Страница:
— В постель тебе надо, вот что.
— Спасибо за любезное приглашение, — ухмыльнулся Бейкер, — только такие вопросы без Эмили не решаются. Я вроде бы считаюсь ее партнером, но со всеми нынешними заморочками скоро потеряю право на это высокое звание.
— Не хочешь — как хочешь, — презрительно скривилась Элия. — Была бы честь предложена.
А где же, спрашивается, Джетро? На нее снова накатила волна глухого раздражения. Этого-то типа где черти носят?
— Ладно, Эйб, шутки шутками, а что там с Тибром?
Бейкер отлепил себя от стены и пожал плечами:
— Окно открывается через десять минут. Еще десять на ввод информации в Систему. Большая часть информации поступит в предварительно обработанном виде, так что анализ займет не больше пяти. Ну а потом решать.
По спине Элии пробежал неприятный холодок:
— Кто принимает окончательное решение?
— Как это кто? — поразился Бейкер. — Конечно, ты. Если только анализ не выявит какой-нибудь пакости. Четкая, предельно однозначная инструкция — приказ о выступлении в поход поступает от принцессы Элии, и только от нее.
— А во главе армии — я, собственной своей персоной.
— Ага. Хочешь — под суечусь, достану тебе барабан?
Ладони Элии мгновенно взмокли, стали липкими и противными.
— А если я не смогу решить сразу, попрошу время на размышления?
— Такой случай моими инструкциями не предусмотрен. — Лицо Бейкера помрачнело. — Скорее всего, Мамаша попросту закроет файл. Если у тебя нет стопроцентной уверенности — значит, с планетой лучше не связываться.
— Я не уйду без Седрика!
— Рад бы помочь, да нечем, — пожал плечами Бейкер. — Не знаю я, где он, представления не имею. Я только.., слушай, а тебе никуда не надо?
Тоже мне принцесса, взъярилась на себя Элия. Захотела в уборную, так хоть не показывай этого на роже!
— Я бы хотела умыться, — кивнула она, — и вообще привести себя в порядок.
Залитая — непонятно зачем — ослепительно-ярким светом ванная комната была отделана голографическим кафелем — стиль, пользовавшийся некоторой популярностью задолго до рождения Элии. Некоторые плитки успели вывалиться, на месте их были обычные, гладкие; Матушка Хаббард явно не любила разбрасываться деньгами на ерунду.
Элия умылась, причесалась и почувствовала себя значительно лучше. Сейчас бы еще пару чашек кофе да пару бутербродов и…
Расческа выскользнула из пальцев и упала на пол. Элию подхватила холодная волна ужаса, стены угрожающе надвинулись, каждая голографическая плитка превратилась в хищно оскаленную пасть. Элия плотно стиснула зубы и попыталась взять себя в руки.
Опасность! — набатным боем гремело в ее голове. — Уходи отсюда! Беги!
И снова: Беги!.. Беги!.. Беги!.. — как эхо в горной долине.
Элия вжалась спиной в стену, по ее лицу струился пот. Никогда, никогда еще прежде не было сатори таким мощным, оно сминало ее, как тряпку, лишало воли и сил. Элия потеряла всякую способность мыслить рационально — как если бы она увидела мчащегося на себя быка или занесенный нож. Руки ее дрожали, сердце колотилось как бешеное, звенящее ощущение опасности парализовало мозг.
Что случилось? Седрик? Седрику что-то угрожает?
Или — Тибр? Может быть, окно уже открыто, все уже ждут ее слова, ее выбора? Да, конечно! Чтобы оказаться в лучшем, более безопасном мире, достаточно выйти отсюда и сказать: “Да!” Звон в голове заметно стих, дышать стало легче. Ну вот видишь, а ты уж сразу: “Седрик! Седрик!” Как бы ты к тому Седрику ни относилась, буддхи плевать на него хотело.
Элия заставила себя нагнуться и поднять расческу, затем встала перед зеркалом, попыталась прогнать со своего лица следы испуга и наконец твердым шагом вернулась в пятиугольный кабинет.
Полусонные недавно люди сгрудились вокруг экранов, один из которых все так же сыпал информацией, а второй переключился на прямую передачу из — судя по тесноте помещения и бесчисленным приборным панелям — лабораторного модуля СОРТа. Трое разведчиков смеялись, оживленно жестикулировали и говорили — говорили взахлеб, все разом, так что Элия не могла разобрать ни слова.
Женщина, стоящая прямо перед экраном, бросила короткую реплику, разведчики дружно схватились за животы и согнулись от хохота. Абель Бейкер оглянулся, нашел глазами Элию и широко ухмыльнулся; его словно подменили, о недавней усталости свидетельствовали только красные, налитые кровью глаза.
— Полное торжество науки! — провозгласил он, отделяясь от группы. — Система даст ответ через пару минут, она у нас задумчивая, но командир экспедиции клянется, что эта планета лучше даже той, прежней, нетронутой Земли. Ну как, готово Ваше Величество выступить в поход?
Это был самый трудный поступок за всю ее жизнь.
— Нет! — сказала Элия и пошатнулась, оглушенная болью.
Отпавшая челюсть, удивленно выпученные глаза — в таком виде Бейкер до странности походил на одного из знакомых Элии. На некоего длинного, мосластого молокососа.
— Нет?!
— Чтобы решить, мне необходима помощь Седрика.
Бейкер нахмурился, пару секунд помолчал, а затем махнул рукой, указывая на стоящие рядом стулья. Дождавшись, пока Элия сядет, он устроился на своем стуле верхом и сложил руки на спинке; от обычного его легкомыслия не осталось и следа.
— Клянусь всем для меня святым, — Бейкер говорил тихо и очень серьезно, — что я ничего не знаю. У Мамаши какие-то там таинственные дела, ну а где Седрик… Думаю, она и его с собой прихватила. Прежде он был в Коламбусе, на верхнем этаже, но сейчас там пусто, я проверял.
— А его не увезли из Кейнсвилла?
— Откуда я знаю? Система не хочет разговаривать. Я не могу связаться даже с остальными всадниками. Странные у нас пошли дела, очень странные.
— Будем тогда ждать, — пожала плечами Элия. — Ну что я могу еще предложить?
Господи, ну только бы он не заметил, как я дрожу!
— Элия, но так же нельзя! Я же полностью на твоей стороне, я действительно хочу найти Седрика, хочу ему помочь. Он — отличный мужик, я же смотрю на вас и умиляюсь, какая симпатичная парочка! Но не знаю я, где он, хоть режь меня, не знаю!
— Если так, придется мне поискать его самой. — Элия решительно встала.
— Веселенькие дела! — В голосе Бейкера звучало полное отчаяние. — А у меня тут на шее две тысячи беженцев и три тысячи тонн припасов, и грузовики, и бригады разведчиков, и чего только нет. И что же я, спрашивается, должен им сказать? Что мне с ними со всеми делать?
— А ты пошли их искать Седрика, — косо усмехнулась Элия.
— Подожди! — Бейкер закусил губу и задумался. Ошибись он сейчас, неприятностей не оберешься. Крупных неприятностей. Очень крупных. — Так ты что, можешь его найти?
— Постараюсь.
В действительности Элия не была уверена, что сможет сейчас найти хотя бы собственное левое ухо — ощущение близкой, рукой подать, угрозы било по голове, как кувалдой, путало все мысли.
— Помощь нужна? Хочешь, я свистну немцев? Да нет, тебе же все наши немцы — как собаке пятая нога, верно?
— Верно, — согласилась Элия. Было видно, что Бейкер отчаянно ищет решение и почти уже готов рискнуть своей шеей.
— Ну а если я отзову их — ну, скажем, на час? Хватит тебе часа?
На языке политиков это называется “разумный компромисс”. Элия молча кивнула.
— Так ты точно возвращаешься через час, — настаивал Бейкер. — Обещаешь?
— Да! Спасибо, Эйб. Я.., еще раз спасибо. Элия вышла из кабинета. Сидящие в коридоре немцы вскочили на ноги, двинулись за ней следом, но тут же замерли и начали удивленно переглядываться.
Спустившись на спиралаторе, Элия нашла тележку, села в нее, закрыла глаза и начала думать. Нет, скорее — чувствовать.
— Сюда! — — скомандовала она через минуту. — То есть.., в какую сторону смотрит тележка?
— Персональное транспортное средство сориентировано в направлении на запад.
— Значит, поехали на север. Дальнейшие команды были проще — “направо”, “налево” или “прямо впереди.
Глава 21
Глава 22
— Спасибо за любезное приглашение, — ухмыльнулся Бейкер, — только такие вопросы без Эмили не решаются. Я вроде бы считаюсь ее партнером, но со всеми нынешними заморочками скоро потеряю право на это высокое звание.
— Не хочешь — как хочешь, — презрительно скривилась Элия. — Была бы честь предложена.
А где же, спрашивается, Джетро? На нее снова накатила волна глухого раздражения. Этого-то типа где черти носят?
— Ладно, Эйб, шутки шутками, а что там с Тибром?
Бейкер отлепил себя от стены и пожал плечами:
— Окно открывается через десять минут. Еще десять на ввод информации в Систему. Большая часть информации поступит в предварительно обработанном виде, так что анализ займет не больше пяти. Ну а потом решать.
По спине Элии пробежал неприятный холодок:
— Кто принимает окончательное решение?
— Как это кто? — поразился Бейкер. — Конечно, ты. Если только анализ не выявит какой-нибудь пакости. Четкая, предельно однозначная инструкция — приказ о выступлении в поход поступает от принцессы Элии, и только от нее.
— А во главе армии — я, собственной своей персоной.
— Ага. Хочешь — под суечусь, достану тебе барабан?
Ладони Элии мгновенно взмокли, стали липкими и противными.
— А если я не смогу решить сразу, попрошу время на размышления?
— Такой случай моими инструкциями не предусмотрен. — Лицо Бейкера помрачнело. — Скорее всего, Мамаша попросту закроет файл. Если у тебя нет стопроцентной уверенности — значит, с планетой лучше не связываться.
— Я не уйду без Седрика!
— Рад бы помочь, да нечем, — пожал плечами Бейкер. — Не знаю я, где он, представления не имею. Я только.., слушай, а тебе никуда не надо?
Тоже мне принцесса, взъярилась на себя Элия. Захотела в уборную, так хоть не показывай этого на роже!
— Я бы хотела умыться, — кивнула она, — и вообще привести себя в порядок.
Залитая — непонятно зачем — ослепительно-ярким светом ванная комната была отделана голографическим кафелем — стиль, пользовавшийся некоторой популярностью задолго до рождения Элии. Некоторые плитки успели вывалиться, на месте их были обычные, гладкие; Матушка Хаббард явно не любила разбрасываться деньгами на ерунду.
Элия умылась, причесалась и почувствовала себя значительно лучше. Сейчас бы еще пару чашек кофе да пару бутербродов и…
Расческа выскользнула из пальцев и упала на пол. Элию подхватила холодная волна ужаса, стены угрожающе надвинулись, каждая голографическая плитка превратилась в хищно оскаленную пасть. Элия плотно стиснула зубы и попыталась взять себя в руки.
Опасность! — набатным боем гремело в ее голове. — Уходи отсюда! Беги!
И снова: Беги!.. Беги!.. Беги!.. — как эхо в горной долине.
Элия вжалась спиной в стену, по ее лицу струился пот. Никогда, никогда еще прежде не было сатори таким мощным, оно сминало ее, как тряпку, лишало воли и сил. Элия потеряла всякую способность мыслить рационально — как если бы она увидела мчащегося на себя быка или занесенный нож. Руки ее дрожали, сердце колотилось как бешеное, звенящее ощущение опасности парализовало мозг.
Что случилось? Седрик? Седрику что-то угрожает?
Или — Тибр? Может быть, окно уже открыто, все уже ждут ее слова, ее выбора? Да, конечно! Чтобы оказаться в лучшем, более безопасном мире, достаточно выйти отсюда и сказать: “Да!” Звон в голове заметно стих, дышать стало легче. Ну вот видишь, а ты уж сразу: “Седрик! Седрик!” Как бы ты к тому Седрику ни относилась, буддхи плевать на него хотело.
Элия заставила себя нагнуться и поднять расческу, затем встала перед зеркалом, попыталась прогнать со своего лица следы испуга и наконец твердым шагом вернулась в пятиугольный кабинет.
Полусонные недавно люди сгрудились вокруг экранов, один из которых все так же сыпал информацией, а второй переключился на прямую передачу из — судя по тесноте помещения и бесчисленным приборным панелям — лабораторного модуля СОРТа. Трое разведчиков смеялись, оживленно жестикулировали и говорили — говорили взахлеб, все разом, так что Элия не могла разобрать ни слова.
Женщина, стоящая прямо перед экраном, бросила короткую реплику, разведчики дружно схватились за животы и согнулись от хохота. Абель Бейкер оглянулся, нашел глазами Элию и широко ухмыльнулся; его словно подменили, о недавней усталости свидетельствовали только красные, налитые кровью глаза.
— Полное торжество науки! — провозгласил он, отделяясь от группы. — Система даст ответ через пару минут, она у нас задумчивая, но командир экспедиции клянется, что эта планета лучше даже той, прежней, нетронутой Земли. Ну как, готово Ваше Величество выступить в поход?
Это был самый трудный поступок за всю ее жизнь.
— Нет! — сказала Элия и пошатнулась, оглушенная болью.
Отпавшая челюсть, удивленно выпученные глаза — в таком виде Бейкер до странности походил на одного из знакомых Элии. На некоего длинного, мосластого молокососа.
— Нет?!
— Чтобы решить, мне необходима помощь Седрика.
Бейкер нахмурился, пару секунд помолчал, а затем махнул рукой, указывая на стоящие рядом стулья. Дождавшись, пока Элия сядет, он устроился на своем стуле верхом и сложил руки на спинке; от обычного его легкомыслия не осталось и следа.
— Клянусь всем для меня святым, — Бейкер говорил тихо и очень серьезно, — что я ничего не знаю. У Мамаши какие-то там таинственные дела, ну а где Седрик… Думаю, она и его с собой прихватила. Прежде он был в Коламбусе, на верхнем этаже, но сейчас там пусто, я проверял.
— А его не увезли из Кейнсвилла?
— Откуда я знаю? Система не хочет разговаривать. Я не могу связаться даже с остальными всадниками. Странные у нас пошли дела, очень странные.
— Будем тогда ждать, — пожала плечами Элия. — Ну что я могу еще предложить?
Господи, ну только бы он не заметил, как я дрожу!
— Элия, но так же нельзя! Я же полностью на твоей стороне, я действительно хочу найти Седрика, хочу ему помочь. Он — отличный мужик, я же смотрю на вас и умиляюсь, какая симпатичная парочка! Но не знаю я, где он, хоть режь меня, не знаю!
— Если так, придется мне поискать его самой. — Элия решительно встала.
— Веселенькие дела! — В голосе Бейкера звучало полное отчаяние. — А у меня тут на шее две тысячи беженцев и три тысячи тонн припасов, и грузовики, и бригады разведчиков, и чего только нет. И что же я, спрашивается, должен им сказать? Что мне с ними со всеми делать?
— А ты пошли их искать Седрика, — косо усмехнулась Элия.
— Подожди! — Бейкер закусил губу и задумался. Ошибись он сейчас, неприятностей не оберешься. Крупных неприятностей. Очень крупных. — Так ты что, можешь его найти?
— Постараюсь.
В действительности Элия не была уверена, что сможет сейчас найти хотя бы собственное левое ухо — ощущение близкой, рукой подать, угрозы било по голове, как кувалдой, путало все мысли.
— Помощь нужна? Хочешь, я свистну немцев? Да нет, тебе же все наши немцы — как собаке пятая нога, верно?
— Верно, — согласилась Элия. Было видно, что Бейкер отчаянно ищет решение и почти уже готов рискнуть своей шеей.
— Ну а если я отзову их — ну, скажем, на час? Хватит тебе часа?
На языке политиков это называется “разумный компромисс”. Элия молча кивнула.
— Так ты точно возвращаешься через час, — настаивал Бейкер. — Обещаешь?
— Да! Спасибо, Эйб. Я.., еще раз спасибо. Элия вышла из кабинета. Сидящие в коридоре немцы вскочили на ноги, двинулись за ней следом, но тут же замерли и начали удивленно переглядываться.
Спустившись на спиралаторе, Элия нашла тележку, села в нее, закрыла глаза и начала думать. Нет, скорее — чувствовать.
— Сюда! — — скомандовала она через минуту. — То есть.., в какую сторону смотрит тележка?
— Персональное транспортное средство сориентировано в направлении на запад.
— Значит, поехали на север. Дальнейшие команды были проще — “направо”, “налево” или “прямо впереди.
Глава 21
Кейнсвилл, 11 апреля Ждать пришлось долго. Далеко уже за полночь коммуникатор ожил, незнакомый голос сообщил, что заместителя директора Седрика Диксона Хаббарда просят на выход. Седрик встал и направился к спиралатору, разрываясь между чувством облегчения и самыми тяжелыми предчувствиями. На этот раз никаких глупостей вроде подмигивающих лампочек не наблюдалось, он быстро спустился на первый уровень…
…И оказался в окружении вооруженной охраны. Огромные, как на подбор, гориллы — даже имеющиеся среди них женщины могли бы переломить Седрика пополам одной рукой — ни в коем случае не походили на почетный караул, какой же это почетный караул обыскивает почетного подопечного с ног до головы? Подопечный этот даже немного развеселился — это что же, кто-то считает его опасным? Иначе зачем бы такая армия? Седрик не узнавал ни одного из воинов славной армии, зато охранники его узнавали, что ясно читалось на их ошеломленных лицах. Всемирная знаменитость, человек, погибший вчера на кошмарной планете бесконечно далекой звезды, погибший всерьез, безо всякого обмана, на глазах у сотен миллионов зрителей. Его возвращение на Землю было физически невозможно.
Цвета боевых скафандров ясно говорили о составе участников предполагаемых переговоров: четверо немцев были в красном, четверо — в травянисто-зеленом, а еще четверо ослепительно сверкали золотом. С красными все понятно, на погонах зеленых изображена эмблема Всемирного Парламента — земной шар, заключенный в “домик” из пяти линий, на погонах золотых — простенькая, без затей, надпись “ЛУК”. Вот и разобрались, кто тут кто.
Зеленые, золотые, да хоть бы и серо-буро-малиновые, только почему они все при оружии, ведь это г-грубейшее нарушение обычной практики? То-то на лицах институтских охранников угрожающе играют желваки, то-то их руки парят в каких-то миллиметрах от бластеров. Восемь Даниилов в компании четырех львов — и воздух настолько заряжен метафорическим электричеством, что даже чудится запах озона.
Седрик ожидал, что его проводят прямо в какой-нибудь там зал для совещаний, но не тут-то было. Для начала ему пришлось стать третьим пассажиром двухместной тележки. Слева сидел зеленый немец, справа, естественно, золотой. Говорить они, похоже, не умели — все попытки Седрика завязать светскую беседу окончились безрезультатно.
Вскоре пошли какие-то незнакомые места. На улицах и в проходах не было ни души — обстоятельство крайне странное. Время, конечно же, далеко не детское, но должен же попасться хоть один случайный прохожий. Уж не введен ли, часом, в Кейнсвилле комендантский час?
Другие тележки катились сзади и спереди, а в тех случаях, когда позволяла ширина улицы, — и по бокам. Чушь, конечно же, собачья; будь обстановка более подходящей, можно бы и посмеяться.
И сторожат, конечно же, не его, Седрика, от злых злоумышленников, а скорее всех окружающих — от него. Боятся, видимо, что чуть утрать они бдительность, как тут же кто-нибудь превратит этого длинного парня в бомбу ходячую.
Чушь там или не чушь, но к возможности такой относились на полном серьезе — целью поездки оказалась клиника, как две капли воды похожая на то, в Центре, пыточное заведение.
— Это что же, все опять, по новой? — простонал Седрик, но никто его не услышал. Глухонемые — они и есть глухонемые.
В приемном покое было не протолкнуться. Кроме неизбежных немцев, здесь собралось штук двадцать-двадцать пять врачей, а может и не врачей, во всяком случае — неких типов в медицинских халатах. Халаты тоже были трех — нетрудно догадаться, каких именно — цветов. И все эти разноцветные ребята уставились на Седрика, и все они замерли в жадном ожидании. Седрик обреченно вздохнул и начал раздеваться.
Как ни трудно такое себе представить, но сегодня Седрика обследовали даже тщательнее, чем в прошлый раз; продолжалось это издевательство часа полтора, ну, может, чуть меньше. Особенно свирепствовали золотые и зеленые, но в конце концов даже они были вынуждены признать, что в шкуре Седрика Хаббарда содержится Седрик Хаббард, 1 шт., плюс заушник, 1 шт., и ничего более. Заушник бдительные эскулапы залепили широким металлизированным скотчем, надо понимать — для экранировки. Когда сканировать, измерять и ковырять было уже нечего, они разочарованно вздохнули и позволили еле живой жертве одеться. Мятая, словно корова жевала, одежда Седрика явно прошла через те же мучения, что и хозяин. Седрик попросил расческу и получил — после короткой, но весьма горячей дискуссии, в которой участвовала чуть не вся разноцветная публика — полный отказ. Было совершенно ясно, что зеленые и золотые не доверяют не только красным, но и друг другу. А ведь гребенка — это она только с виду гребенка, и кто там может знать, какая адская машинка в ней запрятана?
Затем великомученика Седрика отвели в приемную и велели посидеть. Он сел на жесткую скамейку, привалился к жесткой стене и провел в таком положении полчаса. Предутреннее — только бы спать да спать — время ползло с выматывающей душу медлительностью. Немцы не только не отвечали на вопросы, но даже вроде бы их не слышали. Глухонемые. Седрик потихоньку развлекался, прикладывая марлю к носу — многострадальный орган дыхания снова кровоточил, и все стараниями медиков, дотошно обследовавших лобные пазухи.
Судя по голосам, доносящимся из лаборатории, там издевались над очередной жертвой, над кем именно — этого Седрик не знал. В конце концов дверь открылась, и он увидел Агнес Хаббард; красная, как свекла, с чопорно поджатыми губами, она заметно утратила свое аристократическое высокомерие. Вот-вот, попробуй сама, чем других кормишь. Седрик начал было ухмыляться, придумывать реплику поехиднее, но тут же увял под гневным взглядом бабушки.
И снова его втиснули между двух объемистых задниц, и снова замелькали незнакомые пустынные улицы, только теперь процессия была длиннее, а путь оказался дольше. Время было позднее, может быть — даже раннее, уличные фонари еле светились. Перспектива встречи с двумя загадочными и — безо всякого сомнения — могущественными людьми абсолютно не привлекала Седрика, скорее уж наоборот. Ему хотелось есть. Он хотел спать.
А еще он думал об Элии. Окно на Тибр либо уже открылось, либо откроется с минуты на минуту. Как знать, может быть, она уже ушла и никогда не вернется. Как загорались ее глаза при малейшем упоминании о новом мире! Седрик искренне надеялся, что с Тибром все в порядке, что экспедиция не нашла там ничего плохого. Он искренне надеялся, что Элия не станет его дожидаться, ведь это была бы полная дурость. Он почти не надеялся увидеть Тибр вторично.
А потом летящий ему в лицо воздух стал холодным, городские проезды сменились гулким тоннелем, даже не тоннелем, а широкой трубой, грубо склепанной из стальных листов. Ну да, конечно же, а за этим сантиметром стали — там же вообще не знаю сколько градусов, может, и вообще мороз. Колонна тележек проскочила сквозь высокие металлические ворота; Седрик огляделся и тут же забыл и про сонливость свою, и про голод. Купол был огромен, побольше, пожалуй, чем де Сото и Томпсон, и пол у него был совершенно плоский, а не тарелкой, как в тех куполах, трансмензорных. Ледяной, почти скрипучий воздух, середина купола освещена сотнями галогенных ламп, и в этом до рези в глазах ослепительном сиянии вырисовываются грузные силуэты трех крылатых чудовищ. Ну да, тот, что поменьше, — это “Боинг-семь тысяч семьсот семьдесят семь”, а те два — гиперы, “Хюндай-шестой” и “Евростарскрейпер”. Такие громадины — и помещаются в куполе, и даже вроде бы места почти не занимают. Седрик ощущал себя просяным зернышком на дне птичьей клетки, но больше всего его удивляли не размеры купола, а само его существование, само присутствие в нем самолетов. В Кейнсвилле нет аэропорта, это же каждый знает.
Легко постукивая на стыках стальных плит, тележки мчались к зеленому, украшенному глобусом в домике “Боингу”; к тому времени как Седрик сошел с тележки, его бабушка успела уже подняться до середины трапа. И чего это она так торопится? И как там Элия? И вообще — куда это мы лететь собрались?
Никуда, это выяснилось очень скоро. Самолет был переоборудован в дом, даже не дом, а дворец, во всяком случае гостиная, куда направилась Агнес Хаббард, могла дать сто очков вперед тронному залу какого-нибудь захолустного монарха. Седрик облегченно плюхнулся в кресло и чуть не стукнулся подбородком о колени, таким оно оказалось глубоким и мягким. Красные, зеленые и золотые охранники остались стоять; было заметно, что они наблюдают не столько за пленниками, сколько друг за другом.
Пленники?
— Бабушка! Да какого хрена тут, собственно, происходит?
Бабушка недовольно поджала губы (мамочки, да она же велела мне молчать!), но затем указала на иллюминатор:
— Полюбуйся.
Седрик развернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как разъезжаются створки огромных ворот. Черный прямоугольник становился все шире и шире, на полу ангара взвихрились снежные смерчики, крошечные с такого расстояния охранники покачнулись под напором ветра. Седрик перебрался в кресло, стоящее прямо у иллюминатора, и больно ушиб все тот же злополучный нос о прозрачный пластик. Через мгновение из запредельной тьмы выплыл еще один “Боинг” — золотой, с черными буквами ЛУК на хвосте. Ворота закрылись, низкий ропот титанических двигателей постепенно стих. И даже теперь под огромным куполом было пустовато.
К двери самолета подкатил трап, охранники взяли оружие наизготовку. На стальное покрытие ангара спустились двое мужчин, дальше все пошло по знакомой программе — одного из них втиснули в тележку между красным охранником и зеленым, другого — между красным и золотым.
Седрик повернулся к бабушке; ее лицо пылало холодной яростью.
— Так мы что, заложники?
Короткий утвердительный кивок.
— Бред какой-то!
— Конечно, бред, — мрачно усмехнулась бабушка. — Немцы еще хуже адвокатов.
Седрик догадывался, что замечание адресовано не столько ему, сколько охранникам, но все-таки спросил:
— Ты это про что?
— Да все они одним миром мазаны. — Ледяные глаза блеснули чем-то похожим на ненависть. — Что бухгалтеры со своими приходами-расходами, что юристы со своими законами, что учителя с образованием.
— Так что же они такого плохого делают?
— Запутали свои дела, — вздохнула бабушка. — Так запутали, что и не распутаешь. И все с единственной целью — сделать себя незаменимыми. А сами — ну если не все, то девять из десяти этих работничков — большую часть времени тратят на внутренние склоки и интриги, подсиживают друг друга, карабкаются по чужим головам вверх. Когда я была помоложе… — презрительный взгляд в сторону ближайшего из охранников, — да что там говорить. Сегодня мы принимаем двоих гостей. Так вот, пожелай я убить кого-нибудь из них — убила бы без малейших затруднений, несмотря на всю эту чушь собачью.
Замечание это, адресованное вроде бы Седрику, явно предназначалось для ушей охранников.
— Каким образом? — хмуро поинтересовался один из золотых (помрачнели, кстати сказать, даже красные, а не только зеленые и золотые).
— Следи повнимательнее. — Бабушка сверкнула самой ледяной, самой опасной из своих улыбок. — Будет настроение — покажу.
На чем беседа и закончилась.
…И оказался в окружении вооруженной охраны. Огромные, как на подбор, гориллы — даже имеющиеся среди них женщины могли бы переломить Седрика пополам одной рукой — ни в коем случае не походили на почетный караул, какой же это почетный караул обыскивает почетного подопечного с ног до головы? Подопечный этот даже немного развеселился — это что же, кто-то считает его опасным? Иначе зачем бы такая армия? Седрик не узнавал ни одного из воинов славной армии, зато охранники его узнавали, что ясно читалось на их ошеломленных лицах. Всемирная знаменитость, человек, погибший вчера на кошмарной планете бесконечно далекой звезды, погибший всерьез, безо всякого обмана, на глазах у сотен миллионов зрителей. Его возвращение на Землю было физически невозможно.
Цвета боевых скафандров ясно говорили о составе участников предполагаемых переговоров: четверо немцев были в красном, четверо — в травянисто-зеленом, а еще четверо ослепительно сверкали золотом. С красными все понятно, на погонах зеленых изображена эмблема Всемирного Парламента — земной шар, заключенный в “домик” из пяти линий, на погонах золотых — простенькая, без затей, надпись “ЛУК”. Вот и разобрались, кто тут кто.
Зеленые, золотые, да хоть бы и серо-буро-малиновые, только почему они все при оружии, ведь это г-грубейшее нарушение обычной практики? То-то на лицах институтских охранников угрожающе играют желваки, то-то их руки парят в каких-то миллиметрах от бластеров. Восемь Даниилов в компании четырех львов — и воздух настолько заряжен метафорическим электричеством, что даже чудится запах озона.
Седрик ожидал, что его проводят прямо в какой-нибудь там зал для совещаний, но не тут-то было. Для начала ему пришлось стать третьим пассажиром двухместной тележки. Слева сидел зеленый немец, справа, естественно, золотой. Говорить они, похоже, не умели — все попытки Седрика завязать светскую беседу окончились безрезультатно.
Вскоре пошли какие-то незнакомые места. На улицах и в проходах не было ни души — обстоятельство крайне странное. Время, конечно же, далеко не детское, но должен же попасться хоть один случайный прохожий. Уж не введен ли, часом, в Кейнсвилле комендантский час?
Другие тележки катились сзади и спереди, а в тех случаях, когда позволяла ширина улицы, — и по бокам. Чушь, конечно же, собачья; будь обстановка более подходящей, можно бы и посмеяться.
И сторожат, конечно же, не его, Седрика, от злых злоумышленников, а скорее всех окружающих — от него. Боятся, видимо, что чуть утрать они бдительность, как тут же кто-нибудь превратит этого длинного парня в бомбу ходячую.
Чушь там или не чушь, но к возможности такой относились на полном серьезе — целью поездки оказалась клиника, как две капли воды похожая на то, в Центре, пыточное заведение.
— Это что же, все опять, по новой? — простонал Седрик, но никто его не услышал. Глухонемые — они и есть глухонемые.
В приемном покое было не протолкнуться. Кроме неизбежных немцев, здесь собралось штук двадцать-двадцать пять врачей, а может и не врачей, во всяком случае — неких типов в медицинских халатах. Халаты тоже были трех — нетрудно догадаться, каких именно — цветов. И все эти разноцветные ребята уставились на Седрика, и все они замерли в жадном ожидании. Седрик обреченно вздохнул и начал раздеваться.
Как ни трудно такое себе представить, но сегодня Седрика обследовали даже тщательнее, чем в прошлый раз; продолжалось это издевательство часа полтора, ну, может, чуть меньше. Особенно свирепствовали золотые и зеленые, но в конце концов даже они были вынуждены признать, что в шкуре Седрика Хаббарда содержится Седрик Хаббард, 1 шт., плюс заушник, 1 шт., и ничего более. Заушник бдительные эскулапы залепили широким металлизированным скотчем, надо понимать — для экранировки. Когда сканировать, измерять и ковырять было уже нечего, они разочарованно вздохнули и позволили еле живой жертве одеться. Мятая, словно корова жевала, одежда Седрика явно прошла через те же мучения, что и хозяин. Седрик попросил расческу и получил — после короткой, но весьма горячей дискуссии, в которой участвовала чуть не вся разноцветная публика — полный отказ. Было совершенно ясно, что зеленые и золотые не доверяют не только красным, но и друг другу. А ведь гребенка — это она только с виду гребенка, и кто там может знать, какая адская машинка в ней запрятана?
Затем великомученика Седрика отвели в приемную и велели посидеть. Он сел на жесткую скамейку, привалился к жесткой стене и провел в таком положении полчаса. Предутреннее — только бы спать да спать — время ползло с выматывающей душу медлительностью. Немцы не только не отвечали на вопросы, но даже вроде бы их не слышали. Глухонемые. Седрик потихоньку развлекался, прикладывая марлю к носу — многострадальный орган дыхания снова кровоточил, и все стараниями медиков, дотошно обследовавших лобные пазухи.
Судя по голосам, доносящимся из лаборатории, там издевались над очередной жертвой, над кем именно — этого Седрик не знал. В конце концов дверь открылась, и он увидел Агнес Хаббард; красная, как свекла, с чопорно поджатыми губами, она заметно утратила свое аристократическое высокомерие. Вот-вот, попробуй сама, чем других кормишь. Седрик начал было ухмыляться, придумывать реплику поехиднее, но тут же увял под гневным взглядом бабушки.
И снова его втиснули между двух объемистых задниц, и снова замелькали незнакомые пустынные улицы, только теперь процессия была длиннее, а путь оказался дольше. Время было позднее, может быть — даже раннее, уличные фонари еле светились. Перспектива встречи с двумя загадочными и — безо всякого сомнения — могущественными людьми абсолютно не привлекала Седрика, скорее уж наоборот. Ему хотелось есть. Он хотел спать.
А еще он думал об Элии. Окно на Тибр либо уже открылось, либо откроется с минуты на минуту. Как знать, может быть, она уже ушла и никогда не вернется. Как загорались ее глаза при малейшем упоминании о новом мире! Седрик искренне надеялся, что с Тибром все в порядке, что экспедиция не нашла там ничего плохого. Он искренне надеялся, что Элия не станет его дожидаться, ведь это была бы полная дурость. Он почти не надеялся увидеть Тибр вторично.
А потом летящий ему в лицо воздух стал холодным, городские проезды сменились гулким тоннелем, даже не тоннелем, а широкой трубой, грубо склепанной из стальных листов. Ну да, конечно же, а за этим сантиметром стали — там же вообще не знаю сколько градусов, может, и вообще мороз. Колонна тележек проскочила сквозь высокие металлические ворота; Седрик огляделся и тут же забыл и про сонливость свою, и про голод. Купол был огромен, побольше, пожалуй, чем де Сото и Томпсон, и пол у него был совершенно плоский, а не тарелкой, как в тех куполах, трансмензорных. Ледяной, почти скрипучий воздух, середина купола освещена сотнями галогенных ламп, и в этом до рези в глазах ослепительном сиянии вырисовываются грузные силуэты трех крылатых чудовищ. Ну да, тот, что поменьше, — это “Боинг-семь тысяч семьсот семьдесят семь”, а те два — гиперы, “Хюндай-шестой” и “Евростарскрейпер”. Такие громадины — и помещаются в куполе, и даже вроде бы места почти не занимают. Седрик ощущал себя просяным зернышком на дне птичьей клетки, но больше всего его удивляли не размеры купола, а само его существование, само присутствие в нем самолетов. В Кейнсвилле нет аэропорта, это же каждый знает.
Легко постукивая на стыках стальных плит, тележки мчались к зеленому, украшенному глобусом в домике “Боингу”; к тому времени как Седрик сошел с тележки, его бабушка успела уже подняться до середины трапа. И чего это она так торопится? И как там Элия? И вообще — куда это мы лететь собрались?
Никуда, это выяснилось очень скоро. Самолет был переоборудован в дом, даже не дом, а дворец, во всяком случае гостиная, куда направилась Агнес Хаббард, могла дать сто очков вперед тронному залу какого-нибудь захолустного монарха. Седрик облегченно плюхнулся в кресло и чуть не стукнулся подбородком о колени, таким оно оказалось глубоким и мягким. Красные, зеленые и золотые охранники остались стоять; было заметно, что они наблюдают не столько за пленниками, сколько друг за другом.
Пленники?
— Бабушка! Да какого хрена тут, собственно, происходит?
Бабушка недовольно поджала губы (мамочки, да она же велела мне молчать!), но затем указала на иллюминатор:
— Полюбуйся.
Седрик развернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как разъезжаются створки огромных ворот. Черный прямоугольник становился все шире и шире, на полу ангара взвихрились снежные смерчики, крошечные с такого расстояния охранники покачнулись под напором ветра. Седрик перебрался в кресло, стоящее прямо у иллюминатора, и больно ушиб все тот же злополучный нос о прозрачный пластик. Через мгновение из запредельной тьмы выплыл еще один “Боинг” — золотой, с черными буквами ЛУК на хвосте. Ворота закрылись, низкий ропот титанических двигателей постепенно стих. И даже теперь под огромным куполом было пустовато.
К двери самолета подкатил трап, охранники взяли оружие наизготовку. На стальное покрытие ангара спустились двое мужчин, дальше все пошло по знакомой программе — одного из них втиснули в тележку между красным охранником и зеленым, другого — между красным и золотым.
Седрик повернулся к бабушке; ее лицо пылало холодной яростью.
— Так мы что, заложники?
Короткий утвердительный кивок.
— Бред какой-то!
— Конечно, бред, — мрачно усмехнулась бабушка. — Немцы еще хуже адвокатов.
Седрик догадывался, что замечание адресовано не столько ему, сколько охранникам, но все-таки спросил:
— Ты это про что?
— Да все они одним миром мазаны. — Ледяные глаза блеснули чем-то похожим на ненависть. — Что бухгалтеры со своими приходами-расходами, что юристы со своими законами, что учителя с образованием.
— Так что же они такого плохого делают?
— Запутали свои дела, — вздохнула бабушка. — Так запутали, что и не распутаешь. И все с единственной целью — сделать себя незаменимыми. А сами — ну если не все, то девять из десяти этих работничков — большую часть времени тратят на внутренние склоки и интриги, подсиживают друг друга, карабкаются по чужим головам вверх. Когда я была помоложе… — презрительный взгляд в сторону ближайшего из охранников, — да что там говорить. Сегодня мы принимаем двоих гостей. Так вот, пожелай я убить кого-нибудь из них — убила бы без малейших затруднений, несмотря на всю эту чушь собачью.
Замечание это, адресованное вроде бы Седрику, явно предназначалось для ушей охранников.
— Каким образом? — хмуро поинтересовался один из золотых (помрачнели, кстати сказать, даже красные, а не только зеленые и золотые).
— Следи повнимательнее. — Бабушка сверкнула самой ледяной, самой опасной из своих улыбок. — Будет настроение — покажу.
На чем беседа и закончилась.
Глава 22
Кейнсвилл, 11 апреля
— Направо! Нет! Стоп! Пожалуй.., да, направо!
Элия не понимала, кружит она по Кейнсвиллу полчаса, или десять часов, или десять веков. Голова ее раскалывалась, время утратило всякий смысл. Проехав тысячи улиц и коридоров, гулких тоннелей и открытых площадей, она утратила всякую ориентировку, перестала понимать, где находится. А сколько осталось от этого подаренного Бейкером часа? В любую минуту из коммуникатора может прозвучать его голос, в любую минуту может он приказать тележке ехать в де Сото. Элию сжигала боязнь не успеть, она балансировала на грани паники.
Найти Седрика было необходимо — и невозможно. Невозможно по самой неожиданной причине. Элия испытывала два сатори одновременно. Такого не случалось ни с одним из ее родственников, такое не упоминалось ни в одной древней легенде.
И Тибр был значительно сильнее. Раз за разом возвращалась Элия к куполу де Сото, к окну в новый мир. Попервости ошарашенные охранники попытались перехватить свою бывшую подопечную, но та предложила им обратиться за указаниями к Абелю Бейкеру. Наведя справки, немцы пожали плечами и ретировались. При пятом возвращении Элии они показывали на нее пальцами и громко гоготали.
Мало-помалу выработался метод — Элия останавливалась на каждом перекрестке и спрашивала Систему, какой путь ведет к де Сото; затем она пыталась выловить в своих ощущениях второй, более слабый сигнал. Иногда ей казалось, что второе сатори указывает туда же, что и первое, иногда оно выбирала совсем иное направление.
Да есть ли оно, это второе сатори? Не дурю ли я сама себе голову? А может, у меня совсем уже крыша съехала, как у всех этих перепуганных шизоидных предков?
Проезд, напоминающий коридор средней руки отеля, закончился, тележка вырвалась в широкий стальной тоннель. Тусклое ночное освещение позволяло разглядеть только ближайший участок холодной, зловещей трубы, концы ее терялись в бесконечности. А это еще что такое? Рельсы? Рельсовая дорога в Кейнсвилле — это что-то совсем новенькое.
— Ведет ли одно из этих двух направлений к куполу де Сото?
— Нет.
Так налево или направо?
Она не знала.
Ей казалось, что она сходит с ума.
— Налево, — прошептала Элия. Тележка не сдвинулась с места — такого тона Система не воспринимала.
— Налево.
Тележка свернула налево и помчалась по тоннелю. Сверкающая сталь, строчки часто посаженных заклепок. Фонари, летящие прямо в лицо, проносящиеся над головой, пропадающие во мраке. Как только фонарь уходит за спину, впереди появляется черная короткая тень. Тень быстро удлиняется, бледнеет, исчезает. И снова, и снова, и снова…
Тележка затормозила перед стальной стеной, на которой различались контуры круглого люка.
— Что это такое? Я хотела сказать, куда ведет этот люк?
— В купол Беринга, — сообщила Система.
— Имею ли я право туда войти?
— Да.
Стерилизационной камеры не было, а значит — Беринг не относился к трансмензорным куполам. Элия смотрела на гладкую стальную крышку, не в силах побороть сомнения и нерешительность — и мощный голос, призывающий ее вернуться к де Сото, к блаженной безопасности Тибра. Так продолжалось минуту или две.
Коммуникатора на стене нет. Очень странно. И еще одна странность — люк не доходит до дна тоннеля сантиметров на десять, на тележке не проедешь.
— С какой целью используется этот люк?
— Информация является конфиденциальной. Ну что ж, выбор простой — или идти вперед, или возвращаться.
— Открой люк, — сказала Элия тележке и ступила на стальной пол тоннеля. Ее колени дрожали.
Люк плавно отворился внутрь; перешагивая порог, Элия обратила внимание на чудовищную толщину оболочки. Она начала спускаться по наклонной поверхности — и вдруг сообразила, что этот купол совершенно не отличается по конструкции от де Сото или Томпсона. Возможно, его строили как трансмензорный, а затем использовали для других целей. Или это бывший трансмензорный купол. Или запасной. Здесь было даже темнее, чем в тоннеле.
И шум какой-то странный, вроде негромкого бормотания сотен голосов. А еще запах, очень знакомый запах.., неужели Керри?
Элия услышала глухой удар и испуганно обернулась. Ну так и есть — люк захлопнулся. И коммуникаторов здесь не видно, и наручного микрофона нет. Да-а, вот это называется вляпалась.
Она начала вслушиваться в шум. Действительно ведь голоса. И детский плач. Прошла еще минута, глаза Элии привыкли к полутьме, и тогда оказалось, что на плоской части “тарелки” купола расположился целый поселок. Объектная пластина (да, здесь имелась и объектная пластина) оставалась свободной, на ее ограждении что-то белело… Господи, да никак это постирушки? А вон те, у дальней стены, будки — это же точно переносные туалеты! Сам поселок состоял из хлипких брезентовых загородок, крыши, естественно, отсутствовали. Элия продолжала вслушиваться. Бряцание гитары.., нестройный хор.., нет, это они не поют, а молятся.., детский плач… Громкий, надсадный. Вот уж звук, который кого угодно с ума сведет.
Элия поплелась вниз по склону. Сама того не желая, она обнаружила дорогу, по которой беженцев доставляют из аэропорта в Кейнсвилл. В куполе Беринга расположился лагерь беженцев. Это, наверное, и есть те самые две тысячи, о которых говорил Бейкер. Получив согласие Элии, он попросту закроет окно в де Сото и откроет в Беринге, воспользовавшись той же самой струной. Так что ничего у нее не вышло. Здесь — другие ворота того же самого Тибра, сатори Тибра одержало полную победу над тем, вторым, чувством, указывавшим на Седрика. Да и было ли оно, это чувство?
Звуки и запахи становились все отчетливее — и все привычнее. Агнес Хаббард честно сдержала обещание — временные постояльцы лагеря говорили по-малайски, с отчетливым банзаракским акцентом. Теперь понятно, почему они не спят ночью, это не их часовой пояс. Первый же встречный узнает Элию, а Джетро наверняка уже тут — разводит демагогию, вербует себе сторонников.
Какой же это все-таки ужас — вопли младенцев. Словно рашпилем по нервам. И дети постарше тоже орут как оглашенные. Да сколько же тут детей! И снова гитара.., кто-то поет…
— Направо! Нет! Стоп! Пожалуй.., да, направо!
Элия не понимала, кружит она по Кейнсвиллу полчаса, или десять часов, или десять веков. Голова ее раскалывалась, время утратило всякий смысл. Проехав тысячи улиц и коридоров, гулких тоннелей и открытых площадей, она утратила всякую ориентировку, перестала понимать, где находится. А сколько осталось от этого подаренного Бейкером часа? В любую минуту из коммуникатора может прозвучать его голос, в любую минуту может он приказать тележке ехать в де Сото. Элию сжигала боязнь не успеть, она балансировала на грани паники.
Найти Седрика было необходимо — и невозможно. Невозможно по самой неожиданной причине. Элия испытывала два сатори одновременно. Такого не случалось ни с одним из ее родственников, такое не упоминалось ни в одной древней легенде.
И Тибр был значительно сильнее. Раз за разом возвращалась Элия к куполу де Сото, к окну в новый мир. Попервости ошарашенные охранники попытались перехватить свою бывшую подопечную, но та предложила им обратиться за указаниями к Абелю Бейкеру. Наведя справки, немцы пожали плечами и ретировались. При пятом возвращении Элии они показывали на нее пальцами и громко гоготали.
Мало-помалу выработался метод — Элия останавливалась на каждом перекрестке и спрашивала Систему, какой путь ведет к де Сото; затем она пыталась выловить в своих ощущениях второй, более слабый сигнал. Иногда ей казалось, что второе сатори указывает туда же, что и первое, иногда оно выбирала совсем иное направление.
Да есть ли оно, это второе сатори? Не дурю ли я сама себе голову? А может, у меня совсем уже крыша съехала, как у всех этих перепуганных шизоидных предков?
Проезд, напоминающий коридор средней руки отеля, закончился, тележка вырвалась в широкий стальной тоннель. Тусклое ночное освещение позволяло разглядеть только ближайший участок холодной, зловещей трубы, концы ее терялись в бесконечности. А это еще что такое? Рельсы? Рельсовая дорога в Кейнсвилле — это что-то совсем новенькое.
— Ведет ли одно из этих двух направлений к куполу де Сото?
— Нет.
Так налево или направо?
Она не знала.
Ей казалось, что она сходит с ума.
— Налево, — прошептала Элия. Тележка не сдвинулась с места — такого тона Система не воспринимала.
— Налево.
Тележка свернула налево и помчалась по тоннелю. Сверкающая сталь, строчки часто посаженных заклепок. Фонари, летящие прямо в лицо, проносящиеся над головой, пропадающие во мраке. Как только фонарь уходит за спину, впереди появляется черная короткая тень. Тень быстро удлиняется, бледнеет, исчезает. И снова, и снова, и снова…
Тележка затормозила перед стальной стеной, на которой различались контуры круглого люка.
— Что это такое? Я хотела сказать, куда ведет этот люк?
— В купол Беринга, — сообщила Система.
— Имею ли я право туда войти?
— Да.
Стерилизационной камеры не было, а значит — Беринг не относился к трансмензорным куполам. Элия смотрела на гладкую стальную крышку, не в силах побороть сомнения и нерешительность — и мощный голос, призывающий ее вернуться к де Сото, к блаженной безопасности Тибра. Так продолжалось минуту или две.
Коммуникатора на стене нет. Очень странно. И еще одна странность — люк не доходит до дна тоннеля сантиметров на десять, на тележке не проедешь.
— С какой целью используется этот люк?
— Информация является конфиденциальной. Ну что ж, выбор простой — или идти вперед, или возвращаться.
— Открой люк, — сказала Элия тележке и ступила на стальной пол тоннеля. Ее колени дрожали.
Люк плавно отворился внутрь; перешагивая порог, Элия обратила внимание на чудовищную толщину оболочки. Она начала спускаться по наклонной поверхности — и вдруг сообразила, что этот купол совершенно не отличается по конструкции от де Сото или Томпсона. Возможно, его строили как трансмензорный, а затем использовали для других целей. Или это бывший трансмензорный купол. Или запасной. Здесь было даже темнее, чем в тоннеле.
И шум какой-то странный, вроде негромкого бормотания сотен голосов. А еще запах, очень знакомый запах.., неужели Керри?
Элия услышала глухой удар и испуганно обернулась. Ну так и есть — люк захлопнулся. И коммуникаторов здесь не видно, и наручного микрофона нет. Да-а, вот это называется вляпалась.
Она начала вслушиваться в шум. Действительно ведь голоса. И детский плач. Прошла еще минута, глаза Элии привыкли к полутьме, и тогда оказалось, что на плоской части “тарелки” купола расположился целый поселок. Объектная пластина (да, здесь имелась и объектная пластина) оставалась свободной, на ее ограждении что-то белело… Господи, да никак это постирушки? А вон те, у дальней стены, будки — это же точно переносные туалеты! Сам поселок состоял из хлипких брезентовых загородок, крыши, естественно, отсутствовали. Элия продолжала вслушиваться. Бряцание гитары.., нестройный хор.., нет, это они не поют, а молятся.., детский плач… Громкий, надсадный. Вот уж звук, который кого угодно с ума сведет.
Элия поплелась вниз по склону. Сама того не желая, она обнаружила дорогу, по которой беженцев доставляют из аэропорта в Кейнсвилл. В куполе Беринга расположился лагерь беженцев. Это, наверное, и есть те самые две тысячи, о которых говорил Бейкер. Получив согласие Элии, он попросту закроет окно в де Сото и откроет в Беринге, воспользовавшись той же самой струной. Так что ничего у нее не вышло. Здесь — другие ворота того же самого Тибра, сатори Тибра одержало полную победу над тем, вторым, чувством, указывавшим на Седрика. Да и было ли оно, это чувство?
Звуки и запахи становились все отчетливее — и все привычнее. Агнес Хаббард честно сдержала обещание — временные постояльцы лагеря говорили по-малайски, с отчетливым банзаракским акцентом. Теперь понятно, почему они не спят ночью, это не их часовой пояс. Первый же встречный узнает Элию, а Джетро наверняка уже тут — разводит демагогию, вербует себе сторонников.
Какой же это все-таки ужас — вопли младенцев. Словно рашпилем по нервам. И дети постарше тоже орут как оглашенные. Да сколько же тут детей! И снова гитара.., кто-то поет…