Дыгат Станислав. Диснейленд

   Я по-свински обошелся с человеком, который в моей жизни значил больше, чем отец. Он пустил себе пулю в лоб потому, что его мечты вошли в противоречие с действительностью.

Глава III

   Первый раз я влюбился, когда мне было семнадцать лет. Потом я влюблялся еще несколько раз. Не все увлечения заслуживают того, чтобы о них вспоминать. Но каждое оставляло чувство пустоты и тревоги, что ожидания никогда не сбываются и что наши желания – иллюзия. И еще оставалось чувство стыда оттого, что наши и чужие слова внезапно утрачивают значение.
   Мы воображаем, что нас обязательно кто-то полюбит. Кто-то, кого мы рано или поздно встретим. Мы мечтаем о многом, что потом не сбывается.
   О том, что такое любовь, я узнал в семнадцать лет. Пожилых людей умиляет любовь в этом возрасте, но они не относятся к ней всерьез. До чего коротка человеческая память! Ведь любовь всегда одинакова. Безразлично, в семнадцать лет или в сорок семь она заставляет людей делать глупости. Коротка человеческая память. Когда любовь проходит, человек удивляется, до чего же он был легкомыслен. И он насмехается над влюбленными, не взирая на их возраст. Коротка человеческая память! Люди легко поддаются собственным иллюзиям, а к чужим относятся враждебно.
   В соседней женской школе самой хорошенькой девушкой была Алина Вагнер. Мы не были знакомы, но она действовала мне на нервы. Она носила сдвинутый набок берет. Этот берет выводил меня из себя. Она тоже меня ненавидела. Встречаясь со мной, она делала надменную физиономию. Поскольку я на это не реагировал, она придумывала разные штучки. Однажды показала мне язык. И проделала это очень ловко: сразу же повернулась к своей подружке, будто не мне, а ей показывала язык. В другой раз, издали заметив меня, она передала портфель подруге, а когда поравнялась со мной, схватила себя за уши и оттопырила их. Получилось так же двусмысленно, как тогда, когда она показывала язык.
   Накануне Женского дня пришло письмо, адресованное нашему классу. Я первый схватил его. Это было приглашение от девочек из соседней школы.
 

   «Уважаемые друзья!
   По случаю Женского дня мы устраиваем танцы.
   Просим всех принять участие.
   От имени X класса 135-й школы.
    Алина Вагнер

 

   P. S. Настоящее приглашение ни к чему не обязывает вашего товарища Марека Аренса. Его опасения, как бы во время танцев ему не отдавили уши, вполне понятны.
    А. В.»

 
   Я прочитал письмо одноклассникам, опустив постскриптум, потом изодрал его на мелкие клочки и выбросил.
   На другой день после уроков я стоял на улице неподалеку от 135-й школы. Минут через пятнадцать из ворот вышла Алина. Она шла в мою сторону, глубоко задумавшись. Меня она заметила, когда нас разделяло всего несколько шагов. Она замерла на месте, а я стоял и глядел прямо на нее. Минуту спустя она быстро пошла вперед, споткнулась и заторопилась еще больше. Я подождал немного. Потом подбежал к ней и дал ей пинка. Алина обернулась. Видимо, такого она не ожидала. Потрясенная, она уставилась на меня. Потом зашмыгала носом. Пробежав несколько шагов, она обернулась.
   – Ах ты, хам! Мерзавец ты этакий! – кричала она. – Увидишь, мои друзья покажут тебе, запомнишь!
   На третьем «ты» она расплакалась и дальше говорила всхлипывая, что было очень смешно. Постояв с минуту, она побежала. Она убегала от меня, боясь, как бы я снова не пнул ее или не ударил. Но я отомстил, и мне этого было достаточно.
   А вот почему я побежал вслед за ней, я сам не знаю. Я не старался ее догнать. Приблизившись к ней, я замедлял шаг. Я не знал, что стал бы делать, если бы догнал ее. Прохожие оглядывались на нее. Какой-то мужчина попытался ее остановить. Наверное, спросил, не нужна ли его помощь. Она вырвалась и понеслась дальше.
   Время от времени она оборачивалась. Видя, что я бегу за ней, она начинала плакать еще громче и пыталась бежать быстрее, но у нее это плохо получалось. Вероятно, она порядком устала. Добежав до аллеи Мицкевича, она пересекла мостовую, не обращая внимания на машины, и скрылась в Краковском парке. Я тоже перебежал через улицу и стал озираться по сторонам. Тут мне вспомнился фильм о преступнике, который убил женщину на сексуальной почве. Этот эротоман точно так же оглядывался по сторонам, когда упустил свою жертву из вида. При этом у него было ужасающее выражение лица. Я испугался, не похож ли я на него. Все показалось мне омерзительным. Пинок, погоня, я сам.
   Алина сидела неподалеку на скамейке. Она положила руки на спинку скамьи и уткнулась в них головой. У нее вздрагивали плечи. Я подошел к ней. Под ногами поскрипывал гравий. Она не шелохнулась. Я наклонился и стал гладить ее по голове. Берета на ней не было. Она крепко сжимала его в руке. У нее еще сильнее начала вздрагивать спина, и, не поднимая головы, она сказала:
   – Ты отвратительное чудовище! Ты дикарь! Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!
   Я сел на скамейку, она повернулась ко мне и схватила меня за лацканы. Потом положила голову мне на грудь и прикрыла ее полою моего пиджака.
   Я почувствовал, что теперь уже не похож на убийцу-эротомана.
   Любовь была для меня чем-то совершенно новым. До этого меня занимали только спорт и учение, поскольку мне необходимо было обрести самостоятельность. Теперь я оказался в положении человека, который до этого, не имея никакого отношения к деньгам, вдруг получил назначение на пост директора банка. У нас в стране случаются подобные вещи. Поэтому они кончаются так же печально, как моя любовь.
   Прошло немного времени, и Алина начала гулять с другим парнем. Его звали Артур Вдовинский, он был сыном журналиста и считал, что это обязывает его демонстрировать свои хорошие манеры.
   Однажды я случайно встретил их в Краковском парке, неподалеку от той скамейки. Они шли, держась за руки. Первой меня заметила Алина. Она отпустила руку Артура и толкнула его в плечо. Он замедлил шаг. Я остановился и загородил им дорогу. Не знаю, зачем я это сделал. Я хотел с презрением пройти мимо них и не подозревал, что во мне столько злости. Алина глядела на меня с таким выражением, как тогда, когда я ее ударил. У нее дрожали губы. У него тряслись руки. Я решил съездить ему по физиономии. Один раз, но с достоинством. Однако в его глазах я увидел, кроме страха, решимость драться со мной. А я тогда был чемпионом Польши среди юношей в полутяжелом весе. Его отчаянность вызвала мое уважение. Я сплюнул ему под ноги и удалился. За спиной я услышал плаксивый голос Алины:
   – Это страшный хам. Пойдем, Артур. Ты не представляешь себе, что это за хам.
   Я подумал, может, вернуться и сорвать у нее с головы берет? Но мне расхотелось что-либо делать.
   С тех пор у меня комплекс на почве беретов. Стоило мне встретить девушку в берете, надетом набок, как меня подмывало подойти к ней и сорвать его с головы.
   Артур был предприимчивым парнем. Он сделал с Алиной то, что мне в пору возвышенной первой любви казалось святотатством. А добившись своего, бросил ее.
   Впоследствии я часто встречал его. Он был театральным режиссером. И успешно делал карьеру. О нем говорили и писали. Он снабжал меня контрамарками. И хотя театр нагонял на меня скуку, контрамарками я улаживал с Агнешкой разного рода размолвки. Артур мне нравился. Он был образован и остроумен.*
   Как-то заговорили о прошлом.
   – Послушай, ты действительно стал бы драться, если бы я ударил тебя?
   Вопрос был так наивен, что мы оба расхохотались.
   – С ума ты сошел, – сказал он. – Я страшно перепугался. Стоило тебе только замахнуться, и я удрал бы без оглядки. – Потом он добавил: – Она любила тебя, а не меня. Когда ты ушел, она заплакала. Мы собирались пойти в кино, но она убежала домой.
   Все это было так наивно, что мы опять рассмеялись.
   Говорили, что Алина, когда ее бросил Артур, начала пить. Будто бы стала захаживать в «Феникс» и шилась там с кем попало. Я не испытывал от этого удовлетворения. Мне было досадно. Этого бы не случилось, если бы она не бросила меня ради Артура.
   На самом деле все было не так. Не Алина бросила меня, а я ее. И из-за меня она пошла по рукам.
   Человек хочет, чтобы события развивались в благоприятном для него направлении. Действительность он игнорирует. Бывает глух к ее требованиям, если действительность не преподносит ему того, что его интересует и дает ему удовлетворение. Сколько труда и усилий затрачивает он, чтобы придать реальным фактам нужную ему видимость. И самым надежным подспорьем в этом является короткая память.
   Отдельные факты в истории моей первой любви соответствуют истине. Но в действительности все обстояло иначе.
   Любовь захватила меня врасплох как нечто совершенно неведомое. Я не мог с нею сладить. Не знал, какое место отвести ей среди остальных дел. И с пылом дебютанта все приносил в жертву любви. Кроме любви, меня ничего не интересовало. Я пылко демонстрировал свою жертвенность, делился сокровенными мыслями. А этого не надо делать. Это вызывает горечь и разочарование.
   Два существа, которых соединила любовь, не могут стать совершенно одинаковыми. Будто любовь делает людей одинаковыми – безумная выдумка женщин, пробавляющихся литературой. Жертвуя всем и исповедуясь во всем, ты претендуешь получить в ответ точно то же и отвергаешь право другого иначе реагировать на те же самые чувства.
   Я любил Алину, а она не давала мне повода думать, что не любит меня. Но во мне с каждым днем росло беспокойство. Мне казалось, что Алина не ценит мою любовь. Она сохранила свою индивидуальность, а я свою потерял, и это рождало во мне бунт. Я чувствовал себя обделенным. Я все меньше верил ее чувствам, мои же собственные перерастали в неприязнь. Я поверил в ее любовь лишь тогда, когда моя собственная любовь угасла. Тогда меня охватил ужас. Не оттого, что моя любовь угасает, а оттого, что ее продолжается. Теперь я не мог пожаловаться на недостаток чувства любви, ее был переизбыток. Я жаждал независимости. Я был измучен. Мне хотелось снова быть самим собой. Я мечтал только об этом. Я нес моральную ответственность за то, что у нее произошло с Артуром. Я мечтал избавиться от Алины. Когда мне это удалось, я принялся лгать самому себе. Я считал себя покинутым, подло обманутым. А потом, перебирая в памяти события, я выхватывал только те, которые отвечали моей ложной концепции. Я чуть было не дал в зубы Артуру, который невольно оказался моим союзником.
   Когда Алина якобы пошла по рукам, я окончательно уверовал в собственную ложь и с чистой совестью мог сожалеть, что она так низко пала.
   На самом деле Алина вовсе не пошла по рукам. Я встретил ее много лет спустя. Она выглядела великолепно. Лучше, чем тогда. Мы с ней зашли посидеть в «Варшавянку».
   – Я рада тебя видеть, – сказала она, – так редко удается встретить старых друзей. Я живу в Новой Гуте. Ты совсем не изменился.
   У нее действительно была тяжелая полоса в жизни, но люди, как водится, преувеличивали. Она стала химиком. В настоящий момент не работает. Вышла замуж, муж ее инженер на металлургическом комбинате в Новой Гуте, у нее двое детей.
   – Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с Паролем. У него пунктик на почве спорта. Он боготворит тебя. Во время матча с Англией, когда ты так здорово приложил англичан, он просто спятил от радости. Мне даже неловко было. Хотя все тогда посходили с ума. И я тоже. Но никто не радовался так, как мой Кароль.
   «Должно быть, порядочный слюнтяй», – подумал я.
   – Когда я сказала, что ты друг моего детства, он умолял пригласить тебя к нам. Приезжай! Увидишь, какой он славный.
   – Уж, наверно, не такой хам и чудовище, как я.
   Алина улыбнулась. Мне не следовало этого говорить. Я допустил бестактность пространственно-временного характера. Она потрепала меня по щеке и рассмеялась. Мне сделалось грустно. Чувства, которые некогда казались такими важными, теперь сохраняли чисто информационное значение.
   Когда-то я говорил Алине, что она моя первая и последняя любовь. Отголоски этих слов снова послышались мне под сводами плохо освещенного кафе. Но они звучали слабо, глухо, почти неразличимо.
   Не только ей одной я говорил, что она моя первая и последняя любовь. И всегда говорил правду. Ведь когда любишь, любовь как бы исключает все, что было, и все, что будет.
   Эта встреча через столько лет не потрясла меня. А лишь убедила в том, что прелесть первой любви никогда не повторится.
   Как-то моя тетка принесла мне конфеты. Ничего подобного я не пробовал в жизни. Я успел съесть только одну конфету. В тот день уезжал брат матери, гостивший у нас, и мать дала ему в дорогу конфеты. Я больше никогда не ел таких вкусных конфет. А может, это были самые обыкновенные конфеты, какие мне не раз случалось есть.
   Я с удовольствием пошел бы в гости к Алине и познакомился с ее мужем.
   – Тебя видели в «Варшавянке» с какой-то красоткой, – сообщила мне Агнешка через несколько дней.
   – Это моя старая знакомая, еще со школьных лет. Она была влюблена в Артура Вдовинского.
   Агнешка расхохоталась.
   – Брось эти штучки. Ее биография меня не интересует. Ты ведешь себя так, будто я тебе закатываю сцену ревности.
   – Я так себя веду?
   – Ну а кто, я, что ли?
   Я так и не поехал в гости к Алине и ее мужу.

Глава IV

   Как-то январским вечером я вышел пройтись без определенной цели. Прогулки без определенных целей опасны. На Рыночной площади я встретил Артура. Он тоже прогуливался без определенной цели. Мы зашли поужинать в ресторан «Вежинек». Немного выпили, и нам стало весело. Ресторан уже закрывался, а нам не хотелось возвращаться домой, и Артур предложил зайти в «Феникс». Мне не улыбалось появляться в «Фениксе» или «Циганерии». Особенно навеселе. Ксенжак однажды уже читал мне по этому поводу мораль. Мне было наплевать на внешние приличия. Но пребывание в ночном кабаре, право, не стоило той удручающей скуки, которая охватывала меня, когда Ксенжак принимался читать мне нотацию. Артур вспомнил, что в Академии художеств бал-маскарад. Мы решили пойти туда. По пути заскочили к Артуру на улицу Святого Яна и распили бутылку виски – подарок немецкого режиссера из «Ансамбль-театра». Артур порядком набрался. В Академии художеств он с ходу подцепил девицу, изображавшую президента Эйзенхауэра, и быстро исчез вместе с нею. Она была завернута в географическую карту США, а на голове у нее высилась прическа а-ля статуя Свободы. К прическе она прикрепила кусочек картона с надписью: «Я – президент Эйзенхауэр». Итак, они исчезли. А я томился в одиночестве. Возвращаться домой не хотелось, но и оставаться не имело смысла. Я не был пьян. Я никогда не напивался. Во всяком случае, так, как другие. У меня чертовски крепкая голова. На этом маскараде я никого не знал. И не заметил ни одной хорошенькой девушки. По углам жались парочки. Толстый лысый тип наигрывал на рояле попурри из цыганских мелодий и плакал. Все выглядело довольно скучно. Я решил уйти. В вестибюле стояла девушка в восточном наряде. Лицо ее было закрыто, и видны были только глаза. Она стояла перед зеркалом и прихорашивалась. Когда я проходил мимо, она обернулась и посмотрела на меня. Ни разу в жизни я не видел таких больших черных глаз. Я сказал:
   – Добрый вечер, вернее, добрый день!
   – Спокойной ночи, точнее, всего хорошего, – отозвалась она и повернулась к зеркалу.
   Я подошел к ней, обнял и попытался поцеловать. Вообще-то я не очень смел с девушками. Но ночью после возлияний все кажется простым, легким и приятным. Я не рассчитывал на успех и ожидал, что она поднимет крик или даст мне по морде. Такой исход меня не пугал. Ну, будет скандал, и, по крайней мере, я вернусь домой с сознанием, что этой ночью что-то произошло. Поцеловать ее было не так-то просто. Все лицо плотно прикрыто. Куда целовать? Оставались только глаза. Я решил поцеловать глаза, но она отвела голову.
   – Лихо вы беретесь за дело, – сказала она.
   – Вы дурно истолковали мой жест. Я научный работник, и мне хотелось убедиться вблизи, что это так сияет и вспыхивает – звезды или экзотические бабочки.
   – Я хотя и не научный работник, но вижу, что передо мною форменный осел. Отойдите и не заслоняйте мне зеркало.
   Я отошел. Она разглядывала себя с интересом. Казалось, она совершенно забыла о мо присутствии.
   – Не могли бы вы на минуточку убрать эту завесу и показать свое лицо?
   – Нет!
   – Почему?
   – Может быть, я дурнушка и у меня красивы только глаза?
   – Этого не может быть.
   – Ну а если я не безобразна, но вам не понравлюсь?
   – А для вас важно мне понравиться?
   – Это для меня вопрос жизни и смерти.
   – Как вас звать?
   – Йовита. А вас?
   Я не ответил. Произносить вслух свое имя всегда казалось мне детски наивным.
   – Ну?
   – Не скажу. Вы скрываете лицо. Я скрою свое имя.
   – Хорошо. Я буду называть тебя Родриго. Родриго, женись на мне.
   – С удовольствием.
   Она отвернулась от зеркала, взяла меня под руку и повела к громадному окну. Мы уселись на подоконнике. Своими темными светильниками она стала водить по моему лицу, словно пытаясь на нем что-то отыскать. У меня мурашки побежали по спине. Наверно, нечто подобное чувствовал Ромео, впервые увидев Джульетту.
   – Родриго! Поклянись, что никогда меня не бросишь.
   – Клянусь тебе, Джульетта… То есть я хотел сказать – Йовита.
   – Джульетта? Какая еще Джульетта?
   – Ну, Джульетта… Я забыл ее фамилию. Кажется, на К.
   – Значит, у тебя кто-то есть. Ты меня обманываешь?
   – Нет, нет! С Джульеттой покончено. С той минуты, как я увидел тебя, все красавицы мира для меня самые заурядные доярки.
   – О, в наше время не стоит пренебрегать доярками.
   – Ну, тогда коровы.
   – Коровами тоже не следует пренебрегать.
   – Тогда бараны.
   – В самом деле?
   – Клянусь тебе звездами твоих очей.
   Йовита задрала голову и принялась болтать ногами.
   – Ужасно скучно на этом маскараде, правда?
   – Теперь нет.
   – А мне скучно. Ты ведь не весельчак, Родриго. Попробуй развеселить меня.
   Я обнял ее и прижал к себе. Она не сопротивлялась, но и не поддавалась. Она продолжала болтать ногами.
   – То, что ты делаешь, тебе кажется безумно веселым занятием?
   – Скажи, Йовита, тебя никогда не били?
   – Ни разу в жизни. А тебе очень хочется меня избить?
   – Да. Очень. И я это сделаю, если ты не скажешь, что любишь меня.
   – Я не люблю тебя, Родриго. Но чувствую к тебе уважение и привязанность. Но это ведь не любовь.
   – Солги, но скажи, что любишь.
   – Вот еще! Можешь избить меня.
   Я выпустил ее из объятий.
   – Оденься как человек и пойдем.
   – Куда?
   – Ко мне. У меня веселей. И сам я дома гораздо веселее.
   – Родриго, что ты мне предлагаешь?
   – Ничего плохого. Приготовишь мне завтрак, а потом мы будем смотреть в окно. Из моего окна виден курган Костюшки.
   – Никуда я не пойду. Избей меня.
   – Не будем терять времени. Я хочу позавтракать, а потом вместе с тобой глядеть на курган Костюшки.
   – Не будет никакого завтрака. Ты хотел меня побить.
   – Я отколочу тебя дома.
   – А я хочу здесь.
   Я снова схватил ее и крепко стиснул в объятиях. Стиснул так крепко, что она принялась пищать и вырываться.
   – Хватит. Отпусти меня, грубиян!
   – Женщины часто называют меня грубияном. Но я не знаю, что это такое.
   – А тебе хотелось бы им быть? Прикидываешься грубияном, но у тебя это не получается. Ты пал в моих глазах. Я больше тебя не люблю.
   – Ага, призналась.
   – Призналась, что не люблю тебя.
   – Значит, любила.
   – Это было давно. Потом между нами встала Джульетта.
   – С Джульеттой у меня ничего не было. И вообще все это вздор! Никакой Джульетты не существовало.
   Йовита обняла меня за шею и положила голову на плечо.
   – Ох, Родриго! Я чувствую, что могла бы быть с тобой счастлива.
   – Я и так уже счастлив.
   Я сказал это искренне. И тотчас же спохватился, что у меня слишком искренний тон. Испугался, что нарушил какие-то правила игры и все испортил. И я поспешил прибавить:
   – Увы, счастье нам не суждено. У меня жена и четверо детей. А отец жены заведует отделом в некоем министерстве, и он уничтожит нас, если узнает, что я хочу бросить его дочь.
   Йовита соскользнула с подоконника.
   – Пошли, – сказала она. – Пошли отсюда.
   – Куда?
   – Безразлично. Надо позавтракать. Можно пойти к тебе или в молочный бар. А лучше всего – ко мне. Из моего окна тоже виден курган Костюшки.
   – Ну, тогда пошли.
   – А кроме того, дополнительное удовольствие. Я живу с подругой, и она готовит завтрак лучше меня.
   – А что будет на завтрак?
   Я, конечно, был разочарован, узнав про подругу. Но не подал вида. Я видел, она следит, как я к этому отнесусь.
   – Все, что захочешь. Ну, я бегу переодеваться. Жди меня у подъезда.
   Она побежала по коридору и исчезла в темноте. Исчезла как сон. Я знаю, что это банально. Но обстоятельства иногда оправдывают самые ужасные банальности. Меня не очень огорчила ее подруга. Мне было безразлично, в какой компании я буду, лишь бы быть с ней.
   Я долго ждал у подъезда. Часа два. А может, больше. Гости расходились повеселевшие. Они смеялись и покрикивали. Хмурый, расстроенный, я выглядел, должно быть, пикантно, и девушки улыбались мне и даже пытались заигрывать со мной.
   Стало совсем светло. Я поплелся домой. Видно, она удрала черным ходом. Подшутила надо мной.
   Я проснулся в полдень. С минуту соображал, не приснилось ли мне все, что произошло вчера. Потом схватил телефонную трубку и набрал номер Артура. Он ответил мне заспанным голосом.
   – Я тебя разбудил?
   – Вроде этого. Ничего.
   – Прости. Что с Президентом?
   – С Президентом? Ах, с Президентом? Президент готовит на кухне завтрак.
   – Завтрак? Ну тебе повезло.
   – Приходи, позавтракаем вместе.
   – Нет, мне сейчас не до этого, Артур. У меня к тебе важное дело.
   Он, наверно, заснул, так как ничего не ответил.
   – Артур! – крикнул я.
   – Что случилось? Ах, это ты. Прости. Я на минуту задремал. Знаешь, мы решили с ним пожениться.
   – С кем?
   – С Президентом.
   – Ну да?
   – Да, да… Сейчас, дорогая, сейчас. Я разговариваю с приятелем… Ну, что? Как ты вчера повеселился?
   – У меня к тебе просьба.
   – Ну?
   – Очень важная просьба.
   – Ну, ну?
   – Твой Президент учится в Академии художеств?
   – Подожди минутку, сейчас выясню.
   Он отложил трубку.
   – Да, – сказал он через минуту. – Президент говорит, что учится на третьем курсе.
   – Артур, умоляю тебя, выясни, кто был вчера на маскараде в костюме турчанки.
   – Турчанки?
   – Турчанки, магометанки, одним словом, в восточном наряде, так что видны были только одни глаза.
   – Ara. A тебе хотелось увидеть нечто большее, но ты не успел. Подожди.
   Он снова положил трубку.
   – Она говорит, что пришла под газом, а там еще поддала. И не помнит, кто во что был одет. Если хочешь, она завтра выяснит.
   – Умоляю тебя!
   – Будь спокоен. Завтра я тебе позвоню.
   – Еще раз извини, что разбудил тебя.
   – Ничего. Все равно пора вставать. До завтра. Спокойной ночи.
   На другой день я не пошел на работу. Позвонил и сказал, что у меня грипп с осложнениями. Мне не хотелось уходить, не дождавшись звонка Артура. Я боялся, что он вообще не позвонит. Выспится и будет думать, как быстрее избавиться от Президента. К пяти часам я потерял всякую надежду. Минут через десять зазвонил телефон.
   – Марек! Президент разыскал твою арабку.
   – Не может быть!
   – Сейчас удостоверишься. Они условились встретиться в шесть в гостинице «Французской». Ее зовут Мика. Приходи.
   Он положил трубку. Я в волнении ходил по комнате и думал: неужели я мог оказаться таким идиотом. Втюриться до потери сознания в девушку, поговорив с ней пятнадцать минут и даже не видев ее лица, и которую в довершение ко всему зовут Мика. Но именно так оно и было. Я принял душ, побрился и смазал волосы бриллиантином. Им меня снабдила До-рота. А ей подарил его влюбленный итальянский дискобол. Ему очень хотелось что-нибудь ей подарить, а все дамские сувениры он успел раздать. Я уже был в пальто, когда снова зазвонил телефон. Я испугался, не отец ли это, и решил не подходить к телефону. Но потом все-таки подошел. Это ведь мог быть Артур с какой-нибудь новостью. Но звонил все-таки отец. Разумеется, пьяный. Он бубнил в трубку, что я самый любимый его сын. Будто у него были другие сыновья. Я знал, ему нужно сто злотых. Я сказал, что оставлю сто злотых у дворника, и повесил трубку. Полнейшее разложение буржуазной семьи!
   Я увидел Артура с Президентом еще из гардероба. Девушка рядом с ними сидела ко мне спиной. Я сознательно раздевался не спеша. Вошел небрежной походкой, споткнулся о завернувшийся угол ковра, но она этого не заметила.
   – А, Марек, какими судьбами! – окликнул меня Артур и подмигнул.
   Девушка повернулась. У нее оказались редкие белесые волосы, анемичная кожа и светло-голубые глазки. Артур и Президент выглядели смущенными, но прикрывали это напускной веселостью. Конечно, это была не Йовита. Я не видел лица Йовиты, но видел глаза, и ошибка исключалась. Эта девушка еще и шепелявила. Она говорила не умолкая, и все, что она говорила, было глупым и банальным. Подчас трудно было понять, о чем идет речь. То она рассказывала о соседском щенке, который все время лает. То, что этажом ниже живет акушерка, которая ненавидит детей, и на этой почве вспыхивают постоянные ссоры. Я думал, она оговорилась, и акушерка ненавидит собак. И переспросил ее. Но она подтвердила, что акушерка ненавидит детей. Казалось, ее оскорбила моя реплика. Потом она говорила вперемежку о собаках, детях и акушерке. Ничего нельзя было понять. Я отозвал Артура в сторону. Артур не глядел мне в глаза.