Лев Михайлович имел слабость – любил поесть. Пожалуй, хороший стол он ставил среди своих приоритетов на второе место после математики. Когда он предавался этим своим любимым занятиям, то не отвлекался ни на что постороннее. Так и сейчас, когда вся семья, наконец, села ужинать, он «отдался» восприятию приготовленных женой жареной рыбы с отварным картофелем и все попытки Софьи Иосифовны вновь завести разговор о вновьприбывшем сотруднике-москвиче не имели успеха. После ужина Лев Михайлович обычно отдыхал лежа на диване в спальне, пока вся семья смотрела телевизор в гостиной. Но у жены, что называется свербило, и она прервала его отдых, то есть лежачий мыслительно-пищеварительный процесс:
   – Лева… скажи пожалуйста, ты ведь наверняка знаешь за что этого Карлинского к нам сюда сослали? Тут ходят такие слухи, не то он дочку какого-то академика сделал беременной и отказался жениться, не то…
   – Бога ради, Софа! – уже не мог не возмутиться Лев Михайлович. – Тебе, что больше заняться нечем!? Да не знаю я! И вообще, как только приедет из командировки Витя, я сразу пойду к нему и поставлю вопрос, что бы этого шлимазла из моей лаборатории как можно скорее убрали. Все, закончен разговор, дай отдохнуть!..
 
   Те несколько дней, что директор института Виктор Павлович Скворцов находился в командировке, новый МНС к работе так и не приступил. Лев Михайлович неожиданно великодушно позволил ему заняться обустройством на новом месте и прочими личными делами. Обычно он такого своим сотрудникам никогда не позволял. Буквально с первых дней любой новичок получал конкретный план по вхождению в должность расписанный буквально по дням, с тем, чтобы самое большее через две-три недели уже «впрячься» в работу наравне со всеми прочими разработчиками. Такому сотруднику сразу определяли конкретное рабочее место, и ни о каких личных делах и речи не велось. Весь коллектив лаборатории этой снисходительностью завлаба был крайне удивлен… Но приближались новогодние праздники, в институтском буфете стали поступать абхазские мандарины, венгерский консервированный перец «Лечо», марроканские апельсины, московская полукопченая колбаса… Все это необходимо срочно закупать в перерывах между работой, после оной, чтобы и для собственной семьи на Новый год запас сделать и успеть отослать посылку родным, которые, в отличие от всевозможных «почтовоящичных» населенных пунктов, как правило, жили в плохо снабжаемых городах, поселках, селах… В общем, про нового МНСа за всеми этими делами как-то забыли и вспомнили только в связи с тем, что в буфете спросили, делить или нет дефицитные продукты на нового сотрудника. Порешили не делить, и так только с Москвы приехал, где те же апельсины можно без всякого дележа в магазине купить…
   И Лев Михайлович как-то закрутился, заработался. Конец года, квартала, надо всю отчетную документацию подбивать, подавать списки на всевозможные премиальные. В общем, когда он, наконец, вспомнил про своего нового сотрудника, который уже две недели числился в его лаборатории, наступило уже 27-е декабря. Вернее, он бы и 27-го не вспомнил, если бы тот сам не пришел… отпрашиваться на новогодние праздники в Москву. Лев Михайлович, внутренне обругав себя за то, что так и не переговорил с директором, все же счел возможным Карлинского отпустить. А сам сделал пометку в своем настольном календаре, уже на новый 1975 год, в первый же рабочий день с глазу на глаз переговорить с директором… Как записал, так и случилось, в январе этот разговор состоялся…
 
   – Витя, зачем ты мне спихнул этого Карлинского? – с места в карьер «пошел» в атаку Лев Михайлович.
   Давняя дружба, начавшаяся еще с того, что в студентах Витя Скворцов, частенько списывал рефераты и курсовые у Левы Глузмана… Так вот эта дружба позволяла им общаться безо всякой субординации, и прочих церемоний, когда они оставались без посторонних. Не давая «опомниться» директору Лев Михайлович продолжал «наседать»:
   – Я не знаю за что его поперли из московского НИИ, но там он, судя по всему, занимался не научной работой. А у меня, сам знаешь, какое положение. В этом полугодии я должен закончить разработку нового радиовзрывателя, и мне такой специалист в кавычках не нужен. Я его проверял… Ну ты же меня знаешь, я первым делом обращаю внимание на то какие у человека мозги. Поверь мне Витя, может он будет неплох на какой-нибудь общественной или административной работе, но мне нужны разработчикики с определенным минимумом физико-математических способностей и знаний. А он… мне кажется он математику даже в объеме средней школы не знает, не говоря уж о дифференциалах и интегралах. Зачем мне такой балласт. Витя, если ты хочешь, чтобы я вовремя сдал радивзрыватель…
   Виктор Павлович, видный, представительный с чуть тронутой сединой темно-русой шевелюрой, терпеливо слушал эмоциональную речь завлаба, по ходу пару раз взглянув на часы. Наконец, он негромко перебил:
   – Лева, я здесь совершенно не при чем. Не я Карлинского к тебе назначил.
   – То есть как не ты? Ты что в этих стенах уже не директор? – не столько с недоумением, сколько с вызовом вопрошал Лев Михайлович.
   – Ну не надо вот этого, Лева. Тут все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Я не имею права обнародовать всю информацию, но тебе, так и быть, скажу. Этот Карлинский… ну как тебе сказать… понимаешь, он диссидент. Тебе это слово о чем-нибудь говорит?
   Лев Михайлович, до того нервно прохаживающийся в процессе своего монолога по просторному директорскому кабинету… Он от неожиданности замер на том самом месте, где его застали слова Виктора Павловича. Он как-то моментально съежился и осторожно приблизился к полированному директорскому столу, присел на краешек стула для посетителей.
   – Что ты сказал, Витя?… Он, что против советской власти выступал? И как же его после этого к нам… на режимный объект? Разве так можно? – чуть не с ужасом спрашивал Лев Михайлович.
   – Выходит, что можно. Только ты про это никому ни полслова. Понял Лева?… Он работал в НИИ Кузнецова… Ну ты об этом наверняка читал в его сопроводиловке. Не знаю, чем он там занимался как специалист, но Ануфриев говорил, что он агитировал тамошних разработчиков-евреев, подбивал их на выезд в Израиль. Понимаешь в чем тут весь казус? Кого бы другого за такие дела без лишних церемоний посадили, а у него отец, дядя и еще родня в высших сферах имеется. В общем, они его как-то отмазали, но в институте такого никак оставлять нельзя было, и просто так выгнать тоже. Он же знает слишком много, и даже если не петрит в конкретных разработках, то знает всю подноготную и многих специалистов одного из важнейших оборонных НИИ страны. Вот его и решили к нам сплавить, как в наказание, в то же время в закрытый городок, от всех этих иностранцев и посольств подальше. Ну и как я понимаю, чтобы он и из системы не выпал, на виду был, раз посадить никак нельзя. Кстати, за то, что ты его ни с кем не согласовав на Новый год в Москву отпустил, я уже по шее получил, – все также спокойно не повысив голоса директор сделал недвусмысленный выговор старому другу.
   – Извини, но я же ничего этого не знал… меня же совершенно не поставили… – искренне оправдывался Лев Михайлович.
   – Да я все понимаю… Здесь есть и моя вина. Командировка эта не кстати случилась. Я на Ануфриева понадеялся, а он тоже тебя в известность не поставил, видимо думал, что я успел с тобой переговорить. В общем, несогласование.
   – Погоди Витя, а там, – Лев Михайлович ткнул пальцем вверх, – там не боятся, что он и здесь эту свою агитацию вести будет?
   Виктор Павлович хитро усмехнулся:
   – Ну, конечно, у нас тут тоже евреи есть, но не такие как в Москве, и не в таком количестве. Вот ты, например, стопроцентный советский человек, который этому щенку не по зубам. Правильно я мыслю?
   – Правильно, – будто в прострации подтвердил Лев Михайлович, и уже полностью откинувшись на спинку стула в задумчивости снял очки. Через мгновение его будто осенило, – Слушай, теперь я понимаю. Его же специально ко мне определили… меня на вшивость проверить. Так что ли? – одутловатое лицо Льва Михайловича трансформировалось из растерянного в возмущенное, очки вновь обрели привычное место и теперь уже маленькие глазки через линзы негодующе-вопросительно буравили директора. – Ведь у меня в лаборатории, я один еврей, значит…
   Директор смущенно кашлянул в кулак и заговорил уже виноватым тоном:
   – Поверь мне Лева, это не я, это Ануфриев настоял. А я, что я, я с органами ни в каком виде связей не имею.
   – Хоть бы предупредил, – продолжал излучать возмущение Лев Михайлович.
   – Да пойми же, никак не мог я. Даже то что сейчас я тебе рассказал… знаешь, что за это я креслом своим поплатиться могу. А тебе, что с того, что ты не знал, я ж тебя знаю, тебя же всей этой диссидентской туфтой не проймешь. Я так прямо и сказал Ануфриеву, а он… ну ты знаешь его, хочет двух зайцев прихлопнуть и Карлинского подловить и тебе хотя бы нервы потрепать, если ничего более существенного не получиться. Ты уж извини, ну не мог я тебя никак предупредить. Тогда бы он и под меня смог подкоп сделать, змей… И прошу тебя, никому ни слова, оба сгорим…
   Тем не менее, Лев Михайлович не мог успокоиться и порывался уже покинуть кабинет, но директор, впервые за все время разговора употребив власть, его удержал:
   – Да погоди ты, куда бежишь? Успокойся, не дай Бог увидят, что ты как взмыленный от меня выскочил. До Ануфриева дойдет, а он-то уж наверняка догадается, о чем мог быть у нас с тобой разговор. Сядь и на ко вот, водички выпей. Ты же еврей Лева, а потому должен не чувствами, а разумом руководствоваться. Это нам русакам больше подходит, сначала рубаху на груди рвать, а уж потом думать. Пей-пей…
   Лев Михайлович, стуча зубами о стекло стакана, выпил-таки предложенную воду и… действительно успокоился. Затем как-то сразу безвольно обмяк на стуле.
   – Ну, вот и хорошо. Давай-ка Лева лучше мы с тобой наметим план действий… Что ты думаешь с этим диссидентом… черт бы его побрал, навязался нам на голову. Как ты думаешь его использовать, куда приткнуть? Если говоришь, что спец он никудышный, то поручи ему какую-нибудь маловажную разработку и чтобы с другими разработчиками поменьше контачил, и пусть себе сидит, ковыряется. И сам с ним напрямую не общайся, чтобы ни малейшего повода не давать ни ему, ни стукачам, – убаюкивающим спокойным тоном «инструктировал» директор.
   Лев Михайлович продолжал пребывать в неком полутрансе еще с полминуты. Потом его глаза забегали, лицо стало мимикрировать, что означало возобновление прерванного стрессом мыслительного процесса.
   – Прости Витя… спасибо тебе… Я ведь и так многим тебе обязан, и опять ты так рисковал из-за меня. Прости, что я тут на тебя, – с той же искренностью, что и обличал, Лев Михайлович теперь уже извинялся.
   – Что ты Лева, какие меж нами могут быть счеты, ты ведь тоже для меня немало сделал, не в последнюю очередь благодаря тебе наш институт в передовых ходит. Ладно, извини, у меня совсем нет времени, в горсовет надо ехать на совещание. Когда ты все-таки надумаешь, куда этого вражину приткнуть, сообщи мне, – директор стал подниматься из-за стола.
   – Уже надумал.
   – И куда же? – Виктор Павлович вновь опустился в кресло.
   – В группу разработчиков предварительно-исполнительного механизма, – уже не дрогнувшим голосом сообщил Лев Михайлович.
   – Ты что, с ума сошел!? – директор от такого известия, похоже, забыл про горсовет. – Да его к ПИМу и близко подпускать нельзя!
   – Да нет, ты меня не понял. В разработке ПИМа я ему поручу всего лишь схему самоликвидации, – сделал успокаивающий жест Лев Михайлович.
   – Хм… – директор задумался. – А ведь ты пожалуй прав. Схема эта действительно маловажная, фактически не боевая, от всех прочих совершенно автономная… Пускай с ней и ковыряется. Ну что ж, выбор твой одобряю. Только это, Лева, ты все же организуй за ним контроль. Если, как ты говоришь, он интеграл от дифференциала не отличает то и там может что-нибудь напортачить. Хоть и не боевая цепь, но не хотелось бы, чтобы он ее запорол.
   – Конечно, мы его проверим. Чего там проверять, пару транзисторов, да несколько резисторов с конденсаторами, – заверил Лев Михайлович.

4

   Вообще-то, Лев Михайлович очень надеялся, что Карлинский просто не вернется из Москвы. Ведь так для всех, в том числе и для него самого было бы лучше. Приехал, посмотрел, что за жизнь ожидает его в этом сибирском захолустье, и подключив все свои родственные и прочие связи, знакомства… Но, увы, всех устраивающий вариант, скорее всего, не устроил «органы» и Карлинский вновь нарисовался в кабинете Льва Михайловича, аккурат в середине января.
   – Здравствуйте, здравствуйте Александр Борисович! Ну, как там столица, как родные?… Ну вот и хорошо, что все так хорошо, – хотя и через силу, но изображал радушие Лев Михайлович. – А мы тут определились с вашим, так сказать, направлением научной деятельности. Присаживайтесь, я введу вас в общих чертах, в курс дела… Значит, вы у нас будете работать в группе, которая занимается разработкой предварительно-исполнительного механизма. Но схема, которую вы лично будете разрабатывать, сугубо автономна. Это цепь самоликвидации ракеты. Она выполняет важнейшую функцию подрыва боевой части в случае пролета ракеты мимо цели, или в случае если цель уже уничтожена другой ракетой. Для того чтобы вы осознали степень важности данной цепи, приведу пример из опыта боевых пусков наших ракет на полигоне. Несколько лет назад, во время выполнения полигонных стрельб одним из зенитно-ракетных дивизионов, ракета вот так же пролетела мимо мишени и цепь самоликвидации не сработала ни в автономном режиме, ни по команде с земли. Наш сибирский полигон на сотни километров удален от населенных пунктов, кругом тайга, и вроде бы ничего страшного в том. Ну, выработает ракета свой ресурс горючего с окислителем и сама упадет. А в тот день как нарочно жара стояла, от земли исходило испарение, что вылилось в образование сильных восходящих потоков воздуха. Вот ракета и попала в этот восходящий поток и вместо положенных ей шестидесяти, ну самое большее восьмидесяти километров пролетела аж двести восемьдесят и приземлилась прямо в леспромхозовском поселке во дворе школы. Хорошо, что было лето, школьники находились на каникулах, и потому никто не пострадал. А ведь могло случиться все гораздо хуже, в том числе и с жертвами. Теперь ясно, разработка какого важного узла вам поручена?
   Расписывая важность этой второстепенной цепи и приводя в пример случай с несамоликвидировавшейся ракетой, обросший всевозможными анекдотичными домыслами, в том числе и таким, что та ракета, не просто угодила на школьный двор, а прямо в школьный сортир, в котором за несколько минут до того находилась директор школы… Так вот Лев Михайлович не исключал возможность, что «диссидент» обидится и среагирует соответственно:
   – Слушайте, за кого вы меня принимаете!? Я отлично знаю, что в любой ракете любого класса цепь самоликвидации самая маловажная, простая и ею занимаются в последнюю очередь, или между делом и нигде для ее разработки не выделяют персонального разработчика. Вы меня считаете неполноценным!?…
   Но «диссидент» не возмутился, он даже как будто испугался:
   – Не знаю… смогу ли я… Видите ли, на прежнем месте я вообще-то самостоятельными разработками не занимался. Я, в основном, выполнял задания более опытных сотрудников.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента