Страница:
– А почему ты считаешь, что убийца был не один? – спросил с набитым ртом Олег.
– Да потому что трудно себе представить, чтобы один мужчина (надеюсь, ты не думаешь, что это все проделала женщина?) справился сразу с двумя женщинами. Вот смотри… – Она достала блокнот и быстро набросала схему расположения кабинок в туалете библиотеки. – Смотри, они заходят одновременно, это уж точно… Запираются в кабинках… Стоп. Надо вернуться в библиотеку и проверить, нет ли снаружи шпингалетов, при помощи которых можно было запереть их, чтобы по очереди удушить… Кроме того, надо бы спросить, не слышал ли кто вчера вечером шума, доносящегося из туалета…
– Там вокруг отдел книгохранения, это огромные книжные залы, и вокруг – ни одной души… Но ведь твои знакомые же всех опросили… Может, кто-то что-то и слышал. Позвони и спроси.
– Да-да, я так и сделаю… И еще. Обрати внимание: на улице холодно, мать и дочь должны были быть тепло одеты и при зонтах… А ведь они были в платьях… Я слышала, как Манджинян разговаривал с гардеробщицей, дежурившей вчера вечером внизу, в подвале, ведь именно там находится гардероб… Она сказала, что у нее не осталось ни одного пальто или плаща. А мать и дочь она вообще не помнит… Но она старая женщина, у нее может быть склероз… Хотя если бы пальто остались, то они бы так и висели на вешалке. Значит, убийца как-то отвлек гардеробщицу, вызвал ее, к примеру, к телефону, а сам быстро взял пальто и спрятал их в надежном месте… Вот только где? Они либо где-нибудь в библиотеке, либо он унес их с собой. И это уже улики.
– А может, это было ограбление?
– Исключено. Разве ты не видел на пальцах рук обеих жертв кольца с бриллиантами, обручальное кольцо и крупный перстень с рубином?
– Если честно, то я как увидел эти посиневшие пальцы, эту запекшуюся кровь… Мне стало дурно…
– Ну что ж, давай тогда еще немного выпьем, не возражаешь? А потом ты расскажешь мне немного о себе, хорошо?
После «Метелицы» взяли такси и поехали на Пролетарскую.
– Я так и не поняла, где ты живешь? – спрашивала, поднимаясь по узкой сырой лестнице и распугивая кошек, Наталия. – Неужели в общаге? Ведь это семейное общежитие… Ты что у нас, человек семейный?
– Нет… Пока нет.
– Я все поняла. – Наталия резко схватила его за руку. – У тебя есть девушка, с которой ты живешь, так?
– Так. Но ее сейчас нет дома. Она в Москве, на курсах…
– А зачем мы вообще поднимаемся к тебе?
– Чтобы выпить чаю, ты же сама просила…
– Да, верно… После этой жуткой пиццы горячий чай мне бы не помешал. В таком шикарном кафе и нет чая – просто невероятно… Но дальше я не пойду… Слишком уж мрачное место… Мне здесь не нравится. Втаких темных, сырых и пропахших кошками подъездах обычно и происходят убийства… Ты живешь в гиблом месте… А такой красивый человек, как ты, не должен жить в общаге, пусть даже и семейной… Мы сейчас поедем с тобой на мою вторую квартиру, которую я покупала Люсе… Ей уже никогда не понадобится эта квартира… А ведь я даже прикупила ей кое-что из мебели… Если бы ты знал, Олежка, как люди могут быть неблагодарны…
– Я знаю, – ответил он ей примерно таким же горестным тоном, – и поэтому их надо наказывать…
– Я целиком и полностью с тобой согласна, но, как правило, они сами себя наказывают… И это не простые слова. Так было и с Люсей, так будет и с Жестянщиком… Я, например, нисколько не удивлюсь, когда узнаю, что Валентин попал в какую-нибудь катастрофу… И не потому, что я его не люблю, а потому что предавать – это подло… Ты согласен со мной?
– Конечно… – Он даже не заметил, что вместо того, чтобы подниматься к себе на пятый этаж, он покорно, как крыса за дудочкой из старой сказки, спустился за Наталией вниз. Снова такси, снова быстрая езда по мокрому вечернему городу, исчерченному разноцветными зигзагами уличного освещения и рекламных огней, а затем новая лестница, но уже более чистая, просторная, с цветочными горшками на подоконниках лестничных пролетов, и дверь, обитая мягкой кожей абрикосового оттенка. Наталия открыла ее и впустила в квартиру Олега.
– Проходи, поживешь здесь… Только при условии, что не будешь водить сюда девиц. Для них, родимых, у тебя есть кошачье место. – Она имела в виду ту квартиру, до которой они так и не добрались. – Ты согласен?
– Да…
Он был бледнее, чем обычно.
– Проходи, только разувайся. Соня здесь на прошлой неделе мыла полы… Бедная Соня… Если хочешь, можешь даже принять душ, а я пока поставлю чайник.
Она так и сделала, а потом, пользуясь тем, что Олег в ванной, позвонила Сапрыкину:
– Сережа, ты не помнишь, там на кабинках в туалете есть шпингалеты или засовы, все, что угодно, чем можно было бы запереть жертву снаружи?
– Есть… Но они старые… Я уже тоже об этом думал. Ты, кстати, куда исчезла-то?
– Не знала, что вы обо мне спохватитесь.
– У тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
– Да, конечно. Я думаю, что если отрезают руки, то, значит, этими самыми руками эти две дамочки что-то натворили. Предположим, что они музыкантши и перешли кому-нибудь дорогу, или художницы, или в свое время кто-то из них вот этими ручками в бриллиантовых кольцах надавал пощечин какому-нибудь шизофренику, или их отец (или муж) надел в свое время кому-то на руки наручники… И оказалось, что по ошибке… И такое бывает… Вот, это пока все, что пришло мне в голову… Согласна, что не густо, но потом еще посмотрим… Дело странное до ужаса… Как в американской страшилке… Знаешь, «Байки из склепа»…
– Да, только это байки из библиотеки. Явот все думаю: неужели никто в библиотеке не слышал криков о помощи?
– Я тоже думала об этом. Все очень просто: убийца зашел вслед за женщинами в туалет… Кстати, вчера в библиотеке был буфет с кофе и бутербродами; мне сказали, что и мать, и дочь выпили довольно много кофе… Так вот, убийца зашел за ними в туалет. Предположим, что наши жертвы были в кабинках… Заперев одну из них, он ворвался во вторую (там кабинки изнутри вообще не запираются, это точно) и сразу же начал душить… Находящаяся за стенкой мать или дочь (в зависимости от того, какая из них подверглась нападению первой), скорее всего, закричала, услышав возню рядом и испугавшись, но убийца, задушив и, возможно, свернув шею первой, тут же кинулся на вторую и сделал с ней то же самое. После чего перетащил оба тела в одну кабинку или оттащил подальше в угол, куда обычно никто, кроме уборщиц, не заходит, где быстро расчленил трупы, то есть отрезал ножом кисти рук, сложил их в пакет или сумку и в пакете засунул за пазуху, с тем чтобы успеть так же быстро запихнуть оба тела в шкаф… Я видела этот шкаф, в нем раньше хранились книги, это огромный шкаф, и немудрено, что убийца присмотрел его для своих целей: два тела спрятать там ничего не стоит. Оттуда вынуты перегородки, чтобы уборщица могла ставить туда ведра и щетки. Все, Сережа, я пока не могу больше разговаривать… Я тебе перезвоню, когда узнаю что-нибудь еще.
Она поспешно положила трубку на место, потому что в комнату вошел Олег. Он был почти голым, если не считать полотенца, обмотанного вокруг бедер.
Разговор с Сапрыкиным настолько протрезвил разгулявшуюся Наталию, что она, глядя на этого в общем-то незнакомого мужчину, спросила себя, что она здесь с ним делает и зачем привела его на эту квартиру. Больше того, она, кажется, пообещала ему предоставить эту квартиру в его распоряжение. И с какой же это стати? Неужели из-за его серых глаз? Нет, с нее довольно. «Надо поскорее заканчивать эту историю, пока она не успела начаться…»
– Что у нас с чаем? – спросил Олег. Как ни странно, но он производил впечатление довольно застенчивого и закомплексованного парня. То смущение, которое он выказал в кафе, когда понял, что у него слишком мало денег, умиляло. Но она знала, что это самая первая реакция девушки на факт отсутствия денег у понравившегося молодого человека. Уже начиная со второй встречи это начинает раздражать, а потом и вовсе выводить из себя. Хотя она понимала также, что Олег еще слишком молод, чтобы быть богатым. Если родители не смогли обеспечить его приличными деньгами, то ведь он сам-то в этом не виноват. А потому надо бы отнестись к нему с пониманием. Она и сама еще не осознавала, что процесс превращения Олега в альфонса уже начался, как только она оплатила счет в кафе, привела его в свою квартиру и предложила ему здесь поселиться. «А почему бы нет?»
– С чаем все нормально. Пойдем на кухню. По-моему, чайник уже вскипел. Ты, кажется, обещал мне рассказать о себе… Ты кто?
– Никто. Закончил школу пару лет назад, – («Боже, да он совсем мальчик! Младше меня на целых пять лет!»), – поступил в университет на биологический, на дневное, но надо было зарабатывать себе на жизнь…
– У тебя что, нет родителей?
– Можно сказать, что нет… – Наталия поняла, что это его больная тема, и потому промолчала.
– Но было просто невозможно совмещать работу с учебой, я тогда работал в одной довольно престижной фирме… Но она развалилась… И я остался на улице. Директор с замом уехали за границу с деньгами, даже не выплатив нам зарплаты за три месяца… Пришлось бросить университет, съезжать с квартиры, которую я снимал, и перебираться в общежитие… Да и то, та комната, куда я тебя приглашал, не моя, а одного моего приятеля. Вот такая невеселая история…
– А потом ты устроился в фирму, от которой и работаешь сейчас на ксероксе?
– Совершенно верно.
– А та девушка, которая сейчас в Москве, она кто тебе?
– Просто девушка. Ей тоже негде жить. Она переводчица, поехала в Москву за каким-то довольно крупным заказом на перевод книги или рукописи, я не понял даже… Она живет со мной, а за это стирает мои рубашки, готовит ужин и иногда составляет мне компанию…
– Она твоя любовница?
– Не знаю… Любовница от слова «любить», а у нас с ней что-то вроде договоренности. Мы спасаемся от одиночества…
– Она красивая? Как ее зовут?
– Зовут ее Лина. Да, она, пожалуй, красивая, но по сравнению с тобой, конечно… – Он развел руками. – Ты очень красивая, Наташа. Находясь с тобой вдвоем, начинаешь чувствовать свою материальную ущербность… Когда я там, в «Метелице», напился джина, то мне стало как-то все равно, если признаться, что ты обо мне подумаешь… Но здесь, в этой квартире, я чувствую себя дикарем, нищим… Я не имею права находиться рядом с тобой, я это понимаю… Для таких шикарных девушек, как ты, существуют супермены… Я никогда не достигну твоего уровня…
– По-моему, ты занимаешься дешевым самобичеванием. Если думаешь, что я начну тебя успокаивать и гладить по головке, то ты крупно ошибаешься. Я вообще не имею привычки жалеть мужчин. Больше того, признаюсь, что мужчина без денег (для меня, во всяком случае) – это не мужчина. Но ты очень молод, а потому у тебя все еще впереди. Я бы могла тебе найти хорошую работу, но не стану этого делать… Ты должен всего добиться сам. Это принципиально. Ну вот, а теперь мне пора идти. Чаю мы с тобой попили, пора и честь знать.
Олег, который все правильно понял, быстро допил чай и оделся.
– Скажи, ты разочарован? – спросила она, чувствуя, что в общем-то поступает с ним жестоко. – Видишь ли, спьяну я могу наговорить Бог знает что… У меня муж и двое детей… Так что встречаться с тобой я уже больше не смогу, как ты понимаешь… Разве что, когда забегу в библиотеку… А сейчас я отвезу тебя куда скажешь, вернусь домой и посплю… Что-то глаза слипаются…
Глава 3
– Да потому что трудно себе представить, чтобы один мужчина (надеюсь, ты не думаешь, что это все проделала женщина?) справился сразу с двумя женщинами. Вот смотри… – Она достала блокнот и быстро набросала схему расположения кабинок в туалете библиотеки. – Смотри, они заходят одновременно, это уж точно… Запираются в кабинках… Стоп. Надо вернуться в библиотеку и проверить, нет ли снаружи шпингалетов, при помощи которых можно было запереть их, чтобы по очереди удушить… Кроме того, надо бы спросить, не слышал ли кто вчера вечером шума, доносящегося из туалета…
– Там вокруг отдел книгохранения, это огромные книжные залы, и вокруг – ни одной души… Но ведь твои знакомые же всех опросили… Может, кто-то что-то и слышал. Позвони и спроси.
– Да-да, я так и сделаю… И еще. Обрати внимание: на улице холодно, мать и дочь должны были быть тепло одеты и при зонтах… А ведь они были в платьях… Я слышала, как Манджинян разговаривал с гардеробщицей, дежурившей вчера вечером внизу, в подвале, ведь именно там находится гардероб… Она сказала, что у нее не осталось ни одного пальто или плаща. А мать и дочь она вообще не помнит… Но она старая женщина, у нее может быть склероз… Хотя если бы пальто остались, то они бы так и висели на вешалке. Значит, убийца как-то отвлек гардеробщицу, вызвал ее, к примеру, к телефону, а сам быстро взял пальто и спрятал их в надежном месте… Вот только где? Они либо где-нибудь в библиотеке, либо он унес их с собой. И это уже улики.
– А может, это было ограбление?
– Исключено. Разве ты не видел на пальцах рук обеих жертв кольца с бриллиантами, обручальное кольцо и крупный перстень с рубином?
– Если честно, то я как увидел эти посиневшие пальцы, эту запекшуюся кровь… Мне стало дурно…
– Ну что ж, давай тогда еще немного выпьем, не возражаешь? А потом ты расскажешь мне немного о себе, хорошо?
После «Метелицы» взяли такси и поехали на Пролетарскую.
– Я так и не поняла, где ты живешь? – спрашивала, поднимаясь по узкой сырой лестнице и распугивая кошек, Наталия. – Неужели в общаге? Ведь это семейное общежитие… Ты что у нас, человек семейный?
– Нет… Пока нет.
– Я все поняла. – Наталия резко схватила его за руку. – У тебя есть девушка, с которой ты живешь, так?
– Так. Но ее сейчас нет дома. Она в Москве, на курсах…
– А зачем мы вообще поднимаемся к тебе?
– Чтобы выпить чаю, ты же сама просила…
– Да, верно… После этой жуткой пиццы горячий чай мне бы не помешал. В таком шикарном кафе и нет чая – просто невероятно… Но дальше я не пойду… Слишком уж мрачное место… Мне здесь не нравится. Втаких темных, сырых и пропахших кошками подъездах обычно и происходят убийства… Ты живешь в гиблом месте… А такой красивый человек, как ты, не должен жить в общаге, пусть даже и семейной… Мы сейчас поедем с тобой на мою вторую квартиру, которую я покупала Люсе… Ей уже никогда не понадобится эта квартира… А ведь я даже прикупила ей кое-что из мебели… Если бы ты знал, Олежка, как люди могут быть неблагодарны…
– Я знаю, – ответил он ей примерно таким же горестным тоном, – и поэтому их надо наказывать…
– Я целиком и полностью с тобой согласна, но, как правило, они сами себя наказывают… И это не простые слова. Так было и с Люсей, так будет и с Жестянщиком… Я, например, нисколько не удивлюсь, когда узнаю, что Валентин попал в какую-нибудь катастрофу… И не потому, что я его не люблю, а потому что предавать – это подло… Ты согласен со мной?
– Конечно… – Он даже не заметил, что вместо того, чтобы подниматься к себе на пятый этаж, он покорно, как крыса за дудочкой из старой сказки, спустился за Наталией вниз. Снова такси, снова быстрая езда по мокрому вечернему городу, исчерченному разноцветными зигзагами уличного освещения и рекламных огней, а затем новая лестница, но уже более чистая, просторная, с цветочными горшками на подоконниках лестничных пролетов, и дверь, обитая мягкой кожей абрикосового оттенка. Наталия открыла ее и впустила в квартиру Олега.
– Проходи, поживешь здесь… Только при условии, что не будешь водить сюда девиц. Для них, родимых, у тебя есть кошачье место. – Она имела в виду ту квартиру, до которой они так и не добрались. – Ты согласен?
– Да…
Он был бледнее, чем обычно.
– Проходи, только разувайся. Соня здесь на прошлой неделе мыла полы… Бедная Соня… Если хочешь, можешь даже принять душ, а я пока поставлю чайник.
Она так и сделала, а потом, пользуясь тем, что Олег в ванной, позвонила Сапрыкину:
– Сережа, ты не помнишь, там на кабинках в туалете есть шпингалеты или засовы, все, что угодно, чем можно было бы запереть жертву снаружи?
– Есть… Но они старые… Я уже тоже об этом думал. Ты, кстати, куда исчезла-то?
– Не знала, что вы обо мне спохватитесь.
– У тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
– Да, конечно. Я думаю, что если отрезают руки, то, значит, этими самыми руками эти две дамочки что-то натворили. Предположим, что они музыкантши и перешли кому-нибудь дорогу, или художницы, или в свое время кто-то из них вот этими ручками в бриллиантовых кольцах надавал пощечин какому-нибудь шизофренику, или их отец (или муж) надел в свое время кому-то на руки наручники… И оказалось, что по ошибке… И такое бывает… Вот, это пока все, что пришло мне в голову… Согласна, что не густо, но потом еще посмотрим… Дело странное до ужаса… Как в американской страшилке… Знаешь, «Байки из склепа»…
– Да, только это байки из библиотеки. Явот все думаю: неужели никто в библиотеке не слышал криков о помощи?
– Я тоже думала об этом. Все очень просто: убийца зашел вслед за женщинами в туалет… Кстати, вчера в библиотеке был буфет с кофе и бутербродами; мне сказали, что и мать, и дочь выпили довольно много кофе… Так вот, убийца зашел за ними в туалет. Предположим, что наши жертвы были в кабинках… Заперев одну из них, он ворвался во вторую (там кабинки изнутри вообще не запираются, это точно) и сразу же начал душить… Находящаяся за стенкой мать или дочь (в зависимости от того, какая из них подверглась нападению первой), скорее всего, закричала, услышав возню рядом и испугавшись, но убийца, задушив и, возможно, свернув шею первой, тут же кинулся на вторую и сделал с ней то же самое. После чего перетащил оба тела в одну кабинку или оттащил подальше в угол, куда обычно никто, кроме уборщиц, не заходит, где быстро расчленил трупы, то есть отрезал ножом кисти рук, сложил их в пакет или сумку и в пакете засунул за пазуху, с тем чтобы успеть так же быстро запихнуть оба тела в шкаф… Я видела этот шкаф, в нем раньше хранились книги, это огромный шкаф, и немудрено, что убийца присмотрел его для своих целей: два тела спрятать там ничего не стоит. Оттуда вынуты перегородки, чтобы уборщица могла ставить туда ведра и щетки. Все, Сережа, я пока не могу больше разговаривать… Я тебе перезвоню, когда узнаю что-нибудь еще.
Она поспешно положила трубку на место, потому что в комнату вошел Олег. Он был почти голым, если не считать полотенца, обмотанного вокруг бедер.
Разговор с Сапрыкиным настолько протрезвил разгулявшуюся Наталию, что она, глядя на этого в общем-то незнакомого мужчину, спросила себя, что она здесь с ним делает и зачем привела его на эту квартиру. Больше того, она, кажется, пообещала ему предоставить эту квартиру в его распоряжение. И с какой же это стати? Неужели из-за его серых глаз? Нет, с нее довольно. «Надо поскорее заканчивать эту историю, пока она не успела начаться…»
– Что у нас с чаем? – спросил Олег. Как ни странно, но он производил впечатление довольно застенчивого и закомплексованного парня. То смущение, которое он выказал в кафе, когда понял, что у него слишком мало денег, умиляло. Но она знала, что это самая первая реакция девушки на факт отсутствия денег у понравившегося молодого человека. Уже начиная со второй встречи это начинает раздражать, а потом и вовсе выводить из себя. Хотя она понимала также, что Олег еще слишком молод, чтобы быть богатым. Если родители не смогли обеспечить его приличными деньгами, то ведь он сам-то в этом не виноват. А потому надо бы отнестись к нему с пониманием. Она и сама еще не осознавала, что процесс превращения Олега в альфонса уже начался, как только она оплатила счет в кафе, привела его в свою квартиру и предложила ему здесь поселиться. «А почему бы нет?»
– С чаем все нормально. Пойдем на кухню. По-моему, чайник уже вскипел. Ты, кажется, обещал мне рассказать о себе… Ты кто?
– Никто. Закончил школу пару лет назад, – («Боже, да он совсем мальчик! Младше меня на целых пять лет!»), – поступил в университет на биологический, на дневное, но надо было зарабатывать себе на жизнь…
– У тебя что, нет родителей?
– Можно сказать, что нет… – Наталия поняла, что это его больная тема, и потому промолчала.
– Но было просто невозможно совмещать работу с учебой, я тогда работал в одной довольно престижной фирме… Но она развалилась… И я остался на улице. Директор с замом уехали за границу с деньгами, даже не выплатив нам зарплаты за три месяца… Пришлось бросить университет, съезжать с квартиры, которую я снимал, и перебираться в общежитие… Да и то, та комната, куда я тебя приглашал, не моя, а одного моего приятеля. Вот такая невеселая история…
– А потом ты устроился в фирму, от которой и работаешь сейчас на ксероксе?
– Совершенно верно.
– А та девушка, которая сейчас в Москве, она кто тебе?
– Просто девушка. Ей тоже негде жить. Она переводчица, поехала в Москву за каким-то довольно крупным заказом на перевод книги или рукописи, я не понял даже… Она живет со мной, а за это стирает мои рубашки, готовит ужин и иногда составляет мне компанию…
– Она твоя любовница?
– Не знаю… Любовница от слова «любить», а у нас с ней что-то вроде договоренности. Мы спасаемся от одиночества…
– Она красивая? Как ее зовут?
– Зовут ее Лина. Да, она, пожалуй, красивая, но по сравнению с тобой, конечно… – Он развел руками. – Ты очень красивая, Наташа. Находясь с тобой вдвоем, начинаешь чувствовать свою материальную ущербность… Когда я там, в «Метелице», напился джина, то мне стало как-то все равно, если признаться, что ты обо мне подумаешь… Но здесь, в этой квартире, я чувствую себя дикарем, нищим… Я не имею права находиться рядом с тобой, я это понимаю… Для таких шикарных девушек, как ты, существуют супермены… Я никогда не достигну твоего уровня…
– По-моему, ты занимаешься дешевым самобичеванием. Если думаешь, что я начну тебя успокаивать и гладить по головке, то ты крупно ошибаешься. Я вообще не имею привычки жалеть мужчин. Больше того, признаюсь, что мужчина без денег (для меня, во всяком случае) – это не мужчина. Но ты очень молод, а потому у тебя все еще впереди. Я бы могла тебе найти хорошую работу, но не стану этого делать… Ты должен всего добиться сам. Это принципиально. Ну вот, а теперь мне пора идти. Чаю мы с тобой попили, пора и честь знать.
Олег, который все правильно понял, быстро допил чай и оделся.
– Скажи, ты разочарован? – спросила она, чувствуя, что в общем-то поступает с ним жестоко. – Видишь ли, спьяну я могу наговорить Бог знает что… У меня муж и двое детей… Так что встречаться с тобой я уже больше не смогу, как ты понимаешь… Разве что, когда забегу в библиотеку… А сейчас я отвезу тебя куда скажешь, вернусь домой и посплю… Что-то глаза слипаются…
Глава 3
КОГДА ЧЕРТИ МОРДУЮТ
Наталия отвезла Олега на такси на Пролетарскую и поехала в морг. Но по пути не выдержала и заехала в прокуратуру к Логинову. Она знала, что для Логинова ее визиты превращаются, как правило, если не в скандалы, то уж, во всяком случае, в длительные разборки: кто прав, кто виноват и по чьей вине дело стоит на месте. Восседая в прокурорском кресле, Логинов резко отличался от того Игоря, который по вечерам сидит на стуле в кухне. Совершенно два разных человека. Но в прокуратуре все-таки можно было оперативнее собрать информацию и получить практически все ответы на интересующие вопросы. И потому, прежде чем отправиться взглянуть еще раз на трупы, Наталия решила узнать, были ли сотрудники прокуратуры дома у Бартоломей, встречались ли с главой семьи и есть ли, помимо Светланы, в этой семье еще дети.
– Наташа, ты не вовремя… – такими вот словами встретил ее Логинов, едва она только переступила порог его огромного и комфортабельного кабинета.
– Но, по-моему, ты один… У тебя что, не найдется и пяти минут, чтобы поговорить со мной о смерти Бартоломей?
– Это очень серьезное дело, и мне бы не хотелось, чтобы ты им занималась… И еще: черт с ней, с этой «куклой», не ходи больше в библиотеку… Чувствую, это работа маньяка…
– Если хочешь знать, твои чувства меня интересуют меньше всего. Куда интереснее было бы узнать, какие чувства двигали убийцей, когда он душил этих несчастных, а потом отрезал им руки… Ведь ты-то, скорее всего, считаешь, что это просто больной человек?
– Разумеется. Какой нормальный станет вытворять такое?
– Мы же ничего не знаем об этой семье… Я и пришла, собственно, затем, чтобы ты мне рассказал что-нибудь о муже Анжелики. Сапрыкин был у них? Или Арнольд?
– Представь себе – вполне благополучная семья. Отец, оказывается, тот самый Илья Бартоломей, который руководит фирмой «Царь».
– «Царь»? Это та, что занимается продажей царицынских колбас? Это и есть ее директор? Правда, фамилию Бартоломей я слышу впервые… Ну и что Илья?…
– Илья Владимирович. Как что? Я думаю, что он до сих пор находится в состоянии шока. Представь: жена и любимая дочь! Кроме них, у него – никого…
– Он сейчас здесь?
– Уже нет, его отпустили домой. В таком состоянии с ним разговаривать бесполезно. Он плачет и говорит, что ничего не понимает.
– Знаешь, о чем я тебя давно хотела спросить? – Наталия уже взялась за ручку двери. – Почему ты здесь, в этих стенах, такой чужой и невыносимый? Неужели кресло, в котором ты сидишь, так действует на твою центральную нервную систему? Ведь ты же не такой, Игорь… Я как-то, помнится, предупреждала тебя о том, что никому не позволю разговаривать со мной в таком тоне… Ты же прекрасно знаешь, что, раз я к тебе пришла, это не из любопытства… Я работаю на вас, на вашу команду, а с вашей… вернее, с твоей стороны испытываю лишь холод и насмешки. И сколько же это будет продолжаться?
Он посмотрел на нее в упор и крепко сцепил побелевшие тонкие пальцы.
– Я не понимаю, о чем ты… Ну пришла – я тебе сказал, что и как…
– Ты? Сказал? Да я из тебя все это клещами вытягивала, да и то ничего толком не вытянула. Это бесчестно по отношению ко мне. Я не могу тебе объяснить, как устроена моя голова, которая выдает на-гора такие странные видения, в которых я и сама-то разбираюсь с трудом, но одно я знаю точно: мне нужен ряд ассоциаций, который работал бы на эту тему. А без каких-то начальных сведений мне объяснить возникающие в моем мозгу картинки довольно сложно… Я не понимаю, почему ты отфутболиваешь меня каждый раз, как только я прихожу сюда?
– Тебе все это показалось… – Логинов хотел улыбнуться и как-то смягчить гнев Наталии, но на его лице возникла лишь вымученная ухмылка, которую ну никак нельзя было назвать улыбкой.
– Знаешь что? – вдруг приняла решение Наталия. – Я объявляю тебе бойкот. Мне надоело, что у тебя по сто раз на день меняется настроение. Если тебе так неприятно видеть меня здесь, в прокуратуре, то и мне тоже противно видеть тебя в своем доме… Ты все понял? Мне надоело! – И она с силой захлопнула за собой дверь.
У Романова заметно покраснел нос. Все-таки ежедневные возлияния давали о себе знать. Но в целом он выглядел бодрым и даже веселым, что никак не соответствовало тому месту, в котором он работал. Создавалось впечатление, что Василий Романов не только работает в морге, но и живет там. Семейные неприятности, похоже, сделали из него философа. Он мог теперь часами рассуждать о вреде комфорта и излишеств, противопоставляя всему этому тот аскетический образ жизни, который он вел (а если точнее, то ему просто приходилось вести) в холодных стенах городского морга, рядом со своими немыми «клиентами». Но от философии до алкоголизма подчас рукой подать… Поэтому-то Наталия стала теперь приходить без водки, решив, что этими подношениями лишь губит эксперта-патологоанатома.
– Ты снова принесла мне копченую курицу? – спросил он, усмехаясь и пропуская ее в свое «благоухающее» царство.
– Нет, на этот раз я принесла тебе сыр и ветчину. Тебе необходимо лучше питаться, а то ты свалишься от усталости на один из этих нержавеющих столов.
Наталия по-хозяйски прошла в дальнюю комнату, где стояли стол, два стула и маленький диванчик, – место отдыха и сна Романова, и начала доставать из сумки свертки и пакеты с продуктами.
– Да, я же должна была перед тобой извиниться… Я насчет Люси…
– Не бери в голову.
– Понимаешь, она – Романова, ты – Романов, но у меня и в мыслях не было, что вы троюродные брат и сестра. Мне очень жаль, что я своим рассказом о ней только растравила твои раны…
– Да чего уж там… С кем не бывает… Но я не понимаю, зачем ты приносишь мне еду? Если тебя интересуют трупы, я расскажу тебе все и на голодный желудок. Мы же свои люди, в конце-то концов! А то мне становится как-то неудобно…
– Брось. Мы ведь должны помогать друг другу.
– Но продукты, и в таком количестве… Утебя что, денег много?
– Не будем говорить о деньгах. Я пришла к тебе, чтобы расспросить о матери и дочери, которых убили вчера в библиотеке. Бартоломей.
– Хорошо, пойдем, я их тебе покажу.
– У тебя еще не готовы результаты экспертизы?
– Вообще-то нет, но предварительную информацию я, пожалуй, смогу тебе дать. Значит, так… – Они вошли в просторный холодный зал, где на столах лежали вскрытые тела Анжелики и Светланы. – Очень интересные экземпляры. Дочь похожа на мать, но, в отличие от нее, девственница. А это в наше время, сама понимаешь, редкость. Но девственность у нее, скажу я тебе, искусственная.
– Как это?
– А вот так. Эта девочка пожила в свое удовольствие под прикрытием мамочки, а потом, когда наступила пора выходить замуж…
– Это в семнадцать-то лет?!
– Ну и что?… Ей совсем недавно сделали операцию по восстановлению девственной плевы. Сейчас это встречается сплошь и рядом. Эта девочка прошла огонь и воду. Уверен, у нее было очень много мужчин, на это указывает состояние ее тела. Я уж не буду углубляться в подробности, но это факт… Для нее не было ничего невозможного…
Наталия покраснела.
– Она умерла, потому что ее удушили? Или же ее изнасиловали?
– Нет, никто ее не насиловал. Скорее всего, ее вообще невозможно было изнасиловать. Эта особа жила активной половой жизнью, пока ее, грубо говоря, не зашили. Но после этого она продолжала встречаться с кем-то, кто пользовался ее благосклонностью… И навряд ли это был ее жених. Перед женихом (а я уверен, что он существует) она разыгрывала из себя полную невинность. Похоже, брак ожидался выгодный для обеих сторон…
– Послушай, Василий, а не слишком ли это глубокий анализ для патологоанатома?
– Думаю, что нет. Да, ее удушили, а потом отрезали кисти обеих рук. Причем действовали острым ножом и довольно грубо, неумело…
– Я вот все думаю… Как так получилось, что в вечер убийства уборщица не заглянула в этот шкаф? Надо будет узнать, кто должен был в тот вечер убираться. Извини, это я так, в плане рассуждений…
– Да ничего… Но ты не забывай, что многие уборщицы приходят на работу ранним утром, а не вечером.
– Действительно…
– При случае выясни, не страдала ли эта девица болезнью почек.
– И это ты у меня спрашиваешь? А разве ты не можешь определить, страдала или нет?
– Не в этом дело. Почки у нее в порядке. Но в крови и моче я нашел большое количество мочегонного препарата. Впрочем, и у ее матери тоже. Понимаешь, все без исключения люди склонны к самолечению, вот я и подумал, что они обе, и мать и дочь, могли наглотаться этой дряни, которую рекламируют всюду, чтобы якобы очистить организм… Вобщем, тебе решать: узнавать или нет…
– Подожди, я все поняла. Убийца подмешал в кофе этот препарат. Как он называется? – Она достала блокнот и под диктовку Василия написала: «уринофлор». – Спасибо. Это уже кое-что. А что они вообще ели в тот день?
– Ты не поверишь, но… селедку. Видишь, как все просто? Дома они поели селедки, напились кофе и пошли в библиотеку. Так?
– Нет, не так… Кофе они пили в библиотеке. Там вчера днем работал буфет, что-то вроде филиала от близлежащего кафе, с бутербродами, булочками… Вообще-то довольно удобная вещь, особенно когда приходится подолгу корпеть над книгами, а живешь ты у черта на рогах и не имеешь возможности съездить домой пообедать.
– Ты хочешь сказать, что убийца находился где-то поблизости от буфета и сунул в стаканы с кофе эти быстрорастворимые таблетки уринофлора?
– Не обязательно. Эти таблетки он мог сыпануть и в термос, потому что кофе привозят в большом термосе.
– Стало быть, у него была возможность сделать это еще в кафе. Как я тебе? – важно заметил Василий и тряхнул своими желтыми редкими волосами. – Чем не следователь?
– Да, больше того, убийца мог вообще проникнуть к ним в дом и накормить их до отвала селедкой. Хорошо, что там с Анжеликой?
– Ей немногим за сорок. Видно, что эта женщина в молодости испытала много тяжелого, поскольку организм надорван… Но в последнее время она вплотную занималась своим здоровьем, бросила курить, хотя раньше курила много. Хочешь, покажу тебе ее легкие?
– Нет уж, уволь.
– Кроме того, она сделала себе буквально с полгода назад пластическую операцию. Подойди, я тебе покажу шрамы за ушами… Видишь?
Наталия смотрела на лежащую перед ней довольно худенькую рыжеволосую женщину с блестящим посеревшим лицом и почерневшими плотно сжатыми веками.
– А почему у нее блестит лицо?
– Потому что она пользовалась специальным кремом для поддержания влажности и упругости кожи. А вот еще… обрати внимание на ее брови. Видишь, они четко выделяются? Это своеобразная косметическая татуировка, которую делают в нашей «Кристине»…
– А ты-то откуда знаешь?
– У меня есть знакомая девушка, которая месяц назад сделала себе этот татуаж. А что, довольно умно придумали.
– Я не перестаю удивляться тебе, Василий… Ты необыкновенный человек. Спасибо тебе. А могу я посмотреть на их одежду? Она у тебя?
– Пока – да. Но сегодня увезут, чтобы отдать мужу.
– Можно я взгляну?
– О чем речь?! Пойдем. Но только там все в крови…
В помещении, напоминавшем склад, где стояли старые покосившиеся металлические столы, колченогие стулья, какие-то жестяные ведра и большой стеллаж со старыми газетами и прочим хламом, лежал большой полиэтиленовый пакет.
– Вот, можешь все вытряхнуть на пол и просмотреть.
– А у тебя не найдется лишняя пара резиновых перчаток? Свои я забыла дома.
– Найдется, причем новая.
Надев тонкие резиновые перчатки, она принялась ворошить вещи Анжелики и Светланы Бартоломей. Костюм из буклированной серой шерсти явно принадлежал Анжелике Валерьевне. От него до сих пор исходил тонкий аромат духов. Правда, смешанный с запахом крови. В кармашке жакета она нашла тюбик с губной помадой розового цвета и несколько заполненных листочков с шифрами и названиями книг. Очевидно, тех, которых не оказалось на месте, но которые она хотела бы взять почитать. Наталия спрятала листочки в сумку в надежде, что сравнит названия этих книг со списком литературы, изъятым следователем вместе с формуляром. Вся, абсолютно вся одежда была пропитана кровью.
– Ну что, ничего не нашла? – спросил Романов, появляясь в дверях со сложным бутербродом, именуемым «волна»: хлеб, сверху ветчина и сыр.
Наталию чуть не стошнило.
– Василий, как ты можешь здесь есть?
– Запросто. Ну так что, спрашиваю, откопала что-нибудь новенькое?
– Ничего, кроме помады. Все вещи куплены в фирменных магазинах, я даже знаю где. У нас не такой большой город, поэтому несложно вычислить. Если ты не возражаешь, я тебе еще позвоню, хорошо? Да, чуть не забыла, ты случайно не знаешь, кто из наших известных врачей-гинекологов производит операции, наподобие той, что сделали Светлане Бартоломей?
– Я могу только догадываться. Но у меня есть приятель, который знает о таких вещах не понаслышке. Я поговорю с ним.
– Спасибо.
– Это тебе спасибо. Если бы не ты, я помер бы с голоду или, того хуже, принялся бы за мертвечину… – И он захохотал, давясь бутербродом.
Наталия почти выбежала из морга. Обстановка действовала угнетающе. Мысль о том, что Романов, искромсав тело девушки, умудрился определить, что она перенесла гинекологическую операцию, и сделать отсюда далеко идущие выводы, пугала: неужели и после смерти люди уязвимы в плане сохранения тайн? Пусть даже эта Светлана, по словам Романова, и вела беспутную жизнь, развратничала напропалую, но ведь окружающие (в частности, работники библиотеки) знали ее совершенно с другой стороны… А может, это просто фантазии Василия? «Ничего, время покажет. Главное, найти этого гинеколога. Если мне не изменяет память, подобные операции уже давно стали делать легально. Плати деньги – и устраивай свою личную жизнь».
На улице было темно, сыро и противно. «И это называется весна? Да в гробу я видела такую весну…»
– Наташа, ты не вовремя… – такими вот словами встретил ее Логинов, едва она только переступила порог его огромного и комфортабельного кабинета.
– Но, по-моему, ты один… У тебя что, не найдется и пяти минут, чтобы поговорить со мной о смерти Бартоломей?
– Это очень серьезное дело, и мне бы не хотелось, чтобы ты им занималась… И еще: черт с ней, с этой «куклой», не ходи больше в библиотеку… Чувствую, это работа маньяка…
– Если хочешь знать, твои чувства меня интересуют меньше всего. Куда интереснее было бы узнать, какие чувства двигали убийцей, когда он душил этих несчастных, а потом отрезал им руки… Ведь ты-то, скорее всего, считаешь, что это просто больной человек?
– Разумеется. Какой нормальный станет вытворять такое?
– Мы же ничего не знаем об этой семье… Я и пришла, собственно, затем, чтобы ты мне рассказал что-нибудь о муже Анжелики. Сапрыкин был у них? Или Арнольд?
– Представь себе – вполне благополучная семья. Отец, оказывается, тот самый Илья Бартоломей, который руководит фирмой «Царь».
– «Царь»? Это та, что занимается продажей царицынских колбас? Это и есть ее директор? Правда, фамилию Бартоломей я слышу впервые… Ну и что Илья?…
– Илья Владимирович. Как что? Я думаю, что он до сих пор находится в состоянии шока. Представь: жена и любимая дочь! Кроме них, у него – никого…
– Он сейчас здесь?
– Уже нет, его отпустили домой. В таком состоянии с ним разговаривать бесполезно. Он плачет и говорит, что ничего не понимает.
– Знаешь, о чем я тебя давно хотела спросить? – Наталия уже взялась за ручку двери. – Почему ты здесь, в этих стенах, такой чужой и невыносимый? Неужели кресло, в котором ты сидишь, так действует на твою центральную нервную систему? Ведь ты же не такой, Игорь… Я как-то, помнится, предупреждала тебя о том, что никому не позволю разговаривать со мной в таком тоне… Ты же прекрасно знаешь, что, раз я к тебе пришла, это не из любопытства… Я работаю на вас, на вашу команду, а с вашей… вернее, с твоей стороны испытываю лишь холод и насмешки. И сколько же это будет продолжаться?
Он посмотрел на нее в упор и крепко сцепил побелевшие тонкие пальцы.
– Я не понимаю, о чем ты… Ну пришла – я тебе сказал, что и как…
– Ты? Сказал? Да я из тебя все это клещами вытягивала, да и то ничего толком не вытянула. Это бесчестно по отношению ко мне. Я не могу тебе объяснить, как устроена моя голова, которая выдает на-гора такие странные видения, в которых я и сама-то разбираюсь с трудом, но одно я знаю точно: мне нужен ряд ассоциаций, который работал бы на эту тему. А без каких-то начальных сведений мне объяснить возникающие в моем мозгу картинки довольно сложно… Я не понимаю, почему ты отфутболиваешь меня каждый раз, как только я прихожу сюда?
– Тебе все это показалось… – Логинов хотел улыбнуться и как-то смягчить гнев Наталии, но на его лице возникла лишь вымученная ухмылка, которую ну никак нельзя было назвать улыбкой.
– Знаешь что? – вдруг приняла решение Наталия. – Я объявляю тебе бойкот. Мне надоело, что у тебя по сто раз на день меняется настроение. Если тебе так неприятно видеть меня здесь, в прокуратуре, то и мне тоже противно видеть тебя в своем доме… Ты все понял? Мне надоело! – И она с силой захлопнула за собой дверь.
У Романова заметно покраснел нос. Все-таки ежедневные возлияния давали о себе знать. Но в целом он выглядел бодрым и даже веселым, что никак не соответствовало тому месту, в котором он работал. Создавалось впечатление, что Василий Романов не только работает в морге, но и живет там. Семейные неприятности, похоже, сделали из него философа. Он мог теперь часами рассуждать о вреде комфорта и излишеств, противопоставляя всему этому тот аскетический образ жизни, который он вел (а если точнее, то ему просто приходилось вести) в холодных стенах городского морга, рядом со своими немыми «клиентами». Но от философии до алкоголизма подчас рукой подать… Поэтому-то Наталия стала теперь приходить без водки, решив, что этими подношениями лишь губит эксперта-патологоанатома.
– Ты снова принесла мне копченую курицу? – спросил он, усмехаясь и пропуская ее в свое «благоухающее» царство.
– Нет, на этот раз я принесла тебе сыр и ветчину. Тебе необходимо лучше питаться, а то ты свалишься от усталости на один из этих нержавеющих столов.
Наталия по-хозяйски прошла в дальнюю комнату, где стояли стол, два стула и маленький диванчик, – место отдыха и сна Романова, и начала доставать из сумки свертки и пакеты с продуктами.
– Да, я же должна была перед тобой извиниться… Я насчет Люси…
– Не бери в голову.
– Понимаешь, она – Романова, ты – Романов, но у меня и в мыслях не было, что вы троюродные брат и сестра. Мне очень жаль, что я своим рассказом о ней только растравила твои раны…
– Да чего уж там… С кем не бывает… Но я не понимаю, зачем ты приносишь мне еду? Если тебя интересуют трупы, я расскажу тебе все и на голодный желудок. Мы же свои люди, в конце-то концов! А то мне становится как-то неудобно…
– Брось. Мы ведь должны помогать друг другу.
– Но продукты, и в таком количестве… Утебя что, денег много?
– Не будем говорить о деньгах. Я пришла к тебе, чтобы расспросить о матери и дочери, которых убили вчера в библиотеке. Бартоломей.
– Хорошо, пойдем, я их тебе покажу.
– У тебя еще не готовы результаты экспертизы?
– Вообще-то нет, но предварительную информацию я, пожалуй, смогу тебе дать. Значит, так… – Они вошли в просторный холодный зал, где на столах лежали вскрытые тела Анжелики и Светланы. – Очень интересные экземпляры. Дочь похожа на мать, но, в отличие от нее, девственница. А это в наше время, сама понимаешь, редкость. Но девственность у нее, скажу я тебе, искусственная.
– Как это?
– А вот так. Эта девочка пожила в свое удовольствие под прикрытием мамочки, а потом, когда наступила пора выходить замуж…
– Это в семнадцать-то лет?!
– Ну и что?… Ей совсем недавно сделали операцию по восстановлению девственной плевы. Сейчас это встречается сплошь и рядом. Эта девочка прошла огонь и воду. Уверен, у нее было очень много мужчин, на это указывает состояние ее тела. Я уж не буду углубляться в подробности, но это факт… Для нее не было ничего невозможного…
Наталия покраснела.
– Она умерла, потому что ее удушили? Или же ее изнасиловали?
– Нет, никто ее не насиловал. Скорее всего, ее вообще невозможно было изнасиловать. Эта особа жила активной половой жизнью, пока ее, грубо говоря, не зашили. Но после этого она продолжала встречаться с кем-то, кто пользовался ее благосклонностью… И навряд ли это был ее жених. Перед женихом (а я уверен, что он существует) она разыгрывала из себя полную невинность. Похоже, брак ожидался выгодный для обеих сторон…
– Послушай, Василий, а не слишком ли это глубокий анализ для патологоанатома?
– Думаю, что нет. Да, ее удушили, а потом отрезали кисти обеих рук. Причем действовали острым ножом и довольно грубо, неумело…
– Я вот все думаю… Как так получилось, что в вечер убийства уборщица не заглянула в этот шкаф? Надо будет узнать, кто должен был в тот вечер убираться. Извини, это я так, в плане рассуждений…
– Да ничего… Но ты не забывай, что многие уборщицы приходят на работу ранним утром, а не вечером.
– Действительно…
– При случае выясни, не страдала ли эта девица болезнью почек.
– И это ты у меня спрашиваешь? А разве ты не можешь определить, страдала или нет?
– Не в этом дело. Почки у нее в порядке. Но в крови и моче я нашел большое количество мочегонного препарата. Впрочем, и у ее матери тоже. Понимаешь, все без исключения люди склонны к самолечению, вот я и подумал, что они обе, и мать и дочь, могли наглотаться этой дряни, которую рекламируют всюду, чтобы якобы очистить организм… Вобщем, тебе решать: узнавать или нет…
– Подожди, я все поняла. Убийца подмешал в кофе этот препарат. Как он называется? – Она достала блокнот и под диктовку Василия написала: «уринофлор». – Спасибо. Это уже кое-что. А что они вообще ели в тот день?
– Ты не поверишь, но… селедку. Видишь, как все просто? Дома они поели селедки, напились кофе и пошли в библиотеку. Так?
– Нет, не так… Кофе они пили в библиотеке. Там вчера днем работал буфет, что-то вроде филиала от близлежащего кафе, с бутербродами, булочками… Вообще-то довольно удобная вещь, особенно когда приходится подолгу корпеть над книгами, а живешь ты у черта на рогах и не имеешь возможности съездить домой пообедать.
– Ты хочешь сказать, что убийца находился где-то поблизости от буфета и сунул в стаканы с кофе эти быстрорастворимые таблетки уринофлора?
– Не обязательно. Эти таблетки он мог сыпануть и в термос, потому что кофе привозят в большом термосе.
– Стало быть, у него была возможность сделать это еще в кафе. Как я тебе? – важно заметил Василий и тряхнул своими желтыми редкими волосами. – Чем не следователь?
– Да, больше того, убийца мог вообще проникнуть к ним в дом и накормить их до отвала селедкой. Хорошо, что там с Анжеликой?
– Ей немногим за сорок. Видно, что эта женщина в молодости испытала много тяжелого, поскольку организм надорван… Но в последнее время она вплотную занималась своим здоровьем, бросила курить, хотя раньше курила много. Хочешь, покажу тебе ее легкие?
– Нет уж, уволь.
– Кроме того, она сделала себе буквально с полгода назад пластическую операцию. Подойди, я тебе покажу шрамы за ушами… Видишь?
Наталия смотрела на лежащую перед ней довольно худенькую рыжеволосую женщину с блестящим посеревшим лицом и почерневшими плотно сжатыми веками.
– А почему у нее блестит лицо?
– Потому что она пользовалась специальным кремом для поддержания влажности и упругости кожи. А вот еще… обрати внимание на ее брови. Видишь, они четко выделяются? Это своеобразная косметическая татуировка, которую делают в нашей «Кристине»…
– А ты-то откуда знаешь?
– У меня есть знакомая девушка, которая месяц назад сделала себе этот татуаж. А что, довольно умно придумали.
– Я не перестаю удивляться тебе, Василий… Ты необыкновенный человек. Спасибо тебе. А могу я посмотреть на их одежду? Она у тебя?
– Пока – да. Но сегодня увезут, чтобы отдать мужу.
– Можно я взгляну?
– О чем речь?! Пойдем. Но только там все в крови…
В помещении, напоминавшем склад, где стояли старые покосившиеся металлические столы, колченогие стулья, какие-то жестяные ведра и большой стеллаж со старыми газетами и прочим хламом, лежал большой полиэтиленовый пакет.
– Вот, можешь все вытряхнуть на пол и просмотреть.
– А у тебя не найдется лишняя пара резиновых перчаток? Свои я забыла дома.
– Найдется, причем новая.
Надев тонкие резиновые перчатки, она принялась ворошить вещи Анжелики и Светланы Бартоломей. Костюм из буклированной серой шерсти явно принадлежал Анжелике Валерьевне. От него до сих пор исходил тонкий аромат духов. Правда, смешанный с запахом крови. В кармашке жакета она нашла тюбик с губной помадой розового цвета и несколько заполненных листочков с шифрами и названиями книг. Очевидно, тех, которых не оказалось на месте, но которые она хотела бы взять почитать. Наталия спрятала листочки в сумку в надежде, что сравнит названия этих книг со списком литературы, изъятым следователем вместе с формуляром. Вся, абсолютно вся одежда была пропитана кровью.
– Ну что, ничего не нашла? – спросил Романов, появляясь в дверях со сложным бутербродом, именуемым «волна»: хлеб, сверху ветчина и сыр.
Наталию чуть не стошнило.
– Василий, как ты можешь здесь есть?
– Запросто. Ну так что, спрашиваю, откопала что-нибудь новенькое?
– Ничего, кроме помады. Все вещи куплены в фирменных магазинах, я даже знаю где. У нас не такой большой город, поэтому несложно вычислить. Если ты не возражаешь, я тебе еще позвоню, хорошо? Да, чуть не забыла, ты случайно не знаешь, кто из наших известных врачей-гинекологов производит операции, наподобие той, что сделали Светлане Бартоломей?
– Я могу только догадываться. Но у меня есть приятель, который знает о таких вещах не понаслышке. Я поговорю с ним.
– Спасибо.
– Это тебе спасибо. Если бы не ты, я помер бы с голоду или, того хуже, принялся бы за мертвечину… – И он захохотал, давясь бутербродом.
Наталия почти выбежала из морга. Обстановка действовала угнетающе. Мысль о том, что Романов, искромсав тело девушки, умудрился определить, что она перенесла гинекологическую операцию, и сделать отсюда далеко идущие выводы, пугала: неужели и после смерти люди уязвимы в плане сохранения тайн? Пусть даже эта Светлана, по словам Романова, и вела беспутную жизнь, развратничала напропалую, но ведь окружающие (в частности, работники библиотеки) знали ее совершенно с другой стороны… А может, это просто фантазии Василия? «Ничего, время покажет. Главное, найти этого гинеколога. Если мне не изменяет память, подобные операции уже давно стали делать легально. Плати деньги – и устраивай свою личную жизнь».
На улице было темно, сыро и противно. «И это называется весна? Да в гробу я видела такую весну…»
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента