Страница:
Всего истец насчитал ни много ни мало, а один миллион двести восемьдесят тысяч долларов.
Дойдя до этого места, Юра оторвался от чтения, посмотрел на юриста и коротко сказал:
– Он рехнулся.
– Может быть, – согласился юрист. – Только деньги он получит.
– Это каким же образом? Ты же знаешь, что суды не принимают заявлений по делам “Форума”.
– Это, как видите, приняли, – резонно возразил юрист. – Тут ведь вот какая история. По бумагам “Форума” нет возможности установить право собственности. Значит, нет надлежащего ответчика. А в нашем случае, Юрий Тимофеевич, ответчик имеет место быть, так сказать, во всей красе. В этом вашем договоре черным по белому написано, что вы продали ему бумаги “Форума”, принадлежащие вам по праву личной собственности.
Юра отмел возникшее у него острое чувство немедленно найти и придушить деда, потому что оно мешало ему сосредоточиться, и начал трясти юриста. Тот держался уверенно. По всему выходило, что Юра, к моменту совершения сделки, не мог не знать, что “Форум” вот-вот исчезнет. И документальное подтверждение этой Юриной осведомленности развалить будет чрезвычайно тяжело. Или в старике на исходе лет проснулся незаурядный юридический гений, или он нанял для этого дела кого-то из светил. Поэтому шансы проиграть дело чрезвычайно велики. И единственное, что можно посоветовать, это попытаться договориться, не выходя в суд.
– Сколько? – коротко спросил Юра.
Юрист задумался.
– Вообще-то, – осторожно сказал он, – здесь объявляется сумма, явно несоразмерная с величиной причиненного ущерба. На этом можно попробовать сыграть. Обычная практика – величина ущерба плюс столько же. Значит, получается восемьдесят штук. Но я боюсь, что может не получиться.
– Почему?
– Есть отягчающие обстоятельства, – пояснил юрист. Он начал загибать пальцы. – Ветеран… пенсионер… инвалид… лишен средств к существованию… расходы на лечение… распродажа личного имущества… упущенная выгода – он ведь ее по официальным банковским ставкам считает… Так далее. Думаю, что вдвое скостить можно будет. Так что до суда меньше, чем на пол-лимона договориться вряд ли удастся.
– На пятьсот тысяч? – Юра не поверил своим ушам.
Юрист кивнул, глядя на хозяина с жалостью.
Кислицын побелел от ярости и почувствовал, как во рту появляется неприятный металлический вкус, предвещающий повышение давления.
– Хорошо, – сказал он, по-прежнему стараясь не сорваться. – А если я докажу, что эти сорок тысяч ему никогда не принадлежали? Что это мои собственные деньги?
Юрист ожил на глазах.
– Это меняет дело, – с ходу объявил он. – В корне меняет. А как вы это докажете?
Юра попытался вспомнить, где у него лежат первоначальные договора с мерзким стариком, не вспомнил, махнул рукой и начал рассказывать.
– Все началось с того, что он принес мне две тысячи долларов. Вот они-то и были его собственными. Я продал ему бумаги первого выпуска. На все две тысячи. Назавтра он принес мне уже четыре тысячи, которые за них выручил. Буквально назавтра. Все документально подтверждено. И таскал ко мне деньги, пока не набрал шестьдесят тысяч. Потом за двадцать штук купил себе новую квартиру. Тоже можно доказать. И уже на последние сорок тысяч купил бумаги пятого выпуска, которые ничего не стоили. Где же тут обездоленный ветеран?
Юрист надолго задумался.
– Вы мне эти документы дайте, – объявил он. – Это хорошо, что они есть. Тут ситуация, как с “Властилиной”. К ней ведь иски предъявлялись сразу на все – в том числе и на то, что с ее помощью наварили. Но там ничего не удалось доказать. А здесь есть документы. Можно попробовать. У меня, кстати, еще одна мысль есть.
– Какая?
– А ну как этот сукин сын заработанные на “Форуме” деньги незадекларировал? Наверняка ведь так. Иначе бы у него их вдвое меньше было.
– Ну и что?
– Капнуть на него надо, – пояснил юрист. – В районную налоговую инспекцию. А лучше всего – в полицию. Там возбудят уголовное дело по факту неуплаты налогов в особо крупном размере. А я потребую, чтобы оба дела объединили в одно.
– И что это даст?
– Ха! – юрист потер с удовольствием руки. – Вместо инвалида и ветерана против нас будет выступать уголовный преступник. Да и сам он посговорчивее станет. У вас с полицией есть отношения, Юрий Тимофеевич?
Юра кивнул.
– Так я вам советую очень быстро эту штуку начать раскручивать. Просто сегодня же.
– А зачем такая спешка? Суд когда?
– Дело не в суде. Вы исковое заявление до конца дочитали?
Заявление безвинно пострадавшего вохровца заканчивалось тем, что он просил суд, еще до начала рассмотрения дела по существу, принять неотложные меры по обеспечению иска. Наложить арест на счета ответчика во всех банках. Наложить арест на все имущество ответчика. В первую очередь на принадлежащую ему фирму, стопроцентным владельцем которой он является. С учетом того, что он же является и ее генеральным директором, наложить арест на счета упомянутой фирмы и на ее имущество. В составе имущества особо выделить принадлежащее данной фирме на правах собственности помещение фондового магазина. А также недавно приобретенную фирмой пятикомнатную квартиру по адресу… И служебный транспорт – один автомобиль марки “Вольво” и двое “Жигулей”.
– Вы ведь квартиру на фирму покупали? – спросил юрист, дождавшись, пока Юра дочитает до конца.
Юра снова кивнул.
– Вот это очень плохо. Если бы на себя и были там прописаны, то тут можно было бы потянуть… А так – не знаю даже.
– Что ты хочешь сказать?
– А то, что исполнительный лист уже выписан. Я с судебным приставом говорил. Сегодня он по другим делам занят, а завтра с утра к нам собирается. Приедет сюда, а потом сразу же на квартиру. Опечатывать.
– И что же делать? – растерянно спросил Юра, переставая ощущать стремительно уходящую из-под ног почву.
– Надо срочно домой, – посоветовал юрист. – Все собрать, что есть. Деньги, ценности, одежду… Перевезти куда-нибудь. Когда опечатают, то все. И дайте указание бухгалтерии. Пусть начинают готовить платежки. Нужно сегодня же обнулить счета. А то они нам завтра всю работу остановят.
Уже в дверях юрист обернулся и спросил:
– Юрий Тимофеевич, я попробую поработать с составом суда? Там небольшие расходы будут. Или как?
Юра кивнул головой, бросил в рот две таблетки, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, дожидаясь, пока лекарство подействует. У него никак не могло уложиться в голове, что все случившееся происходит наяву и именно с ним. Арест счетов и имущества фирмы, созданной с нуля, своими собственными руками и на чудом спасенные в начале гайдаровской реформы деньги, фирмы, в которую он вложил все, что у него было, бросив, не раздумывая, в прожорливую топку бизнеса и семью и немногих друзей. А фондовый магазин, лучший в Москве, выросший, как в сказке, на месте развалюхи-сарая! Его репутация везунчика и не делающего ошибок бизнесмена! Квартира, наконец, будто бы свалившаяся с неба, квартира, в которую он влюбился с первого взгляда и которую отделывал с такой заботой, тратя на это редкие часы свободного времени, квартира, о которой в кругах фондовиков уже говорили как о чем-то особенном, его коллекция российских ценных бумаг, занимавшая целиком одну комнату, коллекция, право посмотреть на которую так ценилось всеми знатоками, приезжавшими даже из-за границы… И сейчас все это, с таким невероятным трудом и риском отлаженное и отстроенное, все это может обрушиться в одночасье. Он представил себе завтрашние статьи в “Коммерсанте”, неминуемый шквал соболезнующих и скрыто злорадных телефонных звонков, сургучные печати на дверях и перемигивание соседей – и за что, за что! Все из-за этого выжившего из ума старого мерзавца, бесстыдно нажившегося на пирамиде “Форума” и теперь рвущегося отхапать очередной куш. Перед закрытыми глазами его возник жалкий, неопрятный и дурно пахнущий старик, что-то бормочущий слюнявыми губами про божью кару за жадность и обретший вдруг такую роковую и зловещую силу. Будто возникший из горстки глины Голем схватил его за горло неумолимо крепнущей рукой и стал сжимать узловатые пальцы с нестрижеными черными от въевшейся грязи ногтями, безжалостно перекрывая дыхание. Юра вспомнил заискивающий голос старика, дряблые щеки, в морщинах которых терялись вызывающие брезгливость мокрые дорожки, его постоянную готовность перейти от жалобного скулежа к агрессивному напору – и понял, что никакие соглашения и договоренности здесь невозможны. Либо он сотрет в пыль этот призрак из лагерного прошлого, либо… Нет, об этом даже невозможно подумать. Такого не может быть никогда! В этой войне поражение невозможно.
Можно проиграть кому угодно. Можно проиграть тому, кто умнее. Тому, кто богаче. Тому, кто крепче стоит. Но проиграть можно только человеку своего круга. Этому… этому проиграть нельзя. Немыслимо. Вохровская вошь! Кто это сказал? Тищенко! О! Так чего же он ждет!
– М-да, – только и сказал Петр Иванович, выслушав по телефону горестную историю. – И что ты намерен делать?
Юра хотел было сказать, что намерен потребовать от Тищенко немедленно образумить своего зарвавшегося родственника, но его остановила почудившаяся вдруг холодноватая нотка в голосе собеседника, и он ограничился просьбой о немедленной встрече. Сегодня же вечером. Там, где всегда.
– Сегодня не могу, – с сожалением ответил Петр Иванович. – Никак. Давай до завтра. Заезжай ко мне в префектуру, – он пошелестел бумагами, – в двенадцать ровно.
Но не получился у них разговор. Юра провел в кабинете Тищенко не меньше часа, а беседа заняла никак не больше десяти минут. Постоянно звонили телефоны, на которые Тищенко набрасывался, как ястреб, и ежеминутно влетали растрепанные чиновники, заваливавшие хозяина кабинета пачками входящих и исходящих. А один как пришел, так, повинуясь жесту хозяина, и остался, рассевшись в кресле напротив Юры. Конечно же, говорить при нем о деле можно было только туманными намеками. И единственное, о чем Юра успел попросить, так это о звонке в местную налоговую полицию с просьбой принять и помочь.
– Слава, – сказал Тищенко в трубку, – к тебе человечек от меня подойдет. – И подмигнул Юре. – У него просьба будет. Помоги.
А когда Юра уже уходил, проводил его словами:
– Если не будет решаться вопрос, звони в любое время.
В приемной Юра задержался около секретарши Зины. В те далекие счастливые дни, когда оформление квартиры шло полным ходом, через Зину проходили все документы, и Юра, в знак благодарности, пригласил Зину в ресторан, откуда, не тратя времени, уволок в койку. С Зиной все было легко и просто, потому что имелся муж. Сперва они встречались еженедельно, раза по два, потом отношения стали затухать, но на нет еще не сошли.
– Какая у него программа сегодня? – спросил Юра, проникая пальцами к укрытому косынкой плечу.
Зина подняла к Юре подведенные глаза, чуть мурлыкнула, свидетельствуя, что принимает ласку и готова к продолжению, и ответила тихо:
– До шести здесь будет. Потом уедет. У Кобры день рождения.
Коброй она называла любовницу Тищенко, которая ежедневно закатывала ей по телефону грандиозные скандалы, требуя, чтобы Зина добывала ей приглашения на фуршеты и презентации, записывала в косметические салоны и обеспечивала транспортом.
Юра решил выловить Тищенко на выходе, чтобы поговорить предметно. А до того побеседовать в налоговой.
Начальник районной налоговой полиции выслушал Юру и коротко спросил:
– Что надо? Конкретно?
– Уголовное дело, – так же коротко ответил Юра. – Как можно быстрее.
Начальник кивнул, нажал кнопку на селекторе и приказал:
– Сергеев? Сейчас к тебе от меня зайдут. Запросишь документы. И чтоб нагрузить – по самые помидоры. Понял меня? Под личный контроль беру.
Юра сговорился со следователем Сергеевым, соединил его со своим юристом, посмотрел на часы и полетел обратно в префектуру поджидать Тищенко.
Появившийся ровно в шесть Тищенко уткнулся грудью в Юру прямо у дверей префектуры. На лице его нарисовались раздражение и еще какое-то непонятное чувство, которые тут же спрятались в начальственных складках.
– Знаю уже, – проворчал он, выставляя вперед ладони. – Уже доложили. Все сделают. Так что все в порядке.
– Да ничего не в порядке, – взвыл Юра. Юрист фирмы уже сообщил ему по мобильному телефону о появлении судебного пристава, который предъявил исполнительный лист и отбыл в банк арестовывать счета. – У меня счета арестовывают. Завтра будут описывать имущество. И квартиру опечатывать. Где в порядке?
Тищенко заметно раздражился.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Приставу дал указание? Он меня пошлет. Надо с судом работать.
– Вот я про это и хотел поговорить. Еще утром.
– Да не говорить надо! А конкретно работать с судом! Что ты здесь болтаешься под дверью?
– Так у меня к вам как раз и просьба, Петр Иванович. Поговорите с судьей. Или с председателем суда. Или с кем угодно. Пусть арест снимут. Хотя бы с квартиры. Не на улице же мне ночевать?
– Ой! – сказал Тищенко. – Бездомный нашелся. А то ты не найдешь где переночевать! Зинку, что ли, драть негде? Ладно. Я завтра переговорю с председателем. Решим вопрос. А сейчас – извини. Меня в мэрии ждут.
Видать, к утру следующего дня Тищенко осознал, что обошелся с Юрой не совсем по-людски. Потому что он нашел его по мобильному и сказал:
– Давай так. У меня поговорить не получится. Приезжай в “Прощание славянки”. Прямо сейчас. Позавтракаем вместе. И расскажешь все путем, а не на одной ноге.
Очень странный получился разговор за завтраком в “Прощании славянки”. Хотя и обнадеживающий. В очередной раз Юра убедился, что Тищенко – человек нестандартный. От приведения в чувство своего родственника отказался наотрез. Не тот человек. Прямо скажем, редкой пакостности фигура. Ему пошли навстречу, сделали квартиру, а он такую подлянку подбросил. Бессмысленно с ним говорить, пойми ты, дурья башка. Раз он почуял, что пахнет деньгами, то не отвяжется. Надо его замочить в суде. Да ты не дергайся, не в том смысле – замочить, а в смысле – выиграть дело. Но надо аккуратно. Если просто позвонить и приказать, то это будет неправильно. Потому что с телефонным правом мы боремся. И если он пронюхает, что я вмешался, то такое начнется, что запросто можно костей не собрать. Поэтому я со всеми поговорю. И в департаменте юстиции. И с председателем. Чтобы эту суку, как надо, умыли, но по всем нормам закона и с соблюдением всех процедур. А если не получится…
– Что? Может не получиться? – жалобно спросил Юра, уже начавший было выбираться из темной бездны безнадежности.
Да нет же! Конечно, все получится. Но если вдруг – вдруг! – что-то не получится, то это все ерунда. Потому что есть еще городской суд, а там со всеми зампредами отношения такие, что лучше некуда. Поэтому не дрейфь. Все будет нормально.
– А исполнительный лист можно отозвать?
– Не знаю, – искренне озадачился Тищенко. – Пойми, здесь нужна ювелирная работа. Ты что хочешь, чтобы суд взял да и вот так, ни с того, ни с сего, отменил свое решение? А он спросит – почему да отчего. И где мы тогда с тобой будем? Ну ты-то где был, там и будешь, а вот со мной и с судьей, который такое решение вынесет, не очень как-то понятно. Ты давай, знаешь что… Скажи своему юристу, пусть не затягивает. Пусть гонит дело на всех парах. А я подмажу где надо. Сейчас надо не исполнительный лист отзывать, а поскорее дело выигрывать. Понял меня?
– Может, мне с судьей встретиться?
– Ни под каким видом, – решительно отмел Тищенко. – Категорически вредно. Как ты с ним будешь встречаться? В кабинете? Там все пишется. В ресторане? Во! Только свидетелей нам не хватало. Я спокойно переговорю с председателем, тот вызовет судью, даст установку. И все. Согласен?
– А если, – осторожно озвучил Юра опасения своего юриста, – старик уже зарядил судью? Говорят, у него адвокат – редкий пройдоха. Тогда что?
Тищенко нахмурил брови.
– Ты мне что хочешь сказать? Что у нас судьи – продажные? Так вот. Выброси это из головы. Судьи у нас – наши. Вот так вот.
Потом, когда вся эта история уже подлетала к трагическому финалу, Юра вспомнил эти слова Тищенко и осознал в полной мере их непреходящую правоту. Но это было потом.
В районный суд он, конечно же, не пошел, полностью доверившись словам Тищенко о наличии с председателем суда полного и всеобъемлющего взаимопонимания. Тем более что лишний раз встречаться со сволочным дедом ему вовсе не хотелось. Юре уже доложили, что дед проявляет к его арестованной квартире повышенный интерес и по два раза в день возникает на этаже, проверяя наличие и сохранность сургучных печатей. А через юриста ему стало известно, что дед настырно требовал у пристава переписать еще и все находящееся в квартире имущество, но здесь, по-видимому, сработали связи Тищенко, потому что добиться от судьи нужного решения старику не удалось.
Заверениям Тищенко Юра доверился полностью, хотя его юрист озабоченно мотал головой и все заметнее нервничал по мере приближения решающего дня. Беспокоили его два момента. Во-первых, категорический приказ Юры гнать дело вперед, без всяких затяжек и проволочек. Налоговая полиция, денно и нощно трудящаяся над пополнением бюджета, явно не успевала обезоружить деда, хотя все изобличающие его материалы были предоставлены заблаговременно. И еще юриста тревожила личность нанятого стариком адвоката. Чем меньше времени оставалось до суда, тем чаще юрист появлялся у Юры в кабинете и тем чаще звучала фамилия Ильи Моисеевича Шварца.
Юре, из всех светил знавшему только Плевако, Резника да Падву, эта фамилия ничего не говорила, но его юрист, пришедший в фирму из милиции, располагал кое-какой информацией, и перспектива столкнуться со Шварцем в суде его вовсе не радовала. Двигая перед собой чашку с остывшим чаем, он рассказывал Юре эпизоды из боевого прошлого Ильи Моисеевича, и видно было, что восхищение перед пронырливостью адвоката мешается у него с растущим опасением за исход дела.
В начале своей карьеры Илья Моисеевич служил простым опером где-то за Уралом, куда заботливые родители вывезли его, не дожидаясь полной раскрутки дела врачей. Как он пролез в милицию – никто не знает, но это произошло, и даже по службе ему удалось немножко продвинуться. Желая преуспеть еще больше, Илья Моисеевич куда-то заочно поступил, получил хороший диплом, пораскинул мозгами и подался из милиции прямиком в юридическую консультацию. Первое же дело, которое ему довелось вести, сделало его фигурой, очень известной в определенных кругах. У них в городке умер человек, оставив вдовой молодую жену, прописанную с ним на одной жилплощади. Поскольку перед смертью он долго и тяжело болел, то последние два месяца с ними проживала и его дочка от первого брака. Сразу же после кончины мужа и отца возник естественный вопрос о правах на жилплощадь. Понятно, что молодой вдове на дух не нужна была дочь покойного мужа, да еще и близкая ей по возрасту. Поэтому в суде она стояла на том, что никаких отношений с ныне покойным отцом истица не поддерживала, в доме никогда не бывала, и ей надлежит в иске отказать. Соседи по дому вдову поддерживали и, один за другим, нахально врали, что эту самозванку в глаза никогда не видели. Уже через пятнадцать минут стало ясно, что решение у судьи заготовлено, и осталось дождаться только, когда соврет последний подготовленный вдовой свидетель. И вот тогда Илья Моисеевич, выступавший на стороне истицы и никак не желавший проиграть свое первое дело, проделал первый хитрый трюк. Он согнулся впополам, покраснел, вспотел и заголосил умирающим голосом, что с ним, похоже, произошло страшное пищевое отравление и что он категорически умоляет перенести заседание на другой день. Выслушав отказ явно заинтересованной в исходе дела судьи, Илья Моисеевич начал громко стонать и очень противно пукать, доведя за какие-нибудь пять минут атмосферу в зале до критической и добившись-таки нужного решения. Полученные же им два дня отсрочки он использовал очень эффективно, упросив районного участкового, своего бывшего кореша, проверить в подъезде вдовы соблюдение паспортного режима. Соседи, которым участковый объяснял, что пришел специально для того, чтобы упрятать за решетку каждого, кто когда-либо проживал в данном подъезде без прописки, радостно давали показания на несчастную истицу, охотно припоминая, как, когда и при каких обстоятельствах она появилась у них в подъезде, сколько месяцев провела в отцовской квартире и так далее. Потом Илья Моисеевич закатил участковому грандиозный банкет, в обмен на что получил копии показаний, и явился на следующее заседание суда уже во всеоружии. После того, как первый свидетель, на голубом глазу, заявил, что истицу видит впервые, Илья Моисеевич выложил на стол соответствующий протокол и потребовал возбудить против данного свидетеля уголовное дело по факту лжесвидетельства со взятием под стражу прямо в зале суда. Этого ему, конечно, добиться не удалось, но все прочие свидетели со стороны вдовы, узнав про такой поворот событий, немедленно испарились, и дело было выиграно.
– Да черт с ним, со Шварцем, – в очередной раз успокаивал юриста Юра. – Я же тебе русским языком говорю – у нас все схвачено. И документы все на руках. Что ты трясешься?
Хотя под ложечкой и посасывало.
Юрист мрачнел на глазах и ежился в кресле.
– Знаете, сколько стоит такой адвокат, Юрий Тимофеевич? – спрашивал он. – Откуда у деда такие деньги? Что-то здесь не так.
И каждый раз после беседы с юристом Кислицын бросался звонить Тищенко. Сперва тот долго и успокоительно беседовал с Юрой по телефону, потом, видать, Юра со своими тревогами начал ему надоедать, потому что беседы становились все короче, а тон их – все резче. А под конец Юра совсем достал Тищенко, потому что при последнем разговоре Тищенко его просто послал, причем впервые за очень долгое время обратившись на “вы”.
И все– таки когда Юра узнал о проигрыше дела в суде первой инстанции, Тищенко был первым человеком, к которому он бросился за помощью. Потому что больше бежать было не к кому.
– Знаю уже, – встретил его Тищенко. – Ну ты и придурок! Ну просто! Ты кого в суд послал? Я сейчас с председателем говорил – он рвет и мечет.
– Юриста фирмы. Он у меня все дела ведет.
– Юриста? Онаниста! Он двух слов связать не может. Ему задают вопрос по существу – он не отвечает. Или несет ахинею. Ему документы показывают – он их в первый раз видит. Ты обалдел, что ли? Подготовленное дело – и так загубить! Почему из полиции бумаги не представили?
– Он мне говорил, что не успевают.
– Что?! – И Тищенко тут же связался с налоговой полицией. – Слава! – с места в карьер обрушился он. – Я к тебе человека присылал… Помнишь?… Где результат? Что?… Давно?… Это точно? Вот, – обратился он к Юре, потрясая в воздухе телефонной трубкой, – вчера утром все было готово. Что теперь скажешь?
Когда Тищенко отгрохотал и успокоился, Юра, не спуская с него виноватых и умоляющих глаз, спросил тихо:
– Что же теперь делать, Петр Иванович? Куда бежать?
Тищенко вышел из-за стола и сел рядом с Юрой.
– Понимаешь, друг, – с неожиданной теплотой и очень тихо сказал он, – по всем понятиям, мне бы с тобой, после таких дел, надо бы распрощаться. И никто бы мне слова плохого не сказал, и совесть была бы спокойна. Согласен со мной?
Юра кивнул. Необъяснимый прокол юриста с налоговой полицией поставил его в положение человека, который всех подвел и своими руками разрушил умело и профессионально подготовленную победу. Он, конечно же, мог продолжать напоминать Тищенко, что деда прислал он и что все беды начались именно из-за него, а не из-за кого-то другого, и что ни одного шага Юра, не посоветовавшись с Тищенко, не делал. Но это все было бы в пользу бедных. Тищенко провел титаническую работу, подключив и полицию, и руководство суда, и претензий к нему быть более не могло. А он все бездарно испортил сам, положившись на своих сотрудников. И рассчитывать на дальнейшую помощь от Тищенко уже не мог.
– Понимать же надо, – произнес Тищенко, внимательно глядя на Юру, – с кем имеешь дело. У тебя такой козырь был на руках. Знаешь, с чего он свою речь на суде начал? Дед, я имею в виду.
Дойдя до этого места, Юра оторвался от чтения, посмотрел на юриста и коротко сказал:
– Он рехнулся.
– Может быть, – согласился юрист. – Только деньги он получит.
– Это каким же образом? Ты же знаешь, что суды не принимают заявлений по делам “Форума”.
– Это, как видите, приняли, – резонно возразил юрист. – Тут ведь вот какая история. По бумагам “Форума” нет возможности установить право собственности. Значит, нет надлежащего ответчика. А в нашем случае, Юрий Тимофеевич, ответчик имеет место быть, так сказать, во всей красе. В этом вашем договоре черным по белому написано, что вы продали ему бумаги “Форума”, принадлежащие вам по праву личной собственности.
Юра отмел возникшее у него острое чувство немедленно найти и придушить деда, потому что оно мешало ему сосредоточиться, и начал трясти юриста. Тот держался уверенно. По всему выходило, что Юра, к моменту совершения сделки, не мог не знать, что “Форум” вот-вот исчезнет. И документальное подтверждение этой Юриной осведомленности развалить будет чрезвычайно тяжело. Или в старике на исходе лет проснулся незаурядный юридический гений, или он нанял для этого дела кого-то из светил. Поэтому шансы проиграть дело чрезвычайно велики. И единственное, что можно посоветовать, это попытаться договориться, не выходя в суд.
– Сколько? – коротко спросил Юра.
Юрист задумался.
– Вообще-то, – осторожно сказал он, – здесь объявляется сумма, явно несоразмерная с величиной причиненного ущерба. На этом можно попробовать сыграть. Обычная практика – величина ущерба плюс столько же. Значит, получается восемьдесят штук. Но я боюсь, что может не получиться.
– Почему?
– Есть отягчающие обстоятельства, – пояснил юрист. Он начал загибать пальцы. – Ветеран… пенсионер… инвалид… лишен средств к существованию… расходы на лечение… распродажа личного имущества… упущенная выгода – он ведь ее по официальным банковским ставкам считает… Так далее. Думаю, что вдвое скостить можно будет. Так что до суда меньше, чем на пол-лимона договориться вряд ли удастся.
– На пятьсот тысяч? – Юра не поверил своим ушам.
Юрист кивнул, глядя на хозяина с жалостью.
Кислицын побелел от ярости и почувствовал, как во рту появляется неприятный металлический вкус, предвещающий повышение давления.
– Хорошо, – сказал он, по-прежнему стараясь не сорваться. – А если я докажу, что эти сорок тысяч ему никогда не принадлежали? Что это мои собственные деньги?
Юрист ожил на глазах.
– Это меняет дело, – с ходу объявил он. – В корне меняет. А как вы это докажете?
Юра попытался вспомнить, где у него лежат первоначальные договора с мерзким стариком, не вспомнил, махнул рукой и начал рассказывать.
– Все началось с того, что он принес мне две тысячи долларов. Вот они-то и были его собственными. Я продал ему бумаги первого выпуска. На все две тысячи. Назавтра он принес мне уже четыре тысячи, которые за них выручил. Буквально назавтра. Все документально подтверждено. И таскал ко мне деньги, пока не набрал шестьдесят тысяч. Потом за двадцать штук купил себе новую квартиру. Тоже можно доказать. И уже на последние сорок тысяч купил бумаги пятого выпуска, которые ничего не стоили. Где же тут обездоленный ветеран?
Юрист надолго задумался.
– Вы мне эти документы дайте, – объявил он. – Это хорошо, что они есть. Тут ситуация, как с “Властилиной”. К ней ведь иски предъявлялись сразу на все – в том числе и на то, что с ее помощью наварили. Но там ничего не удалось доказать. А здесь есть документы. Можно попробовать. У меня, кстати, еще одна мысль есть.
– Какая?
– А ну как этот сукин сын заработанные на “Форуме” деньги незадекларировал? Наверняка ведь так. Иначе бы у него их вдвое меньше было.
– Ну и что?
– Капнуть на него надо, – пояснил юрист. – В районную налоговую инспекцию. А лучше всего – в полицию. Там возбудят уголовное дело по факту неуплаты налогов в особо крупном размере. А я потребую, чтобы оба дела объединили в одно.
– И что это даст?
– Ха! – юрист потер с удовольствием руки. – Вместо инвалида и ветерана против нас будет выступать уголовный преступник. Да и сам он посговорчивее станет. У вас с полицией есть отношения, Юрий Тимофеевич?
Юра кивнул.
– Так я вам советую очень быстро эту штуку начать раскручивать. Просто сегодня же.
– А зачем такая спешка? Суд когда?
– Дело не в суде. Вы исковое заявление до конца дочитали?
Заявление безвинно пострадавшего вохровца заканчивалось тем, что он просил суд, еще до начала рассмотрения дела по существу, принять неотложные меры по обеспечению иска. Наложить арест на счета ответчика во всех банках. Наложить арест на все имущество ответчика. В первую очередь на принадлежащую ему фирму, стопроцентным владельцем которой он является. С учетом того, что он же является и ее генеральным директором, наложить арест на счета упомянутой фирмы и на ее имущество. В составе имущества особо выделить принадлежащее данной фирме на правах собственности помещение фондового магазина. А также недавно приобретенную фирмой пятикомнатную квартиру по адресу… И служебный транспорт – один автомобиль марки “Вольво” и двое “Жигулей”.
– Вы ведь квартиру на фирму покупали? – спросил юрист, дождавшись, пока Юра дочитает до конца.
Юра снова кивнул.
– Вот это очень плохо. Если бы на себя и были там прописаны, то тут можно было бы потянуть… А так – не знаю даже.
– Что ты хочешь сказать?
– А то, что исполнительный лист уже выписан. Я с судебным приставом говорил. Сегодня он по другим делам занят, а завтра с утра к нам собирается. Приедет сюда, а потом сразу же на квартиру. Опечатывать.
– И что же делать? – растерянно спросил Юра, переставая ощущать стремительно уходящую из-под ног почву.
– Надо срочно домой, – посоветовал юрист. – Все собрать, что есть. Деньги, ценности, одежду… Перевезти куда-нибудь. Когда опечатают, то все. И дайте указание бухгалтерии. Пусть начинают готовить платежки. Нужно сегодня же обнулить счета. А то они нам завтра всю работу остановят.
Уже в дверях юрист обернулся и спросил:
– Юрий Тимофеевич, я попробую поработать с составом суда? Там небольшие расходы будут. Или как?
Юра кивнул головой, бросил в рот две таблетки, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, дожидаясь, пока лекарство подействует. У него никак не могло уложиться в голове, что все случившееся происходит наяву и именно с ним. Арест счетов и имущества фирмы, созданной с нуля, своими собственными руками и на чудом спасенные в начале гайдаровской реформы деньги, фирмы, в которую он вложил все, что у него было, бросив, не раздумывая, в прожорливую топку бизнеса и семью и немногих друзей. А фондовый магазин, лучший в Москве, выросший, как в сказке, на месте развалюхи-сарая! Его репутация везунчика и не делающего ошибок бизнесмена! Квартира, наконец, будто бы свалившаяся с неба, квартира, в которую он влюбился с первого взгляда и которую отделывал с такой заботой, тратя на это редкие часы свободного времени, квартира, о которой в кругах фондовиков уже говорили как о чем-то особенном, его коллекция российских ценных бумаг, занимавшая целиком одну комнату, коллекция, право посмотреть на которую так ценилось всеми знатоками, приезжавшими даже из-за границы… И сейчас все это, с таким невероятным трудом и риском отлаженное и отстроенное, все это может обрушиться в одночасье. Он представил себе завтрашние статьи в “Коммерсанте”, неминуемый шквал соболезнующих и скрыто злорадных телефонных звонков, сургучные печати на дверях и перемигивание соседей – и за что, за что! Все из-за этого выжившего из ума старого мерзавца, бесстыдно нажившегося на пирамиде “Форума” и теперь рвущегося отхапать очередной куш. Перед закрытыми глазами его возник жалкий, неопрятный и дурно пахнущий старик, что-то бормочущий слюнявыми губами про божью кару за жадность и обретший вдруг такую роковую и зловещую силу. Будто возникший из горстки глины Голем схватил его за горло неумолимо крепнущей рукой и стал сжимать узловатые пальцы с нестрижеными черными от въевшейся грязи ногтями, безжалостно перекрывая дыхание. Юра вспомнил заискивающий голос старика, дряблые щеки, в морщинах которых терялись вызывающие брезгливость мокрые дорожки, его постоянную готовность перейти от жалобного скулежа к агрессивному напору – и понял, что никакие соглашения и договоренности здесь невозможны. Либо он сотрет в пыль этот призрак из лагерного прошлого, либо… Нет, об этом даже невозможно подумать. Такого не может быть никогда! В этой войне поражение невозможно.
Можно проиграть кому угодно. Можно проиграть тому, кто умнее. Тому, кто богаче. Тому, кто крепче стоит. Но проиграть можно только человеку своего круга. Этому… этому проиграть нельзя. Немыслимо. Вохровская вошь! Кто это сказал? Тищенко! О! Так чего же он ждет!
– М-да, – только и сказал Петр Иванович, выслушав по телефону горестную историю. – И что ты намерен делать?
Юра хотел было сказать, что намерен потребовать от Тищенко немедленно образумить своего зарвавшегося родственника, но его остановила почудившаяся вдруг холодноватая нотка в голосе собеседника, и он ограничился просьбой о немедленной встрече. Сегодня же вечером. Там, где всегда.
– Сегодня не могу, – с сожалением ответил Петр Иванович. – Никак. Давай до завтра. Заезжай ко мне в префектуру, – он пошелестел бумагами, – в двенадцать ровно.
Но не получился у них разговор. Юра провел в кабинете Тищенко не меньше часа, а беседа заняла никак не больше десяти минут. Постоянно звонили телефоны, на которые Тищенко набрасывался, как ястреб, и ежеминутно влетали растрепанные чиновники, заваливавшие хозяина кабинета пачками входящих и исходящих. А один как пришел, так, повинуясь жесту хозяина, и остался, рассевшись в кресле напротив Юры. Конечно же, говорить при нем о деле можно было только туманными намеками. И единственное, о чем Юра успел попросить, так это о звонке в местную налоговую полицию с просьбой принять и помочь.
– Слава, – сказал Тищенко в трубку, – к тебе человечек от меня подойдет. – И подмигнул Юре. – У него просьба будет. Помоги.
А когда Юра уже уходил, проводил его словами:
– Если не будет решаться вопрос, звони в любое время.
В приемной Юра задержался около секретарши Зины. В те далекие счастливые дни, когда оформление квартиры шло полным ходом, через Зину проходили все документы, и Юра, в знак благодарности, пригласил Зину в ресторан, откуда, не тратя времени, уволок в койку. С Зиной все было легко и просто, потому что имелся муж. Сперва они встречались еженедельно, раза по два, потом отношения стали затухать, но на нет еще не сошли.
– Какая у него программа сегодня? – спросил Юра, проникая пальцами к укрытому косынкой плечу.
Зина подняла к Юре подведенные глаза, чуть мурлыкнула, свидетельствуя, что принимает ласку и готова к продолжению, и ответила тихо:
– До шести здесь будет. Потом уедет. У Кобры день рождения.
Коброй она называла любовницу Тищенко, которая ежедневно закатывала ей по телефону грандиозные скандалы, требуя, чтобы Зина добывала ей приглашения на фуршеты и презентации, записывала в косметические салоны и обеспечивала транспортом.
Юра решил выловить Тищенко на выходе, чтобы поговорить предметно. А до того побеседовать в налоговой.
Начальник районной налоговой полиции выслушал Юру и коротко спросил:
– Что надо? Конкретно?
– Уголовное дело, – так же коротко ответил Юра. – Как можно быстрее.
Начальник кивнул, нажал кнопку на селекторе и приказал:
– Сергеев? Сейчас к тебе от меня зайдут. Запросишь документы. И чтоб нагрузить – по самые помидоры. Понял меня? Под личный контроль беру.
Юра сговорился со следователем Сергеевым, соединил его со своим юристом, посмотрел на часы и полетел обратно в префектуру поджидать Тищенко.
Появившийся ровно в шесть Тищенко уткнулся грудью в Юру прямо у дверей префектуры. На лице его нарисовались раздражение и еще какое-то непонятное чувство, которые тут же спрятались в начальственных складках.
– Знаю уже, – проворчал он, выставляя вперед ладони. – Уже доложили. Все сделают. Так что все в порядке.
– Да ничего не в порядке, – взвыл Юра. Юрист фирмы уже сообщил ему по мобильному телефону о появлении судебного пристава, который предъявил исполнительный лист и отбыл в банк арестовывать счета. – У меня счета арестовывают. Завтра будут описывать имущество. И квартиру опечатывать. Где в порядке?
Тищенко заметно раздражился.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Приставу дал указание? Он меня пошлет. Надо с судом работать.
– Вот я про это и хотел поговорить. Еще утром.
– Да не говорить надо! А конкретно работать с судом! Что ты здесь болтаешься под дверью?
– Так у меня к вам как раз и просьба, Петр Иванович. Поговорите с судьей. Или с председателем суда. Или с кем угодно. Пусть арест снимут. Хотя бы с квартиры. Не на улице же мне ночевать?
– Ой! – сказал Тищенко. – Бездомный нашелся. А то ты не найдешь где переночевать! Зинку, что ли, драть негде? Ладно. Я завтра переговорю с председателем. Решим вопрос. А сейчас – извини. Меня в мэрии ждут.
Видать, к утру следующего дня Тищенко осознал, что обошелся с Юрой не совсем по-людски. Потому что он нашел его по мобильному и сказал:
– Давай так. У меня поговорить не получится. Приезжай в “Прощание славянки”. Прямо сейчас. Позавтракаем вместе. И расскажешь все путем, а не на одной ноге.
Очень странный получился разговор за завтраком в “Прощании славянки”. Хотя и обнадеживающий. В очередной раз Юра убедился, что Тищенко – человек нестандартный. От приведения в чувство своего родственника отказался наотрез. Не тот человек. Прямо скажем, редкой пакостности фигура. Ему пошли навстречу, сделали квартиру, а он такую подлянку подбросил. Бессмысленно с ним говорить, пойми ты, дурья башка. Раз он почуял, что пахнет деньгами, то не отвяжется. Надо его замочить в суде. Да ты не дергайся, не в том смысле – замочить, а в смысле – выиграть дело. Но надо аккуратно. Если просто позвонить и приказать, то это будет неправильно. Потому что с телефонным правом мы боремся. И если он пронюхает, что я вмешался, то такое начнется, что запросто можно костей не собрать. Поэтому я со всеми поговорю. И в департаменте юстиции. И с председателем. Чтобы эту суку, как надо, умыли, но по всем нормам закона и с соблюдением всех процедур. А если не получится…
– Что? Может не получиться? – жалобно спросил Юра, уже начавший было выбираться из темной бездны безнадежности.
Да нет же! Конечно, все получится. Но если вдруг – вдруг! – что-то не получится, то это все ерунда. Потому что есть еще городской суд, а там со всеми зампредами отношения такие, что лучше некуда. Поэтому не дрейфь. Все будет нормально.
– А исполнительный лист можно отозвать?
– Не знаю, – искренне озадачился Тищенко. – Пойми, здесь нужна ювелирная работа. Ты что хочешь, чтобы суд взял да и вот так, ни с того, ни с сего, отменил свое решение? А он спросит – почему да отчего. И где мы тогда с тобой будем? Ну ты-то где был, там и будешь, а вот со мной и с судьей, который такое решение вынесет, не очень как-то понятно. Ты давай, знаешь что… Скажи своему юристу, пусть не затягивает. Пусть гонит дело на всех парах. А я подмажу где надо. Сейчас надо не исполнительный лист отзывать, а поскорее дело выигрывать. Понял меня?
– Может, мне с судьей встретиться?
– Ни под каким видом, – решительно отмел Тищенко. – Категорически вредно. Как ты с ним будешь встречаться? В кабинете? Там все пишется. В ресторане? Во! Только свидетелей нам не хватало. Я спокойно переговорю с председателем, тот вызовет судью, даст установку. И все. Согласен?
– А если, – осторожно озвучил Юра опасения своего юриста, – старик уже зарядил судью? Говорят, у него адвокат – редкий пройдоха. Тогда что?
Тищенко нахмурил брови.
– Ты мне что хочешь сказать? Что у нас судьи – продажные? Так вот. Выброси это из головы. Судьи у нас – наши. Вот так вот.
Потом, когда вся эта история уже подлетала к трагическому финалу, Юра вспомнил эти слова Тищенко и осознал в полной мере их непреходящую правоту. Но это было потом.
В районный суд он, конечно же, не пошел, полностью доверившись словам Тищенко о наличии с председателем суда полного и всеобъемлющего взаимопонимания. Тем более что лишний раз встречаться со сволочным дедом ему вовсе не хотелось. Юре уже доложили, что дед проявляет к его арестованной квартире повышенный интерес и по два раза в день возникает на этаже, проверяя наличие и сохранность сургучных печатей. А через юриста ему стало известно, что дед настырно требовал у пристава переписать еще и все находящееся в квартире имущество, но здесь, по-видимому, сработали связи Тищенко, потому что добиться от судьи нужного решения старику не удалось.
Заверениям Тищенко Юра доверился полностью, хотя его юрист озабоченно мотал головой и все заметнее нервничал по мере приближения решающего дня. Беспокоили его два момента. Во-первых, категорический приказ Юры гнать дело вперед, без всяких затяжек и проволочек. Налоговая полиция, денно и нощно трудящаяся над пополнением бюджета, явно не успевала обезоружить деда, хотя все изобличающие его материалы были предоставлены заблаговременно. И еще юриста тревожила личность нанятого стариком адвоката. Чем меньше времени оставалось до суда, тем чаще юрист появлялся у Юры в кабинете и тем чаще звучала фамилия Ильи Моисеевича Шварца.
Юре, из всех светил знавшему только Плевако, Резника да Падву, эта фамилия ничего не говорила, но его юрист, пришедший в фирму из милиции, располагал кое-какой информацией, и перспектива столкнуться со Шварцем в суде его вовсе не радовала. Двигая перед собой чашку с остывшим чаем, он рассказывал Юре эпизоды из боевого прошлого Ильи Моисеевича, и видно было, что восхищение перед пронырливостью адвоката мешается у него с растущим опасением за исход дела.
В начале своей карьеры Илья Моисеевич служил простым опером где-то за Уралом, куда заботливые родители вывезли его, не дожидаясь полной раскрутки дела врачей. Как он пролез в милицию – никто не знает, но это произошло, и даже по службе ему удалось немножко продвинуться. Желая преуспеть еще больше, Илья Моисеевич куда-то заочно поступил, получил хороший диплом, пораскинул мозгами и подался из милиции прямиком в юридическую консультацию. Первое же дело, которое ему довелось вести, сделало его фигурой, очень известной в определенных кругах. У них в городке умер человек, оставив вдовой молодую жену, прописанную с ним на одной жилплощади. Поскольку перед смертью он долго и тяжело болел, то последние два месяца с ними проживала и его дочка от первого брака. Сразу же после кончины мужа и отца возник естественный вопрос о правах на жилплощадь. Понятно, что молодой вдове на дух не нужна была дочь покойного мужа, да еще и близкая ей по возрасту. Поэтому в суде она стояла на том, что никаких отношений с ныне покойным отцом истица не поддерживала, в доме никогда не бывала, и ей надлежит в иске отказать. Соседи по дому вдову поддерживали и, один за другим, нахально врали, что эту самозванку в глаза никогда не видели. Уже через пятнадцать минут стало ясно, что решение у судьи заготовлено, и осталось дождаться только, когда соврет последний подготовленный вдовой свидетель. И вот тогда Илья Моисеевич, выступавший на стороне истицы и никак не желавший проиграть свое первое дело, проделал первый хитрый трюк. Он согнулся впополам, покраснел, вспотел и заголосил умирающим голосом, что с ним, похоже, произошло страшное пищевое отравление и что он категорически умоляет перенести заседание на другой день. Выслушав отказ явно заинтересованной в исходе дела судьи, Илья Моисеевич начал громко стонать и очень противно пукать, доведя за какие-нибудь пять минут атмосферу в зале до критической и добившись-таки нужного решения. Полученные же им два дня отсрочки он использовал очень эффективно, упросив районного участкового, своего бывшего кореша, проверить в подъезде вдовы соблюдение паспортного режима. Соседи, которым участковый объяснял, что пришел специально для того, чтобы упрятать за решетку каждого, кто когда-либо проживал в данном подъезде без прописки, радостно давали показания на несчастную истицу, охотно припоминая, как, когда и при каких обстоятельствах она появилась у них в подъезде, сколько месяцев провела в отцовской квартире и так далее. Потом Илья Моисеевич закатил участковому грандиозный банкет, в обмен на что получил копии показаний, и явился на следующее заседание суда уже во всеоружии. После того, как первый свидетель, на голубом глазу, заявил, что истицу видит впервые, Илья Моисеевич выложил на стол соответствующий протокол и потребовал возбудить против данного свидетеля уголовное дело по факту лжесвидетельства со взятием под стражу прямо в зале суда. Этого ему, конечно, добиться не удалось, но все прочие свидетели со стороны вдовы, узнав про такой поворот событий, немедленно испарились, и дело было выиграно.
– Да черт с ним, со Шварцем, – в очередной раз успокаивал юриста Юра. – Я же тебе русским языком говорю – у нас все схвачено. И документы все на руках. Что ты трясешься?
Хотя под ложечкой и посасывало.
Юрист мрачнел на глазах и ежился в кресле.
– Знаете, сколько стоит такой адвокат, Юрий Тимофеевич? – спрашивал он. – Откуда у деда такие деньги? Что-то здесь не так.
И каждый раз после беседы с юристом Кислицын бросался звонить Тищенко. Сперва тот долго и успокоительно беседовал с Юрой по телефону, потом, видать, Юра со своими тревогами начал ему надоедать, потому что беседы становились все короче, а тон их – все резче. А под конец Юра совсем достал Тищенко, потому что при последнем разговоре Тищенко его просто послал, причем впервые за очень долгое время обратившись на “вы”.
И все– таки когда Юра узнал о проигрыше дела в суде первой инстанции, Тищенко был первым человеком, к которому он бросился за помощью. Потому что больше бежать было не к кому.
– Знаю уже, – встретил его Тищенко. – Ну ты и придурок! Ну просто! Ты кого в суд послал? Я сейчас с председателем говорил – он рвет и мечет.
– Юриста фирмы. Он у меня все дела ведет.
– Юриста? Онаниста! Он двух слов связать не может. Ему задают вопрос по существу – он не отвечает. Или несет ахинею. Ему документы показывают – он их в первый раз видит. Ты обалдел, что ли? Подготовленное дело – и так загубить! Почему из полиции бумаги не представили?
– Он мне говорил, что не успевают.
– Что?! – И Тищенко тут же связался с налоговой полицией. – Слава! – с места в карьер обрушился он. – Я к тебе человека присылал… Помнишь?… Где результат? Что?… Давно?… Это точно? Вот, – обратился он к Юре, потрясая в воздухе телефонной трубкой, – вчера утром все было готово. Что теперь скажешь?
Когда Тищенко отгрохотал и успокоился, Юра, не спуская с него виноватых и умоляющих глаз, спросил тихо:
– Что же теперь делать, Петр Иванович? Куда бежать?
Тищенко вышел из-за стола и сел рядом с Юрой.
– Понимаешь, друг, – с неожиданной теплотой и очень тихо сказал он, – по всем понятиям, мне бы с тобой, после таких дел, надо бы распрощаться. И никто бы мне слова плохого не сказал, и совесть была бы спокойна. Согласен со мной?
Юра кивнул. Необъяснимый прокол юриста с налоговой полицией поставил его в положение человека, который всех подвел и своими руками разрушил умело и профессионально подготовленную победу. Он, конечно же, мог продолжать напоминать Тищенко, что деда прислал он и что все беды начались именно из-за него, а не из-за кого-то другого, и что ни одного шага Юра, не посоветовавшись с Тищенко, не делал. Но это все было бы в пользу бедных. Тищенко провел титаническую работу, подключив и полицию, и руководство суда, и претензий к нему быть более не могло. А он все бездарно испортил сам, положившись на своих сотрудников. И рассчитывать на дальнейшую помощь от Тищенко уже не мог.
– Понимать же надо, – произнес Тищенко, внимательно глядя на Юру, – с кем имеешь дело. У тебя такой козырь был на руках. Знаешь, с чего он свою речь на суде начал? Дед, я имею в виду.