Дурненков Вячеслав Евгеньевич. Три действия по четырем картинам

   ГОСПОДИН. Мой сын примерно ваш ровесник… он отказался от меня. Я живу один. Если бы вы знали как мне тоскливо по вечерам. Как мне иногда хочется, чтобы кто-нибудь был рядом, накрыл бы меня пледом и вставил бы карандаш. Поэтому я и хожу сюда… Может, переберетесь ко мне?
   НИКОЛАЙ. Спасибо, нет. Хотя знаете, что… Я могу приходить сюда…э-э допустим раз в неделю.
   ГОСПОДИН (суетливо). Да-да, конечно… Вы не обманете меня? И это приходите трезвый. А то знаете, был у меня один поручик, как-то пришел пьяный, в ухо попасть не мог – все лицо истыкал мерзавец. И это я вам платить могу, вы не против?
   НИКОЛАЙ. А пустое.
 
   Подходит юродивая баба.
 
   БАБА. Дай копеечку, а то материться буду.
   НИКОЛАЙ (Господину). У вас не будет?
   ГОСПОДИН (судорожно роется за пазухой, достает оттуда футляр, открытку, наконец извлекает портмоне) . На вот…
 
   Баба берет монетку, поворачивается к ним задом, кланяется. Раздается звуковой сигнал загрузки системы «Windows».
 
   БАБА. Блаадарьте батюшки навозные.
 
 
   Некоторое время спустя. Подвальная квартира Николая. На столе стоит открытый чемодан. в котором максимально аккуратно, насколько это возможно для мужчины сложены рубашки и белье. На стуле сидит Аркадий и, корректируя в зеркальце свои действия, расковыривает вскочивший на подбородке прыщ. Дверь открывается, входят со свертками в руках Николай и Шустов.
 
   АРКАДИЙ. Куда вы столько набрали?
   ШУСТОВ. Бог с вами, Павел Андреевич, Коле ведь столько ехать… А в пути сами знаете все время покушать тянет.
   НИКОЛАЙ. Аркадий помоги, все это распихать…
 
   Аркадий встает, помогает.
 
   НИКОЛАЙ. Ну, вроде все…
   АРКАДИЙ. Может на посошок? У меня с собой коньячок замечательный имеется.
   НИКОЛАЙ. Давай.
 
   Аркадий достает из буфета рюмки и разливает коньяк из плоской фляжки.
 
   АРКАДИЙ. За удачную дорогу.
 
   Все чокаются и выпивают. Николай ставит рюмку на стол и садится на диван.
 
   ШУСТОВ. Не жаль с друзьями прощаться?
   НИКОЛАЙ. Жаль. Но ехать надо.
   ШУСТОВ. Вы нам Коля писать не забывайте.
   НИКОЛАЙ. Не волнуйтесь Максим Карлович, обещаю.
   АРКАДИЙ. Нет дружище, не понимаю тебя… Из такой глуши выбраться и для чего? Чтобы все бросить и назад? У тебя же скоро выходит роман…
   НИКОЛАЙ. Ты прекрасно знаешь что книжка вздорная. Не вышел из меня писатель.
   ШУСТОВ. Позвольте не согласиться.
   НИКОЛАЙ. А, бросьте… Я устал заниматься всякой чепухой, устал быть ненужным и бесполезным. Город не принимает меня, выталкивает. Мне надо вернуться домой, придти в себя и спокойно подумать.
 
   Стук в дверь. Николай встает, открывает дверь, на пороге стоит Соня.
 
   СОНЯ. Здравствуйте.
   НИКОЛАЙ (несколько удивленно). Здравствуйте…
   АРКАДИИ. А Соня! Что-то случилось?
   СОНЯ. Павел Андреевич… (виновато смотрит на Николая и Шустова.) простите Костю… Он правда в Гатчину не хотел, его бляди уговорили. Пожалуйста, простите его.
   АРКАДИИ (со вздохом). Ну что мне с вами делать? Значит так… передай Косте, что для него будет новая обязанность. Раз в неделю будет приходить на квартиру вот к этому господину (показывает на Шустова) и пусть купит коробку карандашей. Максим Карлович, скажите ей адрес.
   ШУСТОВ (радостно роется за пазухой, достает визитку, протягивает Соне). Пожалте сударыня адресок!
   СОНЯ. А теперь можно поговорить с вами Николай?
   НИКОЛАЙ. Да… конечно.
 
   Аркадий встает и берет под локоть Шустова, оба выходят из квартиры. Слышно как Шустов рассыпается в благодарностях перед Аркадием. Дверь закрывается. Тишина.
 
   СОНЯ. И так вы уезжаете.
   НИКОЛАЙ. Да.
   СОНЯ. Вы должны помнить, что у нас с вами ничего не было.
   НИКОЛАЙ. Ну, так а… а так ведь и правда ничего у нас с вами не было.
   СОНЯ с размаху дает ему сильную пощечину. От неожиданности Николай падает на диван
   НИКОЛАЙ (держась за щеку). За что?!
   СОНЯ. За то, что ничего не было! (Отходит к столу, рыдает.)
   НИКОЛАЙ. Как…как мне понимать вас?
   СОНЯ (сквозь слезы). Вы чудовище… вы подонок… уезжайте куда подальше, что бы духу вашего не было… а не то, а не то я застрелюсь…
   НИКОЛАЙ (встает, выставив вперед руки). Хорошо-хорошо, я уеду сегодня же… Вы идите, я буду собираться.
 
   Соня выбегает из квартиры, сильно хлопнув дверью. Николай подходит к зеркалу и усмехнувшись показывает язык своему отражению.

Третье действие.

   Вечер. Проселочная дорога. Николай полулежит на телеге, лошадьми правит невысокий бородатый мужик в грязном войлочном колпаке. Николай задумчиво смотрит на тянущиеся вдоль дороги сумеречные заросли.
 
   НИКОЛАЙ. Ну что ж мы так медленно едем, братец? Поди только к утру доберемся?
   МУЖИК. Да нет барин, раньше будем. Эт тебе кажется, что не быстро, а всамделе быстро. 
   НИКОЛАЙ. Эх, жалко, что мост ремонтируют, сейчас бы уже Титовку проехали…
   МУЖИК. Да не, возля Корытино были бы… Трактир там знатный…
   НИКОЛАЙ. Ты, поди голоден? (Роется в саквояже, достает пирожок.) На-ка вот возьми.
   МУЖИК (поворачивается, берет пирожок, откусывает). Спасибо барин. Смачно. (Жует.)
   НИКОЛАЙ. А Селень как? Не обмелела? Я ее семь лет не видел.
   МУЖИК. Селень-то? Кожный год все меньше. Но засухи-то не было. Бог миловал. А холера вот была.
   НИКОЛАЙ. Знаю, мне матушка писала.
   МУЖИК. Чижало было, народу страсть сколько перемерло. Вся Прохоровка на погост переехала, от Голытвино три двора осталось. Кабы не хлор, так и я бы помер…
   НИКОЛАЙ. Хлор?
   МУЖИК. Ну, кады все началось-то, из городу команда приехала, ходили и везде хлором посыпали. Я не будь дурак, ведерко умыкнул. Поперву пытался ложкой кушать, но кишка на волю полезла, так я стал водою разводить. Так до морозов дотянул, холера она супротив холода не пойдет. Помню, иду по деревне, снег белый, избы черные, ни одной души на встречу… .Как и не было. Я по избам прошелся, что у людей было пособирал, оно вить им уже не к чему. Перебрался на станцию, что было, продал, подводу купил. Вот промышляю потихоньку. А ты барин не знаешь, кто хлор измыслил?
   НИКОЛАЙ. Ммм… кажется Ван-Гельмонт, голландский химик.
   МУЖИК. А… Хоть буду знать кому свечку ставить. Они немчуры вобще люди ушлые. У Матвея бричка хоть и старая, а я смотрю там все по уму: и рессора и спицы, диван кожаный и места полно – бабу етить можно. Кабы мне такую, да лошаденку посноровистей. Эх да че там!
 
   Внезапно резко кричит какая-то лесная птица. 
 
   МУЖИК (снимает колпак и крестится). Спаси, сохрани.
   НИКОЛАЙ. Что это братец?
   МУЖИК. Это сударь птица нехорошая, к покойникам кричит. Места здеся неспокойные, секта здеся.
   НИКОЛАЙ. Какая секта?
   МУЖИК. Свистуны. Они раньше на Волге жили, да их оттуда выгнали, они к нам перебрались…
   НИКОЛАЙ. Свистуны? А что это за секта? Никогда раньше не слышал.
   МУЖИК. Обряд у них такой – заместо молитвы свист. Когда стемнеет, выходят на пригорок мужики, бабы, дети и свистать начинают. Сам я их не видел, но свист ихнинский очень даже часто слыхал, от него у православного человека изжога начинается. Живут они в землянках, что в лесу поймают, то и кушают, сказывают, что и на людей нападают, когда кушать нечего…
   НИКОЛАЙ. Интересно. Вот бы посмотреть на них.
   МУЖИК. А на что оно? Повяжут, замучают, да еще свистать заставят, пропадают здеся люди… Нехорошие места.
 
   Некоторое время едут тихо.
 
   НИКОЛАЙ. Я так понял, семьи у тебя нет?
   МУЖИК. Не сударь, бобылем живу.
   НИКОЛАЙ. Чего так?
   МУЖИК. А на кой она мне? Семью кормить надо, деньгу зарабатывать. А подвозом много заработаешь? Вот тебя подвезу, считай, только овес окупился. А ты на станции сам видел, сколько таких как я, подвод двадцать не меньше. Я ведь и дешевле чем у других пытался запрашивать, дак добрые люди оглоблей приложили, чтобы от обчества не отрывался. Да и потом телега вишь, какая? Пока тебя свезу, Матвей на бричке три ходки сделает. А деготь? Кожный месяц дорожает. А сбруя? Эх, да че говорить. А главна причина-то барин, что пьющий я, а как напьюсь так дурак, дураком делаюсь. Зашибить, зарезать могу. А потом что прикажешь, на каторге душой терзаться? Э-не…Бобылем и помру. Так для всех спокойней будет.
   НИКОЛАЙ. Ну, тебе наверное видней. Ну, вот скажи мне, зачем напиваться-то? Неужели нельзя по другому время провести?
   МУЖИК (скребет в бороде). А как по другому то барин?
   НИКОЛАЙ. Много способов есть. Ты грамоте обучен?
   МУЖИК (с достоинством). Знаю трохи.
   НИКОЛАЙ. Так вот взял бы какую-нибудь книжку и почитал бы, душе приятно и организм отдыхает. Потом углем на печке рисовать можно. Людей, дома, деревья. А весной в лесу петь хорошо, букеты из сухих веточек составлять. Год так поживешь и все, другим человеком станешь.
   МУЖИК. Дак оно может быть так и лучше. Но что люди про меня скажут, когда из лесу с букетом выйду? Скажут: «Вон дурачок пошел, что в хате всю печку углем изгадил». Мне потом ни одна баба не то, что поеть, за юбку подержаться не дасть. (Задумчиво наклоняет голову вбок.) Хотя дурачков-то у нас любят, харчи совать будут, подкоплю к весне на новую сбрую… (Решительно трясет головой.) Не барин, поздно мне уже из стакана вылазить. Ну, его…
   НИКОЛАЙ. Но это ведь темная жизнь! Без радости, без счастья живешь!
   МУЖИК. Счастье? А в чем оно?
   НИКОЛАЙ. Трудиться, трудиться, а вечером читать. Бог мой, какую чушь я несу. Счастье… оно… Ну-ка останови лошадь.
   МУЖИК. Тпру!
 
   Николай достает из саквояжа железную коробку. Открывает ее. Достает шприц и пузырек с морфием.
 
   НИКОЛАЙ (показывает мужику шприц). Знаешь что такое? 
   МУЖИК (простодушно). Не…
 
   Мужик зажигает спичку. Николай открывает пузырек, набирает полный шприц.
 
   НИКОЛАЙ. Это то, что помогает увидеть подлинный мир. Хочешь почувствовать себя одним целым вместе лесом? С Луной?
 
   Мужик растерянно смотрит по сторонам.
 
   НИКОЛАЙ. Тут бояться нечего, это тоже Ван-Гельмонт придумал.
   МУЖИК. А что делать надо?
   НИКОЛАЙ. Я все сам сделаю. Закатывай рукав.
 
   Мужик закатывает рукав. Николай берет его руку, перехватывает вожжами.
 
   НИКОЛАЙ (с завистью). Эх, вены-то у тебя какие хорошие. (Подносит шприц). Смотри куда-нибудь в сторону…
 
   Мужик закусив губу, смотрит в сторону.
 
   МУЖИК. Ой!
   НИКОЛАЙ. Сп-а-акойно. Так. Так. Вот. Вот так. Все. Зажми вот здесь. Как себя чувствуешь?
   МУЖИК. Да вроде ничаво.
   НИКОЛАЙ. Ну, это временно. А теперь я. (Задирает штанину и, поискав место, колет себя в ногу, аккуратно укладывает шприц в коробочку, прячет ее в саквояж, весело смотрит на мужика.) Ну что мир стал таким, каким он должен быть?
   МУЖИК (серьезно посмотрев по сторонам). Да ничаво… (Берет в руки вожжи.) Но, блядина!
 
   Некоторое время едут молча.
 
   НИКОЛАЙ (вдохновенно). Эко, здорово братец!
 
   Мужик не поворачивается. Некоторое время едут молча.
 
   НИКОЛАЙ. Не ну до чего здорово! В голове оркестр играет. Вот захочу, и весь звук в правое ухо уйдет. Так. А теперь в левое. Интересный эффект. А теперь пусть из уха в ухо! Делаем тише. Так. Вот теперь хорошо! Ну что голубчик слился с лесом?
   МУЖИК. Тпру!
 
   Лошадь останавливается. Мужик поворачивается и очумело смотрит на Николая.
 
   НИКОЛАЙ. Ты только прислушайся как хорошо. До чего в мире все ладно. Слышишь? Каждая вещь на своей полочке, все место свое имеет. И у всего подпись: это мол то-то и то-то, а это то и это… И перепутать не бойся, все равно вещь на свою полочку вернется. Но это то, что касается полочек… Еще есть вещи в ящичках… Это другое… Это если возьмешь, обязан на место вернуть. Иначе с собой всю жизнь носить будешь. Я вот много чего понабрал, да вот откуда забыл. Вот, смотри полные руки (Показывает мужику ладони.) Видишь? И носить тяжело и выбросить нельзя… Ты только послушай до чего все хорошо… (Николай приставляет палец к губам.) Тссс…
 
   В лесу как будто включили гигантский микрофон. Стрекот, хруст, шорох, писк, пощелкивание заполняет пространство. Мужик отворачивается. Николай закрывает лицо ладонями.
 
   НИКОЛАЙ (отнимает ладони от лица) . Э… Да не гони так братец… Не надо быстро так… Мы везде успеем… Я тебе больше заплачу, только давай потише поедем… Я тебя очень прошу…
 
   У мужика начинаются спазмы. Как куль с мукой сваливается он с телеги и отползает в кусты орешника. Слышны звуки рвоты, во влажный ночной воздух врывается резкий запах желчи. Николай с трудом поворачивает шеей, на его губах пузырится слюна, глаза стекленеют. Он хочет слезть с телеги, но руки его подгибаются и он прокидывается на спину, ударившись головой об саквояж. Из кустов появляется трясущийся как в лихорадке мужик, тяжело дыша, он рвет ворот мокрой рубахи, с трудом доходит до телеги и начинает шарить рукой в соломе. С усилием выдергивает оттуда четверть водки, зубами срывает и отплевывает бумажную затычку. Запрокинув голову, судорожными глотками пьет. Постепенно его дрожь стихает. Допив, выбрасывает бутылку и начинает рывками стаскивать с телеги Николая. Неподвижное отяжелевшее тело он вываливает на дорогу позади телеги. Сам садится, дергает вожжи и через несколько секунд, топот копыт стихает где-то вдали. Николай лежит щекой на подорожнике, по его щеке ползет муравей. Вдруг, в ночной лесной тишине раздается легкий свист. Сначала один, затем другой и вскоре слышен целый хор. Поначалу свистят хаотично, но постепенно возникает странная заритмованная мелодия. В 1989 году пожилая женщина продавала на Арбате плетеные бисерные браслетики, один светло-зеленый удивительно напоминал мелодию этого свиста.
 
 
   Занавес.