Дружников Юрий. Деньги круглые

   Маша все еще кашляла. Ей хотелось сказать отцу что-нибудь приятное. Он грустный все время. Сцепление у него куда-то ведет, вот в чем беда.
   - Мне в шашлычной понравилось, - прошептала она ему на ухо.
   Он немного отошел, кивнул, подмигнул:
   - Ну и хорошо.
   - И тетя там красивая, да?.. А к маме скоро?
   Отец зыркнул на Машу и стать смотреть по сторонам.
   - Ладно! - решительно сказал он. - Поехали за рублем, а то день пустой.
   Подкатили они к стоянке возле универмага "Москва". Пассажиров было полно, и ни одного такси.
   - В Домодедово, в аэропорт! Только в аэропорт везу, - стал кричать отец, приоткрыв дверцу.
   - Вот и ладненько, что только. Как раз подходит!
   Человек в мятом черном костюме и черном галстуке сразу согласился. За всю дорогу не произнес ни единого слова, а возле аэровокзала расплатился по счетчику. Мелочь вынуть не поленился, копейки отсчитал.
   - И это все? - тихо спросил отец.
   - Чего ж еще?
   - Добавить надо за вредность производства... А то, смотри, обратно отвезу.
   Пассажир испытующе посмотрел на него и вынул из кармана удостоверение ОБХСС. По виду было ясно, что птица невысокого полета, на побегушках, но отец скис.
   - Так что? - пассажир продолжал смотреть внимательно, любуясь произведенным эффектом. - Давай к нам прокатимся, актик составим: вымогательство да еще с угрозами. И родственников возишь на служебном транспорте. Тут, в Домодедове, недалеко.
   - Да какие же угрозы? - хмуро произнес отец. - Я пошутил.
   - За такие шутки, знаешь...
   - Мы что, не свои люди?
   - Видно, не свои, раз глаз не наметан, у кого брать.
   - Ну ошибся, сосчитаемся! У тебя когда день рождения?
   - Не все ли равно?
   - Может, скоро? У меня для тебя подарок есть.
   - Другой разговор. Только это будет взятка. Да еще при свидетелях, обэхаэсник покосился на Машу, захлопнул удостоверение и спрятал в карман. Что за подарок? Я тороплюсь.
   Пришлось подняться с сиденья, пойти к багажнику и вытащить пару бутылок водки.
   - Держи, не разбей! "Столичная". Себе купил.
   - На ночь что ль запасся? - спросил клиент, ввертывая бутылки во внутренние карманы пиджака. Ладно уж, на этот раз езжай. Я сегодня добрый.
   Отец проводил его глазами и уселся за руль.
   - Скучаешь? - он завел мотор, и рукой, пахнущей маслом, похлопал дочь по щеке. - Заплатил по счетчику, и на том спасибо, верно, Маш?
   Она кивнула.
   Возле аэровокзала он съехал на стоянку, пробрался поглубже между машин, опустил щиток с надписью "Обед". Маша тихо сидела, держась за клетку, и следила глазами за отцом. Он толкался у выхода из аэровокзала, наметанным глазом отбирая подходящих клиентов. Привел одного и, усадив в машину, велел ожидать. Потом привел второго. Оба ждали молча, озираясь по сторонам. И Маша молчала. Вдруг она увидела в окошко, что отца бьют.
   Били его прямо возле выхода, у стеклянных дверей. Их трое, а он один. Маша закричала и бросилась на помощь. Клубок крутится - не поймешь, кто где. Бежать далеко, машины сплошным потоком поперек. Плача, она ухитрилась схватить отца за рукав. Но тут же ее сбили с ног, даже не заметив, как она откатилась к стене. Хорошо, что откатилась, а то бы убили и тоже не заметили.
   - Прекратите, кому говорят!
   - А ну разойдитесь!
   Клубок стали растаскивать двое милиционеров, по лени вмешиваться не собиравшихся, но построжавших, когда ребенка сбили на виду у публики. Драка иссякла. Отругиваясь и грозясь посчитаться, отец пробрался между чужими руками и ногами, получил еще удар в спину, но уже увидел дочку, стал на колени и поднял ее на руки.
   - Ты цела?
   - Цела, цела, - повторяла рыдая Маша. - А ты? Ты?
   Он принес ее в машину, усадил, и сам сел. Глянул на себя в зеркало, оторвал кусок газеты и молча стал стирать кровь с подбитой губы. Под глазом назревал подтек.
   На заднем сиденье, плотно прижатые двумя большими чемоданами, покорно ждали клиенты.
   - Что там? - спросил пассажир с "дипломатом" в руке.
   - Суки! - цедил отец. - Хотят, чтобы делился. С вас, значит, с каждого, по двадцать пять, а им отдай двадцать пять с рейса ни за что. Не то, говорят, шины будем резать. И легавые с ними заодно. Пусть застрелятся, не дам! Как жить, а?
   - Надо платить, - рассудительно высказался пассажир с "дипломатом". - Платить, а то порежут. И зубы протезные дороже своих. Такое дело: плати или убьют. Хотя для конкретного случая все одно: дал бы им двадцать пять, а за это спокойно взял бы третьего пассажира. А так не дали. Правильно я рассуждаю?
   Другой клиент, средних лет деревенский мужик, тихо сопел, забившись в угол, и на всякий случай в дебаты не вступал.
   - Машка, ты в порядке? - отец немного успокоился и повернул ключ зажигания.
   - В порядке, - неуверенно прошептала она, все еще всхлипывая и разглядывая содранные коленки.
   - Тогда поехали. Матери не говори, что драка была.
   Отец опять закурил и вышвырнул в окно пустую пачку. Маша проводила ее глазами. Пачка взмыла вверх, затрепетала в воздухе и шлепнулась на асфальт. В этот момент встречный грузовик поднял ее в воздух. Взлетев, пачка опять упала, заковыляла и тут же распласталась, придавленная другим колесом.
   По обеим сторонам шоссе замелькали желтые, облезлые деревья. Пошел дождь, зашлепал по стеклу один дворник. Другой оказался поломанным. Отец матюгнулся, а потом, поглядев на Машу, в более вежливой форме стал клеймить позором напарника Тихона, который выжимает из машины бабки, ни о чем не заботясь.
   - Небось, и сцепления не сделал, потому что на слесарях сэкономил, ворчал он. - Или ждет, чтобы я его у барыг купил.
   Пока они развозили двух пассажиров по Москве, на Таганку да на Зорге, совсем стемнело. Зато дождь прошел, только воздух остался сырым и зябким. Маша стала кашлять, мерзнуть, съежилась и положила ладошки между коленок. Отец включил печку. Снизу подул теплый воздух, стало уютно, почти как дома. Девочка заморгала часто-часто и стала смотреть на счетчик, чтобы не заснуть. Цифры прыгали, прыгали, прыгали. Люди выбирались из машины, влезали новые, мокрые. От них летели брызги, и Маша морщилась. Она сидела, вцепившись руками в сиденье, и смотрела вперед, на грязный асфальт, который убегал под машину.
   - Все! - крикнул вдруг отец, да так громко, что Маша вздрогнула.
   - Эй, довези, дяденька, чего тебе стоит!..
   - И за сотню не поеду. В парк, девочки, еду, в парк! Время вышло. Видите, ребенок совсем спит?..
   Одна из девочек наклонилась, просунулась в окошко и сипловато спросила:
   - А порошочка нету?
   - Нету, нету, - бросил он, отцепляя ее руку от дверцы и трогаясь. Этим не балуюсь. Других спроси!
   - Зубного порошочка, пап?
   - Конечно, зубного! Видала их рожи? То-то!
   Маша опять задремала, а открыла глаза на въезде в парк.
   4.
   Тут было темно, и стоял длинный хвост машин. Отбивала Андреич, протягивая из окошечка руку, брал у каждого путевку, опускал под стол, а затем вытаскивал и грохал штемпелем. Отец тоже достал свою путевку и, как все, сунул в нее деньги, чтобы ему не отметили опоздания, подумав, добавил за вопрос о Маше и сложил путевку вчетверо.
   Въехали на мойку, и отец опять вынул рубль и сунул в халат старухе-мойщице, которая включала щетки и тряпкой протирала заднее сиденье.
   - У тебе здеся чисто, блевоты нема! - сказала мойщица, но рубль взяла.
   Они опять протискивались в лабиринте машин с зелеными огнями. Возле забора отец остановился и стал раскладывать деньги из разных карманов на сиденье, бурча себе под нос:
   - Это в кассу, это слесарям, это бригадиру, это начальнику колонны...
   - А бабушке? - спросила Маша.
   Не отвечая, он прикидывал, сколько в той трети, которая пойдет от начальника колонны пополам директору таксопарка и секретарю партбюро. Директор треть своей шестой части отдаст начальнику районного ГАИ, а секретарь партбюро - секретарю райкома. А уж кому далее и какие доли, нас не касается. Там свое не прозевают.
   - Погоди-ка! - он пересчитал кассу. - Не сходится же...
   Вздохнул, закрыл глаза и, положив голову на руль, полежал.
   - Маш! - крикнул он. - Денег-то в выручке не хватает. Старика бесплатно везли, а еще?.. Видно, в драке у меня из куртки выдернули. Четвертачок дай-ка обратно!
   Она порылась в кармане платья, извлекла бумажку.
   - Так... А червончик на, Маш, спрячь...
   Вылезал он из машины медленно, долго растирал затекшую спину.
   - Пап, а дяденька, который велел Тихону звонить, хороший?
   - Чего?!
   - Тот дяденька, который со скрипом...
   Посмотрел он на нее, устало вздохнул и не стал отвечать. Только зло хлопнул дверцей и исчез между машин. Когда отец вернулся, Тихон уже сидел на сиденье, на его месте, рядом с Машей.
   - Ну и дочка у тебя, юмористка. Сколько, спрашиваю, взяли за день? Дак она мне червонец показывает. Ха!
   - День плохой, правда.
   - Хитришь, поди. У Клавки приобрел что надо? Я за твое здоровье нагребу.
   - До свидания! - вежливо сказала Маша, вылезая на холод.
   - Ха! Прощай, цыпленочек!
   Взяв дочь на руки, он понес ее, как маленькую. Хорошо, что дождь перестал. Она обняла отца и уткнулась ему в шею носом. Шея пахла шашлыком, бензином и еще чем-то сладким. Автобуса они ждали долго. К себе в Бескудниково, которое отец называл Паскудниковом, дотащились не меньше чем за час. А вышли из автобуса - у Маши застыли ноги и спать расхотелось.
   - Пробегись немного, согрейся, - во дворе отец спустил ее на землю и побренчал в кармане мелочью. - Я за углом сигарет куплю, если открыто.
   Во дворе еще повизгивали железные качели. Две девочки в темноте раскачивались, кто выше. Маша подошла к ним.
   - Я на такси целый день каталась. Думаете, нет? - она порылась в кармане.
   - У меня десять рублей есть. Настоящие. Давайте в шашлычную играть...
   Когда отец вернулся во двор, Маши уже не было. Он поднялся по лестнице, открыл своим ключом дверь и громко сказал:
   - Вот мы и дома!
   - Это еще что? - жена обнаружила в его руках клетку.
   - Попугайчик волнистый.
   - Волнистый? А говоришь, я барахольщица.
   - Это не барахло. Машка просила...
   - Ты и рад стараться! Да где она-то?
   - Разве ее нету?
   Он бросил клетку на пол и, оставив дверь открытой, побежал вниз.
   - Где шляешься?
   Радостная, она поднималась ему навстречу, облизывая языком бумажку от мороженого.
   - Наследили-то в квартире! - всплеснула руками мать и побежала в уборную за тряпкой.
   Отец швырнул фуражку в угол, под зеркало, и пятерней пригладил слежавшиеся волосы.
   - Матери деньги - забыла?
   Маша тут же вытащила мелочь.
   - И больше ничего? Ну, куда дела?..
   - Девочкам я мороженое тоже купила. Им очень хотелось.
   - А сдачи?
   - Сдачи дядя взял.
   - Какой еще дядя?
   - Большой такой, небритый.
   - Та-аак! Мужик-то уже, конечно, далеко. Но она-то! Крашеная такая, с фиолетовыми волосами? И молчала, крыса! Пошли, я ей хвост оторву.
   - Она уже заперла, пап. Нам и то не хотела продать.
   - Ладно, завтра я ей выдам! Матери только не говори!
   Вошла мать и начала вытирать пол у них под ногами.
   - О чем шепчетесь?
   - Да вот, деньжат тебе привезли, чтобы утром перебиться. Завтра в парке аванс...
   - Наконец-то сообразил, - удовлетворенно сказала мать. - Можешь ведь заработать, когда хочешь. Все люди как люди, а ты?
   Пошарив в кармане и подмигнув Машке, отец, как фокусник, вынул пару мятых червонцев. Потом, подумав, добавил к ним из другого кармана пятерку. Мать обтерла ладонь о халат, разгладила банкноты и подняла на отца глаза.
   - И за это ты пахал целый день? - она хотела прибавить еще что-то, обидное, но сдержалась. - Что это у тебя под глазом?
   - Подрался.
   - Уж не в Домодедове ли опять? Не езди ты туда! Глаз чуть не выбили.
   Он промолчал. Мать спрятала деньги в карман, смахнула с отцовского лба капли дождя.
   - Зарплату сам завтра принесешь. Саньку посылать не буду.
   В дверь позвонили. Вошла соседка Евдокия, проводница поезда "Москва Берлин". Евдокия привозила острый дефицит, а мать ей помогала сбывать: ездила по городу, сдавая вещи в комиссионки.
   - Урожай собрала? - спросила Евдокия. - Давай!
   - Сегодня ж воскресенье! - удивился отец.
   - Конец месяца, - пояснила она. - Комки для плана открыты.
   Мать принесла сумочку и вслух отсчитала двести двадцать пять рублей. Полста Евдокия шикарным жестом вернула матери обратно, за труды.
   - Зайди потом, - довольная Евдокия упрятала деньги в лифчик. - У меня кой-что еще есть в наличии. Только не сегодня: хахаль у меня нежданно сыскался. Сегодня причалит.
   Нагловато подмигнув Маше, она исчезла.
   - Сколько ты у нее заначила? - спросил отец, когда дверь за Евдокией закрылась.
   - Она ж квитанции проверить может. Но я одно ее платье узбекам на рынке спустила. Шестьдесят себе.
   - Вот! И все жалуешься...
   - А что ж - на тебя рассчитывать?
   - У Евдокии хахаль новый, - сказала Маша. - Участковый, младший лейтенант. У него жена была да сплыла.
   - Все-то знаешь! - проворчала мать.
   - Евдокия же сама во дворе хвалилась. А мы с папкой, знаешь, где были? В шашлычной! Там соленый огурец дают, шикарный. Санька дома?
   - Дома, дома. Где ж ему еще быть...
   - Он попугая видел?
   Клетку Санька вынес на кухню и поставил на стол. Попугай спал, поджав под себя одну ногу и зажмурившись. Санька опустился на колени перед табуреткой и наклеивал в альбом марки, ловко смазывая их языком.
   - Видала? - он показал на только что вынутые из конверта. - Сегодня приобрел. Бабушка мне за четверку по физике деньжат дала. И у меня свои еще были...
   Маша тоже опустилась на колени. Вот так марки! Большие, яркие, и на них звери. Таких даже в зоопарке не увидишь. Санька собирал марки со зверями, и Маша со зверями.
   - Иностранные?
   - А как же! Вот эти одинаковые, - ткнул пальцем Санька. - Хотел в классе продать, но никто не раскошелился. Если хошь, бери.
   Она сразу сгребла три марки.
   - Ты мне за шесть штук была должна, - оставшиеся марки Санька засунул в конверт. - Теперь, значит, за девять.
   - А где ж я возьму?
   - Где? Накопи денег и отдашь. У матери возьмешь на мороженое, так ты сливочное не покупай. Купи молочное, и останется. Поняла?
   - Ясно! Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и останется. А попугай у нас будет на кухне жить, да?
   Все-таки глаза слипаются. Отец уже лежит на диване, тоже вот-вот заснет. Маша молча подходит к матери и просовывает ладошку в ее ладонь. Мать все понимает. Она ведет дочь сначала в ванную, подмывает ее, потом волочит в комнату. Раздевает, набрасывает на худенькое тельце ночную рубашку с розовыми цветами. Ставит рядом с буфетом раскладушку, укладывает Машу, укрывает одеялом, многозначительно взглянув на отца.
   - Измучил ты ее вконец, - шепчет мать, на этот раз совсем не сердито.
   До Маши сквозь сон едва долетают эти слова. Папа все-таки очень хороший: целый день катал ее на машине. Только на животе вечером не покатались. И официантка Лида хорошая: такой замечательный соленый огурец ели. Мама тоже хорошая. И попугай в клетке отличный. И Санька просто замечательный. Марки купил себе и три штуки мне продал. А деньги такие круглые-круглые. Берешь на сливочное, покупаешь молочное, и оста...
   1969.