Дворецкая Елизавета. Лес на той стороне. Книга 2: Зеркало и чаша

   Хорошо, что рядом с молодой княгиней оказался Хедин, знакомый с поражениями и умеющий их переносить. Когда почти в лоб его дружине выскочил из леса засадный полк Столпомира, варяг сразу понял замысел полотеского князя и мгновенно принял решение.
   – Назад! – на родном языке закричал он своей дружине, не выпуская повод княгининой лошади. – В лес! Быстро!
   Более того: он догадался схватить собственный плащ, перекинутый через седло, и набросить его на Избрану, чтобы скрыть ее слишком яркую красную шубу, в которой ее фигура была хорошо заметна. Потеряв ее из виду, полочане в общем свалке не обратили внимания на небольшой варяжский отряд.
   Никто их не преследовал. Хедин стремительно уводил дружину прочь от места битвы и тянул за собой Избрану. Они ехали прямо через лес, по какой-то еле заметной тропке, ехали ужасающе медленно, но быстрее двигаться через такие глубокие снежные завалы не смогли бы ни люди, ни кони. Избрана старалась не думать о том, что преследователи по притоптанному снегу поедут гораздо быстрее и нагонят их, но невольно втягивала голову в плечи. Помня, что княгиня не должна показывать страха, она старалась распрямиться, но страх пригибал ее, как тяжелый мешок на плечах.
   Хорошо, что людям было не до того и почти никто на нее не смотрел.
   Ветки били ее по лицу, зеленые лапы тыкали заснеженными иголками в лицо. Она пыталась что-то крикнуть Хедину, то ли спросить, то ли приказать, но сама плохо понимала что, а он даже не оборачивался. Сейчас он гораздо лучше знал, что делать, и она не могла ни приказывать ему, ни советовать. И Избрана скоро замолчала. События били и бросали ее, как весеннее половодье щепку, а она не только не могла что-то изменить, но даже понять, что происходит. Она была так мала, а весь этот поток – лес, люди, крики и суета – так огромен!
   Звуки битвы давно затихли вдали, вокруг сомкнулся лес, но отряд не замедлял шага. Хедин надеялся успеть вернуться в Подгоричье раньше, чем до него дойдет Столпомир полотеский.
   Но осуществить этот замысел было не так-то легко. На единственной дороге вдоль Днепра теперь был Столпомир.
   – Может быть, нам не стоит идти в Подгоричье, – сказал Хедин чуть погодя, когда Избрана наконец взяла себя в руки и стала способна к разумной беседе. – Столпомир тоже пойдет туда. Даже если мы успеем раньше, то уже утром или завтра он окажется под стенами. Если ты не хочешь попасть к нему в руки вместе с Подгоричьем…
   – Не хочу! – решительно ответила Избрана. Вместе с самообладанием к ней вернулось и ощущение, что она опять отвечает за все, хотя бы потому что уцелела. – Нужно что-то делать! Здесь есть рядом еще какой-нибудь город?
   – Не знаю. Я никогда здесь не бывал.
   – Если в Подгоричье нельзя, надо обойти его и пробираться к Смоленску! Иначе Столпомир придет туда раньше нас! И надо попытаться собрать остатки войска. Не может быть, чтобы никто не уцелел!
   – Поживем – увидим! – с удивительным спокойствием отозвался Хедин.
   Он понимал, что даже уцелевшие остатки войска им теперь не помощники. Он спас княгиню от плена или даже смерти, но все скажут, что она сбежала, бросив войско. И все, что от этого войска останется, немедленно признает власть Зимобора.
   – Кроме того, с ними твой старший брат, – добавил Хедин. – А значит, нам следует попытаться сберечь хотя бы свою жизнь и свободу.
   Избрана хотела возмутиться, но промолчала. Возвращение Зимобора стало действительностью, и даже она больше не могла с этим спорить.
   И она проиграла ему первую же битву. Безнадежно проиграла.
   Но что же это получается? Она больше не княгиня? Это было бы крушением всей ее жизни, и Избрана именно потому никак не могла поверить в несчастье, что оно было слишком велико. Ее главная цель, мечта, ненадолго давшаяся ей в руки, выскользнула, вырвалась, словно злая судьба издевается над ней!
   Но вскоре на душе у нее стало чуть полегче. Они встретили сначала Предвара с десятком воев и несколькими прибившимися кметями, потом еще кое-кого. Все они, проскочив между сжимающимися рядами полочан, ушли в лес, и, по их словам, таким же образом уцелело немало людей. У воеводы с Кузнечного ручья была перевязана рука, но выглядел он бодро. Четверо взрослых сыновей, которых он брал с собой в поход, все были при нем, только двое – с незначительными ранами, и он верил, что все еще уладится.
   – Мы в Удалье направляемся! – говорил Предвар, тоже обрадованный встречей с княгиней. – Тут село неподалеку, я людей оттуда знавал, на торг к нам приезжали, а один наш мужик оттуда невесту для сына взял. Почти что родичи будем, примут, не прогонят! В Подгоричье-то теперь Столпомир не пустит. А в Удалье пересидим, хоть раны перевяжем. А там и видно будет!
   Село, не имеющее никаких укреплений, два десятка мужиков с рогатинами и топорами едва ли могли послужить настоящей защитой, но сейчас Избрана была рада хоть какому-то пристанищу. Короткий зимний день кончался, небо потемнело и опустилось ниже, лес встал черной неразличимой стеной – ей было жутко и хотелось увидеть крышу над головой, отогреть заледеневшие ноги, снять тяжелую шубу и хоть ненадолго ощутить покой.
   К тому же никто не догадается искать ее там.
   Под предводительством Предвара двинулись увереннее. До темноты, понемногу подбирая своих, смоляне кружили по лесу, пока наконец на пригорке не показалось темное скопище изб. Никакой ограды вокруг не было, но от дороги село отделялось чем-то вроде ворот – двумя резными столбами, где на вершинах были вырезаны лица и бороды, а в руках – топоры с громовыми знаками. Это были чуры – родовые божества и деревянные обереги от нечисти, которым здесь, за неимением настоящего святилища, приносили жертвы.
   Удальские жители ничего не знали о битве, хотя смутные слухи о войне сюда просачивались. Староста, и впрямь узнавший Предвара, присел и хлопнул себя по коленям, увидев перед въездными столбами целую дружину – несколько бояр без войска, кметей без оружия, с кровавыми повязками на распоротых рукавах. Княгиню, завернутую в плащ Хедина, даже не сразу заметили, и впервые в жизни ей не хотелось привлекать к себе внимания. Предвар шепнул что-то старосте, тот подозвал какую-то бабу, и баба наконец увела Избрану в женскую половину избы за занавеску. Разбитая телом и утомленная духом, она уже едва понимала, что происходит вокруг.
   Там с нее сняли шубу и сапожки, уложили на лежанку, укрыли одеялом и принесли брусничного отвара с медом. Избрана выпила, чтобы согреться, легла и накрылась шубой с головой. В чужой несвежей постели было душно и неприятно, но ей так хотелось спрятаться от всего света, что она ни на что не обращала внимания. Весь мир был сумрачным, глухим и тяжелым, как эта черная изба, где за плотно висящим дымом нельзя было даже разглядеть обстановки. Последняя часть дороги, это село, расплывчатые пятна лиц, темные дыры низких дверей едва касались ее сознания.
   Смоляне набились во все постройки, вповалку устроились даже в банях и овинах. Тем, кто не поместился, пришлось раскидывать шатры на снегу. До голодных годов село было довольно богатым, держало много скота, и теперь кмети устроились в опустевших хлевах, развели костры прямо на земляном полу, сжигая остатки перегородок.
   Бояре сидели с мужчинами-хозяевами за столом, шел разговор о битве, но Избрана не слушала. Оставшийся позади день казался неимоверно длинным, даже не верилось, что она оставила горницу в княжьем тереме Подгоричья всего лишь сегодня утром. Уложенная на неведомо чью лежанку, княгиня Избрана натягивала шубу на голову, желая спрятаться от всего пережитого за день, как пугливый ребенок прячется от кикиморы. Ее наполняли чувства стыда и досады, а завтрашний день казался таким неясным и пугающим, что Избрана изо всех сил старалась заснуть, чтобы хоть немного отдохнуть от томительной тревоги. Эту тревогу она ощущала всем телом, как тяжесть шубы на плечах.

* * *

   Следующий день выдался ясным, и смоленская дружина немного воспрянула духом. Смутная надежда, что «все еще обойдется», витала в воздухе и несколько просветляла лица во время ранних сборов в дорогу. Избрана почти успокоилась: в конце концов, ни в какой войне одна-единственная битва ничего не решает. Если князь проигрывает войну из-за того, что в решающем сражении его конь потерял подкову, это значит, что соотношение сил заранее было безнадежно. А здесь не так! Смоленск не слабее Полотеска, и княгиня Избрана была полна решимости это доказать.
   За ночь бояре решили не соваться сразу в сторону Смоленска, не выяснив предварительно, что там и как, и временным пристанищем выбрали городок Радомль, стоявший подальше на север, на реке Березине. Если Столпомир не пойдет сюда сразу, то можно будет переждать здесь, пока соберется ополчение северо-западной части княжества.
   Тронувшись в путь на рассвете, дружина подошла к Радомлю около полудня. Это было старое населенное место: род боярина Радома обитал здесь уже больше полувека, причем хозяин рассказывал, со слов своего отца, что его дед, тоже Радом, пришедший сюда с берегов далекой реки Дунай, застал на мысу какие-то старые укрепеления в виде безнадежно оплывшего вала. Копая ямы под свои полуземлянки, родовичи часто находили старые черепки и косточки. Вал они насыпали снова, поверх укрепили его частоколом из толстенных бревен, и теперь городок на мысу стал настоящей крепостью.
   Маленький серый бревенчатый городок казался частью зимнего леса, и только дымы над крышами говорили о том, что здесь живут люди. Зато ворота были открыты, а среди толпившихся там людей Избране сразу бросилось в глаза хмурое лицо Красовита.
   – А вот и княгиня! – Он тоже отчасти ей обрадовался и вяло помахал рукой. – Я так и знал, что вы найдетесь. Тут у нас почти сотня – Блестан считает. Мы тут уже с вечера. Вы-то где пропадали? Да своих тут пять десятков, если всех собрать. Да может, еще кто подойдет. А батя на охоте. Дружину-то кормить надо!
   Вот как – и Секач здесь! Но и этому Избрана отчасти обрадовалась – ведь именно он послал дружину в бой, не дав Зимобору противника для поединка. Пусть теперь сам и отвечает за последствия.
   Боярский двор был битком набит смолянами, так что для княгини с трудом нашли место в горнице, где жили женщины Радомовой семьи. Но все-таки это был настоящий дом: с печкой, с лавками, лежанками и сундуками, а у боярыни нашлись для нее горячая баня, чистая рубашка, чулки и все прочее.
   Едва передохнув и приведя себя в порядок, Избрана послала за Красовитом. Как он рассказал, сломив сопротивление смолян, Зимобор сразу предложил сдаваться, обещая всем сдавшимся безопасность. И сдались почти все. Только Секач с сыном и еще несколько бояр, наиболее ярых сторонников Избраны, предпочли уйти в лес, опасаясь, что на них милосердие нового князя не распространится. И если все же другого пути не будет, то гораздо выгоднее прийти к нему добровольно и ставить условия, чем стать пленниками и вымаливать себе прощение.
   Как и сама Избрана, Секач рассудил, что отсиживаться лучше именно в Радомле. Здесь он не терял времени даром и уже отправил кметей к Подгоричью и по округе – разузнать, где Столпомир и на какие силы смоляне могут рассчитывать.
   – Узнаем, какие дороги нам открыты, тогда и двинемся, – хмуро закончил Красовит. – А пока пожрать бы чего…
   С едой было плохо – боярин Радом уже отослал в Смоленск свою дань, и его запасов едва хватало на прокорм собственных домочадцев. А то, что у кметей нашлось с собой, они подъели в пути. Обоз остался на поле битвы, а пути в Подгоричье, где хранились какие-то запасы, перерезал Столпомир полотеский. Конечно, отказать княгине в миске каши хозяин не мог, но дружине пришлось потерпеть до возвращения Секача с охоты. А того, что он привез, едва хватило на один день.
   Назавтра вернулись кмети, посланные к Подгоричью. Столпомир полотеский уже был в городе, причем взял его без битвы, голыми руками. Старейшины сами открыли ворота, едва узнали, что войско княгини разбито, и увидели вернувшегося Зимобора.
   Избрана порадовалась, что не отправилась туда после битвы, но эта весть означала, что остаткам смоленский дружины закрыта дорога назад.
   Выслушав гонцов, дружина молчала. Говорить ничего не хотелось.
   – Ну, если все, то я поехал, – мрачно сказал из угла Красовит.
   На его гордости поражение сказалось тяжело, и он был непривычно замкнут и молчалив. Избрана заметила его, только когда он подал голос, а ведь раньше, в Смоленске, ей часто казалось, что Красовита слишком много.
   – Куда? – Избрана глянула на него.
   – В лес! Жрать-то чего-то надо!
   Кмети загудели. Дружине грозил настоящий голод.
   – Может, у смердов в закромах пошарить? – предложил кто-то из десятников.
   – Да здешние сами к весне лебеду жуют! – поспешно возразил Радом. – Желудями хрустят, что твои кабаны! Тут земля плохая, не поля, а болота одни. По зиме-то все замерзло, не видно, а летом только под ногами и хлюпает, куда ни пойди. Урожаи худые-бедные, да и работников после двух последних зим осталось – раз-два и обчелся. Хоть сам на другую весну за рало берись! А из окрестностей два рода, Клестовичи да Гуляйка с семейством, те и вовсе с места снялись да дальше в лес ушли, чтобы, дескать, податей никаких не платить.
   – Что ты мне тут кощуны какие-то рассказываешь! – в досаде воскликнула Избрана.
   – Я не кощуны, а я к тому говорю, что если смердов сейчас обирать, то весной и те уйдут, что остались.
   – Нет, смердов трогать нельзя! – поддержал его Предвар. Кузнец сам родился в селе и понимал трудную жизнь земледельцев. – Это ведь, княгиня, опора твоя. Смерды нас всех кормят. Если своих грабить, то и чужие не нужны. Боги такого не позволят!
   – Да ну… – начал было Секач, почти оскорбленный мыслью, что он, доблестный воин, должен голодать, лишь бы не обидеть вонючих смердов. Но запнулся, осененный новой мыслью. – Ха! – продолжил он. – Своих нельзя – и не надо! Тут же чужие под боком! До полотеских земель – рукой подать! За Волчанкой-то уже Столпомировы данники живут, мы туда полюдьем не ходим, а до Волчанки той и пятнадцати верст не будет. А? Ну, дошло? – Он оглядел дружину. – Давайте-ка в Столпомировых селах пошарим. А то и городок какой возьмем! Столпомир-то в эту зиму и в полюдье не успел, нас пошел воевать, – он и не ждет, что и мы сзади зайти можем!
   Кто-то из кметей захохотал.
   – А что, замысел богатый… – начал Красовит, но Избрана перебила его.
   – Да ты совсем с ума рехнулся! – закричала она во весь голос, не выбирая слов и не слыша, что ее голос приобрел резкий, почти визгливый, базарно-бабий призвук. – Полотеских! Грабить! Марена тебя возьми! Да ты лучше прямо к Столпомиру поезжай и скажи: здесь мы сидим, отец родной, тебя дожидаемся! Ведь найдут нас сразу по следам, сам себе на страву угощение привезешь, дурья твоя голова!
   – Ты не ори! – рявкнул в ответ Секач. – Не на торгу! Своих не тронь, чужих не тронь! С голоду подыхать? Так? Придумай, княгиня-матушка, если такая умная!
   – Засиживаться здесь не надо! – ответила Избрана. – Пару дней охотой перебьемся, мужиков пошлем рыбу ловить! А потом двигаться отсюда надо, к Смоленску! Ты что, зимовать здесь собрался?
   – Если другого не найдем, то лучше уж полотеских пограбить, чем ноги протянуть!
   – Ты стар, а говоришь как глупый отрок! – ответил ему Хедин, пока Избрана собиралась с мыслями. – Князь Столпомир совсем близко. Если мы нападем на его земли, он сразу узнает об этом. Ты хочешь погибели княгине и себе?
   – А с голоду дохнуть – не погибель? Только таких крутолобых не спросили! Так что делать? Скажи, княгиня! – предложил Секач.
   – А то и делать! Надо к радимовскому князю послать и у него помощи попросить!
   Все умолкли. Самой Избране эта мысль пришла только что, но показалась очень правильной.
   – Бранемир радимовский и Столпомир – давние недруги! – уверенно продолжала она. – Он рад будет нам помочь. Мы вместе Столпомира до самого Полотеска отгоним, а земли поделим.
   – Чтобы мы, смоляне, у Бранемира радимовского помощи просили? – с показным изумлением протянул Красовит и вопросительно посмотрел на отца.
   Секач тряхнул лохматой головой.
   – Не бывать этому! – отрезал он. – Столпомиру-то он недруг, да и нам тоже! Этому лешему кланяться – постыдилась бы, княгиня! Да он как поймет, что мы не в большой силе, – сам придет наши города жечь! Не бывать такому!
   – Не бывать? – гневно воскликнула Избрана. – Ты что, князь, что ли, чтобы решать, чему бывать, а чему не бывать! Ты кто такой был, пока тебя к Буяру в кормильцы не взяли? И ты мне, князя Велебора дочери, смеешь говорить, чему бывать, а чему не бывать! Тот… вояка, как дурак последний, даже на своих шишках не учится, да и ты, борода седая, от него недалеко ушел! Говорят вам умное – хоть бы послушались, если сами догадаться не можете! Провели вас один раз, зажали и выпороли, так что едва половина от войска по лесам шатается, – а вам все мало, хотите и последние головы потерять! Пока я жива, не бывать такому! Я тебе это говорю, княгиня смоленская, – не бывать! Я за все племя в ответе, мне и решать!
   Во время этой горячей и сбивчивой речи Секач медленно наливался краской, и сидящие поблизости невольно отодвигались. Много лет старый воевода ни от кого не слышал таких обидных слов. Вот сейчас вскипит в его жилах буйная и неукротимая ярость, затрещит одежда на теле, распираемом изнутри неудержимым потоком звериной силы, он взметнется, человек-смерч, пойдет крушить все вокруг голыми руками…
   И только Избрана не сдвинулась с места и не дрогнула, гневно глядя в лицо старого воеводы и этим взглядом будто пригвождая его к месту. Она не боялась даже смерти – в ней кипело торжество отчаяния, когда нечего терять, когда последняя отрада состоит в том, чтобы высказаться открыто и умереть, зная, что последнее слово осталось за тобой. А потом пусть разбираются как знают!
   Но ничего не произошло. Секач несколько раз глубоко вздохнул, общее напряжение спало.
   – Ну, я пошел, – угрюмо повторил Красовит то, с чего недавно все началось. – На охоту.
   Никто ему не ответил.

* * *

   Следующие два дня прошли серо и скучно. С утра до вечера сыпал снег, белая пелена плотно заполняла все пространство между землей и небом, и с высокого берега нельзя было увидеть ничего, кроме снега, сквозь который смутно чернели деревья опушки. Избрана думала о нескончаемых чащобах, окруживших городок со всех сторон, и чувствовала себя маленькой, потерянной и беспомощной.
   Пока все было тихо. Каждый день Красовит и Секач с большей частью дружины отправлялись на охоту, местных смердов посылали ловить рыбу подо льдом. Жили за счет добычи и улова, но с не меньшим нетерпением, чем очередного котла с дымящейся похлебкой, Избрана ждала новостей.
   А новости могли быть только плохими. Пока они выжидают здесь неведомо чего, Столпомир и Зимобор займут Смоленск!
   На четвертый или пятый день дружина вернулась позже обычного, когда Избрана уже начала беспокоиться. Уж не наткнулись ли они на полочан? В сгущающихся сумерках она прохаживалась по двору, как когда-то по своей горнице, то и дело поглядывая на лес. Когда дружина наконец показалась на опушке, она торопливо пошла к воротам.
   Входившие в ворота кмети несли на спинах не дичь, а мешки с зерном. В других мешках были какие-то круглые, довольно крупные предметы. Подумалось, что то человеческие головы, хотя Избрана быстро догадалась, что там всего лишь кочаны капусты.
   – Вы что же это? – тихо произнесла Избрана, найдя глазами Красовита и даже не думая, услышит ли он. Она все поняла, и душой ее овладело тихое, тоскливое безразличие. – Что же это…
   В глубине души она и раньше в эти три дня подозревала, что Секач может ее не послушаться. Она не дала ему возразить открыто, но они сделали по-своему. Все ее доводы пропали перед их тупоумной удалью. Они сделали то самое, что в их положении было широким шагом к гибели, – напали на поселения двинских кривичей, подданных полотеского князя.
   – Ничего, княгиня, теперь заживем! – надеясь, что удача оправдает неповиновение, сказал Избране Красовит, но выглядел он хмуро. – Хоть будет чего пожевать! А Столпомира не бойся – пока он узнает, мы уж далеко будем! Не догонит!
   Ничего не ответив, Избрана повернулась и пошла прочь. Она не хотела никого видеть, никого и никогда. У нее не оставалось сил даже на гнев. Пусть делают что хотят и провалятся к Марене!
   Красовит был рад, что она ничего не сказала. После недавнего спора в Радомовой гриднице княгиня стала внушать ему смутный трепет. Он понимал в глубине души, что она совершенно права. Как ни старался он отмахнуться от этих мыслей, опасность представлялась все более грозной.
   Кмети шептались, украдкой покачивали головами. Когда в животе завывает голодный зверь, разум молчит. Но теперь у смолян был хлеб, а с ним и возможность трезво взглянуть на то, что они натворили.
   Засиживаться в Радомле было нечего, но никто не знал толком, куда идти и что делать. Собирать ополчение старосты родов не хотели, считая эту войну безнадежной и не желая напрасно терять сыновей и внуков.
   – Раз князь пришел, надо князю подчиниться! – говорил старик в одном селе, куда заезжал на днях Красовит. – А если против своего князя воевать, боги и чуры не благословят! Что же мы, глупые, что ли?
   Все понимали, что сил воевать за Смоленск нет и уже не будет, но никто не знал, на что решиться. Бежать и искать где-то пристанища, просить помощи у других князей, как это сделал Зимобор, или возвращаться к нему с повинной головой и просить мира? Но даст ли им этот мир новый князь, если вся сила сейчас в его руках? Некоторые надеялись, что Смоленск его не примет, но надежды эти были очень слабыми. У Зимобора теперь есть войско, а других претендентов на престол в Смоленске сейчас не имеется. Так на каком основании вече ему откажет?
   Избрана могла бы напомнить смолянам их клятву верности. Но для этого нужно было явиться в Смоленск. У нее хватило бы отчаянной смелости на этот шаг, даже если никто из бояр не захотел бы ее сопровождать, но она сообразила слишком поздно. Если Зимобор уже пришел в Смоленск, собрал вече и добился признания, то вернуться туда будет напрасной глупостью. Она только отдаст себя в руки победителя без надежды хоть чего-то добиться.
   Дружина медлила, проедала добычу и оставалась на месте, не зная, что предпринять. Боярин Радом обращался со смолянами по-хозяйски радушно, но Избрана отчетливо ощущала его напряжение и все возрастающее беспокойство. Их гостеприимный хозяин совсем не хотел, чтобы сюда явился князь Зимобор с войском и стал осаждать его родовое гнездо, стремясь получить в руки свою сестру-соперницу. И как ни лестно Радому было дать приют княгине, гораздо сильнее ему хотелось, чтобы она поскорее покинула его дом.
   И однажды вечером, дня через три после «охоты», Секач встал со своего места и поднял руку в знак того, что хочет говорить. Княгиня Избрана только что вышла, но все бояре еще сидели в гриднице.
   – Видит Перун, что дела наши сейчас невеселы, – начал Секач. – Попали мы, как Змей Сварогу в клещи. И надумал я средство. Как решите, так и будет.
   – Что надумал-то? – спросил Предвар.
   – Двое врагов у нас теперь – Столпомир да Зимобор. Мириться надо.
   – Предлагал ведь княжич мириться, – напомнил Предвар. – Хотел миром дело решить. Ты сам же не захотел. Тогда можно было условия получше выговорить. А теперь зачем ему нас слушать? Повяжет и по Юл-реке арабам продаст – вот и все переговоры.
   Остальные молчали, ожидая продолжения.
   – А мы не с ним, а со Столпомиром мириться будем, – помолчав, предложил Секач. – С ним-то мы не ссорились. Что ему до наших дел? А еще вот что… Он ведь неженатый сейчас вроде, Столпомир. А мы ему нашу княгиню в жены отдадим.
   Все охнули, задвигались.
   – А если Зимобор не захочет? – спросил Блестан.
   – А захочет Зимобор сам ее в руки забрать – тогда мы с него клятву возьмем нам не мстить, а за это выдадим ему сестру.
   – А она сама-то как же? – мрачно спросил Красовит. Его лицо ничуть не просветлело, и всем видом он выражал совершенное неверие в согласие Избраны. – Не согласится она.
   – А ей пока знать не надо, – ответил ему отец. – Меньше крику будет. Завтра пошлем к Столпомиру людей. И пусть за невестой едет. Я сам к нему поеду.
   И дружина незаметно перевела дух. Ехать к Столпомиру и сообщать о решении Избране всем одинаково не хотелось.

* * *

   За время житья в Радомле Избрана приобрела дурную привычку подниматься с постели поздно. Все равно делать было нечего, выйти в дрянном тесном городишке некуда, а видеть никого не хотелось. Но сегодня ее спозаранку разбудил шум во дворе. Слышался громкий голос Секача, торопившего своих людей.
   – Поди узнай, куда они снаряжаются, – велела Избрана девчонке, которую к ней для услуг приставила боярыня. – Опять поди на разбой собрались…
   Девчонка выскочила в верхние сени, пугливо пряча глаза. Она боялась молодую княгиню, которая за все время ни разу не улыбнулась и не сказала ни слова, кроме коротких приказов.
   – Говорят, воевода Секач поехал посмотреть, как там князь полотеский, – робко доложила девчонка, вернувшись. И добавила, словно хотела снять с себя непонятную вину: – Воевода Красовит сказал.
   Избрана кивнула и взмахом руки отослала девчонку. Она была даже довольна отъездом Секача – наконец-то старый кабан по-настоящему взялся за дело! Но неприятным было то, что он уехал, не предупредив ее. Неприятным, но не удивительным. После произошедшего Избрана не расчитывала не только на доверие Секача, но даже на простую учтивость. Если все это кончится… когда все это кончится как следует, от Секача нужно будет избавляться.