены, - ответил странный незнакомец в халате.
   Глава XX
   ЛОРД ЭЙВОН
   Дядя мой по натуре был человек хладнокровный, а обычаи и нравы светского общества еще усугубили это его свойство. Он способен был, не моргнув глазом, открыть карту, от которой зависело его состояние, а однажды я был свидетелем, как на Годстонской дороге перед лицом смертельной опасности он правил с таким безмятежным видом, точно на ежедневной прогулке по Пэл-Мэл. Но сейчас он был слишком потрясен, лицо его побелело, и, не веря своим глазам, он неотрывно смотрел на лорда Эйвона. Дважды губы его дрогнули, казалось, он хотел что-то сказать, и оба раза хватался за горло, точно какая-то невидимая помеха не позволяла ему заговорить. Наконец, протянув руки, он рванулся вперед.
   - Нэд! - воскликнул он.
   Но странный человек, стоявший перед ним, скрестил руки на груди.
   - Нет, Чарльз, - сказал он.
   Дядя остановился и изумленно поглядел на него.
   - Неужели после стольких лет ты не хочешь пожать мне руку?
   - Ты поверил, что я преступник. В то страшное утро я увидел это по твоим глазам, по тому, как ты держался. Ты ни о чем меня не спросил, тебе и в голову не пришло, что человек моего склада не способен на такое преступление. Мой ближайший друг, человек, который знал меня, как никто, при первом же подозрении причислил меня к грабителям и убийцам.
   - Нет, нет, это не так!
   - Это так, Чарльз. Я прочел это в твоих глазах. Вот отчего, когда мне надо было отдать в надежные руки того, кто был для меня всего дороже, я обратился не к тебе, а к единственному человеку, который ни на секунду не усомнился в моей невиновности. Я решил, что будет в тысячу раз лучше, если моего сына воспитают простые, скромные люди и он не узнает, кто его несчастный отец, чем если он узнает это и разделит все подозрения и сомнения тех, кому он ровня.
   - Значит, он и в самом деле твой сын! - воскликнул сэр Чарльз, изумленно глядя на Джима.
   Лорд Эйвон протянул длинную худую руку и положил ее на плечо актрисы, а она ответила ему взглядом, исполненным любви.
   - Я женился, Чарльз, и скрыл свою женитьбу от друзей, ибо нашел себе жену на подмостках. Ты же знаешь, непомерная, неразумная гордость преобладала во мне надо всем. Я не в силах был признаться, что совершил подобный шаг. Мое поведение отдалило нас с женой друг от друга и послужило причиной ее пагубного пристрастия, в котором повинен один только я. Из-за этого пристрастия я отобрал у нее нашего ребенка и назначил ей содержание, оговорив при этом, что она не будет иметь никакого касательства к сыну. Я страшился ее дурного влияния на мальчика и в своем ослеплении не мог помыслить, что, напротив, он может хорошо повлиять на нее. Но за свою несчастную жизнь, Чарльз, я убедился, что существует сила, которая лепит наши представления и вкусы, и как бы мы ни пытались ей противостоять и сколько бы себя ни обманывали, будто мы сами ставим паруса и сами гребем, на самом деле нас несет невидимым течением к неведомой нам цели.
   Все это время я не сводил глаз с дяди, а тут перевел взгляд на худую, волчью физиономию сэра Лотиана Хьюма. Он стоял у окна, и силуэт его четко вырисовывался на фоне пыльного стекла. Никогда еще мне не приходилось видеть на лице человека такой игры дурных страстей: бешенства, зависти, обманутой алчности.
   - Правильно ли я вас понял? - спросил он громким хриплым голосом. - Этот молодой человек заявляет себя вашим наследником, лорд Эйвон?
   - Он мой законный сын.
   - Я достаточно хорошо знал вас в молодости, сэр, и позволю себе заметить, что ни я, ни кто-либо из ваших друзей никогда не слыхали, что у вас есть жена и сын. Я призываю сэра Чарльза Треджеллиса подтвердить, что он понятия не имел ни о каком наследнике, кроме меня.
   - Я уже объяснил, сэр Лотиан, почему я держал свой брак в секрете.
   - Вы-то, разумеется, объяснили, сэр, но достаточно ли вашего объяснения, это вам скажут в другом месте.
   На бледном, изможденном лице лорда Эйвона вдруг вспыхнули жгучим огнем глаза; это было так же странно и неожиданно, как если бы из окон разрушенного дома внезапно хлынул поток света.
   - Вы смеете сомневаться в моем слове!
   - Я требую доказательств.
   - Для тех, кто меня знает, достаточно моего слова.
   - Извините, лорд Эйвон, но я вас знаю и все-таки не вижу оснований верить вам на слово.
   Это был грубый ответ, и тон сэра Лотиана Хьюма был ему вполне под стать. Лорд Эйвон, пошатываясь, сделал шаг вперед, готовый схватить за горло своего оскорбителя, но жена и сын удержали его дрожащие руки. Таким яростным стало это бледное лицо, что сэр Лотиан отпрянул, однако взгляд его оставался все таким же свирепым.
   - Да это ж настоящий заговор! - выкрикнул он вне себя. - Преступник, актриса, боксер - и у каждого своя роль... Вы еще получите от меня несколько строк, сэр Чарльз Треджеллис! И вы тоже, милорд! - Он повернулся на каблуках и решительно зашагал к двери.
   - Он отправился доносить на меня, - сказал лорд Эйвон, и гримаса уязвленной гордости исказила его черты.