Страница:
Фантасмагория-7
Роми никто не должен видеть. Никто из тех, кто читал газеты с громадными жуткими заголовками над фотографиями детской площадки пансиона и широко раскрытых детских глаз. Никто из тех, кто случайно встречал меня на лестнице и отводил взгляд от моего белого лица под черной повязкой. Никто из тех, кто звонил мне в первые дни, совершенно не зная, что сказать. И вообще никто. Я стою перед дверью в ту маленькую полутемную комнатку, где прячу свою дочь. Живую. У нее гладкая, полупрозрачная кожа, под которой пульсируют маленькие жилочки, и еще у нее сине-фиолетовая полоса вокруг тоненькой шейки. Я не хочу видеть эту полосу. Может быть, поэтому я стою перед дверью и не могу заставить себя войти. Я боюсь. Боюсь Роми, своей маленькой, нежной, беззащитной девочки?! Резкий, как выстрел, звонок в дверь. Я вздрагиваю всем телом, бросаюсь прочь от двери Роми, с двух шагов возвращаюсь, чтобы обезопасить эту дверь поворотом ключа. Ведь Роми нет ни для кого, она существует только для меня... И самое страшное: я все время неотвязно допускаю мысль, что ее действительно нет, что я сошла с ума, что украла из склепа то, что когда-то было моей дочкой... нет, это не так, сумасшедшие никогда не осознают своего безумия... - Здравствуй! Что, не ждала меня увидеть? - Лорейн! Да, я ее не ждала, я никого не ждала, я хочу только одного: чтобы она ушла поскорее, не приближаясь к двери в соседнюю комнату. Моя лучшая подруга... Сейчас она начнет меня утешать - и я не выдержу, я знаю, я точно сломаюсь... - Ну, как ты тут живешь? - Лорейн говорит быстро, не оставляя места для ответа. - По-моему, неплохо устроилась, только шкаф я бы подвинула ближе к батарее. Вчера видела по телевизору твоего красавчика - он как, не объявился еще? Кстати, где твоя дочурка? Она здорова? Я стою лицом к окну, она не видит, как отливает кровь от моего лица. Правильно, Лорейн ведь ездила за границу, она не знает... Я должна это сделать, должна решиться, пусть фантасмагория кончится, рассыплется в один момент!.. Я слышу свой голос: - Она, наверное, еще не проснулась. Но все равно, уже время полдника... Зачем я закрывала дверь на замок?! Ключ не хочет поворачиваться в моих дрожащих руках, дверь скрипит, в глазах Лорейн удивление... Открывается! - Роми, малышка! Узнаешь тетю Лорейн? Роми сидит на кроватке, глядя на нас своими серо-зелеными глазками, часто моргающими от неожиданного света. Лорейн смеется, она вынимает из сумочки шоколадку, она видит Роми - живую, мою! Я бросаюсь к моей девочке, подхватываю ее на руки, целую, отламываю кусочек шоколада и кладу ей в ротик... И Роми кусает мои пальцы - больно, с настоящей, осознанной злостью. Я улыбаюсь, я прячу руку за спину - Лорейн не должна была заметить. В глазах Роми зеленые искорки - странные, потусторонние. Но ведь это моя девочка, маленькая, фарфоровая, и она любит меня! Звенящим полушепотом, медленно, словно заклинание, я говорю: - Поцелуй маму. Роми послушно тянется ко мне, прикасается мягкими губками к моей щеке, но не целует - втягивает в себя мою кожу, как присоска, от такого поцелуя останется след, надолго... Мне страшно, я сажаю Роми на кроватку, отрываю, отталкиваю ее от себя - что-то жуткое, чужое, враждебное... - Что это у тебя на шейке? - слышится голос Лорейн. - Кто это сделал? Все смещается, смешивается, переворачивается в дикой фантасмагории. Потолок, углы и стены надвигаются на меня - как и глядящий мне в грудь розовый детский пальчик.
* * *
Я проснулась поздно, яркий луч, пробивавшийся сквозь щелку между ставнями, уже дотянулся до середины комнаты. Если бы не ставни, солнце давно бы меня разбудило - и зачем это я закрыла их? Я отдернула шторы, распахнула ставни - солнце светило ярко, по-летнему, и окно я тоже открыла. В лицо ударил свежий ветерок, душистый и довольно прохладный, так что я отошла от окна в глубину комнаты. Почему-то захотелось сделать зарядку - бывают же иногда благородные побуждения! Наклоняясь из стороны в сторону, я начала прикидывать примерный план на день: привести себя в порядок, позавтракать; сходить на рынок уже не успею, надо сразу ехать в пансион за Роми, привезти ее, накормить, а пока она будет спать, закончить ту главу, в которой убивают жену лорда. Если получится, начать следующую. Потом погулять с Роми в парке, а вечером можно позвонить редактору журнала... или не стоит, все-таки сегодня суббота. Да, если Роми пораньше уснет, включу, может быть, "Шоу с Дэнни". Что-то в этом распорядке меня не устраивало - как если бы кто-то другой предложил его мне, совершенно не считаясь с моими собственными планами и обстоятельствами. Я пожала плечами, удивляясь несуразности этой мысли, и прошла в ванную. Душ не работал, я наклонилась над раковиной, энергично плеснула в лицо несколько пригоршней холодной воды - и взглянула в зеркало... На меня смотрела почти незнакомая женщина, просто страшная в своей крайней степени изможденности. Серое лицо с коричневыми пятнами под выступающими скулами и резкими морщинами от крыльев носа к уголкам бескровного рта. Глаза тонули в бездонных черных провалах, волосы свешивались по краям лица тусклыми сбившимися прядями, мокрыми у лба и висков. Женщина, которая долгие недели не видела света и воздуха, пережила страшное несчастье, потеряла смысл и цену жизни... Нет, это не я!!! Я - не такая. У меня блестящие волосы, выразительные глаза, яркое лицо, на которое с профессиональной тщательностью нанесен макияж. Я победительно улыбалась и держала в руке хрустальный бокал - где и когда это было?! Я вспомню, я обязана вспомнить, я не позволю себе снова впасть в безысходный омут фантасмагории... - Мама, мамочка! Голосок Роми едва пробился сквозь шум стекающей воды. Я резко закрутила кран, приотворила дверь ванной: - Иду, девочка моя! - и схватилась за щетку, ожесточенно вонзая ее в спутанные волосы. Не могла же я показаться в таком виде своей дочери. Волосы поддавались с трудом и болью, в большом количестве оставаясь на щетке - похоже, что я уже месяц как не мыла голову. А как же я ходила на работу, например, вчера - а что, собственно, я делала вчера? Последнее яркое воспоминание - мониторы, прожекторы и хрустальный бокал, а все, что было потом, расползалось в смутное впечатление кошмарного сна... - Мама! Да, кстати, как Роми оказалась дома? Сегодня суббота, должна быть суббота, в другие дни я не сплю до обеда. По субботам я забираю Роми из пансиона, я как раз собиралась ехать. Но она каким-то образом уже здесь, она проснулась и зовет меня... Я заколола волосы в бесформенный хвост на затылке, еще раз умылась, вытерла лицо махровым полотенцем, энергичными движениями пытаясь вызвать на щеках хоть какой-то румянец, и пошла в комнату Роми. Дверь почему-то оказалась закрытой на ключ, внутри было темно и душно - и я держала своего ребенка в таких условиях?! Сколько времени? В памяти снова зашевелились отблески ночных кошмаров, готовые стать воспоминаниями реальности - но я легонько прикусила губу и усилием воли заставила их раствориться. Не сейчас. Я подошла к окну, отдернула шторы и открыла форточку. Потом обернулась к кроватке Роми и улыбнулась. - Что-то мы с тобой сегодня разоспались. Ну-ка, давай вставать, умываться, одеваться! Как ты думаешь, с чего мы начнем: с завтрака или с обеда? Роми засмеялась - розовая, заспанная, фарфоровая. На ее шейке виднелся едва заметный след, кожа в этом месте слегка шелушилась. Я не стала осматривать этот шрам и думать о нем - просто отметила, что он есть. - А потом пойдем гулять в парк, посмотрим на уточек. Ну давай, спящая красавица, поднимайся скорее! Где наше платьице? После завтрака я вымыла голову, навела косметику, стараясь смягчить выступающие скулы и синие тени пол глазами. Перед тем, как выходить, я до пояса высунулась в окно - и, поразмыслив, надела на Роми легкий джемперок и комбинезон, а сама - тонкое шерстяное платье в дырочку с укороченными рукавами. Тогда - с прожекторами и бокалом - я была в теплом пуловере и еще оставила в прихожей свой длинный непромокаемый плащ... Да, из моей жизни непостижимо исчезли целые недели и даже месяцы, оставив по себе только черную тень ирреальности и фантасмагории. Но я разберусь во всем этом... потом.
* * *
Роми спала на моей кровати - маленькая нежная головка на слишком большой подушке. Время от времени я оборачивалась посмотреть на нее - через плечо, ведь моя спина закрывала ее от света настольной лампы. Было как-то спокойнее слышать ровное дыхание девочки здесь, рядом, тем более, что я не собиралась включать этот проклятый телевизор, и вообще сегодня была не суббота. Передо мной лежала кипа бумаги - чистой бумаги должно быть много - и я нервно покусывала ручку, как всегда, когда не могла найти нужного, единственного для этой фразы слова. Только сейчас слова не имели никакого значения - никто, кроме меня, не будет читать того, что я напишу. А мне самой нужна только зацепка, реальное графическое оформление неясных кошмаров, происходивших - или не происходивших - со мной. Они вспоминались смутно и хаотично, и я пыталась расставлять их по порядку - начиная от разбитого бокала - и записывать как можно короче, как если бы это были главы будущего романа. Кукла на качелях. Та же ситуация, но на качелях - я. Известие о гибели Роми. Дэн. Похороны Роми в склепе д'Аржантайлей. Еще один разрыв с Дэном. Похищение Роми из склепа. Приход Лорейн и мой страх - кульминация всей фантасмагории. Вот, кажется, примерно так. Лорейн можно позвонить. Если она действительно вернулась из-за границы и заходила ко мне, у нее должно было сложиться здоровое, непредвзятое мнение обо всем увиденном. Нормальному человеку это должно было показаться странным: душная полутемная комната, в которой заперт на ключ маленький ребенок, изможденная женщина с нечесаными волосами и блуждающим взглядом если я уже тогда была такой... Когда это было? Если уже давно - почему Лорейн не зашла снова? Нет, наверное, она приходила вчера, ведь после ее визита я вообще ничего не помню... Теперь самая важная часть кошмара: смерть и воскресение Роми. Моя дочь жива - я невольно обернулась, через плечо взглянув на спящую фарфоровую головку - да, жива: мы с ней сегодня гуляли в парке, встречали множество разных людей, пожилые женщины улыбались Роми, потом она кормила уточек вдвоем с каким-то мальчиком постарше, пока я разговаривала о детских болезнях с его мамой. Теперь я не могу сомневаться в реальности своей девочки - как тогда, перед приходом Лорейн. А след на шейке Роми... он почти незаметен: бороздка шелушащейся кожи и несколько подсохших царапинок под подбородком, так пораниться она могла где угодно, например, играя с другими детьми в пансионе... Когда мы возвращались из парка домой, я купила газету из-за бросившегося в глаза жирно-черного заголовка: "Убийцы маленькой Роми до сих пор на свободе". Но информация оказалась самой общей, из нее никак не следовало, что речь идет именно о моей дочери. А может быть, действительно... Может, два месяца назад я прочитала в газете об этом убийстве, об убийстве двухлетней девочки по имени Роми. Так, дальше... я снова невольно оглянулась и стиснула голову руками, пытаясь сфокусировать расплывчатую и нелепую мысль. Убили какую-то девочку, и это настолько потрясло меня, я настолько отождествила ее со своей дочерью, что поверила в смерть моей Роми и во все остальное... конечно же, созданное моим воображением... Проще говоря, я сошла с ума. Конечно, я не могла вот так сразу принять эту версию, такую вероятную в своей простоте. Завтра я пойду в библиотеку, подниму подшивки газет, прочитаю все об этом убийстве. Там должна быть и фамилия Роми, и название пансиона, и, наверное, фотография... А еще я позвоню в пансион, хотя бы от имени той же Лорейн, и мне скажут... я знала, что: вот уже два месяца, как эту девочку перестали привозить к нам... И есть еще один человек, тот, который занимал центральное место в моих безумных грезах - или же реальной фантасмагории. Дэн может точно сказать, примчался ли он к воротам пансиона, узнав раньше всех о смерти маленькой девочки, которую при жизни он ни разу не назвал дочерью. Дэну известно, хоронили ли эту девочку в фамильном склепе д'Аржантайлей, под серым дождем, в присутствии абсолютно чужих черных людей. О том, похищала ли я ее из склепа, он может и не знать, это вообще могло остаться незамеченным... Но Дэн знает, без сомнения, предлагал ли он мне - слабой, разбитой, уничтоженной - снова исчезнуть из его жизни, приводя доводы с той же логичной беспощадностью, как и три года назад. Но звонить Дэну д'Аржантайлю я не буду.
* * *
От свежего воздуха и яркого солнца у меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, я прислонилась виском к тяжелым резным дверям библиотеки. Потом я медленно спустилась по ступенькам и, почувствовав под неуверенной ногой твердую землю, устремилась к ближайшей телефонной кабине. Иначе я не могла. - Алло! Лорейн? Привет, как там моя маленькая?.. Дай ей трубку, пожалуйста... Роми?! Ну как тебе у тети Лорейн?.. Рыбок покормила?.. и ходили гулять?.. Умничка моя, красавица... Веди себя хорошо, я вечером за тобой приеду... Спасибо, Лорейн... Как это не стоит, ты меня очень выручила... Счастливо, до вечера. Стало немного легче. Голосок Роми, заливистый, как птичье щебетание, с ее только мне одной понятными словечками, звучал радостно и звонко, он был таким живым, до непостижимого живым... Роми жила, она только что разговаривала со мной, и теперь я должна была как-то увязать это с тем, что точно, неопровержимо узнала десять минут назад. Что мою Роми убили. Когда мне утром сказала об этом начальница пансиона - "как, разве вы не знаете? Случилась трагедия, ужасное, ужасное несчастье", - я ответила, не забывая изменять голос, что этого не может быть. В конце концов, они тоже могли заблуждаться, связав известие о смерти какой-то Роми с отсутствием в пансионе моей дочери... Я понимала, что такое объяснение высосано из пальца, но поверить в него было несравнимо легче, чем... Но потом я пошла в библиотеку и долго сидела над толстыми подшивками газет, выискивая, одну за другой, все публикации, относившиеся к этому страшному убийству, потрясшему всю страну - хотя уже в первой заметке имя и фамилия моей девочки были названы полностью, а центральная газета напечатала фотографию Роми с закрытыми глазками и жутким шрамом на шее - мертвую... Я пошла по улице, вдоль липовой аллеи с ее медовым, одуряющим запахом медленно, медленно. Надо было снова прокрутить в памяти все этапы фантасмагории, этого жуткого, темного провала в моей жизни. Теперь я знаю: Роми убили. Это сделал маньяк - вернее, как установила полиция, их было двое. Ее повесили на верхней перекладине качелей на детской площадке пансиона, во время тихого часа... Дежурную воспитательницу подозревали в сговоре, но потом оказалось, что она просто бегала на свидание, кажется, ее уволили... Но это неважно, это не вызывало у меня никаких ассоциаций. Что-то другое... качели. Качели присутствовали в моей фантасмагории, в той ее части, которую я безоговорочно считала сном и продолжала считать, даже убедившись в реальности всего остального. Но теперь... теперь я не была так в этом уверена. Кукла, которую я катала на качелях. Черный, жуткий раскачивающийся силуэт на фоне голубого неба... теперь я вспомнила, та кукла была похожа на Роми. Но ведь все это было раньше, чем мне позвонили из пансиона, а подробности убийства я узнала еще позже... Настолько вещих снов не бывает. Кроме меня, там присутствовал человек в плаще, лица которого я так и не смогла рассмотреть. Это он надел на шейку Роми... куклы ту петлю, но ведь потом он ушел, а я осталась раскачивать качели, до тех пор, пока кукла не соскользнула с них. Да, нас было двое, как и написали потом в газетах, и, если предположить, что все это непостижимым образом было реальностью... Мои шаги все убыстрялись, я уже почти бежала, давно свернув с широкой липовой аллеи, срезая резкие повороты петляющих улиц, глядя вперед и ничего не замечая перед собой... Если так, если я действительно раскачивала все выше и выше детские качели... Это я убила Роми! "Кто это сделал?" - спрашивала Лорейн, и моя дочь в упор показывала розовым пальчиком - на меня! А я, я боялась, панически боялась ее - живую... Я резко остановилась и пошла медленнее, опустив голову, внимательно глядя себе под ноги. Я еще не разобралась во всем, и я не отдамся снова во власть фантасмагории. Не могла же я признать безусловной реальностью тот ее фрагмент, в котором я сама сидела на тех качелях. Пожалуй, именно он был самым необъяснимым, а с другой стороны, именно он давал ключ к тому, что Роми осталась жива. Ведь и я тогда не умерла... А потом я проснулась, и мою шею сдавливал чужой разноцветный шарфик, его повязали мне на телевидении... Телевидение. Я опять ускорила шаг в такт с новой силой заработавшей мысли. У фантасмагории были свои четко очерченные границы. Она кончилась с моим вчерашним пробуждением, распахнутыми ставнями и майским ветром. А началась - два месяца назад, на телестудии, когда я пробовалась на роль ведущей какой-то программы. Разбился бокал... Я смотрела вниз, а теперь почему-то вскинула голову, и вдруг... Наши взгляды не встретились, они лишь черкнули друг о друга, словно высекли искру. Я должна была что-то сказать, крикнуть, а он... он должен был хотя бы оглянуться... Но он сделал вид, что не заметил меня, а я сделала вид, что поверила в это - и Дэн д'Аржантайль прошел мимо, мимо, мимо... Нет, не сметь! Сосредоточиться, мне есть о чем думать - только о важном, о необходимом, ни в коем случае не позволять себе - о нем... Итак, разбился бокал. Что было со мной потом? Там, на телевидении, должны знать хоть что-нибудь. Я пойду туда прямо сейчас, пока нет риска столкнуться там с Дэном. Только надо придумать легенду, к кому и как обратиться... Я шла, ориентируясь на самый высокий в городе небоскреб с огромной тарелкой на крыше, когда вдруг поняла, кто мне поможет. Просто неожиданно вспомнился высокий бородатый парень и его компьютер, который знает все.
* * *
Стеклянные двери вращались без перерыва, выпуская небольшими партиями все новых людей. Для большинства служащих телевидения рабочий день закончился, хотя вообще-то эта махина работала круглосуточно. Я в нерешительности остановилась около аккуратно подстриженного кустика недалеко от выхода. А ведь меня могут и не пустить на территорию, во всяком случае сегодня. Что я им скажу, кто я такая? Девушка, которая еще в марте участвовала в каком-то конкурсе, а потом потеряла память и сорвалась в пропасть фантасмагории? Или бывшая возлюбленная Дэнни д'Аржантайля - "Шоу с Дэнни", вы же знаете - да, знаем мы таких, как вы, его нет, приходите завтра... Дверь снова повернулась, из огромного здания вышла группа молодых людей, они смеялись и шутили, в их жизни никогда не было фантасмагории, и громче всех смеялся тот, что был на голову выше остальных, худощавый и нескладный, с бородой, в просторном клетчатом свитере... как хорошо, что я запомнила тогда его имя. - Ник! Он обернулся, и я издалека увидела, как взъехали вверх его черные брови. Он тут же что-то сказал своим друзьям, и через несколько секунд уже оказался возле меня. - Здравствуйте, - заговорил он просто и естественно, словно мы расстались сегодня утром. - Что-то вы не заходите - болели, наверное? Вы похудели немножко. Я посмотрела на него, потом опустила глаза и произнесла заранее заготовленную фразу: - Мне нужно с вами поговорить. - Хорошо, - компьютерщик мельком взглянул на часы. - К девяти мне опять на студию... а, черт с ним, не обращайте внимания. Идемте, посидим в кафе. С этим человеком я виделась один раз в жизни, в течение десяти минут, два месяца назад. Я боялась, что он вообще меня не узнает... Мы прошли буквально два шага и тут же свернули в маленький карманный погребок в полуподвале за деревянной дверью. Тут было довольно темно, не очень накурено и, в общем-то, уютно. Ник провел меня за крайний круглый столик, сам сбегал за двумя чашечками кофе и уселся рядом, сдвинув набок длинные ноги. - Я все время забегаю сюда после работы, - сказал он. - Очень удобно, ведь я часто просиживаю ночи за компьютером, ночью можно полазить по сети... Потом отсыпаюсь днем. Он подул в чашку, вызвав волны на поверхности кофе, и отпил большой глоток. - А та передача, на которую вы пробовались... хотя вы, наверное, в курсе... нет? Проект прикрыли. Не знаю, почему - ведь в конкурс, наверное, вогнали кучу денег. Вам была очень нужна эта работа? Я мог бы прокрутить каталог, может, что-то для вас подвернется... - Спасибо, работа у меня есть. Была два месяца назад. Скорее всего, меня давно уволили... странно, мне даже не пришло в голову позвонить туда, все заслонили более важные вещи... - А я читал вашу книжку, - сказал Ник. - То есть роман в журнале. Это здорово, честно. Вы сделаете себя и без этого чертова телевидения. Оно только кажется цветным и привлекательным, а на деле - очень неприятная штука. Мой компьютер фиксирует все, что происходит в компании, и иногда попадаются такие вещи... - Ник, - сказала я, чашка кофе вздрогнула в моих руках, и несколько капель пролились на стол. - Ник... И я разом рассказала ему все, сбивчиво, бессвязно, путаясь в жутком лабиринте фантасмагории, рассказала о качелях и ярком солнце, о пестром шарфике и телефонном звонке, о сером мире и траурной рамке для фотографии, о потусторонних глазах моей дочери и ее поцелуе... Ник смотрел на меня, его глаза были серьезны, его большая, с длинными пальцами рука накрыла и слегка сжала мою на деревянном столе. Я верила, верила ему, как никому в жизни... но про Дэна д'Аржантайля я ему не рассказала. Я замолчала, перевела дыхание и выпила глоток холодного кофе. Ник встал. - Пойдемте, - сказал он. - Мой компьютер поможет... я помогу вам.
* * *
И снова я присела на самый краешек оббитого кожей дивана - больше в этой узкой комнате сесть было некуда, на единственный вращающийся табурет перед компьютером привычно опустился Ник. Его широкая спина почти полностью закрыла от меня монитор. Я подвинулась чуть влево, и, угадав позади себя мое движение, Ник сам сдвинулся в сторону и развернул дисплей ко мне. - Так хорошо? По темно-синему экрану бежали желтоватые строчки. Не глядя, Ник периодически нажимал какую-то клавишу. - Загружается, - сказал он. - Чертовски медленно, я всегда удивляюсь. У меня в детстве был допотопнейший компьютер, одиннадцатая модель, отказывал на каждом шагу - но зато загружался в два счета. Он и сейчас стоит у меня дома, если мама никому не отдала. Знаете, я ведь с юга. Уже года четыре как не был дома с этой работой... - Разве у вас нет отпуска? - спросила я скорее из вежливости. Бегущие по экрану строчки гипнотизировали меня, напряженно всматриваясь в них, я пыталась поверить, что где-то здесь прячется подсказка, хотя бы маленький намек на разгадку фантасмагории... - Есть, конечно, - руки Ника забегали по клавиатуре, словно жили своей отдельной жизнью, а он продолжал: - Но я еще не разу им не пользовался. Глупо, конечно, но как-то не хочется пускать кого-то другого к нему, - он кивнул на компьютер. - Но это пустяки, летом точно возьму. Сразу все четыре отпуска, здорово, правда? Да, кстати: приезжайте ко мне в гости! У нас там море, скалы... Вместе с дочкой приезжайте, хорошо? Я машинально кивнула - хотя Ник, конечно, не мог видеть этого жеста согласия. Тем временем на дисплее выстроились ровные столбики цифр, курсор пару раз пробежался по ним и остановился в самом верху одного из них. - Вы здесь были четырнадцатого, правда, - вопросительной интонации в голосе Ника не было. Это я даже приблизительно не помнила числа, я вообще мало что помнила... - Для начала посмотрим запись вашей пробы, - сказал Ник. - Может быть, это что-то нам даст, какую-то зацепку. А там будет видно. Он коротко коснулся клавиши, и на экране возникла блондинка в ковбойской шляпке, на мгновение зазвенел ее высокий голосок - но в следующую секунду Ник лишил ее дара речи, а потом заставил двигаться гротескно-быстро, проматывая запись. И тут появилась я. Ник включил звук, когда, пройдя через студию, я опускалась на табурет слишком громко скрипнуло сиденье, даже сухие цветы на столике зашуршали наверное, от движения воздуха. Я выставила вперед совершенно деревянные ноги, нарочитым движением поправила волосы. И вся я была какая-то слишком декоративная, ненастоящая, словно раскрашенная кукла или манекен в витрине. Стало даже неудобно, что Ник видит меня такую - хотя это, конечно же, не имело никакого значения... Я заговорила - и чуть не передернуло от этого фальшивого, развязного и в то же время испуганного голоса. И эти надуманные, книжные фразы... боже мой, как я могла подумать, что имею какие-то данные для телевидения! А Дэн - он всегда такой обаятельный, вкрадчивый, ироничный на экране... ну когда я перестану по любому поводу вспоминать Дэна... Я в компьютере отпила из бокала - так громко, с бульканьем. С резким стуком поставила его на столик. - Что это было, - вдруг спросил Ник, - в бокале? Что вы пили? - Не помню... газированная вода, кажется... Ник остановил изображение и обернулся ко мне. - Газировки быть не могло, она бьет в нос. - Значит, просто вода... Ник, я не помню... Он так старался мне помочь, а я... глазеть на себя в упоении антинарциссизмом я могла, а кроме этого... На глаза вдруг навернулись нервные, неуправляемые слезы бессильной злости на собственную беспомощность, и Ник, конечно, не мог их не видеть... Он пересел, почти не разгибая ног, на диван рядом со мной, и я опустила потяжелевшую голову ему на плечо. Краем глаза я видела, как по экрану дисплея вновь побежали желтоватые строчки, сплошные, без букв, и расплывающиеся с каждым мгновением...
Роми никто не должен видеть. Никто из тех, кто читал газеты с громадными жуткими заголовками над фотографиями детской площадки пансиона и широко раскрытых детских глаз. Никто из тех, кто случайно встречал меня на лестнице и отводил взгляд от моего белого лица под черной повязкой. Никто из тех, кто звонил мне в первые дни, совершенно не зная, что сказать. И вообще никто. Я стою перед дверью в ту маленькую полутемную комнатку, где прячу свою дочь. Живую. У нее гладкая, полупрозрачная кожа, под которой пульсируют маленькие жилочки, и еще у нее сине-фиолетовая полоса вокруг тоненькой шейки. Я не хочу видеть эту полосу. Может быть, поэтому я стою перед дверью и не могу заставить себя войти. Я боюсь. Боюсь Роми, своей маленькой, нежной, беззащитной девочки?! Резкий, как выстрел, звонок в дверь. Я вздрагиваю всем телом, бросаюсь прочь от двери Роми, с двух шагов возвращаюсь, чтобы обезопасить эту дверь поворотом ключа. Ведь Роми нет ни для кого, она существует только для меня... И самое страшное: я все время неотвязно допускаю мысль, что ее действительно нет, что я сошла с ума, что украла из склепа то, что когда-то было моей дочкой... нет, это не так, сумасшедшие никогда не осознают своего безумия... - Здравствуй! Что, не ждала меня увидеть? - Лорейн! Да, я ее не ждала, я никого не ждала, я хочу только одного: чтобы она ушла поскорее, не приближаясь к двери в соседнюю комнату. Моя лучшая подруга... Сейчас она начнет меня утешать - и я не выдержу, я знаю, я точно сломаюсь... - Ну, как ты тут живешь? - Лорейн говорит быстро, не оставляя места для ответа. - По-моему, неплохо устроилась, только шкаф я бы подвинула ближе к батарее. Вчера видела по телевизору твоего красавчика - он как, не объявился еще? Кстати, где твоя дочурка? Она здорова? Я стою лицом к окну, она не видит, как отливает кровь от моего лица. Правильно, Лорейн ведь ездила за границу, она не знает... Я должна это сделать, должна решиться, пусть фантасмагория кончится, рассыплется в один момент!.. Я слышу свой голос: - Она, наверное, еще не проснулась. Но все равно, уже время полдника... Зачем я закрывала дверь на замок?! Ключ не хочет поворачиваться в моих дрожащих руках, дверь скрипит, в глазах Лорейн удивление... Открывается! - Роми, малышка! Узнаешь тетю Лорейн? Роми сидит на кроватке, глядя на нас своими серо-зелеными глазками, часто моргающими от неожиданного света. Лорейн смеется, она вынимает из сумочки шоколадку, она видит Роми - живую, мою! Я бросаюсь к моей девочке, подхватываю ее на руки, целую, отламываю кусочек шоколада и кладу ей в ротик... И Роми кусает мои пальцы - больно, с настоящей, осознанной злостью. Я улыбаюсь, я прячу руку за спину - Лорейн не должна была заметить. В глазах Роми зеленые искорки - странные, потусторонние. Но ведь это моя девочка, маленькая, фарфоровая, и она любит меня! Звенящим полушепотом, медленно, словно заклинание, я говорю: - Поцелуй маму. Роми послушно тянется ко мне, прикасается мягкими губками к моей щеке, но не целует - втягивает в себя мою кожу, как присоска, от такого поцелуя останется след, надолго... Мне страшно, я сажаю Роми на кроватку, отрываю, отталкиваю ее от себя - что-то жуткое, чужое, враждебное... - Что это у тебя на шейке? - слышится голос Лорейн. - Кто это сделал? Все смещается, смешивается, переворачивается в дикой фантасмагории. Потолок, углы и стены надвигаются на меня - как и глядящий мне в грудь розовый детский пальчик.
* * *
Я проснулась поздно, яркий луч, пробивавшийся сквозь щелку между ставнями, уже дотянулся до середины комнаты. Если бы не ставни, солнце давно бы меня разбудило - и зачем это я закрыла их? Я отдернула шторы, распахнула ставни - солнце светило ярко, по-летнему, и окно я тоже открыла. В лицо ударил свежий ветерок, душистый и довольно прохладный, так что я отошла от окна в глубину комнаты. Почему-то захотелось сделать зарядку - бывают же иногда благородные побуждения! Наклоняясь из стороны в сторону, я начала прикидывать примерный план на день: привести себя в порядок, позавтракать; сходить на рынок уже не успею, надо сразу ехать в пансион за Роми, привезти ее, накормить, а пока она будет спать, закончить ту главу, в которой убивают жену лорда. Если получится, начать следующую. Потом погулять с Роми в парке, а вечером можно позвонить редактору журнала... или не стоит, все-таки сегодня суббота. Да, если Роми пораньше уснет, включу, может быть, "Шоу с Дэнни". Что-то в этом распорядке меня не устраивало - как если бы кто-то другой предложил его мне, совершенно не считаясь с моими собственными планами и обстоятельствами. Я пожала плечами, удивляясь несуразности этой мысли, и прошла в ванную. Душ не работал, я наклонилась над раковиной, энергично плеснула в лицо несколько пригоршней холодной воды - и взглянула в зеркало... На меня смотрела почти незнакомая женщина, просто страшная в своей крайней степени изможденности. Серое лицо с коричневыми пятнами под выступающими скулами и резкими морщинами от крыльев носа к уголкам бескровного рта. Глаза тонули в бездонных черных провалах, волосы свешивались по краям лица тусклыми сбившимися прядями, мокрыми у лба и висков. Женщина, которая долгие недели не видела света и воздуха, пережила страшное несчастье, потеряла смысл и цену жизни... Нет, это не я!!! Я - не такая. У меня блестящие волосы, выразительные глаза, яркое лицо, на которое с профессиональной тщательностью нанесен макияж. Я победительно улыбалась и держала в руке хрустальный бокал - где и когда это было?! Я вспомню, я обязана вспомнить, я не позволю себе снова впасть в безысходный омут фантасмагории... - Мама, мамочка! Голосок Роми едва пробился сквозь шум стекающей воды. Я резко закрутила кран, приотворила дверь ванной: - Иду, девочка моя! - и схватилась за щетку, ожесточенно вонзая ее в спутанные волосы. Не могла же я показаться в таком виде своей дочери. Волосы поддавались с трудом и болью, в большом количестве оставаясь на щетке - похоже, что я уже месяц как не мыла голову. А как же я ходила на работу, например, вчера - а что, собственно, я делала вчера? Последнее яркое воспоминание - мониторы, прожекторы и хрустальный бокал, а все, что было потом, расползалось в смутное впечатление кошмарного сна... - Мама! Да, кстати, как Роми оказалась дома? Сегодня суббота, должна быть суббота, в другие дни я не сплю до обеда. По субботам я забираю Роми из пансиона, я как раз собиралась ехать. Но она каким-то образом уже здесь, она проснулась и зовет меня... Я заколола волосы в бесформенный хвост на затылке, еще раз умылась, вытерла лицо махровым полотенцем, энергичными движениями пытаясь вызвать на щеках хоть какой-то румянец, и пошла в комнату Роми. Дверь почему-то оказалась закрытой на ключ, внутри было темно и душно - и я держала своего ребенка в таких условиях?! Сколько времени? В памяти снова зашевелились отблески ночных кошмаров, готовые стать воспоминаниями реальности - но я легонько прикусила губу и усилием воли заставила их раствориться. Не сейчас. Я подошла к окну, отдернула шторы и открыла форточку. Потом обернулась к кроватке Роми и улыбнулась. - Что-то мы с тобой сегодня разоспались. Ну-ка, давай вставать, умываться, одеваться! Как ты думаешь, с чего мы начнем: с завтрака или с обеда? Роми засмеялась - розовая, заспанная, фарфоровая. На ее шейке виднелся едва заметный след, кожа в этом месте слегка шелушилась. Я не стала осматривать этот шрам и думать о нем - просто отметила, что он есть. - А потом пойдем гулять в парк, посмотрим на уточек. Ну давай, спящая красавица, поднимайся скорее! Где наше платьице? После завтрака я вымыла голову, навела косметику, стараясь смягчить выступающие скулы и синие тени пол глазами. Перед тем, как выходить, я до пояса высунулась в окно - и, поразмыслив, надела на Роми легкий джемперок и комбинезон, а сама - тонкое шерстяное платье в дырочку с укороченными рукавами. Тогда - с прожекторами и бокалом - я была в теплом пуловере и еще оставила в прихожей свой длинный непромокаемый плащ... Да, из моей жизни непостижимо исчезли целые недели и даже месяцы, оставив по себе только черную тень ирреальности и фантасмагории. Но я разберусь во всем этом... потом.
* * *
Роми спала на моей кровати - маленькая нежная головка на слишком большой подушке. Время от времени я оборачивалась посмотреть на нее - через плечо, ведь моя спина закрывала ее от света настольной лампы. Было как-то спокойнее слышать ровное дыхание девочки здесь, рядом, тем более, что я не собиралась включать этот проклятый телевизор, и вообще сегодня была не суббота. Передо мной лежала кипа бумаги - чистой бумаги должно быть много - и я нервно покусывала ручку, как всегда, когда не могла найти нужного, единственного для этой фразы слова. Только сейчас слова не имели никакого значения - никто, кроме меня, не будет читать того, что я напишу. А мне самой нужна только зацепка, реальное графическое оформление неясных кошмаров, происходивших - или не происходивших - со мной. Они вспоминались смутно и хаотично, и я пыталась расставлять их по порядку - начиная от разбитого бокала - и записывать как можно короче, как если бы это были главы будущего романа. Кукла на качелях. Та же ситуация, но на качелях - я. Известие о гибели Роми. Дэн. Похороны Роми в склепе д'Аржантайлей. Еще один разрыв с Дэном. Похищение Роми из склепа. Приход Лорейн и мой страх - кульминация всей фантасмагории. Вот, кажется, примерно так. Лорейн можно позвонить. Если она действительно вернулась из-за границы и заходила ко мне, у нее должно было сложиться здоровое, непредвзятое мнение обо всем увиденном. Нормальному человеку это должно было показаться странным: душная полутемная комната, в которой заперт на ключ маленький ребенок, изможденная женщина с нечесаными волосами и блуждающим взглядом если я уже тогда была такой... Когда это было? Если уже давно - почему Лорейн не зашла снова? Нет, наверное, она приходила вчера, ведь после ее визита я вообще ничего не помню... Теперь самая важная часть кошмара: смерть и воскресение Роми. Моя дочь жива - я невольно обернулась, через плечо взглянув на спящую фарфоровую головку - да, жива: мы с ней сегодня гуляли в парке, встречали множество разных людей, пожилые женщины улыбались Роми, потом она кормила уточек вдвоем с каким-то мальчиком постарше, пока я разговаривала о детских болезнях с его мамой. Теперь я не могу сомневаться в реальности своей девочки - как тогда, перед приходом Лорейн. А след на шейке Роми... он почти незаметен: бороздка шелушащейся кожи и несколько подсохших царапинок под подбородком, так пораниться она могла где угодно, например, играя с другими детьми в пансионе... Когда мы возвращались из парка домой, я купила газету из-за бросившегося в глаза жирно-черного заголовка: "Убийцы маленькой Роми до сих пор на свободе". Но информация оказалась самой общей, из нее никак не следовало, что речь идет именно о моей дочери. А может быть, действительно... Может, два месяца назад я прочитала в газете об этом убийстве, об убийстве двухлетней девочки по имени Роми. Так, дальше... я снова невольно оглянулась и стиснула голову руками, пытаясь сфокусировать расплывчатую и нелепую мысль. Убили какую-то девочку, и это настолько потрясло меня, я настолько отождествила ее со своей дочерью, что поверила в смерть моей Роми и во все остальное... конечно же, созданное моим воображением... Проще говоря, я сошла с ума. Конечно, я не могла вот так сразу принять эту версию, такую вероятную в своей простоте. Завтра я пойду в библиотеку, подниму подшивки газет, прочитаю все об этом убийстве. Там должна быть и фамилия Роми, и название пансиона, и, наверное, фотография... А еще я позвоню в пансион, хотя бы от имени той же Лорейн, и мне скажут... я знала, что: вот уже два месяца, как эту девочку перестали привозить к нам... И есть еще один человек, тот, который занимал центральное место в моих безумных грезах - или же реальной фантасмагории. Дэн может точно сказать, примчался ли он к воротам пансиона, узнав раньше всех о смерти маленькой девочки, которую при жизни он ни разу не назвал дочерью. Дэну известно, хоронили ли эту девочку в фамильном склепе д'Аржантайлей, под серым дождем, в присутствии абсолютно чужих черных людей. О том, похищала ли я ее из склепа, он может и не знать, это вообще могло остаться незамеченным... Но Дэн знает, без сомнения, предлагал ли он мне - слабой, разбитой, уничтоженной - снова исчезнуть из его жизни, приводя доводы с той же логичной беспощадностью, как и три года назад. Но звонить Дэну д'Аржантайлю я не буду.
* * *
От свежего воздуха и яркого солнца у меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, я прислонилась виском к тяжелым резным дверям библиотеки. Потом я медленно спустилась по ступенькам и, почувствовав под неуверенной ногой твердую землю, устремилась к ближайшей телефонной кабине. Иначе я не могла. - Алло! Лорейн? Привет, как там моя маленькая?.. Дай ей трубку, пожалуйста... Роми?! Ну как тебе у тети Лорейн?.. Рыбок покормила?.. и ходили гулять?.. Умничка моя, красавица... Веди себя хорошо, я вечером за тобой приеду... Спасибо, Лорейн... Как это не стоит, ты меня очень выручила... Счастливо, до вечера. Стало немного легче. Голосок Роми, заливистый, как птичье щебетание, с ее только мне одной понятными словечками, звучал радостно и звонко, он был таким живым, до непостижимого живым... Роми жила, она только что разговаривала со мной, и теперь я должна была как-то увязать это с тем, что точно, неопровержимо узнала десять минут назад. Что мою Роми убили. Когда мне утром сказала об этом начальница пансиона - "как, разве вы не знаете? Случилась трагедия, ужасное, ужасное несчастье", - я ответила, не забывая изменять голос, что этого не может быть. В конце концов, они тоже могли заблуждаться, связав известие о смерти какой-то Роми с отсутствием в пансионе моей дочери... Я понимала, что такое объяснение высосано из пальца, но поверить в него было несравнимо легче, чем... Но потом я пошла в библиотеку и долго сидела над толстыми подшивками газет, выискивая, одну за другой, все публикации, относившиеся к этому страшному убийству, потрясшему всю страну - хотя уже в первой заметке имя и фамилия моей девочки были названы полностью, а центральная газета напечатала фотографию Роми с закрытыми глазками и жутким шрамом на шее - мертвую... Я пошла по улице, вдоль липовой аллеи с ее медовым, одуряющим запахом медленно, медленно. Надо было снова прокрутить в памяти все этапы фантасмагории, этого жуткого, темного провала в моей жизни. Теперь я знаю: Роми убили. Это сделал маньяк - вернее, как установила полиция, их было двое. Ее повесили на верхней перекладине качелей на детской площадке пансиона, во время тихого часа... Дежурную воспитательницу подозревали в сговоре, но потом оказалось, что она просто бегала на свидание, кажется, ее уволили... Но это неважно, это не вызывало у меня никаких ассоциаций. Что-то другое... качели. Качели присутствовали в моей фантасмагории, в той ее части, которую я безоговорочно считала сном и продолжала считать, даже убедившись в реальности всего остального. Но теперь... теперь я не была так в этом уверена. Кукла, которую я катала на качелях. Черный, жуткий раскачивающийся силуэт на фоне голубого неба... теперь я вспомнила, та кукла была похожа на Роми. Но ведь все это было раньше, чем мне позвонили из пансиона, а подробности убийства я узнала еще позже... Настолько вещих снов не бывает. Кроме меня, там присутствовал человек в плаще, лица которого я так и не смогла рассмотреть. Это он надел на шейку Роми... куклы ту петлю, но ведь потом он ушел, а я осталась раскачивать качели, до тех пор, пока кукла не соскользнула с них. Да, нас было двое, как и написали потом в газетах, и, если предположить, что все это непостижимым образом было реальностью... Мои шаги все убыстрялись, я уже почти бежала, давно свернув с широкой липовой аллеи, срезая резкие повороты петляющих улиц, глядя вперед и ничего не замечая перед собой... Если так, если я действительно раскачивала все выше и выше детские качели... Это я убила Роми! "Кто это сделал?" - спрашивала Лорейн, и моя дочь в упор показывала розовым пальчиком - на меня! А я, я боялась, панически боялась ее - живую... Я резко остановилась и пошла медленнее, опустив голову, внимательно глядя себе под ноги. Я еще не разобралась во всем, и я не отдамся снова во власть фантасмагории. Не могла же я признать безусловной реальностью тот ее фрагмент, в котором я сама сидела на тех качелях. Пожалуй, именно он был самым необъяснимым, а с другой стороны, именно он давал ключ к тому, что Роми осталась жива. Ведь и я тогда не умерла... А потом я проснулась, и мою шею сдавливал чужой разноцветный шарфик, его повязали мне на телевидении... Телевидение. Я опять ускорила шаг в такт с новой силой заработавшей мысли. У фантасмагории были свои четко очерченные границы. Она кончилась с моим вчерашним пробуждением, распахнутыми ставнями и майским ветром. А началась - два месяца назад, на телестудии, когда я пробовалась на роль ведущей какой-то программы. Разбился бокал... Я смотрела вниз, а теперь почему-то вскинула голову, и вдруг... Наши взгляды не встретились, они лишь черкнули друг о друга, словно высекли искру. Я должна была что-то сказать, крикнуть, а он... он должен был хотя бы оглянуться... Но он сделал вид, что не заметил меня, а я сделала вид, что поверила в это - и Дэн д'Аржантайль прошел мимо, мимо, мимо... Нет, не сметь! Сосредоточиться, мне есть о чем думать - только о важном, о необходимом, ни в коем случае не позволять себе - о нем... Итак, разбился бокал. Что было со мной потом? Там, на телевидении, должны знать хоть что-нибудь. Я пойду туда прямо сейчас, пока нет риска столкнуться там с Дэном. Только надо придумать легенду, к кому и как обратиться... Я шла, ориентируясь на самый высокий в городе небоскреб с огромной тарелкой на крыше, когда вдруг поняла, кто мне поможет. Просто неожиданно вспомнился высокий бородатый парень и его компьютер, который знает все.
* * *
Стеклянные двери вращались без перерыва, выпуская небольшими партиями все новых людей. Для большинства служащих телевидения рабочий день закончился, хотя вообще-то эта махина работала круглосуточно. Я в нерешительности остановилась около аккуратно подстриженного кустика недалеко от выхода. А ведь меня могут и не пустить на территорию, во всяком случае сегодня. Что я им скажу, кто я такая? Девушка, которая еще в марте участвовала в каком-то конкурсе, а потом потеряла память и сорвалась в пропасть фантасмагории? Или бывшая возлюбленная Дэнни д'Аржантайля - "Шоу с Дэнни", вы же знаете - да, знаем мы таких, как вы, его нет, приходите завтра... Дверь снова повернулась, из огромного здания вышла группа молодых людей, они смеялись и шутили, в их жизни никогда не было фантасмагории, и громче всех смеялся тот, что был на голову выше остальных, худощавый и нескладный, с бородой, в просторном клетчатом свитере... как хорошо, что я запомнила тогда его имя. - Ник! Он обернулся, и я издалека увидела, как взъехали вверх его черные брови. Он тут же что-то сказал своим друзьям, и через несколько секунд уже оказался возле меня. - Здравствуйте, - заговорил он просто и естественно, словно мы расстались сегодня утром. - Что-то вы не заходите - болели, наверное? Вы похудели немножко. Я посмотрела на него, потом опустила глаза и произнесла заранее заготовленную фразу: - Мне нужно с вами поговорить. - Хорошо, - компьютерщик мельком взглянул на часы. - К девяти мне опять на студию... а, черт с ним, не обращайте внимания. Идемте, посидим в кафе. С этим человеком я виделась один раз в жизни, в течение десяти минут, два месяца назад. Я боялась, что он вообще меня не узнает... Мы прошли буквально два шага и тут же свернули в маленький карманный погребок в полуподвале за деревянной дверью. Тут было довольно темно, не очень накурено и, в общем-то, уютно. Ник провел меня за крайний круглый столик, сам сбегал за двумя чашечками кофе и уселся рядом, сдвинув набок длинные ноги. - Я все время забегаю сюда после работы, - сказал он. - Очень удобно, ведь я часто просиживаю ночи за компьютером, ночью можно полазить по сети... Потом отсыпаюсь днем. Он подул в чашку, вызвав волны на поверхности кофе, и отпил большой глоток. - А та передача, на которую вы пробовались... хотя вы, наверное, в курсе... нет? Проект прикрыли. Не знаю, почему - ведь в конкурс, наверное, вогнали кучу денег. Вам была очень нужна эта работа? Я мог бы прокрутить каталог, может, что-то для вас подвернется... - Спасибо, работа у меня есть. Была два месяца назад. Скорее всего, меня давно уволили... странно, мне даже не пришло в голову позвонить туда, все заслонили более важные вещи... - А я читал вашу книжку, - сказал Ник. - То есть роман в журнале. Это здорово, честно. Вы сделаете себя и без этого чертова телевидения. Оно только кажется цветным и привлекательным, а на деле - очень неприятная штука. Мой компьютер фиксирует все, что происходит в компании, и иногда попадаются такие вещи... - Ник, - сказала я, чашка кофе вздрогнула в моих руках, и несколько капель пролились на стол. - Ник... И я разом рассказала ему все, сбивчиво, бессвязно, путаясь в жутком лабиринте фантасмагории, рассказала о качелях и ярком солнце, о пестром шарфике и телефонном звонке, о сером мире и траурной рамке для фотографии, о потусторонних глазах моей дочери и ее поцелуе... Ник смотрел на меня, его глаза были серьезны, его большая, с длинными пальцами рука накрыла и слегка сжала мою на деревянном столе. Я верила, верила ему, как никому в жизни... но про Дэна д'Аржантайля я ему не рассказала. Я замолчала, перевела дыхание и выпила глоток холодного кофе. Ник встал. - Пойдемте, - сказал он. - Мой компьютер поможет... я помогу вам.
* * *
И снова я присела на самый краешек оббитого кожей дивана - больше в этой узкой комнате сесть было некуда, на единственный вращающийся табурет перед компьютером привычно опустился Ник. Его широкая спина почти полностью закрыла от меня монитор. Я подвинулась чуть влево, и, угадав позади себя мое движение, Ник сам сдвинулся в сторону и развернул дисплей ко мне. - Так хорошо? По темно-синему экрану бежали желтоватые строчки. Не глядя, Ник периодически нажимал какую-то клавишу. - Загружается, - сказал он. - Чертовски медленно, я всегда удивляюсь. У меня в детстве был допотопнейший компьютер, одиннадцатая модель, отказывал на каждом шагу - но зато загружался в два счета. Он и сейчас стоит у меня дома, если мама никому не отдала. Знаете, я ведь с юга. Уже года четыре как не был дома с этой работой... - Разве у вас нет отпуска? - спросила я скорее из вежливости. Бегущие по экрану строчки гипнотизировали меня, напряженно всматриваясь в них, я пыталась поверить, что где-то здесь прячется подсказка, хотя бы маленький намек на разгадку фантасмагории... - Есть, конечно, - руки Ника забегали по клавиатуре, словно жили своей отдельной жизнью, а он продолжал: - Но я еще не разу им не пользовался. Глупо, конечно, но как-то не хочется пускать кого-то другого к нему, - он кивнул на компьютер. - Но это пустяки, летом точно возьму. Сразу все четыре отпуска, здорово, правда? Да, кстати: приезжайте ко мне в гости! У нас там море, скалы... Вместе с дочкой приезжайте, хорошо? Я машинально кивнула - хотя Ник, конечно, не мог видеть этого жеста согласия. Тем временем на дисплее выстроились ровные столбики цифр, курсор пару раз пробежался по ним и остановился в самом верху одного из них. - Вы здесь были четырнадцатого, правда, - вопросительной интонации в голосе Ника не было. Это я даже приблизительно не помнила числа, я вообще мало что помнила... - Для начала посмотрим запись вашей пробы, - сказал Ник. - Может быть, это что-то нам даст, какую-то зацепку. А там будет видно. Он коротко коснулся клавиши, и на экране возникла блондинка в ковбойской шляпке, на мгновение зазвенел ее высокий голосок - но в следующую секунду Ник лишил ее дара речи, а потом заставил двигаться гротескно-быстро, проматывая запись. И тут появилась я. Ник включил звук, когда, пройдя через студию, я опускалась на табурет слишком громко скрипнуло сиденье, даже сухие цветы на столике зашуршали наверное, от движения воздуха. Я выставила вперед совершенно деревянные ноги, нарочитым движением поправила волосы. И вся я была какая-то слишком декоративная, ненастоящая, словно раскрашенная кукла или манекен в витрине. Стало даже неудобно, что Ник видит меня такую - хотя это, конечно же, не имело никакого значения... Я заговорила - и чуть не передернуло от этого фальшивого, развязного и в то же время испуганного голоса. И эти надуманные, книжные фразы... боже мой, как я могла подумать, что имею какие-то данные для телевидения! А Дэн - он всегда такой обаятельный, вкрадчивый, ироничный на экране... ну когда я перестану по любому поводу вспоминать Дэна... Я в компьютере отпила из бокала - так громко, с бульканьем. С резким стуком поставила его на столик. - Что это было, - вдруг спросил Ник, - в бокале? Что вы пили? - Не помню... газированная вода, кажется... Ник остановил изображение и обернулся ко мне. - Газировки быть не могло, она бьет в нос. - Значит, просто вода... Ник, я не помню... Он так старался мне помочь, а я... глазеть на себя в упоении антинарциссизмом я могла, а кроме этого... На глаза вдруг навернулись нервные, неуправляемые слезы бессильной злости на собственную беспомощность, и Ник, конечно, не мог их не видеть... Он пересел, почти не разгибая ног, на диван рядом со мной, и я опустила потяжелевшую голову ему на плечо. Краем глаза я видела, как по экрану дисплея вновь побежали желтоватые строчки, сплошные, без букв, и расплывающиеся с каждым мгновением...