Страница:
Драверт Петр
Повесть о мамонте и ледниковом человеке
Пётр Драверт
"Повесть о мамонте и ледниковом человеке".
Совершенно фантастическая история.
Часть 1.
На крайнем севере.
Глава 1.
Летом 19... года ламут Джергили, расставляя капканы на песцов по берегу речки Абагы-юрях, впадающей в Ледовитый океан, наткнулся на труп мамонта. От своих сородичей он слышал, что за это может быть награда большой серебряный рубль на красной ленте, - и потому, вернувшись домой, сообщил о находке Усть-Ямскому уряднику. Урядник доложил заседателю. Заседатель отправил рапорт Верхоямскому капитан-исправнику, а капитан-исправник послал донесение Начальнику Ленской области. А так как места от обнаружения мамонта до резиденции высшего начальства было около 3000 верст расстояния, то извещение пришло в областной город зимой, приблизительно к новому году.
Начальник края немедленно по телеграфу известил о редкой находке Столичную Академию Естественных и Сверхъестественных Наук, откуда через три дня пришел ответ, что организуется экспедиция, а пока - до её приезда необходимо принять меры к охране трупа. Начальник области задумался, кого бы ему послать на Север. Простым сторожем нельзя ограничиться. Кто знает, может быть, мамонт вымыт водой из вечной мерзлоты берега, и в таком случае его угрожает при весеннем разливе унести рекой. Тогда ещё до наступления весны придётся извлечь его на безопасное место, а такую работу нельзя поручить за глаза туземцам. Чиновников неудобно было отвлекать от исполнения их прямых обязанностей, а местная интеллигенция в это время воодушевлённо занималась постановкой спектаклей на сербском, болгарском и других наречиях, которые усиленно старались привить населению.
Наконец подходящий человек нашёлся в лице молодого натуралиста Виктора Антрацитова. Это был государственный ссыльный, который в долгие и томительные час вынужденного досуга занимался кой-какими исследованиями и писал диссертацию на тему "О влиянии низких температур на степень удобоваримости малосъедобных предметов". Конечно соответствующие опыты он производил над сбой, а отчасти и над своей женой, которая самоотверженно предложила свой желудок для научных экспериментов. Это было легче, тем более что предметы съедобные и удобоваримые редко имели случай попадать в домашний обиход супругов.
Когда Начальник края предложил Виктору отправиться на Север для охраны мамонта, тот с удовольствием согласился, причём в его решении играли роль два фактора - идеологический и экономический. С одной стороны, улыбалась возможность посетить малознакомые, интересные страны, с другой обеспечивалась семья. Было хорошо во всех отношениях. Диссертацию отложили до чёрных дней, и Виктор стал готовиться в дорогу. Для услуг ему прикомандировали казака, добродушно-хитрая физиономия которого носила отпечаток слияния двух племён - монголо-тюркского и славянского. Он был вполне грамотен, читал, писал; исколесил область по все направлениям и ездил однажды в Иркутск. Начальник края выдал Виктору деньги и охранный лист, а местная полицейская префектура снабдила казака секретной инструкцией: по ней он должен был заботится 1) о том, чтобы вверенный его попечению натуралист не сбежал и 2) не занимался зловредной пропагандой и агитацией...
Скоро сборы были кончены, Виктор простился с женой и товарищами, и маленькая экспедиция выехала из города Ленска.
До Алдана ехали на лошадях, отсюда через Верхоямск до Усть-Ямска на оленях, а далее разрешалось делать выбор между оленями и собаками... Мы не станем описывать первую часть путешествия, а желающих ознакомиться с его условиями отсылаем к запискам барона Майделя, где читатель найдёт описание перевала через Верхоянский хребет и много других не менее интересных вещей.? Скажем только, что станций - в примитивном, конечно, смысле этого слова - было немного, расстояния между ними достигали порой 230 верст, а в промежутках находились так называемые
------------------------
?Путешествие по северо-восточной части Якутской области в 1868-1870 годах барона Гергарда Майделя. Перевод с немецкого. Приложение к 74-му тому, Зап. Имп. Ак. Н. Спб., 1894, № 3.
"поварни", где путники останавливались для отдыха и кормёжки оленей. Поварня - это низенькое строение, кое-как сооружённое из самого разнообразного материала: дерева, камней, моха и снега. Необходимую её принадлежность составляет камелёк - род камина и ороны - нары. Олени освобождаются от упряжки и пускаются на волю, где без посторонней помощи вырывают себе пищу из-под снега, а путешественник входит в поварню. Это учреждение необитаемо, и желающий согреться, закусить и отдохнуть должен сначала нарубить дров и развести огонь в камельке, ибо температура помещения одинакова с температурой наружного воздуха. Пока труба прогревается, дым из неё нейдёт и заполняет собой всё пространство под потолком. В это время рекомендуется вырубить на близлежащем озере или тарыне? кусок льда или нагрести снега, чтобы приготовить воду для чая. После этого вы входите в поварню и, наслаждаясь негой теплоты у ярко пылающих дров, можете заняться вычислением, какое количество больших или малых калорий потребно для обращения в кипящую воду кусков льда, положенных в чайник и котелок. Хлеб и другие съестные припасы тоже кладутся к огню, ибо дорогой они превращаются в камень; по обыкновению хлеба не берут, а возят с собой муку. Разболтав её в воде до надлежащей консистенции, полученную массу жарят на сковородке, после чего получаются удивительно вкусные оладьи. Закусив, путешественники ложатся спать, укутавшись с головой в заячьи одеяла. Это необходимо, так как температура возвращается к первоначальному состоянию, едва только сгорят дрова. Утром пьют чай, запрягают оленей - и снова в путь... Так поступали Виктор и казак - и благополучно доехали до Усть-Ямска.
Глава 2.
Усть-Ямск - самый северный из населённых пунктов Ленской области?. Отсюда до Абагы-юрях оставалось 400 верст по направлению а С.-В. Виктор, пользуясь кратковременной задержкой, отдохнул, нанял 4 рабочих
---------------
?Тарын - покров из слоистого льда, возникающий зимой на дне долин рек (главным образом в Восточной Сибири). - Здесь и далее примечания автора. (Ред.)
?Шаронов. Устья Яны. Казачье. Усть-Янск и его окрестности. "Сибирь", 1884, №№ 9, 10, 40 и 42.
ламутов, купил две ровдужные урасы и проводил в порядок путевые записи. Казак же принялся за составление доклада начальству о поведении "поднадзорного" натуралиста.
Этот акт ничуть не знаменовал собою отрицательного и враждебного отношения его к Виктору. Наоборот, дорогой наши путешественники сблизились и даже подружились, лишения в полярных странах часто сглаживают классовые и интеллектуальные перегородки; на угрюмом лоне северной природы как-то не приходит в голову ощущение разницы исповедуемых политических убеждений. Здесь во всём могуществе проявляет себя высокий инстинкт общественности и вытекающие из него разнообразные формы содружества и взаимной поддержки в борьбе с суровыми естественными силами... Казак писал своё донесение потому, что это было ему приказано, а сила дисциплины порой выступает ярче, чем сила внутреннего этического уклада, ибо первая никогда не входит в сферу сознания. Власть гипноза колоссальна...
"Г-н Антрацитов, - писал между прочим казак, - вел себя дорогой почти всегда мирно и по закону, и хотя обзывал меня несколько раз забастовочным словом "товарищ", то - надо полагать - по обмолвке. С усть-ямскими жителями преступных разговоров не ведёт, но про себя читает недозволенные книги; одну из них я осмотрел, и она оказалась сочинением какого-то иностранца, а какого не сказано. В ней, между прочим, говорится, как делать земляные трясения и потопы, а также о разных учениях запрещённых партий, например "приогидатоморфизме" и др."?
- Ну, вот и кончил, - сказал, написав, казак, - посмотрит, барин, хорошо ли?
Виктор посмотрел и сказал, что хорошо.
Через три дня они выехали к Абага-юрях. Путь лежал по голой безлесной тундре, где лишь чахлые кусты тальника подымались над необозримой снежной поляной. Бледное солнце только на два часа показывало свой лик, зато огненные пальцы, пурпурно-лиловые складки и красочные дуги северного сияния проявлялись во всей красе. На остановках наши путешественники разбивали свои две урасы, прочно укрепляли их, чтобы отдохнуть и ехать далее. Прутьев тальника едва хватало на то, чтобы вскипятить чай...
----------------
?Очевидно, казаку попалась в руки книга профессора Иностранцева "Курс геологии".
Наконец, желанная цель была достигнута. Скованная льдом Абагы-юрях представилась глазам Виктора и его утомлённых спутников: довольно высокие берега реки слагались, где это было видно, постплиоценовыми отложениями, и стройные лиственницы, во множестве растущие здесь и там, оживляли пейзаж. Как известно, по берегам рек полярная граница расположения лесов отодвигается к северу.
Проводник указал место, в окрестностях которого должен находиться труп мамонта, и Виктор отдал приказ остановится. Подкрепившись пищей и отдохнув, рабочие принялись рубить деревья, чтобы соорудить несколько юрт для себя и имеющей прибыть из столицы экспедиции. Мерзлое дерево с трудом поддавалось клинообразному железу, порой искры летели от топоров?, но к вечеру благодаря дружным усилиям масса брёвен лежала уже на снегу.
На другой день Виктор с Джергили и двумя ламутами отправились осмотреть мамонта. Но когда раскопали снег у высокого шеста, стоящего как отметка, то Виктор чуть не сошёл с ума, а Джергили взвыл не хуже полярного волка. Мамонта не было; дикие звери, по-видимому, ещё до зимы растаскали его по частям, и только несколько крупных костей с уцелевшими кое-где сухожилиями кусков кожи сиротливо лежали под разрытым снегом. Один хвост сохранился в неприкосновенности и, изогнувшись наподобие вопросительного знака, как бы недоумевал, что ему теперь делать. Даже бивней не было; какой-то проезжавший здесь промышленник вырубил их и увёз с собой на память.
Взяв под мышку хвост, Виктор грустно направился в лагерь; невесёлые мысли бродили у него в голове. Какая потеря для науки! Сколько энергии пропало даром и ещё будет затрачено, ведь нельзя уже остановить экспедицию, которая, вероятно, выехала теперь из Ленска... Что, если бы к его услугам был беспроволочный телеграф?.. а долгие дни прозябания в этой глуши, отягчённые созерцанием рыжего хвоста?..
Но предаваться унынию было по меньшей мере бесполезно, и, чтобы скоротать время, Виктор принял деятельное участие в постройке. Через несколько дней три юрты красиво выделялись на фоне опушенных инеем лиственниц.
----------
?Аналогичное явление см. у Маака: "Вилюйский округ", ч. 2. Спб., 1886.
Глава 3.
Время шло. Дни удлинялись медленно, но упорно. Пользуясь стоящими холодами, наш натуралист решил заняться получением крио- и кристаллогидратов из растворов различных солей, которые он извлёк из походной аптечки. К сожалению, приходилось ограничиваться созерцанием красивых форм получаемых кристаллов да записью t? и весовых отношений берущихся веществ. При этом он вспоминал свою Alma mater, её музеи и кабинеты и думал, как рад был бы старик профессор, если бы хоть одна комната его лаборатории имела бы температуру, равную -50 ?C. Но пока ещё не принято строить университеты под 73? северной широты... Потом Виктор увлёкся охотой, а казак производил начатые им метеорологические наблюдения; он вёл свою работу точно и аккуратно, что впоследствии было по достоинству оценено Иркутской Метеорологической обсерваторией. Ламуты спали большую часть времени.
Однажды, когда Виктор возвращался с довольно удачной охоты (в его сумке лежало около 5 мышей и 1 лемминг), он увидел в разрезе берега торчащие наружу чьи-то голые волосатые ноги. Невероятное предположение осенило его мозг. Вся кровь прихлынула к голове, холодный ужас перед величественной загадкой сковал его члены. Придя в себя, он бросился к обнажению и, сдерживая внутреннее волнение, принялся внимательно читать раскрытые страницы гигантской книги, где бесстрастное Время отпечатало и сохранило сказание о начале четвертичного периода в истории Земли. Сомнения не было - данный слой принадлежал к ледниковой эпохе, и перед Виктором были ноги трупа (in situ!) первобытного человека, современника мамонта. Неописуемый восторг овладел душой молодого натуралиста. Да будет благословен случай, приведший его в эту страну! Да будет благословен камень, споткнувшись о который он обратил глаза на бесценное отныне место в береговом разрезе Абагы-юрях.
Эту ночь Виктор совершенно не спал; а на другой день его рабочие с раннего утра приступили к раскопкам с целью изолировать часть вечно мёрзлой почвы, содержащей в себе необыкновенные останки, от общей массы берега. Наконец, большая параллелепипедальная глыба была отделена со всевозможными предосторожностями, положена на две соединённые нарты, - и легконогие олени помчались к жилищу, пугливо озираясь на свою странную кладь. Их острое обоняние говорило им больше, чем могли бы предполагать управлявшие ими люди...
Следующие дни Виктор посвятил тщательному отпрепарированию трупа от окружающей его породы. Это была трудная, кропотливая работа, так как приходилось щадить не только целость кожи, но и по возможности сохранить все волосы на ней. На трупе оказалось подобие одежды из шкуры мускусного быка, закрывшей случайно голову человека, что отчасти облегчило отделение посторонних частей... Кончен утомительный, но приятный труд. Вздох восхищения и радости вырвался из груди Виктора, когда он взглянул на лежащее перед ним тело. Потом оно было положено на высокий, специально для него построенный арангас (платформа на четырёх столбах) и заботливо укрыто. Собаки подняли ужасный вой, когда убедились, что им не добраться до трупа. Они очень мешали во время препарирования: прыгали, нюхали, облизывались, видимо, думая полакомиться мысом двуногого неизвестного им зверя, так что постоянно приходилось их отгонять...
- Воля ваша, барин, - говорил казак Виктору, - а только беспременно надо донести по начальству: как-никак, а всё мёртвое тело.
- Друг мой, - отвечал ему Виктор, - начальство тут ни при чём. Этот человек жил и умер в то время, когда никаких властей не было на земле, и за смерть его уже никто не может ответить, ведь ему около пятидесяти тысяч лет.
- Шутить изволите, - сказал казак, - как это можно, чтобы не было тогда начальства, оно испокон века ведётся на земле. Нет, надо доложить; кстати, ламуты наши на днях собираются в Усть-Ямск, боязно им здесь с покойником.
Через три недели Верхоямский капитан-исправник получил следующую бумагу:
"Честь имею донести Вашему Вы-дию, что в пределах управляемого Вами округа, на берегу р. Абагы-юрях откопано мёртвое тело неизвестного звания. Знаков насилия на оном не замечено, а принадлежит оно человеку нехристианской веры, о чём заключено по неимению креста" и т.д.
Капитан-исправник послал распоряжение о доставке трупа для освидетельствования окружным врачом; а через три месяца после этого в "Центральных Столичных Ведомостях" было напечатано объявление:
"На берегу р. Абагы-юрях, впадающей в Ледовитый океан, обнаружено тело неизвестного человека. Всякий, кому известно звание и местожительство покойного, обязан известить немедленно Верхоянскую полицейскую префектуру".
Глава 4.
Между тем на место находки мамонта прибыла так долго ожидаемая экспедиция. Едва показались в просветах деревьев олени и нарты с людьми, на крыше юрты взвился флаг, залп ружейных выстрелов огласил окрестности, и собаки подняли невообразимый лай и визг: встреча вышла торжественной.
Виктор представился начальнику экспедиции, который оказался профессором геологии N. В свою очередь, тот познакомил с натуралистом своих спутников. Один - зоолог-препаратор Шамиоль, француз по происхождению, другой - доктор Сабуров из Ленска, два остальных были студенты Коко Загуляев и Серж Лимонадов. Виктор обнялся с доктором, которого хорошо знал в Ленске, и радостно приветствовал гостей из далёкой России. Ему передали письма и целый ворох газет.
...Когда улеглось немного волнение встречи и приехавшие утолили свой голод, первым вопросом их было, в каком состоянии находится труп мамонта.
Невозможно описать тот взрыв отчаяния, который последовал за коротким печальным рассказом Виктора. Профессор рвал на себе волосы, доктор потому не рвал, что их у него почти не было, но кричал, что это "провокация"; препаратор жестикулировал так энергично, что вышиб льдину, заменявшую окно, и с уст его слетали только "morbleu", "sacre chien!" и другие маловразумительные слова. Студенты прямо расплакались, да так, что испугавшийся казак бросился их утешать. Со всею нежностью, на какую была способна его суровая душа, он говорил молодым людям, что всё в руке Божией, что мамонт не приходился им ни отцом, ни братом, что авось, быть может, они найдут ещё другого, получше...
Но пока экспедиция в полном составе предаётся своему горю, мы вкратце ознакомим читателя с её членами.
Профессор N был известный не только в России, но и за границей, прекрасный геолог. Его первая крупная работа - диссертация на степень магистра "О форме и размерах дельтидиального отверстия у спириферов из пермского цехштейна" - считается классической и единственной в своём роде. Он был прямой, стойкий в своих убеждениях человек и пользовался огромной популярностью среди своих слушателей. Любимой фразой его были слова Бокля "храм науки - храм демократии", хотя он не принадлежал ни к одной из существующих партий.
Зоолог был выходец из Франции, откуда эмигрировал в Россию, благодаря перепроизводству учёных на своей прекрасной родине. Экспансивный, горячий, подвижной как ртуть, он был, однако, чрезвычайно аккуратен и предусмотрителен и, отправляясь в какую-либо экскурсию, брал с собой румяна, белила, помаду для рук и тому подобные вещи. По-русски он совсем не говорил, ибо считал бесполезной тратой времени изучать этот варварский язык, но считал себя знатоком России и писал корреспонденции в "Figaro". Одна из них в своё время наделала шума в Парижском обществе Антропологии и Культуры. Шамиоль подробно описал процесс зимней спячки мужика. Выходило так, что на зиму русский крестьянин (moujik) забирается на раскалённую добела печку, где лежит вплоть до весны, жуя кожаную перчатку (la roucavitza). Далее следовало описание подобного же занятия у медведя и - на основании сходства в анатомии строения его подошвы с подошвой мужика выводилось заключение о близком их родстве.
Доктор Сабуров был старожил города Ленска. Когда-то давно, ещё молодым человеком, он попал в область и превосходство здесь акклиматизировался, не утратив ни одной из светлых юношеских сторон своего характера.
Как врач он прославился необыкновенно быстро.
В Колымске, где он начинал свою деятельность, до сих пор помнят первый серьёзный случай из его практики. Больной, страдающий хроническим туберкулёзом почек, без хлороформа перенёс операцию, а Сабуров, вооружённый одним якутским ножом, блистательно произвёл нефрэктомию. Операционный комнатой служила баня, в качестве ассистента был местный дьячок. Всё обошлось благополучно. Через несколько лет Сабуров перебрался в Ленск. Круглый и живой, как мячик, с ясными детскими глазами, он был везде - и всегда успевал делать самые разнообразные дела. С раннего утра его можно было встретить разъезжающим от одного своего пациента к другому. В полдень он защищал в окружном суде какого-нибудь неудачника. Затем следовали дежурство и приём больных в гражданской лечебнице. Потом мы встречаем его на заседании родительского комитета; немного спустя он доказывает в думе необходимость канализации. А вечером граждане видят доктора в роли Уриэля Акосты в любительской постановке пьесы на крошечной сцене местного клуба. Поздней ночью он писал в своём маленьком кабинете монографию о Верльгофовой болезни, а у ног его лежала большая коричневая собака и думала, когда же отдохнёт её хозяин... У доктора было немало врагов, но он ни к кому не питал злобного и враждебного чувства, он знал всю подноготную города, знал всех обывателей до мозга костей; а всё знать значит всё прощать.
Одна слабость была у Сабурова: это - страсть отыскивать провокации. Оттого ли, что лучшая пора его деятельности протекала в те времена, когда приходилось много бороться с дегаевщиной, или от чего иного, только доктору везде чудились провокации. И, надо сказать правду, он раскрывал их удивительно ловко. В то время, когда какой-нибудь пропившийся и скучающий абориген, желая взбудоражить общественную атмосферу, выпускал прокламацию за подписью "Карающий попугай" и полиция сбивалась с ног, отыскивая преступное сообщество, доктор уже знал все подробности дела и, летая по городу, успокаивал встревоженных перспективой обыска обывателей: "Пустяки! Это одна провокация"... Но объём понятия провокация у Сабурова был порою необычайно широк; под это определение подходило иногда всякое неожиданное событие. Рассказывают, что, когда от удара молнии загорелась сторожка на городском выгоне, доктор воскликнул: "Это провокация".
Неизвестно, что заставило его примкнуть к экспедиции, - желание ли отдохнуть, или инстинкт подсказывал ему, что он будет играть крупную роль в необыкновенном событии, - так или иначе, но в настоящее время мы видим доктора на берегу реки Абыгы-юрях.
Студенты Коко Загуляев и Серж Лимонадов были питомцы столичного университета. Они состояли студенческой фракции союза 17 октября, науку любили до безумия, но имели к ней такое же отношение, в каком находится кембрийский трилобит к японской хризантеме. В России они носили монокли, но в Сибири пришлось оставить эту привычку. Так как охлаждённая морозом металлическая оправа обжигала нежную кожу лица, а к тому же зрение было у них прекрасное. Зато, проездом в Ленске, они отдали портному подбить свои студенческие мундиры белым песцовым мехом: выходило тепло и по моде. Сам профессор-геолог точно не знал, как они попали в его распоряжение, но примирился с существующим фактом, видя, насколько безвредны эти юноши...
Таков был учёный состав экспедиции, снаряжённой на Крайний Север Столичной Академией Естественных и Сверхъестественных Наук.
Глава 5.
Острый фазис горя у вновь приехавших путешественников миновал. Первыми пришли в себя студенты. Серж Лимонадов, пользуясь тем, что он как бы у себя дома, достал монокль и быстро вскинул его в правый глаз; а Коко Загуляев машинально взял хвост мамонта и начал смахивать им соринки, приставшие к мундиру. Но Шамиоль не преминул заметить, насколько кощунственно такое отношение к объектам науки, и отнял у него злополучный хвост. Доктор уже усмотрел трахоматозные фолликулы на соединительной оболочке нижних век Джергили и приготовлял раствор аргентамина для глазных капель. А профессор, вооружившись цейсовской лупой, внимательно разглядывал доставленные ему Усть-Ямским священником кусочки янтаря с оз. Хрома, ища в них третичных насекомых.
Все, как бы по внутреннему молчаливому соглашению, избегали пока говорить о том, что следует теперь делать...
На другой день утром, когда публика мрачно собралась у стола и, угрюмо пережёвывая пищу, запивала её чаем, Виктор рассказал о своей находке. Эффект был поразительный. Профессор едва не подавился юколой и сейчас же бросился искать доху; Шамиоль побежал за ним, причём изрыгал страшные клятвы, где брюхо ихтиозавра фигурировало рядом с о. Игнатием Лойолой; доктор завопил "провокация!", но тут же прибавил, что в наш век всё возможно; а студенты кинулись обнимать казака и чуть не откусили ему усы.
Через две минуты все находились перед трупом ледникового человека; профессор поднял шкуры, покрывавшие тело, взглянул - и обнажил свою седеющую голову. Только раз в жизни он испытал подобное ощущение; это было в начале его научной карьеры, когда он под величественными сводами Вестминстерского Аббатства впервые остановился перед могилой Дарвина. Все последовали примеру почтенного геолога и, сняв свои шапки, долго стояли в благоговейно-восторженном созерцании.
Доктор первый разрушил торжественность минуты. Нагнувшись к трупу, он тщательно разглядывал все детали, сравнивал цвет кожных покровов в различных частях тела, даже обнюхал его и, наконец, сбегав в юрту, вернулся оттуда с полоской шведской бумаги, пропитанной раствором уксусно-кислого свинца (Plumbum acetium neutr). Очистив от земли ноздри человека, он всунул в них по кусочку реактивной бумаги? и, прождав некоторое время, вытянул её обратно. Бумажка была по-прежнему бесцветна, что указывало на отсутствие в лёгких сернистых газов - признаков разложения. Все с недоумением смотрели на доктора, у которого странная складка легла между бровей...
Потом все разом заговорили, какая прекрасная сохранность трупа, какое ценное приобретение, эта находка стоит десяти мамонтов - в какой восторг придут академики; ждали четвероногое, получат двуногое животное, ждали разрезанного на части мамонта, а вместо него цельный, без единой царапинки человек ледниковой эпохи; необходимо теперь же, совершенно обледенив труп, отправить его в Академию, чтобы он дошёл туда зимним путём, во избежание порчи от гниения...
Доктор прервал эти разговоры и предположения категорическим заявлением, что труп надо осторожно оттаять.
- Коллега! - сказал ему профессор. - Это выполнят в Академии перед рассечением. При вскрытии будут присутствовать выдающиеся представители кафедр анатомии человека, сравнительной анатомии, палеонтологии и, как мне кажется, не обойдётся и без патологоанатома. Содержимое желудка и кишечника, несомненно, перейдёт в распоряжение наших лучших паразитологов и бактериологов... Я полагаю, что в кишечном тракте человека ледниковой эпохи обнаружится флора и фауна...
"Повесть о мамонте и ледниковом человеке".
Совершенно фантастическая история.
Часть 1.
На крайнем севере.
Глава 1.
Летом 19... года ламут Джергили, расставляя капканы на песцов по берегу речки Абагы-юрях, впадающей в Ледовитый океан, наткнулся на труп мамонта. От своих сородичей он слышал, что за это может быть награда большой серебряный рубль на красной ленте, - и потому, вернувшись домой, сообщил о находке Усть-Ямскому уряднику. Урядник доложил заседателю. Заседатель отправил рапорт Верхоямскому капитан-исправнику, а капитан-исправник послал донесение Начальнику Ленской области. А так как места от обнаружения мамонта до резиденции высшего начальства было около 3000 верст расстояния, то извещение пришло в областной город зимой, приблизительно к новому году.
Начальник края немедленно по телеграфу известил о редкой находке Столичную Академию Естественных и Сверхъестественных Наук, откуда через три дня пришел ответ, что организуется экспедиция, а пока - до её приезда необходимо принять меры к охране трупа. Начальник области задумался, кого бы ему послать на Север. Простым сторожем нельзя ограничиться. Кто знает, может быть, мамонт вымыт водой из вечной мерзлоты берега, и в таком случае его угрожает при весеннем разливе унести рекой. Тогда ещё до наступления весны придётся извлечь его на безопасное место, а такую работу нельзя поручить за глаза туземцам. Чиновников неудобно было отвлекать от исполнения их прямых обязанностей, а местная интеллигенция в это время воодушевлённо занималась постановкой спектаклей на сербском, болгарском и других наречиях, которые усиленно старались привить населению.
Наконец подходящий человек нашёлся в лице молодого натуралиста Виктора Антрацитова. Это был государственный ссыльный, который в долгие и томительные час вынужденного досуга занимался кой-какими исследованиями и писал диссертацию на тему "О влиянии низких температур на степень удобоваримости малосъедобных предметов". Конечно соответствующие опыты он производил над сбой, а отчасти и над своей женой, которая самоотверженно предложила свой желудок для научных экспериментов. Это было легче, тем более что предметы съедобные и удобоваримые редко имели случай попадать в домашний обиход супругов.
Когда Начальник края предложил Виктору отправиться на Север для охраны мамонта, тот с удовольствием согласился, причём в его решении играли роль два фактора - идеологический и экономический. С одной стороны, улыбалась возможность посетить малознакомые, интересные страны, с другой обеспечивалась семья. Было хорошо во всех отношениях. Диссертацию отложили до чёрных дней, и Виктор стал готовиться в дорогу. Для услуг ему прикомандировали казака, добродушно-хитрая физиономия которого носила отпечаток слияния двух племён - монголо-тюркского и славянского. Он был вполне грамотен, читал, писал; исколесил область по все направлениям и ездил однажды в Иркутск. Начальник края выдал Виктору деньги и охранный лист, а местная полицейская префектура снабдила казака секретной инструкцией: по ней он должен был заботится 1) о том, чтобы вверенный его попечению натуралист не сбежал и 2) не занимался зловредной пропагандой и агитацией...
Скоро сборы были кончены, Виктор простился с женой и товарищами, и маленькая экспедиция выехала из города Ленска.
До Алдана ехали на лошадях, отсюда через Верхоямск до Усть-Ямска на оленях, а далее разрешалось делать выбор между оленями и собаками... Мы не станем описывать первую часть путешествия, а желающих ознакомиться с его условиями отсылаем к запискам барона Майделя, где читатель найдёт описание перевала через Верхоянский хребет и много других не менее интересных вещей.? Скажем только, что станций - в примитивном, конечно, смысле этого слова - было немного, расстояния между ними достигали порой 230 верст, а в промежутках находились так называемые
------------------------
?Путешествие по северо-восточной части Якутской области в 1868-1870 годах барона Гергарда Майделя. Перевод с немецкого. Приложение к 74-му тому, Зап. Имп. Ак. Н. Спб., 1894, № 3.
"поварни", где путники останавливались для отдыха и кормёжки оленей. Поварня - это низенькое строение, кое-как сооружённое из самого разнообразного материала: дерева, камней, моха и снега. Необходимую её принадлежность составляет камелёк - род камина и ороны - нары. Олени освобождаются от упряжки и пускаются на волю, где без посторонней помощи вырывают себе пищу из-под снега, а путешественник входит в поварню. Это учреждение необитаемо, и желающий согреться, закусить и отдохнуть должен сначала нарубить дров и развести огонь в камельке, ибо температура помещения одинакова с температурой наружного воздуха. Пока труба прогревается, дым из неё нейдёт и заполняет собой всё пространство под потолком. В это время рекомендуется вырубить на близлежащем озере или тарыне? кусок льда или нагрести снега, чтобы приготовить воду для чая. После этого вы входите в поварню и, наслаждаясь негой теплоты у ярко пылающих дров, можете заняться вычислением, какое количество больших или малых калорий потребно для обращения в кипящую воду кусков льда, положенных в чайник и котелок. Хлеб и другие съестные припасы тоже кладутся к огню, ибо дорогой они превращаются в камень; по обыкновению хлеба не берут, а возят с собой муку. Разболтав её в воде до надлежащей консистенции, полученную массу жарят на сковородке, после чего получаются удивительно вкусные оладьи. Закусив, путешественники ложатся спать, укутавшись с головой в заячьи одеяла. Это необходимо, так как температура возвращается к первоначальному состоянию, едва только сгорят дрова. Утром пьют чай, запрягают оленей - и снова в путь... Так поступали Виктор и казак - и благополучно доехали до Усть-Ямска.
Глава 2.
Усть-Ямск - самый северный из населённых пунктов Ленской области?. Отсюда до Абагы-юрях оставалось 400 верст по направлению а С.-В. Виктор, пользуясь кратковременной задержкой, отдохнул, нанял 4 рабочих
---------------
?Тарын - покров из слоистого льда, возникающий зимой на дне долин рек (главным образом в Восточной Сибири). - Здесь и далее примечания автора. (Ред.)
?Шаронов. Устья Яны. Казачье. Усть-Янск и его окрестности. "Сибирь", 1884, №№ 9, 10, 40 и 42.
ламутов, купил две ровдужные урасы и проводил в порядок путевые записи. Казак же принялся за составление доклада начальству о поведении "поднадзорного" натуралиста.
Этот акт ничуть не знаменовал собою отрицательного и враждебного отношения его к Виктору. Наоборот, дорогой наши путешественники сблизились и даже подружились, лишения в полярных странах часто сглаживают классовые и интеллектуальные перегородки; на угрюмом лоне северной природы как-то не приходит в голову ощущение разницы исповедуемых политических убеждений. Здесь во всём могуществе проявляет себя высокий инстинкт общественности и вытекающие из него разнообразные формы содружества и взаимной поддержки в борьбе с суровыми естественными силами... Казак писал своё донесение потому, что это было ему приказано, а сила дисциплины порой выступает ярче, чем сила внутреннего этического уклада, ибо первая никогда не входит в сферу сознания. Власть гипноза колоссальна...
"Г-н Антрацитов, - писал между прочим казак, - вел себя дорогой почти всегда мирно и по закону, и хотя обзывал меня несколько раз забастовочным словом "товарищ", то - надо полагать - по обмолвке. С усть-ямскими жителями преступных разговоров не ведёт, но про себя читает недозволенные книги; одну из них я осмотрел, и она оказалась сочинением какого-то иностранца, а какого не сказано. В ней, между прочим, говорится, как делать земляные трясения и потопы, а также о разных учениях запрещённых партий, например "приогидатоморфизме" и др."?
- Ну, вот и кончил, - сказал, написав, казак, - посмотрит, барин, хорошо ли?
Виктор посмотрел и сказал, что хорошо.
Через три дня они выехали к Абага-юрях. Путь лежал по голой безлесной тундре, где лишь чахлые кусты тальника подымались над необозримой снежной поляной. Бледное солнце только на два часа показывало свой лик, зато огненные пальцы, пурпурно-лиловые складки и красочные дуги северного сияния проявлялись во всей красе. На остановках наши путешественники разбивали свои две урасы, прочно укрепляли их, чтобы отдохнуть и ехать далее. Прутьев тальника едва хватало на то, чтобы вскипятить чай...
----------------
?Очевидно, казаку попалась в руки книга профессора Иностранцева "Курс геологии".
Наконец, желанная цель была достигнута. Скованная льдом Абагы-юрях представилась глазам Виктора и его утомлённых спутников: довольно высокие берега реки слагались, где это было видно, постплиоценовыми отложениями, и стройные лиственницы, во множестве растущие здесь и там, оживляли пейзаж. Как известно, по берегам рек полярная граница расположения лесов отодвигается к северу.
Проводник указал место, в окрестностях которого должен находиться труп мамонта, и Виктор отдал приказ остановится. Подкрепившись пищей и отдохнув, рабочие принялись рубить деревья, чтобы соорудить несколько юрт для себя и имеющей прибыть из столицы экспедиции. Мерзлое дерево с трудом поддавалось клинообразному железу, порой искры летели от топоров?, но к вечеру благодаря дружным усилиям масса брёвен лежала уже на снегу.
На другой день Виктор с Джергили и двумя ламутами отправились осмотреть мамонта. Но когда раскопали снег у высокого шеста, стоящего как отметка, то Виктор чуть не сошёл с ума, а Джергили взвыл не хуже полярного волка. Мамонта не было; дикие звери, по-видимому, ещё до зимы растаскали его по частям, и только несколько крупных костей с уцелевшими кое-где сухожилиями кусков кожи сиротливо лежали под разрытым снегом. Один хвост сохранился в неприкосновенности и, изогнувшись наподобие вопросительного знака, как бы недоумевал, что ему теперь делать. Даже бивней не было; какой-то проезжавший здесь промышленник вырубил их и увёз с собой на память.
Взяв под мышку хвост, Виктор грустно направился в лагерь; невесёлые мысли бродили у него в голове. Какая потеря для науки! Сколько энергии пропало даром и ещё будет затрачено, ведь нельзя уже остановить экспедицию, которая, вероятно, выехала теперь из Ленска... Что, если бы к его услугам был беспроволочный телеграф?.. а долгие дни прозябания в этой глуши, отягчённые созерцанием рыжего хвоста?..
Но предаваться унынию было по меньшей мере бесполезно, и, чтобы скоротать время, Виктор принял деятельное участие в постройке. Через несколько дней три юрты красиво выделялись на фоне опушенных инеем лиственниц.
----------
?Аналогичное явление см. у Маака: "Вилюйский округ", ч. 2. Спб., 1886.
Глава 3.
Время шло. Дни удлинялись медленно, но упорно. Пользуясь стоящими холодами, наш натуралист решил заняться получением крио- и кристаллогидратов из растворов различных солей, которые он извлёк из походной аптечки. К сожалению, приходилось ограничиваться созерцанием красивых форм получаемых кристаллов да записью t? и весовых отношений берущихся веществ. При этом он вспоминал свою Alma mater, её музеи и кабинеты и думал, как рад был бы старик профессор, если бы хоть одна комната его лаборатории имела бы температуру, равную -50 ?C. Но пока ещё не принято строить университеты под 73? северной широты... Потом Виктор увлёкся охотой, а казак производил начатые им метеорологические наблюдения; он вёл свою работу точно и аккуратно, что впоследствии было по достоинству оценено Иркутской Метеорологической обсерваторией. Ламуты спали большую часть времени.
Однажды, когда Виктор возвращался с довольно удачной охоты (в его сумке лежало около 5 мышей и 1 лемминг), он увидел в разрезе берега торчащие наружу чьи-то голые волосатые ноги. Невероятное предположение осенило его мозг. Вся кровь прихлынула к голове, холодный ужас перед величественной загадкой сковал его члены. Придя в себя, он бросился к обнажению и, сдерживая внутреннее волнение, принялся внимательно читать раскрытые страницы гигантской книги, где бесстрастное Время отпечатало и сохранило сказание о начале четвертичного периода в истории Земли. Сомнения не было - данный слой принадлежал к ледниковой эпохе, и перед Виктором были ноги трупа (in situ!) первобытного человека, современника мамонта. Неописуемый восторг овладел душой молодого натуралиста. Да будет благословен случай, приведший его в эту страну! Да будет благословен камень, споткнувшись о который он обратил глаза на бесценное отныне место в береговом разрезе Абагы-юрях.
Эту ночь Виктор совершенно не спал; а на другой день его рабочие с раннего утра приступили к раскопкам с целью изолировать часть вечно мёрзлой почвы, содержащей в себе необыкновенные останки, от общей массы берега. Наконец, большая параллелепипедальная глыба была отделена со всевозможными предосторожностями, положена на две соединённые нарты, - и легконогие олени помчались к жилищу, пугливо озираясь на свою странную кладь. Их острое обоняние говорило им больше, чем могли бы предполагать управлявшие ими люди...
Следующие дни Виктор посвятил тщательному отпрепарированию трупа от окружающей его породы. Это была трудная, кропотливая работа, так как приходилось щадить не только целость кожи, но и по возможности сохранить все волосы на ней. На трупе оказалось подобие одежды из шкуры мускусного быка, закрывшей случайно голову человека, что отчасти облегчило отделение посторонних частей... Кончен утомительный, но приятный труд. Вздох восхищения и радости вырвался из груди Виктора, когда он взглянул на лежащее перед ним тело. Потом оно было положено на высокий, специально для него построенный арангас (платформа на четырёх столбах) и заботливо укрыто. Собаки подняли ужасный вой, когда убедились, что им не добраться до трупа. Они очень мешали во время препарирования: прыгали, нюхали, облизывались, видимо, думая полакомиться мысом двуногого неизвестного им зверя, так что постоянно приходилось их отгонять...
- Воля ваша, барин, - говорил казак Виктору, - а только беспременно надо донести по начальству: как-никак, а всё мёртвое тело.
- Друг мой, - отвечал ему Виктор, - начальство тут ни при чём. Этот человек жил и умер в то время, когда никаких властей не было на земле, и за смерть его уже никто не может ответить, ведь ему около пятидесяти тысяч лет.
- Шутить изволите, - сказал казак, - как это можно, чтобы не было тогда начальства, оно испокон века ведётся на земле. Нет, надо доложить; кстати, ламуты наши на днях собираются в Усть-Ямск, боязно им здесь с покойником.
Через три недели Верхоямский капитан-исправник получил следующую бумагу:
"Честь имею донести Вашему Вы-дию, что в пределах управляемого Вами округа, на берегу р. Абагы-юрях откопано мёртвое тело неизвестного звания. Знаков насилия на оном не замечено, а принадлежит оно человеку нехристианской веры, о чём заключено по неимению креста" и т.д.
Капитан-исправник послал распоряжение о доставке трупа для освидетельствования окружным врачом; а через три месяца после этого в "Центральных Столичных Ведомостях" было напечатано объявление:
"На берегу р. Абагы-юрях, впадающей в Ледовитый океан, обнаружено тело неизвестного человека. Всякий, кому известно звание и местожительство покойного, обязан известить немедленно Верхоянскую полицейскую префектуру".
Глава 4.
Между тем на место находки мамонта прибыла так долго ожидаемая экспедиция. Едва показались в просветах деревьев олени и нарты с людьми, на крыше юрты взвился флаг, залп ружейных выстрелов огласил окрестности, и собаки подняли невообразимый лай и визг: встреча вышла торжественной.
Виктор представился начальнику экспедиции, который оказался профессором геологии N. В свою очередь, тот познакомил с натуралистом своих спутников. Один - зоолог-препаратор Шамиоль, француз по происхождению, другой - доктор Сабуров из Ленска, два остальных были студенты Коко Загуляев и Серж Лимонадов. Виктор обнялся с доктором, которого хорошо знал в Ленске, и радостно приветствовал гостей из далёкой России. Ему передали письма и целый ворох газет.
...Когда улеглось немного волнение встречи и приехавшие утолили свой голод, первым вопросом их было, в каком состоянии находится труп мамонта.
Невозможно описать тот взрыв отчаяния, который последовал за коротким печальным рассказом Виктора. Профессор рвал на себе волосы, доктор потому не рвал, что их у него почти не было, но кричал, что это "провокация"; препаратор жестикулировал так энергично, что вышиб льдину, заменявшую окно, и с уст его слетали только "morbleu", "sacre chien!" и другие маловразумительные слова. Студенты прямо расплакались, да так, что испугавшийся казак бросился их утешать. Со всею нежностью, на какую была способна его суровая душа, он говорил молодым людям, что всё в руке Божией, что мамонт не приходился им ни отцом, ни братом, что авось, быть может, они найдут ещё другого, получше...
Но пока экспедиция в полном составе предаётся своему горю, мы вкратце ознакомим читателя с её членами.
Профессор N был известный не только в России, но и за границей, прекрасный геолог. Его первая крупная работа - диссертация на степень магистра "О форме и размерах дельтидиального отверстия у спириферов из пермского цехштейна" - считается классической и единственной в своём роде. Он был прямой, стойкий в своих убеждениях человек и пользовался огромной популярностью среди своих слушателей. Любимой фразой его были слова Бокля "храм науки - храм демократии", хотя он не принадлежал ни к одной из существующих партий.
Зоолог был выходец из Франции, откуда эмигрировал в Россию, благодаря перепроизводству учёных на своей прекрасной родине. Экспансивный, горячий, подвижной как ртуть, он был, однако, чрезвычайно аккуратен и предусмотрителен и, отправляясь в какую-либо экскурсию, брал с собой румяна, белила, помаду для рук и тому подобные вещи. По-русски он совсем не говорил, ибо считал бесполезной тратой времени изучать этот варварский язык, но считал себя знатоком России и писал корреспонденции в "Figaro". Одна из них в своё время наделала шума в Парижском обществе Антропологии и Культуры. Шамиоль подробно описал процесс зимней спячки мужика. Выходило так, что на зиму русский крестьянин (moujik) забирается на раскалённую добела печку, где лежит вплоть до весны, жуя кожаную перчатку (la roucavitza). Далее следовало описание подобного же занятия у медведя и - на основании сходства в анатомии строения его подошвы с подошвой мужика выводилось заключение о близком их родстве.
Доктор Сабуров был старожил города Ленска. Когда-то давно, ещё молодым человеком, он попал в область и превосходство здесь акклиматизировался, не утратив ни одной из светлых юношеских сторон своего характера.
Как врач он прославился необыкновенно быстро.
В Колымске, где он начинал свою деятельность, до сих пор помнят первый серьёзный случай из его практики. Больной, страдающий хроническим туберкулёзом почек, без хлороформа перенёс операцию, а Сабуров, вооружённый одним якутским ножом, блистательно произвёл нефрэктомию. Операционный комнатой служила баня, в качестве ассистента был местный дьячок. Всё обошлось благополучно. Через несколько лет Сабуров перебрался в Ленск. Круглый и живой, как мячик, с ясными детскими глазами, он был везде - и всегда успевал делать самые разнообразные дела. С раннего утра его можно было встретить разъезжающим от одного своего пациента к другому. В полдень он защищал в окружном суде какого-нибудь неудачника. Затем следовали дежурство и приём больных в гражданской лечебнице. Потом мы встречаем его на заседании родительского комитета; немного спустя он доказывает в думе необходимость канализации. А вечером граждане видят доктора в роли Уриэля Акосты в любительской постановке пьесы на крошечной сцене местного клуба. Поздней ночью он писал в своём маленьком кабинете монографию о Верльгофовой болезни, а у ног его лежала большая коричневая собака и думала, когда же отдохнёт её хозяин... У доктора было немало врагов, но он ни к кому не питал злобного и враждебного чувства, он знал всю подноготную города, знал всех обывателей до мозга костей; а всё знать значит всё прощать.
Одна слабость была у Сабурова: это - страсть отыскивать провокации. Оттого ли, что лучшая пора его деятельности протекала в те времена, когда приходилось много бороться с дегаевщиной, или от чего иного, только доктору везде чудились провокации. И, надо сказать правду, он раскрывал их удивительно ловко. В то время, когда какой-нибудь пропившийся и скучающий абориген, желая взбудоражить общественную атмосферу, выпускал прокламацию за подписью "Карающий попугай" и полиция сбивалась с ног, отыскивая преступное сообщество, доктор уже знал все подробности дела и, летая по городу, успокаивал встревоженных перспективой обыска обывателей: "Пустяки! Это одна провокация"... Но объём понятия провокация у Сабурова был порою необычайно широк; под это определение подходило иногда всякое неожиданное событие. Рассказывают, что, когда от удара молнии загорелась сторожка на городском выгоне, доктор воскликнул: "Это провокация".
Неизвестно, что заставило его примкнуть к экспедиции, - желание ли отдохнуть, или инстинкт подсказывал ему, что он будет играть крупную роль в необыкновенном событии, - так или иначе, но в настоящее время мы видим доктора на берегу реки Абыгы-юрях.
Студенты Коко Загуляев и Серж Лимонадов были питомцы столичного университета. Они состояли студенческой фракции союза 17 октября, науку любили до безумия, но имели к ней такое же отношение, в каком находится кембрийский трилобит к японской хризантеме. В России они носили монокли, но в Сибири пришлось оставить эту привычку. Так как охлаждённая морозом металлическая оправа обжигала нежную кожу лица, а к тому же зрение было у них прекрасное. Зато, проездом в Ленске, они отдали портному подбить свои студенческие мундиры белым песцовым мехом: выходило тепло и по моде. Сам профессор-геолог точно не знал, как они попали в его распоряжение, но примирился с существующим фактом, видя, насколько безвредны эти юноши...
Таков был учёный состав экспедиции, снаряжённой на Крайний Север Столичной Академией Естественных и Сверхъестественных Наук.
Глава 5.
Острый фазис горя у вновь приехавших путешественников миновал. Первыми пришли в себя студенты. Серж Лимонадов, пользуясь тем, что он как бы у себя дома, достал монокль и быстро вскинул его в правый глаз; а Коко Загуляев машинально взял хвост мамонта и начал смахивать им соринки, приставшие к мундиру. Но Шамиоль не преминул заметить, насколько кощунственно такое отношение к объектам науки, и отнял у него злополучный хвост. Доктор уже усмотрел трахоматозные фолликулы на соединительной оболочке нижних век Джергили и приготовлял раствор аргентамина для глазных капель. А профессор, вооружившись цейсовской лупой, внимательно разглядывал доставленные ему Усть-Ямским священником кусочки янтаря с оз. Хрома, ища в них третичных насекомых.
Все, как бы по внутреннему молчаливому соглашению, избегали пока говорить о том, что следует теперь делать...
На другой день утром, когда публика мрачно собралась у стола и, угрюмо пережёвывая пищу, запивала её чаем, Виктор рассказал о своей находке. Эффект был поразительный. Профессор едва не подавился юколой и сейчас же бросился искать доху; Шамиоль побежал за ним, причём изрыгал страшные клятвы, где брюхо ихтиозавра фигурировало рядом с о. Игнатием Лойолой; доктор завопил "провокация!", но тут же прибавил, что в наш век всё возможно; а студенты кинулись обнимать казака и чуть не откусили ему усы.
Через две минуты все находились перед трупом ледникового человека; профессор поднял шкуры, покрывавшие тело, взглянул - и обнажил свою седеющую голову. Только раз в жизни он испытал подобное ощущение; это было в начале его научной карьеры, когда он под величественными сводами Вестминстерского Аббатства впервые остановился перед могилой Дарвина. Все последовали примеру почтенного геолога и, сняв свои шапки, долго стояли в благоговейно-восторженном созерцании.
Доктор первый разрушил торжественность минуты. Нагнувшись к трупу, он тщательно разглядывал все детали, сравнивал цвет кожных покровов в различных частях тела, даже обнюхал его и, наконец, сбегав в юрту, вернулся оттуда с полоской шведской бумаги, пропитанной раствором уксусно-кислого свинца (Plumbum acetium neutr). Очистив от земли ноздри человека, он всунул в них по кусочку реактивной бумаги? и, прождав некоторое время, вытянул её обратно. Бумажка была по-прежнему бесцветна, что указывало на отсутствие в лёгких сернистых газов - признаков разложения. Все с недоумением смотрели на доктора, у которого странная складка легла между бровей...
Потом все разом заговорили, какая прекрасная сохранность трупа, какое ценное приобретение, эта находка стоит десяти мамонтов - в какой восторг придут академики; ждали четвероногое, получат двуногое животное, ждали разрезанного на части мамонта, а вместо него цельный, без единой царапинки человек ледниковой эпохи; необходимо теперь же, совершенно обледенив труп, отправить его в Академию, чтобы он дошёл туда зимним путём, во избежание порчи от гниения...
Доктор прервал эти разговоры и предположения категорическим заявлением, что труп надо осторожно оттаять.
- Коллега! - сказал ему профессор. - Это выполнят в Академии перед рассечением. При вскрытии будут присутствовать выдающиеся представители кафедр анатомии человека, сравнительной анатомии, палеонтологии и, как мне кажется, не обойдётся и без патологоанатома. Содержимое желудка и кишечника, несомненно, перейдёт в распоряжение наших лучших паразитологов и бактериологов... Я полагаю, что в кишечном тракте человека ледниковой эпохи обнаружится флора и фауна...