Страница:
– Не отдавай меня! – крикнула Алена.
– Или? – с интересом спросил незнакомец.
– Или просто уходите, – тихо закончил Аспирин.
Раздумывая, гость дотянулся ступней до пустой бутылки. Потрогал пальцами крышку; в один сумасшедший миг Аспирину показалось, что сейчас он легко и непринужденно свернет колпачок – ногой. Вместо этого незнакомец толкнул бутылку, и она упала на ковер, как кегля.
– Дело затягивается, – сказал пришелец. – Хорошо, я скажу вам: я директор детдома, из которого эта мерзавка сбежала, никого не предупредив. И теперь я водворю ее на место… Вопросы будут?
– Вы врете, – сказал Аспирин. – Вы не директор детдома.
– А кто я?
Хотел бы я знать, подумал Аспирин.
– Гримальский, вам нет до нее дела, – сказал незнакомец. – Куда я ее уведу, будет ей хорошо или плохо… Она не будет больше отягощать вас и втягивать в авантюры. Да?
Аспирин молчал.
– Перед моим приходом вы собирались ее выкинуть? Да?
– Я сам с ней разбирусь, – сказал Аспирин тихо, – и сам за нее отвечу. Куда я ее отдам, будет ей там хорошо или плохо…
– Он сказал! – девчонка подпрыгнула. – Слышишь?
Еще раз бабахнуло за окном.
– Гримальский, вы попали, – печально заметил сидящий на диване незнакомец. – Я честно хотел вам помочь, но в вашем исполнении даже потуга на доброе дело оканчивается, гм… Возьмите, – он сунул руку за пазуху, вытащил сумку-«ксивник», висящую на одном шнурке с длинным кожаным футляром. Извлек из сумки ламинированную гербовую бумагу. Уронил рядом с собой на диван.
– Свидетельство о рождении Гримальской Алены Алексеевны, тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения, мать – Кальченко Любовь Витальевна, отец – Гримальский Алексей Игоревич. Денег не предлагаю – вы человек обеспеченный, а Алена скромный, неприхотливый ребенок.
– Как… – выдохнул Аспирин.
Пришелец поднялся, убирая «ксивник» за пазуху – вместе с футляром.
– А вот так, Алексей Игоревич. Были пути к отступлению, но вы отказались. Теперь прощайте, надеюсь, надолго.
– Это фальшивка! – Аспирин кинулся к дивану и схватил бумажку. Имена и даты были не вписаны чернилами, как когда-то в метрике самого Аспирина, а впечатаны на скверной печатной машинке, и только подпись начальника ЗАГСа – от руки.
– Это фальшивка. Это просто смешно.
– Не смешно, – пришелец остановился перед раскрытым пианино, где на клавиатуре все еще покоилась голова фарфоровой куклы. – Потому что это подлинный документ – во всяком случае, в книге гражданского состояния города Первомайска сделана соответствующая запись.
– Не было… – Аспирин от возмущения захлебнулся. – Я никогда не был в Первомайске…
– Были в Крыму. Вместе с Любой.
– Ложь! Подстава! Я эту, – Аспирин завертел головой в поисках девчонки, но ее уже не было в комнате, – я ее… перестаньте! Забирайте! Убирайтесь оба!
Гость положил руки на клавиши. Возник аккорд. Аспирин вздрогнул. Пальцы гостя, длинные и загорелые, с белыми шишками суставов, метнулись по клавиатуре, и Аспирин замолчал, потому что от этих разрозненных звуков у него мороз продрал по коже.
– Я ведь предупреждал, – тихо сказал пришелец. – Она, конечно, не подарок. Но теперь, если вы каким-то образом обидите новоявленную Алену Алексеевну… Слышали у Земфиры – «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем»? Слышали, вы ведь ди-ждей…
Он снова коснулся клавиатуры. Аккорд; антикварные часы конвульсивно дернули маятником и пошли быстрее обычного – будто демонстрируя усердие.
– Вы ее тут не пропишете! – выкрикнул Аспирин. – Ясно? Я квартиру специально завещаю… детскому фонду! Вы ее не получите!
– Заткнитесь, – устало бросил босоногий, выходя в прихожую.
Девчонка стояла спиной к зеркалу, по-прежнему бледная как смерть, в залитой кровью футболке. Губы ее шевельнулись. Слов Аспирин не понял.
– Да, – сказал босоногий. – Держи.
Снова сунул руку за пазуху и вытащил маленький прозрачный пакет. Протянул девчонке. Зависла длинная пауза; Аспирин видел, что в протянутой руке пришельца – запаянные в полиэтилен струны. И что девчонка хочет взять их, но почему-то боится подойти к человеку в свитере и принять пакет из его рук.
Босоногий разжал пальцы. Пакет медленно – или так показалось Аспирину – упал на облицованный плиткой пол.
– Прощай, мелкая, – сказал босоногий. – Счастливого краха иллюзий.
Он вышел, прикрыв за собой дверь, и в квартире сразу же потеплело.
Она стояла перед Аспирином, завернувшись в белое полотенце, и казалась младше своих лет.
– Ничего, – сказал Аспирин отстраненно. Он сидел на полу и бездумно перебирал диски. Музыкальный центр ждал, терпеливо выдвинув пустой язык.
– Я могу в кресле спать. Как вчера, – пробормотала Алена.
– Зачем же в кресле, – все так же отстраненно отозвался Аспирин. – Выбирай лучшую кровать… Все твое, чего стесняться, – он обвел рукой комнату. – Твоя квартира… вернее, не твоя, а твоих хозяев. Тебя-то, наверное, дальше служить пошлют…
– Ты ничего не понял, – шепотом сказала Алена.
Он посмотрел на нее. Девочка плотнее запахнула полотенце.
– Я немножко есть хочу, – сказала еще тише. – Можно, возьму себе хлеб с маслом? Там на кухне есть, я купила…
– Алена, – Аспирин оставил диски, потянулся к девчонке, почти коснулся ее плеча, но в последний момент задержал руку. – Давай по-хорошему.
– Давай, – она улыбнулась с готовностью, как будто этих слов и ждала.
– Прости, что я тебя ударил, – сказал Аспирин через силу.
– Ничего, – девчонка покладисто кивнула. – Я понимаю. Ты испугался…
– Испугался?!
– Ты все время боишься. И не мудрено. Здесь плохо у вас. Даже Мишутка чувствует, он такой грустный… Можно, я и для него возьму меда?
– Можно, – меланхолично отозвался Аспирин. – Вот скажи мне, Алена… Тебя, наверное, запугали? Не зря ты так трясешься при виде этого…
– Не надо о нем, – тихо попросила Алена. – Не сейчас.
– Значит, ты тоже боишься…
– Боюсь, – грустно призналась девочка.
– Что там у них, банда? Секта? – осторожно предположил Аспирин. – Гипноз? Демонов вызывают, нет?
Алена взобралась на кресло и села, укрыв полотенцем колени, похожая на маленький махровый сугроб.
– А ты демонов боишься? – спросила, глядя Аспирину в глаза.
– Да чего их бояться, – Аспирин хихикнул. – Людей бояться надо. Таких, как этот твой…
– А он не человек.
– Демон? – Аспирин хихикнул снова. – И ты с ним говорила на языке демонов?
Девочка помолчала, разглядывая свою левую руку с заусеницей на указательном пальце.
– У тебя маленькие ножницы есть?
– В ванной, – механически ответил Аспирин. – Признайся, вы с ним все разыграли? Он бы тебя все равно не забрал, ведь так?
Девочка боком слезла с кресла и направилась в ванную. Край полотенца волочился по полу.
– Забрал бы, – сказала, не оборачиваясь. – Ты, конечно, трус и предатель, но ты мне еще раз помог.
И дверь ванной закрылась на защелку.
Такую пургу он гнал на автомате, не задумываясь. Он мог бы болтать то же самое во сне или под наркозом. Кто-то из его прияталей-завистников однажды заметил, что словоиспускание Аспирина не имеет отношения к высшей нервной деятельности – это акт физиологический, как чихание или дефекация, и приносит поэтому чисто плотское наслаждение.
В чем-то приятель-завистник был прав.
– Во-от, у нас есть первый звоночек… Так… Кто у нас на линии? Инночка у нас на линии, здравствуйте, Инна. Вы сейчас дома или на работе? Дома? Видите как, вся страна вам завидует, потому что страна как раз на работе… Правила игры вам известны. Я напомню для наших слушателей: Инна должна отгадать слово, которое я задумал. Инночка, у вас есть минута, вы задаете мне вопросы, я отвечаю… Итак, время пошло!
Сегодня был вторник, с восьми вечера предполагался «Куклабак». Накануне Аспирин думал, что не уснет, тем не менее отключился уже в полпервого – и в шесть утра вскочил, как ошпаренный.
Алена спала в кресле, завернувшись в полотенце, прижав к груди светло-коричнего медведя с пластмассовыми глазами. В ванной сушились на батарее футболка, джинсы, полосатые носочки и белые трусики. Аспирин долго стоял, глядя на все эти тряпки, пытаясь понять, что теперь делать, куда бежать и к кому обращаться…
В восемь утра у него был эфир. В полвосьмого удалось переговорить по телефону с Вискасом.
– Правду надо было выкладывать с самого начала, – Вискас был раздражен и не скрывал этого. – А то придумал какую-то вроде чужую девчонку, которую ты вроде как из жалости подобрал…
– Она мне не дочка! Говорю тебе – подстава… Ксива поддельная… Говорят по-тарабарски… Албанцы какие-то… Они меня прикончат, а квартиру унаследуют – через нее…
– Параноик, – Вискас угрюмо сопел в трубку. – Ты ж не забытый пенсионер, ты на виду, какого черта им так рисковать?
– А вот когда ты в морге увидишь мой труп…
– Съешь тазепама и дай мне поспать. Я ночью работал, блин.
И Витя Сомов бросил трубку.
Аспирин чувствовал себя ужасно и потому не стал садиться за руль – вызвал такси. До эфира оставалось двадцать минут; девочка, завернутая в полотенце, проснулась и подняла голову.
– Я ухожу, – сказал ей Аспирин. – Одевайся и марш на улицу. Одну в квартире я тебя не оставлю.
– А куда мне? – спросила она сонно.
– Куда хочешь. Гуляй на детской площадке. Детям полезен свежий воздух… Быстрее, у меня машина под домом!
– Можно мне с тобой? – спросила девочка из ванной.
– Нет. Я иду на работу.
– Ой, у меня брюки не высохли…
– Надевай как есть. Или иди без штанов.
– Можно, я останусь…
– Нет.
– А можно, я посижу у тебя на работе? Тихо-тихо…
– Я сказал, где ты будешь сидеть! – рявкнул Аспирин, нащупывая в кармане куртки ключи. – Во дворе на лавочке!
Девочка вышла из ванной. Темные пятна на футболке отстирались не совсем – если присмотреться, было видно, куда капала кровь из разбитого носа. Аспирин поморщился.
– Что стоишь?
Он вытолкал ее из квартиры и мысленно вздохнул с облегчением: какая-никакая, а подвижка. Девчонка за дверью, ее сомнительное свидетельство о рождении у Аспирина в сумке. Какие есть рычаги давления на него? Да никаких… Почти.
– Погоди! Я Мишутку забыла…
– Перетопчешься! – Аспирин уже вызывал лифт.
До эфира оставалось двенадцать минут. Машина ждала у подъезда.
– Сиди здесь, – он подтолкнул девчонку к лавочке.
– Можно мне все-таки с тобой?
– Нельзя!
Он захлопнул дверцу машины. Водитель ехал лихо, где надо, выезжал на встречную, где надо, разворачивался через двойную осевую – сам Аспирин никогда бы так не решился. На студии его встретили упреками; он захлопнул за собой звуконепроницаемую дверь, упал в кресло перед микрофоном, натянул наушники и с ходу забарабанил:
– Ну, с добрым утречком, мои любимые! С вами ди-джей Аспирин, а это значит, что скучные часы в офисе, за монитором, за рулем, за рабочим столом, на трудовом, короче, посту станут чуть менее серыми, чуть более цветными, потому что с вами «Лапа-Радио»! Лапа-Радио протягивает мягкую лапу, касается ваших ушей, и вот первая ласточка нового часа… глоток энергии в начале дня: Верка Сердючка уверяет вас: все будет хорошо…
Он отключил микрофон и выслушал поток брани от режиссерши. Велел принести себе кофе. Сказал, не удержавшись:
– Если бы ты знала, Юлька, что со мной было, ты бы не матюкалась…
На закономерный Юлькин вопрос, что было, Аспирин только вздохнул и покачал головой.
Шло время. Крутилась попса. Звонили ПТУшники и требовали еще попсы. Аспирин жевал бутерброды, пил кофе и думал, что попса накрыла всех, даже молодежь, и что вечером к «Куклабаке» будет прикольная команда, поймавшая модную хип-хоповую волну. Ребята сняли два клипа, но на телевидение им не пробиться никогда, потому что попса накрыла всех… И мысль его пошла по кругу, как трамвай.
К концу четвертого часа он забыл о девчонке и о своих проблемах. Он вообще ни о чем не думал. Слова лились из него, как подслащенная вода.
– Ваш первый вопрос, Инночка?
– Это мужского рода или женского?
– Браво! Вы настоящий филолог! Это среднего рода, это «оно».
– Это на улице или дома?
– И там и там, бывает, попадается, случается и там, и там… Дальше?
– Это твердое или мягкое?
– Хм… Смотря как. Бывает твердое. Но не очень. Ножом его можно резать, поддается.
– Это одушевленное или нет?
– Ого, Инночка… Как же вы одушевленное будете резать ножом? Скажем так: это было когда-то одушевленным, а теперь нет… Дальше?
– Это стоит или лежит?
– Обычно лежит…
Пауза. Сопение.
– Инночка, время истекает, мы все ждем вашего ответа – или новых вопросов… Если вы угадаете – сегодня сможете пойти в кино, вас уже ждут два билета… Осталось немного… О, я слышу сигнал! Время истекло! Что я задумал? Что это?
– Может, скамейка? – предположила невидимая Инночка.
Даже режиссерша, ко всему привычная, закатила глаза.
– Гм, – сказал Аспирин. – Инна, я все-таки думаю, что вы заслужили эти билеты. Дорог не результат, дорого старание. Кроме того, вы знаете слово «одушевленное»… Я задумал сало, сало я задумал, вот так просто, так просто… Оставайтесь на линии, сейчас вам объяснят, где вы сможете забрать ваш выигрыш!
Включился прогноз погоды. Опять грозы и ливни. После прогноза пойдет блок рекламы на пять минут, и Аспирин сможет выкурить сигаретку под кофе…
Телефон в кармане рубашки задергался и заиграл тему из «Звездных войн».
– Аспирин, мать твою! Ты что, не выключил мобилу?
– Не ори, Юлька, мы не в эфире, – пробормотал он, выуживая трубку из кармана. Номер на табло был незнакомый. – Алло!
– Леша, – Аспирин не сразу узнал голос консьержа Васи. – Тут у вас… короче, такое у вас в квартире, надо, чтобы вы приехали…
– Что? – прошептал Аспирин, обмирая.
– Вроде воры…
Аспирин вспомнил, что опять забыл включить сигнализацию.
– Вызывайте ментов, если воры…
– Они так кричат…
– Воры?!
– Да… Я думал… вы там никого в квартире не оставляли?
Перед глазами у Аспирина мелькнуло жалобное лицо Алены – как она смотрит вслед отъезжающей машине…
– Девочка… – пробормотал он.
– Девочка ваша здесь, я ее к себе забрал… в будку… А там… так вызывать милицию?
– Вызывай! – рявкнул Аспирин. – Сразу надо было!
«Конец разговора», высветила трубка.
– Алеша, это у вас?
– Что случилось?
Из дверей парадного как раз выносили носилки, накрытые простыней. В первую секунду Аспирину показалось – все, труп. Потом он разглядел желтоватое, залитое кровью лицо. «Труп» вполголоса ругался и стонал.
– Это ваша пятьдесят четвертая?
Дверь в квартиру оказалась приоткрытой, на пороге стояла Алена, и она вовсе не казалась испуганной. Наоборот, заулыбалась, увидев Аспирина:
– А тут такое было!
Коврик перед дверью был усыпан не то стружками, не то опилками. Высверлили замок?
Дверь приоткрылась. Выглянул круглощекий милиционер:
– Вы хозяин?
– Я хозяин, что случилось?
– Войдите…
Аспирин вошел – и чуть не грохнулся в обморок. Прихожая была заляпана кровью. Кровь на зеркале, на полу, на стенах, на мебели… Алена стояла тут же, ничуть не смущаясь.
– Убрали бы ребенка, – буркнул мент. – Все-таки…
– Иди на улицу, – сказал Аспирин резиновыми губами.
– Я там весь день проторчала, – огрызнулась Алена. – И чего я тут не видела? Ну, кровища…
Аспирин поймал взгляд мента.
– Современные дети, – пробормотал сипло. – Фильмы, игры… кровища…
– Документы, – потребовал мент нелюбезно.
Аспирин отыскал в куртке водительские права. Мент изучал их долго и подробно, скептически хмурился, будто не желая верить подлинности документа.
– Документы на ребенка есть?
Аспирин едва не взвыл. Переглянулся с Аленой (та улыбалась). Нашел в сумке свидетельство о рождении, запаянное в ламинат. Мент и его внимательно изучил.
– Документы на квартиру?
– Что здесь произошло? – сказал Аспирин чуть громче и чуть тоньше, чем хотел бы. – Что здесь, у меня в квартире… что случилось?
Из гостиной показался человек в светло-синем халате – он тащил еще одни носилки, на которых тоже кто-то лежал. Носилки с трудом развернулись, оттеснив Аспирина к заляпанной кровью стенке. Аспирин разглядел молодое, с признаками вырождения лицо лежащего – парень был без сознания, поперек щеки его тянулись три глубокие борозды, ухо болталось на лоскутке кожи.
– Мы поехали? – спросил второй человек в халате, ногой придерживая входную дверь.
– Давайте, – сказал мент.
Дверь закрылась.
Старший опер брезгливо поморщился. Младший спросил:
– А орудие?
Аспирин в который раз оглядел комнату. Стеллаж с дисками опрокинут, как если бы за него цеплялись, пытаясь подняться. Диван в крови, ковер в бурых пятнах. Все остальное как прежде – книги, картины на стенах, сувенирный подсвечник из Венеции. Ничего не тронуто, не разбито, не сдвинуто с места.
– Вы тут не трогайте до экспертизы, – в который раз сказал младший мент.
– Что же мне, так и ночевать?
– А вы в спальне ночуйте. Там чисто.
– Спасибо, – вздохнул Аспирин.
«Куклабак» на сегодня накрылся. Аспирин перезвонил Фоме, коллеге-сопернику, слезно просил подменить, как-то выкрутиться и что-то придумать. Расписал события сегодняшнего дня в таких красках, что даже Фома, кажется, поверил. Во всяком случае, подменить обещал.
– Подумайте сами, – опер вздохнул. – Мы приезжаем, квартира взломана, крови по колено и два истошных голоса орут из комнаты, что, мол, спасите… У вас дверь в комнату дубовая, хорошая, на двери защелка… Ну, открыли. Шок. Множественные раны, нанесенные острыми предметами – такое впечатление, что их шинковкой полосовали…
– Кто?
– Вот именно, кто?
– Я был в эфире, – быстро сказал Аспирин.
Опер удивленно на него покосился.
– А они что говорят? – спросил Аспирин, желая загладить неловкость.
Опер пожал плечами:
– Один никак в сознание не приходит… А другой говорит, что да, решили взять квартиру, открыли дверь, вошли, и тут на них напало чудовище. Так и говорит – чудовище. С клыками, с когтями. Мохнатое. На задних лапах – ростом с человека.
– Это же белая горячка.
– А орудие? – снова спросил молодой мент.
– Не волнуйся, – звонко сказала Алена, стоящая, по своему обыкновению, в дверях. – Я все вымою, уберу, будет как новенькое.
И крепче прижала к себе любимого медвежонка.
– Боевая девочка, – пробормотал старший опер. – Хорошо, что она была во дворе…
– У вас квартира на сигнализации? – спросил младший.
– Да. Только я забыл включить.
– А зря, – осуждающе заметил старший. – Из-за таких вот забывчивых… А где ваша собака?
– У меня никогда не было ни собак, ни кошек, ни хомячков, – отчеканил Аспирин.
– Не любите животных?
– Я занятой человек. Я чувствую ответственность за живое существо, не хочу запирать в пустой квартире, – Аспирин потер ладони. – Консьержу платим каждый месяц… И куда смотрел?
– Один мужик себе охрану поставил на машину, – пробормотал младший, будто вспоминая. – При несанкционированном запуске мотора из водительского сиденья выскакивал шип сантиметров десять… Ну и угораздило одного пацана, сломал замок, залез в тачку, заводит мотор…
– А вы поищите чудовище, – резко сказал Аспирин. – Клочья шерсти. Отпечатки лап. Может, соседи видели или консьерж, как оно тут бегало… У меня несчастье, мне взломали квартиру, нагадили… И я еще и виноват?!
– Никто вас не обвиняет, – пробормотал старший опер.
А младший отвел глаза.
– Почему?
– Потому что если допустить хоть на минутку, что игрушечный медвежонок убивает собаку в подворотне и потом кромсает грабителей… Тогда надо верить во все, что угодно. В ведьм, экстрасенсов, Гарри Поттера, Деда Мороза…
– Никто тебя не заставляет верить в Деда Мороза, – сказала Алена. – Можно… я на кухне съем чего-нибудь? А то я с утра – только две конфеты «Тузик»… Меня дядя Вася угостил.
Аспирин отыскал в морозилке пакет пельменей, поставил на огонь кастрюлю с водой. Уселся за чисто вытертый стол – слишком чисто. Сам он такого блеска никогда не устраивал.
– Можно еще меда? – тихо попросила Алена.
– Для Мишутки? – ухмыльнулся Аспирин. – Чтобы ему сподручнее было людей потрошить?
– Не надо, – Алена отвела глаза. – Если бы они не закрылись в комнате, он бы точно распотрошил. У него инстинкт.
– Странно, что он на ментов не напал, – Аспирин забросил пельмени в кипящую воду. – Он у тебя сотрудникам милиции сопротивление не оказывает?
– Я рядом была, когда они вошли в квартиру, – сказала Алена. – И кричала – Мишутка, не бойся… Я понимаю, тебе смешно…
– Мне смешно?!
– Ты не веришь в обыкновенную вещь. А настоящее чудо, которое случилось на твоих глазах… не заметил. И не удивился. А… онне увел меня за собой. Он меня отпустил. Позволил остаться здесь. И он дал мне струны! Это чудо. Еще и потому чудо, что доброе.
На кухне сделалось тихо.
Был поздний вечер. Час назад закрылась дверь за ментами, проводившими следственные действия долго и дотошно. В конце концов Аспирин подписал протокол и получил разрешение затереть наконец кровь на полу собственной квартиры. Убирать вызвалась Алена; она работала тряпкой молча и умело. Прихожая и гостиная понемногу теряли сходство с мясницкой. Ковер Аспирин скатал и вынес в коридор. Не знал, что делать с диваном, но Алена ухитрилась снять чехлы с диванных подушек и затолкать их в стиральную машину. Машина, получив задание на долгую стирку, катала и пережевывала красные тряпки, выполаскивала и снова принималась жевать. Все равно придется выбросить, думал Аспирин, слушая приглушенное хлюпанье пены.
– А я так устала, что даже радоваться как следует не могу, – пробормотала Алена.
Аспирин выудил пельмени из кипящего бульона. Нашел в холодильнике масло, уронил желтый ломтик поверх исходящих паром пельменных тушек:
– Ешь.
– Спасибо, – у нее дрожали ноздри, она в самом деле была очень голодна. – А ты?
– А меня тошнит, – сообщил он.
Алена не стала задавать вопросов. Склонилась над тарелкой, принялась сперва дуть изо всех сил, а потом есть. Полтора десятка пельменей исчезли, не успев как следует остынуть.
– Ты крови совсем не боишься? – вполголоса спросил Аспирин.
Девчонка помотала головой.
– Почему? – Аспирин уперся в стол локтями.
– Потому что я совсем не боюсь смерти, – спокойно отозвалась Алена. – А ты что подумал?
Аспирин молчал минуты три. Алена успела отрезать себе ломоть хлеба и начисто вылизать тарелку.
– А я что, боюсь? – спросил он наконец совсем тихо.
– Конечно, – Алена откинулась на спинку стула, блаженно перевела дыхание. – Ты боишься. Здесь все боятся. Почти все. Все знают, что умрут.
– А ты?
– А я не умру, – Алена улыбнулась. – Я знаю, что все живые. Все живое. И смерти нет. Нигде.
– Кто тебе такое сказал? Расскажи мне подробнее… Почему ты говоришь – «здесь»? Может, вы… там, со своими… товарищами… ждете конца света? И перехода в иной мир?
Алена больше не улыбалась. Взяла тарелку, отнесла к раковине, потом вернулась и смахнула со стола крошки.
– Там у тебя диски, – сказала, откручивая горячий кран. – Я, когда убирала, видела… Ты много слушаешь музыку?
– На вопросы старших надо отвечать, – сообщил Аспирин. – Не увиливай. Кто этот твой… «не человек»? Сэнсей? Учитель? Наставник? И что у него за право – отпускать тебя или не отпускать? И на каком, черт возьми, языке вы говорили?
Алена вымыла тарелку. Сняла с полки баночку меда, поставила на стол:
– Я сейчас Мишутку принесу…
– Не смей! – рявкнул Аспирин.
Алена остановилась в дверях:
– Что?
– Он весь в кровище, – тоном ниже сказал Аспирин.
– Он чистый. На нем ни пятнышка. Ты же видел.
– Я не хочу его больше видеть, – сказал Аспирин. – Сделай так, чтобы он не попадался мне на глаза. Иначе я его выкину в мусоропровод.
Алена помолчала. Ни слова ни говоря, взяла мед со стола, ложку из посудного ящика, бросила укоризненный взгляд на Аспирина и удалилась из кухни.
Аспирин включил телевизор. Ведущий программы новостей молол какую-то чушь; Аспирин переключился на музыкальный канал, сделал звук погромче и почти сразу ощутил облегчение.
Он хорошо знал этих ребят. Команда была настолько непопсовая, что никак не могла нормально раскрутиться. Лидер их, Костя, брал вдохновение всюду, где плохо лежало: этнические напевы, сыгранные на глиняной свистульке в сопровождении жесткого металлического бэк-граунда, обретали в Костином исполнении почти симфоническую глубину. Энергия, изливавшаяся со сцены в зал, топила публику в волнах экстаза. В «Куклабаке» команду приняли хорошо, но только один раз. Говорят, хозяин, сам поколбасившись от души, наутро обронил что-то вроде: «Это для маргиналов»…
– Или? – с интересом спросил незнакомец.
– Или просто уходите, – тихо закончил Аспирин.
Раздумывая, гость дотянулся ступней до пустой бутылки. Потрогал пальцами крышку; в один сумасшедший миг Аспирину показалось, что сейчас он легко и непринужденно свернет колпачок – ногой. Вместо этого незнакомец толкнул бутылку, и она упала на ковер, как кегля.
– Дело затягивается, – сказал пришелец. – Хорошо, я скажу вам: я директор детдома, из которого эта мерзавка сбежала, никого не предупредив. И теперь я водворю ее на место… Вопросы будут?
– Вы врете, – сказал Аспирин. – Вы не директор детдома.
– А кто я?
Хотел бы я знать, подумал Аспирин.
– Гримальский, вам нет до нее дела, – сказал незнакомец. – Куда я ее уведу, будет ей хорошо или плохо… Она не будет больше отягощать вас и втягивать в авантюры. Да?
Аспирин молчал.
– Перед моим приходом вы собирались ее выкинуть? Да?
– Я сам с ней разбирусь, – сказал Аспирин тихо, – и сам за нее отвечу. Куда я ее отдам, будет ей там хорошо или плохо…
– Он сказал! – девчонка подпрыгнула. – Слышишь?
Еще раз бабахнуло за окном.
– Гримальский, вы попали, – печально заметил сидящий на диване незнакомец. – Я честно хотел вам помочь, но в вашем исполнении даже потуга на доброе дело оканчивается, гм… Возьмите, – он сунул руку за пазуху, вытащил сумку-«ксивник», висящую на одном шнурке с длинным кожаным футляром. Извлек из сумки ламинированную гербовую бумагу. Уронил рядом с собой на диван.
– Свидетельство о рождении Гримальской Алены Алексеевны, тысяча девятьсот девяносто пятого года рождения, мать – Кальченко Любовь Витальевна, отец – Гримальский Алексей Игоревич. Денег не предлагаю – вы человек обеспеченный, а Алена скромный, неприхотливый ребенок.
– Как… – выдохнул Аспирин.
Пришелец поднялся, убирая «ксивник» за пазуху – вместе с футляром.
– А вот так, Алексей Игоревич. Были пути к отступлению, но вы отказались. Теперь прощайте, надеюсь, надолго.
– Это фальшивка! – Аспирин кинулся к дивану и схватил бумажку. Имена и даты были не вписаны чернилами, как когда-то в метрике самого Аспирина, а впечатаны на скверной печатной машинке, и только подпись начальника ЗАГСа – от руки.
– Это фальшивка. Это просто смешно.
– Не смешно, – пришелец остановился перед раскрытым пианино, где на клавиатуре все еще покоилась голова фарфоровой куклы. – Потому что это подлинный документ – во всяком случае, в книге гражданского состояния города Первомайска сделана соответствующая запись.
– Не было… – Аспирин от возмущения захлебнулся. – Я никогда не был в Первомайске…
– Были в Крыму. Вместе с Любой.
– Ложь! Подстава! Я эту, – Аспирин завертел головой в поисках девчонки, но ее уже не было в комнате, – я ее… перестаньте! Забирайте! Убирайтесь оба!
Гость положил руки на клавиши. Возник аккорд. Аспирин вздрогнул. Пальцы гостя, длинные и загорелые, с белыми шишками суставов, метнулись по клавиатуре, и Аспирин замолчал, потому что от этих разрозненных звуков у него мороз продрал по коже.
– Я ведь предупреждал, – тихо сказал пришелец. – Она, конечно, не подарок. Но теперь, если вы каким-то образом обидите новоявленную Алену Алексеевну… Слышали у Земфиры – «Но у тебя СПИД, а значит, мы умрем»? Слышали, вы ведь ди-ждей…
Он снова коснулся клавиатуры. Аккорд; антикварные часы конвульсивно дернули маятником и пошли быстрее обычного – будто демонстрируя усердие.
– Вы ее тут не пропишете! – выкрикнул Аспирин. – Ясно? Я квартиру специально завещаю… детскому фонду! Вы ее не получите!
– Заткнитесь, – устало бросил босоногий, выходя в прихожую.
Девчонка стояла спиной к зеркалу, по-прежнему бледная как смерть, в залитой кровью футболке. Губы ее шевельнулись. Слов Аспирин не понял.
– Да, – сказал босоногий. – Держи.
Снова сунул руку за пазуху и вытащил маленький прозрачный пакет. Протянул девчонке. Зависла длинная пауза; Аспирин видел, что в протянутой руке пришельца – запаянные в полиэтилен струны. И что девчонка хочет взять их, но почему-то боится подойти к человеку в свитере и принять пакет из его рук.
Босоногий разжал пальцы. Пакет медленно – или так показалось Аспирину – упал на облицованный плиткой пол.
– Прощай, мелкая, – сказал босоногий. – Счастливого краха иллюзий.
Он вышел, прикрыв за собой дверь, и в квартире сразу же потеплело.
* * *
– Мне там все пришлось постирать, – сказала Алена. – Футболку… и штаны тоже. Я там на батарее повесила… Ничего?Она стояла перед Аспирином, завернувшись в белое полотенце, и казалась младше своих лет.
– Ничего, – сказал Аспирин отстраненно. Он сидел на полу и бездумно перебирал диски. Музыкальный центр ждал, терпеливо выдвинув пустой язык.
– Я могу в кресле спать. Как вчера, – пробормотала Алена.
– Зачем же в кресле, – все так же отстраненно отозвался Аспирин. – Выбирай лучшую кровать… Все твое, чего стесняться, – он обвел рукой комнату. – Твоя квартира… вернее, не твоя, а твоих хозяев. Тебя-то, наверное, дальше служить пошлют…
– Ты ничего не понял, – шепотом сказала Алена.
Он посмотрел на нее. Девочка плотнее запахнула полотенце.
– Я немножко есть хочу, – сказала еще тише. – Можно, возьму себе хлеб с маслом? Там на кухне есть, я купила…
– Алена, – Аспирин оставил диски, потянулся к девчонке, почти коснулся ее плеча, но в последний момент задержал руку. – Давай по-хорошему.
– Давай, – она улыбнулась с готовностью, как будто этих слов и ждала.
– Прости, что я тебя ударил, – сказал Аспирин через силу.
– Ничего, – девчонка покладисто кивнула. – Я понимаю. Ты испугался…
– Испугался?!
– Ты все время боишься. И не мудрено. Здесь плохо у вас. Даже Мишутка чувствует, он такой грустный… Можно, я и для него возьму меда?
– Можно, – меланхолично отозвался Аспирин. – Вот скажи мне, Алена… Тебя, наверное, запугали? Не зря ты так трясешься при виде этого…
– Не надо о нем, – тихо попросила Алена. – Не сейчас.
– Значит, ты тоже боишься…
– Боюсь, – грустно призналась девочка.
– Что там у них, банда? Секта? – осторожно предположил Аспирин. – Гипноз? Демонов вызывают, нет?
Алена взобралась на кресло и села, укрыв полотенцем колени, похожая на маленький махровый сугроб.
– А ты демонов боишься? – спросила, глядя Аспирину в глаза.
– Да чего их бояться, – Аспирин хихикнул. – Людей бояться надо. Таких, как этот твой…
– А он не человек.
– Демон? – Аспирин хихикнул снова. – И ты с ним говорила на языке демонов?
Девочка помолчала, разглядывая свою левую руку с заусеницей на указательном пальце.
– У тебя маленькие ножницы есть?
– В ванной, – механически ответил Аспирин. – Признайся, вы с ним все разыграли? Он бы тебя все равно не забрал, ведь так?
Девочка боком слезла с кресла и направилась в ванную. Край полотенца волочился по полу.
– Забрал бы, – сказала, не оборачиваясь. – Ты, конечно, трус и предатель, но ты мне еще раз помог.
И дверь ванной закрылась на защелку.
Вторник
– Итак, дорогие мои, утро вторника – это утро вторника, это всегда печально, потому что начинается рабочий день, но есть одно маленькое обстоятельство, которое должно вас и меня утешить – утро вторника это все-таки не утро понедельника, а значит, на один маленький шаг – на один день – мы стали ближе к нашей заветной цели, то есть к субботе…Такую пургу он гнал на автомате, не задумываясь. Он мог бы болтать то же самое во сне или под наркозом. Кто-то из его прияталей-завистников однажды заметил, что словоиспускание Аспирина не имеет отношения к высшей нервной деятельности – это акт физиологический, как чихание или дефекация, и приносит поэтому чисто плотское наслаждение.
В чем-то приятель-завистник был прав.
– Во-от, у нас есть первый звоночек… Так… Кто у нас на линии? Инночка у нас на линии, здравствуйте, Инна. Вы сейчас дома или на работе? Дома? Видите как, вся страна вам завидует, потому что страна как раз на работе… Правила игры вам известны. Я напомню для наших слушателей: Инна должна отгадать слово, которое я задумал. Инночка, у вас есть минута, вы задаете мне вопросы, я отвечаю… Итак, время пошло!
Сегодня был вторник, с восьми вечера предполагался «Куклабак». Накануне Аспирин думал, что не уснет, тем не менее отключился уже в полпервого – и в шесть утра вскочил, как ошпаренный.
Алена спала в кресле, завернувшись в полотенце, прижав к груди светло-коричнего медведя с пластмассовыми глазами. В ванной сушились на батарее футболка, джинсы, полосатые носочки и белые трусики. Аспирин долго стоял, глядя на все эти тряпки, пытаясь понять, что теперь делать, куда бежать и к кому обращаться…
В восемь утра у него был эфир. В полвосьмого удалось переговорить по телефону с Вискасом.
– Правду надо было выкладывать с самого начала, – Вискас был раздражен и не скрывал этого. – А то придумал какую-то вроде чужую девчонку, которую ты вроде как из жалости подобрал…
– Она мне не дочка! Говорю тебе – подстава… Ксива поддельная… Говорят по-тарабарски… Албанцы какие-то… Они меня прикончат, а квартиру унаследуют – через нее…
– Параноик, – Вискас угрюмо сопел в трубку. – Ты ж не забытый пенсионер, ты на виду, какого черта им так рисковать?
– А вот когда ты в морге увидишь мой труп…
– Съешь тазепама и дай мне поспать. Я ночью работал, блин.
И Витя Сомов бросил трубку.
Аспирин чувствовал себя ужасно и потому не стал садиться за руль – вызвал такси. До эфира оставалось двадцать минут; девочка, завернутая в полотенце, проснулась и подняла голову.
– Я ухожу, – сказал ей Аспирин. – Одевайся и марш на улицу. Одну в квартире я тебя не оставлю.
– А куда мне? – спросила она сонно.
– Куда хочешь. Гуляй на детской площадке. Детям полезен свежий воздух… Быстрее, у меня машина под домом!
– Можно мне с тобой? – спросила девочка из ванной.
– Нет. Я иду на работу.
– Ой, у меня брюки не высохли…
– Надевай как есть. Или иди без штанов.
– Можно, я останусь…
– Нет.
– А можно, я посижу у тебя на работе? Тихо-тихо…
– Я сказал, где ты будешь сидеть! – рявкнул Аспирин, нащупывая в кармане куртки ключи. – Во дворе на лавочке!
Девочка вышла из ванной. Темные пятна на футболке отстирались не совсем – если присмотреться, было видно, куда капала кровь из разбитого носа. Аспирин поморщился.
– Что стоишь?
Он вытолкал ее из квартиры и мысленно вздохнул с облегчением: какая-никакая, а подвижка. Девчонка за дверью, ее сомнительное свидетельство о рождении у Аспирина в сумке. Какие есть рычаги давления на него? Да никаких… Почти.
– Погоди! Я Мишутку забыла…
– Перетопчешься! – Аспирин уже вызывал лифт.
До эфира оставалось двенадцать минут. Машина ждала у подъезда.
– Сиди здесь, – он подтолкнул девчонку к лавочке.
– Можно мне все-таки с тобой?
– Нельзя!
Он захлопнул дверцу машины. Водитель ехал лихо, где надо, выезжал на встречную, где надо, разворачивался через двойную осевую – сам Аспирин никогда бы так не решился. На студии его встретили упреками; он захлопнул за собой звуконепроницаемую дверь, упал в кресло перед микрофоном, натянул наушники и с ходу забарабанил:
– Ну, с добрым утречком, мои любимые! С вами ди-джей Аспирин, а это значит, что скучные часы в офисе, за монитором, за рулем, за рабочим столом, на трудовом, короче, посту станут чуть менее серыми, чуть более цветными, потому что с вами «Лапа-Радио»! Лапа-Радио протягивает мягкую лапу, касается ваших ушей, и вот первая ласточка нового часа… глоток энергии в начале дня: Верка Сердючка уверяет вас: все будет хорошо…
Он отключил микрофон и выслушал поток брани от режиссерши. Велел принести себе кофе. Сказал, не удержавшись:
– Если бы ты знала, Юлька, что со мной было, ты бы не матюкалась…
На закономерный Юлькин вопрос, что было, Аспирин только вздохнул и покачал головой.
Шло время. Крутилась попса. Звонили ПТУшники и требовали еще попсы. Аспирин жевал бутерброды, пил кофе и думал, что попса накрыла всех, даже молодежь, и что вечером к «Куклабаке» будет прикольная команда, поймавшая модную хип-хоповую волну. Ребята сняли два клипа, но на телевидение им не пробиться никогда, потому что попса накрыла всех… И мысль его пошла по кругу, как трамвай.
К концу четвертого часа он забыл о девчонке и о своих проблемах. Он вообще ни о чем не думал. Слова лились из него, как подслащенная вода.
– Ваш первый вопрос, Инночка?
– Это мужского рода или женского?
– Браво! Вы настоящий филолог! Это среднего рода, это «оно».
– Это на улице или дома?
– И там и там, бывает, попадается, случается и там, и там… Дальше?
– Это твердое или мягкое?
– Хм… Смотря как. Бывает твердое. Но не очень. Ножом его можно резать, поддается.
– Это одушевленное или нет?
– Ого, Инночка… Как же вы одушевленное будете резать ножом? Скажем так: это было когда-то одушевленным, а теперь нет… Дальше?
– Это стоит или лежит?
– Обычно лежит…
Пауза. Сопение.
– Инночка, время истекает, мы все ждем вашего ответа – или новых вопросов… Если вы угадаете – сегодня сможете пойти в кино, вас уже ждут два билета… Осталось немного… О, я слышу сигнал! Время истекло! Что я задумал? Что это?
– Может, скамейка? – предположила невидимая Инночка.
Даже режиссерша, ко всему привычная, закатила глаза.
– Гм, – сказал Аспирин. – Инна, я все-таки думаю, что вы заслужили эти билеты. Дорог не результат, дорого старание. Кроме того, вы знаете слово «одушевленное»… Я задумал сало, сало я задумал, вот так просто, так просто… Оставайтесь на линии, сейчас вам объяснят, где вы сможете забрать ваш выигрыш!
Включился прогноз погоды. Опять грозы и ливни. После прогноза пойдет блок рекламы на пять минут, и Аспирин сможет выкурить сигаретку под кофе…
Телефон в кармане рубашки задергался и заиграл тему из «Звездных войн».
– Аспирин, мать твою! Ты что, не выключил мобилу?
– Не ори, Юлька, мы не в эфире, – пробормотал он, выуживая трубку из кармана. Номер на табло был незнакомый. – Алло!
– Леша, – Аспирин не сразу узнал голос консьержа Васи. – Тут у вас… короче, такое у вас в квартире, надо, чтобы вы приехали…
– Что? – прошептал Аспирин, обмирая.
– Вроде воры…
Аспирин вспомнил, что опять забыл включить сигнализацию.
– Вызывайте ментов, если воры…
– Они так кричат…
– Воры?!
– Да… Я думал… вы там никого в квартире не оставляли?
Перед глазами у Аспирина мелькнуло жалобное лицо Алены – как она смотрит вслед отъезжающей машине…
– Девочка… – пробормотал он.
– Девочка ваша здесь, я ее к себе забрал… в будку… А там… так вызывать милицию?
– Вызывай! – рявкнул Аспирин. – Сразу надо было!
«Конец разговора», высветила трубка.
* * *
У подъезда стояла милицейская машина и «Скорая помощь». И толпа любопытных – как же без них.– Алеша, это у вас?
– Что случилось?
Из дверей парадного как раз выносили носилки, накрытые простыней. В первую секунду Аспирину показалось – все, труп. Потом он разглядел желтоватое, залитое кровью лицо. «Труп» вполголоса ругался и стонал.
– Это ваша пятьдесят четвертая?
Дверь в квартиру оказалась приоткрытой, на пороге стояла Алена, и она вовсе не казалась испуганной. Наоборот, заулыбалась, увидев Аспирина:
– А тут такое было!
Коврик перед дверью был усыпан не то стружками, не то опилками. Высверлили замок?
Дверь приоткрылась. Выглянул круглощекий милиционер:
– Вы хозяин?
– Я хозяин, что случилось?
– Войдите…
Аспирин вошел – и чуть не грохнулся в обморок. Прихожая была заляпана кровью. Кровь на зеркале, на полу, на стенах, на мебели… Алена стояла тут же, ничуть не смущаясь.
– Убрали бы ребенка, – буркнул мент. – Все-таки…
– Иди на улицу, – сказал Аспирин резиновыми губами.
– Я там весь день проторчала, – огрызнулась Алена. – И чего я тут не видела? Ну, кровища…
Аспирин поймал взгляд мента.
– Современные дети, – пробормотал сипло. – Фильмы, игры… кровища…
– Документы, – потребовал мент нелюбезно.
Аспирин отыскал в куртке водительские права. Мент изучал их долго и подробно, скептически хмурился, будто не желая верить подлинности документа.
– Документы на ребенка есть?
Аспирин едва не взвыл. Переглянулся с Аленой (та улыбалась). Нашел в сумке свидетельство о рождении, запаянное в ламинат. Мент и его внимательно изучил.
– Документы на квартиру?
– Что здесь произошло? – сказал Аспирин чуть громче и чуть тоньше, чем хотел бы. – Что здесь, у меня в квартире… что случилось?
Из гостиной показался человек в светло-синем халате – он тащил еще одни носилки, на которых тоже кто-то лежал. Носилки с трудом развернулись, оттеснив Аспирина к заляпанной кровью стенке. Аспирин разглядел молодое, с признаками вырождения лицо лежащего – парень был без сознания, поперек щеки его тянулись три глубокие борозды, ухо болталось на лоскутке кожи.
– Мы поехали? – спросил второй человек в халате, ногой придерживая входную дверь.
– Давайте, – сказал мент.
Дверь закрылась.
* * *
– А может, они психически ненормальные? – с надеждой спросил Аспирин.Старший опер брезгливо поморщился. Младший спросил:
– А орудие?
Аспирин в который раз оглядел комнату. Стеллаж с дисками опрокинут, как если бы за него цеплялись, пытаясь подняться. Диван в крови, ковер в бурых пятнах. Все остальное как прежде – книги, картины на стенах, сувенирный подсвечник из Венеции. Ничего не тронуто, не разбито, не сдвинуто с места.
– Вы тут не трогайте до экспертизы, – в который раз сказал младший мент.
– Что же мне, так и ночевать?
– А вы в спальне ночуйте. Там чисто.
– Спасибо, – вздохнул Аспирин.
«Куклабак» на сегодня накрылся. Аспирин перезвонил Фоме, коллеге-сопернику, слезно просил подменить, как-то выкрутиться и что-то придумать. Расписал события сегодняшнего дня в таких красках, что даже Фома, кажется, поверил. Во всяком случае, подменить обещал.
– Подумайте сами, – опер вздохнул. – Мы приезжаем, квартира взломана, крови по колено и два истошных голоса орут из комнаты, что, мол, спасите… У вас дверь в комнату дубовая, хорошая, на двери защелка… Ну, открыли. Шок. Множественные раны, нанесенные острыми предметами – такое впечатление, что их шинковкой полосовали…
– Кто?
– Вот именно, кто?
– Я был в эфире, – быстро сказал Аспирин.
Опер удивленно на него покосился.
– А они что говорят? – спросил Аспирин, желая загладить неловкость.
Опер пожал плечами:
– Один никак в сознание не приходит… А другой говорит, что да, решили взять квартиру, открыли дверь, вошли, и тут на них напало чудовище. Так и говорит – чудовище. С клыками, с когтями. Мохнатое. На задних лапах – ростом с человека.
– Это же белая горячка.
– А орудие? – снова спросил молодой мент.
– Не волнуйся, – звонко сказала Алена, стоящая, по своему обыкновению, в дверях. – Я все вымою, уберу, будет как новенькое.
И крепче прижала к себе любимого медвежонка.
– Боевая девочка, – пробормотал старший опер. – Хорошо, что она была во дворе…
– У вас квартира на сигнализации? – спросил младший.
– Да. Только я забыл включить.
– А зря, – осуждающе заметил старший. – Из-за таких вот забывчивых… А где ваша собака?
– У меня никогда не было ни собак, ни кошек, ни хомячков, – отчеканил Аспирин.
– Не любите животных?
– Я занятой человек. Я чувствую ответственность за живое существо, не хочу запирать в пустой квартире, – Аспирин потер ладони. – Консьержу платим каждый месяц… И куда смотрел?
– Один мужик себе охрану поставил на машину, – пробормотал младший, будто вспоминая. – При несанкционированном запуске мотора из водительского сиденья выскакивал шип сантиметров десять… Ну и угораздило одного пацана, сломал замок, залез в тачку, заводит мотор…
– А вы поищите чудовище, – резко сказал Аспирин. – Клочья шерсти. Отпечатки лап. Может, соседи видели или консьерж, как оно тут бегало… У меня несчастье, мне взломали квартиру, нагадили… И я еще и виноват?!
– Никто вас не обвиняет, – пробормотал старший опер.
А младший отвел глаза.
* * *
– Я отказываюсь в это верить.– Почему?
– Потому что если допустить хоть на минутку, что игрушечный медвежонок убивает собаку в подворотне и потом кромсает грабителей… Тогда надо верить во все, что угодно. В ведьм, экстрасенсов, Гарри Поттера, Деда Мороза…
– Никто тебя не заставляет верить в Деда Мороза, – сказала Алена. – Можно… я на кухне съем чего-нибудь? А то я с утра – только две конфеты «Тузик»… Меня дядя Вася угостил.
Аспирин отыскал в морозилке пакет пельменей, поставил на огонь кастрюлю с водой. Уселся за чисто вытертый стол – слишком чисто. Сам он такого блеска никогда не устраивал.
– Можно еще меда? – тихо попросила Алена.
– Для Мишутки? – ухмыльнулся Аспирин. – Чтобы ему сподручнее было людей потрошить?
– Не надо, – Алена отвела глаза. – Если бы они не закрылись в комнате, он бы точно распотрошил. У него инстинкт.
– Странно, что он на ментов не напал, – Аспирин забросил пельмени в кипящую воду. – Он у тебя сотрудникам милиции сопротивление не оказывает?
– Я рядом была, когда они вошли в квартиру, – сказала Алена. – И кричала – Мишутка, не бойся… Я понимаю, тебе смешно…
– Мне смешно?!
– Ты не веришь в обыкновенную вещь. А настоящее чудо, которое случилось на твоих глазах… не заметил. И не удивился. А… онне увел меня за собой. Он меня отпустил. Позволил остаться здесь. И он дал мне струны! Это чудо. Еще и потому чудо, что доброе.
На кухне сделалось тихо.
Был поздний вечер. Час назад закрылась дверь за ментами, проводившими следственные действия долго и дотошно. В конце концов Аспирин подписал протокол и получил разрешение затереть наконец кровь на полу собственной квартиры. Убирать вызвалась Алена; она работала тряпкой молча и умело. Прихожая и гостиная понемногу теряли сходство с мясницкой. Ковер Аспирин скатал и вынес в коридор. Не знал, что делать с диваном, но Алена ухитрилась снять чехлы с диванных подушек и затолкать их в стиральную машину. Машина, получив задание на долгую стирку, катала и пережевывала красные тряпки, выполаскивала и снова принималась жевать. Все равно придется выбросить, думал Аспирин, слушая приглушенное хлюпанье пены.
– А я так устала, что даже радоваться как следует не могу, – пробормотала Алена.
Аспирин выудил пельмени из кипящего бульона. Нашел в холодильнике масло, уронил желтый ломтик поверх исходящих паром пельменных тушек:
– Ешь.
– Спасибо, – у нее дрожали ноздри, она в самом деле была очень голодна. – А ты?
– А меня тошнит, – сообщил он.
Алена не стала задавать вопросов. Склонилась над тарелкой, принялась сперва дуть изо всех сил, а потом есть. Полтора десятка пельменей исчезли, не успев как следует остынуть.
– Ты крови совсем не боишься? – вполголоса спросил Аспирин.
Девчонка помотала головой.
– Почему? – Аспирин уперся в стол локтями.
– Потому что я совсем не боюсь смерти, – спокойно отозвалась Алена. – А ты что подумал?
Аспирин молчал минуты три. Алена успела отрезать себе ломоть хлеба и начисто вылизать тарелку.
– А я что, боюсь? – спросил он наконец совсем тихо.
– Конечно, – Алена откинулась на спинку стула, блаженно перевела дыхание. – Ты боишься. Здесь все боятся. Почти все. Все знают, что умрут.
– А ты?
– А я не умру, – Алена улыбнулась. – Я знаю, что все живые. Все живое. И смерти нет. Нигде.
– Кто тебе такое сказал? Расскажи мне подробнее… Почему ты говоришь – «здесь»? Может, вы… там, со своими… товарищами… ждете конца света? И перехода в иной мир?
Алена больше не улыбалась. Взяла тарелку, отнесла к раковине, потом вернулась и смахнула со стола крошки.
– Там у тебя диски, – сказала, откручивая горячий кран. – Я, когда убирала, видела… Ты много слушаешь музыку?
– На вопросы старших надо отвечать, – сообщил Аспирин. – Не увиливай. Кто этот твой… «не человек»? Сэнсей? Учитель? Наставник? И что у него за право – отпускать тебя или не отпускать? И на каком, черт возьми, языке вы говорили?
Алена вымыла тарелку. Сняла с полки баночку меда, поставила на стол:
– Я сейчас Мишутку принесу…
– Не смей! – рявкнул Аспирин.
Алена остановилась в дверях:
– Что?
– Он весь в кровище, – тоном ниже сказал Аспирин.
– Он чистый. На нем ни пятнышка. Ты же видел.
– Я не хочу его больше видеть, – сказал Аспирин. – Сделай так, чтобы он не попадался мне на глаза. Иначе я его выкину в мусоропровод.
Алена помолчала. Ни слова ни говоря, взяла мед со стола, ложку из посудного ящика, бросила укоризненный взгляд на Аспирина и удалилась из кухни.
Аспирин включил телевизор. Ведущий программы новостей молол какую-то чушь; Аспирин переключился на музыкальный канал, сделал звук погромче и почти сразу ощутил облегчение.
Он хорошо знал этих ребят. Команда была настолько непопсовая, что никак не могла нормально раскрутиться. Лидер их, Костя, брал вдохновение всюду, где плохо лежало: этнические напевы, сыгранные на глиняной свистульке в сопровождении жесткого металлического бэк-граунда, обретали в Костином исполнении почти симфоническую глубину. Энергия, изливавшаяся со сцены в зал, топила публику в волнах экстаза. В «Куклабаке» команду приняли хорошо, но только один раз. Говорят, хозяин, сам поколбасившись от души, наутро обронил что-то вроде: «Это для маргиналов»…