Да была ли она? Хвалислав огляделся. Женщина исчезла, он стоял под березами один. И мысли, услышанные от нее, уже казались своими, родившимися в собственном уме и выношенными в душе.
Все это верно. Доброславу опасно оставаться здесь, потому что его попытки втянуть угрян в войну с хазарами возмутят вече. Доброслав может не выбраться отсюда живым! А он, Доброслав, – почти единственная надежда Хвалиса добиться надлежащего положения. А значит, нужно поговорить с ним. Причем не откладывая.
Темнело, Ратиславичи потянулись к тыну, жители окрестных весей тоже расходились по домам. У вятичей перед шатрами еще горел костер, люди сидели вокруг котла, потом тоже потянулись к шатрам. Иные укладывались прямо возле огня, завернувшись с головой в плащ от комаров.
Вот в Ратиславле закрыли на ночь ворота – теперь можно не бояться, что его кто-то увидит. Только бы мать не вздумала его искать и поднимать шум.
Выбравшись с опушки, Хвалис пошел к костру. При виде нежданного гостя дозорные мгновенно вскочили, в руках у всех оказались топоры и копья. Как видно, княжич Доброслав тоже готов был к неприятным неожиданностям.
– Ты кто таков? – Двое дозорных сразу шагнули навстречу, держа копья наготове. – Чего надо?
– Княжича Доброслава хочу видеть, – ответил Хвалис.
При слабых отсветах костра никто не разглядел бы, как он бледен, и Хвалис старался держаться спокойно, не выдать, как сильно все дрожит внутри. Он не был трусом, но не был и дураком и понимал, что именно сейчас, в этот тихий, теплый, ничем особо не примечательный вечер месяца кресеня, решается его судьба. Он ясно осознал, что перед ним нежданно открылась возможность свалить оборотня, своего главного соперника, и обзавестись могучим союзником в лице вятичского князя Святомера. О такой удаче сын хвалисской безродной рабыни не мог и мечтать. Теперь все зависит от его смелости и решительности.
– Ты кто таков? – повторил один из дозорных, а второй заметил:
– Да я вроде знаю его. Он из Вершининых домочадцев. Я там во дворе видел его. Зачем тебе князь Доброслав?
Видимо, в ближней дружине Доброслава звали князем.
– Разговор есть.
– Лег он уже, не стану будить, – проворчал первый дозорный. – Утром приходи.
– Разбуди, – приказала Хвалислав, помня о том, что он – княжеский сын, а не холоп какой-нибудь. – Не твоего ума дело, о чем и когда нам говорить.
– Да ты не от отца ли с поручением каким? – спросил второй дозорный, более догадливый.
– Княжичу Доброславу скажу, с чем пришел.
– Что там такое, Невер? – Из шатра показался десятник, услышавший голоса.
– Да вот, пришел тут один… Князя требует.
Десятник, видимо, сразу узнал Хвалислава и вспомнил, что это один из старших Вершининых сыновей, причем любимый, как говорят. Знаком велев обождать, он скрылся в шатре, и вскоре оттуда появился сам Доброслав.
Он действительно, видимо, уже собирался спать, потому что был в одной исподке и босиком, только набросил на плечи плащ, спасаясь от ночной прохлады.
– Ну, что там за мара полуночная? – спросил он, окидывая хмурым взглядом Хвалиса и дозорных. – Кто там бродит? Чего надо?
– Это я, Хвалислав. – Гость шагнул вперед. – Есть у меня к тебе разговор, Доброслав Святомерович.
– Разговор? – Доброслав вопросительно поднял брови.
Было видно, что он колеблется: его не очень прельщала необходимость вести доверительные беседы с сыном какой-то робы, пусть и бывшей, но надменность боролась с осторожностью: а вдруг тот и правда пришел с чем-то важным?
– Отойдем. – Хвалислав кивнул в сторону, на темнеющий перелесок. Он видел эти оскорбительные для него колебания, но не собирался отступать. В нем вдруг тоже проснулась гордость, и он смотрел на оковцев свысока, чувствуя, что в какой-то мере они зависят от него.
Доброслав глянул на дозорных, и Хвалислав понял его.
– У меня ничего нет! – Он развел руки, показывая, что не имеет при себе никакого оружия, кроме короткого ножа, которым пользовался за столом. – И я тут один. Не робей, князь Доброслав, – насмешливо подбодрил он. – С хазарами воевал – не боялся, а теперь усомнился?
Он знал, что говорит обидные вещи, но не стал сдерживаться. Если он будет только кланяться этому надменному княжичу, у которого у самого в бабках явно есть восточная женщина, то оковцы никогда и не начнут его уважать!
– Хорошо. – Доброслав наконец кивнул и взглядом приказал дозорным оставаться на местах. – Пойдем.
Они отошли шагов на десять, так что их от костра совсем не было видно.
– Послушай, князь Доброслав, – начал Хвалислав. – Я к тебе как друг пришел. Никто об этом разговоре не знает и знать не должен. А дело вот в чем. Дожидаться веча тебе не стоит. Угряне с хазарами воевать не хотят и войска тебе не дадут. И отец мой не на Дон смотрит, а в иные места. Он людей уже на Днепр послал, к новой княгине. Боюсь, как бы не вышло для вас чего худого из этого веча. А первый твой противник – мой брат Лютомер. Уходить тебе надо так, чтобы он не знал. А ведь случится что, отцу твоему скажут – не приезжал к нам княжич Доброслав, от смолян не возвращался, у смолян его и ищите. А в лесах между Угрой и смолянами только лешего сыщешь!
Эти рассуждения легко нашли путь к сердцу Доброслава, потому что он и сам все время ждал чего-то подобного. Он не стал возмущаться, дескать, как это можно обидеть гостя и как земля-матушка носит таких негодяев. Он видел еще и не то. Волновало его другое: не подослан ли этот чернобровый самим Вершиной? Не хотят ли его, Доброслава, просто выдворить побыстрее из Ратиславля и без помех прикончить где-нибудь в лесу? С дружиной в двадцать человек не много навоюешь против целого племени на его собственной земле.
– Я друг тебе, Доброслав Святомерович, – добавил Хвалислав, стараясь говорить твердо. – Хочу, чтобы между нашими родами дружба и мир были, а не вражда кровная. Я и не так еще тебе помогу. Я буду у отца войска просить. Сам приду к вам на помощь, если не со всем племенем угрян, так хоть с частью. Тут есть люди, которые вашу сторону держат, хоть и не так много их. Ты, главное, отцу скажи: я, его сын старший, вам друг.
– Старший у вас Лютомер, – возразил Доброслав.
– Он вообще вне рода! – с горячей яростью возразил Хвалислав. – Он – бойник. Волк! И он – оборотень! Я следом за ним старший, если не он князем угрянским будет, то я! И если будут у меня друзья и родня сильная, то оборотня я одолею. И тогда уж сам друзей моих не забуду. Я вам помогу, а вы мне.
– Я тебя понял. – Доброслав действительно понял, из каких соображений сын хвалиски явился нему ночью с этим разговором. – Как соберешь людей, приходи. Примем хорошо. Ты мне помог, я этого не забуду. Теперь скажи: твой отец нас охраняет? Выставил дозор за нами следить?
– Зачем? Не война ведь.
– Уходить надо, – сказал из темноты десятник Перемог, который, оказывается, находился достаточно близко, чтобы все слышать. – Прикончат нас здесь, княжич. Я тебе еще днем говорил. Они ведь тоже понимают…
– Собирайтесь! – решил Доброслав. – Ну, князь угрянский, я тебе это припомню!
Без суеты и шума десятники подняли людей. Шатры были сняты и свернуты. Вещи уложены в заплечные короба, оружие собрано.
– Иди вперед, – шепнул Доброслав, и Хвалис первым двинулся по тропе к отмели, где лежали ладьи.
Уже стояла ночь, Ратиславль спал, только звезды перемигивались высоко в ясном небе. Хвалис осторожно шел впереди. У Сологи залаяла собака, но под берегом темнела густая тень, никто не мог их здесь увидеть. Подумаешь, собака! Если кто из Ратиславичей и услышит лай, то подумает, что какие-то парочки в предвкушении Купалы никак не могут расстаться.
Однако с Хвалиса сошло семь холодных потов, пока оковцы сталкивали свои ладьи, грузили вещи и рассаживались. То, что он сделал, едва ли можно было назвать преступлением – он просто слегка поторопил события, вот и все. Но впервые в жизни он совершил некий важный поступок сам, по своему разумению, своей воле и ради своей собственной выгоды. Хоть его и не слишком любили в Ратиславле, он, как и каждый, привык ощущать себя неотделимой частью рода и по-другому жить не умел, как не умел почти никто в славянских землях. Но вот он совершил нечто, о чем родичам лучше не знать. По крайней мере пока. Ибо то будущее рода, которое задумал Хвалислав, идет вразрез с замыслами и намерениями всех Ратиславичей. И от этого внезапно нахлынувшего на него огромного, вселенского одиночества Хвалислав чувствовал себя как только что отлетевшая от тела душа. Все вокруг казалось Навным миром – черная тень под берегом, серебряная дорога реки, черные тени лодок и само высокое черно-синее небо с огромными, яркими, острым белым светом сияющими звездами.
Даже будущая княжеская власть сейчас казалась чем-то пустым, легковесным, незначащим и ненужным. Хвалислав чувствовал себя так, будто стоит один на высоком обрыве, и во всем мире нет никого, кто был бы ему близок, кто поможет, укроет, обогреет, наставит на ум… Ему вспоминалась только Галица – ее желтые и решительные глаза, ее шепот: «Ступай!», и казалось, что его ведет сама судьба.
– Иди домой и молчи, – на прощание приказал Доброслав Хвалису. – Я скажу отцу, кто нам помог. Но никому ни слова, чтобы твои ничего не знали.
– Я не скажу, – отозвался Хвалислав.
Он понимал, что Доброслав вовсе не заботится о его безопасности, а только хочет сохранить союзника.
Ему и в голову не приходило, что все время сборов Доброслав думал, не следует ли прихватить его с собой в качестве заложника. Но все же отказался от этой мысли: если сын хвалиски совершил все это сам, то для рода он, предатель, не представляет никакой ценности. Если же его все-таки подослал сам Вершина, задумав какое-то хитрое коварство, то наверняка выбрал из домочадцев наименее ценного, а значит, опять же толку от такого заложника не будет.
Случая узнать, как громко умеет причитать Замила, Доброславу, на его счастье, за эти дни не представилось, иначе он бы так не думал.
Хвалислав не знал об этих размышлениях, но понимал, что сделал только первый шаг. Впереди предстояло еще много трудностей, но, однажды вступив на дорогу, остается только идти по ней.
Глава 4
Все это верно. Доброславу опасно оставаться здесь, потому что его попытки втянуть угрян в войну с хазарами возмутят вече. Доброслав может не выбраться отсюда живым! А он, Доброслав, – почти единственная надежда Хвалиса добиться надлежащего положения. А значит, нужно поговорить с ним. Причем не откладывая.
Темнело, Ратиславичи потянулись к тыну, жители окрестных весей тоже расходились по домам. У вятичей перед шатрами еще горел костер, люди сидели вокруг котла, потом тоже потянулись к шатрам. Иные укладывались прямо возле огня, завернувшись с головой в плащ от комаров.
Вот в Ратиславле закрыли на ночь ворота – теперь можно не бояться, что его кто-то увидит. Только бы мать не вздумала его искать и поднимать шум.
Выбравшись с опушки, Хвалис пошел к костру. При виде нежданного гостя дозорные мгновенно вскочили, в руках у всех оказались топоры и копья. Как видно, княжич Доброслав тоже готов был к неприятным неожиданностям.
– Ты кто таков? – Двое дозорных сразу шагнули навстречу, держа копья наготове. – Чего надо?
– Княжича Доброслава хочу видеть, – ответил Хвалис.
При слабых отсветах костра никто не разглядел бы, как он бледен, и Хвалис старался держаться спокойно, не выдать, как сильно все дрожит внутри. Он не был трусом, но не был и дураком и понимал, что именно сейчас, в этот тихий, теплый, ничем особо не примечательный вечер месяца кресеня, решается его судьба. Он ясно осознал, что перед ним нежданно открылась возможность свалить оборотня, своего главного соперника, и обзавестись могучим союзником в лице вятичского князя Святомера. О такой удаче сын хвалисской безродной рабыни не мог и мечтать. Теперь все зависит от его смелости и решительности.
– Ты кто таков? – повторил один из дозорных, а второй заметил:
– Да я вроде знаю его. Он из Вершининых домочадцев. Я там во дворе видел его. Зачем тебе князь Доброслав?
Видимо, в ближней дружине Доброслава звали князем.
– Разговор есть.
– Лег он уже, не стану будить, – проворчал первый дозорный. – Утром приходи.
– Разбуди, – приказала Хвалислав, помня о том, что он – княжеский сын, а не холоп какой-нибудь. – Не твоего ума дело, о чем и когда нам говорить.
– Да ты не от отца ли с поручением каким? – спросил второй дозорный, более догадливый.
– Княжичу Доброславу скажу, с чем пришел.
– Что там такое, Невер? – Из шатра показался десятник, услышавший голоса.
– Да вот, пришел тут один… Князя требует.
Десятник, видимо, сразу узнал Хвалислава и вспомнил, что это один из старших Вершининых сыновей, причем любимый, как говорят. Знаком велев обождать, он скрылся в шатре, и вскоре оттуда появился сам Доброслав.
Он действительно, видимо, уже собирался спать, потому что был в одной исподке и босиком, только набросил на плечи плащ, спасаясь от ночной прохлады.
– Ну, что там за мара полуночная? – спросил он, окидывая хмурым взглядом Хвалиса и дозорных. – Кто там бродит? Чего надо?
– Это я, Хвалислав. – Гость шагнул вперед. – Есть у меня к тебе разговор, Доброслав Святомерович.
– Разговор? – Доброслав вопросительно поднял брови.
Было видно, что он колеблется: его не очень прельщала необходимость вести доверительные беседы с сыном какой-то робы, пусть и бывшей, но надменность боролась с осторожностью: а вдруг тот и правда пришел с чем-то важным?
– Отойдем. – Хвалислав кивнул в сторону, на темнеющий перелесок. Он видел эти оскорбительные для него колебания, но не собирался отступать. В нем вдруг тоже проснулась гордость, и он смотрел на оковцев свысока, чувствуя, что в какой-то мере они зависят от него.
Доброслав глянул на дозорных, и Хвалислав понял его.
– У меня ничего нет! – Он развел руки, показывая, что не имеет при себе никакого оружия, кроме короткого ножа, которым пользовался за столом. – И я тут один. Не робей, князь Доброслав, – насмешливо подбодрил он. – С хазарами воевал – не боялся, а теперь усомнился?
Он знал, что говорит обидные вещи, но не стал сдерживаться. Если он будет только кланяться этому надменному княжичу, у которого у самого в бабках явно есть восточная женщина, то оковцы никогда и не начнут его уважать!
– Хорошо. – Доброслав наконец кивнул и взглядом приказал дозорным оставаться на местах. – Пойдем.
Они отошли шагов на десять, так что их от костра совсем не было видно.
– Послушай, князь Доброслав, – начал Хвалислав. – Я к тебе как друг пришел. Никто об этом разговоре не знает и знать не должен. А дело вот в чем. Дожидаться веча тебе не стоит. Угряне с хазарами воевать не хотят и войска тебе не дадут. И отец мой не на Дон смотрит, а в иные места. Он людей уже на Днепр послал, к новой княгине. Боюсь, как бы не вышло для вас чего худого из этого веча. А первый твой противник – мой брат Лютомер. Уходить тебе надо так, чтобы он не знал. А ведь случится что, отцу твоему скажут – не приезжал к нам княжич Доброслав, от смолян не возвращался, у смолян его и ищите. А в лесах между Угрой и смолянами только лешего сыщешь!
Эти рассуждения легко нашли путь к сердцу Доброслава, потому что он и сам все время ждал чего-то подобного. Он не стал возмущаться, дескать, как это можно обидеть гостя и как земля-матушка носит таких негодяев. Он видел еще и не то. Волновало его другое: не подослан ли этот чернобровый самим Вершиной? Не хотят ли его, Доброслава, просто выдворить побыстрее из Ратиславля и без помех прикончить где-нибудь в лесу? С дружиной в двадцать человек не много навоюешь против целого племени на его собственной земле.
– Я друг тебе, Доброслав Святомерович, – добавил Хвалислав, стараясь говорить твердо. – Хочу, чтобы между нашими родами дружба и мир были, а не вражда кровная. Я и не так еще тебе помогу. Я буду у отца войска просить. Сам приду к вам на помощь, если не со всем племенем угрян, так хоть с частью. Тут есть люди, которые вашу сторону держат, хоть и не так много их. Ты, главное, отцу скажи: я, его сын старший, вам друг.
– Старший у вас Лютомер, – возразил Доброслав.
– Он вообще вне рода! – с горячей яростью возразил Хвалислав. – Он – бойник. Волк! И он – оборотень! Я следом за ним старший, если не он князем угрянским будет, то я! И если будут у меня друзья и родня сильная, то оборотня я одолею. И тогда уж сам друзей моих не забуду. Я вам помогу, а вы мне.
– Я тебя понял. – Доброслав действительно понял, из каких соображений сын хвалиски явился нему ночью с этим разговором. – Как соберешь людей, приходи. Примем хорошо. Ты мне помог, я этого не забуду. Теперь скажи: твой отец нас охраняет? Выставил дозор за нами следить?
– Зачем? Не война ведь.
– Уходить надо, – сказал из темноты десятник Перемог, который, оказывается, находился достаточно близко, чтобы все слышать. – Прикончат нас здесь, княжич. Я тебе еще днем говорил. Они ведь тоже понимают…
– Собирайтесь! – решил Доброслав. – Ну, князь угрянский, я тебе это припомню!
Без суеты и шума десятники подняли людей. Шатры были сняты и свернуты. Вещи уложены в заплечные короба, оружие собрано.
– Иди вперед, – шепнул Доброслав, и Хвалис первым двинулся по тропе к отмели, где лежали ладьи.
Уже стояла ночь, Ратиславль спал, только звезды перемигивались высоко в ясном небе. Хвалис осторожно шел впереди. У Сологи залаяла собака, но под берегом темнела густая тень, никто не мог их здесь увидеть. Подумаешь, собака! Если кто из Ратиславичей и услышит лай, то подумает, что какие-то парочки в предвкушении Купалы никак не могут расстаться.
Однако с Хвалиса сошло семь холодных потов, пока оковцы сталкивали свои ладьи, грузили вещи и рассаживались. То, что он сделал, едва ли можно было назвать преступлением – он просто слегка поторопил события, вот и все. Но впервые в жизни он совершил некий важный поступок сам, по своему разумению, своей воле и ради своей собственной выгоды. Хоть его и не слишком любили в Ратиславле, он, как и каждый, привык ощущать себя неотделимой частью рода и по-другому жить не умел, как не умел почти никто в славянских землях. Но вот он совершил нечто, о чем родичам лучше не знать. По крайней мере пока. Ибо то будущее рода, которое задумал Хвалислав, идет вразрез с замыслами и намерениями всех Ратиславичей. И от этого внезапно нахлынувшего на него огромного, вселенского одиночества Хвалислав чувствовал себя как только что отлетевшая от тела душа. Все вокруг казалось Навным миром – черная тень под берегом, серебряная дорога реки, черные тени лодок и само высокое черно-синее небо с огромными, яркими, острым белым светом сияющими звездами.
Даже будущая княжеская власть сейчас казалась чем-то пустым, легковесным, незначащим и ненужным. Хвалислав чувствовал себя так, будто стоит один на высоком обрыве, и во всем мире нет никого, кто был бы ему близок, кто поможет, укроет, обогреет, наставит на ум… Ему вспоминалась только Галица – ее желтые и решительные глаза, ее шепот: «Ступай!», и казалось, что его ведет сама судьба.
– Иди домой и молчи, – на прощание приказал Доброслав Хвалису. – Я скажу отцу, кто нам помог. Но никому ни слова, чтобы твои ничего не знали.
– Я не скажу, – отозвался Хвалислав.
Он понимал, что Доброслав вовсе не заботится о его безопасности, а только хочет сохранить союзника.
Ему и в голову не приходило, что все время сборов Доброслав думал, не следует ли прихватить его с собой в качестве заложника. Но все же отказался от этой мысли: если сын хвалиски совершил все это сам, то для рода он, предатель, не представляет никакой ценности. Если же его все-таки подослал сам Вершина, задумав какое-то хитрое коварство, то наверняка выбрал из домочадцев наименее ценного, а значит, опять же толку от такого заложника не будет.
Случая узнать, как громко умеет причитать Замила, Доброславу, на его счастье, за эти дни не представилось, иначе он бы так не думал.
Хвалислав не знал об этих размышлениях, но понимал, что сделал только первый шаг. Впереди предстояло еще много трудностей, но, однажды вступив на дорогу, остается только идти по ней.
Глава 4
Две ладьи скользили по тихой ночной реке. Небо было ясным, светили звезды и почти полная луна, оковцы гребли, помогая течению, и ладьи быстро удалялись от Ратиславля.
Вдруг на темном берегу впереди мелькнул огонек. Мужчины в ладьях насторожились, на всякий случай приготовились взяться за оружие.
Издалека стала доноситься песня.
Как видно, здесь еще задержались самые неутомимые гуляки из тех, кому не хватало терпения дождаться настоящей Купалы. Махнув рукой гребцам, Доброслав велел пристать и неслышно скользнул в воду у берега. Выбравшись на сухое, он, скрываясь за кустами, стал пробираться ближе к поляне.
Прислушиваясь, Доброслав разобрал, что певиц три или четыре, не больше. Поначалу он хотел только вызнать, много ли здесь людей, смотрят ли они на реку и заметят ли проплывающие ладьи; а если заметят, то представляют ли опасность. Конечно, два десятка вооруженных и ко всему готовых оковцев прорвутся, но не хотелось, чтобы в Ратиславле их бегство заметили почти сразу. Доброслав рассчитывал, что время до утра у них есть, и надеялся далеко оторваться от вероятной погони.
Вдруг на темном берегу впереди мелькнул огонек. Мужчины в ладьях насторожились, на всякий случай приготовились взяться за оружие.
Издалека стала доноситься песня.
протяжно и неспешно выводили звонкие девичьи голоса.
Ой как раным-раненько на зари
Щебетала пташечка на мори;
Сидела там девушка на камни,
Сидела Затеюшка на белом… —
Как видно, здесь еще задержались самые неутомимые гуляки из тех, кому не хватало терпения дождаться настоящей Купалы. Махнув рукой гребцам, Доброслав велел пристать и неслышно скользнул в воду у берега. Выбравшись на сухое, он, скрываясь за кустами, стал пробираться ближе к поляне.
неслось ему навстречу.
По бережку батюшка гуляет,
По высокому родной гуляет, —
Прислушиваясь, Доброслав разобрал, что певиц три или четыре, не больше. Поначалу он хотел только вызнать, много ли здесь людей, смотрят ли они на реку и заметят ли проплывающие ладьи; а если заметят, то представляют ли опасность. Конечно, два десятка вооруженных и ко всему готовых оковцев прорвутся, но не хотелось, чтобы в Ратиславле их бегство заметили почти сразу. Доброслав рассчитывал, что время до утра у них есть, и надеялся далеко оторваться от вероятной погони.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента