Дружков Юрий. Приключения Карандаша и Самоделкина

   Не знаю, как у вас, а в этом городе всегда после дождя по улицам плавают
   Кораблики. Но сегодня их было особенно много.
   – Почему сегодня так много корабликов? – говорили между собой прохожие.
   – Неужели вы не знаете? В нашем городе завтра будет большие состязания корабликов.
   – Скажите, пожалуйста, где?
   – На Большом Лебедином пруду в зоопарке! Мой сын – юный техник. Он участвует в состязаниях.
   Так говорили между собой прохожие, разглядывая кораблики. Машины уступали корабликам дорогу. Милиционеры останавливали движение на перекрёстках, чтобы пропустить вперёд стремительные кораблики.
   Пруте было очень весело. Он подпрыгивал: «Плюх! Плюх! Плях!»
   Рядом бежал Веня Кашкин. Веня тоже смеялся. Но своего кораблика Веня делать не стал. Он бежал и швырял камешки в кораблик-сандалию Прутика.
   – Батарея, огонь! – командовал Веня.
   «Бац! Бац!» – летели камешки.
   И вот снаряд угодил в кораблик-сандалию. Волна захлестнула его, кораблик пошёл ко дну.
   – Буль-буль! – передразнил Веня Кашкин. – Вот у меня хо-оро-шая пулька! Замечательная пулька! Пиф-паф! Ой-ёй-ёй! – И стал целиться в чью-то бумажную лодочку большим камнем.
   И тут на улице появились Карандаш и Самоделкин. Они увидели Прутика, замахали руками, закричали, побежали за ним:
   – Прутька!
   – Скверный мальчишка!
   – Иди сию же минуту домой!
   – Кораблики! Кораблики! – пел он весёлую ребячью песенку.
   – Ты промочишь ножки! Ты заболеешь! – пугал Самоделкин, прыгая на своих пружинках по тротуару.
   Конечно, Самоделкин догнал мальчика, только в ручей ступить боялся, поэтому не мог поймать Прутика.
   – Я кому говорю, слышишь?
   – Кораблики! Кораблики! – пищал Прутя.
   – Ну постой же, Прутик! Остановись! Хочешь, я тебе сказку расскажу? Только иди сюда. Ой, какую сказку я знаю!.. Вот послушай… «Жил-был… маленький непослушный… Паровозик…» Не бегай по лужам, Прутик!
   Но Прутя ничего не замечал, кроме корабликов.
   – Да я тебе такой кораблик сделаю! Самый хороший! Настоящий кораблик!
   Мальчик тут же остановился, и запыхавшийся от погони Самоделкин уме поймать его за курточку.
   – Кораблик! Хочу кораблик! – сказал Прутя.
   – Будет у тебя кораблик!.. Ох, устал!.. Идём домой! Сначала высохнешь, наденешь тёплые ботинки, потом кораблик станем делать. Ты, Карандаш, нарисуй нам, пожалуйста, новые ботинки. А для меня инструменты, какие мне будут нужны: пару сосновых дощечек и разные винтики. Ничего не поделаешь, надо мастерить кораблик.
   Они прибежали домой, раздели Прутика, растёрли его мохнатым полотенцем, которое нарисовал Карандаш, уложили мальчика в постель.
   Волшебному художнику и тут пришлось поработать.
   Мягкие кровати, одеяла, удобные стулья, круглый стол, румяные свежие булочки, чашки с горячим молоком, большую печку (на всякий случай) – всё нарисовал Карандаш.
   И только часы-ходики не рисовал Карандаш. Они почему-то уже висели на стенке. Знаете, раньше были такие старинные часы, которые на стенку вешали, а под ними круглый маятник делает всё время так: «Тики-так, тики-так и не так…»
   Почему эти ходики появились вместе с домом, никто не знает. Но у волшебников всегда так: обязательно какое-нибудь чудо получится.
   Самоделкин сам удивляться перестал таким чудесам. Правда, он ужасно волновался, как бы не простудился Прутик. Мальчик ни за что не хотел укутываться, не хотел пить горячее молоко, и Самоделкину пришлось уговаривать Прутика.
   – Если ты не будешь меня слушать, я не смастерю тебе кораблик, – сказал Самоделкин.
   Конечно, Прутик моментально выпил молоко.
   На улице наступил вечер.
   – Ах, как я сегодня устал! – вздохнул Карандаш, когда съел румяную булку и выпил чашку молока. (Волшебники тоже пьют молоко.) – Я так как хочу спать! – и он зевнул. (Волшебники тоже иногда зевают.)
   – Ну, конечно, – сказал Самоделкин, – мальчику пора спать. Все ребята в такое время спят. Прутя, не хлопай глазами! Спи сию же минуту! За это я расскажу тебе сказку…
   – Ты не умеешь воспитывать, – заметил Карандаш. – Надо показывать ему пример.
   Маленький художник, зевая во весь рот, снял курточку, штанишки, нарисовал гвоздик на стене у кровати, повесил на гвоздик свою одежду, лёг на чистую белую простыню, с головой залез под одеяло и крепко-крепко уснул.
   – Соня, – проворчал Самоделкин и стал рассказывать сказку. – «Жил-был на свете маленький непослушный Паровозик…»
   За раскрытым окном, как большие деревья, шелестели кусты. Где-то неподалёку бегали, громко топая ногами, ребята. Но вот и ребята ушли. На бульваре стало тихо. Пришла ночь. И никто не заметил, никто не увидел необыкновенный дом, спрятанный под густыми листьями в самом тихом уголке бульвара, который назывался Голубым Прохладным бульваром.

Глава девятая,
про мышку и кошку

   Самоделкин висел во сне голубые, зелёные, белые, красные, чёрные, полосатые паровозики.
   Они бежали по рельсам, гудели своими тонкими трубами: «Ту-ту-ту! Ту-ту-ту-у-у!»
   И вдруг один паровозик начал скрипеть, как будто бы у него забыли смазать колёса: «Тррак! Тррак! Тррик!»
   Он скрипел так жалобно и громко, что Самоделкин остановил его и, конечно, хорошенько смазал все двенадцать колёс паровозика. Разве мог Самоделкин допустить, чтобы скрипел хоть один паровозик, даже если этот паровозик приснился и на самом деле нет рядом никаких паровозиков, ни белых, ни чёрных, ни полосатых, ни красных? Вот почему Самоделкин взял большую маслёнку и смазал колёса. Но паровозик начал скрипеть ещё громче: «Тррак… Трррик… Трррык!..»
   – Ничего не понимаю! – сказал во сне мастер Самоделкин и проснулся.
   В комнате было тихо. Луна светила в окно, и шелестели над крышей листья. В углу комнаты ласково тикали часы-ходики: «Тики-так, тики-так и не так…» Самоделкин закрыл глаза, и тут на всю комнату послышалось: «Трр-ррак! Трррик! Трр-ррак!»
   Это скреблась мышка: «Трррик! Трррак! Трррик!»
   Самоделкин хотел уснуть, но мышка заскрипела ещё громче.
   Тогда Самоделкин постучал о стенку, чтобы напугать вредную мышку. Но мышка скрипела так отчаянно, что проснулись и Карандаш и Прутя.
   – Кто это? – спросил Карандаш. – Кто?
   – Зачем ты нарисовал мышку? – заворчал Самоделкин.
   – Я не рисовал мышку, – ответил Карандаш, – честное слово, не рисовал!
   – Ничего себе, хорошенькое дело, мышку не рисовал, а мышка скребётся! Может быть, я нарисовал мышку? – сказал Самоделкин.
   Мышка скребла всё громче и громче. Карандаш не выдержал, схватил свой ботинок и запустил его тёмный угол комнаты. Мышка секунду затихла, но потом:
   – Трик! Тррак! Трик! – весело сказал Прутя.
   – Трррак! Тррик! Тррык! – отозвалась мышка.
   – Ребёнок не спит! – возмутился Самоделкин.
   – Нет, я больше так не могу! – вскричал Карандаш.
   Он встал. И как вы думаете, что сделал Карандаш? Взял и нарисовал кошку. Симпатичную, пушистую, серую кошку.
   В комнате сразу стало тихо. Мышка почему-то больше не скрипела. Самоделкин повернулся на левый бок и задремал, Карандаш закутался в одеяло и…
   Нарисованная кошка сначала прошлась по комнате, потом услышала, как тикают часы-ходики: «Тики-так, тики-так…» Потом увидела, как подпрыгивает маятник на часах. Она посмотрела на него своими зелёными глазами и мяукнула. Ей показалось, что это круглый чёрный мышонок с длинным тонким хвостиком.
   Она стала подкрадываться, потом прыгнула. И маятник, и часы, и нарисованная кошка с ужасным грохотом и мяуканьем упали на пол.
   – Я больше так не могу!! – закричал Самоделкин.
   – Брысь! – крикнул Карандаш и запустил в кошку второй ботинок.
   А Прутя захлопал в ладоши и засмеялся. Так ему было смешно.
   Они втроём стали бегать за кошкой. Они кричали, кошка мяукала, носилась по комнатам. Падали стулья, разбивались чашки. Пока сама кошка не догадалась выпрыгнуть в окно.
   – И зачем ты нарисовал эту кошку? – сказал Самоделкин.
   – Мальчик до сих пор не спит, – сказал Карандаш. – Это никуда не годится.
   – Надо спать, – строго заметил Самоделкин.
   Он укрыл мальчишку одеялом и лёг на свою кровать. Очень скоро ему опять начали сниться белые, чёрные, полосатые паровозики.

Глава десятая,
о том, как Прутик летел на Луну

   Рано утром Самоделкин подпрыгнул в постели, как пружинка, посмотрел на кровать, куда вечером уложили Прутика, и закричал:
   – Прутя потерялся! Эй, вставай, Карандаш! Прут нету!
   В самом деле, постель была пуста.
   Распахнув дверь, они выскочили из дома, не зная, куда бежать, и вдруг… заметили Прутика.
   Ну как вы думаете, что делал этот Прутик? Ни за что не угадаете? Мальчик висел на дереве, зацепившись не то рубашонкой, не то штанами за ветку, и улыбался! Лицо и голову Прутика закрывал прозрачный пакет. Обыкновенный пакет, в который кладут хлеб, чтобы хлеб не высыхал.
   Под веткой стояли ребята в таких же прозрачных пакетах. Один мальчик, судя по всему, командовал:
   – Приготовиться к полёту! Все готовы?
   – Готовы! – дружно сказали ребята.
   – Готов! – пропищал Прутик.
   – Завести ракету!
   Мальчишки схватили ветку, на которой покачивался очень довольный, сияющий Прутик, изо всех сил пригнули ветку…
   Но тут Карандаш и Самоделкин отчаянно замахали руками, бросились на мальчишек, и «ракетчики», сверкая пятками, прыснули в разные стороны.
   Ветка выпрямилась, Прутик подлетел вместе с ней.
   – Ура! – восторженно закричали мальчишки издали. – Вышел на орбиту! Вышел! Вышел!..
   Чтобы снять Прутю, снова повисшего на ветке, пришлось рисовать лестницу. Карандаш очень волновался, поэтому лестница получилась немного кривой. Самоделкин снял мальчика с ветки, посмотрел на него сердито и покачал головой:
   – Беда с этим ребёнком! Ещё немножко, и я, кажется, развинчусь от волнения!
   – Ай-яй-яй! – строго сказал Пруте Карандаш.
   – И зачем ты его нарисовал такого непослушного? – говорил Самоделкин, ведя мальчика домой. – Прутик, разве можно убегать из дому?
   – Не спрашивай мальчика, – сказал Карандаш. – Он всё равно ещё не умеет разговаривать и ничего не понимает.
   – Умею! – неожиданно вмешался Прутик. – Я умею… Луна… ра-ке-та… ор-би-та… шлем… фут-бол, ма-зи-ла…
   – Ой, какие непонятные слова! – удивился Карандаш. – Он, оказывается, иностранец!
   Но Самоделкин почему-то обрадовался, он даже зазвенел своими пружинками:
   – Мальчик правильно говорит. Он молодец! Я теперь вижу: наш Прутик очень способный! Надо скорей научить его разговаривать. Я сам научу! Повторяй за мной, Прутя! Па-па! Ну, говори.
   – Па-па, – сказал Прутик.
   – Удивительно способный мальчик! – воскликнул Самоделкин.
   – Способный мальчик, – повторил Прутя.
   – Надо его сначала умыть, – недовольно заметил Карандаш, – накормить, а потом учить разговаривать. Ну-ка, Прутя, посмотри, как я буду умываться!
   Маленький художник принёс мохнатое полотенце, опустил ведро в колодец, набрал воды и весело стал плескаться, разбрызгивая холодную сверкающую воду. (Волшебники тоже умываются.)
   – Бррр!.. – Фыркнул Самоделкин, поёживаясь. – Какая скверная привычка – умываться!
   Вы, конечно, помните – мастер Самоделкин боялся воды.
   – Сквер-рная привычка! – повторил Прутик, а Карандаш рассердился:
   – Ты портишь мальчика! Ну чему ты его учишь?!
   – Подумаешь!.. – проворчал Самоделкин. – Сказать ничего нельзя.

Глава одиннадцатая,
про сливочное мороженое, жаркий день и настоящий снег

   Сначала Прутик не хотел умываться, потом Прутик не желал пить молоко.
   – Если ты не будешь каждое утро умываться, если ты не будешь пить молоко, – сказал тогда Самоделкин, – я не сделаю для тебя кораблик.
   Прутик моментально выпил молоко и съел румяную булку.
   Карандаш приготовил для Самоделкина все инструменты, какие нужно было. Но пока он их рисовал, неугомонный Самоделкин учил Прутика разговаривать:
   – Скажи: моторчик.
   – Мотор-чик, – повторил мальчик.
   – Скажи: лампочка.
   – Лам-поч-ка!
   – Ты очень способный мальчик! – похвалил Самоделкин.
   – Я оч-чень способный мальчик.
   – Тогда скажи: вертолёт.
   – Вер-то-лёт.
   – Просто замечательно! – радовался учитель. – Мы сегодня выучим самые хорошие слова!
   Но через несколько минут Прутику стало скучно. Вместо «вентилятор» он говорил «вертилятор», а вместо «лопатка» – «копатка».
   – Ты его замучил, – вмешался Карандаш. – Нельзя так учить, всё в один день! Мальчик всё перепутает!
   – Вот-вот, – обиделся учитель. – Мне говорил, а сам что делаешь? Мешаешь воспитывать! Я тебе советую…
   – Ты сначала сам нарисуй такого мальчика, а потом советуй, – перебил Карандаш. – Мне кажется, у него даже голова заболела!
   – Заболела! – весело повторил мальчик.
   Тогда Карандаш и Самоделкин подбежали к нему, стали щупать голову мальчика, ахать и охать.
   – Просто ему жарко, – сказал Самоделкин.
   – Жарко, – подхватил мальчик.
   – Надо что-то придумать! – заволновался Самоделкин.
   – Я нарисую снег. Мальчику будет прохладней, – решил художник.
   А между тем и в самом деле было очень жарко. Цветы на бульваре перестали пахнуть. Летнее солнце так нагрело улицы, каменные дома, что все окна в городе блестели жарким огнём. Автомобили-фонтаны ездили по городу, поливали мостовые, тротуары, газоны, деревья, мальчишек. А взрослые смотрели на них и почему-то вздыхали.
   Самоделкин тоже нагрелся – весь он был железный.
   – Ты горячий, как утюг, – сказал Карандаш, рисуя белый снег на зелёной травке.
   – Чудо! Чудо! Смотрите, снег! – закричали вдруг на бульваре мальчишки. – Настоящий снег!
   – Невероятно! – сказали прохожие. – В самом деле снег! Просто чудо!
   Снег лежал чистый, прозрачный, белый-белый, очень холодный!
   Рядом шуршали зелёными листьями деревья, на клумбах цвели горячими огоньками яркие цветы. Люди вздыхали от жары, обмахивались носовыми платками, газетами. У продавщиц мороженого таяло в ящиках эскимо. А тут искрился на солнце крепкий льдистый снежок. Настоящий снег! Его трогали пальцами, гладили, улыбались ему. Фотолюбители снимали снег на цветную плёнку. Один художник-любитель тут же стал писать картину под названием «Летний снег». И все были рады. Всем как будто стало прохладнее.
   Подошла тётя в белой куртке, с белым ящиком на ремне через плечо, посмотрела на снег, потом на Карандаша и ахнула:
   – Где же ты его достал, такую радость? У меня мороженое тает! Лёд на базе кончился! «Ну, – думаю, – пропала. Погибнет мороженое!» Вдруг слышу, кричат: «Снег, снег!..»