Дрыжак Владимир. Ведро лягушек

   - Один, вторую телекамеру только вчера привезли... Это что? В шахматы играют?.. - бормочет Курицин.
   - Не совсем так, Лебедев набирает текст этюда.
   - Какого этюда?
   - Шахматного этюда.
   - Ах, вот оно что!
   Лебедев спокойно сидит в стороне. Его, кажется, все это не сильно волнует.
   - Ну, пусть это шахматный этюд. И что из этого следует?
   - Из этого следует, что событие, изображенное на картинке, произошло позавчера и не ранее шести вечера, когда стали продавать "Вечорку".
   - Ага! Так он взял этюд из газеты! Но может быть, он его раньше знал?
   - Это совершенно невероятно.
   - Почему?
   - Потому что автор этюда - я.
   - Вы?
   - Я.
   Немая гоголевская сцена.
   - Господи! - восклицает Лиегис. - Неужели вы, Алексей Дмитриевич, заниметесь подобной ерундой.
   - Есть такой грех, - Голубин смущенно улыбается и поглаживает седой пушок на голове.
   - А я вашей фамилии не видел под позицией, - вдруг нарушает молчание Лебедев. - Там какой-то иностранец, кажется, Гарда.
   - Правильно, дружок! Гарде - шах ферзю - мой псевдоним.
   Вот тебе и раз! Кто бы мог подумать, наш уважаемый Алексей Дмитриевич - и на тебе, шахматный композитор.
   Да-а-а, Алексей Дмитриевич - это эпоха. В институте он появился, когда меня тут и в помине не было, и представить без него институт совершенно невозможно. Этот маленький незаметный человек за свою жизнь наделал столько, что хватит и на иных десятерых. Куда ни сунусь - везде натыкаюсь на его работы. Сотни статей, три монографии по теории алгоритмов, докторскую не защищал, а получил степень по совокупности работ. Ни разу не слышал, чтобы он гденибудь выступал, но ссылаются на него везде и всюду. Удивительная личность я бы сказал, реликт эпохи титанов математики! А в жизни это добрейший и милейший человек. Его тактичность чудовищна и вошла среди сотрудников в поговорку. Своих аспирантов (а их у него не меньше трех каждый год) именует коллегами и поит чаем за свой счет. Кстати, он был научным руководителем Лебедева и, если мне не изменяет память, это единственный случай, когда его аспирант не защитился... Хм!..
   - А вы, Алексей Дмитриевич, не путаете? - произносит Лиегис. - Это точно ваш этюд?
   - Как же, батенька, я могу перепутать, если составлял его целый год. Тут уж, извините...
   - А скажите, - Лиегис поворачивается к Лебедеву, - вы хорошо играете в шахматы?
   - Первый разряд. Был. - Лебедев выпячивает нижнюю губу, раздумывая о чем-то своем. Потом как бы стряхивает оцепенение. - Вы, Константин Эдуардович, подозреваете, что я украл у Алексея Дмитриевича его шахматный шедевр. Спешу вас разочаровать - я и в мыслях не держал, что у него может быть такое хобби.
   - Но вы контактируете? - Лиегис выглядит слегка пристыженным.
   - Да. Он живет одиноко, и я иногда к нему наведываюсь... Дело-то вот в чем. В тот день я действительно по пути на работу купил "Вечорку" и обнаружил там эту композицию. Она мне понравилась. И уже здесь, в пультовой, когда запустил свой рабочую программу, я решил немного развеяться. У нас на ВЦ существует нелегальная шахматная программа, причем она позволяет начать игру из любой позиции. Я ее вызвал, и, судя по всему, на этом рисунке изображен момент ввода текста этюда.
   - Ага! - торжествующе восклицает Лиегис. - Вот вам и разгадка!
   - Не вижу никакой разгадки, - говорит Богомолов. - Кем созданы эти рисунки? Кстати, а это точно, что они появились в пол-одиннадцатого?
   - Во всяком случае утром следующего дня я держал их в руках, - говорит Дорофеев.
   - Следовательно, в течение двенадцати часов максимум, кто-то затолкал эти изображения в машину. Сфотографировал, разграфил, закодировал и ввел. Извините, но даже если мы все сядем за пульты, нам это не удастся!
   - Если сделать заготовки заранее - удастся! - Лиегис торжествует.
   - А коллаж? Вы умеете делать коллажи? - интересуется Нестеренко.
   - Полагаю, что вы, Алексей Иванович, недооцениваете творческий потенциал наших сотрудников. Они и не на то способны!.. Я, разумеется, не имею в виду здесь присутствующих... Вспомните Монну Лизу! Ее лик состряпали всего из шести символов: пробелов, точек, запятых, двоеточий, буквы "Н" и буквы "Ж"! Я был потрясен!
   - Монну Лизу мы делали неделю, - произносит Голубин с улыбкой. - А на коллаже, как фрагмент, решение моего этюда.
   - Где?!
   - Извольте взглянуть.
   Все как-то приутихли. Нестеренко дымит во всю мочь, но никто его не подвергнул осуждению. Похоже, что дело принимает серьезный оборот. Молчание нарушает Дорофеев.
   - Скажите, Сергей Дмитриевич, когда вы сидели в пультовой, телекамера была включена?
   Лебедев резко вскидывает голову, а потом расплывается в улыбке. Кажется они друг друга поняли.
   - Да. Но мы ее не включали.
   - Так что же вы нам тут головы морочите? - гремит Лиегис. - А вы, товарищ Курицын, сидите здесь - воды в рот набрали! Это ваша телекамера?
   - Наша, - лепечет бедный Курицын.
   - Почему же вы ее не обесточиваете в конце рабочего дня?
   - Я.., я обращу внимание... Больше этого не повторится.
   - Безобразие!.. Так вот, товарищ Богомолов, ввод осуществлялся через телекамеру. Они там вместо того, чтобы образы распознавать, занимались моментальной фотографией.
   - Вы ошибаетесь, - Голубин протягивает Лиегису рисунок.
   - Что?.. Зачем?!
   - Посмотрите внимательно. В пультовой стоит только одно устройство ввода изображений и его можно обнаружить на этом рисунке.
   - Ну и что?
   - Телекамера не может ввести свое собственное изображение.
   - Где?.. Ах, ты черт, действительно!
   - К тому же ракурс изображения таков, что снимать необходимо было из соседнего зала через капитальную стену, добавляет Павлов.
   Ну и ну! Совершенно неожиданно мне приходит в голову, что во всех этих рисунках есть определенная система. Все вместе они совершенно отчетливо показывают, что их быть не должно. А они существуют, и, следовательно, их кто-то сделал. Но кто?
   - Это заговор. Диверсия, - убежденно произносит Лиегис. Кто-то нас дурачит.
   - Да и притом так ловко, что мы все - взрослые опытные люди, руководители больших коллективов - демонстрируем свою полную некомпетентность, - насмешливо поддакивает Богомолов.
   - Ну знаете ли, Денис Давыдович, за такие шутки надо уши обрывать! Констатирую, что с моей подачи заварилась слишком крутая каша. И теперь надо ее как-то расхлебывать.
   Кстати, что это там пишет наш уважаемый ученый секретарь?
   - Товарищ Моторин, а что вы там пишете?
   - Как что? Протокол заседания.
   Он что, с ума сошел?
   - А вам не пришло в голову, что заседание уже закончилось?
   - Но ведь вы не объявили конец.
   Лиегис тут же возбуждается.
   - Протокол? Вы заносите в протокол все наши бредни? Да вы с ума сошли!.. Кстати, Андрей Иванович, а с чьей подачи данный вопрос оказался в повестке дня?
   - С моей, Константин Эдуардович, - отвечаю ему в тон.
   - Ну и глупо. Надо было сперва обсудить в кулуарах.
   Злюсь.
   - В кулуарах, в будуарах!.. Тебе не кажется, что скоро вся наука будет делаться в кулуарах?
   - По-твоему, лучше, если завтра весь институт встанет на уши?
   Дорофеев внимательно смотрит на нас обоих.
   - Это я настоял на том, чтобы вынести данный вопрос на обсуждение ученого совета. И знаете для чего? Для того, чтобы эта история не превратилась в легенду, а стала научным фактом.
   Лиегис фыркает.
   - Теперь она даже запротоколирована...
   - Нет, Константин Эдуардович, - вдруг произносит Моторин, - я, разумеется, не записал в протокол ни слова. У меня есть вопрос к товарищу Дорофееву. Скажите, Николай Евгеньевич, а зачем вам лично так необходимо было вынести эти рисунки на обсуждение ученого совета? Ведь вы к этой истории непричастны, - и бросает многозначительный взгляд в сторону Лиегиса.
   А этот Моторин-то - гусь! Я уже не впервые замечаю, что он при любом удобном случае пытается дискредитировать Дорофеева в моих глазах. И на тебе - прямой выпад. А ведь очень удобный случай...
   Дорофеев бледнеет. Лиегис морщится, как от зубной боли ему неприятно, и эта реакция сбивает Моторина с толку. Он, кажется, надеялся, что Костя его поддержит. Дурак. Костя, разумеется, оберегает свое реноме замдиректора по науке, но не настолько, чтобы поддерживать конъюнктурщиков.
   Надо как-то сгладить остроту момента. Интонации - только официальные!
   - Сергей Дмитриевич, вы, кажется, говорили мне, что в те полтора часа система выводила какие-то файлы на магнитную ленту.
   Заодно даю понять Моторину и Лиегису, что беру на себя часть ответственности за вынесение вопроса на обсуждение.
   - Да, если товарищ Никешкин меня правильно информировал.
   Все, теперь мне следует полностью взять инициативу на себя.
   - Товарищ Лебедев, будьте добры, сядьте поближе... Скажите, выводилась ли какая-либо информация на магнитную ленту в процессе аварийного функционирования системы?
   Лебедев молчит.
   - Мы ждем ответа.
   Дорофеев смотрит в пол и кривит губы.
   - Да, выводилась, - наконец выдавливает из себя Лебедев.
   - Где эта лента сейчас?
   - На стеллаже. Но, к сожалению, на ней ничего нет. Вернее нет той информации, которая выводилась позавчера.
   - Вот как. И куда же она делась?
   - Андрей Иванович, - Лебедев умоляюще поднимает глаза, я - идиот! Понимаете, это была лента с резервной копией системного диска. Машина ее испортила, я испугался скандала и сразу после того, как машина остановилась, перезапустил систему и вывел на эту ленту системный диск... У меня и так последнее время одни неприятности, а тут... В общем, идиот!
   Так вот она, разгадка загадочного поведения Лебедева!
   - И вы сказали об этом Дорофееву только сегодня утром?
   - Да. Мало того, я попросил его отдать мне рисунки, либо их уничтожить.
   - Почему?
   - Да потому, что никаких доказательств того, что эти рисунки не состряпаны мной, у меня нет! Была бы лента ладно. А рисунки - это ерунда.
   - Но теперь-то выяснилось, что не ерунда.
   - Выяснилось, что я решаю этюды в рабочее время, да еще с привлечением подпольных шахматных программ.
   - Но вы-то сами как оцениваете происшествие?
   - Не знаю... Работали три программы: моя, Никешкина и шахматная. На экране, естественно, была доска. Каким образом вывелись рисунки, я понятия не имею! Может быть в памяти осталось что-то от распознавателей образов из команды Геннадия Ивановича... Все это как-то скрестилось...
   - У нас все вытирают за собой! - стонет Курицын.
   Испугался, что интеллект ляжет пятном на его репутацию...
   - Так, - делаю решительное лицо и кладу ладонь на стол. Вот что: через пятнадцать минут кассета с той магнитной лентой должна лежать здесь. Возможно, есть способ восстановления старых записей. Вы меня поняли?
   Лебедева будто волной смыло.
   - Картинки прошу собрать и передать мне... Все?
   - Шесть штук, - Дорофеев протягивает стопку.
   - Вот и отлично. Ну, что же, коллеги, пора закругляться. Время - к десяти, да и, если говорить честно, мы не очень готовы обсуждать вопрос на содержательном уровне. Однако, имеется аспект, который нуждается в немедленном обсуждении. Как известно, ученый совет является, так сказать, законодательным органом института, и от того, какую позицию мы займем, многое зависит. Мы должны выработать некую линию поведения. Шила в мешке не утаишь, и стараниями товарища Никешкина происшествие непременно станет, если уже не стало, достоянием гласности. Но дело даже не в этом. Дело в том, достаточно ли у нас оснований, чтобы обсуждать вопрос серьезно, то есть считать, что данное происшествие имеет то или иное научное значение. Если да, то необходимо предпринимать какие-то усилия для изучения феномена, а если нет.., то нет. Но если все-таки да, то решение нужно принимать сейчас. Какие будут мнения?
   Первым откликается Дорофеев:
   - Как я понял, в случае положительного решения мы предпримем некие коллективные усилия?
   - Совершенно справедливо.
   - А если нет?
   Я улыбаюсь:
   - Тогда каждый будет действовать в соответствии со своими представлениями о научной этике.
   - Но рисунки останутся у вас?
   Вот упрямый черт!
   - Мы померяемся представлениями - у кого они больше, тот и возьмет себе рисунки.
   - Угу.., - Лиегис задумчиво теребит кончик носа, - ну и ну-у... Вот вам аналогичный случай: вчера мой внук принес домой полведра лягушек и на вопрос "зачем?" ответил, что собирается проводить научные опыты. Я его похвалил и только потом удивился: где в центре города он добыл такое количество лягушек? Спросил, а он говорит, что в подвале нашего дома... Я не поверил, полез в подвал, а там, действительно, этих лягушек - тьма!.. Так вот, наука - это хорошо, но сначала объясните, откуда в подвале лягушки? Лягушки живут в болоте!
   - А в твоем подвале нет болота? - интересуется Нестеренко.
   - Болота там нет, но, в общем сыровато, и комары летают тучами.
   Базар! Прекращаю:
   - Вы это к чему, Константин Эдуардович?
   - Да так, к слову пришлось.., - он мотает головой. Бр-р-р! Полведра!.. - поворачивается к Лебедеву. - Скажите, а раньше кто-нибудь пробовал рисовать картинки на графопостроителе? Лебедев? Только честно.
   - Я - честно, а вы мне - выговор.
   - Да нет, ну что вы! Слово кабальеро!
   - Это меняет дело. Примерно год назад мы нарисовали портрет Хеменгуэя.
   - И как, хорошо получилось? - очень живо осведомился Лиегис. - Портретное сходство было?
   - Было, но не очень. На этих рисунках гораздо лучше.
   - Хм!..
   - Константин Эдуардович, меня не покидает ощущение, что вы кого-то подозреваете в аморальном поступке.
   - А что прикажете делать? В чудеса не верю.
   - Но лягушки-то в подвале действительно были - этого ты не станешь отрицать? - говорит Нестеренко.
   - Да, были! Я видел их собственными глазами. А здесь нет. Покажите мне подвал, откуда взялись эти "лягушки", - он делает жест на стопку рисунков.
   - А если Лебедев даст торжественнее клятву, что не причастен к созданию Данных м-м-м...
   - В науке клятвы ничего не значат. Мне нужны доказательства. Пусть этюд, пусть все остальное, но объективно у него было три часа времени, а за три часа можно ого-го!...
   Замечаю движение руки Голубина, как будто он собрался что-то сказать, а потом передумал.
   - Алексей Дмитриевич, а вы что думаете по этому поводу?
   - Вы знаете, мне кажется... Можно еще раз взглянуть?.. Там, знаете ли, позиция...
   Передаю рисунки Голубину. Лиегис смотрит на него, как удав на кролика. Алексей Дмитриевич медленно перекладывает рисунки, вертит так и сяк, наконец, останавливается на одном.
   - Вот, извольте взглянуть.
   На рисунке изображен все тот же Лебедев, склонившийся над шахматной доской.
   Лебедев подскакивает.
   - Черт, как же я раньше не обратил внимание! Откуда доска!? Вот, Константин Эдуардович, откуда в пультовой доска?!
   - А вы ее туда принесли! - парирует Лиегис небрежно. Нет, Сергей Дмитриевич, я этого не утверждаю, разумеется. А просто хочу сказать, что не вижу в этом ничего сверхъестественного. В каждой лаборатории есть любители, блиц гоняют повсеместно... Там, кстати, часов нет?
   - Лебедев играет блиц партию с компьютером - эпохальное событие! - замечает Богомолов ехидно. - Договорились мы тут до чертиков.
   - Коллеги, я, собственно, не это имел в виду...
   Замечаю, что у Голубина трясутся руки. Сколько же ему лет, интересно? Ба, да он взволнован!
   - ...Обратите внимание, коллеги, - Голубин приподнимается, возбужденно тычет пальцем в рисунок, случайно задевает локтем очки на лице Богомолова, и они съезжают набок. Заметив, что Алексей Дмитриевич совершенно тушуется, пробует помочь Богомолову водрузить очки на место, а тот пытается увернуться...
   - Алексей Дмитриевич, - говорю как можно мягче, оставьте в покое Дениса Давидовича, он сам справится.
   - Справится?.. Ах, да, извините, голубчик, я так разволновался... Богомолов снимает очки, прячет их в карман, близоруко щурится и улыбается.
   - Я вам помешал, Алексей Дмитриевич, продолжайте, мы вас слушаем.
   - Ах, да! Вот ведь какая штука!.. Господи ты боже мой, ведь сто раз стояла на доске, а я не заметил... Ведь ничья, чистая ничья!
   Все повскакали с мест, сгрудились вокруг Голубина, а он, бедняга, даже с лица сошел. Как бы его... Только инфаркта здесь не хватает!
   - Алексей Дмитриевич, бога ради, не волнуйтесь вы так. Объясните нам, будьте любезны, что там у вас стряслось. Прямо свет клином сошелся на этой позиции.
   Голубин смотрит на меня словно я сморозил бог весть какую глупость. Наверное, сам Христос не испытал столь тяжких страданий.
   - Ну что? Что произошло?! Товарищи, успокойтесь! Сядьте по местам... Все. Слушаем Алексея Дмитриевича!
   Он протягивает мне лист, тыча пальцем в изображение шахматной доски.
   - Вы видите? Видите эту пешку?!
   - Вижу, вижу... Черная пешка.., кажется здесь мат на доске.
   - Да не мат, вы понимаете, не мат! Пешка берется на проходе, и - ничья.
   - Дх, вот оно что?! Действительно, шах пешкой с пятой горизонтали.., а почему вы решили, что она сделала ход на два поля? Может быть на одно?
   - Да нет же! Ведь тогда она могла взять ладью, а этого никак не могло случиться... Что вы мне тут голову морочите, я вам говорю, что она продвинулась на два поля - кто этюд составил: вы или я!?
   - Ну, разумеется вы.
   - Вот! А теперь - ничья. Этюд опровергнут!
   - Неужели стоит так волноваться из-за этого. И потом, может быть никто этого и не заметит.
   - Что я вам халтурщик какой-нибудь! Да ведь вы ничего не поняли, батенька мой. Бес с ним, с этюдом, но эта позиция возникает из исходной после двадцать шестого хода - вы понимаете?! Я занимался этюдом целый год и не увидел этой позиции, а кто-то за четыре часа нашел ее и увидел опровержение. Это совершенно невероятно, просто немыслимо! Это за пределами человеческих возможностей - спросите кого угодно, любого гроссмейстера... Нефорсированный побочный вариант с очевидным преимуществом у белых.
   Я, конечно, небольшой специалист в области шахмат, но даже мне известно, что эндшпильные позиции очень трудно считать и даже выдающиеся мастера углубляются максимум на десять - пятнадцать ходов. А тут - двадцать шесть!
   Все в полной растерянности смотрят мне в рот, а что тут скажешь!
   Следующие полчаса ученый совет с вернувшимся Лебедевым во главе углубляется в варианты Голубинского этюда. Результаты неутешительны. Да, позиция на рисунке возникала после двадцать шестого хода белых и опровергала этюд.
   Когда этот факт доходит до сознания моих коллег; устанавливается странное молчание. Все сидят с чинным видом, переглядываются и свои мнения держат при себе. А скорее всего, никаких мнений нет вовсе. Какие уж тут мнения!
   - Так какие будут мнения, господа хорощие?
   Я знаю, что они сейчас думают. Против фактов не попрешь, а факты свидетельствуют об одном: в тот вечер в утробе компьютера родилось нечто, обладающее художественным восприятием, творческим воображением и умеющее вдобавок рассчитывать шахматные варианты на чудовищную глубину. И все это - не шутка, потому что вряд ли Лебедев решился бы дурачить весь ученый совет в течение целого вечера, а что касается Голубина, то подобное в его исполнении просто невозможно представить! Значит.., но вот тут-то каждый из них все-таки не решается сделать последний шаг. Что-то мешает. Что же? Вот именно!.. Им мешает их собственное общественное положение. Все они - серьезные взрослые люди, руководители коллективов, привыкшие ответственно подходить к принятию решений, взвешивать все "за" и "против", оценивать последствия любого своего шага. Вряд ли среди них найдется хоть один мальчик, который первым решится сказать: "А король-то - голый!" Даже себе самому не решится. А что же я? Неужели и я не решусь? Ведь это открытие колоссального масштаба, возможно даже беспрецедентное в истории человечества. Искусственный разум - вот что это такое, если смотреть фактам в лицо.
   Страшно даже подумать! В конце концов я - обычная среднестатистическая общественная единица, и чего стоят все мои чины, звания, самомнение и самолюбие по сравнению с вечными проблемами, одна из которых теперь может быть разрешена... Кажется. Все-таки "кажется"! Старый дурень, очнись! Вечность - бесконечность - изыди, сатана! Плюнь и разотри... И кляни себя до конца дней своих за малодушие...
   - Коллеги, возможно, я заблуждаюсь, но в свете последних событий факт возникновения некоей новой формы разума считаю самоочевидным, - неожиданно для самого себя говорю я.
   - Что вы этим хотите сказать? - подозрительным тоном осведомляется Лиегис.
   - То, что мы имеем дело с плодами деятельности разумного существа. Вернее, скажем так, - квазиразумного.
   - Ну, знаете ли!.. При всем моем к вам уважении....
   - У вас, Константин Эдуардович, имеется иное логическое объяснение феномена?
   - Подобного же рода? Да хоть целая дюжина!
   - Весьма любопытно. Хотя бы одно для примера, если вас не затруднит.
   - Ничуть! Скажем так: Господь Бог существует, равно как и сатана. Вот последний в соответствии со своими прерогативами строит нам козни. Ну, как?
   Я не удостаиваю его ответом. Реплика Лиегиса несколько разряжает обстановку, все задвигались, закалякали и принялись снова разглядывать рисунки. На лице Рашидова читаю выражение отчаянья. Он человек практический, причем равноудален как от шахмат, так и от проблем искусственного интеллекта. А время между тем приближается к одиннадцати.
   - А в самом деле, - вдруг восклицает Богомолов, - почему бы и нет. Давайте пофантазируем...
   - Давайте, давайте, - Нестеренко поднимается и идет к форточке, разминая по дороге очередную папиросу. - Моя версия такова: случайный сбой в компьютере инициировал появление на программном уровне зародыш искусственного интеллекта. В процессе развития он играл, и, пожалуйста, рисунки.
   - Ну, конечно, грудной младенец во плоти из битов и байтов, эдакий файл-вундеркинд.., - поддакивает Лиегис. - В промежутках между расчетами вариантов балуется рисованием.
   В моей голове вдруг мелькает мысль.
   - Сергей Дмитриевич, - обращаюсь к Лебедеву, - скажите, а раньше, во время ваших ночных бдений, вы не замечали никаких странностей в поведении вычислительной системы?
   - Н-нет... А вы знаете, Андрей Иванович, ведь замечал. Вы хотите сказать...
   - Что?! - взрывается Лиегис. - Что там еще стряслось?
   Лебедев потирает руки и что-то бормочет себе под нос:
   - Неужели... И ведь как бездарно!.. Черт! С ума сойти можно!.. Месяц назад кто-то подменил мой файл, точнее... Это собственно был текст программы и я обнаружил, что кто-то снабдил его подробными комментариями. Спрашивал - никто не признался. С юмором комментарий, я решил - шутка.
   Лиегис вдруг сделался необычайно серьезен и официален. Он обводит всех взглядом и кладет раскрытую ладонь на стопку рисунков:
   - Ну, хватит, достаточно! Пора, так сказать, подбить бабки. Итак, примем в качестве рабочей гипотезы мнение директора института, а именно: у нас в институте завелась разумная программа. Блестяще! Спрашивается, что мы в связи с этим, можем предпринять? Аспекты. Первое - где она базируется и жива ли на данный момент - никто не знает. Второе - каким образом, даже при условии обнаружения, ее вызывать к жизни - никто не знает. Третье - феномен невоспроизводим, по крайней мере, вероятность этого отличается от нуля где-нибудь в тридцатом знаке. Или у товарища Лебедева есть другие, более оптимистичные оценки? Нет? Прелестно! И ко всему прочему, практическая ценность явления подобного рода весьма сомнительна.
   - Ты о чем. Костя! - Богомолов вскакивает со стула. Господи, если данная гипотеза верна хотя бы на пол-процента - это переворот в кибернетике... Да что там - это вообще!.. Неужели ты не понимаешь!?
   - Представь себе - не понимаю. Зато я очень хорошо представляю себе во что все это может вылиться, если факты предать гласности. Завтра же весь институт плюнет на свои планы и кинется на поиски белого тезиса, абсолюта, Философского камня и... не знаю чего еще! Образуется Содом и Гоморра или новый Вавилон.
   - Стало быть, ты предлагаешь сокрыть все это от научной общественности?
   Лиегис фыркает:
   - А что предлагается? Послать статеечку в журнал "Техническая кибернетика" или в "Математический ежегодник"? Собрать по этому поводу конференцию и демонстрировать там эти рисунки? Или гроссмейстеров созвать на предмет анализа позиции после двадцать шестого хода белыми?.. Смех!
   - Да опомнись, что ты городишь! - Богомолов просто кипит. - Ну, представь - Ньютон открыл закон Всемирного тяготения и сунул его под сукно.
   - Кстати, а какая практическая польза от закона Всемирного тяготения? - замечает Дорофеев. - И кстати, не исключено, что подобные явления могут произойти и в других местах, а мы узнаем о них из "Математического ежегодника" что вы тогда скажете?
   - Чушь - вот что скажу! Кибернетика - это математическая дисциплина, в ней нет места для спекуляций и дешевых сенсаций. Опишите, формализуйте, докажите - вот тогда и будем разбираться.
   - Да нет, Костя, сначала надо бы разобраться, а потом описывать и формализовывать, - вмешиваюсь я. - Об этом, собственно, и речь. Вопрос как раз в том, будем мы разбираться, или нет.
   - Ага, значит втихушку... Извини. Что, организуем подпольную лабораторию? Вот товарищ Богомолов ее и возглавит, а Дорофеева назначим заместителем. Пусть этюды в телекамеру рассматривает!.. Я вам сейчас кучу методик предложу, например, берем генератор случайных чисел, получаем ряд и интерпретируем как набор машинных команд. Или заведем виварий, рассадим обезьян у пультов - пусть программы набирают. Параллельно будем проверять, не набрала ли какая-нибудь из них Большую Британскую энциклопедию.
   - Почему Британскую? У нас своя есть.
   - Есть-то есть, да, вишь, программы все пишутся на языках с латинским алфавитом. Так что отечественной не получится...
   Все. Теперь Лиегиса не остановишь. Теперь - понеслась душа в рай!..
   Стучу ладонью по столу.
   - Товарищи-и! Пора кончать дискуссию - двенадцатый час. Есть у когонибудь конкретные предложения? Только, повторяю, кон-крет-ны-е.
   Все молчат, смущенно переглядываясь.
   - Нет?.. Тогда у меня есть. Предлагаю следующую программу. Первое: назначить следующее заседание через две недели. Обсуждаемый вопрос включить в повестку дня. Второе: поручить товарищу Дорофееву тщательно разобраться с фактическим материалом и предложить рабочую гипотезу
   Для этого под его руководством создать оперативную группу в составе Лебедева, Никешкина и Алексея Дмитриевича Голубина. Группа должна представить ученому Совету отчет о проделанной работе и проект публикации в один из центральных журналов по профилю кибернетики. Куда именно и каков будет состав авторов - решим позднее. Все. Есть вопросы или дополнения?
   Моторин поднимает руку:
   - У меня вопрос. Почему руководителем не назначается товарищ Голубин, как старший по возрасту и более опытный?
   Ага! Ответственность я взял на себя - теперь проблем нет и можно даже попытаться разделить шкуру медведя.
   - Я снимаю, как старший и более опытный, свою кандидатуру, - произносит Голубин.
   Спасибо тебе, Алексей Дмитриевич!
   - Еще вопросы?.. Нет?.. Голосуем.
   Лиегис воздерживается, остальные - за.
   - Тогда будем считать заседание оконченным.
   Демонстративно встаю, беру со стола рисунки и бобину, прячу в сейф. Все тоже поднимаются, задвигают стулья, топчутся на месте, переговариваются, но никто не уходит, даже Рашидов, хотя, думаю, его дела совсем плохи.
   - Константин Эдуардович, вы не могли бы меня подбросить домой?
   У Лиегиса личный автомобиль марки "Жигули", красной масти, а у меня старый "Москвич" стоит в гараже без распредвала и еще чего-то там.
   - Буду только рад доставить вам удовольствие.
   Кажется, лед тронулся. Кабинет пустеет, выхожу в приемную, одеваю пальто. Дверь зам директора по науке напротив. Выхожу в коридор, спускаюсь по лестнице - на вахте какой-то мальчишка, наверное, студент на полставки.
   А может пойти в машзал? Вдруг да... Глупости!
   Лиегис догоняет в фойе.
   Выходим на улицу - мороз. Хорошо!
   Машина промерзла. Костя прогревает мотор, включает печку. Наконец трогает. Едем некоторое время молча. Повороты... Хочется спать. Или есть - не разберу.
   - Слушай, Андрей, - наконец не выдерживает он, - не понимаю я тебя. Неужели ты всерьез допускаешь... Не понимаю!
   Я молчу.
   - Уснул ты что-ли?!
   - Почти. Слишком мягко водишь.
   - А все-таки?
   - Костя, ты умный мужик, и знаешь столько же, сколько и я.
   - Меня интересует твоя позиция.
   - А какую бы ты занял позицию на моем месте?
   - Я бы?.. Да я бы Дорофеева и на пушечный выстрел не подпустил к ученому совету!
   - Вообще? Или до некоторых пор?
   - До тех пор, пока...
   Лиегис умолкает. О чем он сейчас думает - не знаю.
   Потом говорит задумчиво:
   - А может быть ты и прав... Парадокс! Всю жизнь положили на то, чтобы приобрести право принимать решения, а когда это право завоевано, боимся их принимать... Ну, я то боюсь - это определенно, хотя по шее дадут сильнее тебе.
   Мне становится совсем весело.
   - Дадут! И еще как дадут! Но самое интересное, что директором назначат тебя, а я, пользуясь твоей протекцией, выбью себе лабораторию и буду заниматься подобной тематикой.
   - Да ну тебя к черту, вечно ты!..
   - Стохастическое программирование - голубая мечта моего детства.
   - Врешь ты все - знаем мы вас таких. В гении хочешь - да? Дудки. Все хотят в великие ученые, и никто не хочет в великие администраторы. Первых ставят на постаменты, а вторым... Общество - это организация, но общественность этого-то понимать и не хочет...
   Что-то он там еще бурчит про общественность, но я уже не слышу. Засыпаю. И уже когда Костя выпихивает меня возле подъезда с теплого удобного сиденья, сознание опять включается.
   - Давай вылазь, академик. Расселся тут... А знаешь, наверное ты прав. Надо быть редким кретином, чтобы, получив яблоком по башке, не сделать надлежащих выводов... А ты спрятал все в сейф?
   - В сейф.
   - Ну, добро! - говорит он успокоенно и уезжает.
   Красноярск-26 1986