Дубов Игорь. Распоротый

   Начинало смеркаться. Пересчитав оставшиеся клеящиеся крючья, я поправил заплечную сумочку и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на открывающийся с этой высоты вид. Я уже поднялся достаточно высоко и теперь словно парил над огромным пространством, наполненным холодным и темным воздухом и разрываемым тяжелым стуком вбиваемых в гору выстрелов. Далеко внизу я видел покрытый тьмой горный хребет, вздымающийся над морем просевших вниз облаков. А прямо передо мной тянулись из-за далеких вершин, словно пальцы Бога, несколько тонких оранжевых лучей. Я еще успел подумать, что далеко не все из собравшихся сегодня на горе встретят завтра восход. И в это время внизу рвануло.
   Ослепительная голубая вспышка разорвала сгустившийся подо мной мрак, а потом ударила звуковая волна, и тяжелое эхо пошло плясать по окрестным горам.
   – Юк… – сказал я шепотом, чувствуя в потрясении, как скала медленно трогается с места и, набирая обороты, начинает вращаться под моими ногами. – Как же так? Юк!
   Эхо затихало, растворяясь в ущельях. Ветер свистел, разбиваясь о холодный камень. У маленького черного броневика на перевале вспыхнул и заметался фальшфейер. В уголках глаз у меня выступили слезы. И разом стало нечем дышать.
   – Юк… – снова прошептал я, чувствуя, что не в силах произнести больше ни слова. И, не сдержавшись, зарыдал.
   Я стоял на скале, втыкая в углы глаз пальцы, зажимая себе рот, и слезы текли по щекам, срываясь с них в пропасть. Крупная дрожь била мгновенно ставшее ватным тело, словно кто-то невидимый тряс меня, схватив за плечи. Я понимал, что все кончилось, взорвалось, погибло, что Юкиры теперь больше нет и никогда не будет, что он навсегда остался внизу, на том гребне, куда привел его я. Привел и бросил одного.
   – Суки! – прошептал я, слабо понимая, кого имею в виду. – Юкира…
   Надо было идти.
   Автоматически сняв и размотав веревку, я прощелкнул петлю на одном ее конце в ушной карабин вплавленного крюка, а другой конец закрепил на груди. Мышцы, пока я стоял, успели одеревенеть, но я все-таки нащупал пальцами зацепку и поставил ногу на крохотный выступ.
   – Суки…
   Я обдирал пальцы, нашаривая едва заметные выступы, подтягивался, упирал ногу, выжимался, сажал крюк, прощелкивал веревку, снова находил выступ, снова выжимался и снова сажал крюк. Слезы душили меня. Я лез, как робот, механически повторяя одни и те же движения, вслепую нащупывая путь, а в голове, словно заевшая запись, билась короткая и нелепая мысль: "Ты привел его сюда. Ты привел его сюда. Что ты скажешь теперь Амалазунте?"
   О! Я знал, что скажу Амалазунте. Я хорошо представлял себе, что я ей скажу. Я много должен был ей сказать. И я не сомневался, что скажу ей все, что должен. Если, конечно, мы встретимся.
   Если мы встретимся!
   Нога моя соскользнула с ненадежной опоры, пальцы мигом слетели с очередного миниатюрного выступчика, и я, не успев даже охнуть, сорвался и полетел в пропасть.
   Сон мой, страшный мой сон, мучивший меня в первые дни после приезда сюда, теперь разворачивался наяву, и я, обдирая колени и локти о жесткую скалу, слышал и чувствовал короткие рывки, когда веревка натягивалась на очередном крюке, и снова летел в свободном падении, сопровождаемый отчетливым
   Ногами я задел за какой-то выступ. От сильного удара меня развернуло и завертело, и теперь я, падая, беспорядочно бился о камень, а потом меня рвануло так, что затрещала грудная клетка, и последней моей мыслью перед тем, как что-то врезалось мне в голову и я потерял сознание, была испуганная мысль о сердце…
   Придя в себя, я долго не мог понять, где я. Боли я сначала не чувствовал. Тело было вялым и неподвижным, и только через несколько минут я смог поднять руку и ощупать предмет, трущийся о мою щеку.
   Это оказалась веревка. Я висел на веревке, и вокруг была ночь. Вокруг была ночь, я висел на веревке, прощелкнутой в карабин, и это означало, что я в горах. Судя по холодному чистому воздуху, я был на Земле. Надо было только понять, в Гималаях я или в Альпах. И еще – почему меня не сняла спас-служба. Что-то, наверное, случилось с передатчиком. Но это не страшно. Главное, что я жив и теперь смогу дождаться рассвета. Вот только с кем я ходил наверх? Этого я никак не мог вспомнить.
   Луна над головой била слишком крупная. В ее свете была видна отвесная скала, горы, торчащие из облаков, и совсем недалеко надо мной заснеженная вершина. Я с трудом снова поднял руку и ощупал голову. Вязаная шапочка амортизатора была мокрой и липкой. Я лизнул пальцы и почувствовал вкус крови. "Сильно, однако, досталось, – подумал я. – Вспомнить бы, с кем я ходил?"
   Теперь я уже чувствовал боль в правом плече и левом бедре. Вероятно, когда я падал, меня било о скалу. Я осторожно пошевелил рукой, а потом ногой. Похоже, что переломов не было. Сильнее всего досталось голове. Видимо, уже после того, как сорвало каску…
   Где-то неподалеку я услышал тихие голоса. Судя по всему, это наконец прибыли спасатели. Я прочистил горло, собираясь закричать, и неосознанно взялся рукой за неисправный передатчик. Однако, к моему изумлению, вместо него рука нащупала на бедре ребристую рукоять бластера.
   Что-то было не так. Откуда у меня мог взяться на восхождении бластер? Левой рукой я потянулся к обвязке, рассчитывая найти на ней стандартную аптечку. Но и здесь меня ожидала неожиданность Там, где обычно крепилась аптечка, висел станнер
   Бластер со станнером. В отчаянной попытке я прикрыл глаза, напрягся и вспомнил.
   Погиб Юкира. Юкира погиб в бою под горой, а я пытался пройти плиту и слинял. Я отодрал все крючья и пролетел полных две веревки. Меня спас последний крюк, который я вплавил в скалу. Теперь я болтаюсь в шестидесяти метрах от того места, где сорвался. Однако кто ж это там говорит?
   С трудом преодолевая вязкое сопротивление засохшей на шее крови, я повернул голову влево и прислушался. А потом всмотрелся. Несколько белых теней поднимались снизу, от гребня, и я снова услышал их затухающие голоса. Острое чувство опасности пронзило меня, перехватило дыхание, и рука автоматически дернулась к бластеру.
   Мимо меня из пропасти к себе на базу поднимались люди роя. Они спускались вниз посмотреть, что там произошло, и удостовериться, что никого не осталось в живых. А также произвести контрольный выстрел, если кто-то все же остался. Пока я был без сознания, они сделали свою работу и теперь летели домой спать.
   Обостренным своим обонянием я ощутил их запах, разительно непохожий на тот, которым сегодня тянуло от догоняющих нас "волчат". Запах, исходящий от пиратов, был остропряным, напоминающим запах просмоленной пеньки, долгое время лежавшей на залитом солнцем берегу. Это был запах теплого моря и горячего песка. Я ненавидел сейчас этот запах. Запахи Керста мне были милее запахов Земли – когда Землей пахли бандиты.
   Я повисел еще немного, потихоньку приходя в себя, а заодно пережидая тревогу на базе. Ушибы мои болели, но кости остались целы, и значит, я был в состоянии повторить свою попытку. В свете луны можно было разглядеть, что я завис рядом с той трещиной, по которой поднимался наверх. Мне даже показалось, что я вижу в нескольких метрах под собой свисающий с первого шлямбура репшнур. Какое-то время я раскачивался на веревке, пытаясь дотянуться до скалы. Потом мне это удалось, и я, ломая ногти, вцепился в острый выступ. Отсюда я действительно разглядел торчащий подо мной крюк, но в окутывающем Чекуртан мраке не было слышно ни шороха. До этого у меня оставалась пусть крошечная, но все же надежда. Теперь она умерла. Если бы Юкира был жив, он бы уже был здесь.
   Амортизатор, приклеившись к волосам, остановил кровь. Но я все равно чувствовал себя слабым. И еще я начал замерзать. Мне давно пора было лезть обратно. Однако я медлил, боясь возвращаться на участок, с которого только что сорвался. Я знал этот страх. Он всегда возникал после срыва. Через какое-то время страх должен был исчезнуть, но сейчас некому было пройти вперед, позволяя мне немного очухаться.
   Кисло поморщившись, я расстегнул анорак и вытащил из нарукавного кармана разлетайки две таблетки стимулятора. Мне нельзя было принимать их после случившегося прошлой ночью. Но я был уже за той гранью, где перестают бояться последствий.
   Поэтому я проглотил обе таблетки, стараясь не думать, что они сделают с сердцем.
   Почувствовав через несколько минут прилив сил, я туг же схватился за веревку и быстро полез наверх. Добравшись до второго крюка, я не стал задерживаться, а сразу, пока еще действовал стимулятор, двинулся дальше. Здесь я уже не спешил, а лез, тщательно выверяя каждое движение. Я много ходил – и на Земле, и на других планетах, – но так здорово, как сейчас, мне до сих пор еще не доставалось. Если бы не жуткое отчаяние и не сжигающая меня ненависть, я бы, наверное, так и не прошел этот кусок. Когда я наконец выполз на гребешок под шапкой, разлетайку мою вместе с анораком можно было выжимать в тазик.
   Тяжело дыша, я лежал, распластавшись под углом в сорок пять градусов, на холодных камнях гребешка и думал, что уже через полчаса смогу полностью рассчитаться за Юкиру. Из-под руки я видел освещенные лунным светом вершины, черную, иззубренную линию гор и наполненные мраком провалы ущелий. Все окружающее воспринималось болезненно остро, наверное, потому, что вместе с крупными, яркими звездами напоминало ландшафты безатмосферных спутников, которые я обычно разглядывал через защищавший меня пластик гермошлема. Сейчас, без скафандра, я чувствовал себя абсолютно голым, полностью открытым перед злобой, которой всегда веяло ночью от гор. Я снова посмотрел вниз и невольно вздрогнул от холода, скользнувшего по спине. Отсюда, сверху, то, что я оставил внизу, напоминало ворота в ад.
   Я вынул из своего миниатюрного рюкзачка сандвич и разовый термос с чаем. Есть абсолютно не хотелось, но я отчаянно нуждался в передышке, а сидеть здесь без дела было стыдно. По существу, мне надо было еще спуститься вниз и, отвязав веревку, забрать ее с собой. Однако я суеверно решил не делать этого. В конце концов у меня был айсбайль. С его помощью я как-нибудь сумею пробраться по шапке на флаерную площадку базы.
   Я шел по снегу, немного подволакивая левую ногу, царапая штычком подмерзший ночью фирн, а перед глазами в серебристом тумане вставали тингзал и центр контроля, арсенал и энергоблоки, лифты и коридоры, и Таш в черном комбезе, рассеянно глядящая на экраны внешнего обзора сквозь стакан с полупрозрачной жидкостью.
   "Черта с два ты увидишь меня, девочка, – думал я, облизывая потрескавшиеся и сочащиеся сукровицей губы. – Мои датчики молчат. Значит, у вас тут ничего нет. Вы даже допустить не могли, что здесь можно залезть. Но вот – я залез. Я залез и теперь иду к тебе. Спешу на свидание. Ты слышишь? К тебе на балкончик лезет странствующий трубадур. Так что не ложись спать. Твой миннезингер спешит к тебе. Он хочет спеть свою лучшую песню. Песню для прекрасной госпожи. Для дамы распоротого сердца. Знаешь, как я ее назвал? "Лунный сонет бластера". Открой же окошко, домина! Тебе не слышится в слове «миннезанг» лязг железа?"
   Не останавливаясь, я пересек траверсом шапку и, обогнув Чекуртан, вышел к базе. Я стоял над ней и немного сбоку, глядя на пробивающийся сквозь Щели свет, легкую изморозь на площадке, беззвучно поворачивающиеся тени камер слежения над входом и строгий абрис причального терминала, в углу которого вырисовывалась небольшая калитка для посетителей, способных передвигаться на своих двоих.
   К сожалению, я не увидел наружного часового. Я знал, как маскируются внешние посты, но ничего похожего здесь не обнаружил. С одной стороны, это было хорошо. Отсутствие часового означало, что рой не придал серьезного значения случившемуся. С другой – плохо, поскольку я должен был сам взламывать дверь калитки, надолго выставившись на пороге прямо перед камерами.
   Я прощупал глазами расстояние и крутизну снежника, ведущего к площадке, понял, что съехать не удастся, и, вдавливая поглубже каблуки в снег, начал спуск. Кровь билась у меня в висках, и лицо горело. Лунный свет сверкал на стальном клювике айсбайля. Звездная пыль оседала на ресницах. Черные горы водили вокруг Чекуртана свой колдовской хоровод.
   "За все ответите, – думал я, медленно, словно каменный гость, печатая шаги. – За клоуна. За Юкиру. За тех, кто погиб в городе, и за тех, кто погиб в горах. У меня большой счет. Если б вы только знали, какой у меня счет! Все, кто не дожил, пришли сегодня со мной. Ян с Ганнимеда, Мика Сабуров, Райфл-навигатор, весь мой экипаж. А кроме них, еще десятки знакомых и незнакомых мне парней, сожженных вашими бластерами, нарвавшихся на ваши засады, схлопнувшихся в ваших ловушках. И еще жители зачем-то понадобившегося вам Керста. Кто сказал, что возмездия нет? Вот оно, идет к вам. Держитесь, гады!"
   Я спускался на негнущихся от напряжения ногах, спускался, страхуя себя айсбайлем, и взгляд мой впивался, как приваренный, в неуклонно приближающийся портал. Я ощущал себя ангелом-мстителем и чувствовал, как праведный гнев распирает мне грудь. Я шел карать. Карррать! И «р» скрежетало у меня в горле, как разрывающаяся жесть. Может быть, я был неразумен. Возможно, у меня от усталости сорвало тормоза. Может быть, я даже действовал не по закону. Но сдерживать себя я уже не мог.
   Да, впрочем, и не хотел.
   "Повод! – думал я. – Только малейший повод! Хоть слово, хоть жест. И тогда я всех размажу по переборкам! Господи! Сделай так, чтоб хоть кто-нибудь из них дал мне повод!"
   Я дошел до того места, где снежник смыкался со скалой, и замер на самом краю тени, метрах в тридцати от флаерной площадки. Простирающееся передо мной пространство было усеяно мелкими осколками взорванного когда-то гранита и залито лунным светом. Прислонясь к холодному камню, я глядел на нависающую надо мной громадную бронированную плоскость стены и думал о том, что еще три дня назад я и помыслить не мог, что когда-нибудь буду стоять здесь.
   Я понимал, что стоит мне сделать еще один шаг, и останется только бег, сумасшедший, безостановочный бег короткого яростного штурма, когда в тебя лупят со всех сторон, а ты бежишь, пригибаясь и подныривая, стреляя во все движущееся и сверкающее, бежишь, безнадежно пытаясь сориентироваться в мешанине лифтов, коридоров, пандусов и эстакад, бежишь, влетая в тупики и выбираясь из них, перепрыгиваешь через разбросанные тела, падаешь, поднимаешься и снова бежишь – и так вплоть до самой дальней комнаты или наружной стены.
   Я повернулся спиной к базе и огляделся. Здесь была конечная точка, где я мог оставить лишние вещи и в последний раз собраться с духом. Воткнув айсбайль в снег, я сел рядом и принялся снова менять подошвы. Затем я вывернул анорак пятнистой стороной вверх, приладил на грудь, прямо над фугасом, антиграв и рассовал по карманам дилютеры, отмычки, щупы и всякий другой хлам, из которого мне могла понадобиться в лучшем случае десятая часть. Термитные бомбы, нож и запасные батареи оказались на месте, в своих пистонах. Правда, одна из батарей смялась – видимо, когда меня впечатало в скалу, – но все остальные были в рабочем состоянии. Особенно внимательно я осмотрел бластер со станнером. Когда я падал, из них могли вывалиться зарядные устройства или, не дай Бог, сбиться настройка прицела. Однако оружие оказалось в порядке. Тогда я закрепил бластер под правой рукой, а станнер под левой и встал.
   Что-то мешало мне, и, поразмыслив, я понял что. Я привык ходить на абордаж именно так, но для размотки этого преступления надо было оставить в живых как можно больше пиратов. Поэтому я поменял станнер и бластер местами, тут же переключив станнер на полную мощность. Может быть, это было чересчур. Я понимал, что попавший под луч испытает перед отключкой сильнейший болевой шок. В других условиях я бы никогда не пошел на это. Но сейчас я боялся рисковать.
   Спрятав ненужные вещи в сумку, я нацепил ее на молоточек айсбайля и, отойдя, обернулся на прощание. Воткнутый в снег айсбайль со свисающей с него сумкой выглядели весьма символично. Больше всего они напоминали могилку. Но сейчас мне было на это наплевать. База ждала меня, и я должен был идти. Мысли кончились. Все замерло. Настал час огня.
   Я поправил биоизлучатель за ухом, зябко поежился и, оскальзываясь на обледеневших камнях, бросился вперед. Тридцать метров по такому рельефу означали примерно шесть-семь секунд. Система обнаружения должна была среагировать мгновенно. Но опознание цели и команда на лазеры требовали некоторого времени. Так что в запасе у меня были надежные три секунды. Поэтому только на счете «семь» я резко прыгнул в сторону, потом в другую, потом еще и еще. Пятый прыжок наконец вбросил меня в мертвую зону перед калиткой.
   Тяжело дыша, я подбежал к входной дверце. Первый раунд я выиграл, и выиграл благодаря беспечности службы защиты. Меня не могли не засечь. И наверняка на центральном пульте, а также в помещениях охраны уже надрывался сиплый сигнал тревоги, и мониторы панорамировали всю зону обзора, и дежурный караул рвал бластеры из гнезд, и ночная смена в центре контроля экстренно поднимала командора, и тонко свистели где-то в коридоре сервомеханизмы, раздвигая тяжелые двери арсенала, но почему-то так и не вспыхнули прожекторы, не ожили динамики и раскаленные спицы не полосовали за моей спиной покрытые изморозью камни.
   Все время, что я бежал, я напряженно внушал внутренней охране, что это спасается свой – беглец, которому надо срочно открыть дверь. Но, видимо, стены базы были надежно экранированы, и дверь так и не открылась. Поэтому еще на бегу я вытащил и включил модуль взлома защитных полей, а добежав до входа – электронную отмычку. Шлепнув ее на то место, где, судя по всему, был замок, я тут же выдернул из пистона и сжал в кулаке термитную бомбу, готовясь влепить ее в середину двери, если отмычка спасует перед наворотами блокиратора.
   К счастью, код оказался достаточно простым. Через несколько секунд замок щёлкнул, и отмычка погасла. Я тут же уперся в покрытую защитным напылением сталь – и радостно осклабился. Дверь стронулась и медленно начала сдвигаться вправо. Я надавил сильнее, дверь скрипнула и резко пошла в сторону, открыв брызнувшую светом и паром щель. Издав яростный клич, я прыгнул вперед, согнув в локте руку с бластером и отчаянно размахивая перед собой включенным станнером. Совсем рядом я услышат чей-то стон, а потом раздался стук упавшего тела. Я быстро развернулся и увидел ноги, торчащие из-под складок перегораживающего боковой проход желтого полотнища. Я еще раз влупил туда из станнера и рванул в сторону тяжелую ткань. За занавесом я обнаружил лежащего без сознания юношу. В руке он сжимал короткую трубку, в которой я сразу признал лучевик неизвестной мне модификации. Видимо, здешний рой паковался на одной из планет дальнего Пограничья, где была своя военная промышленность.
   К моему удивлению, юноша оказался одет не в стандартную серебристо-черную униформу ярла, а в обычный керстянский наряд, состоявший из разлетайки и бридж. Что-то здесь было не так. С учетом того, что меня не пытались снять на подходе, рой выглядел каким-то порченым: то ли обколотым, то ли перетертым. Но рассуждать о дисциплине и нравах этой сборки у меня сейчас не было ни времени, ни желания.
   Я подхватил трубку, сунул ее за пояс и огляделся. Я стоял в огромном проходе, по потолку которого тянулись полупрозрачные кожухи, укрывавшие переплетения кабелей, световодов и фиксаторов силовых линий. Прямо от меня внутрь базы уходил большой транспортный тоннель. Я понял, что оказался на нижнем уровне, где располагались складские помещения. Это меня не устраивало. В первую очередь я должен был найти и блокировать управляющий центр и четырехмерные пути отхода. С четырехмерками было сложнее всего. Пираты всегда старались замаскировать запасные выходы как можно надежнее. Впрочем, я знал, как вынимают нужную информацию.
   Ярость бурлила во мне, выжигая внутренности. Стиснув зубы, я рывком задвинул калитку и метнулся вдоль ворот портала, вешая на них дилютеры. Теперь выход с базы был запечатан навечно. Его могли открыть только те, кто знал личный код Юкиры, Таким образом, я уже сделал треть дела. Правда, бандиты могли слинять через неизвестные пока мне четырехмерки. Но они еще не знали, что бежать надо немедленно. Когда они поймут это, будет поздно.
   По установленным канонам управляющий центр базы должен был располагаться в ее пространственном фокусе. Я понимал, что в поиске лифтов или лестниц следует бежать вглубь, оставляя портал строго за спиной. Там, в сумрачной глубине тоннеля, наверное, уже собрался для атаки дежурный караул. Поджидающие меня пираты даже представить не могли, как страстно я жаждал этой встречи. Я снова чувствовал себя шкипером рейдера, патрульным месилой, бойцовым сгустком энергии, пронзающим тьму. Больше всего я жалел, что не могу сменить станнер на бластер. Констабуларий простил бы мне временное помрачение сознания. Подобные сбои всегда сходили с рук патрулям. Но я сам решил на этот раз сохранить всех для допроса.
   Оставив юношу валяться в проходе до конца судного дня роя, я рванул по тоннелю вперед. Безликие стены транспортного пути были покрыты напылением, испускающим слабый жемчужный свет. Я мчался сквозь полумрак, отчаянно вертя головой в попытке сориентироваться в пространстве. Громкий топот моих башмаков, отдающийся эхом в безлюдной пустоте, должен был поднять даже мертвых. Но пока никого не было. Видимо, осознав ситуацию, пираты готовили где-то ловушку или рубеж обороны.
   Я проскочил первый перекресток. Мелькнули узкие фонари лифтов и уходящая вверх спиральная лестница. Я взлетел по ней на следующий этаж. Драконья полость! Сколько у них уровней? Куда бежать?! Больше всего я опасался выстрела в спину. Овальные двери молча провожали меня, смыкаясь сзади, как остатки прорванного заслона. Где ж они, дьявол?! Давайте, паскуды! Вот он я! Сам пришел!
   Но за выходящими в коридор дверями царила тишина. Угроза висела в воздухе, отравленным дымом стлалась по полу. Есть! Ноздри уловили знакомый уже запах нагретого песка. Я наудачу пальнул туда из станнера. Дальше! Дальше! Кто-то пока еще невидимый бежал где-то неподалеку. Выстрел! Мимо! Вот он – из бокового коридорчика! На! Скрючившееся тело отвалилось к стене. Дальше! Взвыла наконец на высоких нотах где-то далеко сирена. Дальше! База гудела, оживая. Быстрее! Вперед!
   Коридор вдруг уперся в тупик. Черт! Хоть бы один указатель! Я развернулся и бросился назад. И тут на меня навалились. Это была ловушка! Я не заметил изменения освещения и вылетел в широкий колодец. Взгляд ошеломленно ухватил высокое пустое пространство, ограниченное несколькими ярусами балконов. На балконах меня уже ждали. Там было не меньше пяти человек. Кретины! В таком широком колодце попасть в меня они могли только сдуру. Тем более – из своих детских пукалок!
   Я метнулся в сторону, уходя от первых разрядов, прыгнул влево, ведя широким захватом станнера сверху вниз и сметая всех, кто оказался от меня справа, а потом упал на бок и, перекатываясь, снял тех, кто торчал на балконах слева. Пол вокруг был усеян горелыми пятнами и дымился, но меня даже не задело. Второй раунд тоже остался за мной. Кто б только сказал, сколько их впереди?!
   Еще перекатываясь, я включил антиграв и резко взлетел, пронзая задом пустое пространство над полем сражения. В пылу схватки я слишком сильно вдавил регулятор мощности, и меня бросило под самый потолок. Зато отсюда стал виден большой коридор, идущий на предпоследнем уровне параллельно тому, по которому я только что бежал. Окинув взглядом разбросанные на всех ярусах колодца тела, я снова удивился, что ярлы этого роя одеты во что попало, и нырнул в обнаруженный проход. Вместе с теми, кто встретился мне по дороге, я выбил уже семерых или восьмерых. Судя по всему, в резерве оставалось столько же. Их численный перевес позволял надеяться, что они будут сражаться, а не удирать.
   Сирена давно уже пела общий сбор, но коридор был пуст, и мне оставалось только гадать, где меня ждут и что готовят. Зажатые в угол подонки могли пойти на все. Впрочем, теперь так легко, как на "Горностае", я им не дамся. Я теперь битый. Распоротый. Больше я свою грудь подставлять не намерен. Второй раз ее уже не склеить.
   Антиграв нес меня слишком медленно, и я, влетев в коридор, снова выключил его, предпочитая передвигаться на своих двоих. Сюда тоже выходило множество дверей, но я, не задерживаясь, бежал прямо. Я точно знал, что стоит мне отвлечься, и я – труп. Я очень надеялся, что в конце этого коридора обнаружу либо тинг-зал, либо центр контроля. Если здесь снова окажется тупик, ярлы второй раз успеют организоваться для атаки, и мне придется туго. Но за свою жизнь я повидал много разных станций, форпостов и баз и знал, что большие коридоры не могут вести в никуда.
   И я не промазал. Коридор свернул, и я вылетел к перегораживающей его двери, в центре которой красовалось изображение космического корабли. Я понял, что это матка роя – весьма небольшая, судя по величине отражателя. Дверь, безусловно, была заперта. Боясь подставиться, я перевел бластер на струю и, спрятавшись за угол, прожег стальной лист по краям. Я еще не довел луч с правой стороны до конца, как дверь качнулась и со страшным треском ввалилась внутрь. Едва увидев, что она падает, я бросился вперед и, грохоча подошвами по еще горячему металлопласту, ворвался в окаймленный контрольными панелями и выключенными почему-то экранами зал.