Страница:
Григорий ничуть не успокоился, но Велисарий был склонен согласиться с Ситтасом. Даже из греческих знатных катафрактов печально известный консерватизм можно при случае выбить. Вдобавок к этому времени все они уже, по традиции римской армии, испытывали суеверное благоговение и уважение к таинственному Разуму Эйда.
— Если мне потребуется, я дам им взглянуть, — Рассмеялся Велисарий. — Если Эйд захочет, то может устроить ослепительное представление.
«Великолепно, — пробормотал Эйд. — Я путешествовал через просторы времени, чтобы стать диковинкой или уродцем на цирковом представлении».
Велисарий снова принялся чесать подбородок. На его лице появилась хитрая улыбка.
— Мне это нравится, — твердо сказал он. — Давайте не слишком увлекаться обсуждением армейского обеспечения. Следует также подумать и о сражении как таковом. И я не могу представить лучшую местность для обороны, чем треугольник между рек.
— И я не могу, — вставил Григорий.
Все люди в шатре разом посмотрели на него. За исключением Агафия — который находился далеко на юге, в Бароде, организовывая поставки припасов для всей римской армии, марширующей на север в Синд, — никто не понимал современные методы ведения осады лучше, чем Григорий.
Молодой офицер начал загибать пальцы.
— Первое. Хотя я не буду уверен, пока мы туда не попадем, готов поспорить, что уровень грунтовых вод там высокий. Ровная местность с высоким уровнем грунтовых вод — это как раз те условия, благодаря которым получились знаменитые голландские укрепления против испанцев. Которых они удерживали — самую могущественную армию в мире! — почти столетие.
Названия наций будущего были только едва знакомы людям в шатре, за исключением самого Велисария, но эти офицеры-ветераны мгновенно понимали, что имеет в виду Григорий.
— Земляные валы и канавы с водой, — продолжал он. — Самая труднопроходимая местность для артиллерии или для атакующей пехоты. В особенности, когда нигде вокруг нет возвышенностей, на которой малва могли быть установить контрбатареи.
Он погладил бороду и нахмурился.
— Мы можем пересечь всю территорию канавами и наполнить их водой. Самая большая проблема, которая у нас возникнет, — это то, как удержать сухими собственные траншеи. Приподнятые земляные валы — из все той же канавной грязи — этот вопрос решают. Голландцы использовали штормовые столбы — в основном горизонтальный частокол, — чтобы защитить валы от разрушения. Я сомневаюсь, что у нас будет для этого достаточно хорошего дерева, но мы, вероятно, сможем воспользоваться кустарником, чтобы изготовить старые добрые римские изгороди.
Упоминание старых методов, казалось, обрадовало Ситтаса. Он дошел даже до того, чтобы похвалить современные приспособления.
— Артиллеристам и снайперам это понравится. Медленно двигающаяся, огромная армия, падающая в канавы… А что с конницей?
— Забудь о коннице вообще, — чуть ли не рявкнул в ответ Григорий. И холодно посмотрел на Ситтаса. — Правда в том — независимо от того, нравится тебе это или нет, — что мы, скорее всего, закончим тем, что будем есть наших лошадей, а не ездить на них.
И Ситтас, и Аббу — в особенности последний — выглядели так, словно им больно. Маврикий хрипло рассмеялся.
— Вы только посмотрите на них, — фыркнул он. — Лошадь — это лошадь. Сможем раздобыть еще столько же. Если выживем.
— Хороший боевой конь… — начал Ситтас.
— Стоит его веса в серебре, — закончил Велисарий. — А сколько стоит твоя жизнь?
Он испытующе посмотрел на Ситтаса, затем на Аббу. Оба избегали его взгляда.
— Правильно. Если потребуется, то мы их съедим. И вот что еще можно сказать о хороших боевых лошадях — они крупные животные. У них много мяса.
Ситтас вздохнул.
— Хорошо. Как ты говоришь, это лучше, чем умереть. — Он посмотрел на юг. — И я определенно надеюсь, что Менандр доберется сюда до того, как нам придется принимать это решение.
«Юстиниан» и «Победительница» встретили первых малва примерно в десяти милях от Суккура. Смутно Менандр слышал орудия, стреляющие на юге. Однако первым они встретили небольшое подразделение кавалерии. Вероятнее всего, разведотряд. Малва уставились на странное зрелище, которое представляли собой боевые корабли с паровыми двигателями, ползущие вверх по течению и тянущие за собой четыре баржи. Менандр сидел внутри укрепления-скорлупы, в котором находилось одно из орудий. Оттуда он, в свою очередь, уставился на малва.
На мгновение у него возникло искушение приказать выпустить залп полыми снарядами, заполненными картечью. Малва находились достаточно близко, но… Он отказался от этой мысли. Кавалерийский патруль не представлял опасности для флотилии, если только не доставит информацию об ее приближении осаждавшей Суккур армии. А поскольку нет никакой возможности убить их всех, то нет смысла тратить боеприпасы.
Менандр быстро провел в уме грубые подсчеты. Результат его развеселил. К тому времени как кавалерийский патруль сможет вернуться и сделать отчет, флотилия Менандра уже доберется до Ашота. После этого, освобожденный от всего груза, кроме одной или двух барж, Менандр сможет гораздо быстрее продвигаться вверх по Инду. У малва, конечно, есть телеграфная линия, соединяющая их армию возле Суккура с силами в Пенджабе. Но — предполагая, что Велисарию удалось добраться до Чинаба — малва, вероятно, слишком дезорганизованы, слишком заняты отбиванием этого неожиданного нападения на их жизненно важный регион, чтобы эффективно атаковать приближающуюся флотилию Менандра, состоящую из двух пароходов с баржами. Поэтому он просто наблюдал, как его корабли проплывают мимо врагов. Редкий случай, когда в эпицентре жестокой войны встречаются и мирно расходятся враги. Он даже обнаружил, что, движимый каким-то странным импульсом, весело помахал рукой кавалеристам малва. Трое из них, движимые тем же импульсом, помахали Менандру в ответ.
«Странное дело — война».
Малва предприняли жалкую попытку перехватить его флотилию, когда он находился менее чем в миле от укреплений Ашота. Два небольших судна, наполненные солдатами, приплыли вниз по Инду навстречу Менандру. Однако двигались они медленно, поскольку ветер в лучшем случае дул рывками. Корабли были парусными, а не весельными, поэтому вынуждены были полагаться в основном на медленное течение.
Менандр отдал приказ готовиться к сражению. Они с Эйсебием планировали оставить эту работу «Победительнице», но ее двигатель — такой же норовистый, как на корабле Менандра — сломался несколько миль назад. К тому времени как Эйсебий сможет его отремонтировать и прибыть на место, сражение уже закончится. Менандр не особо беспокоился.
Учитывая возможность атаки с реки, Ашот постоянно находился настороже и поставил на берегу два полевых орудия. Нескольких удачных выстрелов оказалось достаточно, чтобы потопить одно из вражеских судов.
Менандр, стоявший рядом с одним из длинных двадцатичетырехфунтовых погонных орудий, был очарован тем, что случилось потом. На самом деле, настолько очарован, что какое-то время обращал мало внимания на все еще приближающийся к нему вражеский корабль.
Командующий малва явно предпринимал все возможное, чтобы направить судно к берегу до того, как оно полностью затонет. Прямо в руки римлян. Ему это почти удалось до того, как его люди были вынуждены прыгать в воду. Но заплыв получился коротким — многие из малва смогли дойти до берега пешком. Римские войска ждали малва, чтобы взять их в плен.
Не было никакой борьбы, никакого сопротивления. Мокрые и грязные солдаты казались смирившимися со своим новым положением.
Менандр отвернулся. Оставшееся на плаву судно врага находилось почти в радиусе действия его передовых орудий, и вскоре он отдаст приказ стрелять. Но он воспользовался временем, перед тем как сконцентрировать все внимание на предстоящем маленьком сражении, чтобы поразмышлять о методах ведения войны своего великого командира. Методах, которые иногда осмеивались — но никогда теми, кто становился их свидетелем. «У милости может быть своя острая сторона. Острее, чем копье или меч, и более смертельная для врага».
— Вы только посмотрите, как карабкаются эти жалкие ублюдки! — засмеялся один из артиллеристов. — Как утята, плывущие к маме-утке!
Менандр посмотрел на смеющегося парня. И сказал тихо:
— А как ты думаешь, кто копал землю за Ашота? Ты можешь быть уверен, черт побери, что люди Ашота не устали от работы. Они бодры и намерены отдохнувшими участвовать в сражениях. День за днем пленники малва работают в условиях незначительно хуже тех, при которых они жили во время службы. Что делает их почти всегда готовыми сдаться.
Веселье ушло с лица парня — он задумался над новой концепцией. Увидев его замешательство, Менандр с трудом не рассмеялся.
«Учти, я думаю, что Ашот будет в экстазе, когда мы подплывем. Готов поспорить: его проблемы с припасами оказались даже хуже, чем он ожидал, раз требуется кормить столько дополнительных ртов».
Через несколько минут началось сражение. Через несколько минут после начала оно закончилось. Два больших орудия на носу «Юстиниана» попросту разорвали судно малва. Два выстрела, которые малва удалось выпустить из своего маленького орудия, пролетели далеко от «Юстиниана».
И снова моряки и солдаты малва бросились в воду. Но на этот раз они были слишком далеко от берега, чтобы у многих был шанс до него добраться.
Менандр колебался, но только мгновение. Затем вспомнив дружеское махание руками и хитрости его глубокоуважаемого командира, он принял решение.
— Плывите прямо сквозь них! — рявкнул он. — И замедлите ход. Всех малва, которые смогут ухватиться за веревку, мы потащим с собой на берег.
Он повернулся и отправился на корму, отдавая по пути приказы солдатам.
К тому времени как отчаявшиеся малва смогли схватиться за один из канатов, которые бросили им римляне, Менандр уже поставил солдат, готовых отразить любую попытку взятия на абордаж. У заряженных орудий стояли люди.
Однако задолго до того, как они добрались до причалов, сооруженных людьми Ашота специально для пароходов, Менандр уже не беспокоился о возможности абордажа. Было ясно как день: у малва, которых они спасли, было не больше желания наброситься на римлян, чем у утят — атаковать маму-утку. На лицах пленных Менандр не видел ничего, кроме облегчения.
Очевидно, что для этих людей война закончилась. И они были рады увидеть, как пришел ее конец. Большинство из них было крестьянами. Им был знаком тяжелый труд при малом количестве еды. Конечно, наслаждаться нечем. Но и бояться тоже нечего.
Сам Ашот встретил Менандра на причале. Он кричал от радости, и хвалил молодого офицера, и хлопал его по плечу.
— Я знал, что у тебя получится! Как хорошо, что ты здесь — а то у нас уже все заканчивается.
Веселые глаза Ашота переместились на малва, сдающихся при выходе на берег.
— И, как я вижу, ты привез еще один хороший улов. Говорю тебе, Менандр, за последние несколько недель были моменты, когда я чувствовал себя скорее рыбаком, чем солдатом.
Глава 34
Глава 35
— Если мне потребуется, я дам им взглянуть, — Рассмеялся Велисарий. — Если Эйд захочет, то может устроить ослепительное представление.
«Великолепно, — пробормотал Эйд. — Я путешествовал через просторы времени, чтобы стать диковинкой или уродцем на цирковом представлении».
Велисарий снова принялся чесать подбородок. На его лице появилась хитрая улыбка.
— Мне это нравится, — твердо сказал он. — Давайте не слишком увлекаться обсуждением армейского обеспечения. Следует также подумать и о сражении как таковом. И я не могу представить лучшую местность для обороны, чем треугольник между рек.
— И я не могу, — вставил Григорий.
Все люди в шатре разом посмотрели на него. За исключением Агафия — который находился далеко на юге, в Бароде, организовывая поставки припасов для всей римской армии, марширующей на север в Синд, — никто не понимал современные методы ведения осады лучше, чем Григорий.
Молодой офицер начал загибать пальцы.
— Первое. Хотя я не буду уверен, пока мы туда не попадем, готов поспорить, что уровень грунтовых вод там высокий. Ровная местность с высоким уровнем грунтовых вод — это как раз те условия, благодаря которым получились знаменитые голландские укрепления против испанцев. Которых они удерживали — самую могущественную армию в мире! — почти столетие.
Названия наций будущего были только едва знакомы людям в шатре, за исключением самого Велисария, но эти офицеры-ветераны мгновенно понимали, что имеет в виду Григорий.
— Земляные валы и канавы с водой, — продолжал он. — Самая труднопроходимая местность для артиллерии или для атакующей пехоты. В особенности, когда нигде вокруг нет возвышенностей, на которой малва могли быть установить контрбатареи.
Он погладил бороду и нахмурился.
— Мы можем пересечь всю территорию канавами и наполнить их водой. Самая большая проблема, которая у нас возникнет, — это то, как удержать сухими собственные траншеи. Приподнятые земляные валы — из все той же канавной грязи — этот вопрос решают. Голландцы использовали штормовые столбы — в основном горизонтальный частокол, — чтобы защитить валы от разрушения. Я сомневаюсь, что у нас будет для этого достаточно хорошего дерева, но мы, вероятно, сможем воспользоваться кустарником, чтобы изготовить старые добрые римские изгороди.
Упоминание старых методов, казалось, обрадовало Ситтаса. Он дошел даже до того, чтобы похвалить современные приспособления.
— Артиллеристам и снайперам это понравится. Медленно двигающаяся, огромная армия, падающая в канавы… А что с конницей?
— Забудь о коннице вообще, — чуть ли не рявкнул в ответ Григорий. И холодно посмотрел на Ситтаса. — Правда в том — независимо от того, нравится тебе это или нет, — что мы, скорее всего, закончим тем, что будем есть наших лошадей, а не ездить на них.
И Ситтас, и Аббу — в особенности последний — выглядели так, словно им больно. Маврикий хрипло рассмеялся.
— Вы только посмотрите на них, — фыркнул он. — Лошадь — это лошадь. Сможем раздобыть еще столько же. Если выживем.
— Хороший боевой конь… — начал Ситтас.
— Стоит его веса в серебре, — закончил Велисарий. — А сколько стоит твоя жизнь?
Он испытующе посмотрел на Ситтаса, затем на Аббу. Оба избегали его взгляда.
— Правильно. Если потребуется, то мы их съедим. И вот что еще можно сказать о хороших боевых лошадях — они крупные животные. У них много мяса.
Ситтас вздохнул.
— Хорошо. Как ты говоришь, это лучше, чем умереть. — Он посмотрел на юг. — И я определенно надеюсь, что Менандр доберется сюда до того, как нам придется принимать это решение.
«Юстиниан» и «Победительница» встретили первых малва примерно в десяти милях от Суккура. Смутно Менандр слышал орудия, стреляющие на юге. Однако первым они встретили небольшое подразделение кавалерии. Вероятнее всего, разведотряд. Малва уставились на странное зрелище, которое представляли собой боевые корабли с паровыми двигателями, ползущие вверх по течению и тянущие за собой четыре баржи. Менандр сидел внутри укрепления-скорлупы, в котором находилось одно из орудий. Оттуда он, в свою очередь, уставился на малва.
На мгновение у него возникло искушение приказать выпустить залп полыми снарядами, заполненными картечью. Малва находились достаточно близко, но… Он отказался от этой мысли. Кавалерийский патруль не представлял опасности для флотилии, если только не доставит информацию об ее приближении осаждавшей Суккур армии. А поскольку нет никакой возможности убить их всех, то нет смысла тратить боеприпасы.
Менандр быстро провел в уме грубые подсчеты. Результат его развеселил. К тому времени как кавалерийский патруль сможет вернуться и сделать отчет, флотилия Менандра уже доберется до Ашота. После этого, освобожденный от всего груза, кроме одной или двух барж, Менандр сможет гораздо быстрее продвигаться вверх по Инду. У малва, конечно, есть телеграфная линия, соединяющая их армию возле Суккура с силами в Пенджабе. Но — предполагая, что Велисарию удалось добраться до Чинаба — малва, вероятно, слишком дезорганизованы, слишком заняты отбиванием этого неожиданного нападения на их жизненно важный регион, чтобы эффективно атаковать приближающуюся флотилию Менандра, состоящую из двух пароходов с баржами. Поэтому он просто наблюдал, как его корабли проплывают мимо врагов. Редкий случай, когда в эпицентре жестокой войны встречаются и мирно расходятся враги. Он даже обнаружил, что, движимый каким-то странным импульсом, весело помахал рукой кавалеристам малва. Трое из них, движимые тем же импульсом, помахали Менандру в ответ.
«Странное дело — война».
Малва предприняли жалкую попытку перехватить его флотилию, когда он находился менее чем в миле от укреплений Ашота. Два небольших судна, наполненные солдатами, приплыли вниз по Инду навстречу Менандру. Однако двигались они медленно, поскольку ветер в лучшем случае дул рывками. Корабли были парусными, а не весельными, поэтому вынуждены были полагаться в основном на медленное течение.
Менандр отдал приказ готовиться к сражению. Они с Эйсебием планировали оставить эту работу «Победительнице», но ее двигатель — такой же норовистый, как на корабле Менандра — сломался несколько миль назад. К тому времени как Эйсебий сможет его отремонтировать и прибыть на место, сражение уже закончится. Менандр не особо беспокоился.
Учитывая возможность атаки с реки, Ашот постоянно находился настороже и поставил на берегу два полевых орудия. Нескольких удачных выстрелов оказалось достаточно, чтобы потопить одно из вражеских судов.
Менандр, стоявший рядом с одним из длинных двадцатичетырехфунтовых погонных орудий, был очарован тем, что случилось потом. На самом деле, настолько очарован, что какое-то время обращал мало внимания на все еще приближающийся к нему вражеский корабль.
Командующий малва явно предпринимал все возможное, чтобы направить судно к берегу до того, как оно полностью затонет. Прямо в руки римлян. Ему это почти удалось до того, как его люди были вынуждены прыгать в воду. Но заплыв получился коротким — многие из малва смогли дойти до берега пешком. Римские войска ждали малва, чтобы взять их в плен.
Не было никакой борьбы, никакого сопротивления. Мокрые и грязные солдаты казались смирившимися со своим новым положением.
Менандр отвернулся. Оставшееся на плаву судно врага находилось почти в радиусе действия его передовых орудий, и вскоре он отдаст приказ стрелять. Но он воспользовался временем, перед тем как сконцентрировать все внимание на предстоящем маленьком сражении, чтобы поразмышлять о методах ведения войны своего великого командира. Методах, которые иногда осмеивались — но никогда теми, кто становился их свидетелем. «У милости может быть своя острая сторона. Острее, чем копье или меч, и более смертельная для врага».
— Вы только посмотрите, как карабкаются эти жалкие ублюдки! — засмеялся один из артиллеристов. — Как утята, плывущие к маме-утке!
Менандр посмотрел на смеющегося парня. И сказал тихо:
— А как ты думаешь, кто копал землю за Ашота? Ты можешь быть уверен, черт побери, что люди Ашота не устали от работы. Они бодры и намерены отдохнувшими участвовать в сражениях. День за днем пленники малва работают в условиях незначительно хуже тех, при которых они жили во время службы. Что делает их почти всегда готовыми сдаться.
Веселье ушло с лица парня — он задумался над новой концепцией. Увидев его замешательство, Менандр с трудом не рассмеялся.
«Учти, я думаю, что Ашот будет в экстазе, когда мы подплывем. Готов поспорить: его проблемы с припасами оказались даже хуже, чем он ожидал, раз требуется кормить столько дополнительных ртов».
Через несколько минут началось сражение. Через несколько минут после начала оно закончилось. Два больших орудия на носу «Юстиниана» попросту разорвали судно малва. Два выстрела, которые малва удалось выпустить из своего маленького орудия, пролетели далеко от «Юстиниана».
И снова моряки и солдаты малва бросились в воду. Но на этот раз они были слишком далеко от берега, чтобы у многих был шанс до него добраться.
Менандр колебался, но только мгновение. Затем вспомнив дружеское махание руками и хитрости его глубокоуважаемого командира, он принял решение.
— Плывите прямо сквозь них! — рявкнул он. — И замедлите ход. Всех малва, которые смогут ухватиться за веревку, мы потащим с собой на берег.
Он повернулся и отправился на корму, отдавая по пути приказы солдатам.
К тому времени как отчаявшиеся малва смогли схватиться за один из канатов, которые бросили им римляне, Менандр уже поставил солдат, готовых отразить любую попытку взятия на абордаж. У заряженных орудий стояли люди.
Однако задолго до того, как они добрались до причалов, сооруженных людьми Ашота специально для пароходов, Менандр уже не беспокоился о возможности абордажа. Было ясно как день: у малва, которых они спасли, было не больше желания наброситься на римлян, чем у утят — атаковать маму-утку. На лицах пленных Менандр не видел ничего, кроме облегчения.
Очевидно, что для этих людей война закончилась. И они были рады увидеть, как пришел ее конец. Большинство из них было крестьянами. Им был знаком тяжелый труд при малом количестве еды. Конечно, наслаждаться нечем. Но и бояться тоже нечего.
Сам Ашот встретил Менандра на причале. Он кричал от радости, и хвалил молодого офицера, и хлопал его по плечу.
— Я знал, что у тебя получится! Как хорошо, что ты здесь — а то у нас уже все заканчивается.
Веселые глаза Ашота переместились на малва, сдающихся при выходе на берег.
— И, как я вижу, ты привез еще один хороший улов. Говорю тебе, Менандр, за последние несколько недель были моменты, когда я чувствовал себя скорее рыбаком, чем солдатом.
Глава 34
ГИНДУКУШ
Осень 533 года н.э.
— Как ты считаешь, сколько там патанов? — спросил Кунгас. Пока Васудева думал над этим вопросом, Кунгас продолжал изучать позиции малва при помощи подзорной трубы, которую ему подарил Велисарий, покидая Харк. Занятая кушанами позиция поверх руин насчитывающей столетия буддийской ступы, разрушенной йетайцами во время покорения этих земель, давала Кунгасу хороший вид на крепость, блокировавшую перевал Хибер в самой узкой точке.
— Трудно сказать, — пробормотал командующий армией. — У них только разведчики и мелкие мобильные отряды, поэтому они слишком быстро передвигаются по местности, чтобы их можно было сосчитать.
— Не больше, чем несколько сотен?
— И столько не наберется. Шанга с раджпутами находится в тысяче миль, поэтому «союз» патанов с малва в лучшем случае дал трещину. По моим догадкам, единственные патаны, которые все еще находятся под командованием малва, — это, может, двести отверженных. Кажется, племена отходят назад в свои укрепленные деревни и занимают нейтральное положение.
— Будем надеяться, что Ирина сможет удержать их там, — пробормотал Кунгас и опустил подзорную трубу. — А ее успех в большой степени будет зависеть от того, сможем ли мы взять эту крепость и полностью выгнать малва с перевала Хибер.
Он начал спускаться вниз с руин.
— Когда на той стороне так мало патанов, мы можем захватить возвышенность. Использовать гранаты, чтобы очистить вынесенные вперед укрепления, а затем установить мортиры и полевые орудия и начать бомбардировать большую крепость через узкие проходы. Глупые ублюдки! Они слишком много лет не сражались в горах.
Теперь, когда они находились на ровной земле, Васудева смог сконцентрироваться на плане Кунгаса. То, как кушан трепал кончик козлиной бородки, и складки на лбу свидетельствовали, что у него имелись некоторые сомнения.
— Мортиры — да. Их достаточно легко протащить вверх по этим скалам. Но полевую артиллерию? Да, мы сможем доставить их наверх. Это нелегко, учти, но в общем возможно. Но какой смысл? Все полевые орудия, что у нас есть, — трехфунтовые. Они слишком легкие, чтобы ломать стены, и — стреляя круглыми ядрами, а других у нас нет — они не причинят много вреда.
Кунгас покачал головой.
— Я лучше рассмотрел эту крепость, чем ты, Васудева, потому что у меня была подзорная труба. Да, внешние стены достаточно толстые, но все укрепления — включая внутренние стены — это типичная конструкция сангар 55 . Груды сваленных вместе камней, и ничего больше. Они не ожидали нападения на Хибер, поэтому крепость строили поспешно. Вероятно, закончили всего несколько недель назад — судя по тому, что я смог рассмотреть. До сих пор не закончена половина фортов.
Васудева все еще хмурился. Хоть у него и больше опыта в использовании огнестрельного оружия, чем у Кунгаса, его разум медленнее приспосабливался к переменам, чем разум его царя.
Кунгас помог своему военачальнику.
— Подумай, что случится, когда по этим незакрепленным камням попадет крепкое железное ядро.
Лицо Васудевы прояснилось, и он прекратил теребить бородку.
— Конечно! Не хуже шрапнели 56 !
Командующий армией посмотрел вниз на почву у себя под ногами и несильно топнул ногой.
— Твердый камень. Здесь нельзя вырыть ямы. В окопах и траншеях не спрятаться. — Он поднял глаза и стал изучать стоящую в отдалении крепость.
— И там тоже. Все их люди будут над поверхностью земли, прятаться за приподнятыми конструкциями вместо углублений в земле. А конструкции состоят из наваленных грудой камней.
Все колебания прошли, и Васудева стал таким же энергичным и решительным, как и всегда.
— Мы сделаем это, Кунгас! Мы возьмем эту возвышенность — очистим все внешние укрепления малва гранатами и мечами — принесем мортиры и артиллерию… и тогда! Разместим половину армии дальше на перевале, чтобы поставить в безвыходное положение любое подразделение малва, которое может прийти на подмогу. Это будет осада, и мы будем держать их в железном кулаке.
Кунгас улыбнулся — по-своему.
— Я даю им две недели, — сказал он. — Может, три. И они даже не смогут попытаться отступить назад в Пешеварскую долину после того, как мы перекроем им путь. Мы превышаем их количественно — три к одному. Мы порежем их на куски на открытой местности, и они это знают. У них не будет выбора, кроме как сдаться.
Он положил руки на бедра и одобрительно осмотрел горы, окружающие перевал Хибер.
— После чего — используя патанов для выполнения нужной работы — мы сможем укрепить этот перевал так, как это следует сделать. И у нас будет достаточно времени, пока малва заняты в долинах Велисарием. До того как они смогут контратаковать, Гиндукуш окажется в безопасности. Патаны склонятся перед нами — почему бы и нет? Ведь наше правление будет легче, чем правление малва. А на следующий год…
Но теперь он говорил сам с собой. Васудева, который не больше, чем его царь, имел склонность беспокоиться о формальностях, уже спешил прочь, чтобы отдать нужные приказы кушанской армии.
Кунгас оставался на руинах ступы оставшуюся часть дня и все последующее время. Он считал, что основатель нового Кушанского царства должен сделать свой штаб в священном месте, оскверненном теми, кто разрушил старое здание. К утру третьего дня войска Кунгаса взяли наружные форты, используя и свои традиционные мечи и копья, и римские гранаты, которые очень полюбились кушанским солдатам. Войска малва оказались хороши — гораздо лучше, чем обычно — но они не были раджпутами. И среди них набралось не больше нескольких сотен йетайцев, чтобы подгонять нерасторопных солдат.
Поэтому на утро четвертого дня началась бомбардировка крепости, бывшей ключом к перевалу Хибер. Кушанские войска смогли установить множество мортир в радиусе тысячи ярдов от крепости. Да, мортиры были грубыми. Простая латунная труба, установленная под фиксированном углом в сорок пять градусов на жестком основании. Единственным способом настроить радиус действия орудия было изменение порохового заряда. Но выпускаемые ими четырехдюймовые снаряды, с поджигаемым запалом, все равно сеяли разрушения внутри крепости, хоть и не могли разбить стены.
И через два дня после того, как кушаны установили полевые орудия на фортах, которые захватили раньше, огонь мортир усилили ядрами. В последующие дни они начали медленно превращать в порошок внутренние укрепления и — еще медленнее — рушить наружные. Камни для стен, собранные на местности, возвращались на местность, и их путь смазывала кровь.
Вставая каждое утро, Кунгас совершал одно и то же. Он говорил вслух, горам, которые приютят возрождаете царство:
— На следующий год — Пешевар!
Самый старый и пользующийся наибольшим уважением патанский вождь трепал бороду и яростно хмурился. Он размышлял. И великий патриарх патриархального народа был недоволен видом сидящей напротив него женщины. Возмутительно, что этот самостоятельно провозгласивший себя царем кушан оставил свою жену управлять столицей!
Тем не менее…
Другие люди, другие традиции. Пока кушаны не вмешиваются в его собственные — как заверила его эта возмутительная женщина, они не будут делать — вождь не особо беспокоился, каких глупых традиций придерживаются жители городов.
Но был и еще один момент. Вождь сколько угодно может смеяться над людьми, позволившими женщине править, но нет сомнений: нельзя пренебрежительно относиться к кушанам на поле брани. А судя по отчетам, которые доставляли патанские разведчики с перевала Хибер, кушаны, казалось, так же легко чувствуют себя во время сражений в горах, как и на равнинах. Это добавляло оснований для осторожности.
Как правило, патаны не особо боялись цивилизованных армий. Это войска долин. Достаточно опасные на ровной местности, но неспособные бросить вызов патанам в их горах. Но вождь не дожил бы до такого возраста и не поднялся бы до такого высокого положения, будучи надменным дураком. Цивилизованные государства с их богатством и огромными земельными угодьями могут собрать гораздо большие армии, чем патаны. Если эти армии показывали себя способными адаптироваться к войне в горах…
В конце концов, однажды в прошлом это уже случилось. Старый вождь едва удержался от того, чтобы не содрогнуться, вспоминая дикие карательные экспедиции раджпутов.
— Решено, — твердо сказал вождь и склонил голову — несколько неохотно — перед женщиной.
Затем он поднялся со стула и повелительно посмотрел на восьмерых других патанских вождей, сидевших рядом с ним. Как он и ожидал, никто из них не был готов бросить вызов его решению.
— Решено, — повторил он. — Пока вы не лезете в наши дела — не мешаете нашим караванам, — мы будем уважать мир. И посылать ежегодную дань царю кушанов.
Три вождя, казалось, немного пошевелились. Старший фыркнул и добавил последнее условие патанского союзничества с новым царством:
— Как ты понимаешь, это все действительно при условии, что царь кушанов сможет взять перевал Хибер. И удержать его после того, как малва нанесут контрудар. Мы не станем снова выступать против Раны Шанги!
Кушанская царица кивнула. Старый вождь не мог сказать точно, но подозревал, что проклятая женщина улыбается. Мешала толстая чадра, закрывавшая ее лицо. Но ему не нравилось веселье и ум, которыми, казалось, светились ее глаза.
«Проклятые кушаны!»
Ему сказали, что кушанская царица надела чадру только когда прибыли патаны. Он вполне мог в это поверить. Как говорили, она — хитрая бестия, коварная и изобретательная.
Тем не менее…
Обычаи есть обычаи. И в конце концов, они зависят от выживания. Поэтому, сохраняя ледяное спокойствие, чему мудрый старый патриарх научился на протяжении десятилетий, он удержался, чтобы не продемонстрировать свое неудовольствие.
— Меня не волнует Рана Шанга, — сказала женщина, говоря так тихо и скромно, как говорила с тех пор, как патанские вожди вошли в ее зал для приемов. — Мне дали понять, по причинам, которые я не могу раскрыть, что он будет занят в другом месте. На протяжении многих лет, вероятно, всю жизнь.
Старый патанский вождь уставился на нее сверху вниз. Ленивая болтовня глупой женщины? Возможно.
Но все равно…
Возможно, что и нет. Как говорили, эта женщина — очень хитра и настолько хорошо информирована, что кое-кто уже шепчется о колдовстве. Странно, но эта мысль принесла старому вождю определенное облегчение. Обычаи есть обычаи, а выживание — это выживание. И поэтому он пришел к выводу, что, поскольку кушаны, казалось, решили отдаться во власть женщине, наверное, хорошо, что у них хватило здравого смысла выбрать колдунью.
Осень 533 года н.э.
— Как ты считаешь, сколько там патанов? — спросил Кунгас. Пока Васудева думал над этим вопросом, Кунгас продолжал изучать позиции малва при помощи подзорной трубы, которую ему подарил Велисарий, покидая Харк. Занятая кушанами позиция поверх руин насчитывающей столетия буддийской ступы, разрушенной йетайцами во время покорения этих земель, давала Кунгасу хороший вид на крепость, блокировавшую перевал Хибер в самой узкой точке.
— Трудно сказать, — пробормотал командующий армией. — У них только разведчики и мелкие мобильные отряды, поэтому они слишком быстро передвигаются по местности, чтобы их можно было сосчитать.
— Не больше, чем несколько сотен?
— И столько не наберется. Шанга с раджпутами находится в тысяче миль, поэтому «союз» патанов с малва в лучшем случае дал трещину. По моим догадкам, единственные патаны, которые все еще находятся под командованием малва, — это, может, двести отверженных. Кажется, племена отходят назад в свои укрепленные деревни и занимают нейтральное положение.
— Будем надеяться, что Ирина сможет удержать их там, — пробормотал Кунгас и опустил подзорную трубу. — А ее успех в большой степени будет зависеть от того, сможем ли мы взять эту крепость и полностью выгнать малва с перевала Хибер.
Он начал спускаться вниз с руин.
— Когда на той стороне так мало патанов, мы можем захватить возвышенность. Использовать гранаты, чтобы очистить вынесенные вперед укрепления, а затем установить мортиры и полевые орудия и начать бомбардировать большую крепость через узкие проходы. Глупые ублюдки! Они слишком много лет не сражались в горах.
Теперь, когда они находились на ровной земле, Васудева смог сконцентрироваться на плане Кунгаса. То, как кушан трепал кончик козлиной бородки, и складки на лбу свидетельствовали, что у него имелись некоторые сомнения.
— Мортиры — да. Их достаточно легко протащить вверх по этим скалам. Но полевую артиллерию? Да, мы сможем доставить их наверх. Это нелегко, учти, но в общем возможно. Но какой смысл? Все полевые орудия, что у нас есть, — трехфунтовые. Они слишком легкие, чтобы ломать стены, и — стреляя круглыми ядрами, а других у нас нет — они не причинят много вреда.
Кунгас покачал головой.
— Я лучше рассмотрел эту крепость, чем ты, Васудева, потому что у меня была подзорная труба. Да, внешние стены достаточно толстые, но все укрепления — включая внутренние стены — это типичная конструкция сангар 55 . Груды сваленных вместе камней, и ничего больше. Они не ожидали нападения на Хибер, поэтому крепость строили поспешно. Вероятно, закончили всего несколько недель назад — судя по тому, что я смог рассмотреть. До сих пор не закончена половина фортов.
Васудева все еще хмурился. Хоть у него и больше опыта в использовании огнестрельного оружия, чем у Кунгаса, его разум медленнее приспосабливался к переменам, чем разум его царя.
Кунгас помог своему военачальнику.
— Подумай, что случится, когда по этим незакрепленным камням попадет крепкое железное ядро.
Лицо Васудевы прояснилось, и он прекратил теребить бородку.
— Конечно! Не хуже шрапнели 56 !
Командующий армией посмотрел вниз на почву у себя под ногами и несильно топнул ногой.
— Твердый камень. Здесь нельзя вырыть ямы. В окопах и траншеях не спрятаться. — Он поднял глаза и стал изучать стоящую в отдалении крепость.
— И там тоже. Все их люди будут над поверхностью земли, прятаться за приподнятыми конструкциями вместо углублений в земле. А конструкции состоят из наваленных грудой камней.
Все колебания прошли, и Васудева стал таким же энергичным и решительным, как и всегда.
— Мы сделаем это, Кунгас! Мы возьмем эту возвышенность — очистим все внешние укрепления малва гранатами и мечами — принесем мортиры и артиллерию… и тогда! Разместим половину армии дальше на перевале, чтобы поставить в безвыходное положение любое подразделение малва, которое может прийти на подмогу. Это будет осада, и мы будем держать их в железном кулаке.
Кунгас улыбнулся — по-своему.
— Я даю им две недели, — сказал он. — Может, три. И они даже не смогут попытаться отступить назад в Пешеварскую долину после того, как мы перекроем им путь. Мы превышаем их количественно — три к одному. Мы порежем их на куски на открытой местности, и они это знают. У них не будет выбора, кроме как сдаться.
Он положил руки на бедра и одобрительно осмотрел горы, окружающие перевал Хибер.
— После чего — используя патанов для выполнения нужной работы — мы сможем укрепить этот перевал так, как это следует сделать. И у нас будет достаточно времени, пока малва заняты в долинах Велисарием. До того как они смогут контратаковать, Гиндукуш окажется в безопасности. Патаны склонятся перед нами — почему бы и нет? Ведь наше правление будет легче, чем правление малва. А на следующий год…
Но теперь он говорил сам с собой. Васудева, который не больше, чем его царь, имел склонность беспокоиться о формальностях, уже спешил прочь, чтобы отдать нужные приказы кушанской армии.
Кунгас оставался на руинах ступы оставшуюся часть дня и все последующее время. Он считал, что основатель нового Кушанского царства должен сделать свой штаб в священном месте, оскверненном теми, кто разрушил старое здание. К утру третьего дня войска Кунгаса взяли наружные форты, используя и свои традиционные мечи и копья, и римские гранаты, которые очень полюбились кушанским солдатам. Войска малва оказались хороши — гораздо лучше, чем обычно — но они не были раджпутами. И среди них набралось не больше нескольких сотен йетайцев, чтобы подгонять нерасторопных солдат.
Поэтому на утро четвертого дня началась бомбардировка крепости, бывшей ключом к перевалу Хибер. Кушанские войска смогли установить множество мортир в радиусе тысячи ярдов от крепости. Да, мортиры были грубыми. Простая латунная труба, установленная под фиксированном углом в сорок пять градусов на жестком основании. Единственным способом настроить радиус действия орудия было изменение порохового заряда. Но выпускаемые ими четырехдюймовые снаряды, с поджигаемым запалом, все равно сеяли разрушения внутри крепости, хоть и не могли разбить стены.
И через два дня после того, как кушаны установили полевые орудия на фортах, которые захватили раньше, огонь мортир усилили ядрами. В последующие дни они начали медленно превращать в порошок внутренние укрепления и — еще медленнее — рушить наружные. Камни для стен, собранные на местности, возвращались на местность, и их путь смазывала кровь.
Вставая каждое утро, Кунгас совершал одно и то же. Он говорил вслух, горам, которые приютят возрождаете царство:
— На следующий год — Пешевар!
Самый старый и пользующийся наибольшим уважением патанский вождь трепал бороду и яростно хмурился. Он размышлял. И великий патриарх патриархального народа был недоволен видом сидящей напротив него женщины. Возмутительно, что этот самостоятельно провозгласивший себя царем кушан оставил свою жену управлять столицей!
Тем не менее…
Другие люди, другие традиции. Пока кушаны не вмешиваются в его собственные — как заверила его эта возмутительная женщина, они не будут делать — вождь не особо беспокоился, каких глупых традиций придерживаются жители городов.
Но был и еще один момент. Вождь сколько угодно может смеяться над людьми, позволившими женщине править, но нет сомнений: нельзя пренебрежительно относиться к кушанам на поле брани. А судя по отчетам, которые доставляли патанские разведчики с перевала Хибер, кушаны, казалось, так же легко чувствуют себя во время сражений в горах, как и на равнинах. Это добавляло оснований для осторожности.
Как правило, патаны не особо боялись цивилизованных армий. Это войска долин. Достаточно опасные на ровной местности, но неспособные бросить вызов патанам в их горах. Но вождь не дожил бы до такого возраста и не поднялся бы до такого высокого положения, будучи надменным дураком. Цивилизованные государства с их богатством и огромными земельными угодьями могут собрать гораздо большие армии, чем патаны. Если эти армии показывали себя способными адаптироваться к войне в горах…
В конце концов, однажды в прошлом это уже случилось. Старый вождь едва удержался от того, чтобы не содрогнуться, вспоминая дикие карательные экспедиции раджпутов.
— Решено, — твердо сказал вождь и склонил голову — несколько неохотно — перед женщиной.
Затем он поднялся со стула и повелительно посмотрел на восьмерых других патанских вождей, сидевших рядом с ним. Как он и ожидал, никто из них не был готов бросить вызов его решению.
— Решено, — повторил он. — Пока вы не лезете в наши дела — не мешаете нашим караванам, — мы будем уважать мир. И посылать ежегодную дань царю кушанов.
Три вождя, казалось, немного пошевелились. Старший фыркнул и добавил последнее условие патанского союзничества с новым царством:
— Как ты понимаешь, это все действительно при условии, что царь кушанов сможет взять перевал Хибер. И удержать его после того, как малва нанесут контрудар. Мы не станем снова выступать против Раны Шанги!
Кушанская царица кивнула. Старый вождь не мог сказать точно, но подозревал, что проклятая женщина улыбается. Мешала толстая чадра, закрывавшая ее лицо. Но ему не нравилось веселье и ум, которыми, казалось, светились ее глаза.
«Проклятые кушаны!»
Ему сказали, что кушанская царица надела чадру только когда прибыли патаны. Он вполне мог в это поверить. Как говорили, она — хитрая бестия, коварная и изобретательная.
Тем не менее…
Обычаи есть обычаи. И в конце концов, они зависят от выживания. Поэтому, сохраняя ледяное спокойствие, чему мудрый старый патриарх научился на протяжении десятилетий, он удержался, чтобы не продемонстрировать свое неудовольствие.
— Меня не волнует Рана Шанга, — сказала женщина, говоря так тихо и скромно, как говорила с тех пор, как патанские вожди вошли в ее зал для приемов. — Мне дали понять, по причинам, которые я не могу раскрыть, что он будет занят в другом месте. На протяжении многих лет, вероятно, всю жизнь.
Старый патанский вождь уставился на нее сверху вниз. Ленивая болтовня глупой женщины? Возможно.
Но все равно…
Возможно, что и нет. Как говорили, эта женщина — очень хитра и настолько хорошо информирована, что кое-кто уже шепчется о колдовстве. Странно, но эта мысль принесла старому вождю определенное облегчение. Обычаи есть обычаи, а выживание — это выживание. И поэтому он пришел к выводу, что, поскольку кушаны, казалось, решили отдаться во власть женщине, наверное, хорошо, что у них хватило здравого смысла выбрать колдунью.
Глава 35
ЧОУПАТТИ
Осень 533 года н.э.
Антонина уставилась вниз на толпу, собравшуюся в гавани Чоупатти. Может, лучше сказать: сборище людей, наводнивших узкие мощеные улочки и высыпавших на опасно качающиеся деревянные причалы. По правде говоря, некоторые из этих причалов были гораздо хуже, чем просто «качающиеся». За то время, как аксумиты покинули это место и затем вернулись, принеся на своих кораблях как победу, так и печаль, маратхи, вынувшие в Чоупатти после уничтожения гарнизона, начали заново отстраивать город. Но работа только начиналась, и волна еще не докатилась до гавани. Частично потому, что гавань оказалась наиболее разрушенной частью города, но по большей части потому, что рыбаки, которые могли бы ею пользоваться, еще не вернулись. Для рыбаков, которые когда-то жили здесь, слово «Чоупатти» было и останется именем худшего из страхов. Город грабежа и смерти. Они не хотели его видеть, ни теперь, ни когда-либо еще. Они будут использовать другие порты, другие города, чтобы заниматься своим древним ремеслом. Только не Чоупатти. В Чоупатти они не вернутся никогда.
Но для пришедших сюда горцев «Чоупатти» стало синонимом победы и надежды. Место, где малва снова разбили — и те люди, на которых теперь смотрели, как на самых близких союзников маратхи. Даже более близких, чем великий Велисарий и Рим.
Велисарий был живой легендой, это так. Но, за исключением совсем немногих, кто встречался с ним во время давнего посещения полководцем Индии, это была туманная и далекая легенда. Маратхи слышали об Анате, и дамбе, и Харке. А теперь к этому списку побед добавилась еще и Барода. (А вскоре они услышат и о Кулачи.) Но никто не знал этих мест. Лишь немногие могли точно сказать, где они находятся, кроме как «где-то на западе» или «возможно, на севере?».
А где Чоупатти, они знали. И где Бхаруч, тоже. И, таким образом, чернокожие люди, взявшие Чоупатти и разрушившие Бхаруч — больше того, посадившие на кол самого Подлого, — были такими же реальными, как восход солнца. Не легенда, а герои, которые ходят среди них.
О да — они посадили Венандакатру на кол, даже если ни одна африканская рука никогда не дотрагивалась до этого чудовища. Потому что все маратхи знали от героя своего народа, что без атаки Аксумского царства на Бхаруч он никогда не смог бы осуществить месть Великой Страны. За короткое время после своего возвращения Рао повторял это снова и снова. А те, кто слышал эти слова лично от него, передавали их другим, а те — следующим, и так далее. Потому что теперь это была великая история Махараштры, и много поколений станет передавать этот рассказ из уст в уста.
Никто не смог бы очистить дворец без того великого ветра, что ударил по городу. Даже Пантера не смог бы прорваться к Подлому сквозь массу солдат, которые обычно защищали это чудовище. Но все солдаты в тот день были заняты в другом месте, за исключением очень немногих. Все отражали гнев аксумитов. В эту непредвиденную пустоту Ветер и проскользнул. Тихо, спокойно, украдкой, для того чтобы нанести могучий удар.
Дело было сделано рукой Великой Страны, да — и все маратхи гордились этим. Но только потому, что аксумиты сломили малва, наполовину сломавшись в процессе и к тому же потеряв своего царя.
Поэтому толпа собралась — или устроила столпотворение — на предательски ненадежных причалах. Потому что там они могли увидеть людей из Африки, и дотронуться до них, и поговорить с ними, и принести им те маленькие подарки, которые смогли найти. Антонина с раннего утра стояла на стенах Чоупатти. Вначале она пришла туда из-за смутной необходимости лично увидеть место, где Эон получил смертельную рану. Она наблюдала, как поднимается солнце, и пустыми глазами смотрела внутрь крепости, возможно, час или около того.
Осень 533 года н.э.
Антонина уставилась вниз на толпу, собравшуюся в гавани Чоупатти. Может, лучше сказать: сборище людей, наводнивших узкие мощеные улочки и высыпавших на опасно качающиеся деревянные причалы. По правде говоря, некоторые из этих причалов были гораздо хуже, чем просто «качающиеся». За то время, как аксумиты покинули это место и затем вернулись, принеся на своих кораблях как победу, так и печаль, маратхи, вынувшие в Чоупатти после уничтожения гарнизона, начали заново отстраивать город. Но работа только начиналась, и волна еще не докатилась до гавани. Частично потому, что гавань оказалась наиболее разрушенной частью города, но по большей части потому, что рыбаки, которые могли бы ею пользоваться, еще не вернулись. Для рыбаков, которые когда-то жили здесь, слово «Чоупатти» было и останется именем худшего из страхов. Город грабежа и смерти. Они не хотели его видеть, ни теперь, ни когда-либо еще. Они будут использовать другие порты, другие города, чтобы заниматься своим древним ремеслом. Только не Чоупатти. В Чоупатти они не вернутся никогда.
Но для пришедших сюда горцев «Чоупатти» стало синонимом победы и надежды. Место, где малва снова разбили — и те люди, на которых теперь смотрели, как на самых близких союзников маратхи. Даже более близких, чем великий Велисарий и Рим.
Велисарий был живой легендой, это так. Но, за исключением совсем немногих, кто встречался с ним во время давнего посещения полководцем Индии, это была туманная и далекая легенда. Маратхи слышали об Анате, и дамбе, и Харке. А теперь к этому списку побед добавилась еще и Барода. (А вскоре они услышат и о Кулачи.) Но никто не знал этих мест. Лишь немногие могли точно сказать, где они находятся, кроме как «где-то на западе» или «возможно, на севере?».
А где Чоупатти, они знали. И где Бхаруч, тоже. И, таким образом, чернокожие люди, взявшие Чоупатти и разрушившие Бхаруч — больше того, посадившие на кол самого Подлого, — были такими же реальными, как восход солнца. Не легенда, а герои, которые ходят среди них.
О да — они посадили Венандакатру на кол, даже если ни одна африканская рука никогда не дотрагивалась до этого чудовища. Потому что все маратхи знали от героя своего народа, что без атаки Аксумского царства на Бхаруч он никогда не смог бы осуществить месть Великой Страны. За короткое время после своего возвращения Рао повторял это снова и снова. А те, кто слышал эти слова лично от него, передавали их другим, а те — следующим, и так далее. Потому что теперь это была великая история Махараштры, и много поколений станет передавать этот рассказ из уст в уста.
Никто не смог бы очистить дворец без того великого ветра, что ударил по городу. Даже Пантера не смог бы прорваться к Подлому сквозь массу солдат, которые обычно защищали это чудовище. Но все солдаты в тот день были заняты в другом месте, за исключением очень немногих. Все отражали гнев аксумитов. В эту непредвиденную пустоту Ветер и проскользнул. Тихо, спокойно, украдкой, для того чтобы нанести могучий удар.
Дело было сделано рукой Великой Страны, да — и все маратхи гордились этим. Но только потому, что аксумиты сломили малва, наполовину сломавшись в процессе и к тому же потеряв своего царя.
Поэтому толпа собралась — или устроила столпотворение — на предательски ненадежных причалах. Потому что там они могли увидеть людей из Африки, и дотронуться до них, и поговорить с ними, и принести им те маленькие подарки, которые смогли найти. Антонина с раннего утра стояла на стенах Чоупатти. Вначале она пришла туда из-за смутной необходимости лично увидеть место, где Эон получил смертельную рану. Она наблюдала, как поднимается солнце, и пустыми глазами смотрела внутрь крепости, возможно, час или около того.