Страница:
Значит… Значит, выхода нет. Как раньше Хлейна непоколебимо верила в свою счастливую судьбу, так теперь предавалась безудержному отчаянию. Сама смерть казалась ей лучше, чем бесконечно-длинная, пустая, тоскливая жизнь без того единственного человека, который был ей нужен.
– Ну, уж тут я тебе ничего не могу посоветовать! – Гельд вздохнул. – Дальше все зависит от Хагира.
– Если он вообще захочет на меня смотреть!
– Об этом не беспокойся! – Гельд тыльной стороной ладони стер слезы со щеки Хлейны и отвел намокшую прядь волос. – Если бы я узнал, что моя невеста – внучка оборотня, это ничуть не помешало бы мне любить ее. Конечно, не хотелось бы, чтобы оборотень-дедушка часто ходил в гости, но тебе этого можно не опасаться. Он из своей могилы больше не выйдет.
– А отец? Вебранд?
– Вот это… – Гельд опять вздохнул. – Вот это самое трудное. Понимаешь, как трудно приходилось твоей приемной матери все эти восемнадцать лет? Постоянно ждать и думать: а что он придумает? Он ведь такой человек… непредсказуемый. Но, раз уж мы ничего не можем сделать, нам остается надеяться на лучшее. Знаешь, если надеяться на лучшее, то удача придет. Только надо очень-очень верить. Чтобы это лучшее грело тебя изнутри каждый день.
Говоря все это, Гельд смотрел на Хлейну и одновременно видел перед собой Тюру дочь Сигмунда. Она была тем самым «лучшим», что поселилось в его сердце и грело, как будто этой снежной, ветреной зимой он носил на груди маленькое солнышко. При воспоминании о ее миловидном лице с мягкими ямочками на щеках на него веяло душистым и ласковым ветром раннего лета. Кажется, совсем обыкновенная женщина и в то же время замечательная: она знает, что жизнь трудна и неласкова, но и в трудностях сохраняет бодрость и надежду на лучшее. Гельд с удовольствием воображал, чем она сейчас может быть занята: утром хлопочет по хозяйству, присматривает, как кормят скотину, считает яйца, отмеривает муку и сама ставит хлебные квашни, днем прядет у очага с другими женщинами, посадив с двух сторон от себя Асту и Кайю. И вечером смотрит в огонь и думает… Гельду хотелось, чтобы она думала о нем, и в нем жила твердая и радостная уверенность, что так оно и есть. В его жизни появилась новая точка притяжения, новое сердце его мира – дом, где ждет его Тюра. И даже грядущие битвы Бергвида сына Стюрмира, которого он сейчас провожал к Рамвальду конунгу, волновали его не больше, чем будущее возвращение в этот дом.
Когда «Кабан» и «Златорогий» приплыли на Ветровой мыс, здесь уже было полным-полно кораблей. Вокруг гостиных дворов сновал народ, из-под крыш множества землянок, рассеянных по всему мысу, тянулся дым. Народ уже съехался к Середине Зимы, когда конунг кваргов Рамвальд устраивает богатые пиры, а вокруг его усадьбы собирается единственный во всем Морском Пути зимний торг.
Рамвальд конунг встретил их хорошо: даже спустился со своего места и пошел навстречу. Гельда Подкидыша он знал не только как давнего друга сестры Гейрхильды, но и как родича слэттенландского конунга Хеймира. Сам Гельд при взгляде на Рамвальда конунга сразу вспоминал Фримода ярла: дядя и племянник очень походили друг на друга и лицом, и нравом, только волосы у конунга были светлыми, а годы – ему уже исполнилось пятьдесят – остудили его горячий и увлекающийся нрав и сделали осторожнее.
– Я не ждал тебя здесь, Гельд сын Рама, но я всегда тебе рад! – говорил конунг, встретив Гельда в середине гридницы. – Я ждал, что увижу тебя в Роще Бальдра, у моей сестры Гейрхильды.
– Я надеюсь, что ты увидишь меня там: если ты не передумал навестить фру Гейрхильду после йоля, то мы поедем к ней вместе! – отвечал Гельд. – А я поторопил нашу с тобой встречу, потому что у меня появились тут кое-какие дела.
– Может быть, тебе нужна помощь? Ты можешь смело на меня рассчитывать в любом достойном деле, а недостойных за тобой не замечалось. Такому доброму и доблестному человеку я всегда буду рад помочь!
– Благодарю тебя, конунг, я счастлив найти в тебе такое дружелюбие, впрочем, я ничего другого не ждал. Однако мои дела не так трудны, чтобы я не справился с ними сам. Твоя дружба будет нужна другому человеку.
Гельд обернулся и показал на Бергвида, стоявшего позади. До того все взгляды были устремлены только на Хлейну: для встречи с конунгом она надела красивое зеленое платье с вышитым подолом, перевязала лоб лентой, усаженной мелким жемчугом, а на ее запястьях, видных из-под дорогой собольей накидки, блестели витые золотые обручья. Она с любопытством глядела по сторонам и приветливо улыбалась знакомым и незнакомым; рядом с этой красотой темноволосый, сдержанный и скромно одетый Бергвид поначалу ничьего внимания не привлек.
– Этот человек – Бергвид сын Стюрмира, единственный сын последнего конунга квиттов, – продолжал Гельд. – И рассказ о его судьбе стоит того, чтобы к нему подойти обстоятельно. Даже самому привередливому слушателю он не покажется скучным.
– Сын Стюрмира Метельного Великана! – воскликнул Рамвальд конунг.
До этого он радостно улыбался Хлейне, но сейчас застыл в изумлении. Все здесь, конечно, знали историю жизни и необыкновенной гибели Стюрмира конунга, но для всех ныне живущих события квиттинской войны семнадцатилетней давности стали не более чем красивым рассказом, чем-то вроде «Сигурд-саги». Увидеть живой остаток этой саги в своем собственном доме даже конунгу кваргов казалось столь же невероятным, как и квиттинскому рыбаку.
Но конунг с детства был приучен ничему не удивляться, быстро брать себя в руки и не забывать законов гостеприимства.
– Садитесь! – Рамвальд конунг указал гостям на скамью и сам повел Хлейну к женском столу. – Сейчас вы мне все расскажете, и я буду рад вас выслушать! Такие новости не каждый день услышишь!
Начало рассказа ему и в самом деле очень понравилось. Рамвальд конунг с жадностью расспрашивал Гельда обо всех мелочах – о том, как его ограбили Бьярта и Хагир, о том, как потом он встретил их в усадьбе Фримода ярла, как они втроем ездили к Вебранду и особенно обо всем, что с ними случилось там, у мыса Ревущей Сосны. Про курганы, оборотней, мертвецов и сокровища люди всегда любят послушать, а Гельд умел рассказывать. Рамвальд конунг ловил каждое слово, издавал восклицания, и на лице его было написано явное сожаление, что не ему, а другим достались эти увлекательные дела. Сейчас он походил на своего племянника Фримода, как никогда.
Продолжение ему понравилось меньше. По мере того как Гельд рассказывал о буре у мыса Ревущей Сосны и о тех решениях, которые после того были приняты в домике Ярны, Рамвальд конунг уже не смеялся и все пристальнее и серьезнее вглядывался в лицо Бергвида.
– Твой родич Фримод ярл надеется, что ты, конунг, не оставишь без помощи сына Стюрмира конунга, – продолжал Гельд. – За его происхождение я ручаюсь, да и боги его подтвердили. Конечно, это очень важное дело, его не решишь за один раз. Но я попросил бы тебя подумать об этом.
– А чего именно вы хотите? – спросил Рамвальд конунг, задумчиво пощипывая свою густую рыжевато-желтую бороду. Было видно, что в нем это предложение не вызвало той восторженной готовности, как в его племяннике.
– Люди рассудили так. Всю эту зиму дружины фьяллей будут ходить вдоль о квиттингских побережий на западе и юге и собирать дань со всех, до кого смогут дотянуться. Было бы хорошо, если бы ты, конунг, дал Бергвиду войско, с которым можно было бы преградить дорогу фьяллям. А за зиму, видя такую поддержку, сами квитты соберут свое войско на тот случай, если по весне или летом Торбранд конунг опять приведет людей отстаивать свое право грабежа.
– А кто мне поручится, что это квиттинское войско действительно будет собрано?
– Хагир сын Халькеля из рода Лейрингов дал мне право поручиться за него, если потребуется. Думаю, ты слышал о роде Лейрингов. Он в родстве и с родом Птичьих Носов, хёвдингов Квиттингского Востока.
– А… – Конунг хотел еще что-то спросить, но передумал. – Конечно, такого дела не решишь за один день. Но многие скажут, что ссориться с фьяллями не очень умно. Я и так опасаюсь, что подвиги моего родича Фримода навязали мне ссору с Торбрандом Троллем. Вмешиваться в дела фьяллей, когда они собирают дань… Если бы какой-нибудь морской конунг вздумал собирать дань с подвластных мне земель и бить моих ярлов, я бы не ел и не спал, пока не расквитался бы с ним. И я очень ошибаюсь, если Торбранд конунг оставит это без последствий.
– Торбранд конунг далеко! – заговорили хирдманы. Они внимательно слушали своего конунга, но не казались слишком встревоженными. – Он не посмеет явиться сюда. Не посмеет, конунг. Он ведь тоже не захочет ссориться с тобой. Ты всегда можешь сказать, что ничего не знал об этом. Ведь правда, Фримод ярл не делился с тобой своими замыслами.
– Не делился. И это плоховато. – Рамвальд конунг качал головой. – Конечно, мой родич Фримод ярл взрослый человек и вправе распоряжаться собой и своей дружиной, но если в отместку фьялли придут грабить Северный Квартинг, мне же придется вмешаться. Я не смогу так оставить это дело.
– Может быть, это не так уж и плохо! – заметил Гельд. – Фьялли уже пятнадцать лет живут грабежом Квиттинга. А это с каждым годом все труднее и труднее. Все доступные им области уже разграблены, а все, кто мог, ушли на восток и в Медный Лес. С пустырей и пожарищ много не возьмешь. Не удивлюсь, если однажды услышу, что какой-нибудь фьялльский ярл, не найдя ничего подходящего на пустых скалах у Острого мыса, «заблудился в тумане» и «собрал дань» с побережья Квартинга. Сам знаешь, через пролив Двух Огней неполный день пути.
– Не будет! Этого не будет!
– Они не посмеют!
– Не сумасшедшие же они!
– Мы не позволим!
– Этого не может быть!
Гридница возмущенно зашумела. Гельд спокойно переждал и продолжил с самым миролюбивым видом, как будто и не думал идти против общего мнения:
– Это все так, да вот беда: они-то не знают, что вы им не позволите! Уже пятнадцать лет им на Квиттинге почти все позволяется, так не мудрено им вообразить себя сильнее всех! Недолго подумать, что во всем Морском Пути нет силы, способной им противостоять. А раз это не так, им нужно показать это на деле. То, что вы говорите здесь, Торбранд конунг у себя в Ясеневом Дворе не слышит. А когда несколько квартингских усадеб сгорит, вразумлять его будет не совсем поздно, но поздновато. Лучше сделать это заранее. Силу можно остановить только силой, и лучше сделать это на чужой земле, чем на своей. А если ты, конунг, помог бы сыну Стюрмира конунга укрепиться на Квиттинге, ты мог бы быть уверен, что между тобой и неукротимой драчливостью фьяллей стоит надежная преграда. Ведь нет никаких оснований надеяться, что во Фьялленланде вдруг потеплеет и ячмень будет там хорошо родиться чаще чем раз в пять лет.
– А ты как будто очень хочешь, чтобы я ввязался в эту войну? – Рамвальд конунг пристально глянул на Гельда.
– Странно мне было бы этого не хотеть. Если ты помнишь, конунг, я и сам квитт.
– Ах, да! – спохватился Рамвальд конунг. – Да, конечно.
На самом деле он этого не помнил. Выговор Гельда указывал скорее на племя барландцев, среди которых он вырос, а держался он так, будто родиной его был весь Морской Путь целиком. Он казался настолько причастен к делам любого племени, что каждое, куда он попадал, считало его за своего. Но сам он тем сильнее чувствовал свою связь со своей настоящей родиной, чем больше приходилось ему наблюдать ее несчастья. И не зря, пожалуй, судьба свела его сначала с последним из Лейрингов, потом с сыном погибшего конунга квиттов… а потом и с женщиной из этого племени. И каждый раз, когда на ум ему приходила Тюра, Гельд облегченно вздыхал, словно после долгого путешествия увидел вдали свой берег.
На другое утро Гельд занялся делами. За время славных походов он изрядно подзапустил свои собственные занятия, и теперь ему много предстояло наверстать, но в первую очередь он хотел избавиться от пленных. После утренней еды он отправился к Корабельным Сараям. Так называлась местность, лежавшая над самым берегом, в некотором удалении от усадьбы конунга. Когда-то там и правда стояло лишь несколько корабельных сараев, но потом к ним постепенно прибавились два или три гостиных двора и множество землянок, больших и поменьше, где торговые гости останавливались и хранили товары.
Один из просторных бревенчатых домов, построенных по говорлинскому образцу – не на земле, а на высоком подклете, где хранились товары и жила челядь, – принадлежал Сэбьёрну Говоруну. Рода он был низкого, земельных владений не имел, но считался одним из самых богатых торговцев Морского Пути. В числе прочего Сэбьёрн торговал и рабами. Судя по хвостикам дыма, которые тянулись из маленьких окошек подклета, живой товар имелся там и сейчас.
Приближаясь, Гельд заметил и самого Сэбьёрна – невысокого, толстоватого, но проворного человечка в огромной меховой шапке. Шапка эта спускалась на самые брови, так что встречные удивлялись, как Сэбьёрн ухитряется что-то из-под нее видеть. «Я чую носом, хи-хи! – смеясь, отвечал Сэбьёрн. – Особенно если есть хорошая пожива, я учую через три перехода!» Завидев высокую фигуру Гельда, он на мгновение замер, подслеповато щурясь из-под меха своей шапки, потом подпрыгнул и радостно поспешил навстречу с таким видом, будто именно Гельда Подкидыша он и ждал тут последние три зимы и даже нарочно вышел навстречу.
– Приветствую тебя, Гельд сын Рама! – кричал Сэбьёрн на ходу.
Румяный и веселый после еды, он имел вид нагловатый, но дружелюбный, его щечки над жидкой светлой бородкой ярко розовели, зубы скалились в усмешке. Гельд его не любил, но вести с ним дела считал вполне возможным.
– Драгоценнейшее качество человека – постоянство! – приветливо ответил Гельд. – Как приятно знать, что, даже если Ворота Рассвета сдвинутся с места, Сэбьёрн Говорун останется возле своих владений у Корабельных Сараев!
– А куда я поеду, если меня и здесь находят такие замечательные люди! – отозвался тот, чуть ли не подпрыгивая, чтобы оказаться поближе к высокорослому собеседнику. Зная, что Гельд Подкидыш в родстве и с нынешним, и с будущим конунгом слэттов, он держался с ним не только дружелюбно, но почти подобострастно. – Пойдем, выпьем пива! – восклицал Сэбьёрн и осторожно, будто боялся порвать хорошую одежду, за рукав тянул Гельда к своему высокому крыльцу. – Или, может быть, тебе нужна молодая красивая девчонка? Тогда, конечно, пойдем, я покажу, что у меня есть! – Он хитро подмигнул и махнул рукой на подклет. – Товара не слишком много, но есть кое-что такое… Эльг Длинноногий привез с запада. Есть две хорошенькие говорлинки и две-три наших – все молоденькие, чистенькие…
– А Эльг Длинноногий здесь? – Гельд невольно огляделся. – Ты давно его видел?
Это имя, достаточно известное в Морском Пути, внезапно вызвало у него необычное любопытство. Именно Эльг Длинноногий, собственно говоря, сделал Тюру дочь Сигмунда вдовой. Нельзя сказать, чтобы Гельд сознательно испытывал к нему благодарность за это, но взглянуть на доблестного фьялля теперь было бы по-новому интересно.
– Нет, он отплыл как раз вчера. Собрался в Ясеневый фьорд. А зачем он тебе? – настырно спросил Сэбьёрн, будто боялся, что лишится выгоды, если эти двое столкуются напрямую.
– Да так… Ну, если ты не пошутил насчет пива, то пойдем, я расскажу тебе о моих подвигах.
Слушая о пленении Ормкеля сына Арне и его людей, Сэбьёрн даже не хихикал, а только кивал с самым серьезным видом. Поглядывая на его деловитое лицо, Гельд мысленно отмечал, как по-разному оценивают одни и те же вещи конунг и торговец: уж Сэбьёрн Говорун не побоится поссориться с фьяллями и охотно купит хоть самого Торбранда конунга, если отдадут по сходной цене. Но ведь и спрос с торговца и конунга совсем разный.
– Я отдам их тебе за марку серебра каждого, – окончил Гельд. – Все здоровы и вид имеют самый бодрый, какой только можно иметь в таком положении. Конечно, ты можешь сперва сам на них посмотреть. Они сидят в малом сарае у конунга.
– По марке – это много! – тут же отозвался Сэбьёрн. – Я сам продам их разве что по марке.
– Это здоровые молодые парни. От двадцати до сорока лет, старше ни одного не найдешь. Сильные, как лоси.
– Сильные-то сильные, но что они умеют делать? Ты сам умный человек и знаешь, что умеет делать хирдман благородного рода! Сражаться и пить пиво, да врать о своих подвигах! Сочинение стихов и игра в тавлеи среди рабов не очень ценится! А ходить за скотиной или вертеть жернова они не умеют и не хотят! Сколько кнутов надо будет истрепать об их спины, пока они научатся хотя бы кормить свиней!
– Зато когда научатся, им цены не будет. Я прошу марку, потому что мне пришлось хорошо их кормить в пути. Каждый из них проел чуть ли не целый эйрир!
– Зато теперь их придется кормить мне!
– Но не так уж долго! Здесь столько народу, ты еще до Дня Поминания[1] распродашь не меньше половины. Во фьорде Бальдра у меня купили шестерых, да по пути сюда я на стоянках продал пятерых, и везде мне без споров давали марку. Это же настоящий товар, не увечные какие-нибудь, не чахоточные! А потом… ведь могут найтись люди, которые заплатят и больше за удовольствие иметь среди рабов людей такого знатного рода!
Гельд помолчал. Судя по задумчивому лицу Сэбьёрна, стрела попала в цель. Опытный торговец знал, что пленников продают не обязательно в рабство, но и наоборот – на свободу. Родной отец охотно заплатит за сына не одну, а десять марок серебра.
– Знатный род ценится только для женщин, – протянул Сэбьёрн, отвечая Гельду, а думая о своем. – Кстати, у меня есть одна уладка… Не слишком молодая, хотя еще ко всему пригодная и очень красивая. Говорят, она дочь уладского конунга… по крайней мере, такая же рыжая, как он сам…
– Пойдем, я тебе их покажу! – Гельд поднялся. – И ты сам решишь, сколько они стоят.
Через некоторое время они уже входили в сарай, где сидела под замком «добыча» Гельда. Почти у всех руки были связаны, угрюмые и замкнутые лица почти не повернулись на шум и голоса. Вид сильных и мрачных пленников полностью подтверждал слова Сэбьёрна, что справиться с ними будет непросто.
На некоторых лицах мелькнул какой-то проблеск: кое-кто здесь его знал. Кому-то, возможно, в прошлом приходилось сбывать ему свою живую добычу, и вот теперь такой добычей стали они сами. А Гельду вдруг сделалось страшно: измени однажды удача ему самому, привези кто-нибудь его самого сюда со связанными руками, и разговорчивый Сэбьёрн, только что угощавший его пивом, точно так же купит и его. Будет отчаянно торговаться с продавцом, что, дескать, человек старше сорока лет должен стоить всего полмарки как старик, а сам высчитывать в уме, сколько даст за своего родича конунг слэттов. А что поделать: законы мира одни на всех, и никто не сделает для тебя исключения потому, что ты хороший!
– Волчья стая! – объявил Сэбьёрн, при свете факела оглядев фьяллей.
– Подожди, эта стая еще тебе глотку перервет! – хрипло пригрозил кто-то из гущи сидевших на земле пленников.
Ормкель сын Арне, оборванный, с грязными повязками, исхудалый от злобной тоски и заросший клочковатой бородой, смотрел на Гельда и Сэбьёрна с такой неистребимой ненавистью, что Гельд отметил: тут никакой кнут не поможет, вырвать из Ормкеля его упрямство можно будет только вместе с жизнью. Правда, это уже забота покупателя. Он опасливо покосился на Сэбьёрна: не возьмет. Но Сэбьёрна злые взгляды и угрозы не смущали: он всю жизнь прожил среди них и отрастил на своей душе шкуру не хуже, чем у любого дракона.
Не вглядываясь в лица, он считал по головам: десять, одиннадцать, двенадцать…
– Надо их вывести наружу – тут темно, я не вижу. – Он обернулся к Гельду. – Пожалуй, я возьму… десяток-другой…
Гельд усмехнулся: Сэбьёрн говорил о людях, как о яйцах или треске.
Со своими помощниками, захваченными из Корабельных Сараев, Сэбьёрн выводил фьяллей на воздух, осматривал, торговался, но в конце концов согласился взять всех. Гельд уступил по эйриру с человека, как и собирался с самого начала, и к вечеру Сэбьёрн при свидетелях передал ему серебро.
Несколько следующих дней Гельд занимался своими торговыми делами, не забывая, однако, и о делах Бергвида. На Ветровом мысу царило оживление: начался йоль, пировали у всякого очага, от усадьбы конунга до каморки Сэбьёрновых рабынь, хотя веселье, конечно, было несколько разное. У конунга с Бергвидом сыном Стюрмира обходились как с почетным гостем: его сажали на хорошее место, Рамвальд конунг сделал ему несколько подарков и однажды провозгласил кубок в память его доблестно погибшего отца, но о деле с ним не заговаривал и прямо ничего не обещал. Гельд не сомневался, что разговоры об этом идут: не зря Рамвальд конунг на пирах собирал вокруг себя знатных кваргов, в изобилии гостивших на Ветровом мысу в праздники.
Дружина Рамвальда, с которой Гельд ненавязчиво беседовал время от времени, не слишком приветствовала мысль о помощи квиттам. Весело сходить на богатые земли, где есть что взять, а не на такие, где все давным-давно взято. Гельд не был мечтателем и не ждал, что люди захотят жертвовать жизнью ради бескорыстной помощи чужому племени. Так не бывает. Вот если бы пообещать им последующий поход на Фьялленланд, где можно будет отобрать все награбленное ранее… Но так много Гельд не мог на себя взять: он ведь не конунг и даже не его сын.
Пообещать что-то существенное мог бы сам Бергвид, но он не проявлял склонности к разговорам, а Гельд не лез с советами, помня, как холодно были встречены его предыдущие попытки. Надменное лицо Бергвида как бы говорило, что кварги должны считать за честь, раз уж им позволено помочь в его делах. Гельд вспоминал рассказы брата Дага: пятнадцать лет назад у него на глазах Стюрмир конунг в Эльвенэсе вел себя примерно так же. Что и привело к самым печальным последствиям. У говорлинов, которых здесь на Ветровом мысу множество, есть пословица: яблоко падает рядом с яблоней, то есть сын бывает похож на отца. А в Морском Пути говорят: из дурного зерна не вырастает ничего хорошего. Ах, Квиттинг! У тебя же есть в запасе так много добрых, здоровых зерен, почему же прорастают в первую очередь дурные? И живешь среди одного чертополоха, взывая к богам: за что вы так наказали мою родину!
Но Гельд старался гнать мрачные мысли. В конце концов, Бергвид еще толком не показал себя, и ничего нет удивительного, если в обществе таких знатных людей он теряется и молчит. Этот надменный вид есть первый признак неуверенности в себе: кто в себе не сомневается, тот не пытается всем что-то доказывать. Он повзрослеет, и все наладится… Если не будет поздно.
Зимние праздники понемногу проходили, миновал День Поминания, движение вдоль южных берегов снова оживилось. Кто-то из гостей Ветрового мыса трогался прочь, на смену им приплывали другие. Однажды в полдень к Сэбьёрну Говоруну явился знатный гость.
– Кто ко мне пришел! – Торговец ликовал и даже сдвинул немного повыше свою шапку, так что его серые глазки, немножко косящие наружу и радостно блестящие, стали хорошо видны. – Хрейдар Гордый! Да хранит Тор на море твой корабль,[2] да пошлет тебе Один победы во всяких битвах, куда поведет тебя твоя доблесть! Какое бы дело ни привело тебя ко мне, ты можешь рассчитывать на меня, как на собственную ногу!
Хрейдар Гордый, хёвдинг северной трети Фьялленланда, снисходительно принимал эти хвалы. За пятьдесят с лишним лет жизни он успел прославиться далеко за пределами подвластной ему области. Его вытянутое бесцветное лицо с длинным острым носом производило какое-то режущее впечатление, взгляд узких глаз непонятного серо-зеленоватого цвета был ехидным и неприятным, а при виде его густой темно-рыжей бороды возникало удивление, как он ухитряется донести ложку до рта, не запутавшись в этом дремучем лесу. Голову он держал высоко, что помогало его прозвищу, шагал широко и двигался размашисто, будто силы переполняли его и плескали через край.
– Ладно, я к тебе пришел не за льстивыми словами! – сказал Хрейдар, когда Сэбьёрн умолк. – Мне нужно другое. Говорят, у тебя есть молодые девчонки. Показывай.
– Всего одна! – Сэбьёрн с видом крайнего ужаса всплеснул руками. – Было пять или даже шесть, но на праздник каждому хочется сделать подарок себе или доброму другу… Осталась всего одна, и не скажу, честно говоря, что она по-настоящему достойна тебя. Так, для какого-нибудь мелкого хорька, у кого жена состарилась… Но зато, доблестный вождь… – Сэбьёрн подмигнул сам себе, – у меня есть для тебя еще кое-что занятное. Может быть, тебе понравится. Пойдем! Пойдем!
Было раннее утро, над западным побережьем Квиттинга висел зимний туман, и корабль, шедший вдоль обрывистого берега, пробирался через белесую стылую пелену медленно, ощупью. Сквозь слоистые облака неясно просвечивала то мокрая скала, то оголенный лес из березы и дуба, да изредка сосна, дымчатая и серая, качала лохматой макушкой на каменном выступе. Змеиная голова с оскаленными зубами, высоко поднятая на переднем штевне, казалось, щурилась, высматривая дорогу.
Хозяин корабля, стоявший на носу возле штевня, тоже щурился, вытягивал шею вперед, прислушивался к шуму волн, бьющих о камни.
– Теперь должно быть близко, – бормотал он. – Близко до вонючей норы, где сидит эта лиса с моим награбленным добром… Больше-то он не будет лазить в чужие дома, пока хозяев нет… Осторожнее, «Змеюга»! Не сядем же мы на камни за полперехода до места! После всего это будет совсем обидно!
– Ну, уж тут я тебе ничего не могу посоветовать! – Гельд вздохнул. – Дальше все зависит от Хагира.
– Если он вообще захочет на меня смотреть!
– Об этом не беспокойся! – Гельд тыльной стороной ладони стер слезы со щеки Хлейны и отвел намокшую прядь волос. – Если бы я узнал, что моя невеста – внучка оборотня, это ничуть не помешало бы мне любить ее. Конечно, не хотелось бы, чтобы оборотень-дедушка часто ходил в гости, но тебе этого можно не опасаться. Он из своей могилы больше не выйдет.
– А отец? Вебранд?
– Вот это… – Гельд опять вздохнул. – Вот это самое трудное. Понимаешь, как трудно приходилось твоей приемной матери все эти восемнадцать лет? Постоянно ждать и думать: а что он придумает? Он ведь такой человек… непредсказуемый. Но, раз уж мы ничего не можем сделать, нам остается надеяться на лучшее. Знаешь, если надеяться на лучшее, то удача придет. Только надо очень-очень верить. Чтобы это лучшее грело тебя изнутри каждый день.
Говоря все это, Гельд смотрел на Хлейну и одновременно видел перед собой Тюру дочь Сигмунда. Она была тем самым «лучшим», что поселилось в его сердце и грело, как будто этой снежной, ветреной зимой он носил на груди маленькое солнышко. При воспоминании о ее миловидном лице с мягкими ямочками на щеках на него веяло душистым и ласковым ветром раннего лета. Кажется, совсем обыкновенная женщина и в то же время замечательная: она знает, что жизнь трудна и неласкова, но и в трудностях сохраняет бодрость и надежду на лучшее. Гельд с удовольствием воображал, чем она сейчас может быть занята: утром хлопочет по хозяйству, присматривает, как кормят скотину, считает яйца, отмеривает муку и сама ставит хлебные квашни, днем прядет у очага с другими женщинами, посадив с двух сторон от себя Асту и Кайю. И вечером смотрит в огонь и думает… Гельду хотелось, чтобы она думала о нем, и в нем жила твердая и радостная уверенность, что так оно и есть. В его жизни появилась новая точка притяжения, новое сердце его мира – дом, где ждет его Тюра. И даже грядущие битвы Бергвида сына Стюрмира, которого он сейчас провожал к Рамвальду конунгу, волновали его не больше, чем будущее возвращение в этот дом.
Когда «Кабан» и «Златорогий» приплыли на Ветровой мыс, здесь уже было полным-полно кораблей. Вокруг гостиных дворов сновал народ, из-под крыш множества землянок, рассеянных по всему мысу, тянулся дым. Народ уже съехался к Середине Зимы, когда конунг кваргов Рамвальд устраивает богатые пиры, а вокруг его усадьбы собирается единственный во всем Морском Пути зимний торг.
Рамвальд конунг встретил их хорошо: даже спустился со своего места и пошел навстречу. Гельда Подкидыша он знал не только как давнего друга сестры Гейрхильды, но и как родича слэттенландского конунга Хеймира. Сам Гельд при взгляде на Рамвальда конунга сразу вспоминал Фримода ярла: дядя и племянник очень походили друг на друга и лицом, и нравом, только волосы у конунга были светлыми, а годы – ему уже исполнилось пятьдесят – остудили его горячий и увлекающийся нрав и сделали осторожнее.
– Я не ждал тебя здесь, Гельд сын Рама, но я всегда тебе рад! – говорил конунг, встретив Гельда в середине гридницы. – Я ждал, что увижу тебя в Роще Бальдра, у моей сестры Гейрхильды.
– Я надеюсь, что ты увидишь меня там: если ты не передумал навестить фру Гейрхильду после йоля, то мы поедем к ней вместе! – отвечал Гельд. – А я поторопил нашу с тобой встречу, потому что у меня появились тут кое-какие дела.
– Может быть, тебе нужна помощь? Ты можешь смело на меня рассчитывать в любом достойном деле, а недостойных за тобой не замечалось. Такому доброму и доблестному человеку я всегда буду рад помочь!
– Благодарю тебя, конунг, я счастлив найти в тебе такое дружелюбие, впрочем, я ничего другого не ждал. Однако мои дела не так трудны, чтобы я не справился с ними сам. Твоя дружба будет нужна другому человеку.
Гельд обернулся и показал на Бергвида, стоявшего позади. До того все взгляды были устремлены только на Хлейну: для встречи с конунгом она надела красивое зеленое платье с вышитым подолом, перевязала лоб лентой, усаженной мелким жемчугом, а на ее запястьях, видных из-под дорогой собольей накидки, блестели витые золотые обручья. Она с любопытством глядела по сторонам и приветливо улыбалась знакомым и незнакомым; рядом с этой красотой темноволосый, сдержанный и скромно одетый Бергвид поначалу ничьего внимания не привлек.
– Этот человек – Бергвид сын Стюрмира, единственный сын последнего конунга квиттов, – продолжал Гельд. – И рассказ о его судьбе стоит того, чтобы к нему подойти обстоятельно. Даже самому привередливому слушателю он не покажется скучным.
– Сын Стюрмира Метельного Великана! – воскликнул Рамвальд конунг.
До этого он радостно улыбался Хлейне, но сейчас застыл в изумлении. Все здесь, конечно, знали историю жизни и необыкновенной гибели Стюрмира конунга, но для всех ныне живущих события квиттинской войны семнадцатилетней давности стали не более чем красивым рассказом, чем-то вроде «Сигурд-саги». Увидеть живой остаток этой саги в своем собственном доме даже конунгу кваргов казалось столь же невероятным, как и квиттинскому рыбаку.
Но конунг с детства был приучен ничему не удивляться, быстро брать себя в руки и не забывать законов гостеприимства.
– Садитесь! – Рамвальд конунг указал гостям на скамью и сам повел Хлейну к женском столу. – Сейчас вы мне все расскажете, и я буду рад вас выслушать! Такие новости не каждый день услышишь!
Начало рассказа ему и в самом деле очень понравилось. Рамвальд конунг с жадностью расспрашивал Гельда обо всех мелочах – о том, как его ограбили Бьярта и Хагир, о том, как потом он встретил их в усадьбе Фримода ярла, как они втроем ездили к Вебранду и особенно обо всем, что с ними случилось там, у мыса Ревущей Сосны. Про курганы, оборотней, мертвецов и сокровища люди всегда любят послушать, а Гельд умел рассказывать. Рамвальд конунг ловил каждое слово, издавал восклицания, и на лице его было написано явное сожаление, что не ему, а другим достались эти увлекательные дела. Сейчас он походил на своего племянника Фримода, как никогда.
Продолжение ему понравилось меньше. По мере того как Гельд рассказывал о буре у мыса Ревущей Сосны и о тех решениях, которые после того были приняты в домике Ярны, Рамвальд конунг уже не смеялся и все пристальнее и серьезнее вглядывался в лицо Бергвида.
– Твой родич Фримод ярл надеется, что ты, конунг, не оставишь без помощи сына Стюрмира конунга, – продолжал Гельд. – За его происхождение я ручаюсь, да и боги его подтвердили. Конечно, это очень важное дело, его не решишь за один раз. Но я попросил бы тебя подумать об этом.
– А чего именно вы хотите? – спросил Рамвальд конунг, задумчиво пощипывая свою густую рыжевато-желтую бороду. Было видно, что в нем это предложение не вызвало той восторженной готовности, как в его племяннике.
– Люди рассудили так. Всю эту зиму дружины фьяллей будут ходить вдоль о квиттингских побережий на западе и юге и собирать дань со всех, до кого смогут дотянуться. Было бы хорошо, если бы ты, конунг, дал Бергвиду войско, с которым можно было бы преградить дорогу фьяллям. А за зиму, видя такую поддержку, сами квитты соберут свое войско на тот случай, если по весне или летом Торбранд конунг опять приведет людей отстаивать свое право грабежа.
– А кто мне поручится, что это квиттинское войско действительно будет собрано?
– Хагир сын Халькеля из рода Лейрингов дал мне право поручиться за него, если потребуется. Думаю, ты слышал о роде Лейрингов. Он в родстве и с родом Птичьих Носов, хёвдингов Квиттингского Востока.
– А… – Конунг хотел еще что-то спросить, но передумал. – Конечно, такого дела не решишь за один день. Но многие скажут, что ссориться с фьяллями не очень умно. Я и так опасаюсь, что подвиги моего родича Фримода навязали мне ссору с Торбрандом Троллем. Вмешиваться в дела фьяллей, когда они собирают дань… Если бы какой-нибудь морской конунг вздумал собирать дань с подвластных мне земель и бить моих ярлов, я бы не ел и не спал, пока не расквитался бы с ним. И я очень ошибаюсь, если Торбранд конунг оставит это без последствий.
– Торбранд конунг далеко! – заговорили хирдманы. Они внимательно слушали своего конунга, но не казались слишком встревоженными. – Он не посмеет явиться сюда. Не посмеет, конунг. Он ведь тоже не захочет ссориться с тобой. Ты всегда можешь сказать, что ничего не знал об этом. Ведь правда, Фримод ярл не делился с тобой своими замыслами.
– Не делился. И это плоховато. – Рамвальд конунг качал головой. – Конечно, мой родич Фримод ярл взрослый человек и вправе распоряжаться собой и своей дружиной, но если в отместку фьялли придут грабить Северный Квартинг, мне же придется вмешаться. Я не смогу так оставить это дело.
– Может быть, это не так уж и плохо! – заметил Гельд. – Фьялли уже пятнадцать лет живут грабежом Квиттинга. А это с каждым годом все труднее и труднее. Все доступные им области уже разграблены, а все, кто мог, ушли на восток и в Медный Лес. С пустырей и пожарищ много не возьмешь. Не удивлюсь, если однажды услышу, что какой-нибудь фьялльский ярл, не найдя ничего подходящего на пустых скалах у Острого мыса, «заблудился в тумане» и «собрал дань» с побережья Квартинга. Сам знаешь, через пролив Двух Огней неполный день пути.
– Не будет! Этого не будет!
– Они не посмеют!
– Не сумасшедшие же они!
– Мы не позволим!
– Этого не может быть!
Гридница возмущенно зашумела. Гельд спокойно переждал и продолжил с самым миролюбивым видом, как будто и не думал идти против общего мнения:
– Это все так, да вот беда: они-то не знают, что вы им не позволите! Уже пятнадцать лет им на Квиттинге почти все позволяется, так не мудрено им вообразить себя сильнее всех! Недолго подумать, что во всем Морском Пути нет силы, способной им противостоять. А раз это не так, им нужно показать это на деле. То, что вы говорите здесь, Торбранд конунг у себя в Ясеневом Дворе не слышит. А когда несколько квартингских усадеб сгорит, вразумлять его будет не совсем поздно, но поздновато. Лучше сделать это заранее. Силу можно остановить только силой, и лучше сделать это на чужой земле, чем на своей. А если ты, конунг, помог бы сыну Стюрмира конунга укрепиться на Квиттинге, ты мог бы быть уверен, что между тобой и неукротимой драчливостью фьяллей стоит надежная преграда. Ведь нет никаких оснований надеяться, что во Фьялленланде вдруг потеплеет и ячмень будет там хорошо родиться чаще чем раз в пять лет.
– А ты как будто очень хочешь, чтобы я ввязался в эту войну? – Рамвальд конунг пристально глянул на Гельда.
– Странно мне было бы этого не хотеть. Если ты помнишь, конунг, я и сам квитт.
– Ах, да! – спохватился Рамвальд конунг. – Да, конечно.
На самом деле он этого не помнил. Выговор Гельда указывал скорее на племя барландцев, среди которых он вырос, а держался он так, будто родиной его был весь Морской Путь целиком. Он казался настолько причастен к делам любого племени, что каждое, куда он попадал, считало его за своего. Но сам он тем сильнее чувствовал свою связь со своей настоящей родиной, чем больше приходилось ему наблюдать ее несчастья. И не зря, пожалуй, судьба свела его сначала с последним из Лейрингов, потом с сыном погибшего конунга квиттов… а потом и с женщиной из этого племени. И каждый раз, когда на ум ему приходила Тюра, Гельд облегченно вздыхал, словно после долгого путешествия увидел вдали свой берег.
На другое утро Гельд занялся делами. За время славных походов он изрядно подзапустил свои собственные занятия, и теперь ему много предстояло наверстать, но в первую очередь он хотел избавиться от пленных. После утренней еды он отправился к Корабельным Сараям. Так называлась местность, лежавшая над самым берегом, в некотором удалении от усадьбы конунга. Когда-то там и правда стояло лишь несколько корабельных сараев, но потом к ним постепенно прибавились два или три гостиных двора и множество землянок, больших и поменьше, где торговые гости останавливались и хранили товары.
Один из просторных бревенчатых домов, построенных по говорлинскому образцу – не на земле, а на высоком подклете, где хранились товары и жила челядь, – принадлежал Сэбьёрну Говоруну. Рода он был низкого, земельных владений не имел, но считался одним из самых богатых торговцев Морского Пути. В числе прочего Сэбьёрн торговал и рабами. Судя по хвостикам дыма, которые тянулись из маленьких окошек подклета, живой товар имелся там и сейчас.
Приближаясь, Гельд заметил и самого Сэбьёрна – невысокого, толстоватого, но проворного человечка в огромной меховой шапке. Шапка эта спускалась на самые брови, так что встречные удивлялись, как Сэбьёрн ухитряется что-то из-под нее видеть. «Я чую носом, хи-хи! – смеясь, отвечал Сэбьёрн. – Особенно если есть хорошая пожива, я учую через три перехода!» Завидев высокую фигуру Гельда, он на мгновение замер, подслеповато щурясь из-под меха своей шапки, потом подпрыгнул и радостно поспешил навстречу с таким видом, будто именно Гельда Подкидыша он и ждал тут последние три зимы и даже нарочно вышел навстречу.
– Приветствую тебя, Гельд сын Рама! – кричал Сэбьёрн на ходу.
Румяный и веселый после еды, он имел вид нагловатый, но дружелюбный, его щечки над жидкой светлой бородкой ярко розовели, зубы скалились в усмешке. Гельд его не любил, но вести с ним дела считал вполне возможным.
– Драгоценнейшее качество человека – постоянство! – приветливо ответил Гельд. – Как приятно знать, что, даже если Ворота Рассвета сдвинутся с места, Сэбьёрн Говорун останется возле своих владений у Корабельных Сараев!
– А куда я поеду, если меня и здесь находят такие замечательные люди! – отозвался тот, чуть ли не подпрыгивая, чтобы оказаться поближе к высокорослому собеседнику. Зная, что Гельд Подкидыш в родстве и с нынешним, и с будущим конунгом слэттов, он держался с ним не только дружелюбно, но почти подобострастно. – Пойдем, выпьем пива! – восклицал Сэбьёрн и осторожно, будто боялся порвать хорошую одежду, за рукав тянул Гельда к своему высокому крыльцу. – Или, может быть, тебе нужна молодая красивая девчонка? Тогда, конечно, пойдем, я покажу, что у меня есть! – Он хитро подмигнул и махнул рукой на подклет. – Товара не слишком много, но есть кое-что такое… Эльг Длинноногий привез с запада. Есть две хорошенькие говорлинки и две-три наших – все молоденькие, чистенькие…
– А Эльг Длинноногий здесь? – Гельд невольно огляделся. – Ты давно его видел?
Это имя, достаточно известное в Морском Пути, внезапно вызвало у него необычное любопытство. Именно Эльг Длинноногий, собственно говоря, сделал Тюру дочь Сигмунда вдовой. Нельзя сказать, чтобы Гельд сознательно испытывал к нему благодарность за это, но взглянуть на доблестного фьялля теперь было бы по-новому интересно.
– Нет, он отплыл как раз вчера. Собрался в Ясеневый фьорд. А зачем он тебе? – настырно спросил Сэбьёрн, будто боялся, что лишится выгоды, если эти двое столкуются напрямую.
– Да так… Ну, если ты не пошутил насчет пива, то пойдем, я расскажу тебе о моих подвигах.
Слушая о пленении Ормкеля сына Арне и его людей, Сэбьёрн даже не хихикал, а только кивал с самым серьезным видом. Поглядывая на его деловитое лицо, Гельд мысленно отмечал, как по-разному оценивают одни и те же вещи конунг и торговец: уж Сэбьёрн Говорун не побоится поссориться с фьяллями и охотно купит хоть самого Торбранда конунга, если отдадут по сходной цене. Но ведь и спрос с торговца и конунга совсем разный.
– Я отдам их тебе за марку серебра каждого, – окончил Гельд. – Все здоровы и вид имеют самый бодрый, какой только можно иметь в таком положении. Конечно, ты можешь сперва сам на них посмотреть. Они сидят в малом сарае у конунга.
– По марке – это много! – тут же отозвался Сэбьёрн. – Я сам продам их разве что по марке.
– Это здоровые молодые парни. От двадцати до сорока лет, старше ни одного не найдешь. Сильные, как лоси.
– Сильные-то сильные, но что они умеют делать? Ты сам умный человек и знаешь, что умеет делать хирдман благородного рода! Сражаться и пить пиво, да врать о своих подвигах! Сочинение стихов и игра в тавлеи среди рабов не очень ценится! А ходить за скотиной или вертеть жернова они не умеют и не хотят! Сколько кнутов надо будет истрепать об их спины, пока они научатся хотя бы кормить свиней!
– Зато когда научатся, им цены не будет. Я прошу марку, потому что мне пришлось хорошо их кормить в пути. Каждый из них проел чуть ли не целый эйрир!
– Зато теперь их придется кормить мне!
– Но не так уж долго! Здесь столько народу, ты еще до Дня Поминания[1] распродашь не меньше половины. Во фьорде Бальдра у меня купили шестерых, да по пути сюда я на стоянках продал пятерых, и везде мне без споров давали марку. Это же настоящий товар, не увечные какие-нибудь, не чахоточные! А потом… ведь могут найтись люди, которые заплатят и больше за удовольствие иметь среди рабов людей такого знатного рода!
Гельд помолчал. Судя по задумчивому лицу Сэбьёрна, стрела попала в цель. Опытный торговец знал, что пленников продают не обязательно в рабство, но и наоборот – на свободу. Родной отец охотно заплатит за сына не одну, а десять марок серебра.
– Знатный род ценится только для женщин, – протянул Сэбьёрн, отвечая Гельду, а думая о своем. – Кстати, у меня есть одна уладка… Не слишком молодая, хотя еще ко всему пригодная и очень красивая. Говорят, она дочь уладского конунга… по крайней мере, такая же рыжая, как он сам…
– Пойдем, я тебе их покажу! – Гельд поднялся. – И ты сам решишь, сколько они стоят.
Через некоторое время они уже входили в сарай, где сидела под замком «добыча» Гельда. Почти у всех руки были связаны, угрюмые и замкнутые лица почти не повернулись на шум и голоса. Вид сильных и мрачных пленников полностью подтверждал слова Сэбьёрна, что справиться с ними будет непросто.
На некоторых лицах мелькнул какой-то проблеск: кое-кто здесь его знал. Кому-то, возможно, в прошлом приходилось сбывать ему свою живую добычу, и вот теперь такой добычей стали они сами. А Гельду вдруг сделалось страшно: измени однажды удача ему самому, привези кто-нибудь его самого сюда со связанными руками, и разговорчивый Сэбьёрн, только что угощавший его пивом, точно так же купит и его. Будет отчаянно торговаться с продавцом, что, дескать, человек старше сорока лет должен стоить всего полмарки как старик, а сам высчитывать в уме, сколько даст за своего родича конунг слэттов. А что поделать: законы мира одни на всех, и никто не сделает для тебя исключения потому, что ты хороший!
– Волчья стая! – объявил Сэбьёрн, при свете факела оглядев фьяллей.
– Подожди, эта стая еще тебе глотку перервет! – хрипло пригрозил кто-то из гущи сидевших на земле пленников.
Ормкель сын Арне, оборванный, с грязными повязками, исхудалый от злобной тоски и заросший клочковатой бородой, смотрел на Гельда и Сэбьёрна с такой неистребимой ненавистью, что Гельд отметил: тут никакой кнут не поможет, вырвать из Ормкеля его упрямство можно будет только вместе с жизнью. Правда, это уже забота покупателя. Он опасливо покосился на Сэбьёрна: не возьмет. Но Сэбьёрна злые взгляды и угрозы не смущали: он всю жизнь прожил среди них и отрастил на своей душе шкуру не хуже, чем у любого дракона.
Не вглядываясь в лица, он считал по головам: десять, одиннадцать, двенадцать…
– Надо их вывести наружу – тут темно, я не вижу. – Он обернулся к Гельду. – Пожалуй, я возьму… десяток-другой…
Гельд усмехнулся: Сэбьёрн говорил о людях, как о яйцах или треске.
Со своими помощниками, захваченными из Корабельных Сараев, Сэбьёрн выводил фьяллей на воздух, осматривал, торговался, но в конце концов согласился взять всех. Гельд уступил по эйриру с человека, как и собирался с самого начала, и к вечеру Сэбьёрн при свидетелях передал ему серебро.
Несколько следующих дней Гельд занимался своими торговыми делами, не забывая, однако, и о делах Бергвида. На Ветровом мысу царило оживление: начался йоль, пировали у всякого очага, от усадьбы конунга до каморки Сэбьёрновых рабынь, хотя веселье, конечно, было несколько разное. У конунга с Бергвидом сыном Стюрмира обходились как с почетным гостем: его сажали на хорошее место, Рамвальд конунг сделал ему несколько подарков и однажды провозгласил кубок в память его доблестно погибшего отца, но о деле с ним не заговаривал и прямо ничего не обещал. Гельд не сомневался, что разговоры об этом идут: не зря Рамвальд конунг на пирах собирал вокруг себя знатных кваргов, в изобилии гостивших на Ветровом мысу в праздники.
Дружина Рамвальда, с которой Гельд ненавязчиво беседовал время от времени, не слишком приветствовала мысль о помощи квиттам. Весело сходить на богатые земли, где есть что взять, а не на такие, где все давным-давно взято. Гельд не был мечтателем и не ждал, что люди захотят жертвовать жизнью ради бескорыстной помощи чужому племени. Так не бывает. Вот если бы пообещать им последующий поход на Фьялленланд, где можно будет отобрать все награбленное ранее… Но так много Гельд не мог на себя взять: он ведь не конунг и даже не его сын.
Пообещать что-то существенное мог бы сам Бергвид, но он не проявлял склонности к разговорам, а Гельд не лез с советами, помня, как холодно были встречены его предыдущие попытки. Надменное лицо Бергвида как бы говорило, что кварги должны считать за честь, раз уж им позволено помочь в его делах. Гельд вспоминал рассказы брата Дага: пятнадцать лет назад у него на глазах Стюрмир конунг в Эльвенэсе вел себя примерно так же. Что и привело к самым печальным последствиям. У говорлинов, которых здесь на Ветровом мысу множество, есть пословица: яблоко падает рядом с яблоней, то есть сын бывает похож на отца. А в Морском Пути говорят: из дурного зерна не вырастает ничего хорошего. Ах, Квиттинг! У тебя же есть в запасе так много добрых, здоровых зерен, почему же прорастают в первую очередь дурные? И живешь среди одного чертополоха, взывая к богам: за что вы так наказали мою родину!
Но Гельд старался гнать мрачные мысли. В конце концов, Бергвид еще толком не показал себя, и ничего нет удивительного, если в обществе таких знатных людей он теряется и молчит. Этот надменный вид есть первый признак неуверенности в себе: кто в себе не сомневается, тот не пытается всем что-то доказывать. Он повзрослеет, и все наладится… Если не будет поздно.
Зимние праздники понемногу проходили, миновал День Поминания, движение вдоль южных берегов снова оживилось. Кто-то из гостей Ветрового мыса трогался прочь, на смену им приплывали другие. Однажды в полдень к Сэбьёрну Говоруну явился знатный гость.
– Кто ко мне пришел! – Торговец ликовал и даже сдвинул немного повыше свою шапку, так что его серые глазки, немножко косящие наружу и радостно блестящие, стали хорошо видны. – Хрейдар Гордый! Да хранит Тор на море твой корабль,[2] да пошлет тебе Один победы во всяких битвах, куда поведет тебя твоя доблесть! Какое бы дело ни привело тебя ко мне, ты можешь рассчитывать на меня, как на собственную ногу!
Хрейдар Гордый, хёвдинг северной трети Фьялленланда, снисходительно принимал эти хвалы. За пятьдесят с лишним лет жизни он успел прославиться далеко за пределами подвластной ему области. Его вытянутое бесцветное лицо с длинным острым носом производило какое-то режущее впечатление, взгляд узких глаз непонятного серо-зеленоватого цвета был ехидным и неприятным, а при виде его густой темно-рыжей бороды возникало удивление, как он ухитряется донести ложку до рта, не запутавшись в этом дремучем лесу. Голову он держал высоко, что помогало его прозвищу, шагал широко и двигался размашисто, будто силы переполняли его и плескали через край.
– Ладно, я к тебе пришел не за льстивыми словами! – сказал Хрейдар, когда Сэбьёрн умолк. – Мне нужно другое. Говорят, у тебя есть молодые девчонки. Показывай.
– Всего одна! – Сэбьёрн с видом крайнего ужаса всплеснул руками. – Было пять или даже шесть, но на праздник каждому хочется сделать подарок себе или доброму другу… Осталась всего одна, и не скажу, честно говоря, что она по-настоящему достойна тебя. Так, для какого-нибудь мелкого хорька, у кого жена состарилась… Но зато, доблестный вождь… – Сэбьёрн подмигнул сам себе, – у меня есть для тебя еще кое-что занятное. Может быть, тебе понравится. Пойдем! Пойдем!
Было раннее утро, над западным побережьем Квиттинга висел зимний туман, и корабль, шедший вдоль обрывистого берега, пробирался через белесую стылую пелену медленно, ощупью. Сквозь слоистые облака неясно просвечивала то мокрая скала, то оголенный лес из березы и дуба, да изредка сосна, дымчатая и серая, качала лохматой макушкой на каменном выступе. Змеиная голова с оскаленными зубами, высоко поднятая на переднем штевне, казалось, щурилась, высматривая дорогу.
Хозяин корабля, стоявший на носу возле штевня, тоже щурился, вытягивал шею вперед, прислушивался к шуму волн, бьющих о камни.
– Теперь должно быть близко, – бормотал он. – Близко до вонючей норы, где сидит эта лиса с моим награбленным добром… Больше-то он не будет лазить в чужие дома, пока хозяев нет… Осторожнее, «Змеюга»! Не сядем же мы на камни за полперехода до места! После всего это будет совсем обидно!