Дяченко Марина и Сергей. Корни камня

   Барракуда хмыкнул:
   - Заметили... И поверь, мы этим тяготимся. И существуем, честно говоря, потому только, что твой папа до сих пор ничего о нас не зна- ет...
   Пауза повторилась - еще более тягостная; Барракуда требовательно глядел на Ивара выпуклыми, как линзы, глазами.
   - Я не понимаю, - сказал Ивар просто потому, чтобы не молчать.
   - Тогда запомни. Не можешь понять - запомни, приучи себя к мысли, что кроме Города, существует еще и Поселок...
   - Ерунда, - сообщил Ивар с отвращением.
   Выпуклые глаза Барракуды вдруг вспыхнули лихорадочно и зло; охва- ченный внезапным раздражением, он с перекошенным лицом подался вперед:
   - Ерунда... Кто тебя звал сюда, щенок? Кто тебя звал, на катере с паролем, мимо орбитального сторожа, мимо вообще всяческих приличий?! Стоило днями и ночами растить свой росток, чтобы пришел случайный соп- ляк и въехал сапожонком!.. Шпионов, таких как ты с братиком, по военным законам сперва кидают в жидкое топливо...
   - Барракуда, - тихо сказал большеротый.
   - ...А потом очень долго отмывают, - закончил тот неожиданно спо- койно, даже мягко, с безмятежной улыбкой.
   Ивар всхлипнул. Все его внутренности тугим болезненным комом про- валились в самый низ живота.
   Барракуда щелкнул языком и поинтересовался с отеческой заботой:
   - Тебе, может быть, захотелось справить естественную надобность? - и приглашающе кивнул на узкую дверь уборной.
   Ивар рассвирепел - и это помогло ему перебороть приступ страха. Стиснул зубы, заставляя себя расслабиться. Гордо вскинул голову. Вспом- нил лицо отца. Процедил сквозь зубы:
   - Дальше?
   Барракуда и большеротый переглянулись.
   - Дальше - просто, - сказал Барракуда со вздохом. - Ты нам не ну- жен, но если мы тебя отпустим, ты сразу же выдашь папе нашу маленькую тайну... Или нет?
   Он прищурился, и усы его встали дыбом.
   - Да, - заявил Ивар с отвращением. Барракуда радостно закивал:
   - Конечно. Хотя брат твой в этом случае обещал хранить молчание. Возможно, он не прав?
   Ивара бил озноб; прерывисто вздохнув, он обхватил руками плечи. От него хотели чего-то - и не объясняли, чего; вился длинный, бессмыслен- ный, тошнотворно противный разговор.
   - Что вам надо? - спросил он устало. - Если вы решили нас убить - давайте, не тяните... Только, - он снова выпрямил спину, - только мне жаль вас. То, что сделает с вами отец...
   Ивар замолчал. Его сочувственная усмешка лучше любых слов поясня- ла, как плох будет конец этого самого Барракуды.
   И снова воспоминание об отце прогнало страх. Мир стоит по-прежне- му, и над Городом, наверное, уже взвился разлетающийся на поиски флот... Ивар будто воочию увидел, как отец его, Командор, прямой и не- подвижный, сидит перед Центральным Пультом в Ратуше, как огоньки прибо- ров освещают снизу его жесткое, будто железное лицо, как безжалостные губы, почти не разжимаясь, выдают приказ: "Окружить... Взять всех живы- ми... Главаря - ко мне..."
   Тонкие пальцы бегают по клавиатуре - и вот уже тысячи и тысячи за- кованных в броню крейсеров нависают над объектом "Пустыня"... Страх, замешательство Барракуды, его униженные мольбы, он сам на коленях умо- ляет отца не карать его слишком строго... Возможно, Ивар за него заступится.
   От этой мысли, такой неожиданной и такой сладкой, он вдруг улыб- нулся. Не испуганно, не жалко, не просительно - спокойно, с долей снисхождения:
   - Мне действительно жаль вас всех. Искренне жаль. Ведь нас уже ищут.
   - Да, - согласился Барракуда, которого, по-видимому, здорово уди- вила перемена Иварова настроения. - Вас ищут... А найдут нас. Все полу- чается очень плохо... Для нас, конечно. Если не учесть одну деталь, - он довольно улыбнулся. - Ваш отец, возможно, захочет видеть вас снова. И щедро заплатит за такую возможность.
   Ивар встал. С хрустом потянулся. Медленно заложил руки за спину; сверху вниз глянул на сидящего Барракуду:
   - Вы просто бандиты. Сумасшедшие бандиты. Вы...
   - Фанатики, сектанты и сепаратисты, - добавил Барракуда скорого- воркой.
   - Да, - кивнул Ивар. - Но прежде всего вы - дураки. Потому что как только отец узнает, где мы... И как вы с нами обращаетесь... Так вот, когда он узнает...
   Горячая волна крови залила ему лицо и уши. Мурашки по спине, счастливые мурашки: вот отец у пульта, вот он поворачивает лицо... Он уже все знает, и глаза у него зловеще сужаются, и взгляда его не выдер- жать никому... Достаточно отдать приказ, только один приказ...
   - Он сотрет вас в пыль, - сказал Ивар буднично и сел. - Больше у меня нет охоты с вами разговаривать. Убирайтесь.
   Большеротый как-то странно, ненатурально хохотнул:
   - Барракуда... Этот мальчик очень-очень...
   Тот повернул в его сторону тяжелую голову:
   - Что?
   - ...Далеко пойдет, - усмехнулся Генерал.
   - Я слышал, - Барракуда поднялся, - что именно таких мальчиков больше всего любят отцы... Да?
   Последний вопрос был обращен к Ивару; тот демонстративно отвер- нулся.
   - Хорошо, - кивнул Барракуда, - мы уходим... Предстоит связаться с твоим папой. Вас с братом позовут на связь, как живое доказательство.
   У Ивара бешено заколотилось сердце. Большеротый открыл дверь; в проеме Барракуда обернулся:
   - Сейчас к тебе явится врач... Это ненадолго.
   И уже из коридора:
   - Думаю, все будет хорошо, твой отец поведет себя, как надо, и ты скоро вернешься домой... Не бойся.
   Дверь захлопнулась.
   Гордо вскинув подбородок, он какое-то время смотрел им вслед, и губы его кривились в презрительной усмешке: надо же, "Не бойся!"
   Потом он раз или два прошелся по комнате, то и дело утыкаясь носом в бежевые стены; невероятное дело, он почти развеселился!
   Теперь отец уж точно не спросит, зачем в нарушение всех запретов непутевые сыновья его отправились на этот грязно-желтый шарик. Теперь они пострадавшие, заложники; теперь, освободив их - измученных, но не уронивших чести - из рук бандитов, отец положит руку на затылок Сани, а Ивара прижмет к плечу, так, что царапнет щеку золотой эполет...
   Ивар улыбнулся и потрогал щеку в том месте, где уже приятно садни- ла воображаемая царапина. Потянулся и сел, снова подобрав под себя но- ги. Оставалось только ждать.
   Зачем они все-таки разлучили их с братом? Решили запугать, запу- тать по одному? Просчитались... Где все-таки Саня, о чем он сейчас ду- мает?
   Кто-то прошел по коридору. Мягкие, приглушенные шаги. Вслушиваясь, Ивар невольно напрягся; подошел к двери, машинально, сам того не желая, дернул ручку.
   Никто не имеет права запирать человека, лишая его свободы. Так поступают только с преступниками... И скоро взаперти окажется Барракуда вместе с прихвостнями...
   А-а, так вот где он видел его лицо! На экране в новостях, "опасный преступник"... Только на телепортрете он был моложе. Вот оно как, про- павшие шлюпки, пропавшие люди...
   Сколько их может быть в поселке? Пять, десять, сто? А, сколько бы ни было...
   Кстати, при чем тут врач? Он совершенно здоров... "Это ненадол- го"... Что ненадолго? Зачем?
   Снова шаги в коридоре - тяжелые, грузные. Снова озноб по спине - постыдный озноб... Да, он пленник. Нет, никто ничего с ним не сделает, потому что он - сын Командора, при имени которого трепещет...
   А если авария?! Если катастрофа, пожар, о нем все забудут, а он заперт?!
   Он затравленно огляделся.
   ...Темница - угрюмый каменнй мешок, и низко нависает сырой, покры- тый плесенью потолок. Мутный свет с трудом пробивается сквозь узкую щель - окно похоже на нору, продолбленную в толще стены, и нора эта все сужается, чтобы упереться наконец в решетку, частую, как паутина сытого паука...
   Узник полулежит, привалившись к стене. Холодно. Холодная громада замка с темницами, где веками умирали в муках поверженные враги; холод- ные змеи цепей, ледяными браслетами охвативших запястья.
   Ржавый скрежет дверных петель...
   ...Ивар отшатнулся:
   - Что вам надо?!
   Посреди комнаты стояла женщина - достаточно молодая, сухощавая, с желтоватым нервным лицом; ее одежда, очень свободная, слишком свободная с точки зрения любой горожанки, падала широкими складками и почти каса- лась пола. То, что Ивар поначалу принял за черную шапочку, было на са- мом деле спиралью из очень длинных, особым образом скрученных волос; в волосах посверкивал камень. Одинокий, белый; опять камень, подумал Ивар мрачно. Если телефон - то что она, всякий раз его из прически выдерги- вает?!
   - Не пугайся. Я врач. Меня зовут Ванина.
   Он перевел дыхание. У женщины с камнем были тонкие, некрасивые, жестокие губы.
   - Тебя, я знаю, Иваром зовут?
   Она говорила спокойно, негромко, без насмешки - но и без улыбки, и глаза ее, светлые, почти лишенные цвета глаза, показались Ивару безжиз- ненными, как объективы.
   - Что вам надо? - повторил он, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
   Она откинула вторую койку - и села, как до этого Барракуда. Поста- вила рядом свою тяжелую черную сумку:
   - Очевидно, ты некоторое время пробудешь... у нас. В наших инте- ресах, чтобы ты чувствовал себя как можно лучше.
   Он не удержался и хмыкнул. Она будто не заметила, извлекла из складок одежды старенький блокнот, снова подняла на Ивара свою прозрач- ные странноватые глаза:
   - Сколько тебе лет?
   В голосе ее чуть заметно скользнул металл - это была профессио- нальная привычка вести разговор с пациентом. Ивару была знакома эта властная манера все врачи в Городе, будучи при исполнении обязан- ностей, держались именно так. Врачам всегда подчинялись - и Ивар, и да- же отец; повинуясь давно выработанному рефлексу, он глухо ответил:
   - Одиннадцать.
   Пальцы ее легли на клавиши блокнота:
   - Ты когда-нибудь болел? Я имею в виду, серьезно?
   - Никогда, - процедил он сквозь зубы. - Не болел и не заболею, не бойтесь, и он отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен и хорошо бы оставить узника в покое.
   Но тонкогубая женщина не ушла. Щелкнули замки на черной сумке:
   - Хорошо. Ладно... Ты, к сожалению попал в иную микросреду... Зна- ешь, что такое микросреда?
   Ивар молчал, глядя в стену. Ему вдруг показалось, что это не мяг- кая бежевая стенка комнаты, а сырой, покрытый плесенью камень подзе- мелья.
   - Непривычное сочетание факторов... Среди них могут быть болезнет- ворные... Сделаем прививку, ты не возражаешь?
   В руках у нее что-то блеснуло; Ивар скосил глаза - и обомлел.
   Белое, безжалостное железо. Какие-то иглы, резиновые наконечни- ки... Нет, шприц-пистолет он видел и раньше, но ЭТО походило больше на орудие пытки.
   Все прививки Ивар получил в младенчестве. Те немногие лекарства, что достались ему на протяжении жизни, были заключены в яркие ароматные капсулы.
   Женщина ловким, видимо, привычным движением зарядила ампулу в приспособление, похожее на шприц-пистолет. Нет, скорее на древний шприц-пистолет тысячелетней давности; Ивару показалось, что из резино- вого наконечника на миг выглянуло стальное жало. Игла! Так оно и есть...
   Он внутренне заметался, забился, бросился бежать... И остался не- подвижно сидеть на койке, разом утративший все свои силы.
   - А почему ты до сих пор в комбинезоне? Ты что, и дома ходишь в верхней одежде, а?
   Ее слова текли мимо его сознания, болезненно отдаваясь в ушах. Схватили, заперли... Но зачем же, ради святыни, еще и мучить?! Разве он знает секреты, которых можно домогаться под пытками?
   - ...Слышишь, Ивар? Сними комбинезон. Не хочешь - закатай рукав...
   Настоящая игла. Толстенная иголка из белого металла.
   ...Ржавый скрежет дверных петель... Вслед за низкорослым палачом в проеме показался холщовый мешок, помещавшийся у карлика на плечах. Ог- ромный, гремящий железом мешок отвратительных инструментов.
   Пылает огонь в жаровне. Малиновые от жара крючья... Игла.
   Он забился, как птица, которую поймали руками. Больно ударился ко- леном, бросился к двери... Заперто. Заперто, а комната такая маленькая, и негде спрятаться...
   Узкая дверь в уборную. Рывок...
   ОНА преграждает путь, хватает за плечо, белесые брови сжаты, узкие губы неприятно шевелятся:
   - Ивар... спокойнее... что ты... смешно... стыдно...
   Новый рывок. Зачем ткань его комбинезона так прочна, он бы вырвал- ся... Но до узкой двери уже не добраться, он отброшен на койку, и над ним нависает игла:
   - Ивар!
   Палач усмехается, глубокие, довольные складки на вислых щеках... Не уйдешь... Цепи коротки... Засовы надежны...
   - И-вар!!
   Он ударил ее ногами. Она отшатнулась - но замешательство ее тут же сменилось гневом:
   - Щенок!
   Цепкие пальцы поймали его за шиворот. Она женщина, но она старше на много-много лет, она сильнее... Пока сильнее. Но ему никогда не стать взрослее, его сейчас замучают...
   Его снова бросили на койку - на этот раз сильно, грубо.